Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 60, 2023
31.8.22
ГЛАВНОЕ ДЕЛО М.С.ГОРБАЧЕВА
Он принес свободу. Он разрушил. Он раскрепостил. Отменил цензуру. Возвестил о начале новой эры. Устроил резню в Вильнюсе и не только. Даже паленой водкой народ отравил, все он.
Как бы и добавить нечего. Но что, если раздвинуть даже рамки такого громадного явления, как Горбачев, посмотреть на него под углом страны, которую он якобы развалил? Она вовсе не была вековечной, неизменной русской державой-деревней, в которой Брежнев плавно перетекал в Андропова, Андропов в Черненко, Черненко в Гришина или в Кунаева, и все стояло стабильно, прочно, мирно, хоть и с отдельными недостатками. Где-то шла война в Афганистане, и еще долго бы шла, студенты сдавали историю КПСС под портретом Ленина, на предприятиях на радость трудящихся распределялись продуктовые заказы, телевизор вещал о трудовых и спортивных победах, праздновались всенародные выборы блока коммунистов и беспартийных, а подо всем этим, никому особенно не мешая, шуршал самиздат…, как тут на всеобщую беду откуда ни возьмись явился Горбачев, и…
Ну, если быть точным, совсем не так, чтобы «откуда ни возьмись». Горбачев явился из недр партийного аппарата, и больше ниоткуда и не мог явиться. Но ведь «Бог даже из камней сих может сотворить детей Аврааму». Более того, в самом аппарате такое явление было уже заложено изначально. Как, впрочем, и Хрущева, на месте которого мог быть и Берия или еще кто.
Ибо та система утопической, идеологической одержимости, на которой Ленин и партия построили наш СССР, содержала в себе противовес. Отмена свободы печати в декабре 1917 уже несла отдаленное обещание гласности. Гулаг, построенный для того, чтобы сделать эту систему железобетонной, вынашивал перестройку, которая систему взорвет. Страну развалили Ленин и Сталин, воздвигнув то, чему суждено было рухнуть, а уж потом ее подтолкнул Горбачев, что я все время повторяю неслышным своим голосом. Они, отцы-основатели, подложили под нее мину замедленного действия, сделали ее невозможной для вольного дыхания, которое в конце концов пробивает даже железобетон. Сам государствообразующий миф давно развеялся, из него ушли живые соки, он стоял, как сухое дерево без корней и еще долго мог бы стоять, но даже несильного ветра было достаточно, чтобы его повалить. В хоре плакальщиков по разваленной стране лежит подспудное убеждение, что если ее хорошенько подморозить, как призывал Леонтьев, то лед уже никогда не растает. Что рабство бывает вечным. Да, в прошлом бывало, но в наше столетие уже нет.
Как и сегодня, восстановление империи ракетами и пропагандой чревато как раз неизбежным — сроков никто не знает — ее развалом.
Среди всех деяний Горбачева, добрых, но были и злые, которые всем известны, я вспоминаю главное, которое никто, кажется, не заметил. Это освобождение, начиная с января 1987 года, всех узников совести, посаженных по 190 и 70 статье, пробитое им через Политбюро и, вероятно, не без труда. Всего-то человек триста, имен которых почти никто не знал. Имен не знал, но слухом почуял, раз чужую совесть освободили, то и наша, трехсот миллионов, совесть теперь может, озираясь, потихонечку выползать из каморки. И начать говорить во всеуслышание… почти все. Нет, вчера было почти, а сегодня уже просто все. И сорвалась лавина. Уж как она падала, на кого, как пытались ее затормозить, уже другой разговор. Но сорвалась.
«Видный государственный и партийный деятель». От таких стилистических оборотов человек моего поколения и опыта сразу ощущает в горле комок тошноты. Но в данном случае, что более всего удивительно, «деятель» был действительно добрым, живым, открытым человеком, чудом сохранившимся в аппарате. Он повернул ход истории, но то, что он повернул, вернулось на свои места. Он умер, увидев разрушенным все, что в свое время создал. Но это вовсе не значит, что разрушенным навсегда.
У меня перед ним личный долг. В 1987 году меня должны были точно посадить, на этом настаивала тетка-следователь Леонтьева, которая вела дело моего друга Феликса Светова, арестованного в январе 1985 года. После Феликса следующая очередь была моя. Но вот оно только подышало холодом в спину и ушло. Сдуло горбачевским дыханием.
«О всем благодарите». Не гневите Бога неблагодарностью.
