Перевод Марианны Таймановой
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 57, 2021
Перевод Марианна Тайманова
В июле 2021 г. исполнилось 165 лет со дня рождения Бернарда Шоу (1856–1950). Это, конечно, не юбилей, но повод вспомнить великого драматурга, чье парадоксальное мышление породило сотни афоризмов, которые сегодня, почти век спустя, кажется, приобрели еще большую актуальность. «Патриотизм — это убеждение, что твоя страна лучше других потому, что именно ты в ней родился». «Власть не портит людей, зато дураки, когда они у власти, портят власть». «Больше всего люди интересуются тем, что их совершенно не касается». «Если человек решил убить тигра, это зовется спортом; а если тигр решил убить человека, это зовется кровожадностью».
В своих сочинениях Шоу, прежде всего, покушался на предрассудки британцев, прямо говоря о том, о чем в викторианском обществе и позднее говорить было не принято. Андре Моруа, носитель совсем иных, галльских интеллектуальных традиций, в книге «Литературные портреты» нарисовал неожиданный, парадоксальный облик литератора и нобелевского лауреата, используя метод самого Шоу, который Моруа определяет так: — «проникать в святое святых окольным путем». Данная публикация — это значительно сокращенный перевод очерка Моруа, который в полном виде выйдет в издательстве «Азбука».
Когда один журналист обратился к Шоу, только начинавшему свой литературный путь, и попросил описать себя, тот ответил: «Бернард Шоу — холост, ирландец, вегетарианец, лжец, краснобай, социалист, оратор, меломан, ярый противник положения женщин, навязанного им нашей культурой, почитатель искусства».
Этот первый обходной маневр — удачное начало, поскольку сразу же отсылает нас к типичному методу нашего автора — добиваться комического эффекта, говоря прямо и цинично одну только правду.
Шоу будет всю жизнь стремиться к противоречиям. Его излюбленные сентенции намеренно опровергают прописные истины: «Не делай другому то, чего желаешь себе, ведь у вас могут не совпадать вкусы. — Никогда не противься искушению. Отведай все возможные и непременно поддавайся тем, что придутся тебе по душе. — Золотое правило состоит в том, что золотого правила вообще нет».
Чтобы понять Шоу, нужно видеть в нем ирландца и, прежде всего, протестанта. «Ирландский протестант, — говорил он, — единственно истинный протестант, ибо он единственный и он протестует». Шоу охотно подвергает осмеянию тех, кто считал его пуританином. Но своим аскетизмом он и впрямь напоминает пуританина. Он не пьет спиртного, воздерживается даже от чая и кофе. Не курит и не ест плоти мертвых животных.
Семья Шоу, в его описании, выглядит весьма необычно. Отец был мелким служащим и с трудом сводил концы с концами, получая крошечную пенсию и занимаясь торговлей, впрочем, достаточно непрофессионально. Именно наблюдая за нравами собственной семьи, Шоу, как некогда Стендаль, научился презрению и выказывал его с жестокой прямолинейностью.
Мать Бернарда Шоу, моложе мужа по меньшей мере лет на двадцать, была женщиной умной и отличалась редкой музыкальностью; она хорошо пела и выступала на сцене. С детства Бернард Шоу любил напевать арии из опер и благодаря своим знаниям в этой области в начале литературной карьеры подвизался как музыкальный критик.
Подростком его забрали из школы, «где он обычно был самым отстающим», и он поступил на работу младшим клерком в дублинскую торговую контору с годовым окладом восемнадцать фунтов. Ему там не нравилось, но поскольку, с одной стороны, родившись кальвинистом, он усвоил истину, что человек не способен противиться предопределению свыше, а с другой, родившись ирландцем, понял «тщетность того, что не является истинным предназначением в жизни», то все бросил и последовал за матерью, уехавшей из Ирландии в Лондон.
До двадцати трех лет он все еще трудился в разных конторах, но мечтал писать, и трудно понять, почему, обладая не только умом, но и с юности — таким оригинальным стилем, с 1876 по 1885 год он смог выручить за свое сочинительство всего шесть фунтов стерлингов. За это время он написал пять романов, но все они были отвергнуты издателями. «Я выбросил рукописи на съедение мышам, но даже они не сумели их прикончить».
Впрочем, от своего безденежья Шоу не страдал: «Не могу утверждать, что я познал настоящую бедность, скорее, наоборот. Прежде чем я стал зарабатывать на хлеб насущный литературным трудом, я имел доступ к замечательной библиотеке Британского музея. И к прекрасной картинной галере рядом с Трафальгарской площадью. Чего большего мог бы я желать, будь я богат? Что я мог бы купить? Сигары? Но я не курю. Шампанского? Я его не пью. Тридцать сверхмодных костюмов? Но облачись я в такую одежду, те, чье общество я так старательно избегаю, немедленно пригласили бы меня на обед. Лошадей? Они опасны. Сегодня у меня есть возможность приобрести все это, но я ничего не покупаю точно так же, как когда был бедным. К тому же я наделен воображением. Сколько я себя помню, стоило мне лечь в постель и закрыть глаза, я становился тем, кем мне хотелось, и делал все, что мне заблагорассудится. К чему тогда мне жалкая роскошь Бонд-стрит, мне, Джорджу-Бернарду Сардонапалу?»
