Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 52, 2019
Александр Бараш
Род. в 1960 г. в Москве. Поэт, прозаик, эссеист. В 1980-е годы — редактор (совместно с Н. Байтовым) независимого литературного альманаха «Эпсилон-салон», куратор группы «Эпсилон» в клубе «Поэзия». Автор пяти книг стихотворений, последняя — «Образ жизни» (М.: Новое литературное обозрение, 2017), двух автобиографических романов (последний — «Свое время», М.: НЛО, 2014), двух книг переводов израильской поэзии (последняя — «Помнить — это разновидность надежды…» Избранные стихотворения / Йегуда Амихай; Перевод с иврита, сост., предисловие и комментарии Александра Бараша. — Москва: Книжники, 2019). Один из создателей и автор текстов московской рок-группы «Мегаполис» («Бедные люди», 1989, «Гроза в деревне», 1996; «Супертанго», 2010, и др.). Живет в Иерусалиме.
Из цикла «Стихи о Греции,
или Оммаж Кавафису»:
Афины
Акрополь
Мы где-то внизу
На рыночной площади
В переулках своего сегодняшнего дня
Но либо видим либо знаем спиной
что там наверху но рядом
есть светящиеся развалины
нашего прошлого
придающие масштаб этому сегодняшнему часу
будто море — пене отлива
Но как их понять отсюда?
Нам доступны только проекции
Лучшая модель античности —
«строгий» мраморный идеал:
вместо ярко-страстных
красно-синих цветов
подлинного прошлого
подлинной жизни —
роскошные
бескровные
слепки
Понять невозможно
Но можно ощутить —
масштаб приобретенной потери
глубину непонимания
покой предзакатного часа
ветер с моря
Дельфы
Это ущелье —
и сейчас
сообщение
об ужасе судьбы
Но оракул не очень нужен
И так все более-менее ясно
В глубине за изгибом долины
за воздушной ямой за полями садов
светящийся уголок морского залива —
этот выход всегда был рядом в греческом мире
и остался с нами:
путешествие бесконечное любопытство
оно не может изменить судьбу
но оживляет ее —
* * *
Вот, Теофил,
наш город
с ясным акрополем,
сияющим охрой и багрянцем
на рыже-золотой, обожженной солнцем горе,
над неподвижной зеленой бухтой, где
корабли со всех сторон мира стоят у причала,
как сны у изголовья.
А вот, у общественного фонтана,
играющего тенями, словно зеркало отражениями,
место наших собраний, тут мы обсуждаем
пути познания мира, и наше любопытство
не знает границ, в пределах допущений,
определяемых целесообразностью.
И я тебе скажу, Теофил,
а ты попытайся оспорить, но вряд ли тебе поможет
твоя знаменитая школа сирийских жрецов,
ведь это утверждение простое, как земля,
и неоспоримое, как небо:
есть только сила и красота,
и охота за полнотой существования.
Мы поклоняемся богам потому, что у них
все получается лучше.
Блеск и ужас наполняют
наше святилище Аполлона,
как попутный ветер — парус,
кровь — руку гребца
и слово — язык.
Аркадий Драгомощенко (1946−2012)
Публиковался в самиздате, был членом редколлегии самиздатского журнала «Часы» (Ленинград, 1974—1983). Преподавал в Петербургском, Калифорнийском (Сан-Диего), Нью-Йоркском (штата Нью-Йорк в Буффало) университетах. Вплоть до своей кончины вел семинар «Иные логики письма» на факультете свободных искусств и наук СПбГУ. Первый лауреат Премии Андрея Белого в области прозы (1978). В 2014 г. была учреждена поэтическая премия Аркадия Драгомощенко.
Ахилл у костра Патрокла
Пустое… Солнце уходит. Скоро с моря потянет
и освежит глаза, как тряпкой в вине смоченной,
что с углём схожи или дымящимся мясом вепря.
Помнишь? В одно мгновенье, заведя древко за локоть,
уже помраченной и мокрой медью вспарывать брюхо
от самой глотки, где храп морозен,
до паха в клещах впившихся.
Запах крови. Он рос из хруста
раздираемых ребер, греха не ведал, с пасленом мешаясь,
с духом чобра. А сухость ела горло после долгого бега,
и сухожилия ныли под плектром боли.
