И
Опубликовано в журнале Волга, номер 7, 1998
И. Я. Славин Минувшее — пережитое ВОСПОМИНАНИЯ
Дела культуры и образования
Член городского театрального комитета и попечитель публичной библиотеки. — Предложение Саратову профессора живописи А. П. Боголюбова. — Медлительность города с ответом. — Понуждения со стороны губернатора Зубова. — Петух, пренебрегающий жемчужным зерном. — Решение о принятии дара А. П. Боголюбова. — В должности попечителя 12-го мужского начального училища
Тем временем муниципальная работа шла у меня своим чередом. В течение всего текущего четырёхлетия, на которое мы были избраны, я продолжал заведовать приходным отделением и базарами, доходы которых понемногу увеличивались с каждым годом и значительно превысили ту сумму, которую давал Богомолов. Доверие и, пожалуй, особое благоволение ко мне городской думы росло и крепло. Кроме ответственных и важных особых “дипломатических” поручений, соединённых с поездками в Петербург, я в течение второй половины четырёхлетия был избран в члены городского театрального комитета и попечителем городской публичной библиотеки (1881 — 1882 гг.). Деятельности театрального комитета и вообще городскому театру мне придётся посвятить особую главу и, может быть, даже не одну. А теперь остановлюсь ненадолго на библиотеке.
В моём печатном отчёте по библиотеке за 1883 г. я изложил историю возникновения, открытия и существования её. Поэтому, чтобы не повторяться, теперь воздержусь от этой темы и перейду к началу восьмидесятых годов. Кажется, в 1880 или 1881 г. городская дума, по докладу управы, утвердила правила по заведованию публичной библиотекой. До этих правил библиотека управлялась назначенным управою библиотекарем и его помощником, каковыми к тому времени состояли М. С. Захаров и В. В. Стариков. Не было отдельного лица или особой специальной комиссии, которые по уполномочию думы непосредственно и ближайшим образом заведовали бы библиотекой.
Утверждённые правила восполнили этот пробел и установили должность попечителя библиотеки, в которой я, по избранию думы, состоял непрерывно до 1913 г., когда единоличная власть попечителя была заменена особой исполнительной комиссией. Я был избран председателем этой комиссии, для которой составил и провёл через думу инструкцию. Я не буду говорить о том, в каком положении я принял библиотеку и в каком сдал её. Это можно документально установить на основании моих ежегодных печатных отчётов, которые я представлял аккуратно каждый год за всё время моего попечительства и председательства.
В конце 1913 г. я не баллотировался в председатели библиотечной комиссии, и на это место был избран гласный присяжный поверенный А. И. Скворцов. С 1913 г. прекратилось представление ежегодных печатных отчётов о состоянии библиотеки, обязательное согласно её правилам, утверждённым думою. В театральном комитете в том же 1913 г. меня как председателя заменил П. И. Шиловцев. Я отказался баллотироваться, а один из старейших членов комитета Б. А. Арапов, получив большинство записками, шарами был забаллотирован…
В 1882 г. шла усиленная переписка по предложению профессора живописи А. П. Боголюбова о пожертвовании принадлежащих ему картин и других вещей для учреждения в Саратове музея имени его деда по женской линии известного Радищева, бывшего саратовским дворянином и помещиком (в Кузнецком уезде). Переписка эта возникла задолго перед тем — кажется, с конца семидесятых годов.
Город медлил с определённым ответом и уклонялся от выражения согласия или отказа от предложенного дара. Соглашаясь, он принимал на себя обязательство построить на городские средства здание музея для помещения в нём коллекций, жертвуемых Боголюбовым. А в это время надлежащими средствами из текущих доходов он для этого не располагал. Да и большинство гласных тогда едва ли сознавало значение и пользу такого учреждения, как художественный музей. Вопрос пошёл в оттяжку. Город медлил; Боголюбов, “упорствуя, волнуясь и спеша”, торопил, желая при своей жизни завершить дело. А ему было за шестьдесят лет. Он обратился к посредству и содействию правительственной губернской власти и в то же время заявил, что, в случае дальнейшего промедления со стороны саратовского городского управления, он свой дар передаст другому городу, который безусловно принимает его предложение и соглашается на все его условия: таким городом была, кажется, Казань…
Губернатор Зубов принял близко к сердцу это дело, и от него начали поступать предложения, понуждающие город принять положительное и благоприятное решение по заявлению Боголюбова. У меня осталась в памяти одна из резолюций Зубова по настоящему вопросу; указывая на медлительность и уклончивость нашего города в решении его, Зубов сравнивал его с петухом, который в известной басне пренебрёг жемчужным зерном, предпочтя им хлебные зёрна. Конечно, это “петушиное” сравнение не вошло в официальную бумагу — в формальное предложение, а осталось при делах губернаторской канцелярии, где мне и удалось его прочесть. Воздействие губернской власти, угроза Боголюбова передать свой дар другому городу, а также обновлённый состав гласных, — всё это привело к благоприятному и положительному решению вопроса о Радищевском музее. Это решение, насколько мне помнится, последовало в 1882 или в начале 1883 г. На мою долю выпало впоследствии принять деятельное участие в учреждении и открытии музея.
