Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 52, 2019
Перевод Ольга Деллатола, Стилианос Деллатолас
Триантафиллос Каратрандос (род. 1982 г.) — специалист по вопросам безопасности и международным отношениям. Выпускник Афинского и Эгейского университетов. Кандидат наук, профессор Академии Национальной Безопасности Греции, научный сотрудник Центра Исследований по безопасности. Член редколлегии журнала «The Books Journal». Автор трех монографий и многочисленных статей в греческих и европейских газетах и научных журналах.
В последние годы в научной дискуссии о терроризме господствует понятие радикализации, сопровождающееся разнообразными и противоречивыми определениями. Особенно проблематичным является обсуждение идеологического и политического подстрекательства к радикализации, где возникает риск — рассматривать принятие радикальных политических позиций как синоним насильственных и террористических действий, что далеко от реальности. В структурированной дискуссии о терроризме и политически мотивированной радикализации мы должны, с ценностной и методологической точек зрения, признать тот факт, что существуют разные пути и механизмы, ведущие к радикализации, в то время как процесс выявляется по-разному, для разных индивидов, в разное время и в разных обстоятельствах.
На самом деле, трудно и методологически проблематично подходить к радикализации как к теории широкого спектра. Однако есть три основные особенности насилия и радикализации, и с этим согласны большинство исследователей:
а) принятие крайней идеологии, которая придает индивиду идентичность и жизненную цель;
б) убеждение в необходимости насилия для достижения цели и
в) использование насилия для продвижения идеологии.
В Греции радикализация в основном политически-идеологически спровоцирована и в конце концов доходит до насильственного экстремизма и терроризма.
Подход к понятию радикализации
Существует много причин и путей, которые могут привести человека к терроризму и вооружённым действиям, поэтому мы должны не просто настаивать на очевидном факторе религии или политической идеологии, а обязаны сосредоточиться на совокупности факторов и причин, чтобы объяснить, почему молодые люди совершают террористические акты в своих странах, убивая сограждан, а в некоторых случаях — и самих себя. Научные исследования говорят о том, что всё начинается с радикализации. Она возникает, когда человек чувствует себя разочарованным в жизни, в своем положении в обществе или в действиях своего правительства. Он встречает других людей с подобными же взглядами и вместе с ними — через ряд событий и этапов — может быть доведён до крайней стадии, когда прибегнет к насилию и терроризму.
Следует, однако, уточнить, что не все лица приходят к терроризму и насильственному экстремизму. Напротив, большинство не доходят до финальной стадии, многие останавливаются на ранних этапах.
Исследователи и правоохранительные органы используют различные — зачастую противоречивые — определения радикализации. В одном из наиболее интересных подходов Рэнди Борум придерживается термина «радикализация, ведущая к насильственному экстремизму» (radicalization into violent extremism, RVE), определяя ее как «процесс, посредством которого люди, в конечном итоге, приходят к убеждениям, согласно которым не только оправдывают насилие, но и применяют его, а также — это способ трансформации мысли в действие»1.
ФБР определяет радикализацию как «процесс, посредством которого индивиды в конечном итоге полагают, что их участие в незаконном акте насилия для достижения социальных или политических изменений необходимо и оправданно»2. Согласно немецкой прокуратуре, радикализация — это «переход отдельных лиц или групп к экстремистским идеологиям и действиям и их готовность участвовать недемократическими методами с использованием насилия для достижения своих целей»3. Голландская служба безопасности (AIVD) определяет радикализацию как «растущую готовность добиваться и/или поддерживать — и при необходимости применять недемократические средства для обеспечения цели — экстремальные изменения в обществе, которые противоречат или угрожают демократическому порядку»4. Датская разведывательная служба (PET) фокусируется на «насилии и радикализации», которую она определяет как «процесс, посредством которого человек всё больше поддерживает использование недемократических или насильственных средств, включая терроризм, для достижения конкретной политической/идеологической цели»5. В контртеррористической стратегии Соединенного Королевства (CONTEST) радикализация упоминается как «процесс, посредством которого люди поддерживают терроризм и насильственный экстремизм, а в некоторых случаях, вступают в террористические группы»6.
В общем, радикализация определяется как процесс принятия экстремистской системы ценностей и намерение использовать, поддерживать или содействовать насилию и страху как методам внесения изменений в обществе. Принятие необходимости насильственного навязывания обществу их восприятия посредством применения насилия или наказания «других» за их поступки и убеждения является заключительным этапом процесса радикализации. Такой процесс может происходить в рамках любой экстремистской группы — ультралевой, ультраправой и даже среди фанатичных экотеррористов — но в то же время он не обязательно приводит к терроризму и применению силы. Экстремизм определяется как чрезмерно воспаленное восприятие и переход к действиям, выходящим за рамки норм и законов.
