Ответ «Московским Ведомостям»
(полемический отклик Костомарова был опубликован в журнале «Вестник Европы» в апреле 1881 г. Шестнадцатый год издания, книга 4-я)
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 59, 2022
Еще в прошлом нумере «Вестника Европы» напечатан был наш ответ «Современным Известиям» по вопросу о малорусском слове, как появляется статья в «Московских ведомостях,» написанная каким-то г. Соловьевым и озаглавленная «Голос из глухой провинции по поводу украинофильства». Автор вооружается против взглядов, вы-ра-женных мною и гг. Южанином и профессором Тарасовым, о полезности допущения малорусского наречия в сельские школы… я не знаком ни с личностью профессора Тарасова, ни с его сочинениями; я не читал также Южанина и не знаю, кто скрывается под этим псевдонимом, но достаточно и того места, которое приводит г. Соловьев, чтобы видеть, что этот г. Южанин говорит сущую правду.
«Голос из глухой провинции» хочет нас уверить, что сепаратизм в том смысле, в каком это слово по отношению к малоруссам принималось г. Катковым, измышлено вовсе не киевскими сикофантами, а польскими революцио-нерами.
<…> Поляки смотрели на малорусскую народность как на ветвь польского и малорусское наречие выставляли как простонародный жаргон одной части Польши, а всякие попытки писать на этом наречии считали враждебными польской национальности выходками; вот что у них называлось сепаратизмом и вот в каком смысле обвинял Горшковский Костомарова! По воззрению польскому, всякий, кто занимается историей южной Руси, составлявшей некогда часть польского государства, должен подчиняться польским патриотическим взглядам, а тот, кто относится к истории борьбы казачества с Польшею не так, как им хочется, того они обвиняют в сепаратизме. На таких же основаниях в Галичине поляки смотрели и до сих пор продолжают смотреть недружелюбно на всякие проявления исторических взглядов, свободных от привязанности к шляхетскому строю «Речи Посполитой» и на всякие проблески южно-русского литературного развития, уверяя, что в Галичине нет никакого другого народа, кроме польского, и не должно быть иного национального языка, как только польский!
Все южно-русское писательство в этом крае есть сепаратизм в глазах поляков, потому что имеет главною своею задачей обособление от них южно-русской народности, которую они, поляки, хотят заставить считать не более как польским провинциализмом.
<…> Третье место…касается малорусского поэта Т.Г. Шевченка: «Он (т.е. Шевченко) убедился, что между поляками есть личности, сочувствующие малороссам и разделяющие его сепаратистские мнения». И здесь, без самой крайней натяжки и самого бесцеремонного кривотолкования, нельзя искать того сепаратизма, о котором уже гораздо позже, через два года после смерти Шевченка, провозглашать начали «Московские Ведомости».
<…> Все показывает, что голос из глухой провинции недостаточно изучил предмет, о котором взялся разсуждать, и потому составил себе неясное представление о слове сепаратизм. <…> Такое же незнакомство с предметом, о котором глухая провинция принялась судить, видно в том, что по ея приговору, допускать в сельские школы малорусской речи не следует; но вместе с тем глухая провинция себе самой противоречит, говоря так: «Само собой разумеется, учителям сельских школ никто не возбранял и не возбраняет иногда прибегать к разговорным местным выражениям, для объяснения некоторых речений, не совсем понятных детям… Если бы глухая провинция знала, что народное наречие на юге России до того много заключает особенностей, что право, допускаемое ею для сельских учителей: прибегать к разговорным местным выражениям равняется праву излагать предмет по –малорусски… Глухая провинция показывает претензию на остроты, но увы! неудачно. Она сравнивает желание писать по-малорусски с хлопотами Шишкова и его последователей удержать в русском языке такие слова,
как доилица, мокроступы и т.п. Не всякий поймет ту разницу, что Шишков и его последователи хотели вводить в живую речь слова, или выдуманные и никогда не употреблявшиеся, или старые, давно забытые; украинофилы же хотят существующими в живом народном языке словами и оборотами речи выражать, для ясности, передаваемые детям научные понятия.
