Интервью
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 50, 2018
Айке Шмидт,
директор галереи Уффици,в беседе с главным редактором
журнала «Вестник Европы» Виктором Ярошенко
Досье из прессы
Айке Шмидту в апреле
нынешнего года исполняется 50 лет.
Он родился во Фрайбурге
22 апреля революционного 1968 года, учился в Гельдерберге,
самом древнем и самом престижном университете Германии где и получил докторскую
степень. Диссертация была связана с Флоренцией: «коллекции Медичи из слоновой
кости шестнадцатого и семнадцатого веков». В молодости он уже несколько лет
учился и работал во Флоренции. В 1997 году выиграл премию Николетта Квинто Foundation Award Галилей. С
2001 по 2006 год он был куратором и ученым-исследователем в
Национальной галерее искусств в Вашингтоне, 2006–2008 — куратор в отделе
скульптуры и декоративно-прикладного искусства в Музее Гетти
(Лос-Анджелесе). С 2008 по 2009 год работал в Лондоне в качестве
директора и главы отдела европейской скульптуры и прикладного искусства
аукционного дома Сотбис. А.Д. Шмидт считается признанным
международным экспертом в искусстве флорентийского Возрождения, автор многих
книг и статей.
В ноябре 2015 года Айке
Шмидт был назначен директором галереи Уффици, что было неоднозначно воспринято
в Италии и особенно, понятное дело, — во Флоренции. Немец в Уффици —
невиданное дело! Его судьба переплелась с большими изменениями в культурной
жизни Италии последних лет, известными как «реформы Франческини»,
или даже «революция Франческини». Реформы министра
культурного наследия, культуры и туризма Италии Дарио
Франческини затронули целый комплекс проблем в
организации и финансировании музейного дела, театра, кинематографа и
телевидения, местного и регионального культурного развития, туризма и
сохранения непревзойденного итальянского культурного наследия. Смысл
реформ — больше свободы в деятельности культурной сферы, меньше
бюрократических ограничений, оптимизация государственных (немалых) расходов с
целью оживить и преобразовать жизнь богатейших (коллекциями, но не финансами!)
итальянских музеев, порой погрязших в рутине повседневности. Главная
идея — больше свободы и самостоятельности, освобождение благотворителей и
меценатов от налогов, содействие местной инициативе.
Правительство Италии приняло решение о
назначении новых директоров крупнейших государственных музеев. Был объявлен
открытый международный конкурс, в котором участвовали тысячи спецалистов со всего мира. Семь важнейших музеев Италии
получили иностранного директора, среди них знаменитейшие — Уффици во Флоренции,
Академия в Венеции, Каподимонте в Неаполе, Пинакотека
Брера в Милане… Айке Шмидт
стал одним из семи иностранцев, отобранных в ходе международного конкурса.
Айке Шмидт — директор галереи Уффици
Виктор Ярошенко: Журнал «Вестник Европы» издается в современном виде уже
16 лет, а до этого он издавался с 1802 по 1918 год. Сейчас мы
делаем большой номер об Италии, большая часть журнала будет посвящена
Флоренции. Поэтому для нас большая удача — встретиться с Вами в Москве. И
мы надеемся, что сможем увидеть Вас или Ваших коллег во Флоренции. Мы хотели бы
сделать большой материал об Уффици, в том числе о тех преобразованиях, которые
Вы там планируете. Сейчас вся Москва обсуждает сериал «Молодой Папа», и я
подумал, что Вы тоже в своем роде «молодой папа». Иностранец приехал из
Америки, возглавили традиционный итальянский музей, чтобы проводить в нем
большие реформы. Так что, возможно, по мотивам Вашей биографии можно будет
снять новый сериал о «молодом директоре»: интриги внутри музея, недовольство
старых сотрудников, «Кто он такой, этот выскочка? Что он понимает?»А.Ш.: У них было бы много материала! (смеется).
В.Я.: Поэтому очень интересно услышать
Ваше мнение: как Вы осмелились пойти, подать свою кандидатуру на этот конкурс,
не было ли у Вас ощущения: «Боже мой, во что я ввязался?» И как Вы ощущаете
себя сейчас?
А.Ш.: Конечно, в каком-то смысле Вы
правы, и это не касается лично меня, это касается музея, всё же Уффици —
это мировой Музей с большой буквы. Естественно, не единственный, есть Лувр,
есть Британский музей, Метрополитен в Нью-Йорке, здесь, в Москве два важнейших
музея — Пушкинский музей и Третьяковская галерея, конечно же, старейший
Эрмитаж в Санкт-Петербурге и другие музеи.
