Биографические очерки
Саратовские архиереи
Опубликовано в журнале Волга, номер 12, 1999
А. П. Новиков, С. И. Барзилов
Саратовские архиереи
Биографические очерки
В октябре 1999 года исполняется 200 лет со времени образования Саратовской епархии как самостоятельной церковно-административной единицы.
На Нижней Волге первые всходы христианского учения произросли семь столетий спустя после проповеди Иисуса Христа. В те далёкие времена территория Нижнего Поволжья входила в состав Хазарского каганата — первого в Восточной Европе раннефеодального государственного образования.
Хазары, издавна проживавшие в Терско-Сулакском междуречье и дельте Волги, после распада Тюркского каганата во второй половине VII века, присоединили к себе часть приазовских булгар, северокавказских савиров, проникли в Крым и Прикубанье. К началу VIII века сложился достаточно сильный и прочный федеративный союз племён, возглавляемый хазарами. Расширение границ имело важные последствия для Хазарии. В составе каганата оказались многие народы, которые долгие годы находились в сфере византийского влияния либо ранее входили в состав империи, а потому преобладающим вероисповеданием среди них было христианство. К тому же Хазарский каганат стал непосредственным соседом Византии, что благоприятствовало установлению тесных связей между государствами и способствовало распространению христианства среди самих хазар.
Будучи в большинстве своём язычниками, хазары не препятствовали распространению христианской веры в своей стране. Христианские миссионеры и благочестивые священники из Византии и Закавказья наполнили Хазарию. Целые её области превратились в зоны со сплошным христианским населением. Во второй половине VIII века на территории Хазарского каганата была образована Доросская митрополия, включавшая семь епархий. Одна из них — Астильская с епископской кафедрой в городе Итиле, расположенном в низовьях Волги и ставшем с конца 30-х годов VIII века столицей Хазарской державы. По сообщениям средневековых арабских писателей, Итиль представлял собой крупный торговый центр, многие жители которого исповедовали христианство. В нём имелось несколько христианских храмов и существовали специальные судебные органы для христиан, разбиравшие спорные дела согласно предписаниям Евангелия. Всё это свидетельствует не только о распространении, но и об основательном укоренении христианского вероучения на берегах Волги. Дальнейшие события развивались таким образом, что для христианства в Хазарии открывались самые благоприятные перспективы. В конце VIII века страна стояла на пороге принятия христианства в качестве государственной религии. Однако, как часто бывает в истории, на Нижней Волге произошли события, которые круто изменили сложившиеся тенденции и наметившиеся перспективы, а вместе с ними и судьбу самих хазар.
В начале IX века (802 — 803 гг.) в Хазарском каганате произошёл государственный переворот. Все основные государственные должности заняли евреи-раввинисты, которые во второй половине VIII века эмигрировали в Хазарию из Византии.
Для хазарских христиан наступили трудные времена. Их церковную организацию упразднили, на строительство новых храмов наложили запрет, начались гонения и преследования христиан. Бедственное положение хазарских христиан не могли не заметить византийский император и Константинопольский патриарх. По совету патриарха Фотия император Михаил III снарядил в Хазарский каганат специальную миссию во главе с Константином (Кириллом) Философом и его братом Мефодием. Последние больше известны нам как просветители славян и создатели славянской письменности. Однако их деятельность среди славян Моравии и создание кириллицы относятся ко времени уже после их поездки в Хазарию. А тогда, в 861 году, Константин и Мефодий отправились в Итиль. Их хазарская миссия дала плодотворные результаты — положение христиан заметно улучшилось, преследования прекратились, было восстановлено несколько епархий, возрождён принцип веротерпимости.
Вторая половина IX века — X век — время расцвета Хазарской державы. Под власть её попали буртасы, волжские булгары, сувазы, арису, черемисы, вятичи, родимичи, северяне, гузы. В руках еврейской купеческой организации (рахдонитов) оказался ключ к торговым путям между Востоком и Западом, Севером и Югом. Итиль, перекрёсток этих путей, стал богатейшим городом. Сюда съезжались купцы со всего света. Сохранившиеся письменные источники подчёркивают его многоплеменной и многоязычный состав, огромные размеры и необыкновенную роскошь.
В 965 году князь Святослав разгромил войска хазарского кагана, захватил Итиль, Семендер и Саркел — главные города Хазарии. Набирающая силу Русь сумела одолеть сильного и опасного противника. Рахдониты, несколько оправившись от удара, попытались восстановить свою власть. Они переходят под протекторат Хорезма и изъявляют готовность принять мусульманство. Немедленно последовали ответные меры Руси. В 985 году князь Владимир, как сообщает летопись, “на Козары шед, победи и дань на них положи…”. Итиль окончательно приходит в упадок, а рахдониты перебираются в другие земли и страны.
Вскоре крупным политическим и экономическим центром бывших хазарских владений становится Тьмутаракань, русский город на берегу Керченского пролива. С образованием достаточно сильного Тьмутараканского княжества Нижняя Волга и волжский торговый путь оказались в сфере влияния Древней Руси. Такое положение сохранялось до начала XII века. И когда половцы заполонили Прикаспийские и Донские степи, Русь утратила влияние в этом обширном регионе.
Важные изменения произошли в XIII веке. Как известно, в начале его в степях Центральной Азии сложилась мощная Монгольская держава. Объединив под своей властью многочисленные азиатские племена, монголы двинулись на Запад. В конце 30-х — начале 40-х годов XIII века они разгромили Волжскую Булгарию, разграбили и опустошили многие русские княжества, вторглись в Польшу, Венгрию, Моравию и Силезию. Дойдя в 1242 году до Адриатического моря, монгольские войска внезапно прервали поход и ушли через Болгарию, Валахию и Молдавию на Нижнюю Волгу. Здесь внук Чингисхана Бату (Батый) основал центр огромного Джучиева улуса — фактически самостоятельного государства, известного как Золотая Орда. Столицей её стал город Сарай, основанный на Ахтубе.
Постепенно Поволжье превратилось в зону сплошной оседлости, стало играть важнейшую роль в экономической и политической жизни всего Джучиева улуса. В бассейне рек Волги и Дона возрождаются старые и появляются новые поселения, возводятся первые золотоордынские города. Известно не менее 110 населённых пунктов на территории Джучиева улуса, и большая часть их — в Поволжье.
Одним из первых монгольских городов был город Укек (Увек). Считают, что он возник в 1250-е годы. По словам арабского автора Ибн-Батута, Укек представлял собой город “средней величины, красивой постройки, с обильными благами и сильной стужей”. Кроме Укека, на территории Саратовской области отмечены поселения золотоордынского времени в ряде других мест, в том числе и в Заволжье. Ещё больше их известно в пределах Волгоградской и Астраханской областей, где находились обе столицы Золотой Орды.
Население золотоордынских городов и крупных поселений состояло в основном из булгар и русских. Уже в 1250-е годы в Орде существовала многочисленная русская диаспора — из ремесленников, воинов, купцов, торговцев и других. Забота о судьбах соотечественников, добровольно или не по своей воле оказавшихся в Золотой Орде, побудила русское духовенство поставить вопрос о предоставлении возможности всем христианам свободно совершать религиозные обряды и требы. Именно это обстоятельство сыграло решающую роль в образовании православной епархии на территории Золотой Орды. Инициатива её учреждения принадлежала митрополиту Киевскому и Всея Руси Кириллу II, а непосредственные переговоры с ханом вёл великий князь Александр Невский. В год её учреждения (1261) она получила название Сарайской (Сарской). С 1269 года, когда пределы епархии расширились, она именовалась Переяславской и Сарайской, а с середины XIV века — Сарайской и Подонской. Епархия охватывала все золотоордынские земли Нижнего Поволжья и Подонья до Переяславля-Южного и тогдашних границ Рязанского княжества.
Возведение церквей и часовен на территории Золотой Орды началось ещё в 1250-е годы. Этому содействовал сын хана Бату Сартак, который, видимо, исповедовал несторианство. Существование православных церквей и часовен во многих городах и других поселениях Нижнего Поволжья подтверждают археологические раскопки: на золотоордынских городищах обнаружено немало предметов христианского культа, использовавшихся не только в личном обиходе, но и при богослужении в церквах. Судя по находкам на Увеке, здесь также была православная церковь.
Миссионерская деятельность Церкви тесно связывалась с её дипломатическими и миротворческими усилиями. От епископов Сарайских на Русь поступали достоверные сведения о положении в Золотой Орде, о намерениях ханов, о настроениях при Дворе. Они, вероятно, оказывали влияние на отношение монгольских ханов к тому или иному из русских князей, способствовали мирному разрешению княжеских усобиц. Так было, например, в 1296 году: посредничество епископа Сарайского Исмаила предотвратило кровопролитие между русскими князьями — этот факт занесён в русские летописи. По поручению русских митрополитов и золотоордынских ханов епископы Сарайские неоднократно бывали в Константинополе и постоянно поддерживали контакты с патриархами Вселенской Православной Церкви.
Словом, своей многогранной деятельностью епископы Сарайские способствовали укреплению авторитета Русской Церкви и православной веры. Двести лет они достойно управляли обширной епархией, которая была в этот период до известной степени новым церковным центром русской митрополии. Их деятельность существенно влияла на урегулирование русско-ордынских отношений, на связи русской митрополии и Золотой Орды с Византией, а также определённо воздействовала на внутриполитическую ситуацию в Северо-Восточной Руси.
Как церковно-административная единица русской митрополии Сарайская епархия существовала с 1261 года до второй половины XV века. На Сарайской кафедре служило не менее двенадцати епископов: Митрофан (1261 — 1269), Феогност (1269 — 1279/96), Исмаил (1296 — 1312), Варсонофий (1312 — 1334), Софроний (1335 — 1340), Афанасий (1340 — 1356), Иоанн (1356 — 1 365), Матфей (1365 — 1382), Савва (1383 — 1403), Тимофей (1404 — ?), Иов (? — 1454), Вассиан (1454 — 1466).
При епископе Вассиане Сарайская кафедра была перенесена в Москву на Крутицы, где ещё с XIII века находилось подворье Сарайской епархии. С этого времени епископы стали именоваться Крутицкими, Сарайскими и Подонскими. Нижнее Поволжье оставалось формально под их духовным управлением до 1555 года, когда было учреждено Казанское архиепископство. Преемниками Вассиана были: Прохор (1471 — 1493), Силуан (14 9 3 — 1496), Евфимий (1496 — 1499), Трифон (1499 — 1508), Досифей (1508 — 1544), Савва II (1544 — 1554), Нифонт (1554 — 1558).
Упразднению епископской кафедры в золотоордынской столице и её перемещению в Москву предшествовали серьёзные перемены как в Орде, так и на Руси. В 1312 году хан Узбек официально отказался от принципов, изложенных в религиозно-правовом трактате монголов (Ясе) и в течение столетия лежавших в основе всей внутриполитической жизни Монгольской империи. Он провозгласил государственной религией ислам. Правда, на первых порах обязательность ислама для монголов была относительной, а его пропаганда — непоследовательной. На Русь, как и на проживавших в Орде русских, религиозная реформа не распространялась. Эти обстоятельства позволили на некоторое время сохранить стабильность внутри страны и уже устоявшиеся связи и отношения между Русью и Золотой Ордой. И всё же смена государственной религии многое переменила. С 1460-х — 1470-х годов отношения между русскими-христианами и татарами-агарянами приобретают характер открытой конфронтации. В самой Золотой Орде начинается великая “замятня”, переросшая в непрерывную смуту. Между многочисленными претендентами на ханский престол полыхали нескончаемые междоусобные войны. К середине XV века на территории некогда могучей Золотой Орды образовалось несколько ханств — Крымское, Астраханское, Казанское, а также Большая, Ногайская и Сибирская Орды.
Прямо противоположные процессы происходили в Древней Руси. Неизмеримо выросло самосознание русского этноса. Тенденция к объединению всех русских земель стала главенствующей, что привело к складыванию крупнейшего в тогдашней Европе Русского централизованного государства (конец XV — начало XVI веков). Игумен Филофей в посланиях Великому князю Василию III сформулировал тезис “ Москва — третий Рим”, который через несколько десятилетий прочно усваивается общественным сознанием и становится в царствование Бориса Годунова официальной доктриной. После падения тысячелетней Византийской империи (1453 год) Русское государство становится главным центром Православия.
Победа на Угре в 1480 году и окончательный распад Золотой Орды на отдельные государственные образования не избавили Русь от опустошительных набегов. В непосредственной близости от русских границ находилось Казанское ханство, правители которого пользовались любым удобным случаем, чтобы нападать на русские земли. В 1551 году в Казани было около ста тысяч русских пленных. В октябре 1552 года русские войска штурмом овладели Казанью. Этот успех предопределил и судьбу Астраханского ханства: оно окончательно перестало существовать в 1556 году. Земли Нижнего Поволжья были присоединены к России.
В феврале 1555 года в Поволжье была возрождена старинная православная епархия. Митрополит Московский и Всея Руси Макарий поставил на учреждённую архиепископскую кафедру в Казани игумена тверского Селижарова монастыря Гурия. Отправляясь в Казань, архиепископ Гурий получил наказ “всякими обычаи, как возможно, приучать ему татар к себе и приводить их любовию на крещение, а страхом их ко крещению никак не приводити”. В 1556 году в состав Казанского архиепископства формально вошла Астрахань. Причислили к нему и возведённые в 1586 — 1590 годах крепости Самара, Саратов и Царицын. Помимо казанских и астраханских новокрещенцев первыми прихожанами в новой епархии стали служилые люди и вольные казаки, давно обосновавшиеся в низовьях Волги.
В 1602 году открылась самостоятельная Астраханская епархия, к ней с 1606 года были приписаны все церкви “по Волге, начиная от Саратова к югу, по Медведице и Хопру до Дона” .
Итак, Саратовский край 16 лет входил в состав Казанской епархии, архиерейскую кафедру которой в это время занимали: Гурий (1555 — 1563), Герман (1564 — 1567), Лаврентий I (1567 — 1574), Вассиан (1575), Тихон (1575 — 1576), Иеремия (1576 — 1581), Косма (1581 — 1583), Тихон II (1583 — 1589), Гермоген (1589 — 1606).
С 1606 года южная часть Саратовского края отошла к Астраханской епархии, и духовная жизнь Саратова и саратовцев протекала под непосредственным руководством астраханских владык: Онуфрия (1615 — 1628), Макария (1629 — 1638), Рафаила (1638 — 1640), Пахомия (1641 — 1655), Иосифа (1656 — 1671), Парфения (1672 — 1680), Никифора (1681 — 1682), Савватия (1683 — 1696), Сампсона (1697 — 1714), Иоакима (1716 — 1723), Лаврентия (1723 — 1727), Варлаама (172 7 — 1730), Илариона (1731 — 1755), Мефодия (1758 — 1775), Антония (1775 — 1785), Никифора (1786 — 1792), Тихона (1792 — 1793), Феофила (1794), Платона (1794 — 1805).
В 1799 году было решено упорядочить границы епархий, приведя их в соответствие с границами губерний: чтобы улучшить состояние дел на местах, так как прежняя система духовного управления порождала массу трудноразрешимых вопросов. На территории одной и той же губернии нередко существовали церковные приходы, принадлежавшие разным епархиям. В Саратовской губернии, например, к середине XVIII века насчитывалось 426 церквей, которые находились в ведении семи епархий: Астраханской, Тамбовской, Казанской, Нижегородской, Воронежской, Рязанской и Владимирской. Представленный императору Павлу I доклад Синода “О приведении Епархиальных границ сообразно границам губерний и об учреждении новых Епархий” был утверждён 16 октября 1799 года и тем самым получил статус государственного указа.
Согласно ему в пределах Саратовской губернии учреждалась самостоятельная епархия — Саратовская, отнесённая к третьему классу. Местопребыванием же епископской кафедры определялась Пенза. Сделано это было исключительно из-за финансовых соображений.
Пензенская губерния была упразднена ещё в 1797 году, и Пенза в качестве уездного города отошла к Саратовской губернии, в результате в бывшем губернском городе оказались “праздными” многие административные или, как их тогда называли, казённые здания. Поэтому-то Синод епископскую кафедру Саратовской епархии и разместил в одном из освободившихся в Пензе казённых зданий. В указе подчёркивалось: “Поелику построение для жительства архиереев Епархий вновь особых домов влекло бы за собою казённые издержки, то во избежание сего признаётся за удобное и назначается пребывание иметь… Саратовскому же в Пензе, а Оренбургскому в Уфе в казённых домах, которые тамо без сомнения есть праздные из оставшихся казённых строений после уничтожения Губернских Присутственных мест, или домов Губернаторских и Генерал-Губернаторских, в тех городах бывших”.
Так епископская кафедра Саратовской епархии оказалась в Пензе. Данное обстоятельство, на наш взгляд, не даёт основания отрицать тот очевидный факт, что история Саратовской епархии как самостоятельной административно-церковной единицы начинается с 16 октября 1799 года.
