«Вестник Европы», 1910 г.
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 60, 2023
1910 г.
«Пять лет прошло уже со времени поражения русских войск под Мукденом.
Легкомысленно предпринятая кампания на Дальнем Востоке была окончательно проиграна в страшных февральских боях 1905 года; позднейшая морская катастрофа при Цусиме была только бесплодным дополнением к общей картине колоссального разгрома, выпавшего на долю России.
Во всей новейшей истории не было, кажется, войны более безотрадной и мучительной. Она обрушилась на русский народ как непонятное и неожиданное бедствие, которое пытались объяснить лишь необычайною дерзостью врага. Начатая уверенность же в неминуемой победе, она самого начала и до конца, в течение полутора года, состояла из сплошного ряда систематических и отчасти позорных неудач. Все ужасы имели какой-то безнадежный характер, величайшие жертвы приносились как бы с намерением сделать их напрасными.
… Многое в ходе военных событий оставалось и поныне остается загадочным. Теперь уже хорошо известно, что 26 января 1904 года накануне внезапного ночного нападения японских миноносцев на русский флот в Порт-Артуре была послана из Петербурга адмиралу Алексееву телеграмма, представлявшая ему, при известных условиях, напасть на японцев, «не дожидаясь первого выстрела с их стороны»; поэтому названный адмирал, усердно доказывавший в своих депешах необходимость крутых мер против Японии, должен был, по крайней мере, держать свой флот наготове для немедленных военных действий. Между тем, наши лучшие броненосцы оказались беззащитными в роковую ночь на 27 января, когда уже был официально объявлен разрыв с Японией. Это поразительное обстоятельство не было расследовано в свое время, и потери, понесенные флотом до начала войны, не помешали адмиралу Алексееву еще несколько времени играть роль полновластного распорядителя наших вооруженных сил на Дальнем Востоке.
В апреле 1904-го года беспрепятственно состоялась высадка японской армии на восточном побережье Ляодунского полуострова, при отсутствии всяких попыток противодействия со стороны русских военных властей; около того же времени произошла первая битва на суше, под Тюренченом, где впервые проявилось стремление наших командиров пассивно подчиняться инициативе неприятеля и следовать его планам, оказываясь слабее японцев в каждом данном пункте боя. С тех пор крупные и мелкие поражения повторялись одно за другим, с убийственным однообразием по одному и тому же шаблону: противнику давали бить нашу армию по частям, в неподвижных позициях и окопах, причем все атаки успешно отражались, в ожидании заключительного обходного движения японцев, которое неизменно вызывало с нашей стороны приказ об отступлении.
Все расчеты и распоряжения начальствующих были направлены к тому, чтобы дать войскам возможность доказать свое геройство и самоотвержение, выдержать известное число сокрушительных атак и затем оставить, с истреблением заготовленных интендантских запасов.
… Тяжкий кровавый опыт не оказал ни малейшего влияния на тактику и самоуверенность главнокомандующего и его главного штаба. Хотя подвластные ему военные силы были разделены на три отдельные армии, но они не могли проявить никакой инициативы и должны были слепо подчиняться традициям бюрократического формализма.
… Когда все было готово со стороны японцев, настал решительный момент битвы под Мукденом. По обыкновению, наши войска мужественно отражали японские атаки в продолжение одиннадцати дней, а на двенадцатый подвергнулись обходу и разгрому. Русская главная квартира предвидела возможность отступления, но тем не менее заготовила в Мукдене и его окрестностях такие склады провианта, железнодорожных и иных принадлежностей, как будто не подлежало никакому сомнению, что мы крепко водворимся в этой части Манчжурии. Отступление сопровождалось полным расстройством армии и частью переходило в беспорядочное бегство; многомиллионные запасы уничтожались огнем, а другие достались неприятелю. (с. 309)
«Это была уже не отдельная потерянная битва, — как справедливо заметил известный военный критик, немецкий полковник Гетке, — а полное крушение. В этом страшном поражении пострадало нечто большее, чем войско — целая система получила здесь смертельный удар. И здесь, как некогда под Иеной, и позднее, при Седане, всемирная история произнесла свой неподкупный, безошибочный приговор».
… Даже после Мукдена и Цусимы нашлись люди, готовые верить и утверждать, что русские войска, удрученные постоянными неудачами и явной несостоятельностью своих вождей, могли бы еще одержать победу в случае продолжения войны при том же военно-бюрократическом режиме.
…А впоследствии, создавались и усердно разрабатывались легенды о том, что нашим поражениям способствовала революционная пропаганда, проникшая в армию, и что виновниками их являются деятели освободительного движения, забастовщики и разные инородцы.
Нет: серые массы войска терпеливо и смиренно умирали в безнадежных битвах, среди растерянности и небрежности распорядителей, и если что-либо подрывало дух армии, то лишь сознание бесплодности жертв.
