Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 60, 2023
В финале отпевания британской королевы Елизаветы II, когда закончились церемонии, умолкли голоса и гул органа, наступила тишина. И тогда, под космические своды, согласно предсмертным распоряжениям королевы, понесся звук одинокой шотландской волынки— нет на земле инструмента, который так передает печаль. И миллионы во всем мире смотрели, как волынщик, своим странным, ломаным шагом, так ходят слепые, двигался по каменному коридору к открытой двери. Не переставая играть, главный королевский волынщик ступил в эту дверь и исчез, словно он, связной между мирами, приходил, чтобы сопровождать свою королеву туда, куда живым хода нет. Действо было безупречным и наводило на мысль, что только одна, чудом дошедшая до наших дней форма государственного устройства до сих пор вызывает ощущение чего-то магического.
Итак, окончилась, как ее уже окрестили, Вторая елизаветинская эпоха, длившаяся с февраля 1952 по сентябрь 2022-го. Спорят о том, не станет ли она последней. Британская монархия, начавшаяся почти 1200 лет назад, в эпоху англо-саксонских королей, во времена деревянного плуга, пергамента и свечного освещения, шестьдесят два (62) монарха спустя, сумела благополучно дожить до айфона и искусственного интеллекта, внешне изменившись незначительно. Мало того, ей каким-то образом удалось остаться неотъемлемой частью общественных эмоций и интереса, а также государственного устройства Великобритании и стран Содружества. Когда произносится «королева», уточнения страны никому в современном мире не требуется: все понимают, речь идет именно о монархе Объединенного Королевства.
Semper eadem —«Всегда неизменна» — было девизом Елизаветы I, с которой и началась гигантская империя, и к добру, и к худу определившая столь многое в истории человечества. Можно ли сказать, что этот же девиз применим к британской монархии вообще? Но ведь все неизменное (вспомним Дарвина), неспособное адаптироваться к меняющимся условиям среды, погибает.
Видя сентябрьские репортажи о шестимильной очереди вдоль набережной Темзы, в которой британцы, ночью и днем, без дождя и под дождем, ночуя в спальных мешках на лавочках, по 16 часов ждали своей возможности попрощаться с королевой, поневоле задумаешься о секрете этого феномена: как удалось маленькой седовласой женщине, бессменно простоявшей у руля 70 лет и 214 дней, с извечной сумочкой на полусогнутом локте, не сказавшей ничего запоминающегося, ничем драматическим себя не проявившей, ни разу не выдавшей своих мыслей ни на одну из спорных тем, что могло бы быть интерпретировано как вмешательство в политику, завоевать такую великую поддержку и признание. Отраженный свет величайшей некогда империи? Ее не только давно уже нет, но и отношение к бывшим империям, как правило, неприязненное. Долголетие Елизаветы? Но в нем таится не преимущество, а опасность превратиться в плюсквамперфектное ископаемое юрского периода.
Вспоминаю, как в 1992-м, я, как и многие в стране, собравшиеся перед экранами, со смешанным чувством ожидали Рождественского обращения королевы. Ходили упорные слухи, что Елизавета с высокой степенью вероятности объявит об отречении. Ее наследников сотрясали скандальные разводы — явление неслыханное ранее в британской монархии, вызывавшее некогда конституционные кризисы. Радостное полоскание прессой их грязного белья превращало древний институт, от представителей которого ожидается быть «лучшими среди равных», демонстрирующих достоинство и долг—единственное, на чем держится британская монархия в восприятии подданных— в какую-то визгливую, низкопробную, пошлейшую мыльную оперу «людей по соседству», которая давала прессе баснословные доходы, но разрушала всякое уважение. Республиканские настроения были сильны как никогда. Наконец, в конце ноябре, когда Британия уже начала предвкушать Рождество, экраны и первые полосы мировой прессы озарил страшный пожар 900-летнего Виндзорского замка, уничтоживший целое крыло, со всеми его невосполнимыми произведениями искусства. Он казался символическим. Рушилось все. Королева медленно ходила по дымящимся развалинам с посеревшим лицом, под объяснения пожарных, но производила впечатление человека в состоянии шока, который не слушает, не слышит. Удар был слишком тяжел.
