Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 44, 2016
Бог же не есть Бог мертвых,
но живых, ибо у Него все живы
(Лук. 20:38)
Впервые я увидел Екатерину Юрьевну в июле 2006 года
на открытии бюста Симона Боливара во внутреннем дворике
Библиотеки иностранной литературы. Церемонию тогда почтил своим присутствием президент
Венесуэлы Уго Чавес, считавший
свою политику эманацией, а себя — Освободителем Южной Америки.
Е.Ю. Гениева недвусмысленно
дала понять едва ли не самому неоднозначному политическому лидеру в мире, что рассчитывает
на его помощь в открытии на базе ВГБИЛ культурного центра стран Латинской Америки.
И получила от Уго Чавеса заверение
о поддержке этой идеи «революционным правительством Венесуэлы».
Национальный характер латиноамериканцев, однако,
никак не предполагает оперативного исполнения принятых решений, о чем Екатерина
Юрьевна, с ее опытом межкультурных коммуникаций, полагаю, подозревала.
Тем не менее в июне 2007 года,
опять же при участии президента Чавеса, состоялось открытие
Латиноамериканского культурного центра имени Симона Боливара.
Располагался центр поначалу в особнячке через дорогу от главного здания ГБИЛ, но
в дальнейшем, по экономическим соображениям, переехал в здание посольства Венесуэлы.
…Честно признаться, тогда я не знал о проповедническом
служении отца Александра Меня, а о его страшной смерти — вообще ничего. Переворот
в моем восприятии знаменитого священника произошел благодаря Екатерине Юрьевне.
Пятого марта 2012 года она пригласила меня поехать с ней и ее другом, послом
Ирландии в России Филипом МакДоной,
в Подмосковье, в Семхоз, где жил и погиб отец Александр
и где в память о нем создан церковно-музейный комплекс.
…В Семхозе
я познакомился с матушкой отца Александра — Натальей Федоровной и его племянником
— протоиереем Виктором Григоренко. Мы посетили место убийства
пастыря, где ныне воздвигнуты храм преподобного Сергия Радонежского и часовня Усекновения
главы Иоанна Предтечи, затем прошли в дом отца Александра,
где сохранен в первозданном виде его кабинет; осмотрели музейную экспозицию с его
личными и богослужебными вещами. Прошли по тропинке, на которой протоиерея Александра
Меня настигли убийцы. Отец Виктор провел увлекательную, живую экскурсию. Екатерина
Юрьевна говорила немного, иногда добавляя отдельные детали. Она показалась мне задумчивой:
позднее я понял, что каждый приезд в Семхоз отзывается
для нее воспоминаниями и размышлениями.
Что же касается меня, то я словно встретился воочию
с духовником и близким другом Екатерины Юрьевны. В Семхозе
его присутствие ощущается всюду. Отец Александр продолжает жить в памяти преданных
ему людей. Отец Виктор Григоренко придерживается той же
концепции приходской жизни, которую продвигал и его дядя. Главное в этой концепции
— добиться того, чтобы духовенство и прихожане осознавали себя членами единой общины,
какие существовали во времена первозданного христианства, еще при служении святых
апостолов. Дом автора «Сына Человеческого» сплачивает приходящих.
В его кабинете я чувствовал себя как в обитаемом помещении. Предметы не утратили
теплоты прикосновения: казалось, хозяин вот-вот войдет и позовет нас пить чай.
Екатерина Юрьевна поступала мудро, приглашая в
Семхоз разных гостей. Вместе мы привозили сюда митрополита
Волоколамского Илариона, послов: Рафаэля Амадора посла Колумбии, посла Кубинской Республики Хуана Вальдеса, чилийского посла Хуана Эдуардо
Эгигурена с их женами; великого магистра Мальтийского
ордена фра Мэтью Фестинга с
несколькими десятками рыцарей. Иностранных паломников, хотя они
и принадлежат другой культуре и в большинстве своем не владеют русским языком, проникнулись харизмой отца Александра
(сработал девиз его служения: «Наши земные перегородки
до неба не доходят»). Супруга кубинского посла Марта Каррерас,
незадолго до отъезда в Гавану, призналась мне, что знакомство с церковно-музейным
комплексом в Семхозе произвело на нее одно из важнейших
впечатлений за ее более чем четырехлетнее пребывание в России…
Своей непритязательной обстановкой офис руководителя
ВГБИЛ поражал многих. Зайдя в кабинет Екатерины Юрьевны, митрополит Волоколамский
Иларион огляделся и сказал: «Очень скромно».
