Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 57, 2021
Василий Жарков
декан факультета политических наук «Шанинки»
Ровно десять лет назад в своем эссе 2011 года «Разоблаченная демократия» американский анархист Боб Блэк написал, что «демократия уже исчезла» в некоторых посткоммунистических странах, включая Россию (Блэк 2014: 13). Сегодня уже никто не удивляется, что согласно последнему докладу журнала Economist Россия занимает 124 из 167 позиций в индексе развития демократии, прочно обосновавшись в кругу авторитарных режимов (Democracy Index 2020: 12).
Впрочем, на фоне Беларуси, Китая и Ирана, занимающих в этом рейтинге 148, 151 и 152 место соответственно, нам есть куда падать. До дна еще далеко.
В самой России общество не может разобраться с тем, что такое демократия, есть ли от нее польза и в какую сторону развивается страна. Так, проведенное в 2016 году исследование Фонда Фридриха Науманна показало противоречивые результаты. С одной стороны, 56,9% российских респондентов сказали, что персонально для них важно наличие демократии в их стране. С другой стороны, в Турции на аналогичный вопрос положительно ответили 93,6% опрошенных. При этом 30,8% россиян вовсе не знают, была ли когда-нибудь в их стране демократия или нет (Friedrich Naumann Stiftung 2016: 20-21). Не менее противоречивыми выглядят результаты опроса, проведенного Фондом «Общественное мнение» в 2020 году. Для 58% из 1000 опрошенных по-прежнему лично важно, чтобы в России была демократия (среди молодых людей с высшим образованием это число доходит до 74%). Однако только 11% считают, что демократия приносит больше пользы, чем вреда (ФОМ 2020).
Демократия для большинства россиян — это когда «страной должен управлять народ» и лишь 4% ставят на первое место «главенство закона и порядок» (ФОМ 2020). Последнее особенно важно с точки зрения задач этой статьи.
По меньшей мере дважды за XX век в 1917 и в 1991 году Россия была в одном шаге от демократии. Мгновенные успехи и широта российской свободы каждый раз удивляли весь мир. Однако относительно короткая демократическая эйфория заканчивалась переходом к новой форме тирании на десятилетия российской истории. Во втором случае еще не известно, как глубоко и надолго авторитаризм завладел страной и каких жертв будет ей стоить. Пока же у нас есть время, чтобы провести работу над ошибками. Для начала стоит ответить на вопрос, что не так с пониманием демократии в России? Возможно, именно здесь кроется причина неудач демократического развития страны последнего столетия.
Итак, на уровне обыденного сознания демократия чаще всего определяется в России как власть народа. Однако именно такое понимание демократии на практике оборачивается тиранией. Происходит это потому, что такой взгляд на демократию весьма ограничен и отражает лишь одну из ее характеристик. Современная демократия должна быть основана не только на воле народа, но и на верховенстве права, разделении властей и защите прав меньшинств. Опираясь на анализ классической политической теории и известных случаев использования абсолютной власти народа для установления диктатуры в России, статья доказывает, что не ограниченная нормами и институтами демократия приводит к тирании.
ОШИБКА НАРОДОВЛАСТИЯ
Академические споры о демократии начинаются с Платона. Древнегреческий философ утверждает, что тирания «получается из демократии» (Платон 2016: 354). Подобное перерождение представляется ему неизбежным и проистекает из самой природы демократического строя, основывающегося на полной и неограниченной свободе. В соответствии с платоновской логикой любая крайность порождает свою противоположность, поэтому из крайней свободы в условиях демократии возникает величайшее и жесточайшее рабство (Платон 2020: 357).
В России свобода и демократия действительно напоминают большой праздник непослушания с недолгим разгульным весельем и битьем посуды, который заканчивается тяжелым похмельем и длительным тюремным заключением для всей страны. Однако объяснение Платона выглядит слишком общим и антропоморфическим, чтобы быть применимым на уровне анализа особенностей политической структуры.
Структурные ограничения демократии впервые фиксируются через важное наблюдение Аристотеля. Он выделяет несколько видов демократии, последний из которых более всего напоминает тиранию. В таком политическом устройстве решающее значение имеют постановления народного собрания в то время, как во всех остальных видах демократии «властвует закон». Народ в этом случае становится единицей власти, составленной из многих. При этом неясным остается, кому конкретно из этих многих власть на самом деле принадлежит. Реальная власть оказывается нелегально захваченной теми, кого сам Аристотель называет демагогами (Аристотель 2020: 299-300).
