Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 52, 2019
Перевод Ольга Деллатола, Стилианос Деллатолас
Мария Хукли — журналист, телеведущая. Закончила юридический факультет Университета Салоники, с 1987 года работает на телевидении. На протяжении трех десятилетий вела новостные выпуски на различных телеканалах, государственных и частных. Неоднократный лауреат премии «Журналист года». Автор двух поэтических сборников. Сейчас работает советником в канцелярии премьер-министра Греции.
Какая ирония! Термин «финансовый кризис» заимствован! Мы дали другим языкам слово «кризис», и они вернули нам его назад с большим процентом, чтобы мы смогли описать происходящее с нами в последнее семилетие. Всё это напоминает драматический поворот в сюжете древней трагедии.
Многое было сказано о причинах нашего падения. Были заполнены все клеточки в этой тёмной головоломке. Однако современная греческая драма по-прежнему напоминает театральную. Бесконечный ритуал, гибрис без катарсисa. Наше положение напоминает головоломку Сэмюэлa Беккетa. Те, кому удалось посмотреть «Счастливые дни», поймут, что я имею в виду. Как Винни, мы упрятаны в могильный холм, изобретая способы пережить день — всё те же неизменные дни, не в состоянии вырваться из тисков песка.
Мы говорим себе, что у нас нет больше сил, злорадно высмеиваем других и себя, терпим, настаиваем, ничего не ждем, наши конфликты кажутся ложными, мы говорим одно и то же, просто чтобы услышать свой голос, опасаясь пустоты молчания. Мы прошли через все этапы скорби о том, что мы потеряли — отрицание, гнев, торг, депрессия, смирение — но спасение не пришло.
Как общество мы находимся на грани бытия с небытием, застывшие от собственного бессилия реагировать на что-либо, утонувшие в крупицах воспоминаний о прошлом (хоть и знаем, что оно не вернётся) и потерявшие всякую надежду на будущее, пусть даже не изобильное, но по крайней мере пристойное. Каждый новый день находит нас всё больше погружёнными в пески забвения, и мы продолжаем так существовать без протеста, повторяя всё тот же ритуал, притворяясь, что жизнь идёт нормальным ходом.
Тем, кто говорит о параличе греческого общества, Беккет отвечает, напоминая комментарий Пруста: «привычка — наша вторая натура — заставляет нас игнорировать свою подлинную натуру и освобождает от её жестокости и её волшебства. Привычка смягчает страх, устраняет опасность. Она обеспечивает безопасность, однообразие, спокойствие».
Винни говорит иначе: «не лучше-не хуже, никаких изменений. Нет боли».
Чего нам недостает, почему мы не в состоянии выбраться из катастрофического водоворота? В нашем случае катастрофа — не мгновенное событие, а хроническое разложение. Каждый день нас приводит к разрушению вчерашнего — оставляя за нами лишь тропинку из пыли.
Целая гора толкований и трактовок: искажённое развитие со времён рождения греческого государства, пережитки 400-летнего османского ига, безрассудные политики и коварные иностранцы — недостаточна, чтобы успокоить нас. Экономический кризис превратился в многомерный кризис, потрясший общество и разрушивший его коллективные и индивидуальные суставы.
«Что такое время? Если мне не задают этого вопроса — то я могу на него ответить, но если кто-нибудь спросит меня, и я попытаюсь ему объяснить — тогда уже я не знаю ответа».
Эта цитата из «Исповеди» Блаженного Августина может характеризовать и нашу сущность. Пока никто нас о ней не спрашивает, нет никаких проблем в её определении — мы считаем её чем-то естественным. Проблема возникает, как только нас спросят или когда мы спрашиваем сами себя: «кто я, кто мы или что значит быть греками сейчас, сегодня?». Я знаю, конечно, что я не другой национальности, но что из этого? Кем мы хотим быть в XXI веке, в разгар этой глобальной неразберихи?”
Кто мы такие — как коллективы и как индивиды, каждый и каждая из нас? Теперь, когда границы исчезают, язык оцифровывается, правый авторитаризм практически не отличается от левого деспотизма, и промежуточное между ними политическое пространство зияет растерянностью, цивилизации трансформируются через взаимовлияние с «чужим», вызывают страх и боятся сами, работа стала невещественной, и производство товаров в нас не нуждается, безопасность пожирает свободу.
Когда-то твёрдое чувство идентичности, создавшееся посредством национальной истории, наших мыслей и наших действий, сочетавшее унаследованные элементы с теми, которые мы сами выбирали, истощилось и обесцветилось.
Всё то, что принадлежит к политическому, экономическому, социальному и экологическому прошлому, постепенно теряет свою форму. Всё изменяется постоянно и очень быстрыми темпами, радикально преобразовывая опыт человеческого существования, который является решающим фактором, позволяющим самоопределение.