Что означало бы отречение? Конец монархии. Королева сложила бы с себя функции «конституционного нотариуса», нация осталась бы только с ее выборным правительством, как все; прекратились бы еженедельные консультации монарха с Премьер-министром (содержание которых —строжайшая тайна); Премьер-министра тоже бы, возможно, не стало: теперь это мог бы быть «президент Великобритании» (о, как странно это звучит!). Парламент упразднил бы «гражданский список», по которому королевская семья несколько веков получает финансирование государства: они стали бы частными лицами по фамилии Виндзор, жили бы только на собственные доходы (и так составляющие их основной источник). Внимание и магия потихоньку начали бы иссякать. Автоматически распалось бы Содружество пятидесяти четырех стран («мягкая сила» давно почившей Британской империи), главой которого является монарх. Ну и по мелочи: ушли бы магические зрелища, уличные праздники и национальные торжества по поводу рождения наследников, коронаций, королевских свадеб; потеряли бы всякий символический смысл: проезд золотой кареты с тритонами, Нептуном-богом морей и сказочными форейторами, смена караула гвардейцев в медвежьих шапках, традиции парадов Конной гвардии. Оставался бы пустым и тихим знаменитый балкон Букингемского дворца во дни британских торжеств, которых стало бы меньше. Вместо посвящения в рыцари церемониальным мечом заслуженных людей Великобритании, подумали бы о каких-то других, менее магических, современных формах награждения. В общем, скучновато, без серьезнейшего участия в сказочных церемониалах, но, в целом, ничего ведь страшного в «Республике Британия» (о, сколькие бы вздрогнули от этого словосочетания!), не так ли? Живет же так соседка Франция — и ничего. Обсуждая это со смешанными чувствами, мы сидели перед телевизорами 24 декабря 1992 года и ждали. И вот, в свою сандригамскую гостиную вошла Ее величество в красном платье. Говорила стоя. Неизменная прическа, привычное выражение спокойного достоинства, мягкий, чуть гипнотический, и немного более элегичный, чем всегда, голос, убедительно произносящий: «Для меня преемственность — утешение в мире нарастающих изменений, напряжения и насилия». И чем дольше она говорила, тем становилось яснее: о, нет, пусть в трюме течь, но помпы откачивают быстрее, чем поступает вода и капитан знает, как обойти рифы.
Ни один институт не смог бы просуществовать более чем тысячелетие, если бы не был способен адаптироваться, делать правильные выводы из прошлого и устанавливать со страной обратную связь. И вот как это делается в Британии.
Оплеуха королю.
Британцы неохотно именуют великими своих монархов. Даже Елизавета I, даже Виктория этого титула не имеют. Его носит один король Альфред (849–899 AD), первый английский король, который получил оплеуху от народа. Эту историю некогда знал каждый британский школьник. В IX веке Англия практически прекратила свое существование под ударами викингов-язычников, приплывавших из Скандинавии на своих маневренных судах с головами драконов и такой малой осадкой, что прекрасно заходили по рекам вглубь Британских островов. Эти «драккары» были кошмаром для англичан: беспощадные захватчики уничтожали и грабили все на своей пути. Англо-саксонский король Альфред с жалкими остатками войска вынужден был позорно бежать и партизанить в Сомерсетских топях. Он потерял свою армию и, казалось, достиг нижней точки своих унижений. Но это было еще не все. Пробираясь однажды через болота, как пишут, с разведывательной целью, оборванный и голодный, он вдруг почувствовал на болотах аромат свежего хлеба, и пошел на запах. Вскоре Альфред уже сидел у гостеприимного огня. В хижине среди болот, голодного человека радушно приняла пожилая хозяйка-англичанка, понятия не имевшая, кто это. Женщине нужно было выйти к скотине, и она попросила гостя последить за маленькими круглыми хлебами, которые пекла на очаге. И ушла, а Альфред задумался. И чем больше думал, тем очевиднее становилась ему безнадежность положения. Он принял решение сдаться: сопротивление бессмысленно, силы слишком неравны, Англии конец…
…Когда хозяйка вернулась в хижину, от хлебов на очаге дымились угольки.
