Новые переводы Александра Бараша
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 53, 2020
Перевод Александр Бараш
Йегуда Амихай (1924, Вюрцбург, Германия – 2000, Иерусалим) — поэт, прозаик, драматург. Классик современной ивритской поэзии. Автор одиннадцати книг стихотворений. Лауреат Премии Израиля (1982) и ряда других израильских и международных премий. Переведен на тридцать семь языков. Среди английских переводчиков – Тед Хьюз; дружил с У.Х.Оденом. Несколько раз был номинирован на Нобелевскую премию.
Александр Бараш (1960, Москва) — поэт, прозаик, эссеист. С 1989 года – в Иерусалиме. Автор пяти книг стихотворений, последняя – «Образ жизни» (М.: Новое литературное обозрение, 2017), двух автобиографических романов, последний – «Свое время» (М.: НЛО, 2014), двух книг переводов израильской поэзии: «Экология Иерусалима» (М.: Русский Гулливер, 2011) и «Помнить — это разновидность надежды…» Избранные стихотворения / Йегуда Амихай (Москва: Книжники, 2019).
Из цикла
«Я не был одним из тех шести миллионов.
Сколько длится моя жизнь.
Открыто-закрыто-открыто»
1.
Я не был одним из тех шести миллионов,
которые погибли в Катастрофе, и не был даже одним из тех, кто спасся,
и не был среди тех шестисот тысяч, которые вышли из Египта,
но я приехал в Обетованную Землю со стороны моря.
Я не был среди них, но огонь и дым остались во мне,
и столбы огня и столбы дыма показывают мне дорогу
ночью и днем, и во мне остался яростный, бешенный поиск
спасения — аварийного выхода и мягких мест,
женского лона страны, чтобы ускользнуть в слабость
и надежду, и во мне остался сладострастный поиск
воды жизни — в тихом разговоре со скалой
и в яростных, бешенных ударах. А потом
молчание, без вопросов и ответов.
Еврейская история и мировая история
перемалывают меня, как два мельничных жернова,
иногда до тонкой пыли, солнечный год и лунный год
опережают друг друга или опаздывают друг за другом,
перескакивают, и придают вечное движение моей жизни,
и я иногда падаю в зазор между ними,
чтобы спрятаться в нем — или пропасть.
2.
Я не был в местах, в которых я не был
и не буду, мне нет места в бесконечности
годов света и годов тьмы, но эта тьма — моя,
и свет — мой, и мое время — мое.
Песок на берегу моря, бесконечность песчинок —
это песок, на котором я любил в Ахзиве и Кейсарии.
Я разменял годы моей жизни на часы, а часы
на минуты, и секунды, и доли секунд. Они — звезды надо мной,
которые не подсчитать.
3.
Сколько длится моя жизнь. Я словно один из тех, кто вышел из Египта,
Красное море расступилось, и я иду по суше,
и две стены воды справа и слева.
Сзади войско фараона, всадники и колесницы, а впереди пустыня
и, может быть, Обетованная Земля. Это время моей жизни.
4.
Открыто — закрыто — открыто. До того, как человек родился,
все открыто в мире без него. Когда он живет, все закрыто
внутри его жизни. А когда он умирает, все опять открыто.
Открыто — закрыто — открыто. Это и есть человек.
* * *
Однажды я купил зеркало.
когда мой мир рухнул.
Теперь оно разбилось, когда
мой мир восстановился,
и я выбросил осколки стекла.
Этой весной расцвел
первый дикий куст на склоне горы,
разрезанной, чтобы построить шоссе.
Так же приходят слова —
сразу вместе с потерей.
Последний, кто спросит: «Что
было здесь под дикой травой?»,
замолчит.
А то, что было,
это то, что будет.
Пророчество тоже археология.
На краю слов и времени
стоит осколок стекла.
* * *
«Просторная долина открылась
перед усталым путником»,
прочитал я когда-то в книге,
написанной в прошлом веке.
Сколько бесконечной надежды
в этих словах, сколько
пространства за узким ущельем,
как звук трубы, как солнце,
сколько любви, сколько
спасительной смерти.
«И они исчезли за домом»,
прочитал я в этой же книге.
Исчезли, но они — совсем рядом
и никогда не вернутся.
Потому что человек выходит,
как актер со сцены,
стоит за картонной перегородкой,
на ней нарисованы дом или дерево,
а он исчезает навсегда.
Как те, кто исчез в просторной долине,
Ты видишь их в последний раз,
а потом они пропадают
в солнечном мареве.