В первое же четырёхлетие мне пришлось, по избранию городской думы, принять участие в деле народного образования. Ещё в 1879 г. дума решила открыть 12-е мужское начальное училище, попечителем которого тогда же был избран я. Во главе городского начального образования стоял мой дядя В. Д. Вакуров.
При его содействии и по его указаниям я организовал назначенное к открытию училище, для которого было снято помещение в доме Бурцева на Мясницкой ул., близ Цыганской. В августе 1879 г. произошло открытие этого училища. Я единственный из школьных попечителей догадался застраховать всю школьную движимость. Вышло это очень кстати: спустя года два пожар уничтожил дом Бурцева; причём серьёзно пострадал училищный инвентарь. Но благодаря застраховке этот ущерб был возмещён и не потребовалось со стороны города новых ассигнований. После этого училищная комиссия вменила в обязанность попечителей и попечительниц страховать школьный инвентарь. С выбором в попечители училища я вступил в члены училищной комиссии, в которой впоследствии мне пришлось председательствовать.
Новое думское четырёхлетие
Очередные выборы в городскую думу. — Снова гласный и теперь ещё заступающий место городского головы. — На ответственном центральном посту. — Важнейшие события и мероприятия четырёхлетия. — Во главе распорядительного отделения. — Свобода печати выражалась лишь в критике городского самоуправления, но не правительственной власти. — Противоборство взглядов в “музейном вопросе”. — “Истина только в красоте”. — Строительство здания Радищевского музея. — Приезд братьев
Боголюбовых. — Архитектор академик И. В. Штром
1882 г. был последним в четырёхлетии, на которое я впервые был избран. В конце его состоялись новые выборы на 1883 — 1886 гг. Выборы прошли сравнительно тихо и мирно, без явной агитации, без шумных предвыборных собраний, без печатных в местной прессе реклам или порицаний — без всего того, что обычно сопутствовало городским выборам в последующие четырёхлетия. По крайней мере я лично не принимал никакого участия в подобных предвыборных явных и тайных выступлениях. Но, несмотря на это, на сей раз я был почтён выбором на новое четырёхлетие в гласные в первом избирательном собрании — в том самом, которое в минувшее четырёхлетие меня забаллотировало.
Среди новых гласных составилась небольшая группа, которая хотела провести в городские головы П. И. Кокуева. Но эта попытка не удалась, и вновь был избран А. И. Недошивин. Я был избран значительным большинством в члены управы, а затем — в заступающего место городского головы. Таким образом, прежний заступающий место М. В. Фомин перешёл в разряд рядовых членов. Это понижение, очевидно, не задело его самолюбия, и он остался в составе управы.
Избрание меня в заступающего место городского головы фактически поставило меня на очень ответственный центральный пост городского управления. С выбором меня А. И. Недошивин совершенно забросил городское дело, находясь целыми месяцами в отпусках и в отъезде из Саратова. При этом он, чтобы не лишиться жалованья, брал отпуск “по болезни”, а я исполнял его обязанности, получая мизерное жалование члена управы (2000 р. в год). Работая за двоих, я безвозмездно таким образом нёс обязанности городского головы. В общем А. И. Недошивин фактически работал в течение года не более 3 — 4 месяцев, находясь остальные 8 — 9 месяцев в разъездах по своим личным делам, задавшись целью составить акционерное общество для проведения железной дороги, кажется, в Новоузенском уезде Самарской губернии. В течение нового четырёхлетия имели место важные, решающие моменты в ходе городского хозяйства и управления. И во все эти моменты А. И. Недошивин систематически отсутствовал, и пришлось их мне вынести на своих плечах совершенно без всякого жалованья и вознаграждения.
А между тем в это четырёхлетие в городском управлении были осуществлены важные, серьёзные мероприятия, состоялись постановления и произошли события, которые не могли не отразиться на всём городском населении и общем строе городской жизни. В период 1883 — 1886 гг. выстроен и открыт Радищевский музей, устроена и проведена на протяжении около 15 вёрст конка, город в лице своих представителей взял в свои руки музыкальное образование участием в местном отделении Императорского Русского музыкального общества, сделаны попытки, правда неудачные, улучшить городское освещение и т.д.
При распределении занятий по отделам городской управы мне было передано так называемое “распорядительное отделение”, в котором сосредоточены делопроизводство и переписка по выборам, по личному составу, по изданию обязательных постановлений, установление внутреннего распорядка, сношения с правительственными и другими учреждениями по ходатайствам города и т.п. Работа члена по распорядительному отделу исключительно кабинетная, в то время как работа остальных членов происходит по преимуществу вне стен управы: на базарах, площадях, строительных и мостовых сооружениях, земельных участках и т.п. Кроме специальных занятий в управе по должности её члена, на мою долю выпала большая ответственная работа по ведению думских заседаний и председательство в них ввиду систематических и продолжительных отпусков А. И. Недошивина.
