Итальянская литературная критика XX и XXI веков о Данте Алигьери
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 50, 2018
В безбрежном море
мировой «дантоведческой» литературы, омывающем берега произведений Алигьери вот
уже семь с лишним столетий, — как не потеряться читателю, который хочет
открыть для себя «высочайшего поэта», как приблизиться вплотную к
средневековому тексту, как актуализировать в своей повседневности ветхое слово?
Ветхое, как мы помним, уже для Пушкина:
Зорю бьют. Из рук моих
Ветхий Данте выпадает…1
Для современного
русского читателя дело осложняется вдвойне: ведь помимо проблемы перевода
существует проблема интерпретации, которая — в случае Данте —
невозможна без подробных комментариев, глоссария, соответствующих критических
статей. Как, например, «перевести» такую терцину:
|
Sù sono specchi, voi dicete
Troni, onde refulge a noi Dio giudicante; 63 sì che questi parlar
ne paion buoni2. (Paradiso IX
61–63) |
61 Вверху
есть зеркала (для вас — Престолы), Откуда блещет
нам судящий Бог И эти наши
истины глаголы. (Рай IX 61–63,
перевод М.Л. Лозинского) |
Глагол «перевести»
мы употребляем сознательно: язык, на котором «святая» Куницца да Романо,
явившаяся Данте в небе Венеры, общается с поэтом-пилигримом, — это язык
мистических откровений, подчас темный для современного восприятия и требующий
дополнительных разъяснений. Перевод Лозинского не является «интерпретирующим»,
а его комментарий к «Раю» довольно краток и не может удовлетворить все вопросы
читателя. Это вполне естественно: единственное «каноническое» научное издание
произведений Данте в России, вышедшее в 1967–1968 гг. под редакцией И.Н.
Голенищева-Кутузова и М.П. Алексеева, включает всего два сравнительно небольших
тома, причем в них умещается не только «Божественная комедия», но и все малые
произведения, включая «Цветок» и «Вопрос о небе и земле», а также, разумеется,
комментарии редактора и переводчика3. В то время как итальянских изданий —
отдельно поэмы, отдельно трактатов, писем и т.д. — не счесть, а традиция
составления комментариев к поэме, начавшись со времен сына Данте Якопо Алигьери
и первого настоящего дантоведа — Джованни Боккаччо — счастливо
продолжается по сей день.
И не только в
Италии, но и в англосаксонских странах — в первую очередь в Англии и в
США — существует и развивается эта славная традиция, в том числе на
просторах интернета: так, благодаря созданию сайта dantedarmouthproject.com,
теперь из любой точки мира и совершенно бесплатно читатель может получить
доступ к различным комментариям какой угодно терцины из «Божественной комедии».
Но, помимо
подготовки текстов и комментария к ним, составляющих содержание дисциплины
«дантовская филология», исключительно важна для понимания Данте и так
называемая «дантовская критика» — многочисленные статьи, монографии,
журналы и многотомная «Дантовская Энциклопедия»4, где исследуется
интертекстуальность и интермедиальность дантовских произведений, выявляется
влияние философов, теологов, поэтов и художников на Данте и влияние самого
Данте на последующих авторов. Казалось бы, за столько веков уже столько было
сказано; есть ли шанс у современного филолога-дантоведа открыть что-то новое?
Очевидно, да, так как наука о Данте, расцветшая пышным цветом в XX в., не
увядает и в третьем тысячелетии: ежегодно выходят дантоведческие исследования,
в которых выдвигаются смелые гипотезы, а дантовские тексты прочитываются в современной
перспективе. И это доказывает, что поэма Алигьери — действительно
вселенская книга, текстовое воплощение того вечного образа, который явился
поэту-персонажу на вершине его небесного пути:
|
Nel suo profondo vidi che s’interna legato con amore in un volume ciò che per l’universo si
squaderna. (Paradiso XXXIII
85–87) |
Nel suo profondo vidi che s’interna Любовь как в
книгу некую сплела То, что
разлистано по всей вселенной… (Рай XXXIII
85–87) |
Образ вселенской
книги, предвосхищающий обманчиво-недавнюю идею «мира как текста», встречается
нам в «Раю» — но первый раз мы сталкиваемся с этим образом в пятой песни
«Ада», в знаменитейшем эпизоде Паоло и Франчески, с которого, по сути,
начинаются описания адских мук5. Образом книги открывается «история
греха» — и образом же книги замыкается «история спасения» в поэме Данте.
Отечественная критика нередко сосредотачивала свой взгляд на первой книге, но
обходила своим вниманием вторую. Есть у Боккаччо легенда, согласно которой
последние семь песен «Рая» не были обнародованы автором сразу по написании, а
были найдены его сыновьями лишь через годы спустя после его смерти, в нише,
сделанной в стене спальни Данте в Равенне.
Эта история в
каком-то смысле может послужить аллегорией истории дантовского «Рая» в России.
Переведенный и прокомментированный, он тем не менее не привлекал ни
специалистов, ни простых читателей в течение многих лет: для понимания «Ада» в
основном требуются познания в аристотелевской философии и истории средневековой
Италии, а для интерпретации «Рая» — еще и в богословии и мистике. Тройной
барьер — советская идеология, труднодоступность западного богословия и
мистики и подчас трудночитаемый перевод — стал надежным препятствием на
пути советского, а позже — и российского читателя к «вселенской книге»
третьей кантики.
А что же
происходило на родине «высочайшего поэта»? Подобрала ли итальянская критика
ключ к интерпретации дантовского «Рая»? Какие ведущие тенденции прослеживаются
в исследованиях «Божественной комедии» в XX в., и что изменилось (или
сохранилось неизменным) в веке XXI?
