Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 50, 2018
Мы были в Пеннабилли
у Лоры Гуэрры 8 марта 2017 года. Прилетели накануне в Болонью, взяли машину «Фиат-500»
и поехали в Эмилью-Романью. Пеннабилли — старинный, как все тут, городок за перевалом,
километрах в ста от Болоньи, куда летают самолеты из Москвы. С автострады съехали
на местные серпантины, через леса, деревеньки, городки, горы и весенние долины дивной,
скажу без затей, красоты. Приехали к вечеру, созвонились с Лорой; назавтра с утра
она пригласила нас к себе.
* * *
Пеннабилли, как и Будапешт, слился из названия двух замков:
Пенна и Билли, меж двух утесов — Рупе и Роччоне. Именно сюда переселился из Рима
семидесятилетий поэт, легендарный сценарист Тонино Гуэрра
с женой, когда решил отойти от киношных дел.
Дом Тонино и Лоры Гуэрры в Пеннабили
расположен на холме, спрятался в зарослях миндаля, среди руин замка Сиджизмондо
Малатесты, что весьма важно: Тонино Гуэрра трепетно относился
к руинам.
Сиджизмондо Пандольфо Малатеста — «Волк Романьи», знаменитый
представитель династии Малатеста, правитель Римини, Фано и Чезены. Один из самых
ярких, страстных и загадочных итальянских князей-кондотьеров, творивших историю.
Злейший враг Федериго да Монтефельтро — бастарда, ставшего первым герцогом Урбинским.
Гениальный Пьеро делла Франческа оставил нам профильные портреты
обоих князей — непреклонных, непримиримых. (Знаменитый диптих Монтефельтро в Уфицци
и Сиджизмондо Малатеста на фреске в Римини и портрете, хранящемся в Лувре.)
В хрониках про него писали: «…Он сходился с замужними женщинами,
детей которых раньше крестил, а мужей их он убивал.
В жестокости он превзошел всех варваров. Он
теснил бедных, отнимал имущество у богатых, не щадил ни сирот, ни вдов; словом,
никто во время его правления не был уверен в своей безопасности. Его подданные признавались
виновными за то, что у них есть богатство, жены, красивые дети. Он ненавидел священников,
не веровал в будущую жизнь и считал, что души людей погибают вместе с телом. (Вряд
ли все это правда, но это писали его враги-победители, которые всегда пишут историю.)
Знаменитый храм Темпио Маластениано в Римини построен великим
Альберти. Римини — столица рода Малатеста.
* * *
Здесь в 1920 году родился и провел первые 17 лет жизни Федерико
Феллини. А его друг Тонино Гуэрра родился в тот же год неподалеку, в десяти километрах:
в Сантарканджело, где высится замок Малатесты.
И не случайно под старость поэт выбрал это место.
* * *
Центр (Асссоциация-музей)
Тонино Гуэрры. В старой церкви, на краю городка.
Лора Гуэрра водит нас по фонду-музею, где все сделано его
руками — комоды, сундуки и скульптуры, вазы, блюда, керамика, мозаика, витражи,
картины, лавки, лампы и всякие предметы загадочного назначения…
Думаешь — какой мощный творческий заряд был заложен в этом
человеке! После семидесяти он уже не так активно работал в кино, но в нем по-прежнему
бил родник чудесных идей и преломлений.
Здесь же — коллекция фильмов, сделанных с участием и по сценариям
Гуэрры. Он написал сценарии больше чем к ста фильмам — самых лучших режиссеров Италии.
И каких фильмов! Великих! Снятых его друзьями Феллини, Антониони, братьями Тавиани,
Франческо Рози, Андреем Тарковским, Тео Ангелопулосом.
* * *
Лора не верит в смерть. Вот что она написала в своем предисловии
к книге Тонино Гуэрры «Уйти как прийти»1, которую
издала в Москве к его 95-летию.
Лора подарила нам эту любовно сделанную и роскошно изданную
книгу, придуманную, собранную, переведенную, и прокомментированную ею, с фотографиями
друга семьи Гуэрры — Юрия Роста.