Попутно скажу несколько слов об отношениях местной периодической печати к городскому управлению. По цензурным условиям того времени местные газеты питались и жили в смысле материала для печати только городским самоуправлением, потому что оно одно могло быть предметом и мишенью для критики, нападок, обвинений. Все представители правительственной власти, от высшего и до самого низшего, были забронированы от свободной газетной критики и печатных нападок. В то же время такие нападки по адресу самоуправляющихся учреждений не только разрешались, но как будто бы даже поощрялись. Местные газеты широко пользовались этой “свободой печати”. Передовые статьи, фельетоны, хроника, — всё это почти сплошь заполнялось городским управлением. Земское самоуправление также могло быть объектом печатной газетной критики; но земские интересы, по преимуществу интересы деревни, уездов, — мало занимательные для городского обывателя, для широких слоёв городского населения, которое является главнейшим плательщиком редакционных касс.
Перехожу к выдающимся фактам и событиям нашей муниципальной жизни.
1 мая 1883 г. состоялась закладка здания Радищевского музея. На мою долю выпало быть ближайшим деятельным участником в проведении в городской думе вопроса о музее в последних его фазисах, предшествовавших сооружению для него здания и акту его торжественного открытия 29 июня 1885 г. По обязанности службы и положения мне нередко приходилось в “музейном вопросе” устранять разные трения, примирять и направлять в общее русло враждебные течения, сравнивать встречающиеся шероховатости, считаться с противоречивыми взглядами, словом — учитывать все обстоятельства, тормозы и всякие настроения, которые неизбежно и неизменно сопутствуют всякому большому общественному делу.
При самом первом возникновении этот вопрос, как я уже упоминал выше, не встретил единодушного отклика в нашем городском управлении. Со стороны города требовались значительные денежные затраты на постройку здания музея. И это обстоятельство долгое время держало вопрос в неопределённом положении и давало основания к возражениям. Как это ни странно, но вопрос о музее встречал энергичную оппозицию среди некоторых интеллигентных гласных и почтенных общественных деятелей, оставивших свои имена на страницах истории нашего города. Их аргументация сводилась приблизительно к следующему. У нас нет ни порядочных мостовых, ни школ, которые вполне удовлетворяли бы запросы населения, ни надлежаще и правильно организованной врачебной помощи, мы задыхаемся в пыли, не имеем освещения и т.д., а вы хотите затратить более 100 тысяч рублей на постройку здания для каких-то картинок. Эта аргументация, с первого взгляда, казалась уничтожающей. Городское благоустройство имело массу дефектов.
Но оппоненты и протестанты упускали из виду одно обстоятельство. Если бы город отказался от постройки здания музея, то дар профессора А. П. Боголюбова миновал бы Саратов и, несомненно, нашёл бы себе место в другом городе. Дефекты, нужды, неудовлеворённые запросы населения всегда будут у городского управления; Радищевы же родятся столетиями, а такие жертвы, как художественная коллекция профессора Боголюбова, выпадают на долю провинциальных городов далеко даже не каждое столетие. Кроме того, не следует забывать, что изящное, прекрасное всегда было могучим фактором в воспитании и образовании народных масс. С каждым годом изящные искусства всё больше и больше завоёвывают себе место в этом направлении. Влияние изящного, прекрасного столь сильно и неотразимо, что один из европейских мыслителей оставил следующий афоризм, который в переводе можно выразить так: “Правда, истина только в красоте”. Дар профессора Боголюбова имел и утилитарное значение, так как обусловливал художественно-промышленный музей с рисовальной школой, в цели и задачи которой входит прикладное искусство для ремёсел и промышленности…
Вот приблизительно все доводы и соображения, которые в нашем городском управлении были представлены по вопросу о постройке здания музея. Сторонники принятия дара профессора Боголюбова одержали верх.
Вскоре после закладки здания музея А. П. Боголюбов вместе со своим братом Николаем Петровичем впервые приехали в Саратов, и к этому времени относится первое личное знакомство с ними представителей города. Надо заметить, что Н. П. Боголюбов также отказал некоторые и довольно значительные суммы на устройство музея.
План на музей был составлен в Петербурге академиком, тайным советником Иваном Васильевичем Штромом, с которым по этому делу входил в непосредственные сношения А. П. Боголюбов. Помнится, ранней весной 1883 г. Штром приезжал в Саратов и привёз с собой составленный им и уже высочайше утверждённый к исполнению план. Город уплатил Штрому его первые расходы по поездке в Саратов и за работу по составлению плана. В общем этот расход выразился в очень солидной сумме — что-то около 10 тысяч рублей. Отмечаю это обстоятельство потому, что мне впоследствии неоднократно приходилось слышать обвинения и нарекания по адресу городского управления за то, что оно для такого учреждения, как художественный музей, воздвигло здание, напоминающее своим фасадом, по мнению обвинителей, казарменно-промышленное заведение…
Постройка музея городской думой была поручена особой комиссии под председательством А. В. Пескова в составе членов: Михаила Александровича Попова, И. Д. Шиловцева, С. Д. Чирихина, А. М. Салько (городского архитектора). Не ручаюсь за то, что приведённый мною перечень членов комиссии является исчерпывающим.