Работая над этими воспоминаниями, я сообразил,
что каждый год нашей дружбы с Екатериной Юрьевной проходил под знаком какой-то знаменательной
личности. Если 2012-й был «годом отца Александра Меня», то в 2013-м нас объединил…
Федерико Гарсиа Лорка.
Однажды я поделился с Е.Ю. Гениевой мыслью о том, что у великого испанского поэта, чью
биографию и творчество я изучаю, есть немало общего с его русским собратом по перу,
жившим на век раньше, — с М.Ю. Лермонтовым: преобладание образов одиночества и смерти
в поэзии и прозе, любовь к народной культуре, некая двуликость, гибель от пули в
молодости и т.д. Идея эта пришлась Екатерине Юрьевне по душе,
она восприняла ее как вполне приемлемую для публичной презентации.
Готовя конференцию «Лермонтов и Испания», проведенную
в Мадриде в апреле 2013 года Библиотекой иностранной литературы и тамошним
Российским центром науки и культуры, директор «Иностранки» включила в программу
мой доклад — «Духовный мир Лермонтова и Гарсиа Лорки: опыт сравнительного анализа».
В Испании наша делегация, куда вошли сотрудники ВГБИЛ и других библиотек, а также
музеев, пробыла почти неделю. Я не раз путешествовал с Е.Ю. Гениевой,
но та поездка останется для меня самой яркой. Я использовал возможность показать
Екатерине Юрьевне дорогие для меня места, связанные с Лоркой. Мы обедали в богемном
кафе «Хихон», где любил бывать поэт, нередко в компании
своего лучшего друга Сальвадора Дали; заглянули в Фонд Гарсиа Лорки, разместившийся
в бывшей Студенческой резиденции (общежитии). Навестили мы и памятник создателю
«Цыганского романсеро» и «Сонетов темной любви» на площади
Санта-Ана, в эпицентре мадридского квартала литераторов.
На той же площади, в уличном кафе, пили кофе («Пойдемте
попьем кофе», — можно было часто услышать от Е.Ю.), обсуждали проведение вечеров
памяти Гарсиа Лорки (или подношений, как именовала их Гениева).
Перемещались по Мадриду мы пешком. Почти везде фотографировались.
На один день группой съездили в Толедо. Проведя
конференцию «Лермонтов и Испания» и открыв выставку «Петербург в жизни М.Ю. Лермонтова»
(я помогал переводить баннеры и буклет на испанский язык), мы отправились в Барселону.
Выехали на предоставленном нам автобусе в девять часов утра, прибыли в десять вечера.
Я сидел позади Екатерины Юрьевны и наблюдал за тем, как к ней по очереди подсаживались
сотрудники, и начинался разговор о текущих проектах. Екатерина Юрьевна постоянно
что-то заносила в свое расписание в планшете. Подобные сцены происходили многократно.
Здесь же, в автобусе, мы роздали попутчикам карандаши с автографом Лорки, купленные
в Фонде его имени. Е.Ю. Гениева любила делать симпатичные
презенты. В Барселоне мы пробыли сутки и улетели раньше остальных, поскольку нужно
было возвращаться к работе в Москве. Рейс выдался ночной, тем не менее наутро Гениева, уже находилась
в библиотеке, вместе с владыкой Иларионом открывала конференцию
о Блаженном Августине.