«Я не устану
повторять и повторять — Тонино жив, как живы в этом мире
сказка, мечта и любовь. Он продолжает меня радовать: рано расцветающим миндалем,
рассыпанным ковром фиалок по тропинке, когда я поднимаюсь к Скале Поэта, нечаянно
задевает и одаривает прочитанной фразой, ведет за руку, чтобы вовремя увидеть закат,
улыбнуться друг другу и одарить нежностью входящих
в дом».
Мы все это почувствовали в Вашем доме, спасибо, Лора. И любовь,
никуда не ушедшую, и нежность к пришедшему.
Она знает, что Тонино просто «нежно перешел в другую комнату»
— так часто говорят в этих краях об ушедших близких.
— Маму Тонино звали Пенелопа, — рассказывает Лора, рыжая,
голубоглазая, в ярко-алом джемпере, а сверху — полосатое пончо, просто клубок энергии.
— Она не знала грамоте (Лора так и говорит: «грамоте»…) Тонино
научил ее читать и писать. Пришли немцы… Семья ушла из Сантарканджело, боялись
за детей, где-то прятались около реки, в брошенных домах… Ну
и мама завещание (с ошибками) написала: «оставляю все моему мужу, чтобы он делал
все, что хочет». (Все смеемся.)
— У нее было 11 детей, только четверо выжили; Тонино, немного
подшучивая, спрашивал: «Мама, что же Вы нам ничего не оставили?» (всегда были с
родителями «на Вы»). Всё только отцу? Что же Вы нам ничего не отписали?
Он прекрасно знал, что кроме нескольких кастрюль да тарелок
у нее ничего и не было: «Оставляю все, и пусть он делает все, что хочет…»
— Его мама Пенелопа была удивительная, необыкновенная женщина,
так все про нее рассказывали. Такая Крестьянка… Она могла остановить лошадей на
скаку, подхватив поводья. Смелая. Я уже ее не застала, конечно, но он очень часто
о ней вспоминал. Тонино в своей «Одиссее» называл себя Улиссом из деревни. Ей он
посвятил много стихов.
Я выучиться смог,
Лишь матери моей благодаря.
Она крест ставила в том месте,
Где имя пишут прописью обычно.
И если я узнал все города,
Царящие над миром,
Я матери обязан этим…
— А отца он боялся, так я полагаю. Суров был. Он постоянно
сдерживал себя, чтобы не дай Бог не проявить нежность. Он считал: нежность — это
слабость. И Тонино есть стихотворение «Отец» — потрясающее…
когда себя сдерживаешь, он был немногословен и никогда в жизни его не поцеловал.
Знаете, есть такая «конская дрожь»: Тонино говорил, лихорадка конская, не помню,
как по-русски это называется: «била дрожь»?
Я вам прочту из Тонино:
— «Когда уже
двадцатилетним, впервые оставив застенки лагеря в Германии, я шел по лесу в высокой
траве, внезапно возник передо мной танк. Он двигался на меня. Я поднял вверх дрожащие
руки, но тотчас наверху откинулась крышка люка. Показался негр, а вместе с ним из
железного нутра лился голос Армстронга. Он пел «I can give you anything about baby». И я заплакал, думая о моем отце».
— Тонино рассказывал и писал, — продолжила Лора, — про то,
как он возвращался из немецкого плена (а из плена он вернулся месяцев на восемь
позже других), и все думали, что он погиб там, в лагере.
— В плен Тонино в каком году попал?
— В сороковом. Ему было девятнадцать. Мальчишку в 19 лет немцы
в плен забрали, отправили в концлагерь. Вернулся в сорок шестом.
— А как же он попал в плен?
— Тоже была история невероятная! Тонино об этом рассказывает
так: они ушли из дома, прятались, когда Римини и Сантарканджело были заняты немцами.
Отец сказал: надо кому-то пойти, накормить кота, кот один
в доме, голодный. А Тонино самый молодой в семье. Ему и
идти.