Местное отделение Русского музыкального общества
Любимое детище губернатора М. Н. Галкина-Врасского. — Отгораживание членскими взносами от “улицы”. — Чтобы поднять, надо сначала снизойти. — Захирение и захудание музыкального отделения при губернаторе А. А. Зубове. — Приезд сенатора Маркевича. — “Судьбу Саратовского отделения передаю в ваши руки”. — Скрипач И. Л. Винярский и пианист С. К. Экснер. — Два медведя в одной берлоге. — Этапы роста отделения. — Народные гулянья на бульваре, концерты и музыкальные собрания. — Симфонические концерты дирижёра А. Н. Виноградского. — Заслуги его в
развитии музыкальных вкусов саратовцев
Городское управление в 1883 г. фактически приняло в своё заведование и управление местное отделение Императорского Русского музыкального общества, в котором мне, по воле городской думы, пришлось принять деятельное и длительное участие. В моей речи, произнесённой 28 октября 1902 г. при освящении нового собственного здания музыкального училища, через 10 лет преобразованного в консерваторию, я изложил историю этого отделения с первого дня его возникновения (см. печатную брошюру с описанием этого торжества). Поэтому теперь здесь я ограничусь немногими указаниями.
Местное отделение было открыто в начале семидесятых годов во время губернаторства М. Н. Галкина-Врасского и было его любимым детищем, в судьбах и интересах которого он принимал самое живое, сердечное и деятельное участие. Всё время нахождения в Саратове он был бессменным и энергичным председателем дирекции этого отделения.
Число действительных членов было очень невелико, главным образом, мне кажется, по той причине, что ежегодный взнос члена был определён в весьма значительной по тому времени сумме ста рублей. Эта сумма была, кажется, фиксирована уставом общества, вероятно, в тех целях, чтобы в провинциальные отделения не вторгалась “улица” и не завладела ими, не демократизировала их. Эти опасения, если только они руководили составителей устава, были совершенно напрасны: в то время — да, пожалуй, и теперь (1922 г.) — наша так называемая “демократия” ещё не доросла до понимания задач и целей музыкального общества. Для такого понимания требуется длительное специальное музыкальное образование подрастающих поколений и их систематическое развитие и воспитание в области эстетики вообще. Чтобы поднять массу до надлежащего понимания и усвоения музыки в лучшем смысле слова, пожалуй, необходимо предварительно снизойти до уровня музыкальных запросов и вкусов толпы и затем уже постепенно и осторожно повышать этот уровень…
Пока саратовским губернатором был М. Н. Галкин-Врасский, наше музыкальное отделение — и существовавшие при нём музыкальные классы — жило и действовало, хотя и не захватывало широких кругов и слоёв населения. Существовало наше музыкальное отделение и при Ф. И. Тимирязеве, заменившем М. Н. Галкина-Врасского, но с уходом этого заместителя оно захирело, захудало. Средства его уменьшались и таяли с каждым годом, уменьшалось и количество учащихся в классах, росли его долги, убегали из него лучшие преподаватели. К 1883 г. отделение и классы, которыми заведовал скрипач Ив. Людв. Винярский, представляли собой “рассыпанную храмину” без уставной дирекции, без денег, без членов, без преподавателей.
Губернатор А. А. Зубов с самого начала устранился от всякого активного участия в жизни и судьбе музыкального отделения. Но всё же оно носило характер полуказённого и сверху патронировалось августейшими особами. Поэтому губернская администрация не могла до конца игнорировать музыкальное отделение и совершенно безучастно относиться к его положению. А. А. Зубов вынужден был проявить своё участие в этом направлении: он послал представление в главную дирекцию общества о закрытии Саратовского отделения, которое к тому времени умерло уже естественной смертью: оставалась только фикция музыкального отделения, в котором отсутствовали и члены, и законное управление. Таким образом, от главной дирекции требовалось только санкция и печальное признание совершившегося факта.
Но главная дирекция, во главе которой тогда стояла Великая княгиня Александра Иосифовна и её сын Константин Константинович (поэт К. Р.), рассудила иначе. Она командировала в Саратов ближайшего помощника Великой княгини сенатора Маркевича для обследования положения дела на месте. Во второй половине июля Маркевич приехал в Саратов. Недошивин отсутствовал, и потому я, в качестве и.д. городского головы, был приглашён на совещание о том, что надлежит в интересах города предпринять в данном случае.
На совещании, в котором, насколько мне помнится, принимал участие и А. А. Зубов, был выработан и установлен, в целях воскрешения Саратовского отделения, следующий modus vivendi: городское управление ассигнует отделению ежегодное пособие в сумме 1000 рублей и соответственно с этой суммой городская дума избирает 10 действительных членов, которые, в свою очередь, из своей среды организуют дирекцию, ревизионную комиссию и общее собрание, — всё это органы, без которых по уставу общества не может существовать ни одно отделение. В конце совещания сенатор Маркевич, прощаясь со мной, сказал: “Спасите ваше Саратовское отделение; судьбу его передаю я теперь в ваши руки”…
В первое же очередное заседание думы, кажется 3 апреля 1883 г., в этом смысле и был представлен доклад, который был принят и утверждён почти без прений. Затем были произведены выборы 10 членов, в состав которых вошёл и я. В дирекцию были избраны: Ф. Е. Аносов, М. А. Попов, Фёдор Ив. Аббакумов и я. Председателем был избран Ф. Е. Аносов, а я — помощником, Ф. И. Аббакумов — казначеем. Ознакомились с положением отделения и классов; оно оказалось жалким, безотрадным, почти отчаянным. Начались задания дирекции, в которую, в качестве нейтрального члена по уставу, входил Винярский. Это был упрямый, упорный и, пожалуй, с претензиями доминировать над дирекцией человек, очень тяжёлый и непокладистый. С первых же заседаний дирекции обнаружилось расхождение её с Винярским; оно сделалось резким и острым, когда, за болезнью Аносова, мне пришлось вести её заседания.