2014 год пролетел, освященный для нас памятью
о М.Ю. Лермонтове, 200-летний юбилей которого отмечался в России. Нельзя пожаловаться
на малочисленность событий, приуроченных к этой дате. На излете ноября в резиденции
посла Австрии Маргот Клестиль-Лёффлер
прошел литературно-музыкальный вечер «Мой дом везде, где есть небесный свод…» (начальные
строки стихотворения Лермонтова «Мой дом»). И вновь его бессмертные
стихи зазвучали на языках мира — теперь из уст представителя Патриарха Антиохийского и всего Востока при Патриархе Московском и всея
Руси митрополита Филиппопольского Нифона
и Е.Ю. Гениевой (на русском языке), посла Германии барона
Рюдигера фон Фрича (на немецком),
посла Новой Зеландии Хэмиша Купера (на английском), посла
Люксембурга Пьера Ферринга (на французском) и посла Колумбии
Хайме Хирона Дуарте (по-испански). Поэтические номера чередовались с музыкальными
композициями на стихи Михаила Юрьевича. Затем мы с Екатериной Юрьевной провели аукцион
в пользу детского дома, расположенного недалеко от Дому-музея великого поэта в Тарханах.
Специального упоминания заслуживает музыкальная
коробка с мотивами эпохи и произведений Лермонтова, оформленная в виде дореволюционной
коробки из-под пастилы. Она выполнена в двух вариантах. В «мужском» — шарф, воспроизводящий
этот шейный аксессуар начала XIX века, который, как считается, в доармейской юности носил Лермонтов. «Дамская» коробка содержит
копию кружевного шарфика Нины Арбениной, героини «Маскарада».
Когда «мужская» и «дамская» коробки были открыты, оттуда звучал вальс А.И. Хачатуряна,
написанный к драме Лермонтова «Маскарад». Все это — придумала Екатерина Юрьевна,
когда в Коломне, в музее пастилы, видела старинные бонбоньерки.
Где бы ни происходило вручение коробки, оно обставлялось
игрой: Е.Ю. предлагала угадать, что лежит внутри (обычная и ожидаемая версия — сладости),
затем открывала ее — слушатели без труда узнавали разливающуюся мелодию; затем перед
ними представал шарфик, им предлагалось угадать, чем он благоухает.
Нельзя не упомянуть, что Е.Ю. Гениева регулярно устраивала в регионах культурно-просветительские
акции, привозила туда известных культурных и общественных деятелей. Последнюю совместную
поездку мы совершили в апреле 2015 года в Саратовскую область, на очередную
сессию проекта «Большое чтение», посвященную 70-летию Победы в Великой Отечественной
войне.
…В сельских аудиториях Гениева
выступала с той же ответственностью и самоотдачей, что и на самых престижных мировых
площадках, общалась с достоинством и поистине на равных с людьми любого социального
положения. Таково было неотъемлемое свойство правнучки дворянина, начальника Николаевской
железной дороги Василия Эрастовича Кирсанова. Воспитывала
Катюшу бабушка, Елена Васильевна Гениева, владевшая четырнадцатью
языками…
Сопровождать Екатерину Юрьевну, помимо того, что
почетно, было еще и занимательно и крайне полезно для собственного развития. Ее
манеры, речь, стиль одежды, вкусы — все выдавало в Екатерине Гениевой благородного человека, настоящего русского интеллигента.
Личностный уровень Екатерины Юрьевны в немалой степени определили воспитание и тот
интеллектуальный багаж, что был получен ею в семье. Она понимала, что ее семейная
летопись — значимая страница в истории страны, и воздавала ей должное, публикуя
переписку своей бабушки, Елены Васильевны, с богословом и литературоведом Сергеем
Николаевичем Дурылиным; выпуская сборники о Максимилиане
Волошине и содействуя ремонту его Дома Поэта в Коктебеле, где когда-то гостила Елена
Васильевна; сберегая память о Катакомбной Церкви, в лоне которой Катюша бывала в
детстве, и о своих духовных чадах, прежде всего об отце Александре Мене.
Да, поистине ее окружали неординарные фигуры.
Екатерина Юрьевна любила сводить людей, причем она четко знала, кто сможет найти
общий язык и работать вместе с нею, а кто — нет. Ее не привлекало простое сплетение
дружеских связей. Взаимоотношения призваны были служить общему делу, креативному процессу.
На публичных мероприятиях с Гениевой было невозможно поговорить с глазу на глаз, ибо она
всегда находилась в центре внимания. Ее хотелось слушать. Время для нормального
диалога появлялось лишь во время путешествий и стояния в московских «пробках». Да
и то у Екатерины Юрьевны телефон звонил непрестанно. Нередко я посещал квартиру
Екатерины Юрьевны и Юрия Самуиловича. Атмосфера их дома меня восхищала.