Они [демагоги] повинны в том, что решающее значение предоставляется не законам, а постановлениям народа, так как демагоги отдают на его решение все. И выходит так, что демагоги становятся могущественными вследствие сосредоточения верховной власти в руках народа, а они властвуют над его мнением, так как народная масса находится у них в послушании.
Народ не может выступать единым субъектом политики, попытки придать ему подобный статус суть демагогия. Эта демагогия на практике ведет к установлению тирании немногих, которые умело манипулируют народным мнением и используют авторитет власти народа в своих собственных интересах. Поскольку законом в каждом конкретном случае служит только направляемая демагогами сиюминутная воля народа, здесь отсутствует право. Опираясь на это, Аристотель отказывает такому политическому строю не только в возможности называться демократией, но и вовсе быть признанным в качестве государственного устройства (Аристотель 2020: 301).
Теперь посмотрим, каким образом была установлена коммунистическая диктатура в России. В 1917 году Ленин и большевики требовали передачи всей власти советам, но добились ее для себя. Советы рабочих и крестьянских депутатов формировались из широких беднейших слоев и наделялись всей полнотой законодательной, исполнительной и судебной власти. Съезд советов стал высшим органом в стране, способным в любой момент времени большинством голосов принять или изменить любой закон, вынести решение о лишении гражданских прав конкретного человека или группы лиц. Советы могли коллективно решить что угодно, была бы на то воля. Спрашивается, чья? Большевики демагогически ссылались на волю народа, но на самом деле советы одобряли решения вождей партии. Так началось с первых декретов советской власти о мире и земле, разрушивших международные договоренности и систему собственности в России. В 1918 году решение о расстреле царской семьи принимал не суд, а исполком Уральского областного совета рабочих.
Большевики правили страной нелегально, проводя свою политику через советы. Председатель высшего органа власти Верховного Совета СССР по конституции 1936 года мог считаться главой государства и неформально даже именовался «президентом». При Сталине этот пост долгое годы занимал Калинин, но вряд ли кому-то придет в голову считать его реальным президентом страны. В задачи народных депутатов входило аплодисментами, восторженными криками и единогласным голосованием одобрять спускаемые сверху постановления, так называется процедура аккламации. Эта аккламация подменила собой демократические процедуры, а сама демократия обернулась едва ли не самой жесткой и продолжительной тиранией в истории человечества.
Как видим, аристотелевская формула подмены крайней степени демократии тиранией на советском примере работает практически безупречно. Вся полнота власти передана народу в лице его представителей, народных депутатов. Эта власть наделена максимально широкими полномочиями, неделима и осуществляется решением большинства. Однако за этим большинством скрывается манипулирующее им меньшинство в лице партии, решения которой вырабатываются еще меньшим кругом лиц в политбюро. В конечном же итоге эта система дошла до того состояния, когда желания одного человека навязывалась всей стране под видом воли всего народа. Так советская демократия обернулась сталинизмом.
Однако мытарства демократии в России на этом не заканчивается. После крушения власти коммунистической партии многие ожидали транзита постсоветской политической системы в сторону современной демократии, но на практике произошло нечто иное. В июне 1991 года состоялись первые за всю историю страны прямые выборы президента, на которых в первом туре с большим отрывам от остальных кандидатов победил Ельцин. Осенью съезд народных депутатов РСФСР предоставил президенту чрезвычайные полномочия, его указы стали новым аналогом первых декретов советской власти. Получив свой пост непосредственно из рук народа, Ельцин начал проводить радикальные реформы. Конституция 1993 года закрепила монархические возможности главы государства при минимальной роли парламента, не получившего контроля за исполнительной властью. Поначалу все выглядело многообещающе: для преобразования страны после десятилетий коммунистического правления нужен сильный лидер с широкими полномочиями, опирающийся на волю большинства населения. На практике спустя десятилетие все обернулось новым видом авторитаризма, именуемым плебисцитарным режимом.