— Ты сжег мой последний хлеб! Никчемный человек! — завопила она.
Альфред эхом повторил за ней:
— Я никчемный человек…
И тогда, как говорит легенда, она ударила его по щеке. Короля. Альфред никогда еще не был в таком гневе. На себя. И ушел к своему войску, партизанские вылазки которого против захватчиков стали гораздо решительнее и успешнее. Вскоре, в войско Альфреда на болотах потянулись боеспособные англичане Хэмпшира, Уилтшира и всего юга страны…
…К 886 году Альфред отвоевал у викингов и Лондон. Британская монархия впервые доказала свою жизнеспособность. «Оплеуха на-
рода», которая волшебным образом так помогла первому английскому королю откорректировать образ действий, символически опреде-
лит и на будущее формат обратной связи британской монархии с народом. И горе будет тем
головам под коронами, которые не сумеют
такие сигналы вовремя и правильно интерпре-
тировать.
Однажды на лугу у Темзы.
В 1213 году роль «народной» оплеухи уже играла Magna Carta—Великая Хартия вольностей, впервые в европейской истории документально ограничивающая авторитарную власть короля Иоанна Безземельного. Он слишком долго испытывал терпение подданных самодурством, неуважительным отношением, обманывал, манипулировал элитой, к тому же, налоги взимал непредсказуемо, когда взбредало в голову, по мере баснословных трат на безуспешную войну с Францией, которая экономически разоряла страну и от которой все устали. Подданным это надоело, и вот, феодальная английская элита потребовала от короля обсуждения создавшегося положения. Местом встречи избрали место Раннимид, недалеко от Виндзора. Почему-то решили встретиться на лугу у Темзы (не исключено, на тот случай, если обсуждение плавно перейдет в боевые действия). Когда король попытался возражать, аргументируя свою спонтанность и непредсказуемость божественным происхождением его власти, которая стоит высоко над законами, понимания это не нашло. Элита смотрела хмуро, руки на рукоятках мечей выглядели красноречиво, и ответ они сформулировали лаконично: король— «только первый среди равных». Иоанн вздохнул, ему принесли столик с Хартией, чернильницу и перо. Magna Carta станет прообразом всех конституций мира и первым законодательным актом в пост-античной Европе, ограничивающим власть автократа.
Серебряный набалдашник.
Самый жестокий урок, навсегда затверженный британской монархией, получит злополучный Карл I Стюарт, также слишком серьезно воспринявший свою богопомазанность. Возможно, на него повлиял заразительный пример по ту сторону Ла Манша, где за несколько десятилетий кардинал Ришельё, а потом и Людовик XIV, превратили своих дворян, советников, министров, всю судебную систему Франции в безмолвных и бесправных приказчиков. Король сам менял и издавал законы по своему усмотрению, а французский парламент, основанный в 1302 году — Генеральные Штаты— не созывался 175 лет, вплоть до того самого момента, когда (первой в Европе сплошных монархий!) навсегда закончится на гильотине монархия самая мощная и абсолютная.