Мы можем выделить пять основных категорий радикализации:
- Антикапиталистическая, левая и анархическая.
- Ультраправая, фашистская, неонацистская и националистическая.
- Религиозно-мотивированная, которая обычно пропагандирует религию как фактор политических и социальных изменений.
- Крайне радикальная экология и борьба за права животных.
- Тематическая радикализация, касающаяся крайних движений, специализирующихся на достижении определённых целей, как например, противодействие аборту, феминизму или правам сообщества ЛГБТ.
Политически подстрекаемая радикализация и насилие
В Греции радикализация, ведущая к насильственному экстремизму и терроризму, в значительной степени подстрекается политически, поэтому в ходе научных дебатов акцент должен делаться на политическом аспекте радикализации путём включения его в более широкие научные дебаты о политическом насилии.
Термин «радикализация» появляется в рамках исследования политического насилия в развитых демократических странах в 1970-х годах с целью интерпретировать интерактивные и процедурные процессы формирования насильственных, зачастую секретных, групп. В рамках этой теории радикализация рассматривается как реальное использование насилия, когда наблюдается эскалация ее интенсивности. Делла Портa определяет политическое насилие как коллективные действия, которые государством считает незаконными. Они предполагают физическое насилие, чтобы нанести ущерб противнику для достижения своих политических целей7.
Сефериадис и Джонстон утверждают, что политическое насилие возникает во времена «конфликтной неуместности» (conflictual irrelevance), в периоды, когда либо коллективы и группы не могут убедительно выразить свои жалобы и претензии (недостаток организации), либо власти и государство не могут или не желают реагировать на их требования (дефицит реформ). В случае совпадения этих двух периодов насилие распространяется как реакция на политическую несостоятельность8.
При попытке стандартизации политического насилия Чарльз Тилли использует в качестве критерия классификации «кратковременный ущерб», подразумевая степень, которой насилие характеризуется как акт в целом, а также как степень «сотрудничества насильственных субъектов»9. Со своей стороны, Делла Порта создала собственную типологию, используя в качестве переменной величины степени насилия: низкий уровень (против предметов) и высокий уровень (против отдельных лиц), а также степень организации действующих лиц (спонтанное и организованное насилие). С помощью этих переменных величин она определила четыре категории:
а) неквалифицированное насилие (низкая интенсивность и дезорганизация),
б) полувоенное насилие (низкая интенсивность, но более организованное),
в) автономное насилие (плохо организованное и спонтанное) и
г) конспиративно-подпольное насилие (высокий уровень и хорошо организованное)10.
В подобном контексте политически мотивированная радикализация (согласно Della Porta и LaFree) — это «изменение восприятий, касающихся поляризованных и абсолютных интерпретаций господствующего положения, и выражение все более радикальных задач и целей. В этот процесс включаются враждебность и взятие на прицел социальных групп, учреждений и государственных структур, а также всё более широкое использование насильственных средств»11.
Радикализация и политическое насилие в Греции
Как показывает история современной Греции, применение и принятие насилия в качестве законного средства для разрешения социальных конфликтов и политических разногласий — отнюдь не новое явление. Стелиос Рамфос утверждает, что это явление возникло в результате враждебного отношения граждан к государству, что и привело к формированию «фобической национальной идентичности»12. Однако то, что оправдывает особое внимание, уделяемое в последние годы к исследованиям и публичным дискуссиям о политическом насилии, экстремизме и терроризме в Греции — это, по мнению Андреаса Пантазопулоса, попытка «узаконить его с помощью продвигаемого согласия на насильственные кинематические действия»13.
После Второй мировой войны Греция вдобавок претерпела еще и гражданскую войну и военную диктатуру. Результатом этих двух интенсивных и травматических политических событий стало постоянное проявление насилия как результата политически мотивированного (ультралевого и ультраправого) процесса радикализации, при котором наблюдались бурные вспышки, нередко происходящие в форме реваншизмa, ответа и возмездия — как коллективного, так и индивидуального — посредством действий, описанных в специальной литературе как «политическая вражда» или «межличностное насилие». Стaтис Каливас провёл углублённое исследование политического насилия в контексте гражданской войны и её последствий, главным образом, из-за насильственного конфликта на местном — индивидуальном уровне, где политика и личная идентичность взаимодействуют динамически: «гражданские войны не являются конфликтами между двумя силами, а сложными и неоднозначными процессами, формирующими совместное действие местных и субместных факторов, граждан и армий, альянс которых приводит к насилию, которое отражается в их дифференциальных задачах и целях»14. Результатом этого процесса, описанного Каливасом, является горизонтальное и вертикальное рассеивание использования насилия в качестве средства интенсивного политического выражения в греческом обществе в течение нескольких десятилетий.