В 1801 году была вновь образована Пензенская губерния. Теперь Саратовская епархия стала включать в себя две губернии, её епископ по-прежнему именовался Саратовским и Пензенским. Саратовскими по-прежнему назывались духовная консистория и духовная семинария, открытые годом раньше в Пензе. Но поскольку епископская кафедра продолжала оставаться в Пензе, ставшей опять губернским городом, то 4 декабря 1803 года указом Синода было велено переименовать архиерея Саратовского и Пензенского в Пензенского и Саратовского, а епархия получила название Пензенской. Соответствующему переименованию подлежали духовная консистория и духовная семинария. Такое положение, когда в начале Саратовская, а затем Пензенская епархия включала в себя территории двух губерний, сохранялось 27 лет. И только в 1828 году была восстановлена Саратовская епархия в границах одной лишь Саратовской губернии. До этого же времени все шесть епископов, служивших на Пензенской кафедре, в одинаковой степени были архиереями и Пензенскими, и Саратовскими .
Первым епископом Саратовской епархии по представлению Святейшего Синода император Павел I утвердил в 1799 году преосвященного Гаия (Такаова).
Преосвященный Гаий
(Георгий Такаов)
1750 — 1821
Гаий (в миру Георгий) родился в 1750 году в грузинском селе Магаро, что в северо-западной Кахетии. Семья его принадлежала к старинному дворянскому роду. Получив домашнее образование, он был определён ко двору картл-кахетинского царя Ираклия II, где занимался письмоводством и продолжал своё образование под непосредственным руководством грузинского католикоса Антония I.
И Ираклий II, и Антоний I вошли в историю Грузии как национальные герои. На вершине власти — светской и духовной — они оказались в чрезвычайно сложное и крайне трудное для Грузии время. Раздробленная на отдельные царства и княжества, фактически лишённая политической независимости, страна находилась на грани национальной катастрофы. Бесконечные внутренние усобицы и опустошительные набеги воинственных соседей окончательно подорвали промышленность, повергли в упадок сельское хозяйство и разорили торговлю.
Получив в 1744 году от персидского Надир-шаха престол в Кахетии, а затем и в Картли, Ираклий II проявил себя мудрым государственным деятелем, талантливым военачальником и искусным дипломатом. Он развернул широкую реформаторскую деятельность, затронувшую все сферы общественной жизни и направленную на возрождение единой и свободной Грузии. Во внешней политике кахетинский царь последовательно держался линии, выработанной его дедом Вахтангом VI и нацеленной на сближение с единоверной, могущественной и великой Россией.
Во всех своих делах и начинаниях Ираклий II имел верного и надёжного соратника — двоюродного брата, возведённого в 1744 году в сан грузинского католикоса с именем Антоний I. Антоний, став во главе Грузинской церкви, повёл решительную борьбу против засилья иранской культуры, поддерживал и крепил национальные и христианские традиции, а саму Церковь очищал от недостойных, морально порочных служителей. Он искренне верил, что с помощью просвещения можно вывести грузинский народ из духовно-морального кризиса. Главным Антоний считал для народа школы и книги. “Книгами заполнили Картли”, — говорит летописец. Действительно, книгоиздание приобрело невиданные масштабы.
В грузинском народе пробудилось стремление к получению образования, возрос интерес к европейской науке и литературе. Для молодых людей из высшего общества стала обычной практика, когда по рекомендации католикоса они отправлялись в Россию, чтобы совершенствовать свои познания в науках, философии и богословии. Антоний подготовил целую плеяду грузинских учёных, писателей и церковных деятелей. Одним из его талантливых учеников, а впоследствии преданным помощником и сподвижником был Георгий Такаов.
В возрасте двадцати лет Георгий принял постриг с именем Гайоз (Гаий). Посвящение в монашество проходило в тифлисском Сионском соборе, в присутствии царя Ираклия, а обряд пострижения совершал сам Антоний. В январе 1772 года, будучи уже архидиаконом и ризничим, Гаий впервые едет в Россию как представитель грузинского духовенства в многочисленной делегации, направленной Ираклием II к Екатерине II с просьбой о принятии Грузии под российское покровительство. Руководство дипломатической миссией возлагалось на царевича Левона и католикоса Антония. Дипломатическую миссию встретили благосклонно, но от заключения договора, по причинам сложности обстановки, уклонились. Миссия вернулась в Грузию, Гаия же оставили в российской столице в качестве своего представителя и для совершенствования его образования.
Пять лет, проведённые в России, решающим образом повлияли на последующую жизнь и карьеру Гаия. Здесь он окончил Александро-Невскую семинарию — лучшее, пожалуй, учебное заведение тогдашней России, под руководством архиепископа Платона (Левшина), в совершенстве овладел латинским и греческим языками, получил определённую известность в придворных кругах и среди столичного духовенства, а также установил обширные связи с грузинской диаспорой Москвы и Петербурга.
В Грузию Гаий возвратился в 1778 году и стал правою рукою католикоса Антония в его духовно-просветительской деятельности. За довольно короткий срок он подготовил переводы Марка Аврелия, составил очерки истории Древнего Востока и Грузии, издал краткую грузинскую грамматику. Гаий организовал специальную школу для обучения грузинских юношей русскому языку, перевёл на родной язык такие культурно-литературные памятники России, как “Духовный регламент” Ф. Прокоповича, “Военный устав” Петра I, “Наказ” Екатерины II.
Существовавшая около 25 лет философская школа в Телави была реорганизована в духовную семинарию. Возглавить её католикос Антоний поручил Гаию, бывшему уже в сане архимандрита. В семинарию стали принимать только тех юношей, которые окончили церковные школы, а учебные планы и программы Гаий построил по русскому образцу — воспитанники изучали грамматику, поэтику, риторику, логику, физику, философию, богословие, историю Церкви и другие предметы. Наряду с подготовкой священнослужителей семинария была призвана готовить и кадры для центрального государственного аппарата. Одновременно с исполнением ректорских обязанностей архимандрит Гаий деятельно участвовал в подготовке текста Георгиевского трактата — исторического документа, положившего начало процессу добровольного присоединения Грузии к России. Заключительный акт, по которому Россия брала на себя обязанности оказывать постоянную помощь Восточной Грузии, а последняя навсегда отказывалась от признания над собой верховной власти какой-либо державы, кроме России, был подписан 24 июля 1783 года.
В августе в Тифлисе состоялись большие торжества по этому поводу. “20 числа в 9 часов поутру собралась знать и множество народу в церкви Успения Богородицы, — писал очевидец. — Затем царь в сопровождении царевичей и придворных вошли в церковь, и началась литургия. Митрополит Герман провозгласил освящённое имя Её Императорского Величества. Проповедь сказал Гаий. Молебен отправляли католикос с митрополитом. По окончании была пушечная пальба. Царь, вышед из церкви, ехал верхом до двора в сопровождении знатных, тоже верхами, и народа” 1.
Прежде чем ратифицировать Георгиевский договор, потребовалось согласовать некоторые технические вопросы, и царь Ираклий отправил к князю Г. А. Потёмкину своих уполномоченных, среди них и Гаия. Грузинский архимандрит, высокий и стройный, с живыми глазами и проницательным умом, мягким и добрым нравом, произвёл на фельдмаршала самое благоприятное впечатление, поразив его образованностью и благоразумием. Потёмкин причислил Гаия к своей свите и исходатайствовал ему место первенствующего члена Осетинской духовной комиссии, учреждённой по указу Св. Синода в 1745 году с целью возрождения христианской веры среди народов Северного Кавказа. Комиссия стала довольно авторитетным учреждением в пределах всего Кавказского края. Резиденцию духовной миссии с учреждением Кавказского наместничества перенесли в губернский город Екатериноград. Гаий прибыл сюда в 1785 году и сразу же развернул широкую миссионерскую деятельность.
Гаий уже в первые годы добился немалых успехов. По его инициативе в 1785 году в Екатеринограде была открыта вторая школа для детей горских народов. Лучшие её воспитанники регулярно направлялись в Астраханскую духовную семинарию. В 1786 году усилиями миссионеров православную веру приняли 131 человек из осетин-карачаевцев.
19 апреля 1793 года Екатерина II подписала именной указ, согласно которому в пределах Астраханской епархии надлежало учредить викариат с центром в Моздоке, “…препоручая в его попечение все те обязанности, которые возложены были на Духовную Осетинскую Комиссию, касательно просвещения народов, в близости находящихся”.
Из представленных Св. Синодом на должность астраханского викария кандидатур Екатерина II отдала предпочтение архимандриту Гаию. Его хиротония состоялась 29 мая 1793 года и проходила в Царском Селе, в присутствии императрицы. До конца этого года Гаий оставался в Петербурге, в декабре же в связи с кончиной астраханского епископа Тихона (Малинина) ему было предписано отправиться в Астрахань и до прибытия туда нового архиерея управлять епархией. Обязанности астраханского епископа Гаий исполнял в течение трёх месяцев, пока в апреле 1794 года не отбыл к месту своего непосредственного служения — в Моздок, где предстояло заняться организацией и обустройством вновь учреждённого викариата.
Св. Синод предоставил преосвященному Гаию столь широкие полномочия, что Моздокский викариат фактически имел статус самостоятельной епархии, в некоторых синодальных указах он и именовался епархией. Все свои полномочия викарный епископ использовал сполна и исключительно в интересах Церкви и вверенной ему паствы. За шесть лет, что преосвященный Гаий святительствовал в Моздоке, его стараниями был построен Архиерейский дом, при котором он организовал певческий хор и завёл богадельню, основаны были два монастыря — мужской Преображенский и женский Успенский, а число православных храмов в викариате почти удвоилось.
Однако главной заботой Гаия по-прежнему оставалось просвещение христианством северокавказских народов. Не одна тысяча осетин, ингушей и представителей других кавказских племён обратилась за эти годы к православной вере. Многие из них приняли святое крещение от Гаия, который регулярно совершал длительные и отнюдь не безопасные поездки в самые отдалённые селения Кавказского края, наставляя жителей на истинный путь спасения. В одном из его донесений Св. Синоду имеются весьма примечательные строки: “Впрочем, осмеливаюсь указать, что страна та, натурою ограждённая к преодолению себя, требует не вещественных, но духовных способов” 2.
Довольно значительная часть обратившихся в христианство избирала постоянным местом своего жительства Кизляр, Моздок и другие города, расположенные по Кавказской линии, благодаря чему там образовались многочисленные колонии кавказских народов. Это обстоятельство способствовало оживлению деятельности моздокской школы, находившейся под постоянной опекой преосвященного. Под его руководством преподаватели школы — священники местных церквей и бывшие члены Осетинской духовной комиссии — подготовили первую осетинскую азбуку и составили краткий катехизис, напечатанные Московской синодальной типографией в 1798 году и положившие начало книгоизданию на осетинском языке.
Учитывая замечательные организаторские способности, богатый опыт и личные качества Гаия, Св. Синод 16 октября 1799 года определил его епископом Саратовским и Пензенским во вновь учреждённую Саратовскую епархию. Под начало первого саратовского архиерея поступало около 800 тысяч христианских душ, 615 церквей и 10616 лиц, принадлежавших духовному сословию, из которых служащего духовенства было 2511 человек 3 . Преосвященному предстояла большая и сложная работа по организации, обустройству и налаживанию жизни новой обширной епархии.
В феврале 1800 года Гаий покинул Моздок и отправился на епископскую кафедру в Пензу. Путь его лежал через Астрахань и Саратов. Владыка провёл 10 дней в Астрахани, посвятив их подробному ознакомлению с системой епархиального управления и постановкой учебного дела в семинарии. Астраханский священник Н. Г. Скопин, впоследствии саратовский протоиерей и благочинный, в своём дневнике оставил о нём такой отзыв: “Видна в нём политика и сведение света; также довольно и ум промелькивает, из чего заключить должно, что он учился довольно… Человек ласковый” 4 . 7 марта астраханское духовенство торжественно, с колокольным звоном проводило Гаия в путь. Достигнув Саратова, прео-священный, не задерживаясь здесь долго, сразу проследовал в Пензу.
Весь 1800 год Гаий занимался множеством организационных вопросов по обустройству епархии. Уже 30 марта состоялось торжественное открытие духовной консистории. По этому случаю в Пензу съехались представители епархиального духовенства, прибыли саратовский губернатор и многие гражданские чины. В городе состоялся крестный ход, в кафедральном соборе был отслужен благодарственный молебен. Саратовскую консисторию возглавили лица, прибывшие вместе с Гаием из Моздока. Должность секретаря занял любимец преосвященного Малов, а его помощника — протоиерей Фёдор Ливанов. Из пензенского духовенства присутствующими членами консистории были определены протоиерей Никольской церкви Григорий Александровский, соборные священники Алексей Андреев и Николай Васильев, а также священник Троицкого женского монастыря Алексей Григорьев.
Почти полгода преосвященный формировал штаты, согласовывал и утверждал программы, занимался подготовкой и оборудованием классов для духовной семинарии. Благодаря его стараниям занятия в семинарии начались 1 октября 1800 года. За месяц до этого консистория разослала во все духовные правления указ, по которому воспитанникам Астраханской, Воронежской, Казанской и Тамбовской семинарий, проживавшим в пределах Саратовской епархии, следовало объявить, чтобы они по окончании каникул являлись уже в Пензу для прохождения дальнейшего обучения. Из них и набрали первых воспитанников открывшейся в Пензе Саратовской семинарии.
Первым ректором семинарии Св. Синод определил иеромонаха московского Донского монастыря Амвросия (Виноградского), который был возведён в сан архимандрита и назначен настоятелем пензенского Спасо-Преображенского мужского монастыря, а также избран присутствующим членом духовной консистории. Префектом назначили протоиерея Григория Александровского. Учителя прибыли из Казанской и Тамбовской семинарий; среди них был Н. А. Бельсемов — бывший еврейский раввин, принявший православную веру 5.
Образовательный уровень большинства священно-церковнослужителей епархии был невысоким, многие вообще не имели возможности учиться в духовных учебных заведениях. Семинария, открытая в Пензе, стала играть исключительно важную роль в улучшении качественного состава епархиального клира. В конце 1800 года при ней, согласно указу Св. Синода, была организована так называемая русская (пономарская) школа, предназначенная для тех учеников, кто “усмотрен будет непонятным к учению и к продолжению высших наук безнадежным”. Таковых учеников семинарии надлежало готовить к церковным должностям (пономарей, псаломщиков, дьячков) и обучать их чтению, письму, церковному уставу, нотному пению, а также катехизису и Священной истории.
В одном из распоряжений Гаия прямо указывалось: “Для общего благоустройства и порядка, долженствующего существовать между священно-церковнослужителями, определяем, дабы священники из учителей семинарских имели везде и во всяком служении пред всеми приходскими священниками, кроме присутствующих консисторских, в местах преимущество” 6 . На образование владыка смотрел как на важнейшее средство, позволяющее избежать тех многочисленных соблазнов, которым нередко поддавались непросвещённые души, а потому требовал от епархиального духовенства, чтоб дети священно-церковнослужителей непременно обучались грамоте, в противном же случае они подлежали увольнению из духовного звания и призыву на военную службу или помещению в военно-сиротские отделения, предназначенные для подготовки унтер-офицеров.
Именно Гаий первый стал внедрять практику, получившую развитие в деятельности его преемников: при замещении вакантных мест к кандидатам предъявлялся образовательный ценз. Приведём лишь два весьма красноречивых примера. В 1802 году на прошении священника села Шалкино о дозволении его сыну занять пономарское место преосвященный наложил резолюцию: “Как нет причины наградить его, то отказать, и объявить, что если до совершенных лет не обучится, то вместе с отцом его отослан будет в светскую команду… А если способен будет, взять в семинарию на отцовский кошт” 7 . В 1804 году консистория отказала священнику села Лапастейки в просьбе произвести его сына в дьячка на основании следующей резолюции архипастыря: “Поелику отец не имеет попечения о просвещении сына, то, взяв его от него, отдать в русскую школу на собственный его кошт” 8 . Столь решительные действия преосвященного вскоре дали совершенно неожиданный результат. Хорошо зная ревностное отношение Гаия к образованию, благочинные и духовные правления стали принудительно всех необученных детей духовенства высылать в пономарскую школу и духовную семинарию. Сотни детей, “возжелавших” учиться, вместе с родителями устремились в Пензу. Бульшая их часть, конечно же, не отвечала требованиям, необходимым для поступления в русскую школу и семинарию. Консистории пришлось срочно издать указ, в котором духовным правлениям строго предписывалось, “дабы они никакого принуждения к высылке священно-церковнослужителей с детьми их в семинарию не делали под опасением законного взыскания, также необученных грамоте и малолетних не высылали, а предоставить на волю отцов их с тем, чтоб ежели кто пожелает отдать детей своих в семинарию, то без всякого принуждения являлись бы к его Преосвященству, разумея грамоте обученных” 9.