И тише рокот пластался в плавниках отрогов.
Пот катился по спинам тех, кто не так удачлив,
вслед псам кто стлался, смыкаясь с гулом дубов,
вскипающих идущей грозою.
Гром заслышав, вырвать печень единым взмахом.
Листвой, в горсть содранной, отереть грязь с бедер,
колен, живота, сведеного судорогой снежной.
Фтия милая, помнишь? −
дороги, ремень заскорузлый сандалии,
мох в муравьиных низинах.
Да что же помнить то, чем ты стал на глазах моих,
разъедаемых дымом? Жижа.
Горючие хлопья сажи на жирных губах Гекаты.
тяжелы герои богам, коротка забава их с ними,
и, представь, никакой прохлады. Медлит винное море.
Не шлет ветра нам.
Развоплощения жар искусно помножен на огонь древесный,
хотя продолжает он дело, которое как неделю уж длится,
вонь исторгая такую, что твой вожатый,
должно быть, бабочку в кулаке сминая,
другим кулаком зажимает нос.
Да, надо бы раньше, не ждать погоды. Мух не ждать,
трудолюбивейшей свиты: жрут терпеливо то, что осталось.
Так свиней избегнув, станешь добычей другого отродья.
Словом, беги, словно тогда за псами по склону,
другого рода. Ниже.
Упрощенный настолько,
что корень стопы твоей не изранит. Так не затейлив,
что вечность сквозь тебя протекает, хлещет, будто в дыру, а
ты и не тонешь, прозрачней жеста —
факела пламя на солнце легче заметить,
нежели то, как рукою машешь — неслышный, незримый.
Кукла сражений странных, истекающих копотью.
Метаморфоза, разомкнувшая усилие.
Кремниевый зародыш звезды в корне дыма черной.
Дмитрий Быков
Род. в 1967 г. в Москве, писатель, поэт и публицист, литературный критик, радио- и телеведущий, журналист, преподаватель литературы. Биограф Бориса Пастернака, Булата Окуджавы, Максима Горького и Владимира Маяковского. Совместно с Михаилом Ефремовым регулярно издавал литературные видеовыпуски в рамках проектов «Гражданин поэт» и «Господин хороший».
Новая Одиссея
Пока Астреев сын Борей мотал меня среди зыбей,
Прислуга делалась грубей, жена седела,
Пока носился я по морю под названьем
Эге-гей —
Итака тоже сложа руки не сидела.
Богов безжалостных коря, мы обрывали якоря,
В сознанье путались моря, заря рдела,
Дичают земли без царей, и, помолясь у алтарей,
Она отправилась ко мне, а я к ней.
Теперь мужайся и терпи, мой край, сорвавшийся с цепи,
Мой остров, каменный и малогабаритный.
Циклоп грозил тебе вдогон, швырял обломки листригон,
Проплыл ты чудом между Сциллой и Харибдой,
Мой лук согнули чужаки, мой луг скосили мужики.
Служанки предали, и сын забыл вид мой,
Потом, накушавшись мурен, решил поднять страну с колен,
Потом, наслушавшись сирен, попал в плен.
Когда окончится война, нельзя вернуться ни хрена.
Жена и дочка вместо книг читают карту,
И мать взамен веретена берет штурвал — удивлена.
Не знаю, как там Менелай попал на Спарту,
Не знаю, как насчет Микен,— ведь мы не видимся ни с кем,—
Но мир, избавившись от схем, готов к старту.
Под Троей сбились времена: стационарная страна
И даже верная жена идет на.
И вот нас носит по волне: то я к тебе, то ты ко мне,
Невольник дембеля и труженица тыла;
Твердела твердь, смердела смерть, не прекращалась круговерть,
А нас по-прежнему друг к другу не прибило.
Вот дым над отчею трубой, и море выглядит с тобой
Обрывком ткани голубой с куском мыла,—
И, проплутавши десять лет, ты вовсе смылишься на нет,
А там и след сотрется твой, и мой след.
В погожий полдень иногда, когда спокойная вода
Нам не препятствует сближаться вдвое-втрое,
Я вижу домик и стада, мне очень хочется туда,
Но что мне делать, господа, при новом строе?