Тонино сказал: — Я схожу, папа! И пошел.
Тонино рассказывал, как он увидел кота на абрикосовом дереве,
как тот не хотел слезать, все это потом вошло в «Амаркорде2»
— это абрикосовое дерево, сумасшедший с криками: «Женщину хочу! Хочу женщину!» Творчество
растет, как дерево, из почвы, из жизни. Тонино покормил кота, и тут-то его и поймали.
Но при родителях он никогда этого не рассказывал: якобы был связан с партизанами,
у него в кармане брюк были листовки. Как-то освободился от них. Повезло.
— Это поколение столько видело-перевидело… Наше более счастливое, мы как-то проскочили, мимо больших бед,— сказал я.
— Не знаю… — сказала Лора. — У всех по-разному. — И потом… Все думали, что он погиб — никаких вестей от него. Все уже
возвратились, а его нет. Как Улисс!
Так вот, в лагере он был самый молодой…
И начал им рассказывать о родном городе, о том, как прежде они жили, и рассказывал
он им это в стихах. На романьольском. Как остались эти стихи — тоже чудо. Был там
доктор из Форли, которого немцы поставили фельдшером; он воровал бумагу и за Тонино потихонечку записывал эти
его импровизированные стихи.
— Значит, он почувствовал, что этот мальчик чего-то стоит!
— Ну конечно! Ведь он жизнью рисковал. И когда они вышли,
он подарил Тонино эту тетрадку с его стихами.
— А как он возвращался из плена…Тонино
всегда эту историю переиначивал, раскрашивал… Отец Тонино — настоящий крестьянин
романьольский, они суровые, немногословные…
— Он похож на отца в «Амаркорде» Феллини? — спрашиваю я.
— Абсолютно! Там вся его семья практически оживает.
— Это автобиографический фильм Гуэрры — «Амаркорд»?
— Там много их, обоих. Тонино и Федерико. Они ведь были так
близки. Я же говорила, они ровесники, соседи, друзья юности…
Так вот, — она возвращается к своему рассказу, — Тониночка
(так она его называет) после освобождения остался помогать священнику, который ухаживал
за туберкулезными пленниками, их постепенно там выхаживали. Он оставался какое-то
время в Германии, помогая, входил в самого себя, переживая то, что
пережил…
И поэтому он, вернувшись в Сантарканджело, потратил целый
день, чтобы от вокзала дойти до дома, а это всего-то километр…
Почему? Хотел подготовить родителей. Он посылал все время кого-то: «пойди,
скажи там в доме, будто в Болонье прошел слух, что новых
пленных привозят…» Потом опять: «Пойди кажи, что фамилия
Гуэрра упоминалась…» В конце концов он подходил к дому с толпой, которая его сопровождала.
Он говорил: трудность была не в том, как встретиться с мамой,
знал, что она меня обнимет, заплачет… Мама его родила одиннадцать
детей. Но выжили только четверо: брат и две сестры. Тониночка самый последний. Старые
уже были родители.
…А отец стоял в этой радостной суматохе растерянный и не знал:
что сделать? как сделать? Он вынул сигару изо рта и спросил:
— Ты ел?
Он пять лет не видел сына, который был в лагере и мог умереть
каждую секунду, и спросил первое, что может спросить: «Ты ел?»
— Да, ответил он, — Бабо (папа), конечно, я ел, меня везде
кормили!
И он говорит: — Я вижу, что отец спускается с лестницы и идет,
Тонино ему вслед: — Вы куда? Я знаю, там тупик. — Не могу, — останавливается Лора,
— меня всегда на этом месте пробивает какая-то эмоция, особенно сейчас, когда не
Тонино рассказывает эту его историю, а я. — И продолжает: — Отец идет куда-то в
тупик и, не оборачиваясь, — мне некогда! —
уходит…
И через какое- то время, когда все уже за радостным столом
сидят, вдруг входит незнакомый человек с чемоданчиком. Все замолкают. Тонино спрашивает:
«Вы ко мне?»