Разумеется, в
рамках настоящей статьи невозможно привести подробный библиографический обзор
всего итальянского дантоведения за указанный период времени. Мы постараемся
осветить здесь только основные этапы и знаковые имена современной итальянской
науки о Данте. В нашем поле зрения в основном будут находиться лишь некоторые
ученые, чьи работы стали краеугольными камнями и отправными точками любого
серьезного исследования дантовского творчества. Коль скоро море, по которому
нам предстоит плыть, поистине безбрежно — ограничимся основным, уже
проложенным курсом.
И, поскольку на
XX век тень отбрасывает век XIX — начать, пожалуй, стоит с Франческо
Де Санктиса (Francesco De Sanctis, 1817–1883) — знаменитого литературного
критика, автора «Истории итальянской литературы» и множества статей,
посвященных отечественным классикам — от сицилийских поэтов до маринистов.
Де Санктиса принято относить к школе позитивизма, однако его принадлежность к
позитивистам — вопрос спорный, недаром же Бенедетто Кроче (Benedetto
Croce, 1866–1952), итальянский философ и литературовед, придерживающийся
идеалистических воззрений, считает себя «совершенным учеником и продолжателем
Де Санктиса»6. Де Санктис посвятил Данте ряд «Лекций» и две главы «Истории
литературы»; Джанфранко Контини (Gianfranco Contini, 1912–1990) в своем
«Введении» к последней отмечает идею эволюции и прогресса в поэзии,
присутствующую (в различных выражениях) в каждом из этих произведений.
«Данте, который
должен был быть началом всей литературы, стал ее концом. Его мир, столь
совершенный снаружи, раздроблен и слаб изнутри: это созерцание художника, но
уже не вера и не чувство… Данте возвел Беатриче на вершины вселенной <…>:
он [Петрарка] низвел всю вселенную до Лауры <…>. Это кажется регрессом:
однако это прогресс», — цитирует Контини Де Санктиса7. «Поэзия тогда еще
не могла избавиться от аллегории. Христианство во имя духовного Бога сражалось
не только с идолами, но и с поэзией… оно хотело обнаженной истины. А истина
была философской или исторической: поэтической истины не понимали. Поэзию
считали плетеньем лжи, и поэт и лжец… были одним и тем же… С помощью этой
лже-поэтики, влияние которой на наших лириков мы видели, Данте работает с
абстрактными идеями; находит ряд понятий и создает к нему соответствующий ряд
объектов», утверждает Де Санктис. Исходя из этого видения, он анализирует и
«Рай» Данте — «чудо» художественного воображения, которое «позволяет нам
проникнуть в воздух и свет», «поэтическая форма науки», отягощенная, однако,
«варварской» схоластикой. Де Санктис выделяет основной элемент «райской»
поэтики — световые образы — но упрекает «Рай» за «единообразие»,
единственным спасением от которого являются земные образы, щедро вводимые Данте
на небеса. Указывая путь будущим исследователям третьей кантики, критик
осуждает главный прием, используемый для описания жизни обитателей небес —
сведение индивидуальности к общему, личности к единению, разлада к согласию.
Это, по мнению ученого, «слабая часть Рая»; в конце концов, размывание образов
есть размывание поэзии, смерть фантазии ведет к смерти произведения; и,
подробно описав структуру третьей кантики, засвидетельствовав ее красоту и
музыкальность, а также ее миссионерский характер — словом, наметив основные
черты «Рая», которые позже станут предметом отдельных тщательных
исследований — Де Санктис сожалеет об однотонности и схоластичности
третьей части поэмы. Не удивительно, что Петрарка выступает на этом фоне
провозвестником зари Возрождения и носителем творческого прогресса.
В
1921 г. — в шестисотлетнюю годовщину смерти флорентийского
поэта — Бенедетто Кроче, бывший в то время министром народного просвещения
Италии, издал работу «Поэзия Данте», в которой ставил перед собой задачу
«предложить методологическое руководство к чтению «Божественной комедии»,
«избавиться в какой-то мере от помех, создаваемых традиционной литературой о
Данте», и «указать читателям на самое характерное и существенное в дантовском
произведении»8. На самом деле, труд Кроче стал выражением взглядов философа на
универсальные проблемы поэтического творчества: соотношение структуры
(«литературы») и поэзии на примере «Божественной Комедии». Кроче утверждает,
что дантовская поэма дуальна по своей природе, как всякое художественное произведение:
по структуре своей она является «теологическим или этико-политико-теологическим
романом», но эта структура не имеет никакого отношения к поэзии, содержащейся в
«Комедии». Под «структурой» Кроче разумеет устройство загробного мира, время и
пространство дантовской вселенной, систему наград и наказаний, метафизические
откровения, получаемые Данте от его проводников и встречающихся ему грешников и
святых. И все эти элементы, как полагает Кроче, не являются даже “технической
частью” поэмы, ибо техника <…> или не существует в искусстве, или
совпадает с ним самим, а структура «Божественной комедии», имея иное
психологическое происхождение, не совпадает целиком с ее поэзией». Однако в то
же время структура и поэзия образуют в поэме диалектическое единство, как ни у
одного другого автора. И особенно это единство проявляется в «Раю», где тонкий
лиризм постоянно сопутствует доктринальным построениям. Кроче подчеркивает
монументальность «Рая», заявляя, что его поэтика во многом подчинена масштабным
богословским концепциям (грандиозная фигура орла в небе Юпитера, три огня
святых апостолов, сфера Солнца), но не эти огромные и монотонные в своем
величии картины привлекают читателя третьей кантики. В «Раю» ценны свежие,
жизненные соки лирической поэзии, пробивающиеся тут и там сквозь
«интеллектуалистические» описания монотонных световых явлений: ценен образ
жаворонка, журчанье реки, яркие цвета сада в Эмпирее — живые краски, щедро
разбрасываемые поэтом по теологической палитре своего «романа». И для того,
чтобы проникнуть в сокровенную глубину дантовской поэзии, вовсе не нужно
изыскивать ответы на теологические и философские вопросы или высчитывать
количество часов, проведенных героем на небесах — достаточно «читать Данте
именно так, как его читают (и правильно делают) все наивные читатели, обращая
мало внимания на загробный мир, совсем мало — на моральные построения,
вовсе не заботясь об аллегориях и наслаждаясь поэтическими картинами, в которых
сосредотачиваются, очищаются и выражаются все многообразные страсти» автора.
