о театре Алексея Бородина
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 60, 2023
«Репертуарный театр — сообщество. Актёров прежде всего. Но и цехов, и вообще всех,
кто участвует в общем деле. Не тимуровская команда. Но творческая группа крови
должна совпадать, художественная идея или хотя бы близкое мировоззрение
должно объединять. Слово “сообщество” близко к сопереживанию.
А театр и есть со-переживание, со-чувствие, со-действие»*.
Имя режиссёра Алексея Бородина ассоциируется прежде всего с Российским академическим молодёжным театром, но и сам театр — прежде всего с Бородиным. Это не странно: они вместе уже больше сорока лет. Театр менял имена, Алексей Владимирович ставил спектакли “на стороне” (и то, и другое, справедливости ради, нечасто), но по-настоящему они не расставались. Собственно, и связь их возникла раньше: в студию при Центральном детском театре он мечтал поступить, а потом, учась на втором курсе театроведческого факультета ГИТИСа, проходил здесь практику.
Руководить РАМТом он пришёл в 1980-м. Ему тридцать восемь, за плечами отличное образование (к трём годам на театроведческом прибавились пять — на режиссёрском у Юрия Завадского), скандал, связанный с “формалистической” постановкой в Смоленске и шесть успешных лет в Кировском ТЮЗе. Театру пятьдесят девять, позади много славных имён и замечательных спектаклей, но настроения в коллективе не самые радостные: острое желание перемен, колющее советское общество, растёт и в ЦДТ. Так что энергичный и чуткий к эпохе Бородин появился очень вовремя.
Пройдёт не так много лет, как в дополнение к основной сцене театр откроет Маленькую. Затем ещё одну — Чёрную комнату. Спектакли станут играть и на величественной мраморной лестнице, и в антресольном зальчике над гардеробом, и в трюме, и во дворе. Словом, весь старый московский особняк, приютивший когда-то Михаила Чехова, станет сценической площадкой — не только местом для показа спектаклей, но и пространством возможностей. Здесь будут пробовать всё: жанровые и стилевые ограничения отсутствуют, у художественного руководителя к режиссёру только два требования — наличие таланта и совести.
Открытость новому вовсе не означает побега за модой и услужения зрителю. Бородин строит разговор на равных, с уважением, без скидок на возраст, но с пониманием особенностей своей публики, состоящей из нескольких поколений. Молодёжный — это ведь не только про ориентацию драматического репертуара, не про количество лет среднестатистического посетителя театра или актёра (а в труппе РАМТа всегда много только-только окончивших курс артистов), но и про надежду на будущее и готовность работать, чтобы мечты воплотились, про особый дух — ищущий, жадный до жизни, весёлый, озорной. В самом Бородине, солидном, эрудированном, предпочитающим сложные, а иногда и неудобно-тяжёлые темы для постановок, живёт мальчишка — может быть неслучайно, что он родился в один день с Пушкиным — тоже эрудированным озорником?..
Алексей Владимирович зовёт в театр разных режиссёров: и тех, кто только-только начинает путь в профессии (вспоминается, например, успешный проект “Молодые режиссёры — детям”, отмеченный и “Золотой Маской”), и признанных мастеров (Адольфа Шапиро, Юрия Бутусова, Александра Огарёва). В сезон здесь выпускают десяток спектаклей, о которых готовы рассказать всё дружелюбные кассиры, здесь отважно работают цеха и мастерские, приветливо улыбаются молодые капельдинеры, артисты с удовольствием принимают участие в обширной программе лабораторий, читок, мастер-классов, встреч. Здесь случаются провалы. Горькие разочарования. Ссоры. Но всё это раз за разом преодолевается, потому что Бородин строит этот театр на любви.
***
«Самоирония — одно из главных человеческих качеств. Если её теряешь, то моментально превращаешься в функцию. Иногда говорят, что надо к себе относиться с полным уважением – я просто падаю от этой фразы. Вот и к персонажам надо относиться
с некоторой иронией».
