Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 60, 2023
«ВЕЛИКИЙ ОПЫТ» ТОВАРИЩА СТАЛИНА
В феврале–марте 37-го прошел, наверное, самый знаменитый — десятидневный! — пленум ЦК ВКП(б), с которого, считается, стартовал «Большой террор».
Впрочем, почему —«знаменитый»? Огромную стенограмму этого пленума не просто сразу засекретили (как и все, что из партии исходило): примерно треть заседаний (самая яркая — «бухаринская») — в официальную стенограмму не попала вообще, как не было ее; даже в «для своих», в занумерованный, распространяемый только среди членов ЦК, отчет. И извлекли стенограмму из партийного архива только спустя более чем полстолетия, в другой стране — в новой России. В журнале «Вопросы истории» — не самом, признаться, распространенном — в двадцати шести (!) номерах (в 1993-м, 1994-м и 1995-м). Без комментариев, без оценок.
Полностью, одним изданием — к сожалению, нет до сих пор.
С другой стороны, действительно: хвалиться абсолютно нечем, как ни вертись, как кого ни выгораживай. Не было на пленуме — ни среди побежденных, ни среди, тем более, победителей — светлых лиц, мужественных поступков или (хотя бы) речей. А собралась — вся власть, какая была в стране на тот момент. Государственная, судебная, военная.
Перепуганные люди, возглавлявшие правящую, единственную в стране партию.
При этом полностью зашоренные. Знающие два десятка слов из передовиц тогдашней «Правды» (которые сами и писали, кстати). Необразованные (в анкетах — начальное, два, три класса). С невероятным, ничем не сдерживаемым апломбом. Жестокие. Ни дружбой, ни любовью ни с кем по-настоящему не связанные. Лицемерные, лживые до изумления.
Можно сказать откровенно: к этому самому времени худшие качества, «рожденные революцией», поднялись с самого дна общества и возглавили его.
Накануне пленума погиб (был убит? покончил жизнь самоубийством?) член политбюро ЦК Серго Орджоникидзе, который тоже был отнюдь не ангел, но по складу характера, по самостоятельности натуры мог вдруг сказать «что-то не то». Других не оказалось.
* * *
В мою задачу, естественно, не входит сейчас рассказать обо всем пленуме, всех вопросах, которые на нем поднимались. Хотя и жаль, среди них — есть просто захватывающие.
Ограничусь единственным.
Первые три дня пленум был занят не самым, казалось бы, важным вопросом: «персональным делом» Бухарина и Рыкова. Оба — из первых лиц государства (Рыков, скажем, был шесть лет — после Ленина председателем Совнаркома), «опустились» они к началу 1937-го до кандидатов в члены Политбюро. Ниже, по незыблемым законам того времени, — суд, казнь, забвение. Но для начала — пройди через мясорубку пленума. Покайся.
Первым номером, конечно, был Бухарин. Этот (живой все-таки человек!) поначалу сопротивлялся, возражал, хотя и со связанными руками. Говорить-то приходилось на одном языке с залом, называть присутствующих «товарищами», признавать людоедские «моральные нормы», установленные здесь. «Я вам еще раз клянусь последним вздохом Ильича, который умер на моих руках, моей горячей любовью к Серго, всем святым для меня, что все эти терроры, вредительства, блоки с троцкистами и т. д. — по отношению ко мне есть подлая клевета, неслыханная…»
Тоже мне, клятвы!..
Шкирятов. …Правду надо сказать, а ты не говоришь ее.
Бухарин. Я говорю здесь правду, но никто меня не заставит говорить на себя чудовищные вещи, которые обо мне говорят, и никто от меня этого не добьется ни при каких условиях. Какими бы эпитетами меня ни называли, я изображать из себя вредителя, изображать из себя террориста, изображать из себя изменника, изображать из себя предателя социалистической родины не буду.
Сталин. Ты не должен и не имеешь права клепать на себя. Это самая преступная вещь.
Молотов. А антисоветскими вещами заниматься не следует…
Обвиняемых травили квалифицированно и злорадно. Тем более что буквально накануне пленума Бухарин не выдержал, объявил голодовку. «Оппоненты» расценили это как подарок. Заставили прийти на пленум, за голодовку подвергли отдельному глумлению. Заставили извиняться.
…Бухарин. Я, товарищи, имею сообщить вам очень краткое заявление такого порядка. Приношу пленуму Центрального Комитета свои извинения за необдуманный и политически вредный акт объявления мною голодовки.
Сталин. Мало, мало!
Бухарин. Я могу мотивировать. Я прошу пленум Центрального Комитета принять эти мои извинения, потому что действительно получилось так, что я поставил пленум ЦК перед своего рода ультиматумом и этот ультиматум был закреплен мною в виде этого необычайного шага.
Каганович. Антисоветского шага.
Бухарин. Этим самым я совершил очень крупную политическую ошибку, которая только отчасти может быть смягчена тем, что я находился в исключительно болезненном состоянии. Я прошу Центральный Комитет извинить меня и приношу очень глубокие извинения по поводу этого, действительно, совершенно недопустимого политического шага.
Сталин. Извинить и простить.
Бухарин. Да, да и простить.
Сталин. Вот, вот!
Молотов. Вы не полагаете, что ваша так называемая голодовка некоторыми товарищами может рассматриваться как антисоветский акт?
Каминский. Вот именно, Бухарин, так и надо сказать.
Бухарин. Если некоторые товарищи могут это так рассматривать… (Шум в зале. Голоса с мест. А как же иначе? Только так и можно рассматривать.) Но, товарищи, в мои субъективные намерения это не входило…
Каминский. Но так получилось…
Шкирятов. И не могло быть иначе.
Бухарин. Конечно, это еще более усугубляет мою вину. Я прошу ЦК еще раз о том, чтобы простить меня.
Кстати, нарком здравоохранения РСФСР Григорий Каминский очень скоро сам будет отовсюду «выведен» и расстрелян 10 февраля 1938 г.
Обвиняемым дали слово. Рыков не каялся, но вел себя, в общем-то, ожидаемо, «лепетал» если попросту. Бухарин говорил два часа, пытался как-то отбиться от обвинений. Но что он мог возразить? «…Я не могу выстрелить из револьвера, потому что тогда скажут, что я-де самоубился, чтобы навредить партии; а если я умру, как от болезни, то что вы от этого теряете? (Смех. Голоса с мест. Шантаж! Ворошилов. Подлость! Типун тебе на язык. Подло. Ты подумай, что ты говоришь.) Но поймите, что мне тяжело жить. (Сталин. А нам легко?)…
Микоян. …Только враждебный человек может относиться так к нашему органу НКВД, который старается всемерно и успешно старается быть орудием партии, быть орудием защиты нашего советского государства (Каганович. То, что фашисты пишут в газетах)… Он не щадит при этом и нашу партию. Он говорит о политической установке современности, намекает, что следователи наталкивают своими особыми допросами людей, что есть какая-то политическая установка и получается вроде того, что ЦК организует специально против него обвинение, что ЦК не хочет по-настоящему разобраться во всех материалах, что у него нет желания спасти человека, если есть хоть малейшая возможность его спасти, а наоборот, ЦК собирает против него материал. Это гнуснейший выпад против нашего Центрального Комитета. И это говорится после того, как Центральный Комитет нянчится с этими людьми черт знает сколько времени. Члены партии начинают заявлять, что нельзя столько времени нянчиться…
Анастас Иванович Микоян традиционно числится среди самых либерально настроенных фигур в высшем руководстве страны за всю ее историю. Боюсь, это глубокое заблуждение. Иначе проживи — «от Ильича до Ильича»…
Шкирятов. …Бухарин не сказал о себе ни одного слова правды. Он вышел на эту трибуну и заявил, что все, написанное против него, — неправда. Но сказать это легко, нужно доказать, а доказать Бухарину нечем. Вот он и начал выискивать несовпадения в отдельных показаниях разных лиц, несовпадения в датах, в том, в какие дни встречался на той или другой улице и т. д. А в существо этих показаний он не входил, потому что опровергнуть ему их трудно… Это мировой жулик. (Гул одобрения, смех.) Как только острый вопрос, так он в кусты, обязательно куда-нибудь уедет: или в отпуск, или на Памир. (Постышев. Куда-нибудь подальше. Каганович. Чтобы вызвать было труднее. Буденный. В Эксекуль)…
Загадочная реплика маршала, видимо, он имел в виду озеро Иссык-Кюль… Матвей Шкирятов — один из известнейших сталинских палачей, член Комитета партийного контроля. Умер своей смертью.