Что привлекло меня к этой должности —
директора Уффици? Привлек, тот факт, что такого другого места совершенно точно
нет больше нигде на этой планете.
* * *
А.Ш.: Этот музей обладает богатейшей в
мире коллекцией, одной из самых целостных и ценных коллекций, и одновременно с
этим — это один из самых плохо функционирующих, хаотично организованных
музеев. Однако все можно изменить. Честно говоря, когда мне в Америку посреди
ночи позвонил министр культуры Италии Дарио Фраческини (это было около трех или четырех утра), я не
сразу понял, в чём дело, но он сделал мне такое предложение, что я сразу же
проснулся. И ответил: «Да, конечно, для меня это большая честь…». Естественно,
что сердце мое стало учащенно биться, но так как это было в середине ночи, я
дал согласие и снова уснул, а когда утром проснулся, сразу подумал: «Мне это
просто приснилось».
Но уже через полчаса меня стали поздравлять
друзья из Италии, начали звонить первые журналисты с просьбой дать комментарии.
Я экспромтом дал первые комментарии (Вы сможете прочитать об этом позже в
итальянской прессе). Потом по размышлению, я, конечно, немного запаниковал: «Во
что же я ввязался?!»
Но, размышляя более основательно, я вспомнил
всё, что знал об Уффици (а знал я все-таки не так уж и мало), чтобы понимать
важность и значение такой почтенной и ценимой во всем мире институции, как этот
уникальный, выросший живым и естественным образом музей. Каким большим
потенциалом обладает такая историческая организация, где люди работают
поколениями, и как важно сохранить её традиции, и при этом сделать максимально
открытой и доступной для миллионов современных посетителей и будущих поколений.
Конечно, я понимал все риски, знал наверняка,
что успех или неуспех в этой работе определит и мою будущую карьеру. Но не это
было главным — впереди меня ждала потрясающе интересная работа, и это
действительно движет мной, несмотря на трудные моменты, которые конечно же
есть… Уффици ценит свои традиции, держится за непрописанные,
но соблюдаемые ритуалы, даже какие-то рутинные вещи (типа «эти двери мы никогда
не отпираем», «в эти ворота входить не принято, можно только выходить» и
проч.). Эту рутину, заведенную бог весть когда, но получившую статус традиции,
очень трудно отменить. В музее сложились весьма консервативные структуры, они
принципиально не приемлют никаких новшеств, но это как раз то, что я хочу
изменить, то, с чем надо бороться. Естественно, невозможно и не нужно изменить
все, попытки сделать это во что бы то ни стало могут быть обременительными и не
идти на пользу делу… В суете текущих проблем нельзя забывать ни на минуту, ради
чего ты сюда пришел — помочь этому древнему храму искусств, не теряя себя,
стать современным. Иногда это вязкое сопротивление среды разочаровывает, но
одновременно с этим она так прекрасна…
Я имею в виду: дорогого стоит каждое утро
видеть все эти прекрасные произведения искусства в той среде, где они живут
веками: а они именно живут, они живые, в том-то все и дело. Я вспоминаю, почему
это так важно, почему стоит прилагать усилия, я черпаю энергию из этого.
Например, зал Сан Пьетро Скараджо.
В прежние времена здесь была церковь и ее центральный неф сохранился до сих пор,
как великолепный зал Уфицци. Cан
Пьетро Скараджо перестала
быть церковью в XVI веке, когда Вазари, перестраивая,
разрушая и возводя, создал то, что стало комплексом галерей Уффици. Теперь мы
там проводим церемониальные и важные встречи, открытия выставок. В Средние века
здесь было и место собраний граждан, именно здесь заседал городской совет
Флоренции еще во времена Данте Алигьери. Так что теперь я встречаюсь с людьми
там, где в XIV веке творил Данте Алигьери. Это особый «Genius loсi» (гений места) в музее. Здесь «непролазные»
исторические дебри, и нам, музейщикам, необходимо сделать их доступными. Я
думаю, это самое важное.