Модель
наивно-интуитивного постижения дантовской поэзии была весьма спорной, но имела
своих последователей. Знаменитый итальянский литературовед Джанфранко Контини
замечает, что именно «работа Кроче стала первым призывом к современному
прочтению поэмы, более адекватным <…>, чем все вековые герменевтические
изыскания вместе взятые»9.
Нельзя утверждать,
что для самого Контини третья кантика составила основной предмет его
исследований и центр его интересов. Но некоторые элементы его научного метода
легли в основу фундаментальных дантоведческих трудов наших дней. Лингвист,
литературный критик, стилист и филолог-романист, Контини выработал принципы
структурного анализа дантовских произведений, поставив перед собой задачу
«крайне внимательно прослушивать поверхность текста»10. Это означало, что в
своих исследованиях критик отталкивался от самих текстовых элементов, а не от
абстрактных эстетических или психологических предпосылок. Так, в своей статье
«Un esempio di poesia dantesca (Il canto XXVIII del Paradiso)» (Пример
дантовской поэзии (XXVIII песнь “Рая”)), Контини разбирает указанную песнь не с
позиций теологии, философии или психоанализа, а с точки зрения стилистики11,
уделяя особое внимание лексико-семантическому составу песни. Вычленяя ее
ключевые лексемы, он анализирует контексты, в которых они употреблены,
переклички этих контекстов с другими частями «Божественной комедии», их роль в
дантовском макротексте, их литературные традиции в поэзии трубадуров и
сицилийцев, и через тщательное изучение индивидуального стиля автора путем
индукции выходит в область глобальных вопросов, таких, как дантовская концепция
истины. Решаются эти вопросы на двух уровнях: Данте-героя и Данте-автора, ведь
Контини в своих работах четко ставит проблему разграничения этих двух феноменов,
вырабатывая к ней строго научный подход. Таким образом, он создает портрет
поэтического языка Данте, учитывая культурно-исторические и литературные
влияния, и на основе этого портрета описывает индивидуальные черты самого
поэта. Теологические идеи, присутствующие в «Комедии», интересуют его ровно в
той мере, в какой позволяют ему не сужать свое исследование до чисто
формального анализа текста.
Большой заслугой
Контини является то, что
он стремится изучать Данте в лоне его собственных произведений и предшествующих
и современных ему поэтических традиций. Однако одного структуралистского
инструментария было явно недостаточно для комплексного исследования
«Божественной Комедии». Это доказывают труды Микеле Барби и Бруно Нарди.
М. Барби (Michele
Barbi, 1867–1941), профессор итальянской литературы, секретарь и президент
Дантовского общества в Италии, главный редактор национального собрания
сочинений Данте, был отцом-основателем дисциплины «дантовская филология» в
XX веке. Как Контини при изучении дантовского творчества стремился к
лингвистической точности, так Барби настаивал на необходимости фундаментального
текстологического подхода к наследию великого флорентийца; его девизом стали
«тщательная экспертиза древнего языка… редчайшее прилежание при сопоставлении
манускриптов… знание причин, по которым тексты так плохо сохранились;
положительность и надежность критериев, согласно которым их следует
корректировать»12. Тут необходимо пояснить, что до нас не дошло ни одного
автографа Данте Алигьери; все доступные нам рукописи — результат работы
переписчиков, и во многих местах они расходятся друг с другом. Поэтому любой
профессиональный дантовед рано или поздно встает перед необходимостью выбора
между существующими вариантами, и понятно, что этот выбор должен быть основан
на хороших знаниях как историко-биографического контекста, так и самих
манускриптов и глосс к ним. Барби ратовал за то, чтобы такой подход стал нормой
в дантоведении, и немало сделал для осуществления этого проекта. В то же время
он занимался исследованием дантовской мысли, и из-под его пера вышли такие
работы, как «Razionalismo e misticismo in Dante» (Рационализм и мистицизм в
дантовском творчестве), «L’ideale politico-religioso di Dante»
(Политико-религиозный идеал Данте), «Impero e Chiesa» (Империя и Церковь). В
первой из них Барби полемизирует с автором популярного в первой половине
XX в. комментария к «Комедии» Луиджи Пьетробоно, который склонялся к идее,
что Беатриче в «Новой жизни» и Беатриче в «Божественной комедии» равно святы и
имеют одинаковые функции и одинаковое значение в жизни персонажа обоих текстов.
Барби показывает, что с такой точки зрения «Новая жизнь» может представляться
только записью реального видения, а не книгой о юношеской любви. Ученый
настаивает на важности литературного, а не мистического прочтения образа
Беатриче; основным его тезисом является утверждение о необходимости
рассмотрения «Новой жизни», «Пира» и «Божественной комедии» Данте по
отдельности, анализируя их не как единый роман о духовном развитии автора, а
как тексты, написанные в разные периоды его жизни и интеллектуальных
устремлений13.
