Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 44, 2016
От редакции
Этот номер журнала мы с Е.Ю. Гениевой задумывали больше
года назад и хотели в значительной мере связать его с именем и делами отца Александра
Меня, которому в 2015 году выпадал двойной юбилей — 80 лет со дня его
рождения и 25 лет его мученической смерти.
Для Екатерины Юрьевны отец Александр, которого она знала с
раннего детства, был не только учитель, духовник и исповедник, но и образец христианского
служения людям, которое беспафосно, как крестьянский труд,
но целостно и радостно, ибо требует человека всего, без остатка, но оно же, как
возделанная пашня, отдает все, что он вложил от души своей многократно.
Сложилось, однако, так, что Меневский год стал последним
в земной жизни Екатерины Юрьевны Гениевой, завершившейся
после тяжелой болезни, которую она переносила с высочайшим достоинством.
Традиционная сентябрьская меневская конференция в
ВГБИЛ им. М.И. Рудомино проходила уже без физического
присутствия Екатерины Юрьевны, но никак нельзя сказать, что без нее. Слушая и читая
тексты об отце Александре Мене, мы лучше осознали феномен личности Екатерины Гениевой, с такой открытой радостью занимавшейся богоугодным
делом улучшения, окультуривания человеков.
В. Ярошенко
В последнее время всё чаще говорят о наследии отца Александра. Находятся люди,
которые говорят: «Какое наследие? Нет у него никакого наследия. Он был всего лишь
популяризатором».
Так есть наследие отца Меня — или нет?
Безусловно, есть — обширное, богатое, не вполне
понятое людьми и ими усвоенное лишь отчасти. Но если есть наследие, должны ведь
быть и наследники. Кто же они?
А это его духовные дети, его ученики. Но ограничиться
только ими было бы неправильно. Потенциально (а я думаю, что когда-нибудь так и
будет) наследники Александра Меня — это христиане par
excellence, прежде всего верующая православная (и
не только православная) интеллигенция, люди культуры.
Отец Александр и сам осознавал себя наследником
— в первую очередь наследником русских религиозных философов: Владимира Соловьёва,
Петра Чаадаева, о. Сергия Булгакова, о. Павла Флоренского, Сергея Трубецкого, Семёна
Франка, Владимира Лосского, Георгия Федотова. Он написал
о каждом из них, и обнаружилась поразительная вещь: то, что он считал наиболее ценным,
наиболее важным в наследии своих предшественников, присутствует и в наследии самого
отца Александра не только в полной мере, но и в высочайшей степени. Заинтересовался
я этой темой — наследие о. Александра Меня — лет двадцать назад.
Итак… Наследие отца Александра поистине необозримо:
богословие, библеистика, философия, история, религиоведение,
культурология, историософия,
педагогика. И это наследие нашло свое выражение в таких формах,
как книги, словари, комментарии, статьи, рецензии, интервью, проповеди, исповеди,
лекции, выступления, беседы, проза, стихи, иконы, рисунки, письма, слайд-фильмы, видеозаписи, магнитофонные записи, киноленты…
Я перечислил только научные дисциплины, жанры,
виды документов — как бы полочки, на которых лежит это наследие. А ведь у него всё
это существует в живом единстве. Скрепляет всё это в единое целое Нечто…
Что же скрепляет?
Разумеется, дух. Дух дышит, где хочет, и он всегда
дышал в этом человеке, в его слове. Это евангельский дух, который сам отец Александр
определил как «дух свободы, любви, терпимости, уважения к личности человека — образу
и подобию Творца». А ещё он говорил: «Если дух свят, он захватывает всё существо
человека, и тело его становится храмом».
Так и было с отцом Александром. Он был гением,
религиозным гением — это смутно ощущали все, кто с ним сталкивался. А гений — это
чудо, и потому наследие о. Меня отмечено удивительной гармонией, присущей этому
человеку.