Тот отвечает: «Да, здравствуйте, с возвращением! Я парикмахер,
меня прислал ваш отец». Отец увидел, что сын оброс и прислал парикмахера. Эти жесты
крестьянские, романьольские… Оброс — надо подстричься.
— Это где-то написано? — спрашиваем Лору.
— Написано, только я не помню где. Между прочим, я еще не
перевела шесть романов Тонино. Так что проза тоже ждет
перевода. Мне двадцатого марта исполнится… сама боюсь произнести,
сколько мне лет. А еще столько надо сделать.
— Смотрите на миндаль цветущий — он везде! — восклицает Лора,
выводя нас в сад, и зовет восторгаться миндалем, который и правда здесь восхитителен.
Лора ведет нас в церковь по старым мощеным уличкам, говорит
с соседями, здоровается с прохожими: все тут друг друга знают.
* * *
— Ко мне как то приехал наш друг, адвокат, большой почитатель
Тонино, — рассказывает Лора уже в Москве, у нас дома, куда мы с сыном ее затащили:
он всегда хочет что-нибудь еще узнать про Тонино, и я ему сказала, как Тонино меня
называл — ты вся ошибочная!
Сказал, что я никогда не смогу быть элегантной, что мне нужно
носить ошибочные наряды, и тогда это будет мой стиль! И я всегда следовала этому
совету. Это было нетрудно: одеваться ошибочно. Адвокат мой посмеялся и ответил мне
фразой: Пруст говорил, что красивые женщины притягательны для мужчин, у которых
нет воображения. И адвокат подходит к шкафу, достает случайную книжку, раскрывает
и бледнеет на глазах. Книга открывается на записочке Тонино:
«сколько красоты в ошибке и несовершенстве!».
— Вы понимаете? — Лора настойчива, ей нужно, чтобы мы поняли
всю важность того, о чем она рассказывает: — Только что мы говорили об ошибке, и
вот он, тут же, ответ Тонино. Как это понять?
Я рассказываю, как — когда-то сидел за свадебным столом рядом
с Вячеславом Всеволодовичем Ивановым, заговорили об Эйзенштейне, о котором он много
писал, и я сказал, что сегодня на меня с полки упала книга — второй том Эйзенштейна,
и открылась она на интереснейшем месте. А он мне ответил: книга просто так с полки
никогда не падает.
Лора подхватывает:
— Абсолютно! Случайно не падает никогда! Это всё знаки нам,
которых мы не видим, не слышим… И только когда ты страдаешь,
и душа обнажена, и воспринимаешь мир в красоте и в боли… я часто говорю: «щемящая
душу радость», — и тогда ты понимаешь эти знаки, — говорит Лора как бы самой себе,
продолжая разговор, который все время идет внутри нее.
* * *
— В Пеннабилли все очень уважали Тонино. Он буквально разбудил
древний городок. Он был Президентом реки Марекьи, его ценили мэры всех ближних городов… Когда он заболел, двенадцать мэров стояли у его постели и слушали
его заветы: беречь родную долину и для этого держаться всем вместе. Сейчас все другое
— во-первых, я не Тонино, во-вторых я жена, женщина, и
в-третьих —
я русская.
— Это имеет значение до сих пор?
— Всё имеет значение…
— В самом центре Пеннабилли Тонино уговорил мэра высвободить
местечко для его «Сада забытых фруктов». Расчистили брошенный участок с развалинами,
насадили саженцы — со всей Романьи (потом и со всей Италии), стали привозить черенки,
семена, саженцы исчезающих плодовых сортов яблок, груш, слив, абрикосов, черешни,
инжира…
— Видите эту расщелину? — Лора показывает далеко в долину,
где начинаются невысокие горы. — Если вы приедете летом, а я вас приглашаю — у нас
всегда гостят люди, к Тонино определенные люди тянутся…
Он называл это «место, где можно дотронуться руками до детства мира», там семь водопадов,
руками можно ловить форель…
— Чуть левее и наверх!
Слышен колокольный звон. Мы идем по городу, по древней брусчатке.