Плебисцитарная (электоральная) диктатура исходит из презумпции народного суверенитета, когда роль избирателя на всеобщих президентских выборах сводится к опять-таки аккламации власти правителя (Юдин 2021: 13-16, 29-34). Первый пример подобного режима принято связывать с бонапартизмом, установившемся во Франции в результате революции 1848 года. Российские либералы заговорили об угрозе бонапартизма в начале 2000-х (Медушевский 2001), однако лучше было побеспокоиться об этом десятилетием раньше. Разрушение прежних привычных нормативных основ жизни, отсутствие реального разделения властей и опора на новое большинство закономерно привели от диктатуры пролетариата к диктатуре бонапартистского типа. Можно согласиться с тем, что окончательно плебисцитарный режим в России оформился по итогам первого президентского срока Путина в 2004 году (Юдин 2021: 28). После принятия в 2020 году поправок в Конституцию мы можем наблюдать радикализацию электорального авторитаризма на пути из Франции Наполеона III ко временам Карла Шмитта в Германии.
Понимаемая как единственная основа демократии власть народа дважды оборачивалась в России тиранией той или иной степени жесткости. Неужели демократия невозможна вовсе, будучи обреченной на неизбежное вырождение в цезаризм или иную форму диктатуры? Однако нам хорошо известно, что по меньшей мере с XIX века демократия достаточно стабильно существует в Великобритании и США. В течение последнего столетия она распространилась почти на всю Европу, большую часть Американского континента и во многих странах Азиатско-тихоокеанского региона. Что способствует устойчивости демократии и препятствует ее превращению в тиранию? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо обратиться к основам либеральной теории демократического порядка.
ВЕРХОВЕНСТВО ПРАВА
Главным противостоящим тирании институтом Аристотель считает «верховное правление закона» (Аристотель 2020: 299). Откуда берутся законы и почему они стоят над людьми? Логично было бы предположить, что люди сами устанавливают законы и вправе их менять по своему усмотрению. Однако в оптике античной и более поздней христианской философии это не так. Закон и лежащее в его основе понятие справедливости даны людям свыше, их задача следовать этим нормам в соответствии со своим местом в мироздании.
Еще Сократ в своем последнем слове перед смертным приговором суда пятисот в Афинах говорил, что готов подвергнуться любой опасности, оставаясь на стороне справедливости, закона и права. Именно этим он объяснял свою верность афинским богам, опровергая обвинение в небрежении официальной религией Афин. Победа Зевса над Хаосом путем укрощения титанов создала структуру Космоса, которой должен подчиняться мир людей. Иерархия богов античного пантеона и система отношений внутри него задавала рамки поведения людей. Понятие справедливости и основанного на ней законодательства воспринимались как дар божественного космоса, которому каждый человек обязан следовать.
Европейская идея верховенства права имеет религиозные корни, однако не вполне правомерным представляется противопоставление в данном случае иудео-христианского и языческого подходов (Берман 2008: 320-323). На самом деле уже античные авторы начинают увязывать между собой справедливость, закон и право и давать им определение на уровне их божественной природы. Несмотря мнение скептиков1, есть основания считать «Законы» Платона едва ли не самой тщательной апологией верховенства права (Cusher 2014: 1032-1033). Именно в этом сочинении впервые говорится о залоге благополучия полиса в правлении некоего бессмертного, под которым подразумевается не царь, не бог, а закон. Этот закон справедлив и устойчив там, где соответствует устоявшимся обычаям и привычкам людей.
Очевидно, что в сегодняшнем постсекулярном мире религиозное представление о праве не работает совсем или работает весьма ограниченно. Это заставляет некоторых авторов говорить о цивилизационном кризисе, связанном с упадком религии и права (Берман 2008: 13-30; 43-44). Куда более важным представляется дать описание современной природы верховенства права. Можно в рамках жесткого нормативизма полагаться на самодовлеющую роль закона. Однако лучше будучи реалистом исходить из некоего внутреннего баланса сил в государстве, когда ни одна из борющихся за влияние групп не обладает абсолютной властью и поэтому вынуждена апеллировать к закону.