Среди приоритетных дел по обустройству епархии возведению храмов и заботе об их благолепии Гаий придавал первостепенную важность. Согласно распоряжениям архиерея, вместо деревянных повсеместно началось строительство каменных церквей. В Пензе в 1800 году приступили к возведению обширного и величественного кафедрального собора. В Саратове в 18 0 1 году занялись поправкой и расширением одного из самых древних городских храмов — Рождества Богородицкой церкви. В следующем году при ней стали сооружать каменную колокольню, а в 1805 году саратовский голова купец второй гильдии Иосиф Горбунов “по собственному желанию и некоторых (других лиц), любящих благолепие св. церквей”, устроил в её ограде 12 каменных лавок и передал их в собственность церкви при условии, чтобы часть поступавших от лавок доходов (200 руб.) ежегодно выплачивалась причту в качестве дополнительного жалования. Узнав о таком благотворении, Гаий повелел служителям церкви “всегда во время именин Горбунова и его семейства служить соборные молебны, а при случае смерти — панихиды”. Польщённый столь высокой оценкой своего поступка, Горбунов вместе с купцом Иваном Пулькиным в 1807 году обратился к епископу с просьбой разрешить им построить ещё 18 лавок “собственным капиталом, за который пользоваться им получаемым с тех лавок доходом, считая от выстройки оных восемь лет, а по окончании оного срока отдать в вечное владение Рождества Богородицкой церкви, не требуя уже капитала на то строение ими издержанного”. Преосвященный “из уважения прежнего сих просителей к церкви Божией усердия” дозволил устройство лавок на оговоренных условиях 10.
В 1803 году была заложена Успенская каменная церковь в Камышине, в 1805 году в Хвалынске началось строительство Воскресенской каменной церкви, а в Петровске приступили к возведению каменной колокольни при Петропавловском соборе, в 1806 году была выдана храмозданная грамота для Покровской каменной церкви в Кузнецке, а в 1807 году — для Архангельского каменного собора в Аткарске. Всего же в Саратовской губернии за 1799 — 1808 годы усилиями благочестивых мирян и при самом активном участии губернатора П. У. Белякова возвели более 20 новых церквей, а число строившихся храмов составляло не менее 30. Серьёзное внимание было обращено на состояние саратовского Спасо-Преображенского мужского монастыря. Назначенный его строителем иеромонах Афанасий исправил некоторые постройки и при поддержке архиерея исходатайствовал в “вечное” владение монастыря рыбные воды (1802) и земельные угодья (1803) 11.
Немало сил и стараний приложил Гаий к хозяйственно-экономическому устройству. Непростым, например, оказалось дело об отводе узаконенной пропорции земли, а также рыбных ловлей и мельницы для хозяйственных нужд Архиерейского дома. На окончательное улаживание его потребовались целые семь лет и неоднократные обращения Гаия к саратовскому и пензенскому губернаторам, в Казённые палаты обеих губерний, его личные ходатайства в министерство юстиции и различные сенатские департаменты. И лишь в июне 1807 года Архиерейскому дому выделили причитавшиеся по закону 60 десятин земли — 36 небольших полян в пензенском Сурском лесу. Правда, мельницу в Камышинском уезде передали несколько раньше, а вот Ахтубинские рыбные ловли Архиерейский дом тогда так и не получил 12.
В Пензе трудно было сыскать человека более радушного, чем архиерей. В особо торжественных случаях он устраивал званые обеды, готов был накормить и напоить всякого, кто приходил к нему. Его искренне уважало духовенство и любила паства, хотя за нерадение к службе и христианскому долгу с них взыскивалось строго. В делах церковных Гаий не допускал никаких отступлений от установленных правил. Узнав, например, что священно-церковнослужители порою пропускают службу, он потребовал от духовных правлений пристального контроля за тем, чтобы “все церковнослужители непременно во всякое служение ходили в церковь; ежели кто из них не будет, взыскивать штраф за всякую службу по 5 коп., а кто пропустит по очереди служение — то по 20 коп., и разделять в пользу тех, кои были в церкви; в двухприходной церкви, где есть придел, служить второму священнику три дня в неделю в приделе, а в трёхприходной и более — каждодневно непременно” 13 . Внимательно следил Гаий и за тем, как в епархии проповедовалось Слово Божие. Каждый священник обязан был сказывать проповеди в своей церкви, а из двух- и трёхштатных причтов в Пензу регулярно вызывались “учёные” священники для проповедования в кафедральном соборе — таким образом архиерей мог лично контролировать уровень подготовки священнослужителей, а им, в свою очередь, предоставлялась возможность совершенствовать своё мастерство.
Состояние приходского духовенства всегда являлось предметом особой заботы епископа Пензенского и Саратовского. Много хлопот архипастырю доставляло, например, распространённое в то время бражничество. Бывали даже такие случаи, когда члены епархиального клира в питейных домах закладывали богослужебные книги, в нетрезвости исправляли требы и обряды, чинили буйства и сквернословили. Не касаясь здесь причин этого явления, отметим, что Гаий прилагал немало усилий, дабы укротить и искоренить греховное по своей сути пристрастие к винопитию. Так, в октябре 1800 года консистория затребовала от духовных правлений епархии предложения о наиболее действенных средствах по предотвращению этого соблазна. На основе собранных мнений был разработан ряд мер по искоренению пьянства в среде духовенства. Немаловажное значение в этом отводилось повышению образовательного уровня священно-церковнослужителей. В частности, лицам духовного звания надлежало использовать свободное от службы время для своего совершенствования в пении, чтении и письме, для чего из Московской синодальной конторы было выписано более тысячи книг духовного содержания. К тем же, на кого методы убеждения не действовали, кто не оставлял пагубного пристрастия к винопитию, принимались меры принудительного воздействия: запрещение священнослужения, отрешение от занимаемого места и высылка в монастырь “до исправления”, лишение сана и исключение из духовного звания.
Гаию приходилось постоянно заниматься и проведением дознаний о беглых священно-церковнослужителях. Чаще всего причиной побега служила либо угроза возмездия за совершённые проступки, либо перспектива быть отданным на военную службу. Обычно беглые находили себе пристанище в старообрядческих скитах и монастырях.
В пределах Саратовского края приверженцы старой веры, именовавшиеся официальными властями раскольниками, существовали с давних пор, по всей вероятности, со времён патриарха Никона. Несмотря на все преследования и гонения, численность и влияние их общин росли из десятилетия в десятилетие. Во второй половине ХVIII века в Саратовской губернии практически не было ни одного города или села, где бы не проживали старообрядцы. В немалой степени этому способствовала политика Екатерины II, которая по существу положила конец многолетним репрессиям против раскольников. Тем из них, кто оказался вне России, в 1762 году дозволили вернуться на родину и поселиться в специально отведённых местах, в том числе и в Саратовском Заволжье. За 20 — 30 лет здесь возникли десятки скитов и немалое число старообрядческих сёл, деревень и хуторов. Крупнейшим же центром старообрядчества стал Иргиз, где было основано пять монастырей — три мужских и два женских. Пользуясь покровительством Екатерины II, а затем и Павла I, иргизские монастыри получили широкую известность по всей России 14 . Сюда-то и бежали опальные священнослужители официальной Церкви.
Хотя укрывательство беглых и сказывалось на отношении Гаия к старообрядцам, в его действиях не было ничего противозаконного. Он строго следовал положениям императорских указов от 1791 и 1800 годов, которые предусматривали, “чтобы священнослужители старообрядцам или раскольникам в образе их богослужения и в прочем ни малейшего случая к огорчению и жалобам ни делом, ни словами не позволяли и не чинили никакого притеснения, паче же всемерно удалялись от домогательства корысти; даже ни для чего без зову их не ходили в их дома, старались же бы их обращать к вере благовременно, кротостию, здравым учением и доброго жития своего поведением” 15 . Более того, жалобы старообрядцев, поступавшие в местные органы власти, не оставались без внимания владыки, по изложенным в них фактам проводилось тщательное расследование — этого требовали Высочайшие указы.
Активная деятельность архипастыря, его хлопоты и заботы по обустройству вновь учреждённой епархии были замечены и справедливо вознаграждены. В 1804 году император Александр I удостоил владыку личным рескриптом, в котором писал: “Преосвященный Гаий, епископ Пензенский и Саратовский! Отличное усердие и труды, подъемлемые вами на пользу Церкви, приобрели вам право на общее и моё уважение; в знак оного препровождаю при сем для возложения на вас орден св. Анны I класса; отдавая вам сию справедливость, я желаю тем означить, сколь много уважаю я влияние веры и добрых пасторских примеров на нравы и добродетели гражданские” 16 . Заметим, что это была не единственная награда архипастыря. Ещё в 1789 году Екатерина II пожаловала ему золотой кабинетный крест, украшенный бриллиантами и яхонтом, а в 1807 году его наградили искусно выполненной панагией.
В феврале 1806 года Гаия вызвали в Петербург для присутствия в Св. Синоде. Планировалось открытие Телаво-Кахетинской епархии, и его хотели перевести на новую кафедру. Но этот проект остался тогда неосуществлённым. В конце того же года владыка вернулся в Пензу.
Осенью 1807 года Гаий предпринял очередное обозрение епархии. Конечным пунктом его поездки был Саратов — губернские и городские власти пригласили архипастыря приехать на торжественное открытие нового здания Присутственных мест. Прежде Гаий неоднократно бывал в губернском городе и останавливался, как правило, в Спасо-Преображенском монастыре, находившемся тогда у подножия Соколовой горы. В монастыре для него устроили специальные покои — над каменными кельями настоятеля возвели деревянный этаж, называвшийся архиерейским. Иногда преосвященный останавливался и в доме И. М. Баратаева, губернского предводителя дворянства.
26 октября Саратов колокольным звоном встречал своего архиерея. На следующий день в присутствии гражданских властей и при многочисленном стечении народа состоялось освящение здания Присутственных мест. Преосвященный посетил все саратовские храмы, он много и охотно служил — в основном в Троицком соборе и Введенской церкви, часто говорил проповеди и поучения 17 . В конце декабря Гаий собрался выехать в Пензу, но как раз в Саратов явилась чума и полностью овладела городом.
Реакция российского правительства на появление чумы в Саратове последовала незамедлительно. В начале января 1808 года по личному распоряжению Александра I в губернии было объявлено чрезвычайное положение — всякие сообщения с прилегающими районами полностью прекратились, на дорогах выставлялись заставы и кордоны, населению разъяснялись правила поведения и меры предосторожности. Из Петербурга отправили большую группу врачей и командировали сенатора О. П. Козодавлева, предоставив ему обширные полномочия по управлению краем 18 . Благодаря совместным решительным действиям центральных и местных властей эпидемию удалось быстро локализовать и тем самым избежать многочисленных жертв — за несколько месяцев от чумы умерли только 153 жителя губернии 19 . Освещая события в Саратовском крае, газета “Санкт-Петербургские ведомости” в конце марта 1808 года писала: “Едва показалась сия болезнь в последних числах истекшего 1807 года в некоторых селениях сей губернии и потом в самом городе Саратове, то и тогда она встретила такой сильный отпор, местным начальством сему злу противупоставленный, что не токмо распространение заразы было остановлено, но и к исключению оной такие были употреблены способы, через которые и при самом её здесь появлении она очевидным образом начала ослабевать… Вся Саратовская губерния заперта была крепким кордоном и всякое сообщение с нею других губерний было вмиг пресечено. Повсюду были учреждены заставы и карантины. Равным образом и по части врачебной ничего не было упущено из виду. Искуснейшие врачи, из Петербурга отправленные, со всеми для сего потребными лекарствами, с неимоверною скоростию явились в Саратов” 20.
Немалую лепту в противодействие чуме внёс и преосвященный Гаий. В тревожные и трудные для саратовцев дни он оставался со своей паствой. Самим фактом своего присутствия в городе, своими молитвами и проповедями, полными оптимизма и надежды, владыка делал великое дело — сохранял и поддерживал в людях духовные силы, вселял в них веру в скорое избавление от страшной напасти. Так продолжалось более двух месяцев. В марте 1 8 08 года чума отступила. По этому случаю 13 марта в Троицком соборе отслужили благодарственный молебен, а вокруг города совершили крестный ход, в котором участвовали почти все жители Саратова.
В первые пасхальные дни, 4 и 5 апреля, Гаий последний раз служил в Саратовском соборе. Ещё 10 января 1808 года решением Св. Синода он был переведён на Астраханскую кафедру архиепископом. 18 апреля благодарные саратовцы проводили преосвященного в путь, сопроводив его до первой почтовой станции. По свидетельству Н. Г. Скопина, “все сожалели о сем пастыре, яко кротком и нежном отце” 21.
В Астрахани архиепископ Гаий прослужил 13 лет. Стараниями его была преобразована, согласно новому уставу, Астраханская семинария, обновлён и благоустроен кафедральный собор, построена новая каменная колокольня и отлит невиданный в Астрахани колокол весом 1150 пудов.
При Гаие жители Астраханской губернии пережили эпоху Отечественной войны 1812 года. На военные потребности от них поступило в качестве пожертвований 547684 рубля, сам владыка внёс тысячу рублей, а духовенство епархии пожертвовало более 14 тысяч рублей. В пользу пострадавших от войны устроили подписку, спектакли и маскарад, давшие сбору до 3 тысяч рублей. Чувства христианской любви и сострадания испытали на себе и 412 французских военнопленных, размещённых в Астрахани 22.
По воспоминаниям современников, Гаий обладал редкой способностью и великим умением создавать атмосферу сотрудничества и согласия, а потому его пребывание на Астраханской кафедре было отмечено мирным и благополучным течением епархиальных дел — духовенство не знало сколько-нибудь серьёзных раздоров, дрязг или ссор. Никогда не забывали в епархии о необыкновенном гостеприимстве Гаия. Рассказывали, например, что по случаю храмового праздника в кафедральном соборе владыка всегда устраивал трёхдневную трапезу. В первый день он угощал гражданских чинов, купцов и других светских лиц, во второй — почётное духовенство, в третий — прочих духовных лиц и певчих. Но самыми желанными и почётными гостями, с которыми архиерей радушно делил свою трапезу почти каждый воскресный и праздничный день, были преподаватели семинарии и духовного училища. Оказывая им особое внимание, он тем самым возвышал не только их авторитет, но и престиж духовных учебных заведений в глазах местной общественности, а среди самих преподавателей поддерживал единодушие и общительность, от чего дела в семинарии и училище шли весьма успешно. Из светских лиц самыми близкими к нему были известные благотворители — купцы грек Варваций и Кирилл Фёдоров, жертвовавшие солидные суммы на благолепие храмов и духовное образование юношества.
В постоянных заботах и хлопотах прошли последние тринадцать лет земной жизни Гаия. 20 февраля 1821 года, на 71-м году, он скончался. Тело его было погребено 24 февраля в Астраханском кафедральном соборе рядом с грузинскими царями Вахтангом VI и Теймуразом II — теми, кто первыми стали проводить активную политику, направленную на тесное сближение Грузии с Россией.
Примечания
1 Цит. по: Андроникашвили Б. Б. Надежд питомцы золотых: История русско-грузинских отношений с середины XVII до 1801 г. — М., 1992. С. 190.
2 Цит. по: Броневский С. М. Истоические выписки о сношениях России с Персиею, Грузиею и вообще с горскими народами, в Кавказе обитающими, со времён Ивана Васильевича доныне. — СПб., 1996. С. 133.
3 Кулев Г. Духовенство Саратовской епархии 100 лет назад // Саратовские Епархиальные Ведомости. 1900. № 20. С. 1203; Скопин Н. Г. Записки дневные о делах и вещах достопамятных // Саратовский исторический сборник. Первый том. — Саратов, 1891. С. 195.
4 Скопин Н. Г. Указ. соч. С. 204.
5 См.: Гаий (Такаов). Сначала епископ Пензенский, а потом архиепископ Астраханский // Астраханские Епархиальные Ведомости. 1879. № 40. С. 641 — 642.
6 Еланский Б. Г., Смирнов А. В. Описание архива бывшего Вольского духовного правления // Труды Саратовской Учёной Архивной Комиссии (далее — Труды СУАК). 1888. Т. 1. Вып. 2. С. 156.
7 Там же. Вып. 3. С. 326.
8 Там же. Вып. 2. С. 157.
9 Государственный архив Саратовской области (далее — ГАСО). Ф. 849. Оп. 1. Д. 32. Л. 99 — 99 об.
10 См.: Волковский Вл. Архив Саратовской духовной консистории // Саратовские Епархиальные Ведомости. 1896. № 24. С. 551 — 553.
11 ГАСО. Ф. 135. Оп. 1. Д. 8577. Л. 128.
12 Там же. Ф. 407. Оп. 1. Д. 784. Л. 1 — 2; Д. 1263. Л. 1 — 24.
