(Алексей Александров, Андрей Грицман, Павел Алешин, Ольга Кучкина, Андрей Сен-Сеньков, Елена Фанайлова Ирина Котова)
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 50, 2018
Ольга КУЧКИНА
ИЗ ИТАЛЬЯНСКОГО ЦИКЛА
Италийский дневник
На карте Италия похожа на сапог,
Россия — на распятую шкуру.
Тоска в Тоскане — классная тоска.
Как на холсте, холмы в Тоскане плоски.
Твой грифель чертит четкие наброски.
Я — раса табула. Я — чистая доска.
Где третий Рим, где первый…
Погоди.
Вот занавес дождя. От тяжести и жести
в рисунке, точно в театральном жесте,
он скроет нас.
Остались позади:
шампанского бутылка в серебре,
что в римском кабаке стрельнула пробкой,
куда сбежал вдвоем с женою робкой
муж, урожденный в сентябре.
А прежде — самолета фюзеляж
да одиночество в порту «Да Винчи»,
отельчик, миновавший, к счастью, нынче,
и незатасканный тосканский пляж.
Прикинем италийский сапожок
в феллиниево-дантовом размере,
хоть лезет в щели, телевизор, двери
дух буржуа, коммерческий божок.
Не страшно. Формой форму повторя,
куском коралла вверх шатер из пиний,
тосканский дождь пересеченьем линий
штрихует все печали октября.
Октябрь уж наступил меж пришлых нас.
И раса табула, нагая, входит в воду
тирренскую, благословя свободу,
дождем и морем дышит про запас.
Москва в Тоскане и тоска в Москве,
распятой шкуры наползает абрис,
медвежья полость — наш удел и адрес,
по чувству, по сюжету, по молве.
Прелестный сапожок не по ноге.
В звериный мех, как в шкуру, завернуться,
вернуться в отчий дом — к себе вернуться,
где в душу сапогом на сапоге.
Октябрь 1992
Поезд Мюнхен–Рим
Хрупкий прочерк тишины
в пляске плоского состава,
ни закона, ни устава
для тоскующей жены.
Торжество чужих квартир,
Рождество на перепутье,
в поисках пути и сути
непутевый ориентир.
Утешенье живота,
упоение для глаза
и упорный, как зараза,
сон про снятие с креста.
Между тем, случайный фон:
посреди утехи плотской
на листке — Иосиф Бродский
и нью-йоркский телефон.
Серп серебряный царит
над вагоном европейским,
над ребеночком еврейским
вифлеемский знак горит.
В восемь сорок — вечный Рим,
бредит вечная жидовка,
ни полет, ни остановка,
заходи, поговорим.
Что с Россией? Что со мной?
Жар болезни настигает.
Плеть погонщика стегает
на дороге на земной.
25 декабря 1992
***
Летя над грешною планетой
в автобусе с названьем «Ангел»,
платили звонкою монетой
за то, чтоб ангел не оставил,
чтобы, доставил выше кручи,
где на закате у подножья
ночь смажет облака и тучи
над морем раньше или позже
чтобы от страха остывая,
пока не треснула планета,
припасть, пока еще живая,
к Христу из мрамора и света.
Калабрия, Маратэя, 6 мая 2000
Дуомо
В проем Витторио-Эммануэле
внезапно вдвинулась тончайшая громада,
за восхищеньем клетки не поспели,
и в легкие извне проникла влага.
Закашлялась, забилась, задохнулась —
чуть зазвучала каменная месса,
и сердце, переполнившись, метнулось,
не удержало ядерного веса.
И у подножия внезапного Дуомо,
упав, разбилось в мелкие осколки,
лишенное защиты, то есть дома,
подстреленное, словно из двустволки.
И небо, низкое, как в сумерках в России,
поднявшись вверх, вдруг враз заголубело,
и голуби на улице Россини
клевали сердце, падшее из тела.
Милан, 17 октября 2002
***
Одна и в Пизе, с падающей башней,
карт ненавистница, и гидов, и маршрутов,
бредет, ища как будто день вчерашний,
сама — вчерашний век как будто.
2 октября 2003
***
Мы ссоримся. Мы за границей.
С вокзала — в крепко запертые двери,
друг, заслуживший полное доверье,
исчез из города. Флоренция нам снится.
Явление: внезапный юный гений,
дверь флорентийская легонько отворилась,
к ступням уставшим проявляют милость
столетние потертые ступени.
На третьем этаже с табличкой медной
нас флорентийка ласково встречает,
в тетрадке бисером чего-то помечает
и улыбается улыбкой бледной.
Нам приготовлена и комната, и ванна,
и гулкий двор в старинном исполненье,
спокойной ночи, барышня Сусанна,
и в небо темное взлетает чье-то пенье.
А утром кофе и волшебный баптистерий,
старинный рынок, рядом дворик Дантов.
Любовь ступает нежно на пуантах,
и ожидает продолжение мистерий.