Седой, не нужный никому, в неузнаваемом дому,
Я б позавидовал тому, кто пал в Трое.
И нас разносит, как во сне, чтоб растворить в голубизне.
Кричу: ты помнишь обо мне? Кричит: да.
Катя Капович
Русский и американский поэт, прозаик, редактор англоязычной антологии Fulcrum, автор девяти поэтических книг на русском, двух на английском языке и двух книг прозы. Лауреат национальной литературной премии Библиотеки Конгресса за книгу английских стихов «Gogol in Rome», «Русской премии» (дважды, 2013 и 2015), книга «Cossacks and Bandits» вошла в шорт-лист Британской национальной премии Jerwood Aldeburgh Prize (2006). Живет в Кембридже (США).
Греция
Т. Лившиц
Как четко рокируются фигуры
и кровью маков обагрен пустырь…
А что у греков? Синие лагуны.
А что в Египте? Вековая пыль.
Но не погибла, слышишь, Византия,
не умерла она, не умерла
и это знают маки луговые
затем так и цветут средь пустыря.
И если мертвые сказать могли бы,
они бы подали из неба глас:
все живы, живы, живы, живы,
но свет наш слишком бел для ваших глаз.
Татьяна Бонч
Филолог, переводчик, литературный критик, организатор культурных проектов. Автор учебного курса комбинаторной литературы (гуманитарный факультет МФТИ). Глава ассоциации «Антиподы. Русская литература в Австралии». Организатор австралийских фестивалей русской литературы «Антиподы» (Сидней, 2006, 2008, 2010—2011) и ряда культурных мероприятий. Ее визуальные работы экспонировались в России, Австралии и Венгрии. Живет в Сиднее.
Лабиринт Минотавра
Алексей Макушинский
Род. в 1960 г. в Москве. Поэт, прозаик, эссеист, историк литературы. С 1992 года живет в Германии. Доцент кафедры славистики университета города Майнц, член редколлегии журнала «Forum für osteuropäische Ideen- und Zeitgeschichte» и его русской сетевой версии «Форум новейшей восточноевропейской истории и культуры». Автор семи книг: романы, стихи, эссе, лауреат литературных премий, в частности, роман «Пароход в Аргентину» получил первый приз «Русской премии»(2014), был в шорт-листе премии «Большая книга».
In memoriam Inger Christensen.
2 января 2009
abrikostræerne findes, abrikostræerne findes
Inger Christensen: alfabet
Есть, как ты писала, абрикосы.
Абрикосы есть, на «а», в начале
алфавита, сотканные солнцем.
Также есть зима, есть снег, есть этот
день, такой невидящий и хмурый,
низкобровый, посленовогодний,
не проснувшийся. Он есть, тебя в нем
нет. И есть молчанье, есть молчанье.
Абрикосы есть на самом деле.
Сгустки солнца, каждый есть, конечно,
средоточье собственной вселенной.
Солнце слов над северной страною,
над страной, над снежною страницей.
Все слова горят, следы сияют.
Солнце, ты писала, есть затем, чтоб
мы его любили. Так, любовь есть.
Если ж нет, должна быть. Страсть — должна быть.
Только страстью держится все то, что
держится, слова в строке, на ветках
абрикосы (или апельсины —
на афинской улице, к примеру,
где-нибудь в районе Колонаки,
где Акрополь виден вдруг, в начале
алфавита, за углом, в проеме
между двух домов, двух строк, над белой
бездной города, застывшего от счастья).
Юг и Север сходятся, как жизнь и
смерть в стихах, безмерные пространства
открываются за каждым поворотом.
Нас же ледовитым океаном
окружают неслова, бессловный
холод проникает и гнездится
в сердце. И молчанье есть, молчанье
есть, оно огромно, день проходит,
день молчит за окнами, не видя
ни меня, ни крыш, ни снов, ни снега.
Как я знаю этот мир молчащий,
этот мир недвижный, льдины, льдины,
этот жестяной беззвучный воздух.
Солнце слов над северной и южной
белоснежной мраморной страницей…
Не молчи, не бойся, страх не страшен
страсти и словам, противься смерти.