Если Микеле Барби
задал современному итальянскому дантоведению строгие филологические координаты,
то Бруно Нарди (Bruno Nardi, 1884–1968) своими работами доказал невозможность
исследования дантовского творчества вне его философского и богословского
контекстов. Считая себя учеником Барби и Пьетробоно, он, однако, влил
совершенно новую струю в итальянскую науку о Данте. Будучи историком философии,
Нарди создает огромное количество трудов, в которых пытается показать точки
совпадения и расхождения дантовских концепций с теориями таких средневековых
мыслителей, как Авиценна14, Сигер Брабантский15, Фома Аквинский, Альберт
Великий16 и т.д. В центре внимания ученого оказывается доктрина лунных
пятен во второй песни «Рая», гармония сфер, движение звездного неба и планет в
Раю, учение об Эмпирее, метафизика света в «Божественной комедии», но также и
политические аспекты мысли Алигьери, миф об Эдеме, соотношение разума и веры в
поэме17. В отличие от Кроче и многочисленных филологов и теологов, разделявших
его взгляды, Нарди настаивает на пророческом характере дантовского творчества:
по его мнению, «Божественная комедия» — не аллегорическая фикция, не
«теологический роман», разбавленный живой водой поэзии, а результат подлинного
мистического откровения, видение, записанное поэтом-пророком в назидание
человеческому роду18.
Нарди столь же
скрупулезен в своих исследованиях, как и Барби, но текстологическую верность он
дополняет точностью философских определений, возвращая такие используемые Данте
понятия, как «sostanze separate» («отдельные», то есть неземные «субстанции»,
явления небесного мира), в их метафизический и богословский контекст. Ученый
прослеживает историю употребления отдельных терминов, фигурирующих в
«Божественной комедии», находя их у Аристотеля, Августина, Боэция и т. д. В
«мире Данте» его интересует, главным образом, история идей, в свете которой он
решает такие вопросы, как сущность Мательды (прекрасной обитательницы Земного
Рая), природа ангелов, не восставших против Бога, но и не сохранивших Ему
верность (речь о них идет в III песни «Ада»), аллегория «благородной донны»
(персонаж «Новой жизни» и «Пира») и т.д.
Наследие Нарди
поистине неисчерпаемо; некоторые его утверждения — в частности,
подлинность дантовского видения — весьма спорны, но нельзя отрицать, что
именно он, первым среди итальянских дантоведов, начал изучать дантовскую
философию комлексно, на солидной академической основе. После Нарди стало
довольно сложно заниматься дантовским творчеством, не учитывая теологические и
философские воззрения самого флорентийского поэта и известных ему мыслителей.
Работы Нарди превосходно знал и ценил патриарх советского дантоведения
И.Н. Голенищев-Кутузов19. Увы, на трудах Голенищева-Кутузова знакомство
отечественных дантологов с итальянскими надолго прерывается. И студент
отделения итальянистики какого-либо из советских вузов конца XX века мог
бы предположить, что итальянское дантоведение завершило свой путь на Бруно
Нарди.
Но, разумеется, это
было вовсе не так. В 70- е гг. плеяда талантливейших дантологов под
руководством крупнейшего профессора-итальяниста Умберто Боско (Umberto Bosco,
1900–1987) подготовила к изданию «Дантовскую энциклопедию» — уникальный
шеститомник, в котором отводилась отдельная статья каждому слову, каждому
понятию, когда-либо встречающемуся в дантовских произведениях и каждому
названию, связанному с событиями биографии поэта. Процветал
структуралистский — или формалистский — анализ дантовского творчества
континианского толка; создавались работы, посвященные дантовским аллегориям,
структурным особенностям поэмы, историко-политическим аспектам «Божественной
Комедии», нередко в ущерб изучению влияний тех или иных философских или
теологических концепций на Данте.
Дело в том, что
помимо позитивистского и интуитивистского подходов в дантовской критике начала
века существовал и еще один подход — теологический, с которым нередко
полемизировали литературоведы, но который успешно развивался в среде богословов
и историков богословия. Данте — поэт-теолог, считали сторонники этого
подхода, и, исходя из этого, следует анализировать его произведения, прежде
всего «Божественная комедию». Ярким представителем такого направления в
дантоведении явился падре Джованни Бузнелли (Giovanni Busnelli,
1866–1944) — иезуит-томист, который в своем двухтомном труде ««Il concetto
e l’ordine del Paradiso dantesco» (Концепция и устройство дантовского Рая,
1911) подробнейшим образом анализировал теологические основания третьей
кантики. Бузнелли был убежден, что для того, чтобы полноценно постичь
дантовский замысел и поэзию, нужно хорошо знать теологические воззрения Данте,
которые, как полагал автор исследования, фактически целиком совпадали с идеями
Фомы Аквинского. С точки зрения богослова-томиста, Данте, как и Фома, верил в
единство сущностной формы в человеке, в чистую форму отдельных субстанций,
лишенных материи, в превосходство разума над волей и, следовательно, в то, что
в состоянии райского блаженства первичен акт зрения, а не любви20. Неудивительно,
что особое внимание Бузнелли уделял световой поэтике «Комедии»: он утверждал,
что метафора света лежит в основе развития сюжета поэмы в третьей кантике,
подробно анализировал различия между умственным светом Эмпирея и реальностью
физического света сфер, а также образы света как средство изображения
теологической реальности воскресшего тела святых. Бузнелли ставит вопрос о
природе света у Данте: ответы на него будут искать все литературоведы,
занимающиеся «Раем».
«Томизм»
Данте — бездонная тема, которой так или иначе касался любой ученый,
интересовавшейся дантовской философией. На протяжении первой половины
XX в. и в Италии, и в других странах существовало немало сторонников идеи,
что «Божественная комедия» есть изложение доктрины Аквината в стихотворной форме.
С теологами-дантоведами, придерживавшимся такой позиции (в частности, Дж.
Бузнелли и Пьером Мандонне [Pierre Mandonnet, 1858–1936]) полемизировали и Б.
Нарди, и французский историк философии и теологии Э. Жильсон21.