Механизм действия верховенства права может быть описан в виде структуры, подразумевающей прозрачность, предсказуемость и индивидуальную автономию для всех действующих субъектов. Каждый закон издается на основании существующих норм, включая в первую очередь понятие справедливости. Он четко определяет, что можно, что нельзя и какие наказания грозят нарушителям установленных правил. Закон таким образом делает действия людей предсказуемыми, информируя их о том, что можно ожидать от других (Maravall, Przeworski 2003: 3-5). Наконец, защищая право собственности и обязывая к соблюдению договора, закон гарантирует свободу и безопасность каждого в пределах его права на жизнь, имущество и предпринимательство. Поэтому так важно, чтобы законы государства действовали непрерывно и не подвергались частым и произвольным изменениям.
Правительства заинтересованы в верховенстве права не меньше, чем граждане. Если власть ведет себя рационально, благодаря предсказуемости собственных действий и реакции на них общества, оно может рассчитывать свой политический курс на долгосрочную перспективу (Maravall, Przeworski 2003: 19-21). Стабильность и преемственность такого курса обеспечивают законы, принятые на основании действующих норм и отвечающие общему для конкретного социума представлению о справедливости. Особенно важны в этом случае конституирующие законы, которые дают понимание действий политических акторов и создают для них стимулы. Если нарушения в ходе выборов чреваты для нарушителей значимыми наказаниями и потерями, основные игроки скорее всего воздержатся от нарушений. И это гарантирует устойчивость структуры.
Получается, право действительно неотделимо от политики. Победители в политической борьбе могут нарушать право и издавать неправовые законы, с этого начинается авторитаризм. Однако они могут не преступать закон, предпочитая прозрачность, предсказуемость и личную автономию абсолютной власти. И тогда перед нами демократия.
Верховенство права служит краеугольным камнем демократического порядка, однако в его условиях важна проблема противостояния двух «верховенств». Верховенство права в условиях демократии неизбежно сталкивается с властью народа как источника легитимности любого правительства. Чем закончится это столкновение, каждый раз остается открытым вопросом. Вмешательство большинства может дорого стоить верховенству права и основанному на нем демократическому порядку. Так или иначе на сегодняшний день известно, что именно либеральная демократия наиболее последовательно придерживается принципа верховенства права по сравнению с любыми другими формами государства.
РАЗДЕЛЕНИЕ ВЛАСТЕЙ
Если в качестве гарантии соблюдения принципа верховенства права мы признаем необходимость внутригосударственного баланса сил без гегемонии одной из них, во избежание концентрации власти в одних руках нам потребуется ее институциональное разделение. Хрестоматийно известный принцип разделения властей таким образом служит первой гарантией верховенства права и дополнительной страховкой демократического порядка.
О разделении властей говорит Макиавелли, который допускает соседство трех властных начал в республике — монархии, аристократии и народного правления. Каждое из них имеет свои достоинства и недостатки, но будучи объединенными вместе они «могли бы удобнее наблюдать друг за другом» (Макиавелли 1998: 157). Так, в республиканском Риме монархическая власть была представлена консулами, аристократия Сенатом, а власть демоса — народными трибунами. Монархический уклад хорош, когда необходимо лицо ответственное за исполнение конкретных управленческих задач. Аристократия востребована там, где требуется компетентное решение знатока законов. Народное правление в свою очередь гарантирует свободы.
Макиавелли не видит вреда от общественных дебатов, в результате которых устанавливаются «законы и порядки для пользы общественной свободы». Он считает, что с задачей защиты свободы лучше всего справляются именно представители народа. Ведь они в меньшей степени посягают на ее захват, довольствуясь сохранением личных прав (Макиавелли 1998: 162-164). Однако баланс сил очень хрупок и может быть нарушен, если власть народа посягнет на основы общественного устройства. Макиавелли считает неблагоразумным отменять укорененные в государстве нормы и правила, даже если они представляет собой известное неудобство (Макиавелли 1998: 242). Подобные действия могут вызвать гражданские столкновения, что в итоге приводит к установлению тирании. Поэтому республика в древнем Риме благополучно существовала лишь до тех пор, пока не был нарушен баланс трех властей в пользу народного правления в ходе аграрных реформ братьев Гракхов.
Следовательно, демократическое начало необходимо для установления и поддержания общественной свободы, но оно ни в коем случае не должно иметь возможности легко и запросто вмешиваться в конституционные основы государства. Власть должна быть разделена между институтами так, чтобы каждый имел возможность следить за другими и при этом ни один не мог бы сосредоточить в своих руках все могущество и управлять единолично.