Абрикосы есть и апельсины
тоже есть, в Афинах я их видел,
там, где алфавит всегда — в начале,
сгустки солнца среди темных листьев.
Татьяна Вольтская
Род. и живет в Санкт-Петербурге. Поэт, эссеист, автор 11 сборников стихов. В 1990-е годы выступала как критик и публицист, вместе с Владимиром Аллоем и Самуилом Лурье была соредактором петербургского литературного журнала «Постскриптум». Стихи переводились на английский, немецкий, шведский, голландский, финский, итальянский, литовский языки. Лауреат Пушкинской стипендии (Германия, 1999), премий журнала «Звезда» (2003) и журнала «Интерпоэзия» (2016). Победитель Волошинского конкурса (2018), Всероссийского поэтического конкурса «Заблудившийся трамвай» (2019). Работает корреспондентом радио «Свобода/Свободная Европа»
Дискобол
1
Облако над горою — идея храма:
Ветер возвел, разрушил и был таков.
В лавочках мелких — горы цветного хлама,
Галька усеяна пятнами лежаков.
Жареной рыбой пропахшее побережье.
Северных елок темные терема
В памяти, выжженной солнцем, уже не брезжат.
Дремлет мужик над пивом. И реже, реже
Смотрит на море маленький Телемак.
2
Белые стены, грубая штукатурка,
Одноэтажный каменный лабиринт —
Выше и выше. Сердце взлетает гулко.
Хочешь колечко с Герою? На, бери.
Это же мы стоим у ворот восточных.
Тронешь корону хитросплетенных кос —
Ветер
прощальный жест передразнит точно.
Тень от копья лежит на дороге — вкось.
3
Ногу поставь на камень и помолчи.
Все эти стены, ахейцы, щиты, троянцы,
С конской щетиной шлемы, шатры, мечи,
Амфоры, пеплосы — в нашей крови струятся.
Только скажи — красиво — и вот уже
Складки туник — короткой волной озноба,
Черные вазы, статуи в неглиже
Тихо всплывают со дна глазного.
4
Боги обычно прячутся меж людьми —
В потной толпе толкаясь, на рынке стоя.
Хитрые греки завоевали мир
Не мечом кровавым, а красотою.
Где Александр, Цезарь могучий где?
Где Чингисхан и слава его? Взгляни-ка:
Рыжая Афродита стоит в воде,
А у причала — в платье летящем — Ника.
5
Девочки улыбаются нам с тобой.
С пирса ныряет в волну белобрысый викинг.
За красотой всегда обнаружишь боль —
Может, это насмешка, программный сбой,
Может, так надо — но сердце-то не привыкнет.
Бицепсы гор набрякли, паром «Эол»
Светится, будто праздник старорежимный.
Опускает в море невидимый дискобол
Красное солнце, спину согнув пружиной.
6
Что же нас гонит за море — на фига,
Видами из окна заполняя праздность,
Мусором по переулку — листва, фольга —
Виться, кидаться в воду, на гору лазать?
Что же нас гонит, ветер какой любви,
Ненависти ли, гордости ли, восторга? —
Небытие, пожалуй. Плыви-плыви,
Мерно качаясь у берега — дынной коркой.
7
Переселенье народов уже давно
Тихо свершилось, не беженцами — ленивым
Племенем посетителей казино,
Пабов, отелей, музеев, ловцами снов,
Шляющихся толпою по лавкам винным
И сувенирным. Планида всегда темнит,
В путь посылая — туда, где пореже дождик.
Сколько ни делай фоток, турист — термит,
Гложущий то, что слезою полил художник.
8
Разноязыкая праздничная толпа
Нас обтекает, будто не замечая,
Будто мы — в землю вросшие два столпа —
Не задевая ни взглядами, ни плечами.
Помнишь, когда увозила тебя ладья
Через поток, которого горше нету,
Тень моя прыгнула следом, ну а твоя —
Рядом со мною осталась, как тень копья,
Явственнее зимой и прозрачней — летом.
9
Ужас небытия заставляет — быть.
Гонится следом свора ночных чудовищ.
Дальше, быстрее: остановился — сбит
С ног, и тогда посмотрим, чего ты стоишь —
Намертво в берег вцепляясь корнями слов,
Не замолкая — только бы не сорваться.