Косарев. …Выступление Бухарина даже нельзя назвать двусмысленным. Это выступление озлобленного врага, который, будучи окружен со всех сторон неопровержимыми фактами своих мерзостных преступлений, идет на все, на последнее, что есть в его распоряжении, то есть на то, чтобы оклеветать следствие и наши следственные органы. Бухарин хочет изобразить дело таким образом, что якобы наш ЦК хочет его невинной крови и что он готов ее отдать. Так может говорить только враг, причем враг, пойманный с поличным и не желающий признать своих преступлений…
Трагическая судьба генсека комсомола Александра Косарева тоже, к сожалению, не оправдывает то, что он делал «до того». Верный сталинист, ни одного упрека не заслуживший. Тоже очень скоро расстрелян.
Кабаков. …Пусть бы кто-нибудь из беспартийных доложил о такой деятельности на беспартийном собрании рабочих, которые изложили нам Рыков и Бухарин… Каждый рабочий, колхозник сказал бы, что такие люди не могут быть гражданами Союза Советских Социалистических Республик. (Буденный. Правильно!) Они за эти десять лет своей деятельности не только дошли до теоретического отрицания большевизма, но от них совершенно отлетел какой бы то ни было революционный дух. У них за эти десять лет выперло наружу их контрреволюционное содержание чистейшей воды буржуазных демократов. (Буденный. Фашисты они)… Посмотрите, вчера вечером Бухарин подавал реплики, так ведь он же пищит, как задавленная мышь. (Смех.) Изменился и голос, и взгляд у него изменился, как будто бы вылез из пещеры. Посмотрите, члены ЦК, какой это несчастный человек. (Постышев. Они в пещерах и сидели в свое время. Иноки!)…
Ягода. Товарищи, Рыков здесь сказал, что он честно работал в Наркомате связи. Я сейчас расскажу, как он «честно» работал в этом важнейшем наркомате. Вся его деятельность полностью соответствовала их платформе контрреволюционной борьбы с советской властью. Нет ни одного наркомата в таком разваленном виде, как Наркомат связи. Только враг, только хитрый и злостный враг, каким является Рыков, мог довести связь нашей страны до такого состояния, когда она не может обеспечить ни важнейших интересов обороны и не в состоянии обслужить население в мирное время… (Голоса с мест. Правильно)…
Генрих Ягода только что смещен с поста главы НКВД, переведен наркомом связи; с ним все понятно — оправдывается. Но через полтора месяца будет арестован и он. Будет нещадно бит на следствии. Приговорен к ВМН на том же процессе, что и Бухарин с Рыковым. Расстрелян 13 февраля 1938 г.
Молотов. …Я прочитаю то, что Бухарин говорит по поводу партии и ее руководства… Он обращается к т. Ворошилову, как к члену Политбюро, одному из руководителей нашей партии. Письмо написано 31 августа 1936 года. «Поставьте честно вопрос, если вы искренне верите, то меня нужно немедля арестовать и уничтожить, ибо таких негодяев нельзя терпеть… (Голоса с мест. Это правильно.) Если вы думаете неискренне, а сами меня оставляете на свободе, то вы сами трусы, не заслуживающие уважения». (Постышев. Вот сволочь!) Ворошилов ответил очень хорошо. Я должен прочитать ответ т. Ворошилова: «Тов. Бухарину, 3 сентября. Возвращаю твое письмо, в котором ты позволил себе гнусные выпады в отношении партийного руководства. Если ты твоим письмом хотел убедить меня в твоей полной невинности, то убедил пока в одном — впредь держаться от тебя подальше, независимо от результатов следствия по твоему делу. А если ты письменно не откажешься от гнусных эпитетов по адресу партийного руководства, буду считать тебя и негодяем». (Голоса с мест. Правильно! Постышев. Коротко и ясно.) Тов. Ворошилов дал должный ответ и никак иначе, как мерзостью и гнусностью такие письма никто из нас, конечно, называть не может. Против троцкистов-террористов ни одной строчки у Бухарина не появилось, а письмо против ЦК у него есть, в котором он поливает нас последними словами. На чьей стороне Бухарин? (Голоса с мест. На стороне троцкистов.) Вот те факты, которые говорят сами за себя. Но так как он все делает с ужимками, он говорит это только Политбюро. Мы должны были всему пленуму об этом доложить, прочитать, а он говорит только для членов Политбюро. (Постышев. Выходит, что он щадит, сволочь.) …Он (Бухарин) — христосик. Посмотрите на него, как он подергивает голову, а когда забывает, то не подергивает. Когда забывал, тогда не подергивал, все у него было в порядке, а как вспомнит, опять подергивается. (Постышев. Мученик.) «Можно его принести на пленум». Видите, до чего дошел, прийти он не может, а пришел, ничего… Пришел, выступал и ругался сколько хотите, ничего себе. (Постышев. Еще членов ЦК баранами называл.)…
Быкин. …Самые злейшие враги партии и рабочего класса это двурушники. Рыков вчера говорил, что если бы обвинения, выдвинутые против него, были бы верны, тогда его надо было бы уничтожить. Бесспорно, теперь для каждого, для всех нас нет никакого сомнения в том, что и Рыков и Бухарин являются двурушниками, врагами рабочего класса, предателями своей родины и руководителями врагов, руководителями центра правых, что центр правых имел связь с троцкистами и зиновьевцами, что они, Бухарин и Рыков, руки приложили к убийству т. Кирова и этот вопрос совершенно несомненен, что они организовали террористические банды для того, чтобы убить членов Политбюро нашей партии, для того, чтобы убить т. Сталина.… Они, Рыков и Бухарин, работали в помощь Гитлеру, а поскольку они не хотят сами этого сказать, поэтому надо им сказать и показать, как полагается то, что т. Молотов сделал в сегодняшнем своем выступлении. Он ярко показал им все воочию, что они враги. Они не могли сидеть на месте спокойно, потому что т. Молотов их разоблачил как предателей…
Яков Быкин, первый секретарь Башкирского обкома. Расстрелян 10 февраля 1938 г.