У Карла I абсолютизм не задастся. Когда он разгневается на своеволие «простолюдинов»- депутатов из-за их нежелания повышать налоги по высочайшему приказу, конфликт перейдет в фазу необратимую для его головы. Начнется единственная в истории Англии Гражданская война, в которой погибнет 3.6% населения страны. Большинство англичан поддержит Парламент, и Кромвель разобьет войска короля. Тот обратится за подмогой к шотландцам, что сочтут государственной изменой. 10 января 1649 года Карл I предстанет перед судом. Он все еще гневен и не считает этих людей вправе судить себя — того, чья власть имеет божественное происхождение, ставящее его над законом. Более того, Карл уверен в собственной неприкосновенности. Вскоре произойдет маленькое событие, которое поможет ему осознать ужас своей ошибки. Король в гневе ткнет своей тростью обвинителя Джона Кука, причем с такой силой, что сорвется с трости серебряный набалдашник и, с звоном запрыгает по вестминстерским каменным плитам. И все в молчании будут следить за оглушительно звенящей сияющей вещицей, так похожей на маленькую корону. Но никто не двинется с места, и впервые в жизни королю, на глазах у всех, придется наклониться и публично поднять что-то самому. Под сводами прозвучат слова, невозможные в Европе 1649 года: монарх Англии—не божественная личность, «а должность (institution), и каждый, занимающий ее облечен властью, ограниченной законом страны, и ничем более». В следующий раз король наклонится на глазах у всех уже на плахе. По справедливости, от 1200 лет английской монархии нужно отнять одиннадцать лет. Такой срок длилась «Британская республика». Еще один английский парадокс: именно Англия, первой в новой истории Европы, задолго до Франции, свергнувшая монархию, так и ею и осталась. Словно попробовала республики — и хватило, не понравилось.
Балкон уцелевших.
11 ноября 1918 года народ запрудил все улицы и площади перед Букингемским дворцом. Когда в первой половине ХХ века подобное происходило перед дворцами, то обычно для того, чтобы брать их штурмом.
Как карточные домики, рушились дома Габсбургов, Гогенцоллернов, Бурбонов (и прочая, и прочая) и богопомазанники не без оснований жаловались докторам на демофобию, с опаской выглядывая из окон: не приближаются ли восставшие толпы.
В 1910-м революционное восстание в Лиссабоне покончило с древней португальской монархией, король бежал. Народное возмущение в проигравшей войну Германии заставило отречься кайзера Вильгельма. Приказала долго жить Австро-Венгерская империя. В июле 1918 года большевики расстреляли в екатеринбургском подвале отрекшегося императора и всех его наследников, положив конец российской монархии. Уже недолго оставалось империи Османской — ее монархия навсегда рухнет в 1922-м, а в Греции монархическое правление кончится в 1924-м (правда потом вернется, но ненадолго). В Испании первую республику формально объявят в 1931-м, но и до этого корона фактически уже потеряла все свое былое влияние и власть.
Первая мировая война разбередила и поломала довоенный миропорядок, как это всегда бывает с европейскими войнами. До предела обострилось социальное напряжение, миллионы мужчин навсегда остались в окопной грязи на полях сражений. Люди спрашивали себя и не находили ответа: как получилось, что поголовно воцерковленные христианские народы, имеющие общие устои нравственности и культурные коды, народы, правящие династии которых состояли в близком родстве, четыре года бесчеловечно истребляли друг друга миллионами из-за неопределенно формулируемых целей? В Британии кризис усугублялся самыми большими человеческими потерями за всю историю. Выкошенным оказалось целое поколение мужчин, травма осталась в национальном сознании до сих пор. А тогда кардинальная ломка коснулась всего: социальной иерархии, экономики, морали, религии, вековых представлений. Суфражистки жертвовали собой, чтобы добиться избирательного права для женщин. В стране стали получать все большую поддержку социалисты и коммунисты, все громче раздавались призывы к свержению британской монархии, как сделали другие европейские нации, и эти призывы падали на все более благодатную почву. Британская патриотическая пресса писала, призывая к свержению Георга V и королевы-консорта Мэри, что они «более немцы, чем сосиски-франкфуртеры», подданным даже слышался в их произношении немецкий акцент. Груз коллективной вины тяжел, но неизбежен во время войн с начала человеческой истории. Особую ярость британские монархи вызвали в июне 1917 года, когда тяжелый бомбардировщик «Гота» после одного только налета оставил в Лондоне 162 убитых мирных жителя и 432 раненых. Фамилия британской королевской династии — Сакс-Кобург-и-Гота. Те, кто удивляется тому, что Георг V не вызволил «кузена Никки» Романова с семьей, плохо себе представляют, как шатко было положение британского королевского дома в 1917-1918 годах. Парламент был резко настроен против предоставления убежища царю, прозванному «Кровавым» из-за из-за «немки- императрицы», расстрела мирной демонстрации 1905 года, поразившей воображение современников и попустительства, как считалось, еврейских погромов. Георг V и королева-консорт Мэри в 1917 году поменяли свою немецкую фамилию на Виндзор и смогли стереть в национальном сознании всякую ассоциацию с Германией из своего прошлого, но пойти против Парламента они никак не могли.
