Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 55, 2021
От главного редактора «Вестника Европы»:
В декабре 2020 г. Институт экономической политики имен Е.Т. Гайдара отмечал свой 30-летний юбилей. Отмечал скромно, вполне академической зум-конференцией в формате уже давно традиционных декабрьских «гайдаровских чтений»; только доклады сотрудников перемежались видеопоздравлениями членов попечительского совета и друзей института.
Сейчас, даже в пору долгой изоляции, юбилеями у нас никого не удивишь; однако этому сравнительно новому негосударственному институту, созданному в конце 1990 года в недрах Академии народного хозяйства по инициативе академика А.Г. Аганбегяна, довелось сыграть исключительную роль в современной российской истории: именно здесь разрабатывались документы, впоследствии названные Программой радикальных экономических реформ, или Программой Гайдара.
Академик А.Г. Аганбегян вспоминал:
«Мой выбор пал на Гайдара»
Я долго присматривался, и мой выбор пал на Егора Гайдара. …Я предложил ему перейти в АНХ, создать исследовательский институт при Академии. Он согласился сразу и назвал его Институтом экономической политики. Я обещал Гайдару не вмешиваться в его работу, предложил ему избрать свою команду, выбрать любое помещение.
Гайдар не пойдет работать преподавателем, я знал это, он ― по натуре исследователь. И я не думал тогда об исследованиях, я хотел, чтобы здесь была прослойка тридцатилетних. Этих-то людей я и хотел привлечь к преподаванию. К тому же их можно было послать за границу, они все владеют английским языком.
И вот я позвал своих хозяйственников, финансистов и произнес перед ними речь, я ее очень хорошо продумал тогда: «Если я вам что-то скажу, а вы не сделаете, я вас отругаю, в крайнем случае, объявлю выговор, но если вам скажет Егор Тимурович, а вы этого не сделаете, я вас сразу уволю. Этот институт имеет приоритет, это главная организация в Академии».
По-другому бы не получилось создать институт. И если бы Гайдар столкнулся с бюрократией, то ничего бы у него не вышло. К этому институту было очень хорошее отношение. Они сразу занялись проблемой перехода России к рынку, изучением рыночных реформ в других странах. Он ко мне приходил, рассказывал, чем они занимались, но я никогда не вмешивался, в их совещаниях участия не принимал.
Институт Гайдара был структурным подразделением Академии. Егор Тимурович пригласил к себе всех молодых, исключением был один Ясин — примерно моего возраста, которого я хорошо знал и с которым много работал. А так все были молодые — 30–35 лет.
Гайдар проработал у нас совсем немного — год-полтора, до 1991-го. Затем он ушел в правительство, взяв всех своих ключевых сотрудников. Но институт продолжал существовать, уже с новым директором. Когда Гайдар ушел из правительства, он вернулся в институт и попросил меня сделать его самостоятельным, уже не при Академии.
И я выступил учредителем самостоятельного института, договорился с Отделением экономики РАН, которая тоже выступила учредителем. А я остался членом их Ученого совета (сайт РАНХиГС).
Егор Гайдар вспоминал:
И тогда, летом 90-го, и впоследствии мы неоднократно обсуждали и с самим Явлинским, и с другими соавторами этой программы — Евгением Ясиным, Владимиром Машицем, Борисом Федоровым — их отношение к ней. Нет сомнения, что большинство из них ни в малой степени не сомневалось в ее «утопизме».
И вместе с тем в политическом ключе программа «500 дней» была в тот момент, безусловно, полезной, ибо она способствовала сближению Горбачева и Ельцина, создавала базу для их возможного союза и проведения согласованной линии. Увы, программе Явлинского не суждено было оправдать и свое политическое предназначение. После долгих колебаний, под мощным давлением силовых структур, консервативной части аппарата, Горбачев отказался от соглашения с Ельциным и от поддержки программы «500 дней». С этого момента ― вплоть до осени 91-го года ― о какой бы то ни было экономически осмысленной политике можно было забыть. Между рушащимся Советским Союзом и Российской Федерации началась ожесточенная борьба за власть.