В сентябре по рекомендации Маркевича был приглашён в качестве преподавателя-пианиста С. К. Экснер. С прибытием в Саратов Экснера служебное положение Винярского ещё более ухудшилось. Экснеру как специалисту и учёному музыканту сразу бросились в глаза все дефекты и язвы музыкальных классов. Свои наблюдения и соображения по этому предмету он представил дирекции, которая постановила: надзор и наблюдение за преподаванием игры на фортепьяно возложить на Экснера.
Такое постановление было равносильно совершенно фактическому устранению Винярского от заведования музыкальными классами, так как девять десятых учащихся в них были пианисты и пианистки. Винярский это понял. Но он не сдавался и цепко держался за власть и своё служебное положение. В этих целях он не стеснялся средствами и лично от себя, без ведома дирекции, послал в главную дирекцию телеграмму, кажется в 200 или 300 слов, о которой я узнал только потому, что, просматривая произведённые расходы, обратил внимание на значительную сумму, употреблённую на посылку какой-то очень длинной телеграммы. Она по своему содержанию оказалась жалобой на действия нашей дирекции вообще и в особенности на меня как на председательствующего.
По уставу общества даже председатели провинциальных дирекций не имеют права входить единолично от себя в какие-либо сношения с главной; тем более такое право не принадлежит заведующим музыкальными классами. Поэтому вышеозначенное выступление Винярского, не касаясь вопроса о существе и правильности или неправильности заявленных им жалоб и претензий, являлось коренным нарушением устава, носило характерные признаки превышения власти и противоречило самым элементарным требованиям служебной дисциплины, соединённое с самоуправным и самовольным расходованием денежных средств дирекции и отделения. Такое отношение лица, подчинённого дирекции, принципиально не может быть допустимо и терпимо.
За этим моим открытием следовало очень оживлённое заседание дирекции, в котором Винярский силился реабилитировать себя. Но безуспешно. Из его телеграфной жалобы, конечно, ничего не вышло, и он вынужден был оставить службу в Саратовском отделении и уехать не то в Вятку, не то в Пермь…
Забыл я упомянуть характерный признак внешности Винярского: он был очень маленького роста, почти карлик, и имел горбы спереди и со спины…
На место Винярского был назначен С. К. Экслер. Кажется, это было в конце октября 1883 г. Тогда же, приблизительно, скончался Ф. Е. Аносов, и на его место была избрана председательницей нашей дирекции супруга губернатора М. Н. Зубова.
Музыкальные классы в то время помещались в третьем этаже дома Очкина по Никольской ул., близ Константиновской, против Государственного банка. Впоследствии рядом с этим домом был воздвигнут каменный театр Очкина, сгоревший в декабре 1920 г. В низких и немногих комнатах этого этажа помещались классы и квартира Винярского; к нему, одинокому холостяку, присоединился Экснер со своей почтенной матерью-старушкой. Это соквартирование давало много поводов к дрязгам, конфликтам и недоразумениям. В одной берлоге оказалось два медведя. Но Винярский скоро сдал свои позиции, и остался один Экснер.
Началась творческая, созидательная работа по восстановлению и укреплению Саратовского отделения. Экснер оказался на высоте своего назначения. Он быстро ориентировался в порученном ему деле, во всех пружинах и изгибах саратовской жизни и местной прессы; приспособился к окружающей среде, проявив при этом большой такт и недюжинные дипломатические способности. Под его ближайшим непосредственным управлением, регулируемым местной дирекцией, Саратовское отделение начало восстанавливаться, укрепляться и завоёвывать доверие и внимание саратовского населения и общества. Я не буду излагать подробно рост нашего отделения. Интересующиеся им могут найти все сведения в ежегодных печатных отчётах дирекции.
Этапы этого роста выразились в преобразовании музыкальных классов в музыкальное училище (1894 г.), в постройке собственного роскошного здания (1900 — 1902 гг.) и в открытии Саратовской консерватории (1912 г.). Увеличивалось количество учащихся, которых мы начали считать уже сотнями, приняв от Винярского около четырёх десятков, улучшался состав преподавателей, крепли финансовые средства.
В течение целого ряда лет, во время председательства М. Н. Зубовой, для пополнения денежных средств отделения устраивались на городском бульваре платные народные гуляния с лотереей аллегри. Великосветские дамы-патронессы принимали участие в устройстве таких гуляний… Последовал ряд концертов и музыкальных собраний, которые привлекли к себе внимание широких слоёв саратовского общества, до того времени совершенно не интересовавшихся музыкальным обществом и в большинстве едва ли знавших об его существовании.