Между тем постоянное балансирование власти не означает достижения полного равновесия. «Уравновешенный государственный строй невозможен», — убежден Милль, довольно метко описывая ситуацию посредством следующей метафоры (Милль 2017: 81-82):
Равновесие существует почти всегда, но никогда стрелка весов не указывает на ноль. Какая чаша перевешивает — не всегда ясно видно.
Важнейшей функцией власти народных представителей (парламента) является постоянный контроль за исполнительной властью (правительством). Однако возможность контроля не означает непосредственного участия в исполнительной власти, которая действует самостоятельно на свой страх и риск под присмотром законодательного собрания. Глава правительства назначается депутатами и держит перед ними отчет, но это не значит, что депутаты могут участвовать в работе его кабинета. Они лишь ставят перед правительством общие задачи и контролируют результаты их выполнения.
На уровне парламентской практики это означает вотирование государственного бюджета и налогов. Сам проект бюджета и инициатива изменения налогового законодательства остаются прерогативой правительства. Власть депутатов ограничивается тем, что они могут поддержать или наоборот отвергнуть предлагаемые правительством проекты бюджетных расходов и покрывающих их налогов. В случаях, когда управление требует досконального знания предмета, вмешательство народных представителей может оказаться вредным в силу отсутствия у них соответствующих компетенций. Исполнение управленческих функций на уровне отдельных отраслей лучше поручать профессионалам под контролем парламента, но не с его участием. В этом случае каждый отвечает только за себя.
Принципом разделения властей обусловлено и существование двухпалатного парламента. Ни один институт власти не должен обладать монополией. По мнению Милля это ведет к самоуверенности, высокомерию и деспотизму любой группы лиц, привыкших действовать сообща и навязывать свою позицию в ситуации безальтернативности. Собрание депутатов в такой ситуации может руководствоваться принципом sic volo («так хочу»), что чрезвычайно вредно с точки зрения общественного блага (Милль 2017: 252-253). Главная цель здесь состоит именно в ограничении власти большинства и достижении более сбалансированного соотношения сил за счет сдерживания «наиболее народной» части законодательного собрания (Милль 2017: 256). Наличие второй парламентской палаты особенно с другим партийным большинством гарантирует народное представительство от того типа тирании, о котором предупреждал Аристотель.
Общеупотребимое в наши дни конституционное разделение властей на исполнительную, законодательную и судебную может быть описано в оптике Макиавелли. В таком случае монархическое начало находит выражение в исполнительной власти, где важны следование определенному курсу, специальные управленческие навыки и персональная ответственность за реализацию конкретной политики. Законодательная власть может быть разделена на две палаты, где представительство широких демократических слоев в одной должно быть по возможности уравновешено представительством той или иной формой аристократии в другой. Наконец судебная власть также носит скорее аристократический характер, будучи представленной независимыми от чьего-либо мнения знатоками права. Таким образом, нетрудно сосчитать, что в парламентской республике власть народа представлена только в нижней палате законодательного собрания. В президентской республике волей народа напрямую выбирается и глава государства, однако голосующее за него большинство не обязательно должно совпадать с большинством в парламенте.
ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО ДЛЯ ВСЕХ
Принято считать, что демократическую политику определяет мажоритарность. Большинство принимает законы, вырабатывает и реализует политический курс. Оно не может ошибаться, его воля служит единственно возможным способом легитимации политики в демократическом государстве. Нередко возникает идея абсолютного (подавляющего) большинства, но ее чаще используют авторитарные лидеры для оправдания своей неограниченной власти. Последнее обстоятельство заставляет задуматься, все ли так просто с большинством, действительно ли его мнения и желания носят абсолютный характер.
В своей критике демократии Кант объясняет, почему считает ее формой деспотизма. Опирающаяся на волю большинства демократия предполагает ситуацию, «при которой все решают по поводу одного». Несогласный одиночка в таком случае противостоит всем, которые при этом «не являются всеми» (Кант 2018: 260-261). Потому что существует тот один, кто имеет другое мнение. Данная философская конструкция не выглядит умозрительной, если еще раз вспомнить о судьбе Сократа. Независимый ум был приговорен к смерти демократическим собранием, большинство которого проголосовало за приговор. Меньшинство при этом не имело никакого значения и фактически исчезло, ведь его голоса не были учтены в окончательном решении. Сложившееся в силу сиюминутных обстоятельств большинство таким образом стало теми самыми «всеми», хотя на самом деле было лишь частью всех. Если бы процесс продлился дольше, Сократ по его собственным словам успел бы убедить совет пятисот в своей правоте. Однако на момент голосования ведомое мнением немногих безликое большинство оказалось таким, каким его запомнили на века.