Царство Небесное тебе, Михаил! И моя молитва.
3.9.22
ПРОВОЖАЯ М.С. ГОРБАЧЕВА
В 1974 году А.И.Солженицын в коллективном сборнике «Из-под глыб» опубликовал статью «На возврате дыхания и сознания». Возврат совершался в пробуждении вольной, оппозиционной мысли, вестью о которой и явился сам сборник. После публикации издательством ИМКА-ПРЕСС в Париже одна-две сотни этой книги попала в Россию, в основном в Москву, где были иностранные посольства и работали дипломатические каналы.
То, чего Солженицын никак не допускал, что инициатива такого возврата могла исходить от Генерального Секретаря ЦК КПСС. Для него, как и многих других героев сопротивления, такое было немыслимо. И, в общем, немыслимым и осталось. «Из Назарета может ли быть что доброе»? Горбачев имел врожденный порок — явиться на свет коммунистом. Его продолжали ругать за это, когда коммунистом он уже быть перестал. Среди этих критиков был когда-то и я, о чем, уже не рискуя, писал в «Русской мысли».
В 70-е годы, если не раньше, диссиденты по почину А.Есенина-Вольпина выдвинули лозунг: Власть, соблюдай собственную конституцию! Это не спасало от арестов, но юридически звучало почти безупречно. Горбачев пошел, о том не догадываясь, фактически по тому же пути. Он решил соблюдать смысл слов, на которых строилась и которыми обманывала граждан система. Он перешагнул — не думаю, что вполне сознательно — сквозь стену двоемыслия. Не до конца перешагнул, но все же. Он взял ключевые слова режима: свобода слова и совести, выборы, демократизация и прочее и прочее, и вдруг на глазах у всех стал обращаться с ними в их первоначальном значении. Ведь невозможно сравнить торжественные обещания Конституции 1936 года, а там все это было с избытком, с теми же словами в устах Горбачева и прорабов перестройки. И пустые слова наполнились содержанием и как-то заработали. Даже двусмысленное их употребление в духе Конституций 1936 и 1977 годов и в общечеловеческом, словарном, развалило систему.
Развал, как пишут, был ужасен. Но те, кто провожает этим ужасом Горбачева к могиле, пусть ответят, какие именно его инициативы привели к развалу страны? Конкретно, пошагово. Но они не ответят. Многие не знают, другие не помнят, третьи и помнят, и знают, но именно потому и не ответят. Ведь если все это перечислять (первые полусвободные выборы, публичные дебаты, снятие ограничений со всех религий, открытие границ, отмена цензуры, появление кооперативов и т.д), то пришлось бы признать, что яд для системы просочился именно оттуда. Что как хорошо, мирно и славно жить в тоталитарном государстве: была работа, скромный доход, заслуженный отдых, а если кого и сажали, так ведь не нас. А то, что от рук этого государства многие миллионы когда-то погибли, так то история, давно было и сильно преувеличено…
Да не нужны нам ваши свободы, но прямо признаваться в этом мало кому хочется. Свободы хороши в виде конституционных мумий, пусть они там в музее красуются, главное не принимать их за живых. Кому они живые нужны? Разве что за рубеж съездить, так можно и обойтись. Но кто в этом признается? Заболтают. Один из способов забалтывания — сугубо благочестивый; свобода только в душе, где борьба со страстями, а с мирскими делами начальство и без нас разберется.
История не пощадила Горбачева. Никто не знает, кто отдал приказ о резне в Вильнюсе и в Тбилиси, документов о том нет, но раз он был во главе страны, повесили на него. Возможно, и справедливо. Что касается экономического коллапса, то при переходе плановой, уже рушащейся экономики, где подобного не случалось? В Польше при шоковой терапии Бальцеровича, в Молдове, где треть населения переместилась на Запад, в Украины, откуда уехали миллионы (из России гораздо меньше), в странах Балтии… Не забуду слов одного эстонского министра: «Зимой мне только в машине тепло, когда еду на работу. А дома холодно, и в министерстве терплю». Даже и в Восточной части Германии при всей массированной помощи Западной. (Помню Гамбург в 1993 году, где на каждом шагу встречались нищие из бывшей ГДР, не старушки-пенсионерки, но здоровые и молодые). Хуже всех пришлось, кажется, Грузии Гамсахурдиа-Шеварнадзе, в советские времена самой благополучной и коррумпированной из республик. Зарплата в пересчете могла быть 5 долларов и меньше. «Представь себе, — сказал мне тогда один знакомый, — у нас из магазинов исчезло даже вино. Наверное, со времен Адама в Грузии не бывало такого». А в горбачевской России экономическое увядание выступило еще ярче, когда со старением стали бороться омолаживанием в системе все того же социалистического хозяйства. Но стоило разве такое хозяйство и заводить? Может, тот ужас пришел не в 1987 году, а был запрограммирован 70-ю годами ранее?