Любому непредвзятому наблюдателю стало ясно, что страна приближается к экономическому краху. Экономический крах усугубится отсутствием единой программы действий. Каждая республика, а затем каждая территория (вплоть до районов) будут пытаться выбраться из кризиса в одиночку, что губительно для интегрирования сверхмонополизированной экономической системы. Политические последствия ― окончательный распад Союза, столкновения на национальной почве в этнически неоднородных регионах. Неподчинение закону будет охватывать все сферы общества.
Теперь этот сценарий становился неизбежным. Вопрос состоял только в том, что делать, как жить дальше, когда точно нарисованная картина грядущей катастрофы начнет воплощаться в реальность? Многие ждали ответа на эти вопросы от популярного Явлинского. Но он, вопреки призывам и уговорам российского руководства ― остаться в правительстве и продолжать работу по подготовке рыночной реформы, подал в отставку. Шаг политически выверенный, точный.
В день своей отставки Григорий Явлинский заехал на госдачу в Волынское, где мы работали с Евгением Ясиным, Станиславом Шаталиным, Николаем Петраковым, Абелом Аганбегяном. Премьер российского правительства Силаев звонил Ясину, спрашивал, не согласится ли тот занять место Явлинского. Явлинский отговаривал Евгения Григорьевича, да тот и не собирался соглашаться. Позже подъехал Горбачев. Обсуждали эклектичный документ ― гибрид программы «500 дней» и правительственной программы, подготовленной Леонидом Абалкиным. В целом, было ощущение, что Горбачев отдает себе отчет, в каком политическом тупике он оказался.
«Институт хозяйственного механизма»
Там же, в Волынском, Абел Аганбегян предложил мне возглавить сформированный в Академии народного хозяйства исследовательский институт. Предполагалось назвать его «Институтом хозяйственного механизма». Подумав, я согласился. Тут же договорились с секретарем Отделения экономики Академии наук С. Шаталиным, что институт будет двойного подчинения: Академии народного хозяйства и Академии наук, и получит название ― «Институт экономической политики». Там попытаемся собрать наиболее динамичных экономистов молодого поколения. Твердо решил вернуться в науку. Предложение возглавить новый молодой институт, не обремененный балластом бездельников-блатников, такой, куда я смогу подбирать людей исключительно по их способностям, было очень привлекательно. Институт предполагалось создать небольшой, около ста человек. Практически всех сотрудников подбирал лично. Удалось сформировать, как мне кажется, неплохой коллектив. Заместителями директора стали специалист по межотраслевому балансу Андрей Нечаев, пришедший из Института экономики и прогнозирования научно-технического прогресса, и Владимир Машиц ― из Центрального экономико-математического института, прекрасный статистик, знаток хозяйственного механизма. Из Института экономики я пригласил Владимира Мау, в то время активно работавшего в области истории экономической мысли и начинавшего свои исследования по современной политической экономии. Из Института экономики Госплана ― Сергея Синельникова, занимавшегося экономикой природопользования, уговорил его переквалифицироваться на проблемы налоговой системы и бюджета. Пришли и другие талантливые экономисты: Александр Радыгин, Елена Журавская, Вадим Иванов. Ленинградское отделение института возглавил Сергей Васильев. В целом коллектив получился дружный, работящий.
Между собой договорились: никаких грандиозных программ не пишем, экономической политикой не занимаемся, только изучаем ее. Разумеется, мы готовы проводить экспертизу нормативных актов, предложений, программных разработок и российского, и союзного правительства, давать свои оценки, помогать, но главное для нас ― изучение механизмов функционирования российской экономики, протекающих в ней процессов, их краткосрочное прогнозирование. Это тем более важно, что реальные возможности органов власти влиять на развитие событий в экономике становятся все более призрачными. На первом большом семинаре института в январе 1991 года я сделал доклад «Об экономике нестабильности и перспективах развития советского народного хозяйства». С осени 1990 года советская экономика вошла в режим подавленно-открытой инфляции. Быстро растут цены, и сохраняется дефицит на все виды товарных рынков. Прогнозирую три этапа: период подавленно-открытой инфляции, период открытой инфляции и стабилизационные процессы. Мы не можем точно определить даты перехода от первого этапа ко второму и от второго к третьему. Но зато достаточно легко предугадать основные параметры социально-экономического развития на каждом из этих этапов: в частности, темпы роста денежной массы, темпы роста цен, бюджетный дефицит, долю дотаций в валовом внутреннем продукте, реальные и номинальные доходы населения, объем промышленного производства. Нарисовал графики этих параметров для периодов до либерализации цен, после их либерализации и в момент развертывания стабилизационных процессов. Последующее развитие событий довольно точно подтвердило мой прогноз.