Мы всё жалуемся, сваливая вину на глобализацию, но никто пока не состоянии предложить нужное лечение, лекарство, которое будет сильнее болезни, раз, по словам печального Андраде**: «the party’s over, utopia didn’t come, alone in the dark, like a wild animal, without tradition, without a naked wall to lean against, where to go now?».
Какие меры мы должны предпринять? Что мы — индивиды или коллективы — можем сделать, чтобы сохранить ядро своей идентичности до тех пор, пока новая эра не сформируется полностью? Канадский социолог Чарльз Тейлор предлагает продолжать полагаться на «могучие ценности» и «первоначальные блага», на всё, что противоположно материальным благам, на всё, что даёт нам хороший повод, чтобы жить и умереть, на ценности, которые относятся к самому бытию глубины веков. Образование и солидарность — это первое, что мне приходит в голову. Улучшать себя и в то же время дарить себя «другому», «значимому» человеку — вот предпосылки, позволяющие нам усовершенствовать себя.
Как отмечали великие философы, человеческая жизнь означает не только описание объектов, но и попытку придать смысл тому, что лежит на противоположной стороне. Это правило касается и идентичности. Она изменяется, она приобретается по ходу истории, она вытекает из нашего ответа каждый раз, когда мы задаёмся вопросом — «кто мы?».
Современная тенденция к гомогенизации устраняет человеческое разнообразие, разнообразие наций, языков и культур. Неопределенность делает нас бесцветными, пугает нас, и мы снова становимся дикими животными, как говорит Андраде. Но мы не можем вернуться назад к прошлому, к изоляции, к подозрительности, к враждебности, к докризисному блаженству безнравственной Греции. Нам нужно найти ответ на требование времени — как совместить национальную солидарность с глобальным прогрессом и сотрудничеством.
Большинство граждан находится в состоянии ярости, тревоги и страха, но хуже всего то, что люди разочарованы. Это действительно хуже, потому что ярость, тревога и страх — активные эмоции. Что-то вибрирует внутри нас, и пусть даже это отрицательные эмоции. Что-то горит в нашем сознании — нам не нравится то, что происходит с нами, и мы хотим, мы стремимся это изменить.
Наоборот, разочарование — это пассивное состояние. Человек парализован, наблюдает с мрачной безразличностью за миром, шумящим вокруг него и не вызывающим в нем ни напряжения, ни внутреннего восстания и никакого намерения изменить причины своего дискомфорта. Даже когда он их осознаёт.
Мы прекрасно знаем, что нам не нравится, что не так, что именно является отклонением от нормы, тем не менее — споры прекратились, ссоры затихли и мы уже приходим к выводу, что спасения нет.
Волшебство исчезло, оголив даже то, что казалось лучшим.
Сто лет назад Макс Вебер говорил о расколдовывании мира (disenchantment of world), отмечая, что в западной цивилизации «волшебство» перестаёт быть методом спасения. Политическая рациональность вытесняет религию. Всевозможные боги могут выжить, но их сила по существу умирает с появлением государственных институтов.
Однако нас мало утешает теоретический подход к расколдовыванию мира. Он не может вылечить страдания всё большего числа людей, не имеющих возможности выразить свою дистимию. Никто не может их услышать, нет ни одной малой или большой силы, ни одной коллективной организации, которая могла бы облегчить их состояние, найти и предложить выходы из туманности новой эры, проскальзывающей мимо нас, уплывающей, как корабль, выбросивший нас на побережье.
В данный момент мы кое-как перебиваемся, живём по минимуму. В другие времена и по другому поводу, Кристофер Лас описал это так: «В трудные времена повседневная жизнь становится упражнением на выживание. Люди живут одним днем. Они редко оглядываются назад, опасаясь поддаться парализующей ностальгии. И в будущее заглянут только затем, чтобы охранить себя от катастрофы, которую почти все ожидают. В подобных условиях наше “я” становиться видом роскоши, не соответствующим периоду аскетизма. Это чувство собственного “я”, прежде всего, связано с личной историей, с друзьями, с семьей, с принадлежностью к какой-то местности. В условиях осады человек сжимается сам в себе, как в своего рода оборонительное ядро, вооружаясь для борьбы с невзгодами. Эмоциональное равновесие требует минимального себя …».
Мы всё время говорим и повторяем, что у нас не осталось, во что и в кого верить, что мы устали от насильственной адаптации к реальной жизни.
Этого недостаточно. Уильям Вордсворт посоветовал бы нам, что то, что нам нужно — это не желание веры, а воля к её поиску.
Кто и что может мобилизовать нас?
Мария Хукли, известный журналист, телеведущая, ныне советник в канцелярии премьер-министра Греции
Примечания
* Йоргос Сеферис. «Уходи из этого сна, как из кожи, иссеченной бичами». («Летнее солнцестояние», пер. М.Гаспарова)
** Карлос Друммонд де Андраде (1902 —1987) — бразильский поэт, переводчик и журналист. Его именем назван аэропорт в Пампулье (Бразилия).
Перевод с греческого языка: Ольга Деллатола, Стилианос Деллатолас