Другой научный подход, который может осветить консолидацию насилия как средства крайнего политического выражения в Греции, — это теория культурных травм, в рамках которой наиболее типичным случаем является гражданская война. Она, согласно Никосу Демертзису, может быть истолкована как культурная травма, поскольку включает в себя три фундаментальных компонента этой концепции: память, эмоции и идентичность. Демертзис утверждает, что гражданская война «повлияла на коллективные воспоминания, коллективное сознание и организационные принципы греческого общества, переориентировав их направление на протяжении десятилетий. Это не могло бы осуществиться прямым и непосредственным способом — в процессе селективного социального строения греческая гражданская война становится характерным примером культурной травмы посредством «переживания травмы». Это семантический процесс, заполняющий пробел между фактом и его представлением в сознании через драматический процесс травмирования — отдельные индивидуальные болезненные переживания превращаются в культурно-социальное событие, которое мы называем «культурной травмой»15.
«Травма» гражданской войны ограничила публичную дискуссию в Греции рамками воспроизведения «философии» насилия, породившей его, которая через «фрагментированную» память была частично передана последующим поколениям. Таким образом, образовалась небольшая трещина, послужившая «оправданием» насильственных действий со стороны экстремистских организаций, которые «мотивировали» их, ссылаясь на продолжение гражданской войны. Этот процесс стал более интенсивным при сопротивлении военной диктатуре периода 1967–1974 годов, создав «идеологически навязчивую» почву для экстремальных и насильственных настроений как левых, так и правых, культивировавших продолжение борьбы против «хунты, которая не закончилась в 73-м году». Димитрис Психогиос утверждает, что насилие в Греции «проявляется в связи с общественно-политическими событиями, но имеет культурные корни. Оно распространяется посредством риторики политических лидеров, основанной на ненависти, но укореняется из-за восторженного отношения к военным подвигам реальных или воображаемых предков. Эта «воинственная призма подхода к истории, которую правые интерпретируют как военную доблесть греков, а левые − как сопротивленческий дух нации»16.
Со своей стороны, Гиоргос Кассимерис считает, что насилию принадлежит доминирующая роль в политической культуре нашей страны, утверждает, что «у каждого общества есть свои собственные символы, формы и образы, которые были сформированы и созданы с течением времени. В греческой политической культуре вооружённая конфронтация и непосредственные насильственные действия против политико-социального строя применялись в качестве средства выявления оппозиционных взглядов и несогласия со стороны отдельных лиц или групп, выступающих против политической системы»17.
Наконец, Петрос Папасарантопулос полагает, что корни политического насилия необходимо искать в том, как политическая система страны была структурирована с 1974-го года, так как она создала благодатную почву для возникновения политически мотивированного и оправданного насилия и насильственного экстремизма со стороны ультралевых и ультраправых. Как отмечает писатель, «корни явления нужно искать в самом построении политической системы страны после 1974 года. Основываясь на конфликтном принципе и на инструментальном подходе к демократии, оно сформировало «катастрофическую идеологию периода после диктатуры». Таким образом, была создана благоприятная почва для политического насилия, порожденного правым и левым экстремизмом. Постепенно был образован гибрид национализма-популизма, через который различие между правыми и левыми исчезло окончательно. Вследствие этого получилась взрывная смесь, своего рода бомба замедленного действия — отсутствие общественного договора, условий незавершенности прошлого и популизмa»18.
Три этапа насильственной радикализации в период после диктатуры в Греции
При попытке периодизации политически мотивированной радикализации, ведущей к экстремизму и терроризму в Греции в период после диктатуры, можно выделить три отдельные фазы, определяемые временными фазами и тремя важными социально-политическими событиями (период после распада диктатуры, декабрь 2008 года, период меморандумов):
1). Постдиктаторский период: ультралевый экстремизм и терроризм, ультраправое насилие (поначалу — террористические акты и позже, в восьмидесятые годы, экстремизм относительно низкой интенсивности).
