(о спектакле В. Мирзоева)
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 58, 2022
В театре «Пространство ВНУТРИ», что стараниями архитектора и продюсера Олега Карлсона недавно открылся в пространстве «ВНУТРИ», что на Казакова, 8/3, недавно состоялась премьера спектакля Олега Богаева и Владимира Мирзоева «Я убил Царя».
* * *
— Так кто же… убил? — спросил Раскольников, не выдержав, задыхающимся голосом. Порфирий Петрович даже отшатнулся на спинку стула, будто уж так неожиданно он был изумлён вопросом.
— Как кто убил? — проговорил он, точно не веря ушам своим, — Да вы убили, батенька. Вы и убили-с…
Из подвалов Ипатьевского дома в подвал Московский, из отшлифованных текущей политикой партии статей в мелочное и подлое перетряхивание панталон с барахолки с фальшивыми «царскими» вензелями. Вереница «хат с краю» образует колоссальную громаду, перемоловшую вместо Царской семьи остатки выстраданной многими веками национальной нравственности.
«Православный(-ая)», — не колеблясь рапортует каждый из свидетелей, по мере продолжения рассказа донельзя оскверняя факт веры. Не кради, но если сапоги не добрые, то и кражи нет. Не прелюбодействуй, но если вдове тяжело, то и греха никакого не будет. Не желай дома ближнего своего, ни раба его, ни вола его, ни осла. О Георгиевском кресте и шелковых корсетах ни слова — выходит, благое дело.
Глобальная, всеобъемлющая подлость, безвозвратно развернувшая историю, вскрывается в мелочах: крышечки от шкатулочек, безголовые солдатики, капроновые чулочки, — в куче бесполезного барахла итог правления целой династии, огромная историческая веха, измеренная дамским бельём. Обыденность, которая пугает до онемения. Бытовой омут легко скрывает в заботах о нехватке керосина и испорченных диванах, пожалуй, самую масштабную трагедию прошлого века. Крах отечественной морали происходит даже не под банальный звон монет — под звон закрашенного краской стекла.
«Чтобы жили как рыбы. Ну, как будто как рыбы».
Окна закрашивают царской семье, а слепнет богоизбранный народ. И злости ни в ком ни на грамм, — спас бы каждый, не задумываясь бы спас! А задумавшись?
А задумавшись… ну, если пуля шальная? А если Красные? Не Красные, так Белые. То расстрелом стращают, то Царю бошку оторвут, а дома тёща молоком обварилась. Сам понимаешь — не до Самодержца.
От нескладных и нарочито глупых бесед режиссер мастерски уводит спектакль в поле ирреальных психофизических символов и метафор. Маленький человек с рыжей бородкой в костюме из червей приглашает к поминальному обеду. Разумеется, «маленький человек» безусловно и категорично отписан от июньских событий свидетельствами и документами. Да и костюма из червей никакого нет — вполне себе привычный черный костюм. И галстук чёрный, в мелкий светлый горошек. И бородка рыжая сохранилась прекрасно, и от бывшего рабочего места в двух шагах.
Проводником между рациональным и иллюзорным выступает великолепная Елена Коренева, удивительно гармонично сочетающая «старую школу» с абсурдным, почти сатирическим гротеском. «Раньше у меня были кудри», — то ли повествует, то ли бессвязно скулит Пудель Джой, заставляя оборваться в грудине чего-то тяжёлое. Собачья преданность заканчивается людским предательством.
«А я им говорю — это же… люди», — выворачивает наизнанку жалкие остатки человечности в Стрелочнике, похожем на человека менее всех, Сергей Беляев. Два его образа — две самых крайних полярности в градации человеческой низости. Сгорбленный юродивый Стрелочник сострадает, следовательно, спасётся. Высокий, статный Маляр с серебряным портсигаром обречён.
Раскалённая, нервная вибрация беспросветной ненависти прошибает зал током ещё при одном появлении тени Александра Доронина, идёт впереди него и въедается под кожу от одного случайного пересечения взглядом с мертвенно-безумными глазами Комиссара Ермакова. «Мне вас всех жалко», — мрачно резюмирует Комиссар, обличая в неизбежности кары каждого.
Эффект неподдельного ужаса достигает апогея на беззвучной молитве убиенного Николая II в исполнении Олега Дуленина. Та степень откровенности, которую сыграть невозможно; шокирующий своей выстраданностью переход из Самодержца в Страстотерпцы в предельной близости к зрителю, отсчитывающему семь ударов-выстрелов. Белый погребальный саван тонет в наступающей темноте, свет гаснет не на сцене — свет покидает души людей. Без Царя на престоле, без царя в голове.
«Так кто же убил?» истерично бьется внутренний голос зрителя, мечется взглядом по кровавому озеру на полу, бурым пятнам на юбке поломойки и с ужасом застывает на собственных руках (художник спектакля Алиса Меликова).
«Да Вы убили, батенька. Вы и убили-с…»
© Текст: Юля Строгая