* * *
«Красная книга» российских реформ
Когда мы уже готовили к печати этот номер, позвонил мой друг С. из Института Гайдара и сказал: «Посмотри свою почту, а то долго рассказывать». Я залез в почту и обнаружил ссылку на книжный аукцион, где предлагалась книга «Экономика переходного периода. Очерки экономической политики посткоммунистической России 1991–1997». Институт экономических проблем переходного периода (так тогда назывался Институт Гайдара). М. 1998. 1113 стр.
Объявление сопровождалось пояснением: «Состояние очень хорошее, увеличенный формат. Инскрипт Егора Гайдара для Галины Старовойтовой, сделанный незадолго до ее гибели».
Не представляю, кого злая судьба заставила выставить на аукцион уникальную книгу.
С Егором я дружил. Безмерно уважал и Галину Старовойтову. Она была блестящим ученым, социологом и этнографом. К тому же яркий и смелый политик, депутат Государственной думы (а до этого ― Верховного Совета), одна из создателей «Демократической России», я знал ее с молодости. Галина Старовойтова была подло убита 20 ноября 1998 г. Ее хоронил весь Петербург. Я был на этих похоронах. Убийцы были найдены и осуждены, заказчики и по сей день так и не названы.
Егор Гайдар подарил ей эту книгу 30 сентября 1998 г. Она могла успеть с ней ознакомиться. Книгу мои друзья, конечно, выкупили, мы связались с Платоном Борщевским, сыном Галины Васильевны Старовойтовой (работавшей в те годы в институте), и виртуально подарили ему эту книгу (пообещав переправить с первой оказией). Книгу эту и мне дарил Егор Гайдар, я ее, конечно читал, но прошло 22 года, и я принялся заново ее листать.
Своим оформлением, бордовым коленкором, к которому мы привыкли по официальным изданиям БЭС, золотым тиснением шрифта на обложке, скучнейшим названием и особенно неподъемной толщиной (больше тысячи страниц с таблицами и графиками!) издатели, казалось, сделали все, чтобы случайный читатель не захотел даже взять ее в руки.
Авторы скромно назвали ее жанр «очерками», хотя этот том стал первым и лучшим из многих, выпущенных Институтом Гайдара трудов по анализу процессов, начавшихся тридцать лет назад в российской экономике и социально-политической жизни.
Редакционная коллегия:
Е.Т. Гайдар (главный редактор), Н. Главацкая, Л. Лопатников, В. Мау, С. Синельников, А. Улюкаев.
Руководитель авторского коллектива ― Е.Т. Гайдар.
Авторский коллектив: введение ― В.Мау, глава 1 ― Е. Гайдар, глава 2 ― В.Мау, глава 3 ― С.Синельников, А. Улюкаев, глава 4 ― С.Синельников, Г. Трофимов, глава 5 ― В.Мау, глава 6 ― С.Синельников, Г.Трофимов; глава 7 ― С.Синельников, глава 8 ― В.Мау, С.Синельников, Г.Трофимов, А.Улюкаев; глава 9 ― В. Мау, С. Синельников, Г.Трофимов, глава 10 ― С.Архипов, С. Баткибеков, С.Дробышевский, В.Мау, С.Синельников, А.Улюкаев; глава 11 ― М.Домбровский; глава 12 ― А.Радыгин, глава 13 ― А.Радыгин, Н.Шмелева; глава 14 ― И.Доронин, А.Захаров; глава 15 ― Е.Серова; глава 16 ― И.Рождественская, С.Шишкин; глава 17 ― И.Стародубровская; глава 18 ― Е.Гавриленков, О.Изряднова; глава 19 ― Ю.Бобылев, Е.Серова; глава 20 ― И.Воловик, Н.Леонова, С.Прихордько; глава 21 ― Н.Смирнов; глава 22 ― И.Колосницин, глава 23 ― Т.Коваль.