— Видите — тут повсюду — на домах солнечные часы? Это Тонино
их установил. Он говорил: «Настоящее Время показывает людям солнце, а не часы на
руке».
Сад. Нежная весенняя зелень, цветущий миндаль, на высоких
шестах разноцветные веселые скворечники, город птиц, поставленный детьми (один из
проектов Гуэрры). Лора радостно, будто нам первым, показывает
этот сад.
— Это место наполняет надеждой!
А ведь она едва ли не каждый день водит сюда людей, приезжающих
к Тонино со всего мира. Этот сад — метафора счастья, множество
маленьких чудес, придуманных Тонино. На скале — тоже птичьи домики, среди вьющихся
цветов — древняя, еще римская купальня или, может, постирочная. Тонино Гуэрра повесил
здесь двенадцать своих керамических панно со строками стихов про времена года… Два металлических цветка. Ровно в два часа пополудни цветы
эти дают тенью профили Федерико Феллини и Джульетты Мазины.
— И вы каждый день ходите по этой красоте?
— А зимой здесь бывают сугробы двухметровой высоты, отвечает
Лора. — Видите на стене отметки — следы этого снега?
Гуляем с Лорой по Пеннабилли.
— Первого июня каждый год в Пеннабилли открывается фестиваль
уличных театров. Есть у нас замечательный молодой человек, который организовал этот
фестиваль. Приезжают со всего мира. Это невозможно описать! Каждый день десять тысяч
человек.
Однажды с одной горы на другую между Рупе и Роччоне натянули
канат, и по этому канату над всем городом прошел голландский канатоходец — без поддержки
и 6ез страховки. И весь город стоял потрясенный.
— Когда приедете, вы все увидите!
* * *
— Я скоро пойду разгромлю мэрию — здесь надо столько убрать,
подчистить, подрезать… Взяли и закрыли театр! Тонино нашел деньги на театр, но он в аварийном состоянии. У
нас теперь мэр из полицейских, у него другие задачи… А
на наш театральный фестиваль приезжали знаменитые театры мира. У нас теперь зреет
оппозиция к этой власти. Но без Тонино я мало что могу!
Женщина, жена, русская. Они меня просто не слушают…
* * *
Изречения Тонино Гуэрры повсюду —
на стенах, на столбах. Он сказал, что все дороги должны быть в столбах с мыслями.
— Видите — это Тонино для путников написал. Ну, например это:
«Луна — это единственная звезда, которая рождается за горами и заходит внутри нас».
Или вот еще:
«Неправда, что
один плюс один будет два, если сложишь две капли воды, получится одна большая».
* * *
— Здешний монах-капуцин, падре Оливьере, в XVIII веке привез колокол
на Тибет, и как вез — на лошадях, на верблюдах на яках, только представьте, как
везут — морем, перегружают с корабля, караван-сараи, звездное небо — и эти монахи,
которые три года со своим колоколом добираются до Тибета.
— Тибетские монахи с далай-ламой приезжали к нам и водрузили
свои молитвенные барабаны рядом с христианским колоколом над
нашим Пеннабилли. Вам непременно надо подняться на холм, позвонить в колокол, покрутить
барабан, загадать заветное…
— В этом доме жила старушка, Тонино написал: синьорина Лукреция
(она никогда не была замужем) сидела у окна у своей Мадонны, которая спасла Пеннабилли,
заслонив его туманом от войск Медичи. Это случилось 20 марта, и вы сейчас видите
эту Мадонну… И вот эта Лукреция, когда совсем ослепла,
ставила щетку вот сюда к двери, чтобы слышать, когда кто-то идет, и показывала всем
свою Мадонну. Вот о ней и об очень многих людях Тонино
написал на этих городских стенах.
* * *
— Я всем говорю — и нисколько не стесняясь: смерти нет. Есть
другое состояние, переход, другая вибрация. Но смерти-то нету
— вообще! Переход, поэтому я хожу и улыбаюсь… Я счастлива
поделиться с людьми. Ни мама меня этому не учила, ни Тонино, ни друзья, которые
приезжают… И если ты открыт — ты услышишь эти знаки… Ничего
не кончается. Это обнадеживает.