В воскресенье, 21 июня 2015 года,
я приехал к Е. Ю. и Ю. С. на их дачу, находившуюся на платформе «43-й км». Екатерина
Юрьевна была уже очень слаба. Она рассказывала мне о деятелях Церкви, связанных
с дачей, показала уголок гостиной, который был приспособлен под алтарь на тайных
богослужениях Катакомбной Церкви. Каким-то естественным образом возникла идея подготовить
книгу наших бесед о священнослужителях, оказавших влияние на Екатерины Юрьевну.
Сожалею, что не сразу стал записывать ее воспоминания. Лишь теперь понимаю, как
торопилась она поделиться тем, что составляло исключительно важную часть ее личной
истории. Спускались летние сумерки. Мы сидели вдвоем на веранде. Я советовался с
нею, где можно провести свой долгожданный отпуск. Екатерины Юрьевна предложила мне
Израиль, куда ей в течение 15 месяцев периодически приходилось наведываться
для лечения. В то воскресенье я и вообразить себе не мог, что попаду на Землю Обетованную
всего через две недели, но, к сожалению, не с целью отдыха.
Спустя два дня Екатерина Юрьевна поехала в Данилов
монастырь, с тем чтобы прочитать лекцию учащимся курсов
повышения квалификации, которые проводит Общецерковная
аспирантура и докторантура имени святых Кирилла и Мефодия.
Говорить ей было уже тяжело, но ее лекция, как всегда, вызвала большой интерес.
…Должен признаться, что я, как и многие другие,
хотя и рационально осознавал всю опасность онкологии, почти до конца был убежден,
что Екатерина Юрьевна победит. Верил, что болезнь отступит или хотя бы «заморозится».
…Катя — позволю себе хотя бы единожды, посмертно,
так обратиться к ней — была верна своему призванию коммуникатора и знакомила между
собою всех, кто волею Провидения приходил к ней в палату. На столике у кровати лежали
мобильный телефон, планшет в вышитой сумочке и верстка ее книги. Все было готово
к работе.
Договорились, что я приду завтра утром, и мы обсудим наши дела. Но на следующий день
состояние Екатерины Юрьевны резко ухудшилось. Пригласили священника. Я искренне
благодарен протоиерею Игорю Пчелинцеву, возглавляющему
подворье Русской Православной церкви в Тель-Авиве, за то, что он приехал по первому
зову и причастил Екатерину Юрьевну Тела и Крови Христа. Они поговорили, вспомнили
крупного иерарха Русского зарубежья — митрополита Антония Сурожского: Гениева дружила с ним, а отец Игорь чтит его труды. На третий
день, 9 июля, мне предстояло улетать. Из-за лекарств Катя постоянно спала,
пробуждала лишь изредка. Простились, обменялись простым
«Пока!» — как обычно при встрече или по телефону. Через несколько часов, после того
как я вернулся в Москву, меня настигло известие о том, что Екатерина Юрьевна ушла.
Символично, что чин отпевания Гениевой был отслужен в родном для нее храме святых бессребреников
Космы и Дамиана в Шубине. В советские годы помещение старинной
церкви в Столешниковом переулке использовалось как книжное
хранилище «Иностранки»; в начале 1990-х годов Е.Ю. Гениева
приложила серьезные усилия, чтобы Космодамианский храм
был возвращен Московскому Патриархату и восстановлен. После гибели отца Александра
Меня в этот приход перешла и часть его паствы. Митрополит Иларион
возглавил отпевание. Владыка воспринял кончину Екатерины Юрьевны «как личную боль,
ибо на протяжении многих лет знал эту удивительную и сердечную женщину с подлинно
христианской душой».
Знаю точно: сколько бы лет жизни ни отмерил мне
Творец, скольких бы людей ни предстояло мне еще узнать, Екатерина Юрьевна не утратит
своего подлинно особого места в моем сердце. Сказать, что мне не хватает ее теплого
отношения, ее советов, наших встреч и поездок, ее ауры, которая высвечивала в человеке
лучшие качества и затмевала дурное, — значит не сказать ничего…