Глухая провинция… доходит, однако, до чистейшего сикофанства и хочет взвести на украинофильство самые дикие клеветы. Глухая провинция сообщает нам, будто на юге есть «меньшая, но самая многочисленная братия, полуграмотная, полуобразованная, которая с заботами о введении местного языка в школе и с изучением малоросской народной поэзии соединяет недоброжелательство к московщине и ради противодействия москалям, идет, очертя голову, в первый попавшийся под руку антиправительственный лагерь, хоть бы в социалистический или террористический.
Не в силу ли этой искусственной и извне подогреваемой ненависти к москалям отчасти и обогатился юго-западный край процессами о так называемых социалистах»?
Никто, надеемся, кроме этого голоса из глухой провинции, не скажет, чтоб ему была известна на юге между малороссами какая-то меньшая, полуграмотная, полуобразованная, но многочисленная братия, которая из любви к местному языку и народной поэзии с одной стороны, и из ненависти к москалям с другой, поступала в антиправительственный социалистический или террористический лагерь. Процессы, на которые намекает глухая провинция, показали, что по всей России между молодежью бродили превратные идеи, доводившие до преступных действий; но те же процессы показали, что такими превратными идеями охватывались головы всех — и великороссиян, и малороссиян, и поляков, и литвинов, и немцев, и евреев, и грузинов, и армян и т.п.
Это есть недобросовестная низкая ложь, не делающая чести глухой провинции, которая ее измышляет. Конечно, очень может быть, что в таких процессах впутаны были личности, занимавшиеся прежде малорусской речью и народной поэзиею, но виновный преступник за свое преступление и отвечает, а занятия, которым он был предан раньше, не могут быть преследуемы, иначе — мало ли из каких преступников занимались, например, какими-нибудь ремеслами; неужели осудивши преступников, открыть гонение на ремесло, которыми преступник занимался?
…Тут замечается историческое свойство — не Руси, но собственно Москвы, нетерпимость к народным особенностям племен, находящихся под одной державою с московским народом. Это историческое свойство сообщилось повсюду, и оно-то отзывается в таких голосах, которые выставляют себя идущими из глухой провинции. Оно-то произвело недовольство к малорусскому слову и все инсинуации, которые повлекли к ограничениям его свободного развития. Хотелось бы этим господам все простонародье подвести под один ранжир, одеть бы всех мужиков в империи в рубахи с косыми воротами, заставить бы всех есть и пить то, что ест и пьет великорусский мужик, живущий в окрестностях Москвы, всякое развитие в интеллигентной среде общества сковать в измышленные нарочно обручи.
Во всем, что не хочет укладываться в эти обручи, они находят вред для целостности государства, выдумывают разные клеветы и возбуждают власти, не знающие в тонкостях подробностей того, что выставляется перед ними в дурном свете. Такая злокачественная нота слышится и в голос из глухой провинции!
Мы скажем раз навсегда всем голосам, которые готовы раздаться не только из глухих провинций, но из обеих столиц и из больших городов, что все меры стеснить свободу малорусского слова и всякое недружелюбное отношение к малорусской народности, выражающееся в недопущении преподавания в сельских школах по-малорусски, словоговорения в церквах, представления в театрах малорусских пьес — не приносит ничего, кроме вреда.
Ревнители объединения России, может быть, побаиваются за малоросский народ, чтобы он, осознавши свою народную личность, не затеял при удобных для того обстоятельствах отложения от русской державы; но такое опасение более чем неосновательно; оно безумно после того, как история нам ясно указывает на древнюю политическую связь этих ветвей русского народа: отторгнутая от этой связи малорусская ветвь постоянно рвалась к возобновлению этой связи, достигла своей цели в половине ХVII века и с тех пор не только твердо стояла в единстве с русскою державою, но оказала ей спасительную помощь в самых критических обстоятельствах, — кто например, выручил дело Петра с Карлом, как не малороссийский народ, не поддавшийся искусительным обольщениям Мазепы?
…Беспокоит ревнителей единства то, что у малоруссов есть свое особое наречие, свои жизненные приемы, отличные от великорусских?
Хотят (и это ясно видно), чтобы русский литературный язык стал единым языком для великоруссов и для малоруссов! Но и это с течением времени достигнется, только малоруссы желают, чтобы им дозволили достигнуть этого постепенно и совершенно свободно, чтобы не запрещали малоруссам быть тем, чем их природа и прежняя история устроили, главное, чтобы не держали над головою у них палки, потому что чрезвычайно бьется эта проклятая палка (по выражению Гоголя).
© Текст: »Вестник Европы»