Лора читает нам из книги «Уйти как
прийти»:
«Однажды мы с Федерико Феллини сидели в машине, и я все говорил
ему о своей боязни смерти. А он подумал и сказал: «Знаешь, Тонино, может быть, это
будет большое путешествие?»
* * *
— Какие у них были отношения с Богом? — спросил я.
— Ой, какая хорошая фраза, — сказала Лора, обернувшись ко
мне. — Когда Тонино болел, к нему приехал епископ и спросил:
кто для вас Иисус?
Тонино сказал: «Друг». И всё.
— Он искал Бога, — как он говорил, — сказала Лора после паузы.
— Эти поиски, я думаю, есть у каждого живущего на Земле. Тонино
написал в своей «Одиссее»
«Среди развалин
разрушенного монастыря в Монтефельтро была найдена окаменевшая от времени книга.
В ней один голландский ученый с помощью мощных линз сумел разглядеть лишь одну фразу,
написанную отшельником: «Никто так не одинок, как Господь».
— У нас в Пеннабилли резиденция епископа уже многие века,
с 1572 года, когда епархия была перенесена из Сан-Лео в Пеннабилли, сделав город
центром большой епархии Монтефельтро и Сан-Марино… Так
что мы — столичный город.
Мы подошли к храму Санта-Марии делла Грацие — Святой девы
Марии Благосло-
венной.
— Вот Мадонна наша милая, мы сегодня утром ей пели. И я стараюсь
тоже петь, но у меня после вечернего курения бывает плохой голос… По-моему, красиво, и рядом чудесные ангелы. Совершенно деревенская, простая барышня. Это романьольская традиция.
Четырнадцатый век.
* * *
Мы вышли из храма и пошли по старой
узкой средневековой улице. Остановились у старой двери. За ней располагается еще
одна задумка Тонино — «Музей одной картины».
— Это на тему стихотворения Тонино, в нем говорится об ангеле,
который летал вокруг Господа, летал-летал, и у него выросли усы, и над ним все смеялись.
Тогда он спустился на землю и стал кормить зерном подсадные чучела птиц у охотника.
Ему опять говорили: чудак, посмотри, это же деревянные чучела! Ты что, не видишь?
Но в один прекрасный день эти чучела взвились в небо и запели.
— Тонино говорит, — сказала Лора тихо, — что если у детей
хватит фантазии, чучела птиц опять взлетят в небо и запоют.
Я заглянул за дверь старой часовенки. Там стояли две большие
картины с овальным верхом: на одной — босой, усатый человек, закатав штаны выше
колена и в белой рубахе, сквозь которую и правда проросли
большие белые крылья. Взгромоздившись на стремянку, он кормил чучела птиц. Перед
картинами с нарисованными птицами на полу тоже стояли несколько настоящих чучел
в ожидании своего воскресения. Ангел был очень похож на молодого Тонино, вернувшегося из лагеря. Еще до встречи с парикмахером,
присланным отцом.
* * *
Мы возвращались под искрящимся небом к дому Тонино и Лоры. Вокруг сновали Лорины кошки. Белые, черные, полосатые.
Лора сказала: «Идите наверх и непременно позвоните в колокол!
И загадайте желание!»
Там, над городом, над домом Тонино
и Лоры, среди развалин Замка Сиджизмондо Пандольфо Малатесты на фоне пейзажа дивной
красоты — меж скалами Рупе и Руччоне, где и поместился город, а за ним долина рукотворная,
веками ухоженная, с садами, рядами деревьев вдоль дорог, лоскутами полей, пятнами
рощ, четким ритмом виноградников. Далее — мягкие изгибы заросших лесом холмов, и
над всем этим пронзительное, как в высокогорье Тибета, ультрасинее весеннее небо.
И как привет от Тонино: одно-единственное
легкое облачко над головой.
И белая бабочка, невесть откуда взявшаяся
в мартовском небе.
