Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 52, 2019
Граф Каподистрия был одним из многих европейцев, связавших свою судьбу с Россией в эпоху крупнейшего мирового кризиса, вызванного Французской революцией и переделом мира. Наполеоновские войны, Италия, Испания, Египет, возвышение Бонапарта, разделы Польши — все это мало известно современному читателю, как и то, почему и зачем Суворов штурмовал Альпы и против кого адмирал Ушаков воевал в Средиземноморье.
Республика Семи Островов — первое греческое государство Нового времени, существовавшее в 1800–1807 годах на островах Керкира (Корфу), Паксос, Лефкас, Кефалиния, Итака, Закинф и Китира в Ионическом море.
На протяжении многих столетий Ионические острова входили в состав Венецианской республики, пока Наполеон ее не уничтожил. Острова перешли к Франции. Император Павел I направил против французов русскую эскадру во главе с контр-адмиралом Федором Ушаковым, которая при поддержке турецкого флота в 1800 году выбила французов с Корфу и освободила Ионические острова.
Республика Семи Островов во главе с графом Каподистрией просуществовала семь лет, формально — как данница Османской империи, но, в сущности, под защитой русского флота. В дальнейшем острова переходили из рук в руки: были заморской территорией Франции; потом — британским протекторатом.
А основатель и президент республики, граф Иоанн Каподистрия поступил в русскую дипломатическую службу и сделал быструю карьеру. Служил при императоре, в 1815 году стал статс-секретарем, а в 1816-м Иван Антонович (как на русский манер звали графа) был назначен управляющим Министерства иностранных дел Российской империи.
Николай Михайлович Карамзин подружился с графом Каподистрией, который был на десять лет моложе его, возможно, потому, что почувствовал в нем скитальца, каковым был и он сам в молодости: вояжера, посланца большого мира, открытого и свободного. Карамзин в Петербурге был обласкан, известен — и одинок. Не знатен, не богат, без больших связей, но конфидент государя. К таким людям свет относился с опаской. Каподистрия тоже был здесь чудаком. Они сблизились.
Через две недели, 14(26) февраля 1816 г., по приезде в Петербург в одном из первых писем, написанных из северной столицы, Карамзин сообщал своей жене: «Из новых примечательных знакомств наименую тебе Капод’Истриа; он в большой доверенности и показался мне любезным, откровенным…»
Письмо Карамзина графу Каподистрии, март 1818 г. (по-французски):
«Примите, Граф, мою искреннюю благодарность за честь, оказанную Министерством иностранных дел моему сочинению. Если это не есть уже ободрение для меня (потому что, увы, я уже слишком стар), это приятная награда за труды и за усердие, с которым я старался сделать нашу историю известнее и, следовательно, полезнее»<…>
Мое полуофициальное письмо окончилось бы здесь, Граф, если бы мне надобно было только выразить признательность за благородность действий Министерства в отношении к Историографу; но чувство, которое Вы в особенности мне внушили, требует языка более свободного, более искреннего… Я мог бы прибавить к этому еще многое, если бы дал волю своей болтливой откровенности; я был бы в состоянии не пощадить вашей скромности, но я щажу Ваше время. И так я оканчиваю письмо, говоря, что Карамзины Вас любят много: этим выражается все».
Каподистрия — Карамзину, Корфу, 1819 г.:
«У меня нет слов, любезный, многоуважаемый друг, чтобы выразить Вам удовольствие, доставленное мне письмом, которое Вы написали вместе с вашей супругою… Вне семейных привязанностей, лучшее в мире — это есть искренняя дружба. Такая дружба, какой удостаивают меня Карамзины, более чем искренняя: она сердечна; я дорожу ею и прошу Вас сохранить мне ее навсегда… Мое здоровье, в котором Вы по своей доброте принимаете участие, было в самом деле очень расстроено в начале зимы. Путешествие в Италию и в особенности родной воздух принесли мне бесконечно много пользы, и я, может быть, уже совершенно выздоровел бы, если бы не мешала живость участия, какое я принимаю во всем, что касается лиц, которые удостаивают меня своего доверия, и те тревоги, которые от этого происходят. Вы можете поэтому легко судить о моем положении на родине после одиннадцатилетнего отсутствия, в обстоятельствах, в каких эта страна находится. Вместо покровительства Великобритания поступает с нею таким образом, какому нет названия, какого вообразить нельзя, — столь отъявленно сие недоброжелательство. Исполнив, насколько от меня будет зависеть, обязанности сына и гражданина, я отплыву опять в Италию. По дороге я воспользуюсь в продолжение недель двумя минеральными водами, чтобы избавиться от той желчи, какая накопилась у меня здесь, а потом отправлюсь прямо к Вам в Царское Село. Я буду рад видеть Вас в добром здравии, с Вашим IX томом и дитятей, которое имеет явиться на свет. Я не смею писать об этом Г-же Карамзиной, чтобы не утомлять ее своими каракулями. К тому же Вы составляете с нею такое прекрасное и такое полное единство, что было бы и трудно говорить с вами порознь. Будьте здоровы и верьте в искренность того чувства, которое я питаю к вам обоим».
Граф Каподистрия занимал должность управляющего Министерства иностранных дел до 1822 года, когда, окончательно уверившись, что ему не удастся склонить Александра I к войне с Турцией за свободу Греции, ушел в отставку и покинул Россию. Этот блестящий человек, которого греки называли Президент, вернулся на родной остров Корфу.
Общение Карамзина и Каподистрии продолжалось в письмах. Переписка прервалась лишь со смертью Н.М. Карамзина 3 июня 1826 г.
Карамзин — Каподистрии:
«Приближаясь к концу своей деятельности, я благодарю Бога за свою судьбу. Может быть, я заблуждаюсь, но совесть моя покойна. Любезное Отечество ни в чем не может меня упрекнуть. Я всегда был готов служить ему, не унижая своей личности, за которую я в ответе перед той же Россией. Да, пусть я только и делал, что описывал историю варварских веков, пусть меня не видали ни на поле боя, ни в совете мужей государственных. Но поскольку я не трус и не ленивец, я говорю: значит, так было угодно небесам, и, без смешной гордости моим ремеслом писателя, я без стыда вижу себя среди наших генералов и министров».