Ночью вода — как вечность. А чье весло
Слышно — не сыщет Холмс и не спросит Ватсон.
10
Не увидишь моря — лучше и не родись.
Наши ворота — за мусорным синим баком,
Между таверн «Элизий» и «Парадиз».
Здесь хорошо лежащим в тени собакам,
И воробьям в оливе, и сгусткам роз.
Что-то по-гречески мне говорит старуха
С четками на руке. Телемак подрос.
В море не глянет, пальцем не тронет лука.
11
Отполированный взглядами Парфенон,
В красной футболке бегущий внизу мальчишка,
Мир с виноградом, дынями и вином,
Но без тебя — и не мир почти что.
Разве что старый гимнасий на берегу
Тихой Эвбеи выглядит настоящим:
Я на этом камне представить тебя могу,
Мальчику в красном толкующего строку
Еврипида. И ветер вздыхает чаще.
12
Иглами кипарисов прошитый склон.
О́блака завернувшаяся рубашка.
В зелени — обезглавленный ряд колонн.
Зной. Еврипид распахнут — но лень врубаться.
Дом, ненадолго отданный на постой,
Гул вентилятора, тени чужого лета.
Сжатый пружиной мир шелестит листвой.
Солнечный диск, то красный, то золотой,
Гаснет в руке невидимого атлета.
2019
Ирина Карпинос
Род. и живет в Киеве. Окончила Литературный институт им. Горького в Москве. Поэт, прозаик, публицист. Член Союза театральных деятелей и Межрегионального союза писателей Украины. Лауреат международных литературных премий. Пишет на русском языке. Автор девяти книг прозы и поэзии. Публиковалась в литературно-художественных журналах и альманахах: «Радуга», «Нева», «Слово/Word», «Сталкер», «Юрьев день», «Соты» и др., а также в антологиях русской поэзии.
Таврида
У войны — лицо Медеи,
Убивающей детей.
Устарели все идеи!
Для убийства нет идей.
У любви — лицо Мадонны.
Сын уснул под плеск волны…
И глаза её бездонны
И предвиденьем полны.
Отсечённая Таврида —
Как запястье без руки.
На безумную корриду
Смотрят в море маяки.
Ох, давно уже так остро
Не звучало слово «Крым»!
Древнегреческий мой остров,
Возвращённый в Третий Рим!
Но любовь не различает,
Кто тут пришлый, кто тут грек.
Всех качает, всех венчает,
Губит всех тавридский грех.
Запах йода вдоль долины…
Пинии в ночной росе…
У Марии Магдалины
Слёзы выплаканы все…
Андрей Сен-Сеньков
Род. в 1968 г. в Душанбе. Окончил Ярославский медицинский институт. С 2001 года живёт в Москве, работает врачом. Стихи, короткая поэтическая проза, визуальная поэзия публиковались в антологиях и журналах. Автор десяти стихотворных книг, сборника детских сказок, поэтических переводов. Вышла также книга стихов в переводе на английский язык.
12 дней Критского пения
…
цикада не поет
она воет
вопит от ужаса перед солнцем
ей жарко больно нестерпимо жёлто
ежедневные ожоги маленького тельца
представить себе
как выглядит лицо
этого несчастного насекомого
так же трудно
как представить себе
вкус слова кофе когда оно женского рода
…
цикада не поет
она по-женски воет в оливковой роще
среди других таких же
участниц конкурса красоты
не получивших на солнце первого места
представить себе
как выглядит лицо
этого кричащего насекомого
так же трудно
как представить себе
долгую счастливую жизнь
камешка в ботинке
его спокойную старость
и смерть в кругу
рассыпающейся между пальцами семьи
Хамдам Закиров
Русскоязычный поэт родом из Узбекистана. Один из участников «ферганской поэтической школы». Публиковался в российских и зарубежных русскоязычных изданиях. Переводы на более десяти языков, в том числе книги стихов на эстонском, финском, итальянском языках.
Последняя книга на русском языке вышла в 2018-м: «Дословно» — М. НЛО, 2018 г. С 2001 г. живет в Финляндии.