Очень понять могу патриотов сильной руки, герольдов несвободы, ликования о том, что мы все, как один, кроме нескольких отщепенцев. Читаешь и просто слышишь подспудный рев, пробивающийся через пафосные обличения: не нужны нам ваши права; нам с одним хозяином было и есть хорошо. Строг, но ведь как справедлив, прямо отец родной. Так и скажите. Не наступайте на горло собственной песне. Ругая неуклюжего реформатора, не прячьтесь за критикой неумелости, не стесняйтесь выговорить то, что рвется из вашей груди…
«К свободе призваны вы, братья…»
Суть же — в духовной основе, стоящей за людьми и событиями. Можно сему не верить, но здесь стою и не могу иначе. Мне совершенно ясно, не интеллектуально даже, но внутренне, экзистенциально, что вся история Советского Союза была игралищем запредельных сил, вселившихся в якобы научный пропагандистский миф. Марксистско-ленинская оболочка его — лишь поверхность. Миф извергся как лава (или «пассионарность», если хотите) из жерла подземного вулкана, разлился по шестой части земли, заразил чуть ли не полпланеты своей религией, прокатился как цунами, выбрасывая на поверхность тысячи заводов и колхозов, сметая миллионы жизней, а потом просто сам по себе остыл, растворился, устроился перед телевизором, чтобы смотреть заказанную им программу. Это превращение происходило на моих глазах, в опыте поколения, родившегося при Сталине, я помню все. Для поколения предыдущего все было еще очень всерьез, а вот для следующего уже трудней было представить, что это была действительно вера (пусть и лже-вера) в какое-то необыкновенное будущее, которое постепенно заменялось — говорю о лояльных граждан — патриотическим набором, включавшим Великий Октябрь, справедливость социалистического строя, вражеское окружение. Но вот сама вера, уходящая за горизонт, гасла, мелела, таяла и заменить ее было нечем.
А со следующим поколением, даже с тем же набором, история их страны свелась к перетягиванию канатов между политиками, к их славным или мерзким личностям и деяниям. Вера, устремленная вдаль, ради которой якобы все затевалось и совершалось, просто забывалась, списывалась со счетов как небывшая. Небывшей она воспринимается и до сих пор. Вместе с тем она была очень бывшей, когда творила историю, не только волей Сталина, но и руками и сердцами двух бесчисленных Павликов, Корчагина и Морозова. Один из них стал фанатичным следователем, свято верующим в то, что показания, выбитые им на допросе, и есть самая распоследняя правда, потом в воронку этой «правды» и угодившим; другой, возмужав, возглавил колонну честных доносчиков, уверенных, что служит наисветлейшему будущему и начальству. Но будущее принадлежит времени, время пришло и прошло, будущее наступило, что было делать старцам-Павликам, тем, кто выжил? Они и сами не могут понять, что это с ними в юности было. Погромщики церквей, они смиренно стоят теперь с пасхальными свечечками, и я, окажись рядом, не откажу им подать огонечку.
Они не стали диссидентами (хотя некоторые и приблизились к ним в душе), но где некогда пламеневший в них, персональных пенсионерах, пламень, где надежда, переходящая в гарантию, где готовность идти на жертвы, подставляя себя и убивая других. Так сталинское железное время вместе со всеми Павликами и их эпохой перетекает в перестроечно-горбачевское. Одержимость, не личная, но коллективная, определявшая историю страны, вместе со страной уходит в песок. Жить под одной общеобязательной идеологией обещанного счастья всего человечества и приносить ради него неисчислимые кровавые жертвы или оправдывать их — не одержимость разве?