Но, как в
богословии «соперником» томизма исторически является мистико-неоплатоническое
направление, так и при исследовании третьей кантики «Божественной комедии»
сторонникам дантовского томизма противостояли ученые, полагавшие, что Данте
склонялся на сторону францисканской, в частности, бонавентурианской мистики, и
ставил волю к любви выше интеллектуального познания Бога. Так, «францисканский»
Данте возникает под пером Эрнесто Яллонги (Ernesto Jallonghi, 1876–1934),
автора исследования «Il misticismo bonaventuriano nella Divina Commedia» (Мистицизм
Бонавентуры в «Божественной комедии»)22. Согласно Яллонги, в божественном
космосе поэмы, как и в трактатах Бонавентуры, не на пути познания рождается
озарение, а от озарения происходит знание; Бога не познают, но любовно
созерцают. Вся Вселенная несет в себе следы Божественного света, и именно
поэтому в «Рае» так много сравнений с земными образами: ведь они и есть
отражения вечного сияния, образы, доступные чувственному восприятию смертных.
Этот же свет пребывает и в блаженных душах, где, как в зеркале, отражается все
мироздание. Мистическое понимание Вселенной выражается в многочисленных
поэтических тропах третьей кантики, связанных со световыми явлениями. В земных
картинах герой «Рая» находит, согласно христианскому неоплатоническому учению,
отображение вечных идей.
Попытки свести
многогранное явление «Божественной комедии» к какой-либо одной теории в
середине столетья устаревают и уступают место сугубо литературоведческим
трудам: после Бруно Нарди и Этьена Жильсона, проиллюстрировавших богатство идей
в творчестве Данте, стало немыслимо изображать поэта выразителем лишь одной
идеи. Такие авторы, как Гульельмо Горни (Guglielmo Gorni, 1945–2010), Антонино
Пальяро (Antonio Pagliaro, 1898–1973), Эмилио Пасквини (Emilio Pasquini, род. в
1935) посвящают себя изучению отдельных образов «Божественной комедии», ее
повествовательных структур, тем, мотивов, интертекстов; ранних произведений
Алигьери, взаимоотношений и взаимовлияний поэтов сладостного нового стиля,
сицилийцев, тосканцев и умбров друг на друга и т.д23. Возникают отдельные
любопытные исследования, посвященные астрономической системе «Комедии»24.
Значительно реже, чем в начале XX в., в этот период появляются
исследования «Рая»: тому есть и социально-исторические, и собственно
литературоведческие причины. Поскольку занятия теологией «Рая» означали в
большинстве случаев попытки описать ту или иную богословскую концепцию при
помощи дантовской поэзии или провозгласить поэта мистиком и пророком в
определенных политических целях (особенно в период господства фашизма), то
отношение ученых к теологическому аспекту дантовского творчества становится
довольно скептическим. Метод формального изучения текстов обретает все большую
популярность; продолжает использоваться традиционный историко-литературный
метод, но все меньше становится желающих углубляться в теологическую специфику
«Комедии».
Однако в конце
80-х — начале 90-х гг. ситуация в дантоведении начинает меняться. Если
раньше в трудах, посвященных Данте, превалировал тот или иной подход, то
отличительной характеристикой нарождающейся современной науки о Данте
становится стремление объединить методологии различных дисциплин —
исторической филологии, палеографии, литературоведения, лингвистики, истории,
философии, богословия, библеистики, искусствоведения. Это обусловлено
необходимостью выработки нового взгляда на творчество великого поэта,
осознанием эффективности междисциплинарных исследований и многоплановости
дантовского наследия. В каком-то смысле, дантоведы таким образом возвращаются к
заветам самого Данте, данным в трактате «Пир»: истинный ученый («философ») не
может ограничиваться только одной областью знаний25.
«Первыми
ласточками» такого подхода были работы Марии Корти (Maria Corti), Мануэлы
Коломбо (Manuela Colombo), Джулианы Каругати (Giuliana Carugati), Паолы Риго
(Paola Rigo)26. Изучая проблему поэтического языка Данте, Корти, «матриарх»
итальянской литературной критики (1915–2002), рассматривает в своей книге
понятия аналогии и выдумки, памяти и фантазии на примере литературных
произведений, принадлежащих к разным культурам и эпохам; исследует дантовские
аллегории и метафоры, пользуясь при этом теологическим и философским
материалом. Более молодые ученые Коломбо и Каругати прослеживают связи,
существующие между мистической литературой и «Комедией», пользуясь в том числе
и континиевским инструментарием индуктивного текстуального анализа. Риго пишет
о соотношении реминисценций из античных и библейских авторов в дантовских
произведениях, начиная с «Новой жизни» и заканчивая поэмой. Возвращая отдельные
дантовские эпитеты в контекст классических или религиозных источников, откуда
они могли быть позаимствованы флорентийским поэтом, она объясняет, как, в
зависимости от каждого конкретного употребления, эти слова меняют настроение и
смыслы той или иной сцены «Божественной комедии», придавая им абсолютно
индивидуальный характер.
В 1991 г.
начинает выходить новый комментарий «Божественной комедии» с прозаическим
переложением — парафразой — выполненный Анной Марией Кьяваччи
Леонарди (Anna Maria Chiavacci Leonardi, 1927–2014). Исследовательница, автор и
редактор многочисленных трудов по дантоведению, Кьяваччи Леонарди изучает
произведения Данте в христианском контексте, не стремясь приписать поэту строго
те или иные взгляды, но бережно восстанавливая интертексты «Божественной
комедии» на основании средневековых толкований поэмы и биографий Алигьери27. В
том же русле работают такие ученые международного уровня, как Пьеро Боитани
(Piero Boitani, род. в 1947), Карло Оссола (Carlo Ossola, род. в 1946),
Франческо Мадзони (Francesco Mazzoni, 1925–2007).