Из цикла «Наброски для Кавафиса»:
Вестник
Мой род в местах, откуда родом я, велик и благороден, и могуч.
Мой род в далекой Азии древнее
гор и, как сказала мне однажды прабабушка, рек
(Окса, например, который знают все),
не раз менявших русла за века,
что род мой существует на земле, не ведая измен и не
претерпевая изменений. Дед —
сподвижник Александра, тоже македонянин, — заложивший
Александрию Дальнюю, один из первых в Бактрии людей…
Я получил образованье в Персеполе, затем в Египте, и
у индийских магов при дворе Менандра я обучался. Я знаком
с культурой и богами всех народов, которые объединил
победоносный меч Двурогого. Так почему
вы усмехаетесь и тычете руками
на пыльный плащ мой, на мою одежду? Почему
вниманье обратили на акцент, зовете варваром? Неужто
рожденный в Аттике лишь может
быть настоящим эллином?
Будто здесь центр мирозданья, пуп земли.
Не так, замечу, далеко не так
считают в Понте, Персии, Египте, на Кавказе.
Я не скрываю своего происхождения. Никто я здесь,
тем более, теперь, когда великая империя погибла.
Мне стыдно среди вас — кто по рожденью в Греции, на отчей
земле — себя считают лучшими из лучших, почти что олимпийцами,
в отличие от прочих провинциалов и тем паче полукровок,
считают богоравными себя, элитой нации, ее столпом
и высшею прослойкой. Говоря иначе —
крайней плотью, хранящей чистоту и идеалы. Но
любой кочевник аравийский, иудей или дикарь с бескрайних
восточных или северо-восточных равнин,
что за пределами известной Ойкумены, где
орды дикие свои кривые сабли точат, вам скажут как легко,
всего лишь одним махом, можно
изнеженный и утонченный излишек удалить.
Те орды, о которых только что сказал я,
поход свой уже начали на запад:
моя отчизна им сопротивлялась лишь семь дней.
Уже им подчинились Парфия и Селевкиды. И они
к мидийским приближаются границам. Это
я собственно и прибыл рассказать
прародине великой. И просить о помощи. Но вы,
сдается мне, забыли,
как меч держать и строиться в порядок боевой.
Теперь я понимаю, что наверняка
империя погибнет. Да, погибнет
великая цивилизация, и эллинам теперь
ничто уж не поможет, и эллинов теперь
ничто уж не спасет.
Алексей Кубрик
Род. в Москве в 1959 г. Закончил Литинститут и магистратуру НИУ ВШЭ. Читает спецкурсы по русской поэзии XX века и ведёт творческие семинары в различных учебных заведениях. Автор ряда публикаций о поэзии русской эмиграции, а также об Осипе Мандельштаме, Иване Бунине, Николае Заболоцком и Арсении Тарковском. Стихи и эссе печатались в журналах и альманахах «Знамя», «Новый мир», «Огонёк», «Грани», «Октябрь», «Урал», «Литературное обозрение», «Новый берег», «Волга» и др. Работает преподавателем литературы в Лицее НИУ ВШЭ.
***
Мандельштам сидит у камина,
Одиссей стоит у окна.
И прошедшей страны не видно,
и грядущая не нужна.
Не просить, не бояться, не думать.
Глас пустыни стоит на посту,
и отходят зеркальные дюны,
как горбатые сны в пустоту.
Перевод дорогого слова.
Киммерийская пена у ног.
Ежедневно душа Иова
переходит любви порог
и считает свои святыни…
Вавилон построен давно.
Если смерть никого не обнимет −
Одиссей закроет окно.