В этом отношении выдающимися годами были 1884 и 1885, в течение которых известный впоследствии в музыкальном мире как дирижёр А. Н. Виноградский устроил целый ряд симфонических концертов. Проживая эти годы в Саратове по обязанности службы, он весь отдался работе в нашем отделении. Знаток и страстный любитель музыки, А. Н. Виноградский не останавливался перед значительными затратами из своих средств на устройство концертов и музыкальных собраний под флагом нашего отделения. Он формировал и организовывал большие оркестры; причём нередко выписывал музыкантов с разных и иногда очень далёких концов России, оплачивая путевые расходы, прогоны и вознаграждение. Выписывались таким порядком гобоисты, флейтисты, корнетисты; иногда, в случае надобности, покупались или выписывались из столиц и из-за границы музыкальные инструменты. И всё это Виноградский делал за свой собственный счёт. Ему это было доступно: он был богатый киевский домовладелец, землевладелец и сахарозаводчик.
Впоследствии, когда Виноградский как дирижёр сделался большой известностью и управлял оркестрами в столицах и за границей, говорили, что в Саратове он учился управлять оркестрами и концертами; это были его первые шаги как капельмейстера и дирижёра, его уроки, которые он и оплачивал.
Симфонические концерты Виноградского имели большой успех и для многих явились музыкальным откровением. Устраивались они в городском театре, который в этих случаях всегда был переполнен. Музыкальные и концертные выступления Виноградского, несомненно, имели для саратовского общества большое воспитательное значение в смысле поднятия уровня музыкальных вкусов, запросов. В то же время они популяризировали наше отделение. Заслуги Виноградского в этом отношении были очевидны и бесспорны и были признаны дирекцией и общим собранием членов отделения, избравших его директором отделения (членом дирекции) и почётным членом отделения.
Виноградский оставил Саратов в начале 1886 г. В январе 1901 г. он, по просьбе дирекции, приезжал в Саратов и дал здесь один симфонический концерт в городском театре. Для Саратова это была его “лебединая песня”, вскоре по возвращении в Киев он скончался.
Я не упомянул ещё, что Виноградский служил в Саратове в комиссии по ликвидации Саратовско-Симбирского Земельного банка в качестве представителя от министерства финансов. Существование и криминальный крах этого банка были крупным и характерным явлением в саратовской жизни. Поэтому я должен вернуться несколько назад и дать этому событию место в своих воспоминаниях.
Саратовско-Симбирский Земельный банк
Банк ставил целью поддержку землевладения. — Правление и его председатель С. В. Алфимов. — Судьба А. П. Коваленкова, жившего безумно широко. — Его покровительство артистке М. Г. Савиной. — Печальный конец.
— Обвинения против банка. — Слушание дела в суде
Саратовско-Симбирский Земельный банк был одним из тех кредитных учреждений, которые ставили своею целью и задачей поддержку землевладения, по преимуществу дворянского. Возник он, кажется, в конце шестидесятых или в начале семидесятых годов ХIХ века и основался в Саратове, занимая своим правлением большой дом на углу Александровской и Малой Сергиевской улиц, купленный в начале девяностых годов присяжным поверенным А. М. Масленниковым. Он выдавал землевладельцам ссуды закладными листами, оперируя в обширном районе России.
Во главе этого учреждения стояло правление в составе председателя Сергея Васильевича Алфимова и членов А. П. Коваленкова и Трухачёва; бухгалтером был Исаков.
Алфимов, отставной моряк, небольшого роста, пожилой, коренастый, с нагулянным лёгким брюшком, лысоватый, с офицерскими усами и эспаньолкой, играл очень большую и заметную роль в Саратове. Он занимал обширную и роскошно обставленную квартиру при правлении банка; его дом, его семья являлись квинтэссенцией саратовского beau monde’a; у него устраивались большие приёмы, вечера, обеды, пиры, банкеты. На этих приёмах бывал “весь город”. Размах жизни Алфимова напоминал времена крепостного права. Алфимов был насадителем в Саратове яхт-клубного спорта и основателем и учредителем Саратовского речного яхт-клуба, бессменным командиром которого он был, пока его не постигла судебная кара. На масляной неделе Алфимов устраивал folle journee — шальной день с массой приглашённых, который начинался блинами и оканчивался танцевальным вечером; в антракте устраивалось оригинальное катанье: очень длинная, большая лодка ставилась на полозья, в этот экипаж впрягалось шесть или восемь пар лошадей; в лодке размещались гости Алфимова, и этот странный поезд, заполненный нарядно одетыми дамами и кавалерами, двигался по улицам города, возбуждая общее внимание и собирая толпы зевак; на дне лодки складывались продовольственные запасы — вина, закусок и десерта, которые время от времени опоражнивались и потреблялись. Хлебосол, весельчак, анекдотист, немножко эпикуреец, Алфимов был центром и душою саратовского общества — tout le monde.
