Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 58, 2022
Сергей Гандлевский
«Гав!» — из-за шкафа скажет стишок.
Как ты меня напугал!
Выпить рассчитывал на посошок,
а развезло наповал.
Радость моя в смысле старость моя,
стыдная жадность моя!
Кошки, собаки, враги и друзья,
лоси, улитки, семья!
Боже, сто лет человеку в обед,
к исчезновенью обвык,
в зеркале — вылитый дед-краевед,
из СНТ «Газовик».
В детство впадаю и в рифму, и без,
радуга между ресниц,
будто вступаю в березовый лес
с определителем птиц.
Юлий Гуголев
Всякий раз пытаюсь рассмеяться,
если вспоминаю берег Леты.
Мама просит прокрутить ей мясо,
жарить собирается котлеты.
Мясо-то ещё местами в инее.
С жилами кусок всучили, сволочи.
Мясорубки тусклый, алюминиевый
свет живёт у Сёмы Файбисовича.
Почему я делать должен это?
Ручку я кручу, верчу, стараюсь.
Я в гробу видал твои котлеты.
Я их есть вообще не собираюсь!
Нет нужды в особенной сноровке,
чтоб ножом — то кубики, то ромбы,
обвалять котлеты в панировке
и — на сковородку, как во гроб — мы.
Прокрутить, приправить, славно вымесить,
чтобы отлипало всё от стенок.
Мимесис? Какой там, на хер, мимесис!
Не забыть мясца того оттенок.
Мама, мы сегодня были в морге,
практика. Патологоанатом
нас встречал, с прожилками на морде.
Мама, а ещё была одна там
голая, — ну, это-то понятно, –
трубки в животе, — и как бы жмёт их,
на спине сиреневые пятна…
Первая моя из царства мертвых.
Сам я впечатлителен и хрупок,
мяса я подкладываю кубики,
ну а на меня из мясорубки
хлещет, как из «Shining’а» у Кубрика.
А у мамы пот на подбородке.
Мясорубка, всё, лежит на сушке.
Жир скворчит, скворчит на сковородке,
в нём котлет безропотные тушки.
Эх, вы мои трупы-трупы-трупики.
В животах всё бинтики да трубки.
На котлетах ромбики да кубики.
Капельки воды на мясорубке.
Алексей Цветков
воренок
не видел он и потому не плакал
в окошке слюдяная пелена
когда на площади сажали на кол
заруцкого его опекуна
на зорьке выволакивали рано
тяжелый ворот времени вертя
трехлетнего царевича ивана
двух самозванцев общее дитя
в тулупах коченеющие сами
сквозь отороченную стужей тьму
свидание с умершими отцами
они в петле назначили ему
в кольце конвоя где она стояла
с тряпичным чучелком мослами вниз
лишь шепотом syneczku простонала
когда он с перекладины повис
а мы еще не понимая кто мы
доска судьбы от инея бела
из-под земли карабкались как гномы
на свет где перекладина была
где медленной истории водица
стекала ввысь из выколотых глаз
куда однажды суждено родиться
особо провинившимся из нас
набат проснулся вороны взлетели
из туч сверкнула черная стрела
а тельце все качается в метели
а ворот все вращается скрипя
но там за тучами в хрустальной сфере
окинув взглядом жалкое жнивье
иван-царевич на летучем звере
воды и яблок ищет для нее
пропал на шее след пеньки и мыла
последний снег ложится как смола
на землю где она сперва царила
а после вместе с нами прокляла
Борис Херсонский
Знаешь, что месяц май, а написано — травень.
Булочная просто булочна, куда подевалось я?
Идешь по парапету, глядишь на военную гавань,
это советское детство — заря моего бытия.
Семья как семья — все три поколения живы.
Дед остался дома — с газетой лежит пластом.
Я пока не знаю, что эти газеты лживы.
что русский язык — не единственный, это узнаю потом.
Не знаю, за что евреев сожгли за городом в складах,
и вообще не знаю, что такое «еврей»,
Знаю, что рыцари ходили в блестящих латах,
а бабушкин брат отсидел двенадцать лет лагерей.
Значение этих слов мне пока непонятно.
Лагерь — это о пионерах — но кто такой пионер?
Бабушка говорила — одеваться нужно опрятно.
Но что такое «опрятно»? Что значит СССР?
Почему во дворе мальчишки меня посылают на хер?
Куда мне нужно идти? Мне хорошо и тут.
Написано «Перукарня», а там живет парикмахер,
там меня сажают на досточку и машинкой стригут.
Вера Павлова
+
Осень у моря. Шезлонги
у самой кромки сезона.
Руки под голову. Ноги —
на линию горизонта —
понежимся напоследок,
трудолюбивая пчёлка!
Таких точёных коленок
раз-два — и обчёлся.
+
Яхта. Лодка рыбака.
Это я ведь, я же
в босоножках из песка
на осеннем пляже,
я? Наверное. Бог весть.
Ведает. Не скажет.
Только — ты же не хочешь обгореть? —
кремом плечи мажет.
+
Лоснишься, ленишься,
ибо ты —
тюлень на лежбище
у воды.
Парео. Парусник.
Горизонт.
Надгробный памятник? —
Пляжный зонт.
Дмитрий Кузьмин
Святой Франциск Черногорский
Андрею, Сергею, Владу
Крымские были совсем не такие, как эти,
эти клянчить еду умеют, а гладиться не даются,
бродят целыми выводками от одного прибрежного ресторана к другому,
но ведь сезон на излëте, как они тут выживают зимой,
вообразим, что для них есть святой Франциск Черногорский,
он спускается в ноябре из Цетинского монастыря на пляжи Будвы,
проходит узкими променадами, вырубленными в скале,
но всё же не настолько узкими, как у Воронцовского парка,
минует прилепившийся к утëсу рыбный гастробар
с минимальным заказом сто евро, для приезжающих из Москвы,
и уже внизу, среди приземистых пальм, из холщовой сумки
с эмблемой русского эмигрантского фестиваля
принимается раздавать им всем диетический корм,
пяти пакетиков хватит всей первой линии, до самой
венецианской крепости. Это в Крым
нам уже никогда не вернуться, а сюда — почему бы нет,
вообразим, что все они нас дождутся, хоть их и нельзя погладить,
даже тот слепой чëрно-белый из байкерского ресторана «Ядран».
© Тексты: Сергей Гандлевский,
Юлий Гуголев,
Алексей Цветков,
Борис Херсонский,
Вера Павлова,
Дмитрий Кузьмин