Особенно активно
развивается наука о Данте в 2000-е годы. Следует отметить возрастающий в этот
период интерес к третьей кантике «Божественной Комедии». Ей уделяют внимание
профессор Гарвардского университета Лино Пертиле (Lino Pertile, род. в
1940 г.; автор книги «La punta del disio»28 — Острие желания),
профессор Флорентийского университета Марко Ариани (Marco Ariani, род. в
1948 г., автор книги «Lux inaccessibilis. Metafore e teologia della luce nel Paradiso di Dante»29 — Недостижимый свет. Метафоры и теология света в дантовском «Раю»),
профессор Болонского университета Джузеппе Ледда (Giuseppe Ledda, автор работы
«La guerra della lingua. Ineffabilità, retorica e
narrativa nella “Commedia” di Dante»30 — Война языка. Невыразимость, риторика и
нарратив в «Комедии» Данте) и другие крупные ученые-дантоведы. Особо здесь
следует остановиться на книге Ариани. Эта монография является на данный момент
самым фундаментальным и исчерпывающим исследованием поэтики света в «Комедии»
Данте, плодом многолетнего интереса
ученого к данной теме. В поисках источников, которые могли послужить образцами
для дантовского «видения», Ариани обращается к античным и средневековым
авторам: Цицерону, Алану Лилльскому31, Бернарду Сильвестрису32, Макробию33,
Марциану Капелле34 и другим. Он исследует неоплатонические влияния в
поэме, прибегая к Дионисию Ареопагиту, Августину, Боэцию, Бонавентуре; выявляет
ее теологические основания в трудах Фомы и Альберта; анализирует
физиологические и психологические особенности восприятия персонажей, опираясь
на Аристотеля. Все это для него — ключи к интерпретации метафоры света, в
которой он видит выражение концептуального ядра поэмы, движущую силу сюжета,
динамическое начало повествования. Свет подвергается здесь всестороннему
анализу: как отдельный субъект, как объект восприятия персонажа, как
преобразующая его сила, как объединяющая субъект и объект энергия.
Рассматриваются все приемы визуализации метафизики света, топосы, содержащие
световые образы, темы отражения, рефракции и ослепления, и, наконец, сияющая
темнота — отсутствие света — как прием описания высшей реальности в
соответствии с мистикой Псевдо-Дионисия Ареопагита. В конце поэмы — в
XXXIII песни — «круг замыкается»35, — пишет Ариани, имея в виду круг
повествования, так как Данте, поднявшийся в Эмпирей из «места, где не слышен
голос света» («Ад» V 28), вновь оказывается перед таким избытком света, который
человеческое чувство может воспринять только как абсолютную тьму. Так
отсутствие света, давшее толчок развитию сюжета поэмы, замыкает его, лишая
автора возможности продолжать, а читателю показывая, что «Комедия» есть
произведение о свете и сотканное из световых образов, и, когда свет
окончательно исчезает, писать уже не о чем.
Параллельно с
интересом к теме света у Данте — поэтике, метафизике и структурной роли
световых образов в третьей кантике — в дантоведении развивается интерес и
к науке о зрении в дантовском творчестве — оптике, или, как называли ее в
Средние века, перспективе. Основы исследования дантовской перспективы заложил
еще в 1960-е гг. Алессандро Парронки (Alessandro Parronchi, 1914–2007), и
вопроса этого, разумеется, не мог не коснуться Бруно Нарди. Парронки предложил
очень точное, но довольно техническое по своей сути описание законов перспективы
в дантовском творчестве, в сопоставлении с текстами трактатов средневековых
ученых — Роджера Бэкона, Вителлия, Аль-Газали, Роберта Гроссетеста и т.
д.36. В 2000-е годы его дело продолжили и развили ученые не только Италии, но и
Англии (Саймон Гильсон37), а среди итальянских исследователей следует указать
Джорджо Стабиле38 и Миру Мокан (Mira Veronica Mocan) — автора двух
монографий, являющих собой образец современного научного подхода к изучению
Данте: «La trasparenza e il riflesso»39 (Прозрачность и отражение) и
«L’arca della mente. Riccardo di San Vittore nella Commedia
di Dante» (Ковчег ума. Ришар Сен-Викторский в
«Божественной комедии» Данте)40. В своих работах Стабиле и Мокан прибегают к
трудам теологов и философов, мистическим трактатам, античным авторам,
пользуются герменевтическим инструментарием школы Контини, учитывая также
открытия современных философов и лингвистов. На основании
лексико-семантического анализа дантовских произведений, от «Рифм» к «Комедии»,
в контексте поэзии сладостного нового стиля и провансальских трубадуров, они
реконструируют тайные смыслы дантовских текстов, следуя авторской мысли, и
приближают непривычные образы дантовского «Рая» к восприятию современного
читателя, описывая всю «корневую» систему средневековой и античной культуры,
питающую тот или иной эпитет, метафору, сравнение, встречающиеся на страницах
дантовских сочинений.
В настоящее время
итальянская дантовская наука продолжает активно развиваться: ежегодно и почти
ежемесячно выходят исследования, посвященные жизни и творчеству великого
флорентийца. Ученые находят все новые перспективы для изучения дантовского
наследия: современная теория метафоры, когнитивная лингвистика, даже нейронауки
и теория игр. Примеры такого рода изысканий приводились на международной конференции
докторантов и молодых преподавателей-исследователей «Alma Dante» — «Душа
Данте» — проведенной в Болонском университете 04-05 июня 2015 г.
по инициативе профессора Джузеппе Ледда. Большое число участников, их
активность и заинтересованность, научная подготовка и сам возраст выступающих
свидетельствуют о том, что у дантовской науки есть большее будущее в разных
странах мира.