В обращении к читателям руководители авторского коллектива писали:
«Эта книга была задумана в середине 1993 года. Завершив работу в Правительстве (нужно ли напоминать, что речь идет о Правительстве реформ ноября 1991 ― декабря 1992 года), мы задумали подвести некоторые итоги посткоммунистической трансформации России.
Точнее, ее первого этапа. Стали проводиться семинары, на которых обсуждались отдельные проблемы функционирования российской экономики и, соответственно, разделы будущей книги. И как раз во время одного из этих семинаров Е. Гайдару позвонил Б. Ельцин и попросил вернуться в правительство. Было 17 сентября 1993 года.
Вновь пришлось вернуться к практической экономической политике.
Книга, естественно, была отложена в сторону. Новая фаза реформ, новые проблемы, новая отставка. Стало ясно, что быстрой работы над книгой не получится. Этому мешала не только нехватка времени. В стране так и не была осуществлена макроэкономическая стабилизация, приватизация была в самом разгаре, а политическая обстановка не позволяла еще сделать вывод о необратимости реформ. Словом, предмет анализа как-то не складывался. Для серьезных выводов пока не хватало данных, поскольку нельзя еще было судить о экономико-политической системе того общества, которое формировалось в посткоммунистической России.
Параллельно в Институте шла интенсивная работа по анализу происходивших процессов. Из подготовительных материалов, первоначально предназначавшихся для этого исследования, выросли отдельные монографии, написанные ведущими сотрудниками Института экономических проблем переходного периода, не говоря уже о десятках журнальных статей в России и за рубежом.
К началу 1997 года стало ясно, что время для обобщающего исследования, наконец, пришло. Денежная стабилизация, наконец, состоялась. Президентские выборы 1996 года способствовали продвижению России к стабильности политической. Сформировались и стали неотъемлемой частью российской хозяйственной жизни финансовые рынки — важнейший атрибут современной рыночной экономики.
И вот перед читателем лежит наша книга. Это не исследование по истории экономической политики России. Исторический контекст здесь, конечно же, существует, но не он определяет характер исследования. В центре внимания авторов предлагаемой книги — проблемы экономической политики и проблемы их решения. Строго говоря, в книге рассматривается набор экономико-политических проблем, которые встают перед страной, выходящей из коммунизма, альтернативные варианты решения этих проблем, причины выбора тех или иных вариантов и, наконец, последствия их реализации. Это очерки. То есть, несмотря на внушительный объем книги, она не претендует на то, чтобы быть «теорией посткоммунистической трансформации». На наш взгляд, время написания полномасштабной теории еще не пришло. Хотя многие «кирпичики» будущей теоретической конструкции уже появились. Как раз поиску и шлифовке этих «кирпичиков» и посвящено предлагаемое исследование, вся книга и отдельные ее главы».
Гайдару в этой книге принадлежит первая глава ― «О неизбежности краха социалистической экономики». Вот извлечения из нее.
«В 1985 году, когда М. Горбачев пришел к руководству страной, ее экономическое положение лишь на первый, поверхностный взгляд казалось “застойно” прочным. На деле возможности не только развития, но и сохранения сложившегося уровня производства и потребления полностью зависели от факторов, находившихся вне его контроля ― мировой конъюнктуры на нефтегазовых рынках, открытия новых месторождений с крайне высокими параметрами нефте- и газоотдачи, возможностей беспрепятственного привлечения долгосрочных кредитов на мировых финансовых рынках по низким процентным ставкам. Однако начавшееся падение цен на нефть на мировом рынке, сокращение абсолютного уровня экспортных поступлений (1983 год ― 91,4 млрд дол., 1985 ― 86,7 млрд дол.) свидетельствовало о том, что чуда не произойдет.