Социалист… Он стал им в весьма юном возрасте в те времена, когда социализм был в Англии еще в новинку. Благодаря одному из приятелей он наконец сумел пробиться в газеты сперва как художественный критик, потом как музыкальный, ну и, наконец, как театральный обозреватель. Но главным образом, стал известен как журналист, который подписывался инициалами Дж. Б. Ш. Он написал книгу о Вагнере «Совершенный вагнерианец», где превратил легенду о Нибелунгах в манифест социализма.
Присущий ему иронический стиль ощущается в первых же его статьях: «Чтобы меня услышали, — писал он, — мне пришлось корчить из себя полоумного, что-то вроде королевского шута, которому дозволено больше, чем остальным».
Слава драматурга пришла к нему в конце 19-го века после издания сборников пьес, к которым он писал изумительные пространные теоретические предисловия.
По мере того, как благодаря богатству воображения, оригинальности мысли и блеску остроумия рос драматург Бернард Шоу, в сознании английской публики возникал совсем непохожий на него персонаж, которого сам Шоу обозначал как Дж. Б. Ш. Этот Дж. Б. Ш. резко и издевательски отвечал на вопросы журналистов, сравнивал Бернарда Шоу с Шекспиром, причем, не в пользу последнего. «Хвала Ибсену и Шоу, пророку его… Долой Шекспира!..»
Именно Дж. Б. Ш. неизменно и методично осыпал издевками американскую и английскую публику. Похоже, всю свою жизнь Шоу полагал, что ради его собственных интересов и из чувства долга он обязан говорить англичанам всю горькую и неприкрытую правду; всем своим творчеством он надсмехался над ними. С необъяснимым постоянством Шоу внушал американцам весьма нелестные для них истины: «Я очень старался не писать ни единого учтивого слова о Соединенных Штатах. Я считаю их обитателей деревенщиной и, не колеблясь, назову американца на 99% идиотом. В итоге они меня обожают и будут обожать до тех пор, пока в порыве сентиментальности, присущей старикам-маразматикам, я не выскажу что-то лестное в их адрес, и тогда они заподозрят во мне банального бумагомарателя и немедленно от меня отвернутся».
Впрочем, трудно даже вообразить, как сильно сарказм Шоу переделал английского зрителя, а театр Бернарда Шоу освободил умы от викторианского образа мысли.
Мысль его целенаправлена и глубока. Он борется за свои идеи, а не за утверждение собственной личности.
*
Сентиментальность — вот кто истинный враг. Это могло быть девизом Шоу. Сентиментальный — не тот, кто испытывает истинные и сильные чувства, а тот, кто пользуется притворными чувствами, дабы скрыть подлинную страсть. В то время, когда Шоу начал писать, люди почти не осмеливались открыто называть себя жадными, сладострастными, амбициозными или жестокими. Пороки в респектабельном обществе прикрывались маской добродетели. «Вы стареете, Цезарь, и, подобно многим, обращаете старость в добродетель». Но порок, облеченный сентиментальностью, так же опасен, как яд, покрытый сахарной глазурью. «На свете существуют три разряда людей: низшие, средние и высшие. Низшие и высшие сходны в одном: у них нет предрассудков, нет моральных устоев. Низшие не возвышаются до морали, высшие до нее не снисходят».
Делайте, что вам угодно, — похоже, говорит Шоу, — но не противьтесь соблазнам, бросайте женщин, если нет выхода, убивайте мужчин, но только ясно отдавайте себе отчет в том, что именно вы делаете, и не пытайтесь доказать, что совершаете нечто иное.
*
Если в пьесах Шоу «сентиментальный» означает «предатель», то реалист в них всегда герой. Но кто тогда реалист среди представителей рода человеческого? Женщины. Часто кажется, что они ратуют за сентиментальную любовь, но на самом деле, это одни слова и хитроумные уловки. Цель женщин, о которой те порой сами не догадываются, но всегда к ней стремятся в поисках женского счастья, — это выйти замуж и завести детей. Что может быть естественнее, коль скоро в том далеком делении рода человеческого на два пола главная роль отведена женщине? Именно она бòльшую часть жизни тратит на продолжение этого рода. Поскольку мужчина ей требуется для осуществления самого насущного творения природы, она захватывает его по естественному праву. И поэтому в любовных делах женщина всегда берет инициативу на себя. Разумеется, в целях собственной защиты мужчины выдумали очень несовершенную романтическую условность: женщина должна ждать, ничего не предпринимая, до тех пор, пока к ней смиренно не обратятся с мольбой. Это настолько принято по умолчанию, что даже в театре никого не вводит в заблуждение.