26 сентября 2011
***
Ступая в лужу под большим зонтом,
друг с другом и с дождем в слезах целуясь,
следя воды стремленье под мостом,
все унеси в свою копилку с улиц,
все унеси в постель, в любовь без сна,
на память заучи, словно ребенок в школе,
как Боттичеллиева вечная весна
преподала урок преодоленья боли.
Сан-Бенедетто, 8 октября 1996
***
Апеннины под рукой,
под ногой тирренский берег —
я глазам своим не верю:
доля, воля и покой.
Я забуду (я смогу)
грязь, и ложь, и кровь отчизны,
если вновь оно не брызнет
крови сгустками в мозгу.
6 мая 2000
Алексей АЛЕКСАНДРОВ
***
Муравьи, как антиварвары,
Понемногу тащат в Рим
Крошки сахарного мрамора,
Крылья сонных балерин,
Чтоб зимою в Вечном городе
Там, где есть водопровод,
Жить по совести, не в голоде
У захлопнутых ворот.
Теплый чай, варенье кислое,
Спирт заныкан для друзей,
Где усталый раб замысливал,
А построил Колизей.
***
Цирковые медведи на сонных улитках,
Увеличенных до габаритов коровы,
Будут ездить по кругу под «Реквием Верди»,
Удаленного зрителя помня петарды.
Пой и ты, словно ласточка в новом гнезде,
Об игре каркассон под восторженный рев.
Чем заполнены рвы по периметру замка?
Берега их кисельные скоро приелись.
Если умер пастух, то куда его стадо
Разбрелось? Колокольчик звенит и звенит.
Можно долго обгладывать мох кирпичей,
Но уже привезли мониторы и мебель,
Из контейнера высыпав снег и опилки.
***
Мадонна птицами взорвется,
Когда пройдет по дну купальни
С цветком уснувший водолаз
И, выдыхая чистый спирт,
Фонтан, где плавают драконы,
Придумает чужое слово.
В стене, пробитой кулаком,
Не попадаются монеты.
Счастливая начинка тает,
Как сливочное эскимо.
Еще один забытый день
В прокрученном обратно фильме,
Где вызывает на себя
Огонь не ранящий пожарный.
***
Одинокое дерево — словно шатер,
Но туда не войдешь без отмычки и лома,
Улыбаясь, как вылезший к солнцу шахтер,
Или плача, как рыбину жарящий клоун.
Там на ветках подпиленных тесно сидят
Несчастливые дети и с радостным звуком
До утра с увлеченьем играют в себя,
Отрывая то ногу друг дружке, то руку.
Одинаково любят чужое кино,
Но бывает, что слышно, как бьется посуда,
Говорит великану танцующий гном,
И на дерзкой губе проступает простуда,
На втором этаже опадают цветы,
Птица важная спит, притворяясь домашней.
А когда постучишься, растают следы,
И никто не идет за волами на пашне,
Задевая верхушкою мех облаков,
Щекоча, словно перышком, горлышко Рима,
Где с комочками манки кипит молоко,
И тебе достаются лишь локоны дыма.
Ирина КОТОВА
Двойное убийство
убийство номер 1
стена кукол в Милане — память о женщинах
убитых сожителями и мужьями
она пестрит мозаикой накладных ресниц любви
живой плотью платьев и бантиков
женщины с плоскими лицами марионеток
когда-то облитыми кислотой
приходят туда
в руках держат кукол
куклы — улыбаются
женщины вместе с куклами
пытаются улыбнуться —
рубцы губ
округляются в анус
сквозь такую улыбку
они зовут тех
кто замурован в стены
убийство номер 2
это похоже
на скрип ножниц у висков
вместе с волосами
обрезают часть тебя
тебе — приятно обидно невыносимо
запреты зажимы оскорбления обиды
постоянно заедающее повторение дорожки
единственной виниловой пластинки
поступательным движением
передаётся
кукольному театру
скалок стульев кастрюлек утюгов
они впадают в состояние аффекта
оживают
начинают разговаривать выпускать пар
по криминальной статистике
почти все пожилые женщины в зоне
отбывают срок
за убийство своих мужей
Андрей СЕН-СЕНЬКОВ
TORINO–MILANO 3:3
1:0
холодный итальянский туман inverno граничит с inferno чтобы на поверхность имен заблудившихся в этом тумане совершил посадку домодедовский самолетик с точно такими же пропеллерами что ставили в прошлом веке на могилы авиаторов вместо крестов
2:0
в туринском музее кино хранится тот знаменитый шарф федерико феллини что может принять форму любого движущегося предмета за которым бежит по кинопленке новорожденный цыпленок
2:1
в окне ресторана виден памятник моде где гигантская игла вежливо вышивает цветными нитками смерть за счет заведения
2:2
в duomo стоит страшная статуя св. варфоломея с которого живьем содрали кожу среди мышц живота потайные ходы через них дети не пропущенные из-за роста могут пробраться на самые страшные аттракционы христианства
3:2
в музее чезаре ломброзо висит костюм городского сумасшедшего одежда
не одежда просто вверх красиво натекло с ботинок в теплой комнате
3:3
на via brera скучающая гадалка отправляет эс-эм-эски наверное тому кто не знает будущего наверное тому кто бог легкого поведения
Елена ФАНАЙЛОВА
Blandula tenula vagula
о бедная душа заплутавшая, жди, жди, когда тебя выдует дудка Бога, труба крематория, силовое движение Euro на маленькой площади, неблагодарная, никто не выспится, тьма нетварная. те, кто снится, те амо, волна ударная, небесная лестница, виселица
* * *
Золото Рима. Нас ожидает смерть. Ты выбираешь иссиня-черное, белый диск, золотой. Равнодушие, послесмертие, чистый риск. Частную жизнь, русский алкоголизм. Я не верю, что все это правда, мой жадный друг, Мы из иного мира, другой войны, Мы здесь любили и убивали не для других. Преданность мертвым не значит любви к стране.