…Принципиальное значение имело то, что основанный на нефтяных доходах экономический рост, будучи внутренне несбалансированным и неустойчивым, все же к началу 80-х вплотную приблизил страну по уровню ВВП на душу населения к группе развитых рыночных демократий. Урбанизация, развитие образования, расширение информации о внешнем мире, постепенное расширение слоя людей со структурой потребления, характерной для среднего класса ― все это объективно расшатывало тоталитарный режим.
После первых, робких либерализационных шагов М. Горбачева, сделанных в период ранней перестройки (1985–1987 гг.), именно эти факторы определили появление мощной демократической волны, быстро вышедшей из под контроля власти.
Экономический кризис, рожденный сокращением нефтяных доходов, крахом экономической стратегии предшествующих двух десятилетий, придал этой волне дополнительную энергию. Лишенные силовой поддержки из Москвы, стали рушиться коммунистические режимы Восточной Европы.
Общим местом стали упреки М. Горбачеву в том, что он, в отличие от китайских руководителей, начал с политической либерализации, а не с экономической реформы. С точки зрения взаимосвязи экономики и политики, резонно поставить вопрос: а были ли у него другие реальные возможности?
Выясняется, что еще советские руководители начала 70-х годов, и в первую очередь Л. Брежнев, поставившие на внутренний ненадежный, базирующийся на нефтяных доходах, экономический рост, выбрали стратегию, ускорившую исторически неизбежное катастрофическое крушение экономических институтов социализма».
* * *
Еще и сегодня интересна третья глава «Красной книги», написанная в 1997 году Владимиром Мау. Приведем некоторые фрагменты из нее:
Программа-91
<…> Программа «500 дней» представляла собой набор действительно необходимых и полезных преобразований, построенных, однако, вне какой бы то ни было связи с реальными финансовыми, технологическими, социальными и иными ограничениями на осуществление этих преобразований. <…>
Программа же экономических реформ (дальше мы условно будем называть ее Программа-91), разработанная в Институте экономической политики под руководством Егора Гайдара, при участии ряда будущих членов «Российского правительства реформ», была предельно конкретна и технологична и отвечала не только на вопросы что? и зачем?, но и как? и сколько это будет стоить?
Поэтому даже по форме Программа либеральных рыночных реформ была принципиально иной: а не гладким единым текстом, как бы предназначенным для издания книжечкой и вдумчивого неторопливого чтения, а набором отдельных документов (важнейшим из которых был концептуальный материал «Стратегия России в переходный период»), законопроектов, инструкций, расчетов и пояснительных записок к ним. Относительно же ее содержательных сторон и тогда, и сейчас ведется острая полемика.
* * *
Политико-экономическую ситуацию в стране к концу 1991 года без всяких натяжек можно охарактеризовать как катастрофическую. В разряд дефицитных перешли практически все виды товаров. <…>
Наиболее наглядным образом описывает предреформенную социально-экономическую ситуацию положение с продовольственным снабжением городского населения. <…> Так, в январе 1992 года ресурсы продовольственного зерна (без импорта) составили около 3 млн т., в то время как продовольственные потребности страны составляли свыше 5 млн т. в месяц. Более чем в 60 из 89 российских регионов запасов продовольственного зерна не было вообще, и выработку муки можно было осуществлять только «с колес», то есть за счет немедленной переработки поступающего по импорту зерна. По расчетам, минимальный импорт зерна для этого должен был составлять порядка 3 млн т. в месяц. По оценкам Росхлебопродукта, всего для России в первом полугодии 1992 г. должно было поступить 8,65 млн т. зерна.
Потребность же составляла 26 млн т. Дефицит составлял 17,35 млн т. в расчете на полугодие, что по стоимости соответствовало более чем 3 миллиардам долларов.