И вот, 11 ноября 1918 года несметные толпы осадили Букингемский дворец. Новую династию Виндзор, словно актеров наиуспешнейшей пьесы, несметная толпа не хотела отпускать, а опять и опять вызывали на Королевский балкон, и не смолкал рев восторга. В них видели символ победы страны в «последней войне в истории», возвращения к довоенной нормальности, грядущий мир. Видели то, что отчаянно хотели видеть. И самое удивительное, у королевской четы Виндзоров с напряженными улыбками на бледных лицах, каким-то образом получалось все это там, на балконе, олицетворять. А Георг V как брат-близнец походил на покойного Николая…
В 1945-м году уже Георг VI со своей королевой-консортом, дочерями (юной будущей Елизаветой II) и сделавшим для победы невозможное Уинстоном Черчиллем, будут с этого же балкона приветствовать британцев, празднующих окончание Второй мировой войны. И человеческое море еще несметнее, еще восторженнее будет омывать серую скалу дворца!
С началом бомбардировок «люфтваффе», когда вторжение казалось неминуемым, королевской семье предложили покинуть Британию вместе с детьми. Отправиться в США, Канаду, любую из британских колоний подальше от ужасов Европы. Они посоветовались с Черчиллем и отказались. Когда немецкая бомба разрушила крыло Букингемского дворца, весь мир обошли фотографии Георга V и королевы -консорта Елизаветы среди руин и щебня. Именно тогда королева ответила на какой-то вопрос журналистов единственной фразой, которая осталась от нее в истории: теперь, когда бомбили и ее дом, ей не стыдно будет смотреть в глаза женщинам Ист-Энда. Это были очень правильные слова разделенной с народом судьбы.
Никто давно уже не верит ни в какую богопомазанность, давно уже мало просто освоить королевское приветствие рукой с балкона. Выживание монархии зависит теперь от проявления эмпатии, от умения демонстрировать не просто человечность, но идеал всех лучших качеств национального характера: стойкость, благородство, порядочность. Монархия сегодня — это работа по укреплению мирного сосуществования всех со всеми, объединения нации, не исключая никого.
Самый большой грех, за который можно поплатиться короной — это выразить свое мнение по поводу какой-нибудь спорной темы или идеи, чем вызвать конфронтацию в правительстве, Парламенте и в стране.
Да, и, конечно, в обязанности монархии входит отвлечение подданных от будней волшебными зрелищами. «Мы с вами работаем на предприятии по производству счастья, Ваше величество», — сказал однажды королеве Елизавете II ее бессменный личный секретарь Мартин Чартерис.
Платье по карточкам.