13 Еланский В. Г., Смирнов А. В. Указ. соч. Вып. 2. С. 150.
14 Подробнее о старообрядческих общинах в Саратовском крае см.: Быстров С. И. Поморское согласие в Саратовском крае со второй половины XVII столетия до 80-х гг. XIX века. — Саратов, 1923; Дубакин Д. Иргизские раскольничьи монастыри. — Самара, 1882; Жилкин И. В. Старообрядцы на Волге. — Саратов, 1905; Попов К. Раскол и его путеводители. — Саратов, 1883; Шалкинский П. Зерцало для беспоповцев. — Саратов, 1890; Он же. Обозрение раскола в Саратовской губернии. — Саратов, 1892.
15 Цит. по: Еланский В. Г., Смирнов А. В. Указ. соч. Вып. 5. С. 540.
16 ГАСО. Ф. 135. Оп. 1. Д. 8564. Л. 89.
17 См.: Скопин Н. Г. Указ. соч. С. 372 — 374; ГАСО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 128. Л. 1; Ф. 849. Оп. 1. Д. 35. Л. 148 об.
18 См.: Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое (далее — ПСЗРИ — 1). — СПб., 1830. Т. XXX. С. 17 — 20, 22 — 28, 36 — 41, 284 — 285.
19 О чуме, бывшей в Саратовской губернии в 1807 и 1808 годах // Саратовские губернские ведомости. 1843. 14 августа.
20 Цит. по: Сухомлинов М. И. История Российской Академии. — СПб., 1882. Вып. 6. С. 145 — 146.
21 Скопин Н. Г. Указ. соч. С. 380.
22 Бабкин В. Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года. — М., 1962. С. 83; Благонравов М. Архиереи Астраханской епархии за 300 лет её существования с 1602 по 1902 гг. — Астрахань. 1902. С. 95.
Преосвященный Моисей
( Михаил Ильич Близнецов-Платонов )
1770 — 1825
Преемником Гаия на Пензенской архиерейской кафедре стал Моисей, принадлежавший к когорте образованных и просвещённых людей своего времени. Талантливый ученик митрополита Платона (Левшина), он славился даром проповедника, был известен как замечательный педагог и мудрый архипастырь.
Родился Моисей (в миру Михаил) 20 октября 1770 года в селе Тешилове, в 20 верстах от Троице-Сергиевой лавры. Отец его, Илья Иванов, служил священником в местной Покровской церкви и имел пятерых детей. Содержать их на скудные доходы священника было крайне трудно — по признанию Моисея, воспитывался и рос он “в бедном состоянии”. И лишь помощь окрестных помещиков, особенно М. Н. Нарышкиной и П. П. Щербатова, позволила родителям дать детям хорошее образование.
К 10 годам Михаил овладел грамотой, бойко читал и пел в церковном хоре. В 1780 году его вместе с братом-близнецом определили в Дмитровское духовное училище, где Михаил получил начальное образование и фамилию Близнецов. Окончил его в числе первых учеников и был направлен в Троице-Сергиевскую семинарию. Здесь он развил свои дарования под руководством митрополита Платона, который принял талантливого юношу на своё содержание и стал его непосредственным наставником. Как воспитанник митрополита Михаил получил новую фамилию — Платонов. Впечатляющим успехам семинариста Близнецова-Платонова способствовали его природные дарования, соединённые с необыкновенным трудолюбием и крепостью сил телесных. Особенно он отличался на диспутах, в сочинении и произношении речей на русском, греческом, латинском и французском языках. В 1792 году Михаил блестяще окончил семинарский курс, и митрополит Платон назначил его учителем греческого, а через три года — еврейского языка.
Много позже Моисей писал: “Всегда от юности моей пленён был я жизнью уединённою, где можно беседовать безмятежно с Богом, с природою, с верою, с науками и с самим собою; от юности возлюбил я иноческое житие. Самые возлагаемые на меня должности по различным званиям, сопряжённые, конечно, и по необходимости с кругом мира, по соотношениям житейским и гражданственным, не могли никогда отвлечь от уединения” 1 . По совету и наставлению митрополита Платона Михаил 14 августа 1795 года принял постриг и был наречён Моисеем. Вскоре его назначили префектом (инспектором) Лаврской семинарии и поручили преподавать курс философии, а с 1797 года он стал исполнять и обязанности соборного иеромонаха.
В феврале 1800 года Моисей переводится в Москву, где посвящается в сан архимандрита, получает в управление Златоустовский, затем Богоявленский монастырь; одновременно его назначают преподавателем философии и префектом Славяно-греко-латинской академии. Спустя четыре года Моисей становится настоятелем Заиконоспасского монастыря и ректором Московской академии. С 1804 по 1807 год он с честью управлял Академией, преподавал курс богословия и приобрёл широкую известность проповедованием Слова Божия. Из многочисленных проповедей и поучений, с которыми он выступал в Москве, пять были изданы отдельными брошюрами Московской синодальной типографией — все они отличались ясностью слога, образностью и глубоким содержанием. Замечательно проявил он себя и как ректор Духовной академии. Его непосредственные наставники митрополит Платон и викарный епископ Августин (Виноградский) теперь стали его ближайшими сподвижниками и соратниками.
В начале XIX века Платон, Августин и Моисей были самыми авторитетными духовными лицами Московской епархии. Объединёнными усилиями они провели ряд мер, направленных на реформирование всех сторон академической жизни. По ходатайству ректора, поддержанного митрополитом, император Александр I в 1807 году подписал указ, согласно которому государственное финансирование Славяно-греко-латинской академии возросло в два раза, что позволило повысить жалованье всем наставникам, увеличить более чем втрое число казённокоштных воспитанников, обустроить академическую бурсу и пополнить библиотечный фонд учебными пособиями и книгами духовного содержания. Как только указ поступил в Академию, Моисей распорядился “выдать жалованья за весь 1807 год, дабы и учащиеся, и учащие немедленно могли воспользоваться щедротами Монаршими и пролить новые слёзы благодарности пред лицом сердцеведа Бога, моля непрестанно благость Его о здравии и благоденствии Его Императорского Величества” 2.
Весьма важным подспорьем для Академии оставались пожертвования частных лиц как светского, так и духовного сословий. При ректоре Моисее их количество заметно выросло. Наиболее крупные суммы денег передали в 1805 году отставной гвардии подпоручик В. Г. Богданович (5000 рублей) и в 1807 году смоленский епископ Серафим (500 рублей): по желанию благотворителей эти средства предназначались для содержания пяти воспитанников и для поощрения учащихся, отличавшихся особыми успехами в науках, в частности в гомилетике. Наряду с денежными пожертвованиями в Академию беспрерывно поступали книги. Только в 1802 — 1803 годах академическая библиотека пополнилась почти 500 экземплярами книг, подаренных различными духовными лицами 3.
Существенно преобразовались программа обучения и методы преподавания. Значительно расширился круг академических предметов — вводились медицина, герменевтика, церковная история, пасхалия, пастырское богословие, каноническое право. А нотное пение и церковный устав стали изучать с первого курса. Моисей составил инструкцию, в которой изложил методы преподавания: “Учащие должны недели за две вперёд учить учеников тем стихам, которые в следующем должны празднике быть, так, например, пред введением Божия Матери недели за две учиться введенским ирмосам и проч., или сие так расположить, что по прошествии одного праздника тотчас учить тем стихам, которые принадлежат к следующему праздничному дню, а напевы Херувимских и Достойно есть всякий раз в церкви переменять” 4 . Моисей стремился к тому, чтобы и наставники, и воспитанники Академии отдавали предпочтение учебным и методическим пособиям, подготовленным российскими учёными. Всеобщую церковную историю, например, в Академии изучали по книге архиепископа Мефодия (Смирнова), историю Русской Православной Церкви — по “Краткой российской церковной истории” митрополита Платона, а Церковный устав — по работам архиепископа Феоктиста (Мочульского).
За праведные труды на поприще служения Церкви и Отечеству Моисей в 1807 году был награждён орденом св. Анны второй степени. В начале следующего года его вызвали в Петербург на чреду священнослужения и проповедования. Когда скончался ректор Петербургской духовной академии Флавиан (Ласкин), Моисею поручили временно управлять Академией.
Ректорские обязанности он исполнял около двух месяцев — 23 марта 1808 года указом Св. Синода его назначили епископом Пензенским и Саратовским. Хиротония состоялась 29 марта в Исаакиевском соборе. При посвящении во епископы присутствовал император Александр I, который в знак своей благосклонности пожаловал Моисею архиерейскую парчовую ризницу кофейного цвета.
Преосвященный Моисей прибыл в Пензу 24 июня 1808 года. “Он приехал к собору, продолжил служение литургии и сказывал проповедь”, — отметил присутствовавший при встрече протоиерей Н. Г. Скопин. Тогда же он сделал запись о впечатлении, произведённом на него новым архиереем: “Человек, очень приметно, умный и достойный замечания” 5 . Пройдёт более 16 лет, и уже другой свидетель, нижегородский архимандрит Гавриил (впоследствии архиепископ Рязанский и Зарайский) скажет о Моисее: “Мы видели, как он, имея ум способный всё понимать, постигал самые возвышенные истины и разрешал самые трудные предметы. Мы слышали, как он, украшенный от природы сановитою наружностью, гремел от высоты сего священного места гласом величественного красноречия, происходящего не от минутного восторга, но из самого основания души его, сознавали, как он восхищал дух наш высотою мыслей, правильностью суждений, силою выражений и другими качествами истинного витии” 6 . На портретах художники чаще всего изображали Моисея со змием и голубем, тем самым подчёркивая его главные качества: мудрость и миролюбие.
Лишь три года Моисей занимал архиерейскую кафедру в Пензе, но его влияние на духовно-нравственную жизнь епархии было весьма заметным и ощутимым. Первостепенное внимание он уделял просвещению паствы в истинах веры и благочестия.
Сразу же по приезде в Пензу Моисей повелел консистории известить духовенство епархии: всем служителям Церкви надлежало непременно отдавать своих сыновей 10 — 13 лет в семинарию, а необученных детей более старшего возраста отправлять в пономарскую школу. “Уже никто не может подавать прошение на церковнические места кроме учеников семинарий или учеников русской школы” 7 , — гласило распоряжение владыки. Воспитанникам духовных учебных заведений Моисей посвящал значительную часть своего времени. Он часто бывал в семинарии, поощряя её питомцев к занятиям науками; многим оказывал личную поддержку и брал на своё попечение тех, кто своими успехами, дарованиями и поведением подавал благую надежду. Для руководства семинарией Моисей пригласил из Московской духовной академии своего давнего и доброго знакомого, замечательного проповедника и катехизатора Алексея Нарциссова, в монашестве Аарона. Совместными усилиями они подготовили новую программу обучения и перестроили преподавание в соответствии с традициями русской духовной школы. По свидетельству современников, “семинария цвела”, её воспитанники по качеству и уровню подготовки мало чем отличалась тогда от выпускников столичных семинарий.
В 1809 году на имя Моисея поступило ходатайство от протоиерея Дубовского — об открытии в Вольске училища на средства духовенства, изъявившего “желание жертвовать на это каждое полугодие по 2 рубля 50 копеек до тех пор, пока сему училищу достаточная сумма от иных средств начальством определена не будет” 8 . Преосвященный живо откликнулся на это благое начинание. Однако открытие Вольского духовного училища затянулось на долгие годы, и отнюдь не по вине духовенства.
В это же время шла оживлённая переписка с протоиереем Скопиным об учреждении духовной гимназии в Саратове. Обращаясь к епископу, Скопин в октябре 1808 года писал: “В рассуждении дома под гимназию доношу вашему Преосвященству следующее. Есть таковой в монастыре саратовском, для сего самого предмета выстроенный из складочной священноцерковной суммы при Преосвященном ещё Никифоре, архиепископе Астраханском. Он имеет в длину 8, а в ширину 7 сажен. На поправку сего дома по смете, сделанной при Преосвященном Гаие, епископе Пензенском, потребно 631 рубль. Поправка состоять должна в сделании вновь фундамента каменного, новой крыши и в обновлении дверей, окон, печей и прочего… Сумму на сие употребить можно также собрав от доброхотодателей, коими он и выстроен, разумея я таковыми священно-церковнослужителей тех уездов, кои к Саратовской гимназии причислены будут. Место для дома гимназического удобнейшим кажется при Воздвиженской церкви, где прежде был девичий монастырь, так как оно ближе к средине города и огорожено всё каменною стеною. Впрочем можно представить и в мужском саратовском монастыре — сие зависит от воли вашего Преосвященства — помещаемое же ныне в нём духовное правление должно перевесть в каменные покои, находящиеся тож у Воздвижения, кои были прежде принадлежность девичьего монастыря, исправив их несколько. Учителей могу рекомендовать вашему Преосвященству троих священников, Сергиевского — Егора Голубева на класс синтаксимы, а на класс этимологии Воздвиженского — Иосифа Каракозова и Вознесенского — Ивана Крылова; на класс риторический и французский способными никого не знаю” 9 . К сожалению, все предпринятые меры по учреждению духовной гимназии оказались безрезультатными, так как в 1811 году случившийся в городе пожар практически уничтожил саратовский Спасо-Преображенский мужской монастырь, серьёзно пострадали и многие городские храмы, в том числе Крестовоздвиженская церковь.
Успешнее шли дела по открытию духовных школ в других городах епархии. В 1808 году было учреждено четыре училища — в нижнеломовском Казанском и саранском Петропавловском монастырях, а также в городах Инсаре и Городище, где местные священники Тимофей Матвеев и Никанор Миловский открыли школы на собственные средства в своих домах. Числом учеников и благоустройством особо выделялась школа при Казанском монастыре, архимандрит которого Израил, “отделив на богоугодное дело сие с согласия всей братии навсегда ежегодно от монастырских неокладных сумм 200 рублей и от кружечного монашествующих дохода 200 рублей, а всего 400 рублей, устроил в оном монастыре комнаты училищные, расположил предметы учения с утверждения Преосвященного, собрал учителей и, сам будучи деятельным и примерным надзирателем сего училища, уже имеет в своём смотрении более 100 человек учеников, снабдил книгами сию школу и 11 человек беднейших содержит своим коштом, сверх сего наклонил к пособию для той же школы Сканского монастыря строителя Корнилия и Краснослободского Геннадия с братиею, ежегодно определивших по 150 рублей , а от обоих — 300 рублей” 10 , — так писал епископ Моисей в доношении Св. Синоду. Шестерым духовным лицам Св. Синод “за подвиги их для Церкви и общественной пользы” объявил благословение, а император Александр I по представлению синодального обер-прокурора А. Н. Голицына подписал указ о награждении архимандрита Казанского монастыря Израила орденом св. Анны второй степени, архимандрита Петропавловского монастыря Арсения (впоследствии настоятеля саратовского Спасо-Преображенского монастыря) — наперстным крестом, священников Матвеева и Миловского — фиолетовыми бархатными скуфьями. Награду получил и преосвященный Моисей — орден св. Анны первой степени.
Владыка, будучи блестящим и мудрым проповедником, использовал всякий открывшийся случай, чтобы преподать слова увещания, наставления и утешения. В своих поучениях он обращался и к религиозно-нравственным, и к церковно-догматическим темам. Слова и речи архипастырь говорил, как правило, без особой подготовки. Требовательно и трепетно относился он и к проповедованию Слова Божия духовенством епархии. Он непременно просматривал каждую проповедь, составленную священнослужителями, вносил правки и давал рекомендации, лично утверждал расписание изустных проповедей, предназначенных для сказывания в кафедральном соборе. Моисей завёл такой порядок: каждому священнику вменялось в обязанность подготовить не менее четырёх, а диакону — не менее трёх проповедей. А тот, “кто скажет в год 12 проповедей и более, — разъяснял владыка, — должен надеяться, что будет переведён в лучшее место , а ежели благочинный и исправен по сей должности, то может получить набедренник, а может быть и протопопство, а диаконы преимущественно поступают в священники. Не сказавших указанного числа проповедей (то есть 3 — 4 проповеди. — А. Н., С. Б.) штрафовать за каждую проповедь: диакона — по 1 рублю, простого священника — по 1 рублю 50 копеек, благочинного, судью или протопопа — по 2 рубля” 11 . Конечно, такие нововведения не могли, да и не были рассчитаны на то, чтобы в одночасье переменить представления, привычки и правила, устоявшиеся в среде приходского духовенства, но они закладывали основы, создавали условия и открывали перспективы для изменений и развития.
Архипастырь строго следил, как исполнялись его распоряжения. Вот примечательная резолюция Моисея на рапорте ключаря кафедрального собора о том, что вольский священник Василий Иргизов своевременно не явился для сказывания проповеди: “Попа, не исполнившего своей должности, оштрафовать рублём и записать в журнал; а отговорки болезни и подобные не принимать, ибо он предварительно о сем должен уведомить, а проповедь хотя по почте прислать” 12 . Невозможно было рассчитывать на архипастырское снисхождение и тем пасомым, кто по нерадению своему длительное время не исповедовался и не причащался. В подобных случаях применялось духовное врачевание — чаще всего шестинедельные епитимии: хождение в церковь во всякое священнодействие, молитвы, пост, земные поклоны, наставление духовника.