В то же время в ряде случаев корабли с импортным зерном стояли без разгрузки в российских портах, поскольку не было в наличии валюты, чтобы расплатиться за транспортировку, за фрахт судов, кредитные же линии не открывались, поскольку репутация бывшего СССР как первоклассного заемщика была за несколько предшествующих лет полностью подорвана.
Повсеместно в городах страны была введена жесткая карточная система. Нормировалась продажа всех основных продовольственных товаров ― мясопродукты, животное и растительное масло, крупы, макаронные изделия, сахар, соль, спички, алкогольные напитки, сыр, другие молочные продукты, табачные изделия, кондитерские изделия и пр. В большинстве случаев нормы отпуска товаров к концу 1991 года были примерно такими: сахар ― 1 кг на человека в месяц, мясопродуктов (включая субпродукты) ― 0,5 кг, масло животное ― 0,2 кг. И даже эти нормы не были обеспечены ресурсами, поэтому снабжение по ним не было гарантированным, талоны не отоваривались по нескольку месяцев, реализация товаров по ним проходила с огромными очередями.
<…>На фоне промедления с реформами и явственного ухудшения жизненных условий нарастала спонтанная приватизация. Государственные структуры, министерства и ведомства буквально явочным порядком преобразовывались в различные концерны, корпорации, ассоциации. Ими в массовом порядке фактически расхищалась государственная собственность: чиновники перетаскивали туда не только связи, различные «ноу-хау», но и собственность, и кредитно-финансовые ресурсы. Право полного хозяйственного ведения дополнялось фактической финансовой безответственностью. Какой бы то ни было государственный контроль оказался по существу невозможным.
<…>Надо учесть, что до августа 1991 г. существовал некий промежуточный «союз» ― союз республиканских коммунистических элит, которые боролись против Союзного центра за собственные привилегии и бесконтрольное управление «своими» народами.
Однако после августа, после фактического распада союзного государства фиктивность такой альтернативы стала очевидной: на передний план вышли объективные противоречия интересов России и других республик…
Упрощенно говоря, интересам других республик соответствовала схема «экономический союз при немедленной политической независимости», по сути означавшая обобществление российских финансово-экономических ресурсов при приватизации союзного политико-правового наследства. Интересам России соответствовала схема «скорейшее достижение экономической независимости при сохранении на переходный период политического союза».
С точки зрения межреспубликанских отношений форсированное обретение независимости при неурегулированности взаимных претензий ведет к созданию крупных зон политической напряженности, использованию русского национального меньшинства в республиках как фактора политических конфликтов и политико-экономического шантажа России, стимулирует сепаратизм в российских автономиях, В военно-политической области это означало бы образование новых ядерных государств с неустоявшимися межгосударственными отношениями и границами, появление на рубежах России новых крупных наступательных потенциалов, вступление России в международное сообщество не в качестве великой державы ― правопреемника бывшего Советского Союза, а в качестве нового, молодого субъекта международного права со всеми вытекающими отсюда проблемами.
В этой ситуации единственно ответственной политической позицией явилось немедленное начало реализации стратегии обретения Россией полноценной экономической независимости, самостоятельное проведение реформ, к которым могут присоединиться (а точнее, не могут не присоединиться) другие республики.
<…>Россия становилась естественным ведущим партнером западных государств и международных финансовых организаций. Россия обладает весьма емким внутренним рынком, потенциалом экспортных базовых ресурсов, легко переориентируемых на развитые страны. Это привязывает к ней внешнеэкономическую политику остальных республик, по большей части не имеющих такой возможности. Наконец, Россия контролирует основные компоненты межреспубликанской производственной инфраструктуры, обладая материальной и кадровой базой управления транспортной, коммуникационной и энергетической системами.
Исходя из этого, реалистичным представляется курс на отказ от долгосрочных всеобъемлющих экономических союзов, от создания постоянно действующих надреспубликанских органов общеэкономического управления. <…>
С этим связано и отстаивание идеи об обязательном признании всей государственной собственности на территории России российской собственностью, а также о необходимости российского государственного контроля над всей инфраструктурой эмиссионного хозяйства и банковских расчетов в рублевой зоне до тех пор, пока она сохраняется.