Из этого получается несколько важных выводов. Во-первых, большинство может ошибаться порой весьма трагически. Во-вторых, большинство выглядит крайне неустойчивой переменной. С течением времени его мнение может меняться, в результате чего уже завтра взамен существующего может возникнуть совершенно другое большинство. Наконец вследствие первых двух причин мнение большинства не должно рассматриваться как абсолютное и может быть подвергнуто законному сомнению со стороны меньшинства.
Где воля большинства имеет значение, так в легитимизации существующего порядка. Как правило, она выражается в пассивном согласии подчиняться существующей власти. На такую поддержку большинства опираются не только демократии, но любые политические режимы включая автократии. Не случайно Аристотель первым заметил, что «вообще повсюду верховная власть принадлежит большинству» (Аристотель 2020: 292-293). Любой режим в прошлом и настоящем апеллирует к поддержке большинства. И чем более тираничный этот режим, тем больше он абсолютизирует эту поддержку.
Что на самом деле отличает демократию, так это повышенное внимание к правам меньшинств. Для нее важно не столько мнение большинства, сколько его репрезентативность. Чем больший спектр мнений различных групп будет учтен в итоговом решении, тем более демократичным оно будет. Поскольку демократия признает равенство политических прав всех граждан, мнение любого меньшинства в идеале должно быть услышано, представлено и учтено. Поскольку любое большинство при другом исчислении может оказаться меньшинством, считает Милль, все политические силы должны быть представлены «сообразно своей численности» (Милль 2018: 132-134). Участие в управлении по крайней мере на уровне представительных органов власти должно быть доступно не большинству, а всему спектру политических сил пропорционально их сторонникам. Некоторые в порядке соблюдения демократических процедур считают необходимой максимально широкую коалицию в правительстве. В этом заключается смысл подлинно демократического порядка, ориентированного на максимальный общественный консенсус.
Характеризуя современную консенсусную демократию, Лейпхарт пишет о ее немажоритарном и даже антимажоритарном характере и для ее описания предлагает использовать термин «шеринг власти» (Lijphart 2008: 6-13). Правление большинства здесь может быть принято только в качестве минимального требования, причем само это большинство должно быть максимально широким и включать в себя все возможные группы интересов с учетом их особого мнения по каждому вопросу.
Большинство таким образом уместно исключительно как предельно пестрая коалиция меньшинств, находящихся в постоянном поиске компромиссов между собой. Такое большинство образуется тем, что каждый может найти себе в нем место и заявить о собственной позиции. На уровне выработки политического курса это означает, что голос каждого по возможности должен быть учтен в итоговой формуле соглашения всех со всеми.
(НЕ)ВОЗМОЖНАЯ ДЕМОКРАТИЯ
Итак, шеринг власти применим как широкое понятие, характеризующее гарантии от перерождения демократии. Сюда может быть включено институциональное разделение властей и распределение власти между различными политическими субъектами. Демократическая власть не представляет единого целого и не может рассматриваться в качестве приза в игре по принципу все или ничего. Власть в условиях демократии распределена среди разных игроков. Каждый из них имеет свою долю власти не в пожизненном владении, а именно на правах шеринга. Каждый при этом нуждается в верховенстве права, которое гарантируют его претензии на власть, защищают от посягательств других и дают надежду на успех в будущем. На этом хрупком балансе и держится демократия.
Власть народа является важным, но не единственным признаком демократии. Большинство в ней имеет значение с точки зрения устойчивости существующего порядка. Лучше всего, когда это большинство образует среду поддержки верховенства права и разделения властей. Мажоритарность образуется множеством меньшинств, каждое из которых претендует на свою долю власти и готово для этого соблюдать существующие нормы. Никто в такой системе не претендует на гегемонию, но все игроки сдерживают друг друга посредством апелляции к праву и шеринга власти.