Дон Жуан у Шоу станет добычей, а не охотником. Он будет защищаться и отбиваться. «Привязанность женщины к мужчине — это привязанность полицейского к своему арестанту». В этой борьбе мужчина всегда проигрывает, поскольку наделен излишне живым воображением. Почти все великие артисты — мужчины, и они приучили мужчину, своего собрата, жить в мире иллюзий. Музыкант учит его нежности звуков, художник ласкает его взор, поэт помогает постичь глубину чувств. Когда Жизненная Сила толкает мужчину испытать любовь, он, как водится, путает это неизведанное чувство с уже знакомыми ему эмоциями. Он надеется, что в любви женщины сумеет обрести всю романтическую прелесть любви поэта. Он надеется, что в голосе любимой им женщины сольется гармония всех песен, в ее облике — красота всей любовной лирики, а в душе — эмоции всех драм. Но он любит женщину из плоти и крови, которая энергично предъявляет свои права: для нее история начинается там, где она заканчивается для него.
*
В политике, как и в любви, Шоу хочет быть анти-романтиком. «Идеализм — не что иное, как похвальное определение романтического в политике и морали, — не менее для меня отвратителен, чем романтическое в этике и религии… Я больше не могу принимать псевдо-мораль и псевдо-порядочное поведение, которые, псевдо-восхваляя кражу, болезнь, преступление, корыстолюбие и другие типичные проявления цивилизованности, заставляют людей, играющих на сцене жизни, выдвигать псевдо-утверждения о том, что именно это и есть прогресс, наука, мораль, религия, патриотизм, империализм, национальное величие и другие выспренные понятия, которые предписывают им газеты».
Шоу выступает за сильное правительство; он всегда высоко отзывался о диктатуре Москвы. Но, будучи социалистом, он далек от ортодоксального социализма. Он, как и Уэллс (и это то немногое, что их роднит), категорически отвергает идею классовой борьбы: «Богатые и бедные одинаково отвратительны. Что до меня, я ненавижу бедных и страстно жажду их искоренения. Я немного жалею богатых, но также прилагаю все усилия, чтобы их истребить. Рабочие классы, профессиональные классы, зажиточные классы, руководящие классы — все они омерзительны, что те, что эти. У них вообще нет права на существование».
Несмотря на то, что Шоу — революционер и жаждет изменить существующий социальный порядок, он считает, что одной политической революции будет недостаточно. «Просто сменить институты, скажем, военную и священническую власть на коммерческую и научную; коммерческую на пролетарско-демократическую; рабство на крепостничество; крепостничество на капитализм и пролетариат; монархию на республику; романтизм на реализм; реализм на мистицизм… все это одна только смена вывесок; это все равно что сказать: колпак из шерсти или шерстяной колпак… Чем больше мы меняем, тем больше остаемся при своем».
*
Бесспорно, человек должен измениться. Такой человек, каким он предстает сегодня, такой человек, какими являемся мы, не может существовать: он разрушает самого себя. Созданные им политические, коммерческие, международные законы предают его; его предает и его наука. Он должен породить Сверхчеловека, приспособленного к социальной жизни, к научной среде, иначе после нескольких войн и смертельных кризисов этот человек уступит место более совершенному биологическому виду. «Человек — не последнее слово божье; если вы не способны свершить тот труд, который требует от вас Господь, он сотворит существо, которое способно его совершить».
Шоу верит в созидательную эволюцию, в усилие, свойственное каждому творению, дабы превзойти самое себя. Бог у Шоу находится в процессе создания самого себя. Эволюция — на пути к Божеству. Человек отличается от микроба лишь тем, что опередил его на этом пути. Если человек откажется от усилий, Жизнь пойдет на новый эксперимент. У нее в запасе бесконечное Время и несчетное число попыток.
*
Театр может существовать только в том случае, если зритель согласится с рядом условностей. Диалоги Шоу совершенно немыслимы в обычной жизни, но театр — это не обычная жизнь. В основе театра лежит религиозный обряд, и люди охотно воспринимают размышления о вечном, которые им предлагает религиозная обрядность.
В Англии с 1900 года Шоу проповедовал на самые насущные темы. Нравы элиты были в ту пору достаточно свободными, но Миф о респектабельности владел лучшими умами. Шоу нанес решающий удар и выиграл битву. Если английская молодежь лишена известного лицемерия, то это заслуга Шоу. Но если он и был мощным деструктором, то почти ничего не достиг как созидатель.
К концу викторианской эпохи и после поражения Уайльда только бурные и драматические события могли ввергнуть писателя в бездны слащавой сентиментальности, заполонившей театральные подмостки и обложки журналов. Шоу отчаянно сопротивлялся этому искусу.
Однажды он рассуждал о том, какую музыку следует играть на похоронах, приведя в пример похороны собственной матери, но не выказывая при этом никаких эмоций, что вызвало некоторую оторопь у присутствовавших. Шоу почувствовал это и добавил с нескрываемым безразличием: «Не думайте, что я из тех, кто легко забывает других».
Какая прекрасная позиция — запретить себе банальную сентиментальность из уважения к более скрытым и более искренним чувствам. Для некоторых людей было бы весьма полезно ежегодно перечитывать пьесы Шоу, чтобы полностью избавиться от лицемерия. После такой встряски цинизмом освобожденный ум сможет более достойно воспринимать подлинные чувства.
Перевод с французского Марианны Таймановой
© Текст: Андре Моруа
© Перевод: Марианна Тайманова