Прежде всего надо сказать,
что это духовное наследие, выраженное в его словах, в его личности, в его
жизни и мученической смерти. Это наследие связано с прошлым и настоящим и устремлено
в будущее.
Мы — наследники. Что же мы наследуем? И что мы
в силах унаследовать?
1. ОТКРЫТОЕ ХРИСТИАНСТВО
Я думаю, прежде всего мы наследуем традицию открытого христианства, которую
отец Александр развил и обновил. Христианства, понятого не как теория, не как свод
правил, запретов и повелений, а как новая жизнь, преображающая человека. Христианства,
открытого всем ветрам истории, распахнутого навстречу человеку, говорящего с человеком
на доступном ему языке, открытого миру и его проблемам. Такое христианство поистине
основано на вере, любви и свободе — тех дарах, которые Бог дал человеку; на тех
принципах, которые заповедал нам Христос. Для такого христианства характерны терпимость,
восприимчивость, чуткость к иным традициям, уважение к личности, диалог с миром
и людьми, поиски общехристианского и общечеловеческого единства.
Открытое
христианство мало похоже на «бытовое, обрядовое православие с его стилизацией, елейностью
и “вещанием”» (слова отца Александра). И оно неизбежно сталкивается с иной, закрытой
моделью христианства — «христианством» косным, мертвящим, унижающим человека, умеющим
только возводить стены, строить баррикады, ставить границы. Его
приверженцы — это духовные «пограничники» или конвойные «караульщики», закон которых:
шаг вправо, шаг влево — открываем огонь. Повсюду им мерещатся уклоны, ереси,
русофобия, оскорбление религиозных чувств. Являясь на словах непримиримыми ревнителями
веры, на деле же они невольно становятся союзниками погромщиков веры — коммунистами
и нацистами.
Для закрытой модели христианства
характерны узость, шовинизм, агрессивная религиозность, культурный эгоцентризм,
духовный сепаратизм. Это конфронтационная модель, которая не может существовать
без врага. Поиски и уничтожение врага становятся смыслом жизни.
Любовь, терпимость, открытость
— это всё связано, это всё едино. Ненависть, нетерпимость, закрытость — это тоже
связано, это тоже единый комплекс.
Отец Александр говорил, что
«нетерпимость, фанатизм… есть проявление не столько веры, сколько неуверенности…
нетерпимость есть род душевного недуга, способного извратить любую, даже самую светлую
идею».
Закрытая модель — это фарисейское, имитаторское
христианство и, если называть вещи своими именами, — религия человеконенавистничества,
лжехристианство, христианство без Христа, язычество в
христианской упаковке. Отец Александр считал его крайне опасным для общества, гораздо
более опасным, нежели атеизм и даже антихристианство.
Но он не столько напрямую обличал это лжехристианство,
сколько противостоял ему по сути, практически, всей своей
жизнью и творчеством, отстаивая и развивая принципы истинного открытого христианства.
2. НОВЫЙ ХРИСТИАНСКИЙ
СИНТЕЗ
Отец Александр дал новый религиозный синтез, соответствующий
духу и стилю нашего времени, эпохи цивилизационной ломки,
эпохи социальных, политических и духовных мутаций.
Этот христианский синтез представляет собою сплав
церковной традиции с высшими достижениями русской и мировой культуры, как духовной,
так и светской. Но это именно христианский синтез, а не духовный синкретизм,
не смешение религий. Отец Александр рассматривал христианство не просто как силу,
влияющую на сознание людей, а как «силу, объемлющую все стороны жизни, открытую
ко всему, что создал Бог в природе и в человеке», и даже «не столько как религию,
а как путь в грядущее».
Возьмём одну только сторону богословия отца Александра
— его экзегезу. Новизна созданного им синтеза была связана не с отходом от христианских
догматов, в чём его неоднократно и незаслуженно обвиняли, а с очень глубокой, абсолютно
оригинальной и самостоятельной интерпретацией основ и принципов христианства и его
ветхозаветных истоков. В частности, это относится к интерпретации Пролога книги
Бытия.