Если говорить обо всех спектаклях, поставленных Алексеем Бородиным, хватит на хорошую книгу. Книгу, впрочем, он уже написал сам и называется она символично — “На берегах утопии”.
Внушительный объём текста Алексея Владимировича никогда не пугал. Главное ведь, чтобы текст был стоящий числа своих страниц. Ещё в 1983 году он поставил дилогию “Отверженные” по роману Виктора Гюго, а четверть века спустя — трилогию “Берег утопии” Тома Стоппарда. Но если первый спектакль играли два вечера подряд, то стоппардовское путешествие по русской истории длилось почти всю субботу: начинали в полдень, заканчивали ближе к полуночи.
“Берег”, может быть, даже против желания самого постановщика, стал своеобразным художественном манифестом театра Бородина, провозглашающем его главные режиссёрские принципы. Разнообразие философских идей, социальные потрясения, формирование идеологий — всё это было очень важно, и не терялось на фоне хитрого сплетения личных отношений многочисленных персонажей. Но в центре Истории всегда оставался человек. Спектакль был трогателен, а иногда и мелодраматичен, но моментами по-настоящему трагичен.
Бородин не просто смог поднять громаду стоппардовского текста, он услышал ту особенную ироническую интонацию драматурга, на которую нанизаны имена и события. Поэтому это был не просто общественно значимый, это был увлекательный спектакль, интерес к которому, несмотря на непривычность формы и содержания, держался долгие годы. Зрители чаёвничали в антрактах, угощались сушками и яблоками, обсуждали увиденное и спорили о нём с теми, кого зачастую не знали до этого дня, но кто оказался на соседних креслах в зале. В эти субботы пришедшие в РАМТ не только перемещались по девятнадцатому веку вместе с Белинским, Бакуниным и Герценом, но и находили единомышленников, обретали близких людей, становились верными друзьями театра.
Сценографию, как и в “Отверженных”, придумал Станислав Бенедиктов, знакомый с Бородиным ещё по студенческим временам и постоянный его соавтор в Кировском ТЮЗе. Он, как всегда, работал в лаконичной манере, не выстраивал дворянских гнёзд, давал лишь два-три выразительных штриха, но таких, по которым сразу многое становилось понятно. В этих сдержанных декорациях в деревянных тонах цветной каруселью кружили костюмы — пышные платья, элегантные фраки, брюки, пиджаки и шляпки, шляпки, шляпки… (костюмы Бенедиктов создал вместе с художницами Натальей Войновой и Ольгой Поликарповой).
После выпуска “Берега Утопии”, стало очевидно, что труппа РАМТа — одна из сильнейших. И если то, что горячему, темпераментному неврастенику и умнице Евгению Редько Бородин отдал неистового Виссариона Белинского, было решением очевидным, то доверие молодому поколению, хотя и уже известному некоторыми удачами, кое у кого вызывало сомнения. В молодом Илье Исаеве режиссёр увидел Герцена — и удивительно даже, как он, с напылённой на волосы сединой, грузно развалившись в кресле, мог предаваться сентиментальным воспоминаниям или задумчиво вглядываться в чёрную пустоту за сценой — и глаз от него нельзя было оторвать, а слова его сложных монологов ловились с жадностью. В Степане Морозове — красавце с голубыми глазами и непослушными вихрами кудрей — Бородин угадал независимого, бурного, решительного, но беззащитного, наивного, нежного Михаила Бакунина. Он весь был размах, весь нараспашку. Кажется, в этого анархиста немножко влюблялись зрители — вне зависимости от своих политических убеждений. Уютно-обаятельным вышел Николай Огарёв у Алексея Розина, изумительно точно Александр Устюгов играл деликатного Тургенева, прекрасны были преданные и страстные жёны революционеров в исполнении Рамили Искандер и Нелли Уваровой.