Чубарь. Когда я читал записку Бухарина по поводу предъявленных ему обвинений, у меня было чувство такой гадливости, как будто бы вот перед глазами видишь змею, гадюку, это, наверное, каждый из вас, товарищи, ощущал. С первого и до последнего слова эта записка пропитана гнусными намеками и выпадами против ЦК, пропитана противопоставлением себя как стороны, себя как обиженного, угнетенного кем-то, и он всех рассказавших о его гнусных делах назвал клеветниками, утверждая, «что будет миллион показаний, а я все-таки не признаюсь»…. Бухарин здесь начал с того, что «поймите мое состояние по-человечески». Рассчитывает, что тут кто-либо способен по-обывательски подойти к его лицемерным слезам и к этим казуистическим выкрутасам двурушника. Ведь здесь обывателей нет. Здесь политические работники, большевики, прошедшие большую школу борьбы с оппозициями, с врагами партии, с врагами советской власти, получившие горький, но колоссальный опыт за последнее время, когда партией, советской властью, органами Наркомата внутренних дел вскрыта вся гнусь и пакость, вся низость бывших наших членов партии — Зиновьева, Каменева, Пятакова и других…
Влас Чубарь, кандидат в члены Политбюро, зампред Совнаркома. Расстрелян 26 февраля 1939 г.
Угаров. …Бухарин спрашивает: неужели вы можете подумать, что я дошел до соглашения с фашистами, до соглашения с Гитлером? Он и здесь пытается повернуть дело так: есть ли у вас прямые доказательства соглашения с Гитлером, полагая, очевидно, что это очень убедительный довод против предъявленных ему обвинений. А мы должны прямо сказать: тот, кто стал на путь контрреволюционной борьбы с нашей партией, тот, кто поднял знамя контрреволюционной борьбы и признал террор, вредительство, шпионаж и диверсию средствами борьбы, тому останавливаться перед тем, чтобы вступить в соглашение с Гитлером, никакого резона нет…
Александр Угаров, второй секретарь Ленинградского обкома (потом — первый секретарь Московского горкома). Расстрелян 25 февраля 1939 г.
Межлаук. …Этот жалкий дезертир Октября (Рыков) имел наглость еще при жизни Ильича, в 1922 г. в Абхазии, где он был в отпуске тогда одновременно с т. Дзержинским, клеветать на ЦК нашей партии. Он заявил во время празднования годовщины Октябрьской революции перед широким кругом людей, среди которых были и преданные партии люди и ставшие предателями-троцкистами, что во время Октябрьских дней руководители нашей партии во главе с т. Лениным держали в карманах цианистый калий для того, чтобы в случае неудачи революции отравиться. Тов. Дзержинский дал суровую отповедь этой гнусной клевете труса, не постыдившегося оклеветать товарищей, среди которых его, дезертира, не было. Такой способ действия, клеветой исподтишка, типичен для Рыкова уже в 1922 году. А ведь Рыков тогда считал себя последовательным большевиком… Рыков вместе с Пятаковым отвечает за то, что мы преждевременно потеряли т. Дзержинского. (Голос с места. Правильно.) Он вел изо дня в день подлую, подрывную мелкую работу, которую пресекал только ЦК нашей партии, только т. Сталин, которому т. Дзержинский верил безоговорочно и безусловно и к которому он не раз обращался за помощью, доведенный до крайности издевательствами Рыкова, его системой вставлять палки в колеса в труднейшей работе по проведению индустриализации на практике… В течение многих и многих лет вы мучаете партию, и только ангельскому терпению т. Сталина вы обязаны тем, что за вашу гнусную террористическую работу мы вас политически не растерзали. Это мы сделали бы давно, два месяца тому назад, если бы не т. Сталин, если бы не преобладание у него политики, продиктованной интересами рабочего класса, над справедливым чувством негодования, не умение видеть дальше и лучше всех нас…
Валерий Межлаук, зампред правительства СССР. Расстрелян 29 июля 1938 г.
Каганович. В 1931 и 1932 г. Бухарин уже прямым образом дает директивы Астрову и другим. Надо, говорит, убрать Сталина, надо убить Сталина. (Бухарин. Абсолютная ложь, стопроцентная клевета.) Мы это слышали уже не раз. (Бухарин. И я еще буду повторять, еще.) Пожалуйста, на то и пленум, чтобы слушать и вас и нас. Мы должны разобраться по существу дела. Одним голым опровержением вы не убедите никого. Надо убедить фактами. Мы убеждаем фактами, а у вас фактов никаких нет. (Голос с места. Кроме клеветы)…
Ярославский. …Рыков голосовал вместе со всеми другими предложение Дзержинского в 1923 г., что если кто-либо из членов партии узнает о наличии какой-либо контрреволюционной группы, узнает о наличии какой-либо контрреволюционной организации, он должен немедленно сообщить Центральному Комитету и следственной власти. Он это знает, он голосовал за это, а когда дело дошло до того, что он сам попал в положение заговорщика, можем ли мы иметь какое-нибудь право здесь еще ставить вопрос об оттяжке решения? Он изменил партии давным-давно…
Емельян Ярославский (Миней Губельман), старый большевик. Председатель Союза безбожников, академик. Выжил, умер в 1943-м. Похоронен в Кремлевской стене
Икрамов. …Посмотрите, я тут аналогию хочу привести: мусульмане правоверные уразу держат (свои посты) немножко более добросовестно, чем Бухарин, который тут голодовку объявил. (Смех.) По крайней мере, они от восхода до захода не кушают… (Смех.), а он, наоборот, от захода до восхода не кушает. (Смех.)…
Камил Икрамов, первый секретарь Узбекского ЦК. По прихоти Сталина — осужден на одном процессе с Бухариным. Расстрелян 13 марта 1938 г.
* * *
Пленум исключил Бухарина и Рыкова из членов партии и «передал их дело НКВД». Специальная комиссия под председательством Микояна (Андреев, Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Калинин, Ежов, Шкирятов, Крупская, Косиор, Ярославский, Жданов, Хрущев, Якир, Берия, Эйхе, Багиров, Буденный, Чубарь, Косарев, Постышев, Гамарник — всего 36 человек, большинство вскоре расстреляны сами) предложила, а пленум единогласно (за понятным исключением — оба обвиняемых воздержались, еще имели право). Потом год с небольшим готовили суд (выбивали показания? уговаривали?). Тасовали участников — одних прибавляли, других убирали… Расстреляли в итоге 19 человек, двоим дали 20 и 25 лет.
«…Так, ПЛЕТНЕВ, признавший на следствии и в суде свою вину в организации по заданию Ягоды умерщвления А.М. ГОРЬКОГО и В.В. КУЙБЫШЕВА, после осуждения 11 июня 1939 г. обратился к товарищу В.М. МОЛОТОВУ со следующим заявлением:
«Я осужден по делу Бухарина. Я на следствии признал предъявленные мне обвинения, и на суде я не отрекся от них. Я был оклеветан. Обвинение, выставленное против меня, ложно. Мое сознание было вынужденным. Но я не считал возможным сделать об этом заявление на суде подобно Крестинскому. Я нахожусь в тюрьме уже с декабря 1937 г. Я страдаю морально в предельной степени. Здоровье мое резко ухудшилось. Мне уже 66 лет. Пунктом, на котором строилось обвинение, было свидание с Ягодой, на котором он будто бы угрозами мне и моей семье потребовал моего участия в умерщвлении Горького. Этого свидания ни в августе, ни в июне по последующей версии никогда не было. Ягоду я вообще видел только один раз в жизни во время приступа у него грудной жабы. Видел его я консультативно. Никаких разговоров с Ягодой у меня не было, кроме как о его болезни. Я всю жизнь с октября 17 года был верен советской власти и отдавал под руководством партии все силы и знания моей Родине. Теперь я всего этого лишен. Я клянусь всем светлым для меня в своей невиновности. Я прошу о пересмотре моего дела. Прошу меня для этого опросить или предоставить мне возможность подать в закрытом конверте подробное заявление». Заявление это Секретариатом товарища МОЛОТОВА В.М. было переслано Берии…»
Это из секретной справки, подготовленной КГБ для Президиума ЦК КПСС в 1956 (!) году.