В.Я.: Возьмем Национальную галерею в
Лондоне или Метрополитен в Нью-Йорке — крупнейшие музеи мира, но в жизни
этих городов они не играют важной роли. А Уффици во Флоренции — важнейшая
часть жизни этого города. Мне кажется, это очень важное обстоятельство. Как Вы
к этому относитесь? И с другой стороны: в Москве Пушкинский музей — это
музей для москвичей. А Уффици, как я понимаю, это музей прежде всего для
иностранных туристов?
А.Ш.: Не соглашусь: все-таки Уфицци — это тоже прежде всего флорентийский музей.
Особое место для всех флорентийцев, для всех
тосканцев. Но и для туристов —
тоже. Этот вопрос, эта тема возвращает нас в 1737 год, когда Анна
Мария Луиза Медичи, фактически последняя из рода Медичи, решила, что все
произведения искусства великих флорентийских мастеров должны оставаться во
Флоренции, когда династия Медичи прервется. Потому что иначе (и это было ясно!)
все шедевры были бы все перевезены в Вену, т.к. согласно Европейскому договору,
то если бы она не издала этот закон, согласно которому Уффици могли посещать
как граждане города, так и иностранцы, коллекция могла бы быть утеряна для
города.
Это происходило уже в
первые годы, когда появилась идея «Гранд Тура», «Большого путешествия», когда
было принято (как часть образования джентльмена) совершать обстоятельное
путешествие в Италию. Англичане, а несколько позднее также аристократы из
Северной Европы, из Германии, Швеции (известно, что приезжала и датская
принцесса) уже в XVII веке непременно посещают Флоренцию а позже, в XVIII веке, начинают
приезжать из Америки…
В.Я.: В 18 веке уже и из России…
Русский наследник престола Павел Петрович под прозрачным псевдонимом «Князь Северный»
во время своего европейского путешествия (1781–1782), в котором он посетил
14 стран, не минует Флоренцию и ее художественные сокровища. И сравнивает:
«А в Петербурге уже существует Эрмитаж».
А.Ш.: Поездки тогда были намного
медленнее, если сравнивать с сегодняшним днем. Люди ездили на год, на два или
три, а не на неделю — две-три, и оставались во Флоренции на несколько
месяцев.
В.Я.: Я читал, что примерно три
миллиона туристов приезжают во Флоренцию ежегодно…
А.Ш.: Сложно подсчитать, сколько людей
приезжает в город каждый год на поездах, самолетах, в автомобилях и автобусах,
с круизных лайнеров… Известно, сколько людей останавливается во Флоренции на
ночь, потому что в городе введен туристический налог. Но зато мы точно знаем,
сколько человек посещает Уффици. В 2016 году у нас впервые было более двух
миллионов посетителей плюс 1,6 миллиона посетителей Дворца Питти.
В.Я.: Вы изучали поток? Какая часть из
этого потока — итальянцы, а какая — иностранцы? Я знаю, в Эрмитаже
есть целый социологический отдел.
А.Ш.: Мы считаем всех посетителей,
потому что не можем иначе. В Италии действует строгий закон о защите данных,
так что мы просто не можем узнать у них подобную информацию, и только когда
люди просят бесплатный билет, мы можем что-то узнать: чтобы получить бесплатный
вход, нужно быть гражданином Европейского Союза или быть моложе 18 лет
либо иметь инвалидность, иначе мы не можем предоставить бесплатный билет.
Однако (так же как и отели) мы получаем непрямую информацию о том, какой язык
используют посетители на своих мобильных телефонах. Кстати в отелях знают,
какой национальности их постояльцы, потому что по закону они обязаны получать
копию паспорта иностранца, тогда как итальянцы используют id-карты. Мы имеем доступ к статистике отелей, но срабатывает
и определенное чутье, позволяющее понять, откуда приезжают люди.
Например, зимой, в «несезон»
(люди обычно не знают, что во Флоренции четыре месяца «несезона»:
с ноября по февраль) большинство посетителей — итальянцы. Но вот в сезон
они составляют меньшинство; мы имеем обширный американский и китайский
контингент, и мы очень рады, что круглый год у нас стабильный поток
посетителей, в том числе и из России: каждый день я слышу и встречаю русских
посетителей, что не может не радовать. По сравнению с другими их не так много,
и, как правило, это подготовленные посетители, а не массовые туристы.
В.Я.: В Уфицци
всегда огромные очереди, в Академию тоже трудно попасть, но проходишь метров
двести, видишь потрясающий музей Сан Марко, а там пусто. Как Вы вообще это
ощущаете? Музей — как шоу? Шоу для публики, которая совершенно не готова
туда ходить?