Стоит появиться одной гегемонистской силе, она подчинит себе большинство и с его помощью переделает законы под собственные нужды. Разрушение привычных норм покончит с верховенством права и уничтожит разделение властей. Демократии тем самым наступит конец. Однако в случае с Россией куда важнее вопрос, как демократия может быть установлена там, где до сих пор не ведают о верховенстве права, не понимают принципа разделения властей и не видят смысла в защите прав меньшинств.
Может ли демократия установиться вследствие революции? Если революция легализует сложившийся порядок, как это произошло в ходе войны за независимость США, если по ее итогам достигается консенсус основных сил, а не победа одной из них, это создает предпосылки для соблюдения принципа верховенства права и делает демократию устойчивой. Если же революция только разрушает старый порядок, как это происходило во Франции в 1789 и 1848 годах, верховенства права не получается, террор уничтожает сильных игроков и короткий миг демократии сменяется очередной диктатурой.
В случае с Россией мы знаем уже два примера, когда крушение государства в результате революции приводило к смене гегемонистской силы и ассоциированной с ней формы тирании. История каждый раз делалась с нуля, но в обоих случаях имела схожие результаты. Произошло это не в силу цикличности истории и проклятия пресловутой колеи. Просто демократию невозможно построить на руинах, отказавшись от привычных в обществе норм. В этом случае новый гегемон навязывает свои правила всем остальным, используя конструируемое им большинство. Когда эта абсолютная сила распадется на противоборствующие группы, для балансирования друг друга они могут сформулировать общие нормы и допустить шеринг власти. Такая ситуация вероятно достижима эволюционным путем, долгим и непростым. Разрушение автократии приведет к ее неизбежной регенерации. Какой путь выберет Россия на следующей развилке истории, вопрос открытый.
Библиография:
- Аристотель (2020). Политика / Пер. с древнегреческого С. Жебелева. М.: РИПОЛ классик.
- Берман, Гарольд (2008). Вера и закон: примирение права и религии. М.: Московская школа политических исследований.
- Блэк, Боб (2014). Анархия и демократия. М.: Гилея.
- Кант, Иммануил (2018). К вечному миру. М.: РИПОЛ классик.
- Макиавелли, Никколо (1998). Избранные произведения. Ростов-на-Дону: Феникс.
- Медушевский, Андрей (2001). Бонапартистская модель власти для России // Вестник Европы. № 1. URL: https://magazines.gorky.media/vestnik/2001/1/bonapartistskaya-model-vlasti-dlya-rossii.html
- Милль, Джон (2017). Рассуждения о представительном правлении. М.; Челябинск: Социум.
- Платон (2016). Государство. М.: АСТ.
- ФОМ (2020). О демократии. Подходит ли России такая форма государственного правления, как демократия? // Фонд «Общественное мнение». Результаты опросов общественного мнения о политике, экономике и повседневной жизни россиян. 17 декабря. URL: https://fom.ru/TSennosti/14519
- Юдин, Григорий (2021). Россия как плебисцитарная демократия // Социологическое обозрение. Т. 20. № 2. С. 9–47
- Cusher, Brent Edwin (2014). How Does Law Rule? Plato on Habit, Political Education, and Legislation // The Journal of Politics. 2014. Vol. 76. No. 4. Pp. 1032-1044.
- Democracy Index 2020 (2021). In sickness and in health. The report by The Economist Intelligence Unit. London: The Economist Intelligence Unit.
- Friedrich Naumann Stiftung (2016). Freedom perception of Russian population. Russian citizens on individual freedom, the state and society. Presentation of the opinion poll results conducted between 28th of July and 2nd of August 2016 among the population of the Russian Federation. URL: https://www.freiheit.org/sites/default/files/import/2016-10/2517-presentationen.pdf
- Lijphart, Arend (2008). Thinking about Democracy. Power sharing and majority rule in theory and practice. Oxford: Routledge.
- Lisi, Francisko (2013). Plato and the Rule of Law // Methexis. Vol. 26. Pp. 83-102.
- Maravall, Jose Maria & Przeworski, Adam (Eds.) (2003). Democracy and the Rule of Law. Cambridge: Cambridge University Press.
© Текст: Василий Жарков