В нашем обзоре
итальянской литературы о Данте XX века не было названо и десятой доли
трудов, которые обязан знать каждый итальянский филолог-дантовед. Однако мы
постарались схематично воспроизвести здесь общие тенденции развития
дантоведения, приведшие его в современное русло. Только учитывая опыт
предыдущих веков, можно понять специфику современной итальянской науки о Данте, которая позволяет нам увидеть
творчество великого флорентийца глазами его современников.
Кристина ЛАНДА
Рим
Примечания
1 «Сочинения
Пушкина», изд. Анненкова, т. 1, 1855, стр. 223.
2 Цитаты из
«Божественной комедии» в оригинале приводятся по изданию: Alighieri Dante. La Divina Commedia. Inferno.
Purgatorio. Paradiso / a cura di A.M. Chiavacci Leonardi. Bologna: Zanichelli, 2001.
Цитаты из перевода поэмы приводятся по изданию: Алигьери Данте. Божественная
комедия / Пер. с ит. М. Л. Лозинского / Общ. ред. М.П. Алексеев, И.Н.
Голенищев-Кутузов. М.: Наука, 1967.
3 Алигьери, Данте.
Божественная комедия; пер. с ит. М. Л. Лозинского / Общ. ред. М.П. Алексеев,
И.Н. Голенищев-Кутузов. М.: Наука, 1967; Алигьери, Данте. Данте. Малые
произведения / Пер. с ит. И. Н. Голенищева-Кутузова, Е.М. Солоновича, А. Г.
Габричевского, Ф. А. Петровского / Общ. ред. М.П. Алексеев, И.Н.
Голенищев-Кутузов. М.: Наука, 1968.
4
http://www.treccani.it/scuola/dossier/2008/dante/13.html
5 Идея
сопоставления этих двух «книжных» образов на основе «единства понятий чтения и
любви» у Данте раскрывается в статье профессора Оксфорда Елены Ломбарди:
Lombardi E. Francesca lettrice di romanzi e il “Punto” di Inferno V //
L’Alighieri. Rassegna dantesca. / A cura di S.
Bellomo, S. Carrai, G. Ledda. 43. Nuova Serie, gennaio-giugno 2014, anno LV.
Ravenna: Longo, 2014. —
C. 19–39. Здесь и далее перевод критических текстов мой — К.Л.
6 Contini G.
Introduzione // Storia della letteratura italiana di Francesco De Sanctis /
Gianfranco Contini. Torino: Torinese, 1981.
C. 9.
7 Там же, с. 29.
8 B. Croce. La poesia di Dante. — Bari: Laterza,
1966. — C. 7.
9 Fubini M.
Croce, Benedetto // Enciclopedia Dantesca / Bosco U. Roma: Istituto della
Enciclopedia Italiana Giorgio Treccani, 1984. Т.
2. — C. 275. (271–275)
10 Из интервью, взятого у Контини Ренцо Федеричи в
1968 г., цит.
по: Italia P. Contini, Gianfranco //
Enciclopedia Treccani.
11 Ср. Contini G. Un esempio di poesia dantesca (Il
canto XXVIII del Paradiso) // Contini G. Un’idea di Dante. Saggi
danteschi. — Torino: Einaudi, 1976.
12 Mazzoni F.
Barbi, Michele // Enciclopedia Dantesca / Bosco U. Roma: Istituto della
Enciclopedia Italiana Giorgio Treccani, 1984. — C. 516–517.
13 Barbi M.
Razionalismo e misticismo in Dante // Barbi M. Problemi di critica dantesca. 1920/1937. — Firenze:
Sansoni, 1975. — C. 1.
14 Авиценна (Ибн
Сина, 980–1037) — персидский врач, философ, поэт. Последователь
Аристотеля, был автором многочисленных трактатов по медицине, механике,
психологии и астрономии. Данте неоднократно упоминает его в своих
произведениях; в «Комедии» он помещен в Лимб, среди прочих мудрецов древности
[«Ад» IV 143].
15 Сигер
Брабантский (Siger de Brabant, ок. 1240– 1284) — философ, профессор
Парижского университета, автор комментариев к различным произведениям
Аристотеля, последователь арабского философа Аверроэса. Отстаивал необходимость
проводить различие между философией как областью исследований человеческого
разума и теологией как областью божественного откровения. Его противниками были
Фома Аквинский и Бонавентура да Баньореджо. Несмотря на спорность этой фигуры,
Данте помещает Сигера в X небо «Рая», среди святых мудрецов [«Рай» X 136].
16 Альберт
Великий, или Альберт Кельнский (Albertus Magnus, ок. 1200–1280) — немецкий
теолог, философ и ученый, автор комментариев к многочисленным работам
Аристотеля и большого количества трудов, в которых затрагиваются все области
человеческого знания. Учитель Фомы Аквинского, член домениканского ордена,
канонизирован в 1931 г. В 1941 г. Альберт был провозглашен
покровителем ученых. Данте хорошо знал труды Альберта, что явствует как из
«Пира», так и из «Комедии».
17 Ср. Nardi B. Saggi di filosofia dantesca. —
Firenze: La Nuova Italia, 1967.
18 Ср. Gregory T. Nardi, Bruno // Enciclopedia Dantesca
/ Bosco U. Roma: Istituto della Enciclopedia Italiana Giorgio Treccani,
1984. — T. 4. — C. 6.
19 Ср. ссылки на
работы Б. Нарди в статье Голенищева-Кутузова: Данте и сладостный новый стиль //
И.Н. Го-
ленищев-Кутузов.
Данте и всемирная литература. — М.: Наука, 1967. — С. 59–84.
20 Ср.: Mariani A. Busnelli, Giovanni // Enciclopedia
Dantesca / Bosco U. Roma: Istituto della Enciclopedia Italiana Giorgio
Treccani, 1984. — T. 1.