Первыми реабилитировали четверых в 1965-м.
В 1988-м всех остальных, кроме Ягоды.
Кандидат в члены Политбюро Постышев… На мой взгляд, гаже всех себя на этом пленуме вел именно он. Реплик язвительных с места больше других бросал…
От ужаса происходящего, надо думать. Только что его с позором сняли с Киевского обкома, перебросили в Куйбышев, там он буквально с цепи сорвался — катком по области прошел, асфальтовым, 34 райкома (до человека!) разогнал-расстрелял. За подобные «перегибы» 8 января 1938 года Постышев был снят с должности, и ему постановлением Политбюро был объявлен строгий выговор. На январском пленуме ЦК 1938 года, против него выступил собственный подчинённый, второй секретарь Куйбышевского обкома Игнатов (сделал карьеру, потом предал Хрущева), с обличениями выступали известные поборники партийной демократии Ежов, Берия и Багиров. 10 февраля Политбюро передало дело Постышева Комиссии партийного контроля. На основании постановления Комиссии от 17 февраля Постышев был исключён из партии, а 22 февраля 1938 года арестован. Расстрелян 26 февраля 1939 года.
Помимо самого Постышева, была также расстреляна его жена, а сыновья Валентин, Владимир и Леонид получили лагерные сроки.
Жалко?
* * *
В годы перестройки популярной была идея, что именно Николай Иванович Бухарин был реальной альтернативой Сталину и сталинизму. Очень сомневаюсь.
Прежде всего, характер был не тот. Жесток, лицемерен, но при этом — мягок, слезлив, подвержен влияниям. Последовательности не было. Болтался по всему периметру — к Сталину, от Сталина… И извинялся, извинялся, извинялся…
Там ошибся, простите… Там недоучел, простите… Единственно верная политика — политика ЦК… А какая политика?
На каждом очередном съезде — своя. И — единственно верная, как неизбежно оказывалось.
В итоге, что реально сделала партия, победив в 1917-м, это отменила «старую мораль», как вещь ненужную и вредную. Морально, решили, все, что идет на благо рабочему классу.
Очень удобно.
Иван Кабаков, уральский вождь, «лучший воспитанник Сталина», на этом пленуме как врагов обличал! Тоже с места выкрикивал! Буквально накануне орден Ленина ему вручили… А через полтора месяца вызван в Москву, отовсюду исключен, расстрелян…
И все нормально. Прислали нового «первого» в Свердловск, его тоже расстреляли.
Сталин (на пленуме). …Если я мог допустить, что чекисты кое-что преувеличивают, — таков род их работы, что они могут допустить некоторые преувеличения, я в искренности их работы не сомневаюсь, но они могут увлечься, но… я убедился, что очень аккуратно и честно работают чекисты…
А кто организовывал дело — глава местного УНКВД, Дмитриев, — его тоже, как врага…
Всех реабилитировали — как достойных членов партии.
* * *
…И главный вопрос. Как это могло произойти?
Заблуждались? Боялись? Верили? Произошло массовое помешательство?
Горстка преступников, возглавляемая психически ущербным человеком, сочла возможным «убрать» ставшими неудобными товарищей по партии. А до этого — развратила огромную, несчастную страну, заставила ее бурно радоваться, петь и смеяться, как дети, когда впору было плакать — по-взрослому.
Такая страна была. Такую построили…
Уничтожить эту партию было легко. Почему? Да никто их не любил. Славили, славословили, вождями называли… Ну, и что?
Каждого было, «за что». Родину, правда, никто не предавал, не продавал, на Литву с Польшей не шпионил. Работали — да, не жалея себя и других, но лучше б пожалели; жизнь показала, даже статистика советская до последней буквы лживая, скрыть не смогла.
А то, как жили — в нищей стране, что себе строили, что ели, что пили — это как?
Не худший среди них, судя по всему, человек — Аросев. Старый большевик. Один из организаторов московского восстания… Образованный, умный, вроде бы, все понимающий… Две квартиры в «Доме на набережной», старая жена, новая жена… Друг Молотова, с детства, на его дачу как домой к себе ездил… Потом, когда приперло, и Аросев звонил по телефону, Вячеслав Михайлович трубку снимал и — молчал, дышал тяжело… Жена Молотова, Полина Жемчужина, правда, помогала потом (тайком) детям Аросева, сиротам…
Потому ее, наверное, и сослали, взгляды, видно, были не те, хоть и ортодоксальнейшая коммунистка, но чувствовалось, знаете ли, какая-то червоточинка… Молотов на политбюро воздержался сначала, как ее из партии исключали, а потом одумался, извинился перед Сталиным, присоединился к товарищам…
Берия в 1953-м ее первую, говорят, освободил. Потом, после опалы мужа, на персональную пенсию Жемчужиной семья жила. Внука на ноги поставили, депутата Никонова…
А Пятаков, вообще, письмо написал, что готов сам, лично, расстрелять жену, подлую изменницу делу рабочего класса, даже Ежов, был вынужден отказать, так Сталину и написал… Не помогло Пятакову.
…Врать не переставали ни на секунду.
В 1956 году председатель КГБ Серов направил члену Президиума ЦК Молотову обширную (тоже, конечно, сугубо секретную) справку «по вопросам, изложенным в протоколе Комиссии ЦК КПСС от 2 июля 1956 г.» В справке, в частности, говорится: «Как видно из материалов дела, до ареста БУХАРИНА Н.И., РЫКОВА А.И., КРЕСТИНСКОГО Н.Н. и других органы НКВД и Прокуратура СССР проверенными данными об организованной деятельности названных лиц и существовании т.н. «право-троцкистского блока» не располагали…»
Справкой было решено не пользоваться, дабы «не смущать людей».
То есть заблуждений никаких сама власть не имела тридцать с лишним лет. Пока студенты изучали и сдавали «историю КПСС» — без учета этих обстоятельств. Пока издавались книги, осуждающие «оппозиционеров», защищались диссертации…
Из 72-х человек, выступивших на пленуме, ни один слова доброго про обвиняемых Бухарина и Рыкова не сказал, это понятно. 53 из них расстреляно, некоторые года не прожили. А это как?
Разные, совсем разные люди.