2). Постдекабрьский период (после событий декабря 2008 года): ультралевый экстремизм, анархистско-нигилистический терроризм, ультраправый экстремизм.
3). Период меморандума (период фискальной корректировки в стране и увеличения миграционных потоков): ультралевый экстремизм, анархистско-нигилистический терроризм, ультраправый экстремизм.
Каждая из этих трёх фаз характеризуется событиями, которые стали катализаторами эскалации мотивированной радикализации с обеих сторон:
- Постдиктаторский период: переход к республиканскому порядку, «судебный процесс над инициаторами хунты».
- Убийство Александроса Григоропулоса, массовые и жестокие демонстрации в декабре 2008 года.
- Вступление страны в период фискальной корректировки, увеличение миграционных потоков, конфронтация в районе Агиос Пантелеймонас между иммигрантами и местными жителями, массовые демонстрации «возмущённых граждан», убийство Манолиса Кантариса, убийство рэпера Павлоса Фиссaсa (Kilah P), а также убийство членов «Золотой зари» Лампроса Фонтулиса и Манолиса Капеллониса.
Соответственно, на каждом этапе были надлежащие «идеологические» обоснования радикализации:
1-й этап:
Ультралевый терроризм: во имя справедливости и наказания за преступления военной хунты, поддерживаемой США, пробуждение и восстание пролетариата за свержение политической системы и создание ленинско-коммунистического режима.
Ультраправый терроризм-экстремизм: сопротивление опасности, исходящей от социализма, поддержка идеологических основ хунты, выступление за национальную «чистоту», враждебность к иммигрантам, антиамериканизм и антисемитизм.
2-й этап:
Ультралевый экстремизм — анархический терроризм: революция и война против государства, насильственный ответ на государственное насилие и репрессии.
Ультраправый экстремизм: защита чистоты нации и враждебность к иммигрантам, реакция на ультралевый экстремизм, антиамериканизм и антисемитизм.
3-й этап:
Ультралевый экстремизм — анархический терроризм: революция и война против государства, насильственная реакция на государственное насилие и репрессии, насильственная реакция на жёсткие экономические меры, защита эмигрантов и реакция на ультраправый экстремизм.
Ультраправый экстремизм: защита чистоты нации и враждебность к иммигрантам, исламофобия, реакция на ультралевый экстремизм и на исходящую от коммунизма и социализма опасность, реакция на жёсткие экономические меры, крайний национализм против вмешательства Германии и ЕС во внутренние дела страны, антиамериканизм и антисемитизм.
Выводы
В Греции крайне ограничена литература, посвящённая радикализации и экстремизму. К счастью, в последние несколько лет отмечается издание новых, довольно смелых книг и статей о политическом насилии и гражданской войне, но в то же время — меньше о терроризме. Однако дискуссия остаётся по-прежнему ограниченной. В навязчивом идеологическом контексте оправдывается насилие и не стесняется ставить под прицел всех учёных и исследователей политического насилия в Греции, использующих другой интерпретационный подход, согласно которому оспаривается господствующее различие между «хорошим» и «плохим» насилием. Характерно, что манифесты заключённых и до сих пор нераскаявшихся террористов подвергают критике профессоров, систематически исследующих период гражданской войны.
Вышеописанное проблематичное положение относительно насилия и политически мотивированной радикализации в Греции приводит к объяснению интересного факта: в то время, как наблюдается эскалация публичной и научной дискуссии по вопросам исламского терроризма и радикализации, не происходит относительно политически мотивированной радикализации, ничего подобного ведущей к экстремизму и терроризму. Нужно смотреть правде в глаза. В данный момент исламистский терроризм не является самой большой угрозой для Греции, но это не означает, что правоохранительные органы не должны проявлять бдительность. Исламистский терроризм — многогранный феномен, который развивается динамично. Кроме того, его связь с миграционными потоками особенно актуальна, точно так же, как движение «иностранных боевиков» в зоны боевых действий на Ближнем Востоке, в Северной Африке — и обратно.
Самый большой риск для Греции связан с внутренним политически мотивированным терроризмом. Кровь жертв террористических атак в Греции ещё свежа, в то время как «Заговор Огненного Ядра», согласно европейским органам безопасности, является в Греции самой активной террористической организацией на данный момент.