А.Ш.: В наше время все музеи переходят
на интернет запись — это мировой тренд. Очереди останутся только для не
владеющих интернетом. Вообще, это в итальянских интеллектуальных кругах весьма
обсуждаемый вопрос. Некоторые люди говорят: «Все эти толпы не должны сюда
ходить, здесь должна бывать только подготовленная аудитория»… Но Вы же
знаете, что практически это очень сложно ранжировать, общество не поймет, если
мы станем закрывать музеи. Вы не можете заставлять людей показывать диплом или
проходить тесты; даже если это делать, это будет неправильно, как мне кажется,
это будет недемократично и элитарно, а в конечном счете, губительно для всех
музеев, страдающих от недостаточного финансирования. Ведь их финансирует
государство, то есть в конечном счете — каждый налогоплательщик.
Я думаю, что назначение музея не в том, чтобы
оценивать посетителя; напротив, его задача — заинтересовать и
среднестатистического посетителя, который может прийти сюда только потому, что
галерея Уффици известна во всем мире, и ни по какой другой причине. Но потом
нужно удержать внимание такого посетителя и дать ему что-то, что он сможет
пронести с собой через всю жизнь, — прекрасный эстетический и эмоциональный
опыт, а одновременно обучить его чему-то. Невозможно, встретив великое
произведение искусства, не вынести ничего нового для себя из этой встречи. Но
тогда мы должны спросить себя: «Что такое образование?» Образование — это
не формальная передача информации от одного человека другому (не владеющему
ею), обучение — это всегда диалог между людьми, между культурами или
группами людей.
Так вот, одной из моих основных
реформаторских задач является содержательное объединение кураторов —
блестящих экспертов в искусстве — и «образования» (дидактического
департамента) в одну систему: так, чтобы они могли взаимодействовать. Потому
что для специалиста новый подход может быть также и ответом на вопрос,
поскольку лучший способ получить ответ — посмотреть на проблему с новой
стороны. Может ли это получиться лучше, чем при вопросе, которого никто не
ожидает? Например, когда экскурсовод ведет группу по музею, а кто-то задает
неожиданный вопрос (будь то ребенок или человек из Норвегии, или медсестра,
одним словом, кто-то, кто не является профессионалом). Именно такие вопросы и
заставляют нас двигаться дальше, потому что мы должны воспринимать их всерьёз,
особенно могут быть очень полезны вопросы детей: начинаешь задумываться о том,
о чем никогда ещё не задумывался. Ведь профессионалы обычно мыслят привычными
шаблонами, в рамках того, чему их учили (скорее, о конкретных вопросах,
касающихся той или иной картины), и редко задаются фундаментальными вопросами;
а диалог с публикой необходим, чтобы увидеть всё с другой, новой точки зрения.
Также немаловажно, чтобы публика имела доступ к знаниям экспертов. Поэтому
только в диалоге с публикой может произойти перенесение старого искуства в современный контекст, своего рода даже «осовременивание» его. Наши исследования, сопоставления,
экспозиционные решения могут спровоцировать неожиданные, случайные вопросы;
такие исследования имеют социальное значение, ибо отвечают на те вопросы,
которые интересуют общество. Иначе искусству не пробться
к людям сегодняшнего дня, и тогда поолучается, что
оно практически друг другу не нужны.
Я думаю, что в этом глубокое значение
образования — того, что может произойти с каждым человеком, к чему никто
не может подготовиться заранее… Очень хорошо, что более двух миллионов
человек решают заплатить деньги и приехать во Флоренцию, отстоять очередь,
чтобы попасть в музей: это значит, что они очень мотивированы, хотя многие
могут даже не понимать, зачем они сюда приезжают.
Это наше предназначение, наша задача —
предоставить им уникальный запоминающийся опыт, предоставить возможность
прикоснуться к искусству, к знаниям. Например, к залам Боттичелли, которые мы
открыли после реставрации в октябре и которые Вы увидите на следующей неделе.
Это прекрасный пример того, что мы пытаемся сделать в соответствии с
вышеизложенными принципами.