При епископе Моисее были существенно изменены условия и порядок замещения священнических мест. Буквально через неделю после приезда в Пензу он повелел консистории издать указ, направленный на устранение волокиты при решении ставленнических дел и предусматривавший повышение требований к образованию и морально-нравственному облику соискателей . “Сие нужно сделать и для того ещё, — подчёркивалось в консисторском предписании, — дабы его Преосвященству видеть лично каждого подчинённого просителя качества, достоинства и надобности, почему каждому просителю его Преосвященство сам лично не преминует учинить испытания в чтении, пении и знании закона Господня” 13.
Владыка в 1809 году составил специальные правила для благочинных, чтобы они “вразумительнее понимали свою должность, с пользою к облегчению консистории оную исполняли” и не обременяли причты “частыми и излишними разъездами”, а в 1811 году разработал подробную, из 22 пунктов, инструкцию для “сохранения и приращения свечной церковной суммы” 14.
Моисей никогда не прибегал к “голому” администрированию, а действовал по преимуществу советом, убеждением и разъяснением, проявляя долготерпение и снисхождение. К принуждению и наказанию обращался лишь в самых крайних случаях. Конфликты и недоразумения, чем была так богата тогда жизнь приходского духовенства, чаще всего гасил словом, увещанием, примирением сторон, предоставляя провинившимся возможность осознать и искупить вину. “Вообще, он был снисходителен ко всем низшим себя. Ежели кого огорчал, то старался вскоре загладить сие огорчение. Слабости подчинённых прощал столько, сколько требовало того человеколюбие и долг вручённой ему власти” 15 , — отзывался о Моисее хорошо знавший его архимандрит Гавриил (Городков).
Владыке приходилось неоднократно сдерживать и умеривать административный пыл служащих духовных правлений. Вот лишь несколько примеров. За хищение церковных денег (7 копеек) Вольское духовное правление в 1808 году постановило уволить от должности дьячка села Сосновки Егора Иванова, а его мать, пытавшуюся защитить сына, сослать в монастырь под епитимию на два месяца. На определении духовного правления Моисей написал: “Отрешить дьячка от места, и туда он может проситься, где его согласятся принять прихожане, а мать оставить без прикосновения, ибо ежели сын наказывается, то и мать, живущая на его содержании, чрез то самое также наказывается”. В том же году в Вольском духовном правлении слушалось дело о клевете пономаря села Караваевки Самсона Васильева на своего священника. Было решено уволить клеветника в “светскую команду”. Рассмотрев это дело, архипастырь постановил: “Хотя бы и следовало исполнить по мнению оного правления, исключив клеветника из духовного звания, но снисходя ещё, в ожидании исправления, отослать его в работу в монастырь на год” 16.
Другой случай открылся в 1810 году в немецкой колонии Екатеринштадт (ныне город Маркс. — А. Н., С. Б.). Дети Иоганна Гольцфогена, Яков и Фёдор, исповедовавшие православие, отступились от греко-российской веры и приобщились св. тайн по обряду лютеранскому. Саратовская контора иностранных поселенцев стала расследовать этот случай, а духовное правление намеревалось прислать своего представителя. Узнав о таком намерении, Моисей распорядился: “Об отступниках от веры объявить конторе, дабы она сама в сем случае оных вразумляла, а духовное правительство в сие не взойдёт, руководствуясь правилом свободы веры и исповедания, почему и никого из правления для сего не отправлять” 17.
Вольское духовное правление во избежание побегов священнослужителей в старообрядческие скиты и монастыри в 1811 году предложило отбирать ставленные грамоты и переместительные указы у священников, против которых по тем или иным причинам возбуждалось служебное расследование. На это владыка ответил: “Правление не в своё дело ввязалось, об этом думает и рассуждает архипастырь. Оставить сию бумагу без внимания… А при том и рассуждение глупое: по одним догадкам отнимать грамоты, ибо духа пророчества никто не имеет; тем паче, что бегут и не назначенные под епитимию” 18.
Миролюбием и состраданием отмечены все действия Моисея и в отношении старообрядцев, которых он считал людьми заблудшими, но не потерянными, а потому никогда не оставляла его надежда на их возвращение в лоно Матери-Церкви. Впервые с проблемой раскола он столкнулся летом 1808 года, когда консистория получила сообщение священника села Чертанлы (ныне город Новоузенск. — А. Н., С. Б.) о быстром росте числа старообрядцев в заволжских селениях. Расследование этого дела епископ поручил протоиерею Н. Г. Скопину, который впоследствии свидетельствовал: “Конец сего был такой, что раскольники губернатором обязаны подписками, дабы никого в свою секту не привлекали” 19.
Сам преосвященный при каждом обозрении епархии непременно посещал главные центры старообрядчества — Иргиз, Вольск, Хвалынск и Саратов. Не угрозами и не принуждением, а Словом Божиим, добролюбием и своим авторитетом пытался он влиять на “малоутверждённых в истине веры и достойных посему сожаления, яко отторгающихся от единства Церкви”. Разработанные его учителем, митрополитом Платоном, правила единоверия служили для Моисея главным руководством во взаимоотношениях со старообрядцами. При посещении архипастырем Вольска местные старообрядцы обратились к нему с просьбой разрешить бежавшим к ним священникам пребывать в их скитах, свободно отправлять службу по старопечатным книгам и совершать у них все христианские требы. Владыка дал согласие и обещал, что “всякого к ним зашедшего священника оставит он охотно” при соблюдении таких условий: каждый раз следовало уведомлять его о принятых священнослужителях специально составленным актом, одобренным всей братией и подписанным настоятелем. Преосвященный разъяснял, что “против их совести ни в чём поступлено не будет”, ибо он “не присоединения их к Церкви и зависимости ищет, а только соблюдения порядка в отлучках священников” 20 . Старообрядцы не возражали. Вскоре составили первые списки, их уже приготовили отправить в Пензу, но тут от московской Рогожской общины прибыли уполномоченные, которые, совершенно не зная характера Моисея, усмотрели в его действиях какой-то подвох и вынудили саратовских старообрядцев уничтожить подготовленный документ.
Подобные случаи, когда старообрядцы без достаточно веских на то оснований нарушали согласованные договорённости и установленные правила, были нередки, что, конечно же, весьма огорчало владыку. Но он не злобился и не гневился, а сохранял выдержку и проявлял терпимость. Так, в 1809 году обнаружилось, что вольские старообрядцы самовольно приступили к строительству церкви. Преосвященный несколько раз пытался выяснить мотивы столь явного игнорирования действующих указов светских и духовных властей. Однако на все запросы Моисея и неоднократные его заверения не препятствовать возведению церкви, если к нему обратятся за разрешением, старообрядцы ограничились по существу отписками и продолжали строительство, ссылаясь на разрешение, данное им губернатором П. У. Беляковым. Тогда последовало распоряжение епископа: “Чрез благочинного объявить о сем градской полиции, что ежели сие дело не будет остановлено, то о сем от нас будет донесение чрез Святейший Синод к Его Императорскому Величеству. Между тем сообщить о сем в губернское правление, дабы оно со своей стороны не покоряющихся законам Его Величества от буйности удержало. При том же мы архипастырским словом уверяем всех так называемых раскольников, что они получат от нас позволение строить церкви, коль скоро отзовутся к нам о сем”. К распоряжению была сделана приписка: “И для чего же после сего им быть нарушителями и церковных, и гражданских законов? Чем это вызвано, объяснить трудно” 21 . Старообрядцы и в этот раз не прислушались к слову архипастыря.
Свои сложности существовали в отношениях между епископом и местными органами государственной власти. В их основе лежали постоянные притязания светских властей включить в круг своего ведения те или иные прерогативы власти духовной. Такого рода попытки, даже если они и были продиктованы самыми что ни на есть благими намерениями, но противоречили установленным Церковью нормам и правилам, не оставались без внимания епископа. В строгом разграничении полномочий духовной и светской власти Моисей усматривал важнейшее условие сохранения самостоятельности Церкви и выполнения предначертанных ей функций.
В этой связи весьма показателен случай, происшедший в 1810 году в Хвалынском уезде. От Вольского духовного правления архипастырь получил уведомление, что в селе Булгановке от чрезмерного употребления горячительных напитков скончался священник Фёдор Иванов и Хвалынский земской суд в качестве назидательной меры постановил похоронить священника в “отдалённом от селении месте, без надлежащего отпевания”. На докладе духовного правления Моисей оставил довольно резкую резолюцию: “Земскому суду до похоронения дела нет; он должен только сказать, от чего он умер, а где хоронить — это дело духовной команды. Помнить сию нашу резолюцию всегда строго. Ежели тело не погребено, то погребсти его при церкви, при том же и в силу указа о пьяницах-попах следует только лишать их погребения священнического и то по распоряжению архипастыря, а не земского суда, и погребать их с лошадьми не приказано” 22 . Заметим, что оберегая независимость своего ведомства, защищая честь и достоинство духовных лиц перед светской властью, Моисей, как и Гаий, решительно боролся с пьянством в среде духовенства. Приведём характерное для него распоряжение, касавшееся пьянствующего священника села Новосильцева: “Прислать его в Архиерейский дом для усмотрения не в работу одну, ибо в работе и пьяница может исправен быть, а чтоб он под надзором эконома служил обедню, заутреню и вечерню… Он же будет домовую церковь мести и отапливать — при молитве и трудиться хорошо” 23.
Отношения со светскими властями часто осложнялись и из-за правдолюбия и стремления епископа всегда и во всём блюсти справедливость. По воспоминаниям современников, “строгое исполнение своих обязанностей он предпочитал родству, дружбе и даже собственной славе. Будучи уверен, что пастырь добрый должен думать не о том, что об нём говорят другие, но о том, чем обязан своей должности, он нередко пренебрегал требования других, когда видел, что они противны или правде, или человеколюбию; не уважал даже общего мнения, когда оное находил в совести своей несогласным с строгим соблюдением истины. Многие, не знавшие природного характера его сердца, почитали сие самолюбием и даже обидою для себя; между тем как сие происходило или от его милосердия, или от любви к правде” 24 . Моисей всегда принимал сторону невинно обиженных и ущемлённых, сирых и беспомощных. По его инициативе в 1809 году во всех городских церквах и соборах епархии были учреждены специальные кружки для сбора денежных средств на содержание вдов и сирот духовного звания, которые по разным причинам не могли быть определены в богадельни. Оказывать помощь, поддержку и сочувствие страждущим являлось органической потребностью преосвященного. Так было в Пензе, так было и в тех местах, которые посещал архипастырь во время обозрений вверенной ему епархии.
Первую поездку по епархии Моисей совершил осенью 1809 года. Насколько ответственно и тщательно он готовился к ней, свидетельствует тот факт, что за два месяца до поездки он велел консистории уведомить духовные правления и благочинных о маршруте своего следования и о том, что подлежало ревизии. В сентябре-октябре владыка посетил десятки сёл и города Петровск, Аткарск, Саратов, Вольск, Хвалынск, Кузнецк и Городище. В Саратов он прибыл 29 сентября. Торжественно и радушно встречали саратовцы нового архиерея: состоялся крестный ход, во всех церквах звонили колокола, улицы запрудил народ — всем хотелось видеть владыку и получить его благословение. В этот же день Моисей служил в Троицком соборе и сказал, по замечанию Н. Г. Скопина, прекрасную проповедь. Более недели Моисей оставался в городе, почти каждый день совершая богослужения и проповедуя Слово Божие.
Потом епископ Моисей ещё дважды побывал в Саратове. Очевидец этих посещений протоиерей Н. Г. Скопин оставил о них записи: “Преосвященный приехал в Саратов к выборам 16 декабря [1809 года]. Служил 19 числа в соборе, и дворянство всё присягало. По обедни была пушечная стрельба. Стол и бал был у губернатора. Стечение дворянства, купечества было превеликое. 25 декабря служил сам Преосвященный и сказывал проповедь из темы “Бог стал в сонме богов”. Была присяга новоизбранным судьям… В январе [1810 года] Преосвященный жил в Саратове. Приехал для выбора судей. Уехал из Саратова 10 января в Пензу, отслужив 9 числа литургию за Волгою у малороссиян… 2 июня [1811 года] приехал Преосвященный в Саратов. Путь его был через Сердобск просёлочною дорогой. 4 июня служил Преосвященный в соборе, а 5 июня выехал в Пензу. Купцы провожали его из сада Канина” 25 . Это была последняя встреча архипастыря с саратовской паствой — 28 мая 1811 года по Высочайшему определению он был переведён на Нижегородскую архиерейскую кафедру.
15 июля 1811 года Моисей в последний раз служил в Пензенском кафедральном соборе. По окончании литургии состоялись торжественные проводы. В своей прощальной речи владыка, обращаясь ко всем священно-церковнослужителям и любящей пастве, сказал такие слова: “Я видел насаждённую в вас любовь к Богу, к ближнему, приверженность к престолу, повиновение ко всякой предержащей власти, послушание к пастырям Церкви и готовность на всякое дело благое, а наипаче к устроению святыни и к благолепию дома Божия” 26 . Пенза и Саратов, говорил он, навсегда сделались любезными его сердцу, а поэтому пообещал своей пастве всегда пребывать с нею духом. Спустя 13 лет Моисей напишет в духовном завещании: “О, если бы я и умер Пензенским и Саратовским архиереем!”.
На Нижегородскую кафедру Моисей прибыл 23 июля 1811 года и прослужил здесь до конца своих дней. За годы, что он управлял епархией, не произошло, пожалуй, ни одного сколько-нибудь значимого события в гражданской и духовной жизни Нижегородской губернии, к которому бы не был причастен владыка.
В грозный и славный для нашего Отечества 1812 год епископ Нижегородский и Арзамасский словом и делом неустанно крепил духовные силы пасомых. Как только в Нижнем Новгороде получили Манифест Государя, архиерей выступил с пламенной патриотической речью пред многочисленным стечением народа, прибывшим к Макарьевскому Желтоводскому монастырю, где ежегодно в июле проходила знаменитая Нижегородская ярмарка. Он говорил: “ Враг думал, по примеру других держав, измерить единою пядию величие России и единою горстию объять все сокровищницы богатства нашего. Он хотел, как и древний римский кесарь, только прийти к нам, увидеть и победить нас, требуя нашего достояния. Но ему уже ответствовано громами, по примеру же древних скифов и славян: поди, возьми! Суетны гадания врага нашего! Не такова Россия, как прочие царства. Реки воды живой потекут из чрева её веры и доблестей геройских, христианских” 27 . Епископ призвал нижегородцев приступить к формированию народного ополчения и сбору пожертвований на военные нужды.
Обращение архипастыря произвело неизгладимое впечатление и вызвало прилив благородных и пылких патриотических чувств. Предводитель губернского дворянства князь Г. А. Грузинский, правнук грузинского царя Вахтанга VI, в этот же день устроил в Макарьеве собрание уездных предводителей, которое единодушно решило: “…за обязательство поставляем не только из подвластных себе людей составить новые силы, но и собственно собою жертвовать на пользу и защиту Государя и Отечества” 28 . Формирование Нижегородского ополчения проходило весьма успешно. Уже к сентябрю 1812 года в пяти пеших и одном конном полку состояло около 13 тысяч ратников, среди которых немало было и лиц духовного звания. На содержание ратников жители губернии пожертвовали более одного миллиона рублей.
Строительство и освящение храмов, открытие Нижегородского отделения Российского библейского общества и учреждение Попечительства о бедных духовного звания, борьба с религиозными суевериями и предрассудками, занятия науками, совершенствование духовного образования и просвещение паствы — вот основные направления архипастырской деятельности Моисея в мирные годы.
Как и в Пензе, требовательно и ревностно относился он к духовному образованию. Прежнее состояние семинарских наук его не удовлетворяло, и владыка составил новую программу и новый метод обучения, которых неизменно держались в Нижегородской семинарии до её преобразования в 1818 году. Не оставалось без архипастырского внимания и внешнее устройство семинарии, которая дважды пережила пожары. После первого, в 1818 году, Моисей употребил всё своё влияние и старание на возобновление погоревших зданий, а в 1823 году, когда семинарский корпус сгорел полностью, он исходатайствовал необходимую сумму денег для строительства нового здания 29 . Архиерей “на счёт собранной от доброхотных дателей суммы” в 1821 году открыл два училища, одно — приходское в арзамасском Спасском монастыре, другое — уездное в нижегородском Печерском монастыре.
