Алексей Дьячков
Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 1998
Алексей Дьячков
Венец
Клочки травы и киноварь сухой
земли, и воздух тёплый, вдруг качнувший
распластанного ястреба, к речушке
спускающегося за мелюзгой —
хорьку, тушкану или же норушке —
желтеют. Поднимает Путник пыль,
ступает, не оглядываясь, грусти
не предаваясь, улыбаясь. Мир
то ящерицы косточкою хрустнет,
то ястребиным гиком огласит
округу, и Ходок, спасаясь слухом
больным, во скудный мир что было сил
вникая, не испытывает муку,
не слыша шума, гласа: Я простил…
Тоска Его не прячется за шип
змеи, песка шуршанье… Он не знает,
что, желтизной наружу прорастая,
боль мира в Его сердце вводит шип
со звуком, нарастающим всё больше,
как страстно повторяемое: Боже!
Гравюра
В центральном парке небо делит
Снег на неведомых деревьях
с тропой, которой
уж нет, а Он, слетая с веток
на белый, сам залитый светом —
светло-лиловый —
есть, и, не торопясь, по-барски,
настойкой трав степей татарских
искрясь, Он кружит,
то звёздочкам военной части,
то мне с бобылкой иван-чая
за створкой кружев
глядящему заворожённо
на бой, в траве святого Джона
неразличимый,
подмигивает. И не иней
не виден за свеченьем, и не
видать личины.
Огарок
Обмакивает в кровь печать
и ставит кляксу запеканки
на сне, прикладывает к ранке
лист вишни, учится молчать
Мацуо Таве Тагинаки.
Оставив тушечницу, взгляд
не отрывает от бумаги
и вспоминает небо над
пустынным островом — в пурпурной,
гуляющей по сини тьме
так много света, что звезде
прибиться некуда под утро.
Покуда падает огонь,
без славы погибает войско,
лепнине не хватает воска,
ржёт загнанный на скалы конь.
Игра воды
Я подношу к глазам тимьян,
дорогой сорванную зелень.
Я слишком долго ждал тебя,
как ждал порой на карусели
заветной очереди, в такт
печальному круженью завязь,
лист подвернувшиеся в прах
кроша. Дыша. Переминаясь.
Я становлюсь тобой, а ты,
протуберанца тонкий волос
смахнув, за жестом прячешь робость,
как синий свет игра воды.