Зато те, кто (случайно) выжил, пережил и пленум этот, и то, что после него последовало, умерли своей смертью, в почете. В Кремлевской стене да на престижнейших московских кладбищах похоронены — Ворошилов, Вышинский, Жданов, Крупская, Мехлис, Шверник, Шкирятов, Ярославский…
Могли бы и их. Ничем ведь не лучше тех, кто в бесчисленных безымянных могилах, на Бутовском полигоне, в «Коммунарке», на Левашовском, в Сандармохе…
Памятники им теперь ставят — выжившим. Даже бюст Берии «Росатом», говорят, заказал, во многих экземплярах — для подарков…
Ближайший соратник вождя, Лазарь Каганович, исключенный когда-то из партии Хрущевым и так не восстановленный ни Брежневым, ни Черненко, ни Горбачевым, прожил 97 лет, умер от инфаркта 25 июля 1991 года — за рабочим столом. Едва ли не последнее, что написал — это (о себе — в третьем, заметьте, лице!).
«…Молотов, Ворошилов, Каганович, Маленков и другие… считают, что опыт и уроки Великой, действительной, не искусственно раздутой исторической деятельности Сталина по руководству партией, Советским народом всех национальностей после гениального Ленина, на протяжении 30 лет — это Великий капитал партии, не только исторический, а действующий, как и весь опыт марксизма-ленинизма. К этому Великому Капиталу — опыту Сталина нельзя относиться бесцеремонно, по-мелкобуржуазному…»
Великий опыт… «Великий Капитал» партии…
Он так и не понял, насколько был прав.
* * *
ПОД ОВАЦИИ
Самый загадочный процесс советской эпохи — это, без сомнения, процесс 1937 года над Тухачевским с подельниками. Якиром, Уборевичем, Путной, Примаковым, Эйдеманом, Фельдманом, Корком. За один день судили и тут же расстреляли верхушку Красной армии во главе с первым заместителем наркома обороны, скоропостижно переведенным командующим войсками округа…
Во-первых, непонятно — за что судили? Какой был смысл?
Говорят: шпионили, потеряв всякий стыд и совесть. Распродавали страну по частям всем желающим. Готовили теракты. Собирались штурмовать Кремль…
Ни одного факта, ни одного доказательства — только собственные признания и ничего больше.
Одно из самых убедительных обвинений: враги пытались скинуть маршала Блюхера, но — сорвалось, и маршал даже успел осудить их в составе военно-судебной комиссии. А потом сам «загремел».
«Блюхер был к тридцать седьмому году человеком с прошлым, но без будущего, — считал маршал И.Конев, — человеком, который по уровню своих знаний, представлений недалеко ушел от Гражданской войны и принадлежал к той категории, которую представляли собой к началу войны Ворошилов, Буденный и некоторые бывшие конармейцы, жившие несовременными, прошлыми взглядами. Представить себе, что Блюхер справился бы в современной войне с фронтом, невозможно. Видимо, он с этим справился бы не лучше Ворошилова или Буденного. Во всяком случае, такую небольшую операцию, как хасанские события, Блюхер провалил»…
Пил, болел… В войсках бывал мало…
Рассмотрения заслуживает эта версия, будто надо было убрать из тормозивших развитие армии стариков — ветеранов Гражданской войны. Сомнительно, честно говоря. Отечественную во всяком случае, встретили на немаленьких должностях все представители Первой конной, навоевали они знатно. И в документальном фильме о Параде Победы кинокамера постоянно показывала, как Сталин оживленно болтает на Мавзолее со старыми друзьями — Ворошиловым и Буденным, ни с кем другим, весь парад! А как же: главные герои войны…
Тухачевский, Якир, Уборевич… Кажется, ясно, что они бы справились в июне 41-го куда лучше тех, кто их заменил. История с посылкой (спасать положение!) на Западный фронт сразу трех маршалов (Ворошилова, Шапошникова и Кулика) у нас не афишируется, но тогда бессмысленность этой командировки стала ясна даже Сталину. Зам наркома Кулик, скажу если кто не знает, сразу пропал в неразберихе начала войны, уехал на броневике в войска, поразил их мастерской матерщиной и — пропал в лесах. Добавил головной боли комфронта Павлову под истерические телефонограммы генштаба — искать, немедленно искать!.. Больше месяца из окружения выбирался маршал, еле в Москву эвакуировать потом удалось… Без знаков различия, в солдатской шинельке… Тьфу!..
Расстреляли, кстати, Павлова. А Кулика только после войны — за разговоры всякие…
Лейтенантов 1937 года П.Рычагова и И.Проскурова в 1939–1940 встречаем в звании генерал-лейтенантов на должности заместителя Наркома. Оба расстреляны: Проскуров — в 1940, Рычагов — в 1941.
Бывали взлеты еще более удивительные. Капитан Пересыпкин из командира эскадрона связи за два года превратился в Наркома Связи СССР, а с первых дней войны стал еще и начальником связи Красной Армии. Однокурсники Василевского — Н.Ватутин, М.Захаров, А.Антонов, также не имевшие соответствующего образования и опыта, стали начальниками штабов важнейших округов — Киевского, Ленинградского и Московского. К счастью, они — особенно Захаров и Антонов — сумели быстро подняться до уровня требований, предъявляемых должностью.
В воспоминаниях маршала С.Бирюзова находим интересную зарисовку, которая хорошо иллюстрирует обстановку, сложившуюся в армии после избиения комсостава. После окончания академии он был направлен начальником штаба в прославленную 30-ю Иркутскую стрелковую дивизию. По прибытии в расположение дивизии он зашел в штаб. В кабинете начальника сидел старший лейтенант. Бирюзов решил, что это адъютант и спросил, где начштаба. Ответ был: «А я и есть начштаба». Увидев предписание Бирюзова, молодой офицер очень обрадовался: «Пройдите к командиру дивизии, товарищ полковник, а то мы тут совсем замучились!» В кабинете комдива сидел… другой старший лейтенант. Оказалось, что все старшие офицеры дивизии арестованы. Командование по боевому расписанию приняли командиры рот и отделений штаба.
История наша безошибочно выбраковывала самых ярких и талантливых. Будем откровенны: пропуском к вершинам наделялись в первую очередь приспособленцы, лицемеры, трусы. Армия здесь не исключение, просто здесь заметнее трус, лицемер, приспособленец, дурак.
А что, вполне может быть… Но вот приводит замечательный военный историк полковник Лев Лопуховский такие факты.
Только в 1937–38 гг. вооруженные силы безвозвратно потеряли 883 человека из своего высшего командного, начальствующего и политического состава, носивших звания, соответствующие генеральским и адмиральским. Плюс покончившие жизнь самоубийством армейский комиссар 1-го ранга Я.Гамарник, армейский комиссар 2-го ранга А.Гришин, комкор Е.Горячев и бригадный комиссар С.Соломко. С ними убыль высших советских военных руководителей составила 887 человек.
Для сравнения: за годы Великой Отечественной войны погибли, умерли и пропали без вести 416 советских генералов и адмиралов плюс 2 корпусных и 5 дивизионных комиссаров. Из них 79 скончались от болезней, 20 расстались с жизнью в результате несчастных случаев и катастроф, трое покончили с собой при обстоятельствах, не связанных с боевыми действиями, а 18 были расстреляны и посмертно реабилитированы. В плен попали 77 советских генералов. Из них 23 погибших и умерших там уже учтены среди 416 потерянных безвозвратно.
Таким образом, «чистая» убыль высшего руководства вооруженных сил СССР только за два года репрессий в 2,5 раза превысила его же потери за четыре года войны!
По мнению Молотова, массовые репрессии — «профилактическая чистка» без определенных границ. Главное в ней — не упустить врагов, количество безвинных жертв — вопрос второстепенный: «Сталин, по-моему, вел очень правильную линию: пускай лишняя голова слетит, но не будет колебаний во время войны и после войны».