В Нижнем Новгороде Моисей много и охотно занимался науками. Он составил пособие по риторике, записки по каноническому праву, неисходный календарь, толкование на литургию Василия Великого и многое другое. За ревность к учёным занятиям Московское общество истории и древностей российских избрало нижегородского владыку своим почётным членом. Вспоминая об этой стороне деятельности архипастыря, архимандрит и ректор семинарии Гавриил свидетельствовал: “При всех трудах и попечениях о благе паствы своей он лучшим временем своей жизни почитал то, которое проводил в свободных размышлениях о духовных предметах. От того внешние обязанности, приличия жизни, взаимные посещения и общие собрания, столь много уважаемые людьми беззаботными, для него были тягостны. Любовь его к наукам была постоянною ему спутницею в жизни. Она-то соделала его и назидательным историком, и мудрым естествоиспытателем, и глубоким философом, и высоким богословом, проникавшим в таинства Слова Божия” 30.
Словно предвидя скорый конец своей жизни, Моисей 31 октября 1823 года приступил к написанию “Книги ума и сердца”, в которой, к сожалению, заполненными оказались всего несколько страниц. На первой было начертано: “Приближаясь ко гробу и помня смертный час, …я за нужное почёл начертать план жизни последних дней старости моей, ежели Богу угодно будет продлить жизнь мою и за 60 лет…” 31 . Но Промыслу не угодно было продолжить дни его до глубокой старости. С 22 октября 1824 года владыка сделался нездоров, а 1 ноября, когда он находился на пути к Крестовоздвиженскому женскому монастырю, где намеревался совершить Божественную литургию, с ним приключился удар, парализовавший левую руку и ногу. Спустя неделю больной епископ, уже не надеясь на выздоровление, призвал нижегородское духовенство явиться к нему за архипастырским благословением. Преподав благословение и попросив у всех прощения, он в этот же день “Книгу ума и сердца” переделал в духовное завещание.
Несмотря на усиливавшуюся болезнь, Моисей продолжал заниматься епархиальными делами. В письме, отправленном им накануне Рождества Христова петербургскому митрополиту Серафиму (Глаголевскому), он особо подчеркнул, что “в епаршеском правлении никакой остановки ни в делах, ни в посвящении ставленников не имеется” 32.
Прошло ещё две недели, и архиерею сделалось совсем плохо. 9 января 1825 года призван был духовник Певницкий, священник Троицкой церкви. Лежавший на одре смертной болезни епископ пред ним, а затем и пред “всеми предстоявшими одру его исповедовал грехи свои” и приобщился с верою и надеждою св. тайн. На другой день, 10 января преосвященный Моисей спокойно и тихо отошёл к Отцу Небесному. Погребение совершилось 15 января в Скорбященском соборе.
Согласно духовному завещанию Моисея, нажитое им имущество отошло его вдовым сёстрам и другим родственникам, а более 100 тысяч рублей денежного капитала было употреблено на построение и содержание богадельни в родном селе Тешилове и на возведение часовни над могилою родителей. Одну тысячу рублей роздали в течение года нижегородским нищим. Большая часть книг архипастыря поступила в пользу духовного причта тешиловской Покровской церкви.
20 сентября 1841 года прах преосвященного из Скорбященского собора был перенесён во вновь отстроенный Спасо-Преображенский кафедральный собор.
Примечания
1 Цит. по: Макарий (Миролюбов Н. К.), архимандрит. История Нижегородской Иерархии, содержащая в себе сказания о Нижегородских иерархах с 1672 до 1850 года. — СПб., 1857. С. 202.
2 Цит. по: Смирнов С. К. История Московской славяно-греко-латинской академии. — М., 1855. С. 265.
3 Там же. С. 273 — 275, 284 — 285.
4 Там же. С. 313 — 314.
5 Скопин Н. Г. Записки дневные о делах и вещах достопамятных // Саратовский исторический сборник. Первый том. — Саратов, 1891. С. 383.
6 Цит. по: Макарий (Миролюбов Н. К.), архимандрит. Указ. соч. С. 210.
7 ГАСО. Ф. 849. Оп. 1. Д. 37. Л. 28.
8 Еланский В. Г., Смирнов А. В. Описание архива бывшего Вольского духовного правления // Труды СУАК. 1888. Вып. 2. С. 165.
9 ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 1611. Л. 14 об. — 15 об.
10 Там же. Ф. 849. Оп. 1. Д. 59. Л. 30.
11 Еланский В. Г., Смирнов А. В. Указ. соч. С. 165.
12 ГАСО. Ф. 849. Оп. 1. Д. 46. Л. 1.
13 Там же. Д. 37. Л. 19.
14 Там же. Л. 35 — 44 об.; Д. 48. Л. 54 — 55.
15 Цит. по: Макарий (Миролюбов Н. К.), архимандрит. Указ. соч. С. 213.
16 Еланский В. Г., Смирнов А. В. Указ. соч. Вып. 3. С. 335 — 336.
17 ГАСО. Ф. 849. Оп. 1. Д. 57. Л. 52.
18 Там же. Ф. 407. Оп. 2. Д. 1661. Л. 11 об.
19 Там же. Д. 1611. Л. 19 об.
20 Там же. Л. 3 — 3 об.
21 Там же. Ф. 135. Оп. 1. Д. 4. Л. 19.
22 Там же. Ф. 849. Оп. 1. Д. 47. Л. 5.
23 Еланский В. Г., Смирнов А. В. Указ. соч. С. 343.
24 Цит. по: Макарий (Миролюбов Н. К.), архимандрит. Указ. соч. С. 213.
25 Скопин Н. Г. Указ. соч. С. 400 — 401, 430 — 431.
26 Цит. по: Макарий (Миролюбов Н. К.), архимандрит. Указ. соч. С. 2 06.
27 Цит. по: Макарий (Миролюбов Н. К.), иеромонах. Моисей (Близнецов-Платонов), епископ Нижегородский и Арзамасский (1811 — 1825) // Нижегородские губернские ведомости. 1849. 19 марта.
28 Цит. по: Андроникашвили Б. Б. Надежд питомцы золотых: История русско-грузинских отношений с середины XVII до 1801 г. — М., 1992. С. 120.
29 См.: Тихов А. Нижегородская духовная семинария в 1818 — 1840-х годах // Нижегородские Епархиальные Ведомости. 1905. № 9. С. 329 — 331; № 10. С. 344 — 351.
30 Цит. по: Макарий (Миролюбов Н. К.), архимандрит. Указ. соч. С. 210.
31 Там же. С. 214.
32 Там же. С. 216 — 217.
Преосвященный Афанасий
(Андрей Лазаревич Корчанов)
1746 — 1825
Третьим епископом Пензенским и Саратовским по представлению Св. Синода император Александр I определил Афанасия (Корчанова). Его хиротония состоялась 5 сентября 1811 года. К этому времени новый архиерей обладал богатым жизненным опытом и имел солидный послужной список.
Преосвященный Афанасий (в миру Андрей) родился в 1746 году в Лебединской слободе Сумской провинции, в семье разночинца. Наукам он обучался в Киевской духовной академии, которую успешно окончил в 1777 году, и был оставлен в ней учителем латинской грамматики. 1 июля 1778 года Андрей Корчанов принял монашеское пострижение. Более 20 лет иеромонах Афанасий исправно служил в Киевской духовной академии. Это были годы, когда Киевскую митрополичью кафедру занимали известные деятели екатерининской эпохи Гавриил (Кременский) и Самуил (Миславский).
Будучи малороссами и воспитанниками Киевской духовной академии, они долгое время служили вдали от родных мест — в северных епархиях России, а поэтому все великорусские церковные порядки сделались близкими и милыми их сердцу. Став митрополитами Киевскими, оба иерарха стремились привести существовавшие в Малороссии церковное устройство и церковную практику в “согласие обычая всея Великия России Церкви” и решительно противодействовали всему тому, чего “во всей великорусской Церкви нигде нет”. В связи с этим серьёзному преобразованию подверглась Киевская духовная академия, которая из всесословного заведения превратилась в корпоративную организацию, вошедшую в общую систему епархиальных учреждений, непосредственно подчинённых архиерею и консистории. Значительно улучшилось материальное положение самой Академии, её наставников и воспитанников. А вот позиции латинизма и схоластики, традиционно господствовавшие в академической жизни, заметно ослабли; ушли в прошлое миркованье, эпитиции и студенческие конгрегации. Существенно расширился круг преподаваемых дисциплин — вводились естественная история и география, математика и механика, оптика и медицина, сельская и домашняя экономия, архитектура, живопись и музыка. Особое внимание уделялось русскому языку и русской словесности, они изучались по руководствам, составленным М. В. Ломоносовым. Для преподавания немецкого и французского языков, алгебры, геометрии и тригонометрии приглашались иностранцы, но за их деятельностью устанавливалось пристальное наблюдение.
Иеромонах Афанасий имел особое доверие Самуила, которое заслужил деятельным участием во всех академических преобразованиях, предпринятых митрополитом. В разные годы Афанасию поручали преподавать поэзию, риторику, французский язык и философию. В 1793 году он становится префектом, два года спустя — вице-ректором Академии . Одновременно со службой в Академии с 1793 года Афанасий управлял делами козелецкого Георгиевского монастыря, а в июне 1797 года его определили в игумены Киево-Выдубицкой обители. Митрополит Иерофей (Малицкий), сменивший на Киевской митрополичьей кафедре Самуила, также благоволил к Афанасию — в 1798 году он посвятил его в сан архимандрита, а в следующем году способствовал назначению ректором Черниговской духовной семинарии и настоятелем елецкого Успенского монастыря.
В Черниговской епархии под началом видных иерархов Русской Православной Церкви Виктора (Садковского) и Михаила (Десницкого) архимандрит Афанасий прослужил 12 лет.
По указу Св. Синода в 1811 году его вызвали в Петербург, где он был посвящён во епископа Пензенского и Саратовского.
В Пензенскую епархию Афанасий прибыл в конце октября 1811 года. Начало его архипастырского служения совпало с суровыми испытаниями: в июне 1812 года многотысячные полчища иноземцев вторглись в Россию.
В мощном подъёме национального самосознания, охватившем тогда всё российское общество, важнейшую роль сыграла Русская Православная Церковь. Духовенство первым из гражданских сословий отозвалось на Высочайший манифест об образовании народного ополчения.
По всей стране развернулось широкое патриотическое движение. В Пензенской епархии, как свидетельствует современник, “каждый, забыв о собственных делах, помышлял только о средствах отвратить опасность, угрожавшую Отечеству. Граждане и служащие, поселяне и ремесленники охотно принимались за поспешное исполнение назначаемых им от правительства поручений. На площадях и улицах народ громогласно изъявлял своё усердие, восклицая: “Пусть ведут нас всех против общего врага, да повелит милосердный Государь всех нас вооружить!”. Все и каждый несли в дар Отечеству что могли, не почитая своего усердия каким-либо особенным отличием или заслугою” 1.
Самое деятельное участие в сборе средств на нужды армии приняло и епархиальное духовенство. По распоряжению Афанасия в церквах установили жертвенные кружки “для добровольного на сей предмет подаяния”, а часть кошельковой суммы предписано было доставить в консисторию “на одежду и продовольствие ратников, оказавших своё желание на защищение Отечества”. Сам владыка сделал “единовременное приношение” в 1000 рублей. Его примеру охотно следовали священнослужители. Так, только за сентябрь 1812 года духовенство села Донгуз перечислило в фонд пожертвований 139 рублей, из села Новой Жуковки поступило 109, из Юловой Мазы — 105, из Хвалынска — 325 рублей 2 . Протоиерей города Кузнецка Фёдор Молдавский для сбора пожертвований по сёлам уезда командировал священника Иона Кузнецкого, который собрал более тысячи рублей. Чембарский священник Василий Трифонов собрал 65 рублей среди своих прихожан 3 . Всего жители Пензенской и Саратовской губерний выставили более 14 тысяч ратников и пожертвовали на формирование ополчения около 1 миллиона рублей 4 , не считая затрат на помощь больным, раненым и беженцам, на сбор и приобретение вооружения, амуниции, тягловой силы и продовольствия. В этом благом и праведном деле немалая заслуга принадлежала лицам духовного звания.
Ещё более значимыми были результаты их деятельности по развитию и поддержанию в народе высокого морального духа, патриотических чувств и веры в победу. Священники, диаконы, простые монахи и даже низшие церковнослужители, кроткие и скромные в обыденной жизни, в годину тяжких испытаний превращались в пламенных проповедников, в героев святого долга. В храмах, на улицах, на площадях — повсюду, где собирались люди, священнослужители выступали с патриотическими проповедями, речами и наставлениями. Священник города Краснослободска Фома Меликов, призывая сограждан встать на защиту Родины и православной веры, говорил: “Граждане, вот француз взошёл в нашу Россию. Сказывают, где бы он ни шёл, везде жгёт и грабит; сказывают, что он злодей. Как же нам не ополчиться, как не вооружиться — целые города российские лежат покрытые пеплом… Что же нам после таковых опасностей остаётся? Унывать? Отчаиваться? Отдаться на волю тирана, приняв его оковы? Нет, нет, любезные соотечественники! Достойный сын Родины скажет: “Разорви грудь мою, сердце моё — вот оно! Но я не умру, не омыв меча своего в крови твоей, не распылив полчища твои и не уничтожив дерзостных замыслов твоих и завоеваний” 5.
Под воздействием подобных речей и призывов многие шли в ополчение, на службу в лазареты, оказывали помощь беженцам, жертвовали деньги, собирали для армии снаряжение и продовольствие. Десятки и сотни добровольцев осаждали начальников ополчений, требуя зачисления их в народную армию. И хотя в ратники отбирались, как правило, мужчины от 17 до 50 лет, имелись многочисленные случаи, когда более старшие или подростки 13 — 16 лет добровольно шли в ополчение. Так, балашовский житель шестидесятитрёхлетний Пётр Гаврилов, участник русско-турецкой войны 1787 — 1791 годов, поступив в ополчение добровольцем, водил партию рекрутов на фронт, активно участвовал в изгнании французов из России. Многие матери просили принять в ратники их сыновей. “Государственная надобность призывает молодое поколение на защиту нашего Отечества, — писала предводителю дворян Саратовского уезда вдова коллежского советника Мария Бутковская. — Я имею сына Константина Ефимовича Бутковского; он живёт здесь, в Саратове. Я вас, милостивый государь, покорнейше прошу сына моего в настоящую надобность в Пензенское ополчение к отправлению поместить, о чём ему ныне же дать знать” 6 . То же происходило и при наборе рекрутов. “Радость была написана на лицах тех, на коих пал жребий, — отмечал в своих воспоминаниях Ф. Ф. Вигель. — Семейства их, жёны, матери осыпали их ласками, целовали, миловали, дарили чем могли. “Голубчик, ведь ты идёшь за нас да за Божие дело”, — повторяли они” 7.
В Саратовской губернии начало богослужениям о даровании победы российскому войску было положено 3 июля 1812 года: городское духовенство в присутствии губернского начальства и при многочисленном стечении народа совершило в Крестовоздвиженской церкви коленопреклонённое молебствие о “испрошении от Всевышнего Творца на побеждение неприятельских войск помощи” 8 . А с середины ноября в епархии, по определению архиерея, стали служить регулярные молебны Пресвятой Богородице, которая в трудные для России годы непостижимым и неведомым образом всегда оказывала осязаемую помощь православному русскому народу. Вот как обосновывал своё решение Афанасий: “Известно соделалось нам, что многие Божией Матери, пребогословенной Деве Марии, почитая Ея единым непостыдным представительством и ходатайством к Богу, единою непреодолимою помощью, защищением и покровительством христианского рода во всех нуждах, и полагая всю свою надежду и упование на матернее Ея благоутробие во отвращение окружающих ныне и снедающих всех нас и каждого печалей, — возносят молебное пение, мы, сердечнейше желая, чтобы оное во всей пастве нашей с толикою ж верою и упованием единодушно и единогласно возносилось, предлагаем, паче же и молим пастырски всех духовных, кроме отпеваемого по предписанию Святейшего Синода в воскресный день Господу Богу молебствия, отпевать и многомощнейшей представительнице нашей молебствие, положенное в требниках о нашествии варвар, а где оного нет — обыкновенное молебное пение, хотя однажды в седьмице, кто в какой возможет или восхощет день” 9.
В это же время в Саратове произошло событие, которое всколыхнуло весь город и вскоре стало известно далеко за его пределами. Саратовцы обрели чудотворную икону Спаса Нерукотворного. Когда и как эта икона оказалась в Саратове, в точности неизвестно. По одной из версий она являлась списком с образа Спаса Нерукотворного, выполненного на стене Троицкого собора Сергиевой лавры знаменитым иконописцем Андреем Рублёвым. Список, сделанный по заказу стрельцов, они привезли с собою в новозаводимую крепость Саратов и поместили в сооружённом здесь храме во имя Спаса Нерукотворного. Хранили его как самую дорогую святыню, передавая из поколения в поколение. С возведением в 1695 году каменной соборной церкви во имя Св. Троицы образ Спасителя поставили в соборе, где он и находился до 1812 года. В этом году к соборному священнику явился приказчик рязанского купца Якова Михайлова и сообщил, что хозяин его, чудесным образом исцелившись от опасной болезни, велел отыскать в Троицком соборе образ Спасителя, отслужить перед ним благодарственный молебен и изготовить для образа сребропозлащённую ризу. Образ, находившийся над южной наружной дверью собора, внесли в церковь и отслужили молебен. Слух о чудотворной иконе моментально разнёсся по городу. С тех пор не одна тысяча саратовцев испытала на себе благодатную силу Спаса Нерукотворного — благодарственные молебны и акафисты служили непрерывно 10.