Очень крупной и общеизвестной фигурой на саратовском горизонте был и Александр Петрович Коваленков. Унаследовав от своих предков-откупщиков, получивших потомственное дворянство, большие миллионы и громадные имения в Балашовском уезде, он прожил все эти миллионы и имения: жил безумно широко и, бесцеремонно эксплуатируемый всеми желающими, “жёг свечку с обоих концов”.
Известная артистка М. Г. Савина, игравшая на саратовской сцене в самом начале семидесятых годов, благодаря особым отношениям, влиянию, а главное, тратам Александра Петровича попала на сцену Александринского театра. Мне лично Коваленков рассказывал, что билеты на дебюты он скупал один почти все без остатка и раздавал их кому надо было; а после этих спектаклей для всех театральных рецензентов петербургских газет устраивались роскошные ужины и фестивали, которые нередко оканчивались утром; причём некоторые из рецензентов совершали у Александра Петровича денежные займы, а один из них даже переехал со своим чемоданом и подушкой на квартиру Александра Петровича и поселился там, не спрашивая на то согласия хозяина.
А. П. Коваленков был и предводителем дворянства по Балашовскому уезду, и предводителем Балашовской земской управы, и директором от земства в акционерном управлении Тамбовско-Саратовской железной дороги.
Кончил он очень печально: в начале девяностых годов он умер в Балашове, занимая угол в убогой квартире прачки-старухи, своей бывшей крепостной, которая призрела его как брошенного, одинокого, дотла разорённого старика. Его судьба вдохновила нашего известного писателя-саратовца И. А. Салова на рассказ, посвящённый его памяти.
Симпатичный, добродушный, сердечный Александр Петрович Коваленков был общим любимцем всех знавших его. Ему охотно прощали некоторые слабости как пережитки старого крепостного барства: лёгкое, небрежное отношение к деньгам, сибаритство, “мягкую” (по определению покойного профессора Редкина) русскую лень и т.п.
Я счёл нужным остановиться на Алфимове и Коваленкове как на типичных, характерных фигурах минувшего, как на обломках, на последних могиканах того жизненного строя, который быстрым аллюром оскудения ликвидировался и находился накануне полного исчезновения, умирания, обречённый на то историей…
Трухачёва я мало знал; помню, что это был, кажется, отставной поручик, угрюмый нестарый брюнет и, по-видимому, единственный “делец” в правлении банка. С Исаковым я часто встречался в одном доме. Он ничего яркого, типичного собой не представлял. Трухачёв был саратовский дворянин и домовладелец; Исаков — отставной моряк.
Таков был состав правления Саратовско-Симбирского банка, когда над ним нежданно-негаданно разразилась гроза. Случилось это, кажется, в начале 1881 или 1882 г. при следующих обстоятельствах.
В то время, когда тесная, дружная, хорошо спевшаяся банковская семья занималась устройством пиров, пикников, псовых охот и проч., нашлись деловые люди, которые зорко присматривались к операциям банка и собирали сведения о ходе его дел. К числу таких деловых людей принадлежал получивший известность и состоявший городским юрисконсультом присяжный поверенный А. О. Немировский. Какими-то особыми неведомыми путями он будто бы заручился документальными данными, доказывающими, что правление банка допускает и практикует в широких размерах операции, которые не только неуставны, но положительно незаконны и даже преступны, представляя из себя полный состав служебного подлога. Я не могу точно и определённо формулировать сущность этого обвинения и указать конкретные факты, в которых выразилась преступная деятельность правления. Оно, обвинение, носило специально банковский характер и основывалось на хитроумных бухгалтерских “логарифмах”, в которых может разобраться только специалист, хороший знаток бухгалтерии, в частности тех операций, которые производят земельные банки. Я не имел в руках у себя судебного производства Саратовско-Симбирского банка, не был на разборе и слушании его дела. Поэтому знаю о нём только по отрывочным и почти всегда неточным газетным отчётам и слухам.
Началось уголовное дело, по которому в качестве обвиняемых были привлечены весь состав правления, бухгалтеры и столичные воротилы банка Борисов и Якунин. Получилось оригинальное и интересное совпадение: преданный суду А. П. Коваленков был крёстным отцом (восприемником) А. О. Немировского, когда он из иудейства переходил в православие. Это обстоятельство страшно возмущало Коваленкова.
— Скажите мне, — говорил он при встречах с добрыми знакомыми, — почему я не утопил его, когда крестил? Хороший крёстный сынок!..
Производство предварительного следствия было поручено следователю по особо важным делам Городисскому; длилось оно несколько лет; был произведён целый ряд бухгалтерских экспертиз здесь и в Петербурге. Все обвиняемые оставались на свободе: некоторые их них внесли залоги, другие были взяты на поруки. Но все они были устранены от службы и работ в банке, и их заменила правительственная ликвидационная комиссия, в состав которой вошёл и А. Н. Виноградский.