— Вы видели, — победоносно спросила Лора, — это облачко?!
А эту бабочку?
* * *
Тут, на самом «козырном» месте, на прочном основании из толстых
плит на мощных стальных балках подвешен колокол, до языка которого нетрудно достать
рукой даже и невысокому человеку, а рядом три будийских молитвенных барабана из
Тибета. Колокол — точная копия того колокола, который фра Франческо
Оразио привез в Лхасу в 1725 году. Нынешний 14-й далай-лама дважды приезжал в Пеннабилли.
В 1994 году он посетил дом, где родился фра Оразио. Он вернулся, как обещал, через
десять лет и в 2005 году торжественно открыл «Колокол Лхасы».
Здесь неподалеку в скале захоронена и урна с прахом Тонино Гуэрры.
А внизу — городская площадь с церковью и фонтаном; напротив
— руины другого замка, и надо всем этим огромный путевой крест.
* * *
Разговор продолжился в Москве.
Лора в книгу «Уйти как прийти» включила
и его последний сценарий, а также поэмы, дневники, письма друзей — Федерико Феллини
и Андрея Тарковского.
О дневниках она написала:
«Эти дневники
хороши для меня и особенно дороги оттого, что это — момент переселения из Рима.
В 1987 году Тонино решает возвратиться к своим корням, покидая большое кино, которое
его ищет… Все ищут Тонино в Сантарканджело и в Пеннабилли…
Начало было трудным. Потом были созданы сады, фонтаны, мебель,
керамика, мозаика, полотна, но самое главное для Тонино — ему удалось создать своими
поэмами эпос этого края».
* * *
С Феллини Тонино никогда не ссорился.
Никогда. В титрах фильмов Феллини Тонино появляется с «Амаркорда»,
а работали они вместе и влияли друг на друга всю жизнь.
Они дружили с детства, потому что они родились, как я вам
говорила, рядом — Тонино в Сантарканджело, а Федерико в Римини, в десяти километрах,
в один и тот же 1920 -й год. Феллини в юности прозвали Ганди, потому что он
был такой худой, что даже стеснялся раздеться на пляже.
— Мне посчастливилось
присутствовать, — говорит Лора, — когда они писали у нас сценарий «И корабль плывет»
или другие… Если придумывали что-то смешное, оба смеялись
и звали меня: Лора, Лора, послушай! — вот бегемота поднимают, а у него несварение
желудка, и ха ха-ха!! У меня с ними свои истории связаны, ужасно смешные…
* * *
А вот как Федерико Феллини пишет Тонино
Гуэрре:
«Тонино, дорогой мой! Прежде всего позволь
мне обнять тебя, чтобы ты смог почувствовать трепетную искренность моего порыва,
чтобы ты мог посмотреть мне прямо в глаза — твои стихи прекрасны! Они заставили
меня плакать, смеяться, грустить, приводили в экстаз, восхищали, гладили меня, беспокоили
и волновали…»
Лора: — Тонино сам
написал весь сценарий, естественно… Но неважно, Тонино говорил: «автор фильма всегда
режиссер» . Если бы Феллини не создал эти образы, не оживил этих персонажей, это
была бы милая «Сколаре» — школьная история из числа бесчисленных фильмов о далеком
детстве… А он сделал фильм об эпохе.
* * *
Но времена менялись. Вот из его дневника:
«В Риме мне звонят
и говорят что два проекта фильма о реке Мареккье развалились».
(Это конец восьмидесятых годов, конец кинокарьеры…
когда он решает навсегда переехать из Рима, в Пеннабилли. И он не знает еще, что
он будет делать — он не начал еще свою эту… пластическую деятельность. Он ничего
еще не знает, как будет жить.
Но он пишет:
«Кино, к сожалению,
в руках у людей, которые
не умеют читать и знают лишь запах пота под
мышками знаменитых актрис. Этот огромный собор итальянского кино охраняется уже
служками, которые не умеют даже зажечь свечей…»
— И он решается уехать. И многие за ним потом поедут, как
Франческо Рози, который приезжает к нам; как братья Тавиани,
еще снимаются
фильмы по сценариям Тонино. Все это в его днев-
никах, которые я разбираю и готовлюсь издать.