…И с точки зрения ретроспективной, и с точки зрения перспективной, важно вычленить содержательные различия названных выше двух основных концепций реформирования экономики, доставшейся в наследство от социализма: концепции Гайдара и Явлинского.
Явлинский по существу предлагал сохранение крупномасштабного перераспределения финансовых и материальных ресурсов из России в другие республики при постоянных колебаниях денежно-финансовой политики в ходе межреспубликанских согласований и нерегулируемых возможностях экспансии денежной массы из остальных республик в Россию. Гайдар же предлагал ограничить перераспределение ресурсов из России исключительно прямым финансированием армии, МИДа и других важнейших союзных структур, ввести российский контроль за денежным обращением при переходе к конвертируемости рубля, выдвигалось требование его поддержки как российской национальной валюты. Курс, предлагаемый Явлинским, по существу, означал сдерживание экономической реформы в России вследствие ориентации на совместное ее осуществление в республиках-членах экономического союза, что делало ее явно неадекватной драматизму сложившейся политико-экономической ситуации.
Курс Гайдара означал, напротив, ориентацию на максимально быстрое осуществление экономической реформы в России, не сдерживаемое возможными реакциями других республик, позволял срочно запустить рыночные механизмы обеспечения жизнедеятельности общества и, следовательно, обеспечить некатастрофический сценарий системной трансформации в России.
Можно выделить еще несколько моментов, отличавших Программу-91, которая была не только программой экономических реформ, но и (может быть, в первую очередь) программой формирования национальной государственности в России (прежде всего суверенности российского хозяйственного законодательства, национальной денежной программы, национальной валютной системы, собственной налоговой, бюджетной и внешнеэкономической политики, государственной собственности и инструментов государственного регулирования экономики). По существу, философия и идеология преобразований задается в двух документах из указанного выше программного пакета ― «Стратегия России в переходный период» и «Ближайшие экономические перспективы России». Все остальные документы ― а их несколько десятков ― это скорее технологические карты, определяющие, что нужно делать и какие нормативные акты для этого потребуются.
В целом программный документ «Стратегия России в переходный период» определил принципиальный курс на экономическую независимость при «мягком» политическом союзе, который был принят президентом Ельциным и затем реализовывался на практике правительствами Гайдара и Черномырдина.
Сутью его было не только проведение жизненно необходимых экономических реформ на основе маркетизации, либерализации, приватизации и финансовой стабилизации, но и создание российского национального государства со всеми его необходимыми атрибутами, прежде всего устойчивой и конвертируемой национальной валютой, налоговой системой, бюджетом, пограничными и таможенными службами, эффективной денежной системой, национальным банком.
Второй из важнейших документов, разработанных группой Гайдара, «Ближайшие экономические перспективы России», определял философию стабилизационной и реформистской политики в условиях формирования институтов национальной государственности в России.
Впервые в нем был сделан вывод, который затем неоднократно варьировался в последующих программных документах российских реформ, о том, что экономическую политику ближайшей перспективы определяет не идеальный замысел реформаторов, а сочетание трех кризисов, оставленных России в наследство рухнувшей экономикой Советского Союза: инфляционного кризиса, платежного кризиса и системного кризиса.
<…>Не повторение стандартных стабилизационных программ, а эти российские политико-экономические реалии заставили группу Гайдара определить финансово-денежную сферу как первичное звено стабилизационных и реформаторских усилий.
<…>Без достижения финансовой стабилизации невозможно в условиях паралича нерыночных механизмов организации ресурсопотоков сформировать соответствующие рыночные механизмы и таким образом избежать более чем реальной угрозы жизнеобеспечению населения, как невозможно и переключение предпринимательской активности из спекулятивной в производственную сферу, привлечение в нее как отечественных, так и зарубежных инвестиций.
Уже в конце ноября 1991 года пришлось пойти на вариант немедленной либерализации цен, хотя и с риском дестабилизирующего давления рублевой денежной массы из бывших союзных республик.