В.Я.: В Москве сейчас неожиданно
возникла какая-то прямо-таки всенародная любовь к искусству. Массы посетителей
в музеях, огромные очереди. И так не только у нас, это повсюду. Тысячи людей,
которые в жизни никогда не ходили в музеи, теперь туда пошли. В чём Вы видите
причины подобныхх процессов, этих вспышек массового
интереса? И в этой связи — какой должна быть, по-Вашему,
философия современного музея классического искусства? В чем состоит его задача:
в сохранении, консервации, выстраивании каких-то культурных линий, которые так
просто сами собой не выстраиваются? Выстраивает ли создание музейных экспозиций
и композиций какую-то культурную линию, какую-то историософию
культуры? Ведь при этом он (музей) должен пускать туда публику. У меня есть
один знакомый, знаменитый театральный режиссер, он страшно не любит публику,
ему не нужна публика, любая публика, он бы предпочел только заниматься со
своими артистами, а публика ему не нужна. По-моему, идеальному директору музея
тоже не нужна публика.
А.Ш.: Да, я мог бы согласиться с этим,
но с уточнением — «в недавнем прошлом». Потому что когда я работаю над
выставками, я обычно не задумываюсь об аудитории, о множестве людей, которые на
них придут. Вы знаете, в фильмах это работает так: «Мне нужно получить больше
денег, поэтому мне нужно привлечь максимум людей». И они проводят маркетинговые
исследования, чтобы соответствовать, как они думают, ожиданиям аудитории. Мы
постоянно видим это в Голливуде, потому что там люди тратят огромные деньги на
свои фильмы, но больше чем половина этих фильмов — пустышки. Еще половина
фильмов выпускается, чтобы сбалансировать убытки, но есть лишь пара фильмов,
которые добиваются успеха, что и позволяет запустить весь процесс снова. Но, в общем,
этот процесс не порождает произведений искусства. Есть, конечно, исключения, но
это редкость. То же самое можно сказать и про выставки: ты заранее обдумываешь,
какая экспозиция привлечет большее количество людей, значит нужен такой-то
художник или такая-то тема… Скажем, объединить в одной экспозиции Моне, Ван Гога и Мане (или что-то вроде этого) — и получишь
наибольшую аудиторию. Шучу, конечно же. Подобное неуместно, поэтому я тоже
считаю, что во всем не надо гнаться за аудиторией. Полагаю, что воспринимать
аудиторию серьезно — значит заранее полагаться на знания каждого человека
этой широкой аудитории…
Конечно, не все люди — эксперты в
искусстве, но каждый в отдельности, даже дети — эксперты в чем-то
конкретном. Конечно, рискуешь, если серьезно относишься к исследовательской
работе, фокусируешься на ней, зато в итоге получаешь реальный интерес со
стороны посетителей, а это так важно для того, кто занят «кабинетной работой».
Это то, что позже помогает создать нечто единое из нескольких составляющих.
В
2016 году мы участвовали в организации выставки Рафаэля в Москве, в Музее
изобразительных искусств имени Пушкина. Та прекрасная выставка была основана на
годах исследований, и у нас появилась возможность собрать воедино, в одной
экспозиции, работы, которые вместе никогда не выставлялись. Экспозиция была
уникальной и вряд ли когда-нибудь повториться, потому что слишком трудно
собрать все эти великие работы вместе. Та московская выставка была очень
полезна для Италии, для Флоренции, поскольку это был редкий случай, когда
вместе собрались работники музеев и научных центров, которые глубоко
интересуются историей и литературой. С другой стороны, люди, которые занимаются
изобразительным искусством, для того чтобы показать взаимодействие между
литературой, поэзией и живописью. Мы получили новые результаты, и они позволили
нам взглянуть на эти работы по-новому. И мы во Флоренции узнали больше, потому
что кроме самих картин изучали русскую поэзию XIX и XX веков, изучали, что писали о
Рафаэле русские поэты. И эта новая точка зрения не появилась бы, не случись
этой выставки. Это была уйма новых открытий о Рафаэле, взгляд на его работы
другими глазами, и подобное, мы надеемся, будет происходить на каждой выставке,
которую мы планируем устраивать во Флоренции.
В этом году в Уффици запланировано
18 выставок, гораздо больше, чем обычно, почти вдвое больше, и они
охватывают значительные кульутрные пласты времени.