Мы должны быть реалистами и признать факт, что политически мотивированный терроризм — самая важная угроза для внутренней безопасности Греции. Гражданская война закончилась в 1949 году, военная диктатура рухнула в 1974 году — и психологические и культурные травмы, возникшие в результате этих двух периодов и, в свою очередь, породившие миф о «хорошем» и «плохом» насилии и проложившие путь политическому терроризму, в скором времени должны быть окончательно исцелены.
Насилие, экстремизм и терроризм — либо политически (ультраправого, ультралевого или анархистского характера), либо религиозно мотивированные и оправданные — создают угрозу нашей демократии, угрозу безопасности для нашего общества и культуры. Осознание этого факта может быть достигнуто только посредством научной дискуссии, свободной от благоговения перед навязчивыми идеями и святыми «жертвами». В течение последних десятилетий научно-исследовательское сообщество предоставляет нам всё больше и больше исследовательских инструментов для систематического изучения насилия и его политического импульса. Методологический способ познания процесса радикализации может внести существенный вклад в организацию структурированного и научного диалога о насилии в Греции.
Перевод с греческого: Ольга Деллатола, Стилианос Деллатолас
Примечания
1 Randy Borum, Radicalisation into Violent Extremism I, a review of social sciences theories, Journal of Strategic Security, Vol. 4, Issue 4, 2011, σελ. 8.
2 Donald Van Duyn, Deputy Assistant Director, Counterterrorism Division Federal Bureau of Investigation Testimony in the House Homeland Security Committee Subcommittee on Intelligence, Information Sharing, and Terrorism Risk Assessment Washington, DC, 20 Σεπτεμβρίου 2006.
3 Dorle Hellmuth, Countering Islamic Radicalisation in Europe, Combating Terrorism Center, 14 Ιανουαρίου 2013.
4 Dutch Security Service (AIVD), 2005.
5 PET, “Radikalisering og terror,” Center for Terroranalyse (Denmark), October 2009, http://www.pet.dk/upload/radikalisering_og_terror.pdf.
6 U.K. Home Office, “CONTEST: The United Kingdom’s Strategy for Countering Terrorism,” July 2011, http://tinyurl.com/5rtjqal (www.homeoffice.gov.uk/publications/counter terrorism/counter-terrorismstrategy/ strategy-contest?view=Binary).
7 Della Porta, Donatella. 1995. Social Movements, Political Violence, and the State: A Comparative Analysis of Italy and Germany. Cambridge: Cambridge University Press, σελ. 3-4.
8 Seferiades, S., and H. Johnston (2012). “The Dynamics of Violent Protest: Emotions, Repression and Disruptive Deficit”, in S. Seferiades, and H. Johnston (eds.), Violent Protest, Con-tentious Politics, and the Neoliberal State, Surrey: Ashgate, pp. 3-18.
9 Tilly, Charles. 2004. Terror, Terrorism, Terrorists. Sociological Theory 22 (1): 5–13.
10 Della Porta, 1995, ο.π.
11 Donatella Della Porta, Gary LaFree, Guest Editorial: Processes of Radicalization and De-Radicalization, International Journal of Conflict and Violence,Vol.6 (1), 2012, pp. 4– 10.
12 Στέλιος Ράμφος, Ο «άλλος» του καθρέφτη — Ψυχογραφία της αγωνίας μας, Αρμός, 2012 και Η λογική της παράνοιας, Αρμός, 2011.
13 Πρόλογος Ανδρέα Πανταζόπουλου στο βιβλίο του Πέτρου Παπασαραντόπουλου, Εξτρεμισμός και Πολιτική Βία στην Ελλάδα: το Big Bang της Χρυσής Αυγής, Εκδόσεις Επίκεντρο, Θεσσαλονίκη 2014, σελ. 11
14 Stathis Kalyvas, The Ontology of Political Violence: Action and Identity in Civil Wars, Perspectives on Politics, Vol. 1, No. 3 (Sep., 2003), pp. 475-494
15 Νίκος Δεμερτζής: «ο Ελληνικός εμφύλιος ως πολιτισμικό τραύμα», Επιστήμη και Κοινωνία, Τεύχος 28, 2011-2012.
16 Δημήτρης Ψυχογιός: «Η Πολιτική βία στην ελληνική κοινωνία», Εκδόσεις Επίκεντρο, Θεσσαλονίκη, 2013.
17 Γιώργος Κασιμέρης, Ακραία Φαινόμενα Διαρκείας: Βία και Τρομοκρατία στη Μεταπολίτευση, Εκδόσεις Καστανιώτη, Αθήνα 2015.
18 Πέτρος Παπασαραντόπουλος, 2014, ο.π. σελ. 23.