Оставляю на суд читателя решить: не многовато ли «потенциальных врагов»? Или все-таки сталинская «линия» была не очень «правильной»?
Рокоссовский, по свидетельству родственников, после войны долго спать ложился с пистолетом под подушкой. «Еще раз я им не дамся»… Замминистра обороны, между прочим, маршал, дважды Герой Советского Союза, командовал тем самым Парадом Победы…
Горбатов, генерал армии, тоже герой войны, Берлин брал. Тоже из «недострелянных» — был амнистирован Берией…
Тоже всячески пытан, но, к счастью, выдюжил…
Сталин, конечно, был психически нездоровый человек (самое простое объяснение). Ему, судя по всему, доставляло удовольствие мучить людей, особенно близких. Но сейчас памятники ему — зачем?
Значит зачем-то нужно.
* * *
Похоже, было у нас две армии. Одна — народная в полном смысла этого слова. Возглавляемая вахмистрами и унтер-офицерами, некоторые за двадцать миновавших лет прошли академическую обкатку, цивилизовались, некоторые оказались, в конце концов, талантливыми людьми… Но «классового чувства» не утратили — все. Ненависть к «угнетателям» сохранили, во всяком случае.
Дыбенко (на заседании Военного совета). — Вот причины, которые дали мне возможность в 1931 г. у вас, т. Сталин, назвать Тухачевского мерзавцем, подлецом. У меня было много данных. Я думаю, что сейчас командный состав знает, какую кличку мне присвоили. Почему у нас как будто хуже дело шло, а у Якира и у Уборевича лучше? Потому что здесь, в центре, сидели враги и выставляли в красочном свете работу Уборевича и Якира. А Белова как называли? Ворошиловский фельдфебель. Какое название было Каширину? Это, говорят, ворошиловский унтер-офицер. А Левандовского как называли? Ворошиловский унтер-офицер. Дыбенко как называли? Ворошиловский унтер-офицер. Я думаю, что достаточно данных о том, какую клевету на нас возводили. Заявляли, что мы безграмотные. Я заявляю Политбюро, что мы грамотнее их в военном деле, но нам не верили, нам заявляли, что вы дураки, идиоты…
Кулик. — …Командующий войсками (округа) был сволочь, зам. по политической части — сволочь, начальник штаба — сволочь. Вот вам работа! Начальник штаба Московского округа Степанов — сволочь…
Другая армия была офицерско-генеральской. Не из лучших офицеров, надо прямо сказать. Запуганных (содержание их речей вызывает отвращение: распад личности, отказ от убеждений, способность признавать ошибки, которые не совершались, — в целом сплошное лицемерие и ложь). Подозреваемых все время в потенциальном предательстве и вынужденных, чаще чем надо, опровергать это подозрение.
Получилось — у немногих, причем не самых способных.
Но что-то же их всех объединяло?
И те, и другие всегда были чужды своему народу, неизменно стояли над ним с указующим перстом и карающим мечом. Только себя и своих партийных единомышленников-соучастников мыслили они людьми, достойными свободы, справедливости, благополучия. Народ для них был — масса, строительный материал, глина, объект, подопытный кролик для холодных экспериментов. На пути к власти они постоянно провозглашали, что благо народа есть высший закон. Но когда руками народа власть была добыта, они тотчас заявили, что не пойдут на поводу у отсталых настроений масс. С первого дня принялись они понукать и погонять массы — по пути в очередную пропасть.
Массы, надо сказать, со всем согласились.
Лопуховский пишет.
Практически все ближайшие соседи СССР зачислялись в потенциальные члены антисоветской коалиции, а о каких-либо его союзниках не было и речи. При подсчетах сил вероятных противников учитывалась даже единственная танковая рота армии Афганистана. По существу, Советский Союз всерьез готовился воевать ни больше ни меньше как со всем окружавшим его миром одновременно и надеялся выиграть такую войну. Столь масштабное противостояние потребовало к 1938 г. увеличить армию мирного времени до 92-х стрелковых дивизий и бригад, 22-х кавдивизий, 6 мехкорпусов, 20 отдельных танковых и механизированных бригад, 53-х авиабригад. После мобилизации к ним должны были добавиться еще 68 стрелковых дивизий. Таким образом, Красную армию численностью в 850 тыс. человек после начала войны планировали развернуть до 4,7 млн, к которым в течение первого года войны должны были прибавиться еще 600 тыс. Для вооружения такой армии требовались 18 тыс. танков, 50,3 тыс. орудий и 7,5 тыс. боевых самолетов.
Тухачевский называл еще более удивительные цифры. Скажем, танков к 1930 году он требовал 50 000…
Нельзя забывать, что все эти умопомрачительные горы вооружений он планировал ввести в строй в течение пяти лет, начиная с 1933 г., когда прямые угрозы СССР существовали только в воспаленном воображении его высших руководителей. О действительной необходимости поспешного изготовления такой массы боевой техники никто из власть имущих тогда, к сожалению, не задумывался. Их не волновал уровень ее реального качества в условиях непомерных требований к росту производства любой ценой. Не заботила и возможность ее морального устаревания и физического износа к тому моменту, когда она может понадобиться.
Конечно, прежде всего астрономическое количество военной техники, запрашиваемое Тухачевским, свидетельствует о его слабом знакомстве с действительным положением дел в советской промышленности. СССР унаследовал далеко не самую развитую экономику царской России, в значительной степени подорванную сначала революцией и Гражданской войной, а затем длительной разрухой. Она лишь недавно стала приходить в себя, и ее реальные возможности оставались весьма ограниченными. Принимаемые в то время планы производства были чрезмерно завышены и хронически не выполнялись. Работая на пределе возможностей, в 1930–1933 гг. страна смогла произвести только 9 224 самолета (включая гражданские) и 7 865 танков и танкеток…
Но в военном деле Тухачевский разбирался куда лучше, чем в экономике, и был большим поклонником новейших технических средств. А с людьми они не считались — все.
Но не уничтожь Сталин в 37-ом армию — разве постигла б ее позорная катастрофа «зимней войны» с Финляндией? Другое дело, победа над ней — какую пользу бы принесла она человечеству и нашей стране в частности? Стала бы трамплином к будущим неминуемым победам? Ужас не охватывает?
Якир (задолго до следствия): «… В тылу наших войск и впредь будут разгораться восстания, если не будут приняты меры, в корне пресекающие даже мысль о возникновении такового. Эти меры: полное уничтожение всех поднявших восстание, расстрел на месте всех, имеющих оружие, и даже процентное уничтожение мужского населения. Никаких переговоров с восставшими быть не должно…»
Все они безмерно виноваты перед Россией (так же как перед Молдавией, Казахстаном, Украиной…) Перед партией — нет, не виноваты.
Пусть это успокоит их потревоженную совесть.
* * *
Накануне суда над Тухачевским был специально по этому случаю созван Военный совет при наркоме обороны. 63 человека плюс 116 специально приглашенных высших командиров «с мест». Что они все говорили!.. Как стыдно им не было!..