Например, у нас будет экспозиция пейзажей времен японского Ренессанса. Подобная
экспозиция в стенах Уффици сразу же вызовет сравнение пейзажей этих работ с
пейзажами художников итальянского Возрождения, что позволит выделить
особенности и различия тех и других, а люди обязательно будут приходить, чтобы
увидеть, какие интересные результаты даёт эта концепция сравнительного
экспонирования аналогичных жанров в живописи столь разных культур. Кроме того,
это позволит расширить кругозор и по-новому увидеть, казалось бы, привычную
европейскую классику, экспонируемую на «фоне» полотен столь отличной от ней
культурной традиции. Такие экспозиции необходимы, они позволяют по-новому
увидеть великие произведения искусства, а также предоставляют плодотворную
возможность для межкультурного диалога, поскольку подобный же взгляд (на свою
классику), без сомненья, возникнет и у японского посетителя. Увидеть, как
соотносятся и взаимодействуют — через расширение восприятия зрителя —
шедевры таких далеких, казалось бы культур, поистине удивительно.
В.Я.: Уффици — галерея старых
мастеров; а сейчас приобретает ли музей новые вещи? Какова Ваша политика в этом
направлении?
А.Ш.: Уффици не только музей старых
мастеров. Мы приобретаем как старые, так и новые произведения. Хотя людям может
казаться, что мы и так обладаем большой коллекцией, но музей не должен
мумифицироваться, закостеневать, он должен развиваться и формировать для своего
собрания современный контекст. Так, например, в прошлом году мы получили много
произведений, которые будем выставлять на нескольких экспозициях в этом году.
Продолжаем собирать и приобретать современные работы. Например, Уффици обладает
старейшей и, думаю, наиболее полной коллекцией автопортретов в мире. Она была
основана в XVII веке семьей Медичи, и буквально век
спустя в неё начали поступать современные произведения. Вот мы и продолжаем эту
традицию.
В.Я.: А фотоискусство, фотография,
входит в круг интересов музея?
А.Ш.: Мы уже приобрели некоторое
количество фотографий, хотя лишь немногие фотографы согласились отдать свои
работы. Давно укоренилась традиция, по которой людей просят пожертвовать
портреты лучших художников своего времени, но, к сожалению, каждую неделю мне
приходится писать письма художникам: «Это очень мило с вашей стороны, но мы не
можем принять ваше предложение».
Мы принимаем портреты «наиболее важных»
художников нашего времени, или, при всей условности подхода, «наиболее
значимых» художников нашего времени, но, конечно, не любые и не всех…
Обычно мы концентрируемся на текущем году и
не собираем все современные работы, ибо мы не ставим задачу собрать все
и у всех — у нас просто не хватит места. То, чем мы занимаемся сейчас, я
представил на начало этого года — у нас идут выставки современного
искусства, которые так или иначе связаны с основной экспозицией, и не
обязательно должны быть автопортретами, но обладать связанными темами.
В 2017 у нас c
большим успехом прошла выставка живущего в Италии художника и скульптора
албанского происхождения Хелидона Хиха
(Xhixha). Его работы мы выставляли в знаменитых
садах Боболи, входящих в комплекс музеев Уфицци.
Он прославился своей плавающей скульптурой
«Айсберг», которая была показана на 56-й Венецианской биеннале
в 2015 году, а в 2016-м году он был удостоен награды «Общественная медаль»
за лучшую инсталляцию в Somerset House в Лондоне. Хелидон
Хиха работает с очень современным материалом —
полированной нержавеющей сталью и использует новейшие технологии. Он дал
осязаемую форму своему видению этой сложной дихотомии, вдохновившись природным
миром.
Мне его творчество очень интересно, оно
находится как бы на стыке искусства, науки, современнейших технологий и материалов,
а также полетов фантазии… Он затрагивает вопросы искусства и природы, хаоса и
порядка, и делает отсылки к коллекции, которую мы собрали в самой Уффици, во
дворце Питти и в садах Боболи.
Кстати, не все знают, что в Уффици есть уникальная ботаническая коллекция; в
ней есть растения, которые были получены еще в XVI и XVII и XVIII веках. И мы знаем точно, когда, кем и откуда они привезены, как
развивались и репродуциировались; их «пра-правнуки» растут в садах и сейчас. Сады — это
живой музей и высокое искусство.
В.Я.: Я знаю, что обычно музейщики
недолюбливают коллекционеров, и те, кто работает в музее, сами не собирают
личных коллекций — им вполне
достаточно того искусства, которому они служат… Ваши личные вкусы в искусстве,
могли бы Вы их как-то охарактеризовать?