В 1886 г. всех обвиняемых предали суду с участием присяжных заседателей. Ввиду большого знакомства в Саратове у некоторых из подсудимых и возможности поэтому посторонних влияний и воздействий на суд, дело было перенесено слушанием в Тамбовский окружной суд, где оно впервые и слушалось летом 1886 г. Слушание продолжалось несколько недель. Обвинял товарищ прокурора судебной палаты В. А. Москалёв. Среди защитников я помню саратовцев: присяжных поверенных Лятошинского и Телепнёва; были приезжие столичные знаменитости. А. О. Немировский выступил гражданским истцом. В Тамбове все подсудимые были оправданы. Но приговор по протесту прокурора был кассирован Сенатом. А тем временем вышел закон о передаче подобных дел судебным палатам с участием сословных представителей. На втором рассмотрении и разборе этого дела в судебной палате оправдан был, кажется, один Коваленков, а остальные обвинены и приговорены к различным наказаниям.
В начале восьмидесятых годов
Видный земец С. А. Панчулидзев. — Уездное и губернское земство. — Приезд Великого князя Николая Николаевича старшего с сыном. — Приготовления к встрече. — Лучший особняк города для августейших особ. — Обед с Великим князем впятером в тесной каюте парохода. — Официальное объявление об усиленной охране в Саратове. — Введение обязательной прописки всех прибывающих и убывающих из домов. — Тяжёлое, удручающее впечатление на всех саратовцев. — Административные кары. — А потом полное привыкание обывателей к чрезвычайным порядкам. — Рекрутские наборы в армию. — Отбывание воинской повинности за уклоняющихся. — Льготные и нельготные призывники, ближние и дальние номера. — И тут пригодились домовые книги с пропиской. — Благодаря им набор 1883 г. прошёл блестяще. — Стойкая, опытная и деловая оппозиция в городской думе. — Гласный Н. И. Селиванов. — Восстановление
финансовой мощи Общества взаимного кредита
В течение восьмидесятых годов в Саратовском уездном земстве доминировал и “делал погоду” видный земец и местный дворянин Сергей Алексеевич Панчулидзев. Отставной кавалергард в чине ротмистра, отбывший балканский поход в Турецкую войну 1877 — 1878 гг., С. А. Панчулидзев по фигуре и осанке был полною противоположностью Ф. И. Аббакумову. Несмотря на свой сравнительно небольшой рост, Панчулидзев всегда держал себя величаво, воинственно, по-кавалерийски. Блондин, чуть-чуть седеющий, — ему уже было под сорок, с курчавой бородкой, он в общем являл из себя такую фигуру, которая невольно обращала на себя внимание. Особенно тогда, когда он в торжественных случаях надевал свой белоснежный мундир с золотыми позументами и блестящую каску, увенчанную орлом.
Специально военный по образованию, воспитанный в узко сословных дворянских тенденциях, которые он не скрывал, Панчулидзев весь отдался земской работе. Он был председателем комиссии, которая ведала народное здравие в уезде. Больница, амбулатории, врачи, фельдшера и проч., — всё это было в ведении Панчулидзева и от него зависело. Он и сам не был чужд медицине как любитель, самоучка и дилетант. Видимо, ему нравилось это дело, и он занимался нередко лечением и врачеванием в своей деревне. Выступал Панчулидзев и как ревизор и контролёр земской управы. Внимательно и тщательно изучая каждое дело, за которое брался, и обладая незаурядным деловым красноречием, часто бывал суровым судьёй и критиком земской управы. Он, очевидно, целился к месту Ф. И. Аббакумова и как-то спрашивал меня: поддержат ли земские гласные-горожане его кандидатуру в председатели уездной земской управы. Конечно, он смотрел на этот пост как на ступень к административной карьере, которую он, по-видимому, наметил.
Земство жило и действовало ещё на основании положения 1864 г., и потому состав уездного собрания был в общем демократическим и не давал дворянам-помещикам доминирующего значения и влияния. Дворяне, крестьяне и горожане — эти три группы земских уездных гласных взаимно уравновешивались. При соглашении каких-либо двух из этих групп по какому-либо определённому вопросу третья группа всегда оставалась в меньшинстве. Нельзя того же сказать о губернском земском собрании, в котором и при действии закона 1864 г. дворяне-гласные безусловно и значительно превалировали. О губернском земстве мне ещё придётся говорить, когда на его решения и заключения будут поставлены вопросы, касающиеся специально города или же имеющие принципиально важное, почти государственное значение.
Летом 1883 г. Саратов проездом, кажется с Кавказа, посетил Великий князь Николай Николаевич старший, фельдмаршал и бывший главнокомандующий в Турецкую войну 1877 — 1878 гг.; вместе с ним ехал и сын его Пётр Николаевич.
Недошивин по обыкновению отсутствовал, и мне приходилось встречать и от имени города приветствовать августейших особ. О предстоящем их приезде городское управление было предуведомлено заблаговременно. Тогда же были приняты меры и сделаны распоряжения к достойному и надлежащему приёму высоких гостей. Блюдо, хлеб-соль и прочее, убранство и украшение пароходной пристани, к которой должен был пристать пароход с Великими князьями, сходень с него и т.д., — всё было своевременно заказано, изготовлено и исполнено. Но так как Великий князь должен был приехать в Саратов 18 августа и пересесть на поезд железной дороги только на другой день к вечеру, то надо было озаботиться приготовлением соответствующего помещения.
<…>