Нина Косман
Род. в Москве. Эмигрировала с семьей в 1972 г. Закончила школу в Нью-Йорке и Беннингтонский колледж в Вермонтe. Поэт, прозаик, драматург, художник, переводчик. Сборник рассказов, опубликованный в Нью-Йорке на английском, был издан в Токио на японском. Публикации на русском в журналах «Знамя», «Новый берег», «Волга», «Дети Ра», «Крещатик», «Homo Legens», «Новый журнал», «Эмигрантская лира», «Среда», «Слово/Word», «Двоеточие» и т.д. Английские стихи, проза /переводы публиковались в США, Канаде, Испании, Голландии и Японии. Получила UNESCO/PEN Short Story Award в Лондоне за прозу на английском; NEA (National Endowment for the Arts fellowship) в 1999 за переводы стихов Марины Цветаевой. Написанные на английском пьесы ставились в театрах Нью-Йорка и Лондона. Составитель антологии «Gods and Mortals» (Oxford University Press, 2001). В американских издательствах были изданы две книги переводов стихов Марины Цветаевой. Изданы два сборника русских стихов («Перебои», Москва, 1990; «По правую руку сна», Филадельфия, 1998). Живет в Нью-Йорке.
* * *
«O возращении и не мечтай,» сказала слепая пифия,
расчесывая волдырь на ноге,
«Не мечтай, говорю, ибо возращения нет.»
«Но зачем же тогда…?»
«Зря ты деньги принёс, пастух.»
«А куда же я…?»
«Той Трои, в которой ты вырос, давно уже нет.»
«А где же…?»
«Нет её.»
«Но была…?»
«Ты слишком долго мечтал, пастух.»
«Но ведь я…»
«Ты — не он. Парис уже сто лет назад…»
«Но я …»
«Ты — не он.»
«Но все эти годы я шел к ней…»
«Тебя боги обманом вели.»
«Не боги…»
«Тем более… Та, что вела — известная лгунья.»
«Но я так верил ей…»
«Зря.»
«Куда ж мне теперь?»
«Вот нить. Пока не порвётся, живи.»
«Ведь ты знаешь. Скажи- когда.»
«Не ведаю, когда порвётся.»
«А если сам я её… вот как ты — свой волдырь?»
«Сам не порвёшь. Хоть и тонкая, всё же жизнь.»
«Не нужна она мне…»
«Вот мешок твой с деньгами… Парке отдай…»
«Которой из трёх?»
«Любой. Но и парки не рвут за деньги.
Из-за тебя аж волдырь расчесала в кровь.
Забирай свой мешок и беги,
а нить намотай на палец.»
Татьяна Щербина
***
Троянской войны не будет.
Парис держит Елену на вытянутых руках,
показывая всему свету (трансляция),
что люди как боги могут похитить Европу,
да и кто нам судьи? Менелай-каракатица?
У кого нет золота, может идти в жопу.
Андромаха режет салат, добавляет фету,
Гектор смотрит: какая грация,
Снимает с салата пробу.
От войны спасает богатый ассортимент,
амфоры вин, в баре Наполеон и узо,
золотом Трои можно купить континент.
Мраморная Афродита застыла с куском арбуза
на изумрудном блюде.
Будень день, будни дни — в Трое праздничные огни.
Троянской войны не будет.
Менелай говорит: война неизбежна,
остров святой Елены — остров раздора,
не боги нам в помощь — мощи святых,
мощь костей, излучающих чудеса,
и Ахилл, скорый ударом под дых,
спецназовец, олимпиец, хитер, как лиса,
неуязвим, как надежда.
Война неизбежна.
Зевс остается Зевсом, как его ни зови,
Агамемнон припадает к священным могилам.
Проклят род его за гордыню, не везет ни в любви,
ни в деньгах — ни обола не накопил он.
Ненависть — наша сила, — подбадривает Менелай.
Троя на расстоянии вытянутой руки
Paris’a, в которой — золотой попугай
болтает, как попки, пусть и искусственные, дураки:
«Троянская война, не впускай конька,
остров Елены Крым говорит Москва…».
В темноте пугают щупальца языка,
и как угли горят слова.
«Недроразумение — против недо-,
Гектор язвит. — Золото — наше кредо.
Убейся, конница, неприступна стена».
Попка всё медленнее:
«Троянская война, Троянская война».
2014
Елена Фанайлова
Поэт, журналист, корреспондент московского бюро радио «Свобода». Автор шести книг стихов. Лауреат Премии Андрея Белого (1999), премии «Московский счёт» (2003), премии журнала «Знамя» (2008). Вышедшая в США книга Фанайловой «The Russian Version» (2009) в переводе Стефани Сандлер и Евгении Туровской получила премию Рочестерского университета как лучшая переводная книга года (2010). Стипендиат фонда Бродского (2013).