* * *
О нет. о тень, о сон. Волшебный алкоголь. Ты свет. Ты лед. Ты голубой огонь. Ты труп. Ты свет. Ты совершенный мир. Ты яд. Ты боль. Ты вред. Ты мед. О нет, о нет. Ты рана в сердце, ты ядро в груди. Вернись, уйди. Свинец в уме и жар во тьме. Уймись. Подумай обо мне.
Андрей ГРИЦМАН
ИТАЛЬЯСКИЙ ЦИКЛ
Письмо из Италии
Письмо из Италии вовремя:
говорят, виноград зрел до срока.
Этот город, охрой затопленный
стал в судьбе чем-то вроде порога.
И не то, чтоб письмо это тронуло.
Просто время пришло разобраться:
то ль на дно все Трастевере кануло
Атлантидой подводного царства?
Я из тех водолазов печальных,
безнадежно подсевших на воздух.
Память осени первоначальной
к нам доходит, как азбука Морзе.
И, снижаясь с утра к Фьюмичино,
«Вспоминая покинутый порт»,
Замечаешь — усталый мужчина
третий скотч на прощанье берет.
Ghetto di Roma
У излучины Тибра — карабинеры.
Первый седер. Тяжкие символы веры
прикрывают сердца и свисают с плеча.
Безносые цезари и химеры
бесстрастно молчат.
Пятница. Словно замкнувшийся круг.
Вечереет. Пиццы, пьяццы волнующий дух
обещает и ноздри тревожит.
Солнце низко. Прохожие всё же зайдут,
всё реже, кто сможет.
Десять старцев.
Альцгeймеров полный синклит.
Колоннадой секретная служба стоит.
Опущены жалюзи к ночи.
Старуха бездомная у стены
в стене растворяется,
словно во сне
крестится и бормочет.
Позитано
Погода меняется, молочно-серая
мозаика Средиземноморья.
Квадраты каменных домов
разбросаны по утесам
тронутых мхом деревьев.
Словно разбита огромная серая ваза.
Осколки застыли,
не упав в небо.
Невидимые мотоциклы — насекомые —
вылетают из щели скалы,
исчезают в скалу,
унося чьи-то души
в неизвестном направлении
от нулевой точки
к ситуации ноль.
Искры жизни,
тлеющей две тысячи лет
после извержения вулкана.
Здесь не хватает автостоянок,
но Джону Стейнбеку
она была не нужна.
Он обосновался надолго,
пил свой скотч,
забыв обо всем.
Добрый старый писатель
на одном из шести тысяч языков.
Он ушел пока не поздно,
провожая жизнь в ее начале,
как истинный поэт.
На рассвете, когда первый катер
отходит от причала
по направлению к острову,
не имеющему названья.
Колизей
Геометрия смерти.
Выжженный овал.
Губы камня.
Черствый хлеб.
Песнь ветра
летящего
к оливковым рощам памяти.
Переплетение, смещение.
Сумерки в долине.
Туристское месиво днем,
каменное кладбище ночью.
Но в воздухе: соль
на земле Карфагена,
соль у Масады.
Тугие паруса
направленные в никуда.
Тупик. Цепные псы
мертвых Цезарей.
Сонная сиеста.
Италийские тени в каменном саду:
свежая паста,
древний рецепт соуса.
Нещадное солнце щедро жарит,
слепо плавит маску
на лице гида родом
из неизвестного
берберского племени,
в майке с именем Тотти.
Боргезе
Это место, где время остановилось.
Пахнет хвоей, платаны немногословны.
Дышит прекрасным склепом, а не глухой могилой.
Мысль ящерицей скользит, слава Богу, мимо
по камню, выжженному солнцем,
тронутому старой кровью.
Наконец я спокоен. Все со мной, и более,
дышу настоем лучшего, что осталось.
Этот отвар крепче, если настоен на боли,
но на вкус не скажешь — много ли, мало.
И когда отплываешь — навсегда остается
брат Бернини, друг ненаглядный, сестра Мария,
и небосклон непередаваемо синий,
вода из глубин бесконечно льется, словно звучит
давно позабытое, но родное имя.
© Ольга Кучкина
© Алексей Александров
© Ирина Котова
© Андрей Сен-Сеньков
© Елена Фанайлова
© Андрей Грицман