Пример — истолкование отцом
Александром такого символа, как Древо познания добра и зла. Почему Бог запретил
первым людям вкушать от плодов этого древа? Довольно распространённая
интерпретация сбивает с толку: древо трактуется как символ познания мира, чуть ли
не науки. Получается, что Бог, наделив человека разумом, Сам же закрыл человеку
путь к использованию этого дара.
Отец Александр поясняет: древо
— принятый в древности символ Вселенной, мироздания в целом. Называя это древо Древом
познания добра и зла, Библия имеет в виду не столько нравственные категории, сколько
полярные свойства природы, потому что «тов
вера» (добро и зло) есть идиома, обозначающая «всё на свете», «всё сотворённое»,
а «познать» — на библейском языке означало «владеть», «обладать».
Таким образом, «это древо
символизирует власть над миром, которую Змей предлагает похитить вопреки воле Творца…»
Поэтому «посягательство человека на плоды Древа познания добра и зла можно истолковать как его стремление обладать, владеть миром», причём
владеть независимо от Творца, распоряжаться миром по своему усмотрению. «В том
числе — по-своему строить этические принципы. Это и означает желание “быть как боги”».
Следовательно, человек попытался овладеть не просто властью над миром, но властью,
автономной от Бога, вопреки Его воле, в своекорыстных целях. «Именно в этом грех
прародителей, так называемый “первородный грех”, и мы все причастны ему от рождения».
Змей (сатана), говоря Адаму и Еве «будете как
боги», действует очень тонко: признавая богоподобие людей,
он призывает превратить его в орудие мятежа, подрывает доверие к Богу.
Можно сказать, что религиозный синтез отца Александра
— это углубление христоцентричного миросозерцания, развитие
христианской метафизики не как абстрактного учения, а как вполне практического инструмента
для достижения единства мира.
Нет сомнения, что мы накануне серьёзных цивилизационных трансформаций. Они давно назрели и подспудно
происходят. Я имею в виду порыв к единству, точнее — императив общечеловеческого
единства перед лицом ожесточённого сопротивления деструктивных, архаических,
в своей основе языческих сил. Это сопротивление — яростное, доходящее до бешенства,
— происходит на наших глазах, сегодня. Универсализм же отца Александра соответствует
универсализму христианства.
3. УРОК СВОБОДЫ
В христоцентризме и
необычайно динамичной христианской метафизике отца Александра коренится и его общий
подход к человеку как образу и подобию Божию. Мир принципиально
не завершён, и человеку отведена поистине уникальная роль в его становлении и преображении.
Именно человек, в сотворчестве с Богом, призван связать земное
и небесное, временное и вечное. Однако это призвание невозможно реализовать без
опоры на внутреннюю свободу человека, дарованную ему свыше. И эта свобода неотделима
от ответственности человека. Ответственности за всё, что происходит не только с
ним, но и с миром, который он призван преобразить.
Для отца Александра это был не просто теоретический
принцип. Он так жил. Он знал, что духовный рост человека возможен лишь во внутренней
свободе. Он дал нам урок свободы.
4. О ДУХЕ ИСТИНЫ И ДУХЕ
ЗАБЛУЖДЕНИЯ
Наследие отца Александра — это углубление понятия
духовности, евангельского его понимания. Духовность — это «не бездумная вера
в новую теорию, в отвлечённую концепцию; она основана на живом внутреннем опыте,
на достоверности встречи с Запредельным. Она не унижает
разум, а лишь показывает, что пределы рационального познания не безграничны. Она
допускает осмысление опыта. Именно она и даёт нам критерии для различения добра
и зла, высшее обоснование этики». Мень говорил об
осмысленной вере, отнюдь не иррациональной: «Борьба между разумом и интуицией,
разумом и верой — явление ненормальное. Это конфликт, разрушающий целостность человека,
ибо человек создан двуединым».