#Троя-Лисистрата, хор и голос
Устроители Трои не думали о ее разрушителях.
Города возводят ради Бога и мира.
По городам Ахеи несут портреты победителей и потрошителей.
Тоже свои отъявленные герои.
Как совершенна была Пальмира
И очаровательны ныне
Руины Рима,
Как хороша Варшава и полностью Белоруссия
Как хорошо обходиться без женского воя и других раздражителей
И довоенный раздел Европы, и пепел Клааса, его перкуссия
И дядька мой, радость моя по фамилии Авдеев
Защищает c дивана ныне ворота Крыма
Он же не думает, что кто-то там посреди злодеев,
И пули обычно летают наших мимо.
Он старик, и в его мозгу это допустимо.
Как хорошо, что отец наш был слишком циничен
Для него не было ни эллинов, ни иудеев
И к пропаганде со старых времен устойчив
Как мы устали, военные и мирные жители.
Не тому нас учили наши родители,
Конформисты мои с их заветами, тихою ласкою
И звезда гламура Паулина Прохазкова,
С их захватами мирного атома, инженеры-романтики
С под-полой автоматами
Не затем вы вязали на шее мне галстук, на косах бантики,
Чтобы я работала на вражеский голос Америки
И писала памфлеты и прочие злые лимерики
Вы в последнем кошмаре того не видели
Налюбуйтесь уже, мертвецы, своей Боснией или Сирией
Лугандонией в зоне нарушенного бессилия
И безмолвия
По-любому мой дом разрушен
Он был в поле чудес и отсроченного безумия
И его разорвала молния
А теперь, Дон Гуан, приходи на ужин
Ожидаю тебя на сталинской клумбе я
В полной стали и образе демоническом
Но мне твой ответ неважен
Артур Гранд
Род. в 1982 г. в Москве. Окончил МГЮА, затем филфак МПГУ. Журналист, редактор. Пишет стихи, занимается поэтическим переводом с английского и французского языков (У. Оден, Л. Макнис, Карлос Уильямс, У. Шекспир, С. Малларме, Ш. Бодлер и др.). Увлекается литературой модерна, философией французских постмодернистов, культурами Древней Греции и Рима.
Поступок
Зияла темнота. Кругом, кругом.
И мягкий запах бесконечной ночи
устраивал его. Внизу, в долинах
он знал, что этот запах сеет страх.
Мир был проворно склеен. И тому
он видел доказательство в кувшинах,
что подносил компании застольной
один красивый юноша. А ночь
сползала с гор и спрашивала: «К ним
ты будто бы подсесть совсем не хочешь?
Куда ты смотришь? — там красивых ножек
не разглядеть, возьмешь себе вина?»
Он продолжал смотреть на горизонт
(как если бы он был). Да, что он, правда,
тут делает? Мир, собственно, придуман
не им. Не пей, так пой — живи и все.
Зияла темнота. Кругом, кругом.
Хмель вызвал сон. Лишь юный виночерпий
и видел — кто-то бросился с вершины
туда, где страх, держа в руках огонь.
Алексей Глуховский
Род. в 1955 г., окончил факультет журналистики МГУ, работал на радио. С 2001 г. живёт в Баден-Бадене (Германия). Стихи пишет с юности, много лет занимался художественным переводом с немецкого, французского, сербского языков. Автор сборника стихотворных переводов «Слова» (Москва, 2013), а также поэтических книг «Лирика» (Нью-Йорк, 2015), «Вид из окна» (Москва, 2017), «Знаки времени» (Москва, 2018). Лауреат Всемирного поэтического фестиваля «Эмигрантская лира-2018» в Льеже и VI Международной поэтической премии «Образ» за 2018 год. Отец знаменитого писателя Дмитрия Глуховского.
Воспоминание о Корфу
рыбак перебирает сети
печально
словно струны арфы
чтобы проснувшись
на рассвете
вдоль берега отправить
вплавь их
а уж наутро выпрядая
из волн сверкающие нити
улов из них высвобождает
не торопясь без лишней прыти
и долго взвесью ароматной
висит по вечерам
над Корфу
сардинок запах сладковатый
и запах греческого
кофе.