В январе 1813 года в Пензенской епархии получили долгожданное известие об изгнании Наполеона из России. Во всех городах и сёлах отслужили благодарственные молебны, повсюду состоялись торжества и празднества. Однако до окончательного разгрома врага оставалось ещё полтора года.
Лето 1813 года Афанасий провёл в поездке по епархии — посетил многие места и имел многочисленные встречи с пасомыми. В беседах, проповедях и наставлениях владыка обращал особое внимание на то, чтобы донести до сознания и сердца каждого, сколь важен заграничный поход русской армии для сохранения свободы и независимости России и сколь необходимо продолжать помощь и содействие русским войскам в их освободительной миссии в Европе.
В Саратов архиерей прибыл 6 июня. В течение недели он служил в Троицком соборе, посетил все церкви, говорил проповеди, встречался с жителями города. Это был первый его визит в Саратов. Городской благочинный протоиерей Н. Г. Скопин, выражая общее мнение об архиерее, в своём дневнике записал: “Старец сей, именуемый Афанасий Сковорода, весьма добр и умён, но по старости за свитою мало смотрения” 11.
20 июля 1814 года саратовцы вновь торжественно и радушно встречали архипастыря — предстояло заложить новый Спасо-Преображенский мужской монастырь.
Прежняя обитель, издавна находившаяся у подножия Соколовой горы, в июне 1811 года, как уже отмечалось, почти полностью выгорела. Возбуждение ходатайства о её восстановлении было одним из первых начинаний Афанасия на Пензенской архиерейской кафедре. Так как у города средств на возобновление монастыря не оказалось, владыка отправил настоятеля Савву в Петербург искать помощи и содействия у Св. Синода. Обер-прокурор князь А. Н. Голицын живо откликнулся на просьбу пензенского епископа. По его представлению Александр I повелел восстановить монастырь за счёт строительного по государству капитала и приказал министру внутренних дел подготовить проектно-сметную документацию. Узнав о таком решении, Афанасий обратился к саратовскому губернатору А. Д. Панчулидзеву с просьбой отвести под монастырь участок из свободных выгонных земель, лежащих в 3 верстах от города. “Если будет возможность отвесть помянутое место, — писал Афанасий, — то кроме потребной под монастырское строение земли, снабдить сей сколько можно и окружною землёю, без которой монастырь будет в крайнем стеснении и могут возникать между монастырём и людьми, имеющими прикосновенную землю, ссоры и тяжбы” 12 . В мае 1812 года губернатор уведомил министра внутренних дел, что, согласно предложению епископа Афанасия, монастырь решено строить заново и вне города. Спустя год в Саратове стало известно, что под руководством Луиджи Руско в строительном комитете министерства внутренних дел изготовлена проектно-сметная документация и на строительство монастыря выделено 184779 рублей. Ещё через год, в начале марта 1 8 14 года, в городе была сформирована специальная комиссия, которой предстояло контролировать ход строительных работ. По этому поводу “в старом погоревшем монастыре служен был молебен и многолетие пето Государю и Св. Синоду” 13 , — записал в дневнике Н. Г. Скопин. Земельный участок в 11 десятин 2300 сажен отмежевали в мае 1814 года. Теперь уже ничто не препятствовало началу строительства.
22 июля 1814 года в Троицком соборе был отслужен торжественный молебен и под колокольный звон совершён крестный ход к тому месту, где в этот же день владыка заложил соборный храм во имя Преображения Господня — началось возведение нового монастыря.
В последующие годы Афанасий уделял пристальное внимание как ходу строительства, так и благосостоянию обители. Он возглавлял комиссию по строительству монастыря, неоднократно обращался с запросами и ходатайствами в Св. Синод и Сенат, защищал монастырские интересы перед губернским начальством.
Стараниями архиерея Спасо-Преображенский монастырь в мае 1816 года из заштатного был возведён во второклассный; штаты (17 человек) и оклад (2610 рублей) перевели из упразднённого переяславского Вознесенского монастыря Полтавской епархии, отсюда же в ноябре 1818 года иеромонах Иероним и иеродиакон Иннокентий доставили всю церковную утварь, ризницу и другие вещи. С повышением статуса саратовского монастыря его настоятеля Савву по рекомендации Афанасия посвятили в сан архимандрита — это произошло в Петербурге в мае 1816 года.
А в ноябре предыдущего года Афанасий просил губернское начальство выделить монастырю 22 десятины 2046 сажен дополнительной земли, впусте лежавшей к северу и западу от ранее отмежёванного участка. В этот раз А. Д. Панчулидзев повёл себя крайне некорректно — в течение года никак не реагировал на обращение архипастыря. По всей видимости, губернатор пошёл на поводу у влиятельных купцов-старообрядцев, имевших земельные участки вблизи предполагаемых новых владений монастыря, а такое соседство вряд ли могло их устроить. И лишь когда архиерей отправил жалобу на бездействие губернского начальства в Св. Синод, саратовский губернатор в октябре 1816 года переправил запрос Афанасия в Городскую думу, решение которой нетрудно было предугадать: старообрядцы имели там весьма сильные позиции. Проигнорировав аргументы епархиального начальства и не предоставив сколько-нибудь серьёзных обоснований, Саратовская городская дума посчитала невозможным удовлетворить просьбу преосвященного. Это решение А. Д. Панчулидзев переслал в Пензу, присовокупив от себя, что без согласия думы он не может отдать распоряжение о выделении монастырю дополнительной земли.
Епископ Пензенский и Саратовский вновь обратился к Св. Синоду и поручил архимандриту Савве, находившемуся в то время в Петербурге, искать содействия высших духовных и светских органов. Дело закончилось тем, что Св. Синод, поддержав ходатайство Афанасия, передал все материалы в Правительствующий Сенат, который в августе 1818 года своим указом предписал Саратовскому губернскому правлению выделить Спасо-Преображенскому монастырю просимые им 22 десятины 2046 сажен дополнительной земли. В октябре 1818 года земельный участок, включавший 14 десятин 721 сажень леса и 8 десятин 1325 сажен пустоши, перешёл в монастырское владение 14 . В истории Спасо-Преображенского мужского монастыря это был, пожалуй, единственный крупный инцидент с местными гражданскими властями, инцидент, который существенно повлиял на отношение Афанасия к старообрядцам.
В 1813 — 1814 годах владыка столь же решительно и настойчиво отстаивал монастырские рыбные угодья от необоснованных притязаний колонистов и солевозчиков Саратовского уезда. И опять дело дошло до Сената, вынесшего окончательный вердикт также в пользу монастыря: “Оставить помянутый монастырь в спокойном и неприкосновенном владении рыбными ловлями во всех тех урочищах, кои ему Казённою палатою отданы были во исполнение указов — именного Высочайшего 18 декабря 1797 года и Правительствующего Сената 11 января 1803 года — с отводом к оным ловлям земли для пристанища ловцов и обсушки снастей” 15.
Для саратовцев имя преосвященного Афанасия было неразрывно связано и с таким ярким событием, как основание Александро-Невского собора — величественного памятника, посвящённого саратовским ополченцам и победе русского народа в Отечественной войне 1812 года.
Замысел создания новой соборной церкви в Саратове возник задолго до событий 1812 года. Ещё в 1785 году градское общество, обеспокоенное состоянием Троицкого собора, обратилось через саратовского наместника П. С. Потёмкина к Екатерине II с просьбой выделить городу пособие на строительство церкви. В июле того же года императрица повелела отпустить из казённых средств 10478 рублей 16 — это и был первый взнос на будущий храм. Однако разбирать древнюю Троицкую церковь и приступать к строительству новой не спешили. Пожалованную императрицей сумму поместили сначала в Казённую палату, затем перевели в Строительную экспедицию при губернском правлении с той целью, чтобы “до надобности в оной, раздавать через Приказ общественного призрения взаймы под проценты под залог недвижимых имуществ” 17 . Таким образом к 1810 году первоначальную сумму удалось увеличить вдвое, но этого было явно недостаточно для начала работ. И тогда Саратовское духовное правление с благословения епископа Моисея обратилось ко всем доброхотодателям с просьбой внести свой посильный вклад на сооружение храма 18.
Именно с этого времени и начался активный сбор пожертвований, не прекращавшийся до возведения и освящения собора. Решающим же стал 1814 год, ознаменованный завершением войны с Францией. В России эти события вызвали всеобщее ликование.
В Саратове массовые торжества проходили в конце июня: 28 числа во всех городских церквах совершалось всенощное бдение, на следующий день по окончании Божественной литургии читали Манифест о заключении мира с Францией и служили благодарственный молебен с коленопреклонением. В этот же день для губернских чиновников, дворян, духовенства и почётных граждан города А. Д. Панчулидзев устроил званый обед, на котором под красный звон церковных колоколов произнёс проникновенную речь во славу императора Александра I и предложил увековечить память о его заслугах перед Отечеством и о ратных подвигах русского народа в победоносной войне созданием в Саратове соборного храма. Предложение приняли с восторгом, тут же составили “акт-приговор” — от дворян и купцов избрали попечителей “к сооружению храма” и открыли подписку на пожертвования, сразу же давшую около 20 тысяч рублей. Через некоторое время саратовский губернатор обратился ко всем жителям губернии с особым воззванием, прося каждого помочь своими средствами осуществить намеченную цель: “Тако да воздвигнется в Саратове с Божию помощью Храм во славу Всевышнему, в память тех неизреченных, славных подвигов и тех сладостных радований наших о благах Всевышнего, на наше Отечество ниспосланных чрез вселюбезнейшего нашего Монарха, осеянного Божиим благословением на пути таковой беспримерной славы, нас и всё потомство наше покрывшей на все грядущие веки. Да будем все мы: все сословия, все состояния, и богатый, и бедный подвизаться в сем славном деле. Таким образом мы все общим душ наших соглашением воздвигнем славный Храм для принесения теплейших молений наших Всевышнему за ограждение нас от бед в ужасное 1812 года время, за осиянную нас славу, общий наш покой и благоденствие нашего потомства” 19 . Вскоре отовсюду потекли пожертвования — из городов и деревень, от православных, католиков, лютеран, старообрядцев, мусульман и язычников.
13 июля 1814 года “акт-приговор” и сообщение о желании саратовцев “ознаменовать священные свои чувствования неотложным сооружением в городе Саратове нового соборного храма” отправили в Петербург, где начинание их было одобрено и поддержано. Проектирование собора поручили известному русскому архитектору В. П. Стасову. Проект составлен был в рекордно короткий срок. Уже 26 августа, в “достопамятный же день Бородинской битвы”, император Александр I утвердил представленный ему проект. И уже с сентября началась подготовка к строительству — велись земляные работы и заготовка материалов.
К возведению храма решили приступить 30 августа 1815 года, в день тезоименитства Александра I. Для столь торжественного события Афанасий прибыл в Саратов вечером 27 августа, 29-го числа служил в Троицком соборе всенощную, а 30-го — Божественную литургию, по окончании которой состоялся крестный ход из Троицкого собора на площадь Присутственных мест, где и предстояло заложить храм.
День выдался на редкость жарким, но огромная площадь была переполнена народом. Когда крестный ход прибыл к месту, установилась необыкновенно торжественная тишина, среди которой гулко-мелодично раздавались песнопения, возгласы и молитвы владыки и сослужившего духовенства. По окончании водосвятного молебна настоятель Троицкого собора протоиерей Н. Г. Скопин обратился к собравшимся с замечательной речью. Он говорил: “Торжествуйте днесь, любезные соотечественники! Вы достигли верха желаний ваших. В самый светлый и радостный для россов день, день тезоименитства Монарха нашего полагаете вы в основание сему священному зданию камень, его же не сокрушит крепость времён, ибо он окременен вашим теплейшим усердием к Богу и благочестию, не сотрёт его едкость тления, поелику он одеян красотою ваших благородных чувствий пред Царём царствующих… Придут некогда сынове, родившиеся от вас, покажут всякому пришельцу, всякому по вас изникшему потомку и рекут: “Се памятник великих событий, сооружённый любящими Отечество и царя своего сынами. Пойдём во след дел их и начинаний и учинимся потомками, достойными своих предков”… Созидаемый храм сей не только будет местом молитвы и славословий Господних, но вкупе и училищем для всех позднейших племён российских как любить Бога, чтить царя, радеть о пользах государственных” 20 . Заключая свою речь, протоиерей призвал архипастыря освятить основание храма Божия.
“Преосвященный Афанасий, — отмечал современник, — сошёл с деревянного помоста и при пении тропарей св. Благоверному князю Александру Невскому стал кадить около оснований здания и прочитал молитву, чтобы Господь сохранил делателей воздвигаемого храма невредимыми, а основания храма — незыблемыми; потом взял четырёхугольный камень с высеченным крестом и вложенною под последний частицею святых мощей, окропил камень только что освящённою на молебне водою и, совершив камнем знамение креста, положил его в основание здания со словами: “Вышний основа сию церковь, Бог посреди ея и не подвижется, поможет ей Бог утро за утра” 21 . Затем на камень была положена металлическая плита с высеченными на ней именами святого, в честь которого заложен храм, Государя императора Александра I, епископа Пензенского и Саратовского Афанасия и храмосоздателей: саратовского губернатора А. Д. Панчулидзева, городского головы И. Ф. Горбунова и других лиц, представлявших все сословия Саратовской губернии. А на том месте, где следовало возвести престол, владыка водрузил крест с надписью, указывавшей во имя кого предстоит освятить храм, а также при каком государе и по благословению какого епископа, в который год, месяц и число положено основание собора.
Итак, исполнилось давнее желание саратовцев. Весь день в церквах звонили колокола, а вечером в городе палили из пушек, устроили искусную иллюминацию и большой фейерверк.
Торжества в честь основания Александро-Невского собора подробно освещались почти всеми российскими газетами. “Московские ведомости” 9 октября 1815 года сообщали: “Саратов ежегодно более украшается зданиями, сообразно с Высочайше апробированным для оного планом. Новую красоту доставят ему строющиеся теперь храмы, как-то: Спасо-Преображенский монастырь, сооружаемый от Высочайших щедрот, церковь св. Илии, создаваемая попечением губернского начальства, и вновь начинаемая внутри города приходская церковь на иждивении одного из почётных граждан, Григория Крюкова”.
Заметим, что Ильинская церковь, бывшая долгое время деревянной, к 1810 году совсем обветшала и её пришлось закрыть. Спустя же 5 лет начали возводить новую, теперь уже каменную, строительство которой благодаря саратовскому губернатору А. Д. Панчулидзеву и купцу И. Ф. Горбунову завершилось в 1818 году. В этом же году были освящены Петропавловский и Никольский приделы сооружаемой на средства саратовского купца Г. Я. Крюкова Сретенской (Петропавловской) церкви на Хлебной площади. В 1815 году саратовский губернский прокурор коллежский советник В. М. Максимов устроил придел во имя Спаса Нерукотворного у Сергиевской церкви, а в 1818 году в Рождества Богородицкой церкви состоялось освящение придельного храма во имя Феодора Тирона и Параскевы, построенного попечением купца И. Ф. Горбунова. С сентября 1814 года, после капитального ремонта, открыл двери для ежедневных богослужений древний Троицкий собор, с 1795 года находившийся в аварийном состоянии, из-за чего служба совершалась в нём лишь в особо торжественных случаях да в дни престольного праздника. Благодарные прихожане собора присвоили надворному советнику М. А. Устинову, на чьи средства проводились ремонтные работы, звание почётного попечителя, а соборное духовенство внесло его имя и весь род Устиновых в церковный синодик на вечное поминовение. В 1818 году саратовские купцы Х. И. Образцов и М. И. Саранцов выкупили у монастыря старую Спасо-Преображенскую церковь, сильно пострадавшую от пожара 1811 года, и приступили к её восстановлению в качестве приходской 22.
Не менее активно шло церковное строительство в первые после французского нашествия годы и в уездах Саратовской губернии. В 1813 году возвели Казанский собор в Хвалынске. В 1815 году начала действовать новая Спасо-Преображенская церковь в Петровске, а в селе Увеке состоялось освящение Иоанно-Предтеченской церкви, сооружённой на пожертвования саратовских чиновников В. М. Максимова и С. С. Мачинского и купца И. А. Канина. Церковь в Увеке славилась чудотворной иконой “Усекновение главы св. Иоанна Предтечи”, на поклонение которой ежегодно к 29 августа, храмовому празднику, стекались тысячи богомольцев. В 1818 году завершилось строительство Михаило-Архангельского собора в Аткарске и Покровского в Кузнецке 23 . Всего же при епископе Афанасии в Саратовской губернии было сооружено и перестроено более 40 храмов Божиих.