Все эти и многие другие яркие актёрские индивидуальности образовали безупречный ансамбль, где никто никого не перекрикивал и не пытался оттянуть внимание. Бородин выстраивал между персонажами сложные отношения, тщательно, скурпулёзно разбирая нюансы, но при этом оставлял артистам свободу — и раз от раза, в зависимости от тех почти неуловимых, но всегда присутствующих внешних и внутренних обстоятельств, спектакль менялся.
Долгие часы, в течение которых герои “Берега Утопии” ошибались, ругались, разочаровывались, в финале оборачивались “счастливой минутой” — мгновением гармонии и счастья, покоя на море — прежде чем корабль продолжит путь к этой недостижимой стране.
***
«Режиссура — особый способ существования, вид творческого взгляда на жизнь,
она создаёт на сцене новую реальность. Когда всё благополучно, мы должны
чувствовать неблагополучие. И наоборот».
Если, подобно Станиславскому, рассортировавшему ранние постановки МХТ на группы, попробовать классифицировать спектакли Бородина, то “Берег Утопии” можно отнести к общественно-политической линии. Рядом — “Нюрнберг” Эбби Манна (2014) и “Демократия” Майкла Фрейна (2016). Оба спектакля посвящены немецким сюжетам ХХ века: суду над нацистами и непростому положению, в которое попал канцлер Вилли Брандт. Оба говорят о непомерных амбициях власть имущих, о сведении счётов, о цене справедливости, о конформизме, несоотносимости целей и средств, о пресловутом “человеческом факторе” и его роли в истории. О том же — пусть совсем другими словами — и спектакль “Последние дни”, сложно сочинённый Бородиным из текстов Пушкина, Булгакова и Акунина в 2018 году.
Мало какой российский театр уделяет общественно-историческим проблемам столько времени, сколько РАМТ — при том, что Бородин уже давно почти не работает с современной отечественной литературой. Исключением стал спектакль “Душа моя Павел”, поставленный по роману Алексея Варламова (стоит отметить, что прекрасную инсценировку сделала Полина Бабушкина). Здесь режиссёра не столько волнуют глобальные социальные процессы, сколько тема взросления, процесс формирования личности, поддающейся или противостоящей окружающей среде. Главный герой, сыгранный Даниилом Шперлингом скромный студент из закрытого городка, поступивший в МГУ, противоречив и не так прост, как кажется на первый взгляд. Но безоговорочную симпатию — режиссёра и зрителя — вызывает его желание не только отстаивать своё мнение, но и прислушиваться к чужому. Бородин прекрасно понимает, что эта редкая способность героя всегда очень нужна обществу, а в премьерные дни апреля 2022 года — может быть, нужнее всего.
***
«Нельзя уставать заново влюбляться, восторгаться, восхищаться, открывать друг друга.
Не только в актёрской профессии. Это нужно ради того, чтобы жить. Тот, кто
не успокаивается, тот живёт полноценно».
Работает Бородин и с русской классикой — однако необходимо сделать оговорку: ему “статус” текста не так важен, в конце концов, не это же определяет его ценность — актуальное звучание можно найти в пьесе XVIII века и не найти в той, что написана вчера.
Зрителей “Вишнёвого сада” (2004) режиссёр посадил рядом с героями спектакля — на сцене. Чеховская комедия получилась лёгкой и ясной, лепестками отцветающей черёмухи летали реплики, блестели молодые улыбки. Но лето уходило, комедия задыхалась от духоты, и Раневская (Лариса Гребенщикова) в тревожном красном платье на глазах старела, угасала, и вместе с ней старился весь этот шумный, радостный мир… Но даже там, в этой горькой чеховской притче Бородин находил именно что комедию. Режиссёр, обнажая все недостатки жителей и гостей усадьбы, относился к ним без цинизма и снобизма, наоборот — в спектакле была нежность ко всем этим непутёвым людям: энергичному, но ранимому грубияну Лопахину (Илья Исаев), нервному и вспыльчивому Епиходову (Евгений Редько), закомлексованому Пете (Пётр Красилов).