Криворучко: — …Вот этот самый командир дивизии, его отец раскулачен, большой кулак был около Харькова где-то; браты раскулачены, даже были приговорены к высылке. Но поскольку он командир, он поехал туда, там с местными властями договорился и забрал к себе двух братов и батьку. Батька умер уже в Гайсине, почти сейчас же, как только приехал; один брат повесился у него на квартире, другой — на сегодняшний день сторожем стрельбищного поля. Жена повесившегося брата с детьми живет около него. Как на сегодняшний день можно положиться на этого командира, если он видит плачущих детей и взял под крылышко эту сволоту? Если ты хочешь порвать с ними, так должен сказать: высылают — черт с вами, я порвал с вами…
…Якир был, Якира сегодня нет — он для нас умер. Якир — это сукин сын, и, если нужно, несмотря на то что я с ним проработал 16 лет, я сам возьму его за горло и придушу как жабу…
В 1977 году В.Раппопорт и Ю.Геллер написали («в стол», как говорится) замечательную книгу «Измена Родине», через одиннадцать лет ее издали в России. Выписываю: «Гигант Криворучко, командовавший 2-м кавкорпусом после Котовского, отличался непосредственностью и необузданным нравом. Он боготворил Якира, который, кстати, очень мягко, по-отечески относился к его кавалерийским выходкам. В других обстоятельствах Криворучко, не колеблясь, отдал бы жизнь за командарма. Здесь он смолчал. Не взорвался, не бросился на обидчика, которого мог перешибить одним пальцем»…
Что поделать, не читали авторы тщательно запрятанных стенограмм, по себе, видно, судили. Не смолчал друг Якира, в том-то и дело…
…Криворучко был убит на следствии.
Отдельная новелла, украсившая стенограмму Совета, это неожиданно поднятый Сталиным вопрос о книжке воспоминаний комкора Ивана Кутякова о гражданской войне, написанной задолго до 1937-го. Там, оказывается, автор недостойно отозвался о Первой конной армии. А Седякин написал к ней предисловие.
Человек десять так или иначе коснулись этой темы, заклеймили последними словами несчастного Седякина.
Сталин. — …Говорит, не печатают. Прочти. Я очень занят, спросил военных. Говорят — дрянная. Клима спросил — дрянная штука. Прочитал все-таки. Действительно, дрянная штука. (Смех.) Воспевает чрезвычайно польское командование, чернит чрезмерно наше общее командование. И я вижу, что весь прицел в брошюре состоит в том, чтобы разоблачить Конную армию, которая там решала дело, тогда и поставить во главу угла (свою) 28-ю, кажется, дивизию…
Кутяков был к тому времени уже арестован (впоследствии — расстрелян). А Седякин — вот он.
Седякин: — …Я должен здесь, перед членами Политбюро и Военным советом, заявить, что с того времени, как я написал это самое злосчастное предисловие, искренне говорю это перед своей совестью и перед вами, должен в этом признаться, я сбился с правильного пути, по которому должен идти честный большевик, честный командир Красной армии. Я недоволен своим выступлением, которое здесь все слышали, и я сейчас беру на себя смелость, — я уже докладывал т. Сталину, — обратиться к нему со следующим заявлением… Я, товарищи, должен сказать со всей откровенностью, что чувствую себя, конечно, очень горько; мне стыдно смотреть в глаза всем вам после того, что здесь сказал т. Сталин. Я не из тех людей, которые оправдываются ради того, чтобы оправдаться. Но я хочу доложить здесь Военному совету, народному комиссару и правительству те обстоятельства, которые могли бы дать вам возможность судить, что в данном случае при написании предисловия к книге Кутякова мною руководил злой умысел, что я — подлец, или же это что-то другое.
Ворошилов. Это было с вашей стороны самое настоящее двурушничество. Вы в очень неплохих отношениях со мной были, часто бывали у меня по всяким вопросам, совещались со мной, а по столь серьезному делу, непосредственно касающемуся лично Буденного, меня, Егорова, Сталина, вы начали писать предисловие, ни слова не сказав об этом…
…Александр Седякин, поручик старой армии, кавалер двух орденов и георгиевского оружия за Первую мировую войну, двух орденов Красного знамени (один — за Кронштадт, где командовал группой, другой — «за Карельский фронт»). В 1937 году начальник управления Наркомата обороны, командарм 2-го ранга. Расстрелян в 1938-м.
В феврале 1936 г. в состав Военного совета при наркоме обороны входило 85 человек. Из них до войны или в ее самом начале были расстреляны 67. Трое покончили с собой, маршал Блюхер замучен во время следствия, двое осуждены, а еще двое арестовывались, но потом были освобождены. Командарм 1-го ранга С.Каменев успел умереть своей смертью в 1936-м, но и его посмертно объявили «врагом народа». То есть к началу войны осталось девять человек, правда, еще раньше — 6 ноября 1940-го — решением Совнаркома совет был упразднен.
Некому стало собираться, советовать.
* * *
Потом стенограмма Военного совета была на десятилетия заперта в самых закрытых архивах. Она — стопроцентно подлинная. Это протокол суда, скорее всего, потом подделали, даже «совершенно секретный» экземпляр, распространявшийся строго по номерам. По нему, действительно, трудно (невозможно даже) восстановить истинный образ трагедии.
В доступных мне документах я не отыскал фамилий тех, кто присутствовал на процессе в качестве «зрителей», но они, судя по всему, — были. Во-первых, нелепо было устраивать такой спектакль «только для себя», для судей. Во-вторых, судя по некоторым оговоркам стенограммы, в помещении были зрители, хотя явно — немного.
Я бывал в этой комнате, в то время служебном кабинете Московского облвоенкома. Шел 1989-й, кажется, год, я служил обозревателем «Известий» и договорился с военным историком В.Поликарповым и знаменитым военным прокурором Б.Викторовым, многие годы занимавшимся реабилитацией, что они мне покажут это жуткое место — помещение Военной коллегии Верховного Суда. Мы пришли к облвоенкомату, Поликарпов грозно цыкнул на ефрейтора при входе. Поднялись на второй этаж, отмахнулись от офицера в приемной и вошли в кабинет. Военком встал. Но сопровождающие не обратили на него никакого внимания. «Все, конечно, переделано!..» — брезгливо сказал Викторов, и мы вышли….
Так вот, много в этим кабинете и не поместилось бы. Восемь подсудимых. Суд. Конвой. Маршал А.Егоров, первый зам наркома, которому было поручено наблюдать за порядком (расстрелян), комдив М.Лукин, комендант Москвы (тяжело ранен под Вязьмой, попал в плен, мужественно там держался, отказался перейти к Власову)… Еще было место для человек десяти-двадцати, не больше…
А судьи — кто?
Председатель — армюрист В.Ульрих. «Специальное военное присутствие», именно для этого назначенное, — командарм 2-го ранга Я.Алкснис (впоследствии расстрелян), командующий Особой Краснознаменной Дальневосточной армией — маршал Советского Союза В.Блюхер (умер во время следствия); командующий Московским военным округом — маршал Советского Союза С.Буденный; начальник Генерального штаба РККА — командарм 1-го ранга Б.Шапошников; командующий войсками Белорусского военного округа — командарм 1-го ранга И.Белов (расстрелян); командующий войсками Ленинградского военного округа — командарм 2-го ранга П.Дыбенко (расстрелян); командующий войсками Северо-Кавказского военного округа — командарм 2-го ранга Н.Каширин (расстрелян); командир 6-го кавалерийского казачьего корпуса им. т. Сталина — комдив Е.Горячев (застрелился). Секретарь судебного присутствия Зарянов.