А.Ш.: Знаете, у меня есть некоторое
количество работ современных авторов; когда я жил во Флоренции в 90-е, я был
окружен великолепными произведениями искусства и коллекционировал работы, но
сейчас я этим не занимаюсь: не потому что придерживаюсь какой-то определенной
политики, просто не хочу коллекционировать произведения сейчас; но когда я жил
в Германии и в Америке, я собирал работы… Флоренция — это место, где такая
большая концентрация искусства, и не только в музеях, но и в городе, на улицах —
почти все здания здесь, по сути, являются художественными произведениями.
Искусства здесь так много, что я не хочу добавлять еще, ведь просто открывая
окно, я вижу дворец Питти… В том смысле, что взгляд
на него дает мне намного больше, чем любое приватное произведение искусства. Я
до сих пор храню несколько работ, которые я купил у современных художников,
когда уезжал из Америки, и которые я хотел бы сохранить, но я не хочу собирать
их для себя, потому что я и так окружен сокровищами искусства буквально всех
веков.
В.Я.: Вы занимались скульптурой, в Сотбис Вы заведовали направлением скульптуры. Скажите, в
скульптуре кто Ваши самые любимые мастера?
А.Ш.: Вы знаете, это действительно
проблема, потому что я люблю скульптуру буквально всех времен, всех периодов.
Когда я учился, я писал о художниках, в моих работах даже были микроскопические
открытия, работал я и с живыми художниками, среди них есть и мои друзья…
Скульптура же до сих пор завораживает меня, а Уффици до XIX века была особенно популярна как галерея
скульптуры. Но сейчас про это почему-то забыли, проходят мимо замечательных
произведений, смотрят краем глаза, торопясь к шедеврам живописи — так
сейчас принято. И очень жаль, потому что у нас ценнейшая коллекция, около двух
тысяч скульптур, древнегреческих и римских, времен Ренессанса и современных. По
крайней мере, несколько сотен этих скульптур имеют огромное художественное
значение, и сейчас я обдумываю возможность вынести их на свет, этот аспект
коллекции. Думаю, сейчас это будет хорошо принято и пойдет сейчас в эпоху 3D —кино, возврата к “осязательной ценности” (как
говорил некогда знаменитый искусствовед Бернард Беренсон
(знаток Ренессанса и Уффици)… Увлечение скульптурой должно вернуться. Только
она дает ни с чем не сравнимое чувство реальности, запечатленного на века
многомерного образа, что может сравниться с хорошим скульптурным портретом?
В коридорах Уффици нас во множестве радуют
знаменитые скульптуры, в XVIII веке путешественники приезжали, чтобы
зарисовывать их, восхищаться ими и изучать их. И лишь во вторую очередь
посмотреть на картины. Только в течение XIX века Уффици стала важной картинной галереей, несмотря на то, что
картины там были и до этого.
В.Я.: Планируете
ли Вы какие-то специальные совместные программы с германскими музеями?
А.Ш.: Сейчас у меня множество связей и
планов, связанных с русскими, японскими и нидерландскими музеями, с Мексикой,
но к сожалению, мы вынуждены извиниться перед немецкими музеями. Я полагаю, Вы
знаете, что я родился и вырос в Германии и поддерживаю контакты с тамошними
коллегами и владельцами коллекций предметов искусства, но в Германии и так
проходит большое количество выставок флорентийского Ренессанса. Меня же не
интересует организация обычных текущих сборных выставок: я имею в виду экспозиции
в составе одного-двух шедевров плюс два десятка работ мастеров второго ряда да
ещё ученики, последователи — вот и выставка готова…
Мне
неинтересны подобные концепции, и хотя так было принято ещё недавно, меня
подобные мероприятия не вдохновляют, они не принесут ничего нового: ни истории
искусств, ни аудитории. Я думаю, что к составлению экспозиции необходимо
относиться творчески, чтобы она каждый раз удивляла зрителей чем-то особенным и
даже неожиданным. Уверен, что придет время, когда я буду делать выставки и в
Германии, но на текущий момент мои основные партнеры — Япония, Россия и
Нидерланды.
В.Я.: Лет двадцать назад в Москве была
большая выставка европейского портрета в Пушкинском музее, и там рядом висели
работы, художников из разных стран (включая русских), созданные в одну и ту же
эпоху. В итоге возникал совершенноенно новый взгляд
на ход мирового художественного процесса… Вы не думали сделать что-то подобное?