Очень
важная особенность богословия отца Александра — понимание того, что духовность
амбивалентна, потому что сфера духа поляризована. Он писал: «Я не
могу разделить тот взгляд, по которому любая религиозность служит этическому возрождению».
Да, дух дышит где хочет. А если он не хочет дышать там,
где ненависть?.. Тогда там дышит другой дух. Вот сегодня мы слышим, мы ощущаем
злобное дыхание этого духа.
Отец Александр развил традицию различения духов,
заложенную ещё апостолом Иоанном, который призывал «испытывать духов, от Бога
ли они», и говорил о «духе истины и духе заблуждения» (1 Ин
4, 1-2). Дух истины — дух Христов. Дух заблуждения — дух злобы, ненависти, разделения.
Всё, что соединяет людей, — от Бога; всё, что разделяет, — от дьявола, который отнюдь
не является символической фигурой. «Мне неоднократно была явлена реальность светлых
и тёмных сил», — писал отец Александр. Поэтому правильнее говорить не о бездуховности, а об отрицательной духовности (пример — лжехристианство).
5. ЦИВИЛИЗАЦИЯ И НРАВСТВЕННОСТЬ
Отец Александр утверждал, что «служение истине и Богу невозможно без верности
нравственным заветам, данным человеку» (выделено мной. — В.И.). Нарушение этих заветов ведёт к катастрофе. «Релятивируя нравственность, мы открываем простор для звериной
борьбы за существование, для “войны всех против всех”, для безграничного
властолюбия, которое не остановится перед пирамидами из черепов и превращением целых
народов в лагерную пыль».
Он понимал, что разрыв в духовной
традиции опасен: «Неудивительно, что вырвались такие тёмные силы на поверхность.
Они могут обуздываться только духовным началом. Если этого начала нет, если человек
не имеет представления о нём — в нём вылезает зверь. Хуже зверя — демон».
Я не соглашусь с теми, кто утверждает, что отец
Александр был лишь пастырем интеллигенции; тем не менее
её роли, её духовному состоянию он придавал большое значение. Говоря о России, он
подчёркивал: «В каком-то смысле катастрофа была предопределена нравственным и
духовным разбродом в интеллигентской среде начала XX века» Отсюда призыв к интеллигенции
— обрести твёрдую духовную почву под ногами.
Подобный же разброд наблюдаем мы и сегодня. Поэтому
катастрофу в близком будущем вряд ли удастся предотвратить. Да она, собственно,
уже пришла. Мы живём в состоянии войны. Это неважно, что она не объявлена: война
идёт, а война — всегда катастрофа.
Отец Александр не уставал повторять: «Кризис
культуры возникает, когда люди теряют духовные ориентиры, когда нравственная почва
уходит у них из-под ног, когда они порывают с вечными ценностями и начинают погоню
только за сиюминутным». И ещё: «Современная цивилизация
может совсем лишиться будущего, если она не взглянет правде в глаза, если не найдёт
твёрдого обоснования нравственным принципам».
6. ПУТЬ СВЯТОСТИ И ПУТЬ
КУЛЬТУРЫ
Отец Александр показал, что религия и культура
совместимы, культура и вера совместимы так же. Более того,
путь святости и путь культуры — это отнюдь не обязательно разные пути. Они могут
сближаться и даже совмещаться, потому что культура нерасторжимо связана с духовным
измерением человека. В самом отце Александре глубокая, непоколебимая, живая вера
сочеталась с высочайшей культурой. Он говорил о Владимире Соловьеве и Павле Флоренском,
что они сами были культурой, «и она-то, — добавлял он, — свидетельствует
о Церкви, о Христе, о христианстве».