Не было высокомерия и насмешливости и там, где их действительно часто приходится видеть — в грибоедовском “Горе от ума” (2021). В белом пространстве, почти вовсе лишённом декораций и бутафории, были обнажены, оголены чувства, мысли, душевные движения персонажей. Актёры на пустой и огромной сцене казались одинокими, а Чацкий (Максим Керин) и вовсе выглядел героем совершенно байнорическим, которого злила не столько всеобщее бессмысленное пустомольство и суматошная мелочность, сколько ненавистен ему был мир, в котором эта суетливость становится самой удобной формой существования.
Решение образа Чацкого — всегда диагноз эпохи. К требованиям времени Бородин всегда прислушивался, хотя за модой и не гнался. В момент огромной популярности Бориса Акунина в РАМТе появился свой “Эраст Фандорин” (2002) — умный молодой сыщик, ответственный, хотя во многом в силу неопытности легкомысленный. Тогда его играл Пётр Красилов, чья известность благодаря сериальной карьере чрезвычайно быстро росла. Но не она определила артиста на эту роль. Была в Красилове — ладном, русоволосом, симпатичном — и лёгкость, и грусть, и обаяние невинности. Сейчас Эраста всё чаще играет Михаил Шкловский — его детектив немного другой: бойкий, внимательный, с чрезвычайно пристальным взглядом.
Чуть позже Бородин поставил ещё два спектакля по Акунину — развилку одной и той же истории: “Инь и Ян” — белую и чёрную версии. Фандорин (играет его Алексей Весёлкин) старше, опытнее, но по-прежнему лишён цинизма и всё также любит людей.
Потом Алексей Владимирович почувствовал, что РАМТу не хватает музыкального спектакля и поставил спектакль “Алые паруса” по трогательной повести Александра Грина. Артисты с увлечением поют песни, сочинённые Максимом Дунаевским, Ассоль (Александра Розовская/Рамиля Искандер) дожидается
своего Грея, а в финале огромные алые паруса тянутся со сцены — над головами замерших от красоты зрителей — через весь зал. Как здесь не поверить, что все, даже самые запутанные и тяжёлые сюжеты кончаются счастьем?..
***
«В ЦДТ заходили греться военные, которые дежурили на панихидах в Колонном зале.
Сидели на роскошной лестнице в фойе плотными рядами. Однажды я репетировал, ушёл
из зала на сцену, повернулся, чтобы опять пойти в зал, и вижу полный зал молодых военных».
Спектакли Бородина, несмотря на серьёзность предлагаемых им для размышления и разговора тем, вовсе не мрачные и не скучные. Он виртуозно работает с объёмом сценического пространства, с большим числом персонажей и актёрами разных школ. Он воспитал несколько курсов артистов, которые сейчас успешно играют на самых разных сценах — и в его блестящей труппе тоже не теряются. Он прислушивается к движению времени вдоль стен театра. Ведь из окон его РАМТа в иные дни можно увидеть не только великолепные архитектурные памятники, фонтан, зелёный шумный сквер, блестящие купола церкви, панно Врубеля, но и ряды автозаков и колонны полицейских, на всякий случай стерегущих граждан во время массовых гуляний. И это сочетание красоты и жестокости, незыблемого порядка и надежды на лучшее, наверное, и делает РАМТ Алексея Бородина таким живым местом.
А он сам искренне верит и умеет убедить тех, кто приходит на его спектакли: театр — лучший из миров, потому что только в нём и возможна — пусть на два мгновения сценического времени — утопия.
* Курсивом — цитаты из книги А.В. Бородина «На берегах утопии.Разговоры о театре». М., Corpus, 2017
© Текст: Зоя Бороздинова