Послевоенный 1947 год был особенно тяжелым для Британии. Огромный внешний долг. Охромевшая экономика. Скукоживающаяся, уже обреченная империя. Борьбе с нацизмом с 5 сентября 1939 года по 8 мая 1945-го было отдано столько сил, что Британия почти иссякла. После победы навалилась новая реальность: руины и завалы после бомбардировок, неимоверно, небывало морозная зима и все основные продукты питания, а также уголь по строгому лимиту, по карточкам. Казалось, бесконечны эти серые, непроницаемые, как смог, натужные будни. Но в это самое время по карточке получила ткань на свадебное платье принцесса Елизавета. И на экранах кинотеатров, которые до этого показывали только военные будни, возникла лучащаяся счастьем королевская дочь в алмазной тиаре и принц, прекрасный, как герой гомеровского эпоса, в форме британского военного моряка. И золотая, сказочная карета везла их в Вестминстерское аббатство. Полная смена видеоряда, как бы сказали сейчас. “И было радостно, и за них, и за себя, и казалось, что трудности временны, что все наладится. Нам отменили карточки на сахар в этот день»— рассказывала 90-летняя родственница моего мужа, миссис Джеральд.
Пустой флагшток.
Одно из самых тяжелых испытаний британская монархия пережила в 1997 году. Гнев и скорбь захлестнули Британию тем августовским воскресеньем, когда пришла весть о гибели принцессы Дианы. Рыдали даже полицейские, у Кенсингтонского дворца обнимались незнакомые люди в слезах. По всей стране были приспущены флаги, и только над Букингемским дворцом, посреди моря цветов и слез, высился пустой флагшток. И напрасно объясняли специалисты: по закону на дворце не может быть приспущенного флага — этот флагшток только для штандарта королевы, не флага государства, а раз так, он помещается единственно для того, чтобы обозначить присутствие монарха в главной резиденции, а приспущенный штандарт означает одно: смерть монарха. Никто не желал разбираться во всех этих тонкостях! Более того, королева не вернулась в Лондон из замка Балморал, где были и ее осиротевшие внуки. Целую неделю — ни слова, ни публичного заявления. Газетные заголовки кричали: «Мадам, покажите, что вам не все равно!»
Королева хранила молчание.
От человека, который всю жизнь воспитывался в сдержанности эмоций, теперь требовали их публично проявить. Винили не только папарацци, стая которых, помчавшись на мотоциклах за машиной Дианы, создала катастрофическую ситуацию, но винили и Чарльза, винили весь королевский истэблишмент.
В прессе, в университетах, в автобусах и пабах обсуждалось, зачем Британии нужно «бесчувственное семейство», облеченное привилегиями единственно по лотерее рождения, на содержание которых приходится отчислять из бюджета? «Они привлекают в Британию туристов»? Нонсенс. Версальский дворец, где давно уже нет короля, посещает больше туристов, чем Виндзор. «Разве вы будете доверять зубному врачу, который заявит вам: я-то не самый умелый дантист, но вот отец мой был выдающимся дантистом»? — вопрошала партия британских республиканцев: — Привилегии должны зарабатываться индивидуумом самостоятельно, на основе личных способностей, а не передаваться по наследству!»
Королева хранила молчание.
Эмоция общенациональной скорби, находящая выход в неприязни к королевской семье в преддверии похорон «народной принцессы» достигла такого градуса, что опасались агрессии против принца Чарльза, который собирался идти за гробом бывшей жены.
Вдруг у решетки дворца остановилась машина. Из нее вышла Елизавета II и бесстрашно отправилась прямо к людям, стоявшим у моря цветов. Печальная, в черном, но абсолютно спокойная, доброжелательная, с неизменной сумочкой на локте. Никаких телохранителей вокруг. Она останавливалась, разговаривала. Напряжение толпы спадало на глазах. Кто-то улыбнулся. Кто-то протянул ей цветок. Потом, в своем телеобращении, она нашла для Дианы простые и верные слова.
Сам вид осиротевших подростков — Уильяма и Гарри, идущих рядом с отцом, на бледном лице которого читались явные растерянность и скорбь, смягчили самые жестокие сердца по отношению к принцу.