Повесить рядом Дюрера и Джорджоне, например, они ведь современники…
А.Ш.: Великолепно, да, но мы это уже
сделали в нашей постоянной экспозиции, посвящённой эпохе Ренессанса. Когда Вы
приедете во Флоренцию, то увидите, что в последнем зале Боттичелли у нас висят
и картины голландских мастеров того же времени. Это не моя идея, это было
сделано Роберто Муссолини, который работал директором Уффици после Второй
мировой войны (в 1950–1957 гг.), после трагедии, спровоцированной немцами.
Он хотел показать художественную связь, существовавшую между югом и севером
Европы в эпоху Ренессанса, и поэтому поместил знаменитый триптих Гуго ван дер
Гуса вместе с Рафаэлем. От него-то я и воспринял эту идею, и хотя мы убрали
оттуда «Рождение Венеры» (причиной переноса рафаэлевского полотна стал резкий
прирост числа посетителей: в те времена в Уффици приходили две-три тысячи, а
сейчас… два миллиона!), я использовал аналогичный принцип развески в ботичеллиевском зале, разместив там и других флорентийских
художников, вдохновлявшихся северным искусством. Когда триптих Ван дер Гуса «Алтарь Портинари»
прибыл во Флоренцию в 1482 году, он оказал огромное творческое влияние на
местных художников, чему существуют многочисленные свидетельства — в виде
их произведений. И этот принцип международного «соседства» полотен очень меня
впечатляет, думаю и в будущем использовать его в построении отдельных
компонентов нашей перманентной экспозиции.
Пока же в залах Уффици Вы наблюдаете в
основном все еще раздельное экспонирование полотен иностранных мастеров от
собраний живописи итальянских художников — такое, своего рода, иностранное
«гетто», но мы планируем прекратить эту практику, история европейской живописи
должна составлять единую композицию, в которорй
«разделительными» моментами могут быть лишь хронологические рамки,
стилистические или жанровые характеристики и т.п. Намного интереснее увидеть,
как художники из других стран, которые путешествовали по Италии, работали
здесь, какое влияние на них оказывало творчество их местных современников и что
они — под этим влиянием — привносили в своё собственное искусство.
Каждое из таких произведений имеет свою особенную историю, свою собственную
причину быть в Уфицци. Кстати, прежде их никиак не выделяли внутри общей экспозиции, это произошло
лишь в начале ХХ века под влиянием идеологии крайнего национализма начала.
В следующем году, в ходе реализации многолетнего проекта «Новый Уффици», мы
исправим это упущение.
В текущем же году мы сосредоточились на
работе с архитекторами, кураторами и техниками, мы будем перегруппировывать
большие части коллекции в соответствии с принципами галереи (как уже сделали в
залах Боттичелли). По этой причине стоит возвращаться к нам каждые шесть
месяцев, и тогда сами увидите, как тут всё постепенно будет меняется.
В.Я.: Могли бы мы
рассчитывать на своего рода фотосессию в залах
Галереи: хотелось бы, чтобы наш фотограф походил там и тщательно пофотографировал отдельные части экспозиции… Когда я был
еще молодым журналистом, я месяца два болтался по залам Эрмитажа, но — за
его знаменитым директором, Борисом Борисовичем Пиотровским… У него любимые дни
были, когда там не было никакой публики, когда музей был закрыт, а он ходил по
залам и наслаждался. Я тогда написал большое эссе о том, как великий
реставратор Александра Михайловна Малова (она уже умерла), несколько лет
работала там над «Юдифью» Джорджоне. И нам было бы интересно увидеть внутреннюю
жизнь Вашего музея, если можно, конечно.
А.Ш.: Буду рад дать Вам контакты и
возможность встретиться с моими сотрудниками, чтобы Вы смогли попробовать хотя
бы сделать нечто подобное тому, что Вы описали. Думаю, для этого Вам потребуется
несколько недель во Флоренции, а не эти три дня, но тем не менее Вы сможете
сами познакомиться с внутренней жизнью Уффици, когда будете ходить по её залам
с одним из моих помощников.
В.Я.: Поговорить с каким-нибудь старым
сотрудником, который бы сказал: «Зачем нам прислали этого немца?»
А.Ш.: Ну, по этому поводу проще всего
поговорите с любым.
Беседу переводил
Станислав Усачев
© Перевод Cтанислава
Усачева