21 Ср., напр., Nardi B. Il tomismo di Dante e il p.
Busnelli S. J. // Nardi B. Saggi di filosofia dantesca. — Firenze: “La Nuova
Italia”, 1967. — C. 341 — 380; Gilson É. Dante et la
philosopie. — Paris: Vrin, 1939.
22 Jallonghi
E. Il misticismo bonaventuriano nella Divina Commedia. — Citta di
Castello: Leonardo da Vinci, 1935.
23 Ср., напр., Pagliaro A. Ulisse. Ricerche
semantiche sulla Divina Commedia. — Messina-Firenze: Sant’Anna,
1966. — 2 т.; Gorni G. Il nodo della lingua e il
verbo d’Amore. Studi su Dante e altri duecenteschi. — Firenze: Olschki,
1981; Pasquini E., Quaglio A. E. Lo stilnovo e la poesia religiosa. —
Bari: Laterza, 1971.
24 Gizzi C.
L’astronomia nel poema sacro. — Napoli: Loffredo, 1974. — 2 т.
25 Cр. Convivio III xi 12 // Alighieri, Dante.
Convivio / a cura di G. Inglese. Milano: BUR, 2007.
26 Corti M.
Percorsi dell’invenzione: il linguaggio poetico e Dante — Torino: Einaudi, 1993.; Carugati G. Dalla menzogna al
silenzio. La scrittura mistica della «Commedia» di Dante. — Bologna: Il
Mulino, 1991.; Colombo M. Il linguaggio dell’ineffabilità — Pavia:
Pubblicazione della Facoltà di lettere e filosofia dell’università
di Pavia, 1987; Rigo P. Memoria classica e memoria biblica in Dante. —
Firenze: Olschki, 1994.
27 Ср., напр., статьи ученого в сборнике Dante poeta cristiano / A cura di Società Dante Alighieri.
Comitato di Firenze. Firenze: Polistampa, 2001. — cc. 19–40; 69–84;
117–132.
28 Pertile,
L. La punta del disio. Semantica del desiderio nella Commedia — Fiesole
(Firenze): Cadmo, 2005.
29 Ariani M.
Lux inaccessibilis: metafore e teologia della luce nel Paradiso di
Dante. — Roma: Dulcis musae, 2010.
30 Ledda G.
La guerra della lingua. Ineffabilità, retorica e narrativa nella
«Commedia» di Dante — Ravenna: Longo, 2002.
31 Алан Лилльский
(Alain de Lille, ок. 1128–1202) — французский философ-неоплатоник, поэт,
богослов, член Шартрской школы. Самое знаменитое произведение —
аллегорическая поэма «Anticlaudianus» (Антиклавдианус); по мнению некоторых
авторитетных дантоведов, повлияла на создание структуры дантовской «Комедии».
32 Бернард
Сильвестрис (Bernardus Silvestris, XII в.) — средневековый
философ-неоплатоник, живший в округе
Шартрской школы,
но, возможно, не принадлежавший ей. Самым значимым трудом являются «De Mundi
universitate sive Megacosmus et microcosmus» (О целокупности мира, или Мегакосм
и микрокосм), а также комментарий на «Энеиду» Вергилия, с которым Данте мог
опосредованно быть знаком.
33 Макробий
(Ambrosius Theodosius Macrobius, ок. 390 — ок. 430) — римский
философ-неоплатоник, астроном, писатель. В Средние века наибольшей известностью
пользовался его комментарий к цицероновскому «Somnium Scipionis» (Сну
Сципиона). Данте ни разу напрямую не цитирует Макробия, которого в
Средневековье считали христианским автором, но несомненно испытывает его
влияние.
34 Марциан Капелла
(Martianus Minneius Felix Capella, V в.) — латинский
философ-неоплатоник, поэт, ритор. Самое известное произведение —
аллегорический роман в стихах и прозе «De nuptiis Philologiae et Mercurii» (О
бракосочетании Филологии и Меркурия), где описывается, в частности, вознесение
девы-Филологии на небеса. Ариани усматривает в этом описании элементы, сходные
с теми, что присутствуют в описании вознесения на небеса Данте в «Раю».
35 Ariani M.
Lux inaccessibilis: metafore e teologia della luce nel Paradiso di
Dante. — Roma: Dulcis musae, 2010. — C. 388.
36 Parronchi
A. Studi su la dolce prospettiva. — Milano: Aldo Martello, 1964. Все ученые, о которых идет
речь в книге, исследовали законы оптики, пытаясь постигнуть через них законы
вселенной, божественного и человеческого бытия, а также земные природные
феномены.
37 Gilson S.
A. Medieval Optics and Theories of Light in the Works of Dante. —
Lewiston-Queenston-Lampeter: The Edwin Mellen Press, 2000.
38 Stabile G.
Sole. Temi di simbologia in Dante // Stabile G. Dante e la filosofia della
natura. Percezioni, linguaggi, cosmologie. — Firenze: Galluzzo,
2007. — P. 329–341; Strutture della percezione, teoria fisica e simbologia
solare in Amor che movi // Stabile G. Dante e la filosofia della natura.
Percezioni, linguaggi, cosmologie. — Firenze: Galluzzo, 2007. — P.
31–67; Teoria della visione come teoria della conoscenza // Stabile G. Dante e
la filosofia della natura. Percezioni, linguaggi, cosmologie. — Firenze:
Galluzzo, 2007. — P. 9–29.
39 Mocan M.
La trasparenza e il riflesso. Sull’alta fantasia in Dante e nel pensiero
medievale. — Milano: Mondadori, 2007.
40 Mocan M.
L’arca della mente. Riccardo di San Vittore nella Commedia di Dante. —
Firenze: Olschki, 2012.
© Кристина Ланда