Британская монархия пережила самый опасный для европейских корон ХХ век: эру революций, две мировых войны, распад своей империи, над которой село солнце, Холодную войну, теракты, фукуямовский «конец истории», которая, увы, кроваво продолжилась, и события показали, что она продолжает оставаться в центре внимания и эмоций мира в гораздо более сильной степени, чем одиннадцать еще существующих европейских монархий.
В 1947 году Главным достижением Елизаветы II явилась неустанная работа по созданию Британского Содружества — это уникальный в истории добровольный политический «клуб» из пятидесяти четырех стран, объединяющий Британию и все ее бывшие колонии, протектораты и доминионы. Исключительно на основе «мягкой силы», гуманитарных проектов и полного равноправия британская монархия объединила 2.4 миллиарда человек на планете. Хорошо известно: самое кровавое в любой империи — ее неизбежный распад. За провозглашением независимости Индии, с которого начался распад Британской империи, в 1922 году достигшей апогея (25% мировой суши и 20% населения планеты), последовало чудовищное гражданское кровопролитие. Было ясно, что за Индией начнут объявлять независимость и другие колонии. Послевоенная Британия смирилась с идеей отпустить империю: ни экономических, ни военных сил ее удерживать не оставалось. Чтобы воздушный шар не рухнул, нужно выбросить мешки с песком, это сознавали. Однако, хотелось оставаться центром, к чему привыкли за столетия. И тогда королева всецело поддержала идею. Не империя, но Содружество. Добровольное объединение уже равноправных. Любой совершенно независимый член Британского Содружества может оставаться в нем или в любой момент, без объяснений, его покинуть. Покинувших пока единицы.
Личность Елизаветы II, уважение к ней — вот на чем во многом держалась эта организация, во главе которой стоит монарх. Может показаться удивительным то, с какой легкостью умела эта рафинированная британская аристократка, воспитанная в консервативнейшей среде, находить абсолютно верный тон и безукоризненный такт в общении с самыми разными людьми Содружества в Азии и Африке. И люди чувствовали ее искренность и расположение, и решались строить отношения на новой основе, несмотря на страшные раны колониального прошлого. Ей приходилось «ходить по яичным скорлупкам», как говорит пословица. Ведь любое проявление привычки к имперскому высокомерию, вмешательства в политику независимых государств могли все испортить. Однако, новый формат явно работал.
Я помню, как в 2012 году мы, с балкона друзей, смотрели парад Содружества на Темзе в честь Платинового юбилея королевы. Сотни парусников, яхт, катеров, байдарок, гондол, джонок, каноэ… Били барабаны на австралий-ских пирОгах, задавая ритм гребцам. По Темзе плыл весь мир. На набережных веселился весь мир. Британия, давно уже не империя, все равно оставалась центром притяжения, не отталкивания.
Это был, наверное, самый холодный июнь. С устья Темзы дул пронизывающий, по-осеннему сырой ветер. А на королевской барже вот уже несколько часов 86-летняя Елизавета II и 91-летний герцог Эдинбургский, ни разу не присев и не набросив что-нибудь потеплее, с безупречной заинтересованностью принимали парад Содружества— дело всей их жизни, вот — результат. Что-то было сделано правильно.
Остается под вопросом, сумеет ли новый король уберечь свою корону и Британское Содружество в XXI веке. Он другой. Более эмоционален, непримирим, склонен к неосторожным высказываниям на политические темы, что может быть инкриминировано ему как запрещенное вмешательство в политику правительства, что чревато (но не плахой, конечно, как было с его тезкой).
Что касается британской монархии в целом, если нация будет и дальше разделять ту идею, что «преемственность — утешение в мире нарастающих изменений, напряжения и насилия», и если король сумеет соответствовать меняющемуся миру, не нарушая традиций, тогда все продолжится.
А девиз британской монархии — вовсе не елизаветинское Semper eadem — «Всегда неизменна». Это кэрролловский парадокс: «Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте». Длинновато, но верно.
© Текст: Карина Кокрэлл-Ферре
© Фото: Александр Тягны-Рядно