Это было проявлением политического реализма, так как на практике разделение денежных систем потребовало более значительного времени, чем предполагалось первоначально, эта работа осуществлялась со значительными трудностями и в несколько этапов. Во многом это было связано с мощным лоббизмом в пользу сохранения рублевой зоны, который осуществляли промышленники России и других республик бывшего СССР, правительства этих республик, широкий спектр российских политических сил от Руцкого до Явлинского. К сожалению, в числе адвокатов рублевой зоны на начальном этапе оказались и такие авторитетные организации, как Международный валютный фонд и Комиссия Европейского сообщества.
В этих условиях быстрое введение новой валюты оказалось невозможным.
<…>Первый реальный шаг к ликвидации рублевой зоны и утверждению российской национальной денежной и валютной системы ― разделение безналично-денежного оборота посредством введения корреспондентских счетов центральных банков бывших союзных республик в ЦБ России ― удалось осуществить в июле 1992 года, но остальные меры вводились еще долго.
Необходимым условием установления макроэкономической стабильности было резкое сокращение бюджетного дефицита.
<…>Итак, резкому сокращению были подвергнуты государственные расходы. В частности, ассигнования на закупку вооружений сокращались в 7,5 раза, централизованные капиталовложения ― в 1,5 раза, ценовые дотации ― почти в 3 раза, практически полностью прекращалось безвозмездное финансирование иностранных государств (за исключением стран СНГ).
Реконструкция налоговой системы и введение налога на добавленную стоимость позволяли и в высокоинфляционных условиях собирать налоги, не допуская сокращения доходной части бюджета. Таким образом, бюджетный дефицит в целом должен был сократиться не менее чем в три раза. На практике он сократился в первый период даже больше, а бюджет первого квартала и вовсе стал бездефицитным, но через некоторое время дефицит стал опять нарастать в результате давления отраслевых и региональных лоббистов.
Если налог на добавленную стоимость как меру, непосредственно не затрагивающую существенных корпоративных интересов, на практике ввести удалось так и тогда, как и когда ее задумывали реформаторы, то с другими предложениями было сложнее. Отмену ценовых субсидий удалось провести лишь поэтапно, за три года, из-за мощного сопротивления, особенно на местах. Сокращение дотаций предприятиям также весьма затянулось во времени. Правительство несколько раз декларировало отмену лицензий и квот, но до 1996 года так в полном объеме и не провело эти меры в жизнь.
Начать реформы было невозможно без существенных изменений в законодательстве. <…>Наиболее революционную роль из предложенных нормативных актов сыграл президентский Указ о либерализации цен и реорганизации торговли. Все то, о чем годами дискутировали экономисты и политики в период перестройки, вводилось одним актом, полностью разрушая основы планово-распределительной хозяйственной системы. После либерализации цен экономика России перестала быть социалистической. Конечно, она далеко еще не была капиталистической, но российский капитализм начал возрождаться после тяжелого и продолжительного перерыва в большой степени именно отсюда.
Конечно, реальный ход реформ отличался от программных положений. Чтобы понять яснее, почему те или иные предполагавшиеся реформистские меры не были осуществлены вовсе или были осуществлены частично или растянуто во времени, необходимо иметь ввиду, что имелись обстоятельства, которые априорно и не могли быть учтены. <…>
Каково бы ни было влияние факторов масштабов экономики и ее сезонности, необходимо отметить, что первоначальная программа реформ была рассчитана на весьма короткий срок ― несколько месяцев ― и за этот период были достигнуты серьезные результаты ― не столько в смысле выполнения отдельных пунктов программы, сколько в смысле изменения всей экономической и социальной ситуации в стране (устранение угрозы физического голода и холода, паралича транспортных, коммуникационных и энергетических систем, а также распада российского государства, сепаратизма). Речь идет, без преувеличения, о смене исторического пути развития России, об осуществлении системной трансформации в огромной стране. За полгода (с ноября 1991 по май 1992 года) были сформированы политические и экономические предпосылки возобновления и развития капитализма в России.