Безусловно, победу в Отечественной войне 1812 года православная Россия восприняла как торжество Божественной силы над силами зла, безверия и беззакония. Для всех было совершенно очевидно: пока русский человек остаётся привержен истинной вере и твёрдо стоит в Православии, благодать Господня не оставит его.
Российские власти сочли своим долгом позаботиться о распространении и укреплении христианского вероучения в пределах империи. Одним из проявлений такой политики явилось усиление деятельности Российского библейского общества, основной задачей которого было широкое распространение Библии среди народов России. Начав деятельность в 1813 году, Российское библейское общество за 13 лет существования открыло 290 отделений во всех частях империи и издало около 1 миллиона экземпляров книг Священного Писания на 26 языках народов России 24.
В Пензенской епархии первое отделение Российского библейского общества было открыто в 1816 году. Произошло это в Пензе при самом активном участии преосвященного Афанасия. В ноябре этого же года он сообщал Московскому комитету Библейского общества о живейшем интересе, проявленном его пасомыми к учреждённому отделению, и просил прислать книги Священного Писания для “наделения оными жителей городских и уездных”. Вскоре в Пензу было доставлено “великое количество” Библий и Новых Заветов, в том числе и на татарском языке, дабы распространять Божественное благовестие “между магометанами и язычниками, в епархии обитающими” 25.
Первые члены и благотворители Библейского общества в Саратовской губернии появились ещё в 1813 году благодаря стараниям губернатора А. Д. Панчулидзева и комиссионера Сарептского евангелического общества Я. И. Шмидта. Всего их было 34 человека, все они принадлежали к светским сословиям (дворянству, военным и колонистам) и входили в состав Петербургского комитета Библейского общества, так как в Саратове самостоятельного отделения тогда ещё не существовало. Особой активностью отличался Я. И. Шмидт, являвшийся казначеем Петербургского комитета Библейского общества. При его непосредственном участии была напечатана Библия на немецком языке специально для саратовских колонистов, а также осуществлён перевод на калмыцкий язык Нового Завета, изданного на средства Лондонского комитета Британского библейского общества 26.
После того, как Афанасий учредил Пензенское отделение Российского библейского общества, губернатор А. Д. Панчулидзев выступил с предложением создать и Саратовское отделение и в феврале 1817 года обратился за содействием к президенту Библейского общества князю А. Н. Голицыну. В Петербурге инициативу одобрили и отправили в Саратов инструкции и документацию, необходимые для учреждения отделения. К деятельности отделения рекомендовалось привлекать лиц “всякого вероисповедания христианского, кои, будучи внутренне убеждены в пользе от чтения Библии происходящей, пожелают для того вступить в члены Общества и принять в трудах его участие для размножения и раздачи сих книг между жителями Саратовской губернии, а наипаче между бедными людьми”. Следовало также следить, чтобы всегда имелся “запас Библий и Новых Заветов на всех тех языках, на коих оные нужны для жителей Саратовской губернии всякого вероисповедания, хотя бы они и не христиане были” 27.
В мае 1817 года А. Д. Панчулидзев уведомил всех начальствующих лиц губернии о предстоящем открытии Саратовского отделения Общества и предложил им “приложить свой труд на приглашение членов, равно и благотворителей”, а также открыть подписки для пожертвований в пользу Общества. Преосвященному Афанасию он отправил личное послание, в котором просил архипастыря возложить на себя звание вице-президента и прибыть на торжественное открытие Общества. Владыка ответил согласием. “Сии новые опыты усердия Вашего к благочестию, — писал он губернатору, — исполнили душу мою тою радостию, каковую всегда ощущаю при размышлениях об успехах Библейского общества… Поистине, нет для нас достойнее жертвы, когда облекшеся в броню веры и любви, будем споспешествовать всеми способами к распространению Слова Божия, которое чрез истинных любителей веры Христовой повсюду сеется, растёт и питает всякого человека в созидание тела Христова. И чтоб достигнуть сей великой цели спасения, в священном восторге благодарения молю Бога и Отца светов, да процветёт в Ваших странах сия новая от благосенолиственного древа Российского библейского общества отрасль во славу Святого имени Его, во спасение людей и во откровение языкам” 28.
Столь тёплый отзыв преосвященного побудил губернатора ещё раз обратиться ко всем организациям, учреждениям и должностным лицам, дабы довести до их сведения послание архиерея и напомнить о важности предстоящего события.
За два дня до него, 27 июня 1817 года, в Саратов приехал Афанасий. На следующий день он служил в Троицком соборе царскую панихиду и Божественную литургию, а 29 июня 1817 года в здании Дворянского собрания состоялось торжественное открытие Саратовского отделения Российского библейского общества. По справедливому замечанию губернатора, оно было “блистательным” — членами и благотворителями, ревнующими о распространении Слова Божия, оказались 2611 человек, а пожертвований поступило более 16 тысяч рублей 29.
Число членов и благотворителей Общества росло с каждым годом. К 1819 году Саратовское отделение насчитывало 352 члена и имело 3322 благотворителя. В его фонд поступило более 23 тысяч рублей, было распространено около 800 экземпляров книг Священного Писания. На Мясницкой улице, близ Никольских ворот, открыли специальную книжную лавку, где за умеренную плату можно было приобрести Евангелие, переложенное на русский язык 30.
Осуществляя свою деятельность под непосредственным началом архиерея, Саратовское и Пензенское отделения Общества уже в первые годы достигли заметных успехов. Главное — книги Священного Писания стали широко распространяться не только среди духовных лиц, но и в среде мирян, в том числе и нехристианских вероисповеданий.
Ревностно заботясь об укреплении и распространении православного вероучения, Афанасий не мог оставить без внимания такое немаловажное для епархии явление, как раскол. Получив в начале XIX века ряд гражданских и религиозных прав, старообрядцы и сектанты развернули энергичную деятельность. При этом они нередко игнорировали законодательство, а порой открыто и демонстративно противостояли церковным порядкам и установлениям. О их “самовольных” и “дерзновенных” поступках в пензенскую консисторию поступали многочисленные рапорты и донесения из разных мест обширной епархии. Так, саратовский благочинный Н. Г. Скопин, выражая озабоченность усилением раскола, в феврале 1812 года писал архиерею: “Без внимания их дерзновение оставить соблазнительно для православных и нежелательно для священнослужителей… они уже столь дерзновенны, что безбоязненно стараются совращать в свою секту правоверных, быв вспомоществуемы своими последователями, а иногда и умерших в православии тайно увозят и хоронят в каких-то буераках” 31 . А месяцем раньше на запрос епископа о молоканской секте он же отвечал: “С сими раскольниками, так как и вообще со всеми, не знаю, как и обращение иметь — чтоб не распространялись, возложено сие на светское начальство, нам, по секретным предписаниям, велено и в разговор вступать с ними ненамеренно, а отнюдь не нарядным образом. Политическую сию милость и снисхождение почитают они по своей глупости за такое обширное дозволение, что без страху всегда себя объявляют, разговаривают в свою пользу и поступают самовольно” 32.
Действительно, к этому времени в Саратовской губернии помимо влиятельных иргизских монастырей существовали десятки старообрядческих общин и многочисленные секты, прежде всего молокан. В Саратове, например, действовали 4 часовни: три принадлежали поморскому согласию, одна — поповцам. У саратовских старообрядцев имелись и три собственные богадельни: в 3 вёрстах от города по Астраханскому тракту, на четвёртой версте по Московской дороге и в саду купца Волкова, близ Мечевого буерака. Сходная картина наблюдалась и в других местах епархии.
В отличие от своих предшественников, епископов Гаия и Моисея, преосвященный Афанасий занимал более твёрдую и решительную позицию по отношению к тем, “кои к Церкви Святой не присоединились и присоединения не ищут”. Дабы противостоять распространению раскола, владыка прежде всего старался не допустить возведение новых старообрядческих церквей, часовен и молитвенных домов. Как только становилось известно о подобных случаях, он сразу же докладывал о них Св. Синоду. Так, в 1815 году архиерей сообщал в Петербург, что близ строившегося Спасо-Преображенского монастыря старообрядцы-поморцы соорудили молельню и устроили при ней женскую богадельню, в которой проживало до 100 человек, но были они вовсе “не больные и престарелые, а молодые девки и женщины”, а потому, по словам епископа, “там вместо призрения страждущих совершается разврат”. В этом же году владыка сообщал о стремительном росте поповцев в Кузнецке, где они, составляя четвёртую часть населения, построили большую деревянную часовню, укрывали беглого попа, совершали публичные духовные процессии и намеревались водрузить на часовне колокола 33 . В 1817 году архипастырь пытался через Св. Синод повлиять на вольских старообрядцев, возводивших новую каменную церковь. Словом, Афанасий развернул столь кипучую деятельность, что столичные власти не могли не отреагировать на его многочисленные донесения. В январе 1818 года Сенат, по согласованию с императором, издал указ, запрещавший впредь строить старообрядческие церкви и часовни.
Епископ Пензенский и Саратовский предпринимал немало усилий и в отношении “беглых попов”. Архиерей требовал тщательного расследования случаев побегов православных служителей в старообрядческие общины. Если обнаружилось, что за сбежавшими числились административные проступки или уголовные преступления, то он настаивал, чтобы их немедленно доставляли в распоряжение епархиального начальства. Беглых священнослужителей владыка считал “предателями Церкви и сана своего”, а потому и отношение к ним было на редкость последовательным и бескомпромиссным. Даже когда саратовский губернатор А. Д. Панчулидзев, отличавшийся благосклонностью к расколу, выступал ходатаем за беглых, испрашивая архиерейского позволения определить их к старообрядческим церквам и часовням, Афанасий всякий раз ответствовал: “Исполнение оного возможности не имею ”34.
В противодействии расколу широко использовалось и традиционное увещание: благочинным при обозрении церквей вменялось в обязанность “с благоразумием и кротостию” внушать раскольникам “евангельские догматы прав, веры и коликий есть вред душевный отторгать себя от собора православной Церкви”. Но и здесь епископ стремился использовать нестандартные приёмы. В частности, благочинным рекомендовалось приглашать с собою другого “учительного” священника, то есть в сущности — миссионера. При Афанасии впервые в епархии попытались составить обличительно-полемическую литературу против раскола. В 1816 году архиерей доставил в Московский цензурный комитет основанное на документальных источниках сочинение под названием “Догматы, молоканскую ересь содержащие”. Цензура весьма одобрительно отозвалась о сочинении, но печатать не позволила, сославшись на резко обличительный тон, что явно не соответствовало предписаниям, “каковые, по Высочайшей воле, объявлено наблюдать при открывшихся заблуждениях молокан” 35.
Однако увещания, как, впрочем, и другие применявшиеся средства против раскола, сколько-нибудь существенных результатов не давали, что и послужит в недалёком будущем поводом к широкому использованию запретительно-принудительных санкций, которые станут чуть ли не основным аргументом в борьбе с расколом.
В трудах праведных и бесчисленных заботах прошло без малого 8 лет святительского служения Афанасия. Почувствовав, что возраст и здоровье не позволяют активно управлять епархией, он стал проситься на покой. 8 февраля 1819 года Св. Синод удовлетворил просьбу архиерея, назначив ему годовую пенсию в 2 тысячи рублей и определив Пензу местом его постоянного проживания. А дворянство епархии, уважая заслуги своего архипастыря, купило для него дом и устроило в нём церковь.
Но обстоятельства сложились таким образом, что ещё в течение года Афанасий продолжал активно служить Церкви. До приезда своего преемника, епископа Иннокентия, Афанасий в полном объёме выполнял все обязанности архиерея, а затем по просьбе нового епископа охотно оказывал ему деятельную помощь.
Иннокентий писал о своём предшественнике: “Он мне очень нравится — любезен, не ленив служить; поможет, посвящая ставленников, и когда же служит? — по средам и пятницам, а в праздники служу я сам” 36 . Столь же тёплые слова об Афанасии можно найти и в “Записках” Ф. Ф. Вигеля: “Его сердце было исполнено человеколюбия, а уста нежных, утешительных словес; о предчувствуемом Небе умел говорить он как о знакомом почти месте” 37.
Господь даровал епископу Афанасию долгие годы жизни, которые были прожиты так, как и подобает служителю Церкви Христовой. Он умер 14 декабря 1825 года и был погребён в Пензенском кафедральном соборе.
Примечания
1 Пензенский край. XVII в. — 1917 г. Документы и материалы. — Саратов, 1980. С. 82.
2 ГАСО. Ф. 849. Оп. 1. Д. 65. Л. 19; Д. 68. Л. 97 — 98 об., 103; Д. 98. Л. 19 — 20.
3 Ермолаев В. Пензенский край в Отечественной войне 1812 года. — Пенза, 1945. С. 12.
4 Бабкин В. Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года. — М., 1962. С. 107; Ермолаев В. Указ. соч. С. 24; Пензенский край. XVII в. — 1917 г. С. 296.
5 Цит. по: Ермолаев В. Указ. соч. С. 20 — 22.
6 Цит. по: Софинов П., Эпштейн Д., Жибарев П. Народное ополчение Поволжья в Отечественной войне 1812 года. — Саратов, 1942. С. 22.
7 Вигель Ф. Ф. Записки. — М., 1892. Ч. 4. С. 47.
8 Хованский Н. Ф. Участие Саратовской губернии в Отечественной войне 1812 года. — Саратов, 1912. С. 34.
9 Цит. по: Еланский В. Г., Смирнов А. В. Описание архива бывшего Вольского духовного правления // Труды СУАК. 1888. Вып. 2. С. 173.
10 См.: Соколов В. П. Саратовский Троицкий (старый) собор. Краткий исторический очерк. — Саратов, 1904. С. 131 — 136.
11 Скопин Н. Г. Записки дневные о делах и вещах достопамятных // Саратовский исторический сборник. Первый том. — Саратов. 1891. С. 467.
12 ГАСО. Ф. 135. Оп. 1. Д. 8577. Л. 99.
13 Скопин Н. Г. Указ. соч. С. 477.
14 См.: ГАСО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 285. Л. 1 — 11; Ф. 135. Оп. 1. Д. 8566. Л. 80, 86 об., 106; Д. 8577. Л. 90 — 90 об., 101 — 103.
15 Там же. Ф. 849. Оп. 1. Д. 69. Л. 22.
16 ПСЗРИ — 1. Т. XXII. С . 427.
17 ГАСО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 7. Л. 138 об.
18 См.: Там же. Ф. 407. Оп. 2. Д. 1653. Л. 1 — 4 об.
19 Саратовские губернские ведомости. 1843. 10 июля.
20 ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 923. Л. 116 об. — 117.
21 Там же. Л. 117 об.
22 См.: ГАСО. Ф. 135. Оп. 1. Д. 8566. Л. 94; Ф. 407. Оп. 2. Д. 1611. Л. 48 а; Саратовская летопись // Саратовский край. Исторические очерки, воспоминания, материалы. — Саратов, 1893. С. 59, 61; Скопин Н. Г. Указ. соч. С. 498 — 499, 510, 548; Соколов В. П. Указ. соч. С. 103 — 113.
23 См.: Скопин Н. Г. Указ. соч. С. 503; Справочная книга Саратовской епархии. — Саратов, 1912. С. 29, 64, 258, 292, 396; Щеглов С. А. Ахматский и Увекский синодики XVIII столетия и памятник саратовской Троицкой церкви. — Саратов, 1911. С. 17 — 18.
24 Астафьев Н. Опыт истории Библии в России в связи с просвещением // Журнал министерства народного просвещения. 1888. № 10. С. 318.
25 Московские ведомости. 1816. 13 декабря.
26 См.: ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 1704. Л. 10.
27 Там же. Ф. 179. Оп. 1. Д. 92. Л. 4 — 5.
28 Там же. Л. 8.
29 Там же. Ф. 407. Оп. 2. Д. 1611. Л. 46.
30 См.: Там же. Д. 1704. Л. 6 а, 13.
31 Там же. Д. 1611. Л. 18 об. — 19.
32 Там же. Л. 23. об.
33 Там же. Ф. 1. Оп. 1. Д. 16. Л. 14; Д. 21. Л. 88.
34 Там же. Ф. 407. Оп. 2. Д. 1700. Л. 1.
35 Котович А. Духовная цензура в России (1799 — 1855 гг.). — СПб., 1909. С. 49.
36 Цит по: Жмакин В. Иннокентий, епископ Пензенский и Саратовский. Биографический очерк. — СПб., 1885. С. 138.
37 Вигель Ф. Ф. Указ. соч. С. 2.
(Продолжение следует)