Он пишет: «Думал поехать
в Сантарканджело провести лишь Рождество, но на следующий день я понял, что Рим
меня больше не интересует. Быть может, оставлю кино и стану смотреть на деревья».
Он еще не знает, еще что делать.
* * *
— У Петрарки были фамильяри
— о своих влюбленностях молодости, а Тонино решил написать фамильяри о старых
супругах, которые прожили вместе много лет, и вот у него эти стихи, в подражание,
нет, не в подражание, а в продолжение Петрарке, только уже в другом возрасте. Хотите послушать?
— Конечно!
— Это непереводимо — и звучание и ритм… Итальянское звучание…
Белла Ахмадулина замечательно перевела сонату «Петербург Тонино… А я практически подстрочник делала. Но я старалась.
Три дня мы не обмолвились ни словом –
На то свои причины были.
Но все ж едой она мою тарелку наполняла.
А я съедал с понурой головой.
В постели отвернувшись спали,
Пока однажды утром наши руки
Не встретились случайно на спине собаки.
* * *
— Тонино попросили написать « Одиссею»
для молодежи. И она стала очень популярна. Я вам прочту. Из самого конца, когда
Улисс уже убил всех этих женихов. Я прочту, чтобы вы его лучше понимали, кусочек
про встречу с Пенелопой. Так ведь звали и его маму, вы помните.
И встал Улисс — с его груди
Стекала каплями вода.
Он долго смотрел на Пенелопу молча,
застыв от восхищенья.
Она ему улыбкой отвечала:
И воздух вокруг дивного лица
Светлел. Пошла навстречу мужу.
Для русского издания Тонино перемежал текст «Одиссеи» с кусками
собственной жизни. Получилось универсальное время — для всех времен.
«Часто я грущу оттого, что мне не хватает злости…
Чтобы рассказать о сегодняшней жизни, нужно иметь силу молодых
матерей, которые рожают на улице и выбрасывают этот живой комочек мяса в мусорные
баки… А я все твержу, что нужно слушать симфонию дождя».
Я читал и прозу, и стихи Тонино Гуэрры, но в ее чтении по-другому
все открывается: через любовь. Сорок лет рядом с поэтом.
И потом.
* * *
— Хочу сказать, Таня, — это Лора обращается к моей жене, —
меня этому учит Тонино, когда у человека чувство боли, потери, растерянности, —
это надо пережить, даже если это пережить нельзя. Через месяц я стала писать
эту книгу…
Прошло два месяца после ухода Тонино,
уже миндаль завязался, я вышла; был солнечный день. Он ушел 21 марта, в День поэзии.
А 20-го мой день рождения, и он сказал накануне: «Я не могу испортить навсегда день
рождения жены».
Ну вот, я вышла и кричу в воздух: — Тонино! Тонино! Дай мне
знать, где ты теперь!
Солнце, облака, ветер. Николетта со мной вышла, — есть свидетель
тому. Николетта тормошит: «Не плачь Лора, не плачь!»
И вдруг, на наших глазах у реки Мареккьи, которая течет внизу,
этот Рубикон, который перешел Цезарь, — и вдруг на наших глазах рождается радуга.
При солнце, без дождя! Вот так вдруг — рождается, растет,
пересекает Мареккью и стоит в небе час двадцать минут.
Помолчали.
— Знаки бывают, — вздохнула Таня.
— Да, еще как, — сказала Лора.
Примечания
1 Тонино Гуэрра. Уйти как прийти.
Составление, перевод, предисловие, комментарии Лоры Гуэрры М: «Бослен», 2015.
2 «Амаркорд» – фильм Федерико Феллини (1973 г.) по сценарию
Тонино Гуэрры. Премия «Оскар» 1975 г.
© Виктор Ярошенко
© Фото: Виктор и Григорий Ярошенко