Всего из девяти судивших выжили Ульрих, Буденный и Шапошников. Судьба секретаря (и даже звание, даже инициалы его) Зарянова мне неизвестна.
Как же «вредили» подсудимые, в чем признавались?
Тухачевский: «…Я не знал, что ДОМБАЛЬ — польский шпион. ДОМБАЛЬ был принят в Советский Союз как член парламента, который выступал за поражение польской армии и за призыв в Красную армию при вступлении ее в Варшаву. Под этим углом зрения было и мое знакомство с ним и встречи. Я знал его как члена ЦК польской ком. партии… Так как он оказался польским шпионом, то я несу полную ответственность, как за участие в шпионаже в пользу Польши…»
Корк: «…Исходя из установок, которые давал мне ТУХАЧЕВСКИЙ, я проводил ряд мероприятий отрицательного порядка в подготовке штабов. Создавалась исключительно сложная документация, которая усложняла работу командира, сковывала его инициативу. Внешне работа как будто кипела, а толку было мало… Так продолжалось до 1934 года, когда народный комиссар обратил на это внимание и категорически это запретил…
…Когда я был назначен в Германию в качестве военного атташе, ТУХАЧЕВСКИЙ дал мне точное задание, чтобы я постарался узнать помнят ли немцы ТУХАЧЕВСКОГО, какого они мнения о тех маневрах, которые ТУХАЧЕВСКИЙ проводил, показывая войска немцам. Мой помощник в Берлине ШНИТМАН и я послали в Разведупр для ТУХАЧЕВСКОГО ответ, что немцы помнят ТУХАЧЕВСКОГО, очень хорошо помнят маневры и помнят то приветливое отношение, которое они встретили со стороны ТУХАЧЕВСКОГО в 1936 году. В 1938–29 гг., когда я был в Германии, основная группа лиц, вошедших потом в состав нашей организации, успела пройти через германский рейхсвер (год или полтора для разных лиц по-разному) — был ЯКИР, УБОРЕВИЧ, ЭЙДЕМАН, были и другие лица».
А если бы немцы НЕ помнили Тухачевского? Страшно подумать…
Тов. ДЫБЕНКО (Уборевичу): — Ваша вредительская работа началась с момента назначения вас начальником вооружений?
Подсудимый УБОРЕВИЧ: — Наоборот, я открывал вредительскую работу старых офицерских кадров.
Тов. ДЫБЕНКО: — Для того, чтобы замаскировать свою собственную вредительскую работу?
Подсудимый УБОРЕВИЧ: — Нет.
Тов. ДЫБЕНКО: — Какую вредительскую работу вы проводили?
Подсудимый УБОРЕВИЧ: — Никакой вредительской работы я не проводил.
Тов. ДЫБЕНКО: — Непосредственно шпионскую работу вы вели с немецким генеральным штабом?
Подсудимый УБОРЕВИЧ: — Не вел никогда.
Тов. ДЫБЕНКО: — Вашу работу вы считаете шпионско-вредительской?
Подсудимый УБОРЕВИЧ (судя по всему, вздохнув обреченно): — С 1935 года я вредитель-изменник-враг.
Кстати, особенной активностью на суде отличался именно Дыбенко.
Тов. ДЫБЕНКО: — …В случае провала, вы не устанавливали, чтобы, помимо шпионской вредительской работы, заниматься еще и провокаторством?
ЯКИР: — Я не понимаю вопроса.
Тов. ДЫБЕНКО: — Например, оговорить честного командира.
ЯКИР: — Нет, таких разговоров не было. И, как видно из моих показаний, на что я обращаю внимание Суда, я как раскаивающийся, боюсь других ошибок…
Тов. ДЫБЕНКО (Тухачевскому): — …Вы преследовали поражение нашей армии; в 1921 году вы вызвали диверсанта ПУТНА, чтобы усилить восстание под Кронштадтом (!); в 1918 году отказались подписать заявление против ТРОЦКОГО, в 1918 году, как вы говорите, приехали в Россию, бежав из плена. Мне кажется, что вы не бежали из плена, а приехали, как немецкий шпион.
Подсудимый ТУХАЧЕВСКИЙ: — Я убежал из Германии до Октябрьской революции, поэтому такую задачу, как разложение советской армии, я получить не мог. Что касается моего выступления против ТРОЦКОГО в 1923 году, то мною лично был написан доклад по этому поводу и послан в ЦК… Я сам написал доклад о той невозможной неразберихе, которая создалась в армии, о никчемности руководства и т.д.
Впрочем, и остальные судьи потачки врагам не давали.
Тов. БЕЛОВ (Примакову): — Если вы стараетесь говорить правду, то вы должны сказать, почему вас в Ленинграде сразу окружили известной симпатией?..
* * *
Последнее слово Уборевича — самое короткое изо всех, ровно 15 строк на машинке. Самое, можно сказать, достойное, без особых покаяний и битья себя в грудь.
«…Процесс освободил меня от кошмаров заговора и дьявольских директив ТУХАЧЕВСКОГО — сиречь, ТРОЦКОГО, немецкого генерального штаба. Я умру сейчас с прежней верой в победу Красной армии. Красную армию подготовят крепко к этим победам. Всё!»
Остальные же… Что им там могли обещать, чем обманывать? Заблуждаться в «товарищах» они же никак не могли… Но зачем они ТАК говорили (если, повторяю, говорили)? Единственное, во что хочется верить — это в то, что все эти слова так же фальсифицированы, как и все остальные. И только потом засекречены.
Но стоит ли удивляться, что вскоре прихотливо отобранные тираном военачальники будут посылать на казнь своих товарищей по оружию, ничуть не веря в их виновность. А затем сами пойдут в пыточный застенок под улюлюканье своих преемников?
Во имя чего?
Это — страшный вопрос, ответ на который должен дать — каждый. Через восемьдесят пять лет или сто, но — каждый. Иначе страна просто не выживет.
Протестовать против репрессий в тех условиях было равносильно самоубийству. Это подвиг, и требовать его от человека никто не в праве, просто подло требовать. Однако хотя бы сохранить молчаливое достоинство и не броситься вместе с толпой на одного беззащитного повелевает долг порядочного человека. Кто во имя личной выгоды или спокойствия устраивал овации убийцам, тот подлец, пособник преступления и сам преступник.
Но где возьмешь столько «порядочных людей»? Их потому — не воспитывали, а искореняли.
Но «человек, которому дозволяется только рукоплескать, может, не нарушая установленного порядка, остаться бездеятельным, промолчать, даже если у него отняли возможность возражать. Такая форма пассивного неодобрения вполне допускается советским режимом. Остается выяснить, почему общественность ею не воспользовалась. В этом контексте мы (пишут М.Раппопорт и Ю.Геллер) будем оценивать ее поведение не с горних высот общечеловеческой морали, а с учетом возможностей и свойств той среды, в которой ей приходилось действовать».
Писатели Леонид Леонов и Константин Федин вкупе с другими собратьями по перу (десятками!) одобрили казнь военных, а писатели Михаил Пришвин и Константин Паустовский окончили жизнь с чистой совестью и незапятнанным именем. Нет в числе одобрявших и Аркадия Гайдара. Нет в этом кровожадном списке таких имен как Михаил Булгаков, Осип Мандельштам, Андрей Платонов…
© Текст: Павел Гутионтов