Оба вождя действовали, в сущности, по имманентной логике системы, которая в начальный ее период должна была крепнуть, наливаться силой, набухая выпитой ею кровью, и она «заказывает» Сталина. Но вот пришла ей пора умирать, и она приглашает Горбачева. Он хочет спасти ее путем омолаживающих процедур, средствами «общечеловеческих ценностей», но все идет почему-то вопреки его намерениям. Мифо-державный организм износился. Ведь и Хрущев когда-то не из человеколюбия пошел на десталинизацию (на его месте мог быть и Берия, сама как бы квинтэссенция сталинизма), но следуя той же логике спасения системы. Ибо не лидеры в конечном счете, как бы ни были они могущественны, целиком определяли ее собой, но внутренние законы развития мифа. Одного из них с его 30-летним правлением я не могу даже воспринимать как человека; скорее уже как удава, не вполне отдающего себе отчет в смертельном сокращении своих ломающих кости мышц. Горбачев же лично вызывает у меня только уважение и сочувствие, но каждый из них, как и другие вожди, как и миллионы людей, выполняли свою историческую миссию, находясь внутри режима одержимости, если угодно, долгого коллективного помешательства. Это не значит, что Сталин или Берия болели им лично. Они просто находились в этом идеологическом потоке энергии или урагане ее, оставаясь прагматиками, циниками, гедонистами.
На начальном этапе держава на одержимости строилась, на последнем — от нее выздоравливала. Пассионарность иссякла, но государственная форма ее держалась, как ни в чем ни бывало. Они не могли не вступить в противоречие, которое было обречено стать фатальным для всей постройки. На месте страны как религии, пародирующей христианство, стоял теперь лишь сухой остов, скелет без мышц. Система пыталась нарастить их, демонтируя свою основу, перестраивалась во имя забытых уже пассионарных идеалов. Однако никакой мирный демонтаж такого режима и не мог происходить иначе, как сверху, как изнутри; антигорбачевцы слева так и не могут этого понять.
На месте Сталина можно представить себе другого, подобного (хоть исчадия Троцкого, Робеспьера, Дзержинского, Бонапарта-Тухачевского, ледяного Молотова, врага народа Косиора… с индивидуальными особенностями каждого, разумеется), как и в роли Горбачева, кого-то еще, потому что идеология, руководящая роль партии и прочее, то, что воспринимали как условность, не может править, окаменев навсегда. Миф рождается как живой, растет, крепнет, застаивается, умирает. И кто-то должен был этот сухой остов плечом подтолкнуть, надеясь, что он заработает, задвигается, рванет вперед, а он взял, зашатался и рухнул. Это только марксисты-ленинцы, исповедуя вечное изменение мира по диалектике, да и мы, православные, взирающие на высокие звезды, всегда уверены, что историю можно застолбить на одной неподвижной точке.
Разве что на месте Ленина трудно вообразить кого-то еще. Он был по-настоящему классический одержимый с развернутой программой утопического безумия, которым инфицировал всю страну. Но на срок только одной человеческой жизни.
Странно, учение поменялось радикально, а одержимость притаилась. Ну как, не впав в помешательство, при всей его рациональности, можно согласиться с физическим уничтожением соседней страны, с которой столько связано и переплетено? Да и вообще любой страны? Объясните, как?
А вот как. Из темного погреба коллективной души вызывается знакомый комплект идей-эмоций,
которые в прошлом держали и несли в себе советскую систему, как то: светлая цель за горизонтом, враждебное окружение, никогда не дремлющее и желающее погубить, демонизация врага, изведенного из недр подсознательного, сплочение вокруг лидера, который не бывает неправ, вера, что мы можем творить только добро, ибо мы сами — несомненно хорошие люди, и даже обязательный упор на сострадании угнетенным братьям (рабочему классу при капитализме, сейчас — Донбассу и братьям по русскоязычию), которое служит эмоциональной подпиткой. Добавим преследование национал-предателей, пятой колонны, включение Церкви, даже и преследуемой в прошлом, в работу нужной политики, что происходит сегодня в масштабе всей страны. Эта программа вкладывается в хорошо смазанную, жирную пропагандистскую машину, и она будет крутиться до тех пор, пока раны от войны не станут слишком сильно болеть и гноиться.
Чем бы все ни кончилось, даже полной военной победой сего «антихристова добра», такая победа не может быть навеки. И она развалится, и падение ее будет великое. Всем станет стыдно, как стало не по себе и многим столетним Павликам. Другая перестройка наступит, и новая гласность прорежется. Но и бесы опять затаятся. Пока не найдут новую роль и рабочую форму. Ею, в том числе, может быть и ненависть побежденных, которая рано или поздно прорвется. Да еще как.
А кому угодно верить, что Господь сошел однажды на землю Израиля, чтобы сделать Россию оплотом традиционных ценностей и танкостроения, покорив под нозе ея всякого врага и супостата, тут, ну что возразишь?
© Текст: Протоиерей Владимир Зелинский