Стихи
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 59, 2022
* * *
С оглядкой жить, любить с оглядкой,
прислушиваться неизменно,
что брякнет, ставши депутаткой,
княгиня Марья Алексевна?
Весной отсутствие свободы
особенно невыносимо,
ведь человек — дитя природы,
а не тюремного режима.
И я, родившийся в апреле,
когда ручьи под снегом черным,
пробившие во тьме тоннели,
бегут, подобно рекам горным,
смывая грязь, сметая мусор,
я быть покорным не желаю,
я не хочу казаться трусом,
дрожать в тени, держаться с краю.
Отмалчиваться — невозможно.
Отсиживаться — неприлично.
Живу, люблю — неосторожно,
несдержанно и непрактично.
* * *
Встань на площади центральной
небольшого городка
возле церковки сусальной
и торгового ларька.
Вид не столь оригинален
открывается кругом —
у России нет окраин —
всюду грязь, развал, разгром.
Будто ты посередине
мира — смотришь изнутри,
как по лужам пляшет ливень,
лопаются пузыри.
Скоро ль дождик прекратится?
Может, да, а, может, нет.
Высунется продавщица
из ларька на белый свет.
Словно птичка-невеличка
из гнезда, где ей тепло.
Прогрохочет электричка.
Звякнет в сумраке стекло.
* * *
На раме, словно амазонка,
она сидит передо мной.
Велосипед. Весна. Бетонка.
О, господи! Ах, боже мой!
Что это нежности телячьи,
пусть скажет тот, кто не любил,
тот, кто молоденькой казачке
слов ласковых не говорил.
Когда, как не среди ненастья,
на нас нагрянувшей беды,
нам вспоминать мгновенья счастья.
Рассвет. Цветущие сады.
Вполне невинные утехи,
причастье первое любви,
когда мы не были навеки
в чужой замараны крови.
Среди разлада и разрухи
я вспомню все до мелочей —
серьгу серебряную в ухе
с крупинкой изумрудной в ней.
* * *
Когда отсутствуют свободы,
к нулю стремится единица,
зависимостью от погоды
мы продолжаем тяготиться.
Всегда находится уловка,
какой-нибудь запасный выход,
найдется пуля, иль веревка,
когда стакан последний выпит.
Лазейка, щелка, лаз звериный,
оставленный нарочно нами,
в дом на холме,
в сад соловьиный,
взращенный нашими руками.
Туда спасаемся мы бегством,
гонимые войной, чумою,
измученные мухоедством,
пустой, бесстыжей болтовнёю.
* * *
В садах окрестных птичье пенье
и стук колес, и стекол звон
на мысль наводят, что творенья
процесс еще не завершен.
Что подводить итоги рано,
хотя тиран очередной,
смесь барышни и хулигана,
грозит всем ядерной войной.
Кому страшны его угрозы,
когда черемуха в цвету,
и тонкоствольные березы
листвой сокрыли наготу!
Очнувшийся от зимней спячки,
еж шебаршит в листве сухой,
и тень от старой водокачки,
подобно стрелке часовой,
неспешно движется к закату
неутомимо целый день
по саду, как по циферблату.
От старой водокачки тень.
* * *
Утешается ребенок
погремушкой разноцветной,
ну, а тот, что из пеленок
вырос, ждет любви ответной.
Жизнь проходит в ожиданьи —
чувства встречного, везенья,
после долгого молчанья
нового стихотворенья.
Доброй вести — несомненно.
Как когда-то крепостного
права ждали мы отмены,
ныне ждём свободы слова.
А пока проси пощады,
если вякнешь между прочим
с кафедры, или с эстрады:
мир — солдатам!
власть — рабочим!
* * *
Когда вдруг проступает плесень
на стенах и на потолке,
рецепт спасения известен.
У многих он на языке
Всеочищающее пламя.
А если речь про отчий дом,
а если счастливы годами
мы оставались в доме том?
Где ночью в зеркале настенном
туман клубился голубой,
где пах «Таврическим портвейном»
в саду под окнами левкой?
Я знаю — мир переменился,
и дом давно наш обветшал,
и под известкой обнажился
кирпич, что прочность потерял,
но я себя не отделяю
от дома своего никак —
я с ним старею, с ним ветшаю
и вместе с ним сойду во мрак.
© Текст: Владимир Салимон