В ночь на 19 февраля… запылали огненным заревом склады, старательно и на много верст освещавшие войска второй армии, совершавшей в это время опасный фланговый марш для занятия позиций западнее Мукдена. Это бессмысленное нагромождение богатейших складов в центре предстоящего боя, это освещение пути отступавшей русской армии колоссальным пожаром наших военных запасов…
Наша последняя война представляет много таких типичных черт, каких не встречается, кажется, ни в одном государстве.
…Когда наступает великое народное бедствие, требующее напряжения и жертв, то обязательно прежде всего соблюдать расчетливость и обдумать в действиях, у нас же происходило наоборот.
Вслед за войсками на Дальний Восток полился золотой дождь без меры и счета. Военным сановникам назначаются неслыханные оклады, о каких и не мечтал Мольтке. Образуются целые армии штабных офицеров всякого ранга 6ез определенных функций… Дух хищения и карьеризма проявляется в самых циничных формах… Чисто формальное отношение к своим обязанностям преобладает в большинстве командного состава; подавление всякой личной инициативы и самодеятельности является общим правилом.
Мертвящее бюрократическое начало принесло для армии те же плоды, как и для других отраслей государственного управления и хозяйства». (с. 311)
Система, заглушающая жизнь и подрывающая корни народной силы и энергии, далеко еще не потеряла своего господства. За эту систему общей придавленности и бесправия горячо стоят так называемые патриоты и националисты, признающую ее по-прежнему спасительной для государства.
…Пять лет тому назад, когда в «Вестнике Европы» была напечатана статья «Тяжелые уроки» (март 1905 г.), автор получил по почте письмо командира 10-го корпуса действующей армии в Манчжурии генерала Церпицкого, чрезвычайно интересное письмо, написанное под свежим впечатлением страшных разочарований японской войны.
Письма покойного генерала показывают, что он понимал значение пережитых военных ударов как истинный патриот, думающий о пользе и будущности всего государства и народа.
Далее следует письмо:
«М.Г. с чувством глубокого уважения и благодарности я прочитал вашу глубоко верную и правдивую статью… вы совершенно верно говорите, что за целый год войны не выдвинулось ни одного имени. Но спрашивается: откуда могли бы взяться в нашей армии эти имена? Генералы не валятся с неба, они есть продукт армии, они есть плоть и кровь ея.
Наша армия, благодаря давно установившемуся в ней совершенно бессмысленному и вредному для дела бюрократическому режиму, перестала давать хороших полевых генералов, но зато давала в изобилии генералов-чиновников, с которыми побеждать неприятеля нельзя.
На почве бюрократизма в нашей армии прочно свили себе гнездо протекционизм и фаворитизм.
Бывшие кавалергарды, конногвардейцы, преображенцы и прочие всегда могли получить высшие ответственные должности, несмотря на свою дряхлость, неспособность и полную отсталость.
…Старых, неспособных и дряхлых много, корпусных командиров и даже начальников дивизий. Наша армия, благодаря установившемуся в ней бюрократическому режиму, обратилась в огромную толпу рабов, а известно, что из рабов не выходит львов и орлов. Воинская дисциплина в нашей армии заменилась угодничеством.
Во вверенном мне корпусе 89 % неграмотных. Это в ХХ столетии!
Японские солдаты все грамотны, свободно читают топографические карты, умеют начертить на бумаге схему и пр. В нашей армии и офицеры-то это дело знают нетвердо. На все вопросы, предлагаемые офицерам и солдатам нашей армии, всегда получаешь один ответ: «не могу знать». Ответ этот есть результат невежества, тупоумия и полного равнодушия ко всему.
…Что касается до войны, то она глубоко непопулярна среди народа, понимающего всю несправедливость того, что мы ворвались в край, куда нас никто не звал, и не просил, и при том в то время, когда у нас у самих было много своего дела.
Народ понимает, что мы бросили в этот край миллионы народных денег, в то время как российский народ постоянно почти голодает, когда он невежественен, неграмотен и нищ от недостатка средств для его образования, от неудовлетворительности дорог, от больших пошлин на предметы первой необходимости.…Пишу вам для того, чтобы по возможности посвятить вас в наше положение. На днях ожидается жестокий бой. Разумеется только, это не может быть напечатано… Второе письмо, без даты, было получено в августе.
«Милостивый государь, простите, что я пишу вам карандашом. Я совсем болен. Был ранен 25 февраля в ногу навылет в 1 час дня, а первую перевязку мне сделали в 8 ч. вечера. Кроме того, я был два раза сильно контужен в голову, оба раза меня замертво выносили на перевязочный пункт, но я, оправившись, возвращался… Я ослабел, похудел, постоянно впадаю в обморочное состояние, но поста своего не оставляю, потому что стыдно.
Многие генералы, в особенности генерального штаба, уже уехали по болезни или для свидания со своими женами. Лучше умереть, чем сделать это.
… Не говорю, чтобы все были никуда не годны — есть много истинных героев как среди офицеров, так и среди солдат.
© Текст: »Вестник Европы»