7. ЛЮБОВЬ КО ХРИСТУ
И ЛЮБОВЬ К ЧЕЛОВЕКУ
Любовь
ко Христу и любовь к человеку — это для отца Александра
две стороны неразрывного единства, ибо любовь, по его определению, — величайшая
динамическая сила на пути конечного преображения человечества и мироздания. Христос
— центр истории, Божественная рука, протянутая человеку, путь спасения. Человек
— высшая ценность, и его высокое достоинство не только в том, что он образ и подобие
Божие, но и в том, что Бог явлен людям в лице Богочеловека — Иисуса Христа. Отсюда
у отца Александра очень личностное отношение к Евангелию,
понимание жизни как мистерии и благоговение перед жизнью как пред даром Создателя,
сотворившего и природу, и нас — Его образ и подобие. Отсюда и его взгляд на историю
как на историю спасения. Отсюда и его уважение к демократии как к условию реализации
свободы человека.
8. ЛИЧНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
ХРИСТИАНИНА
Ещё одна составляющая наследия
отца Александра — это призыв к социальной активности людей, особенно христиан, которая
подразумевает и их личную ответственность за всё, что происходит в обществе. Если
христианство — это сила, которая объемлет все стороны жизни, то оно «включает
и социальную сферу. Отстаивая достоинство человека, оно не может быть равнодушным
к социальной несправедливости».
В своём «Кредо» отец Александр
подчёркивал, что «борьба за утверждение Царства Божия должна вестись в средоточии
жизни». Он призывал к активному участию человека в истории как богочеловеческом
процессе. Он высоко ценил Андрея Дмитриевича Сахарова не только как ученого и общественного
деятеля, но и как праведника. Ибо и сам он был и праведником, и общественным
деятелем, главным было духовно-нравственное измерение жизни. Он обращался к сердцу
человека.
9. ЦЕРКОВЬ КАК ИНСТИТУТ
СПАСЕНИЯ
Отец Александр любил Церковь не просто как родной
дом, но как инструмент спасения, созданный самим Господом, и понимал, что когда
речь идёт о Церкви, речь идёт о будущем мира. Эта любовь включала в себя заботу
об авторитете Церкви. Именно поэтому он отвергал шовинизм, фанатизм,
антисемитизм в православной среде, отталкивающие людей от Церкви. Именно
поэтому он содействовал сближению церквей, призывал уважать иные модели христианства.
«Русскую идентичность», о которой так много говорят
в последнем Всемирном русском народном соборе, зачастую интерпретируют как имеющую
чисто этническое основание. Эту идентичность рассматривают как генетически обусловленную:
русский — значит православный, православный — значит русский. Но это
— нехристианская, это чисто расистская позиция.
10. НЕПРЕРЫВНЫЙ ДИАЛОГ
С БОГОМ
Отец Александр не делил мир на верующих и неверующих,
а жизнь — на религиозную и светскую. Он говорил: «Нет жизни
“самой по себе”, которая была бы независима от веры». Поэтому его наследие — это
отношение к жизни как к насквозь пронизанной Божественной
любовью и Божественной заботой о человеке. В Боге — вся реальность, вне Бога — только
небытие. Он завещал нам непрерывный диалог с Богом, равно как и стремление сочетать
свою волю с волей Творца, чтобы в конечном счёте торжествовала
богочеловеческая воля.
11. ЖИЗНЬ КАК НРАВСТВЕННЫЙ
ОБРАЗЕЦ
Отец Александр оставил нам и другое наследие —
образец поведения, безупречную нравственную позицию, единственно оправданную
для служителя христианской Церкви, Русской Православной Церкви. Если бы Церковь
в нашей стране занимала именно такую позицию, климат в России — нравственный, политический,
психологический, а в итоге и духовный — был бы совершенно иным. Но дело обстоит
далеко не так, и потому многие думающие люди не идут в Церковь, а другие разочаровались
в ней. Это лишь делает более актуальным призыв отца Александра к ответственности
мирян за Церковь, за единство Церкви. К ответственности, которая подразумевает ясно
выраженную христианскую нравственную позицию.
Отец Александр сделал осознанный выбор, сознательно
и активно участвовал в борьбе сил добра с силами зла. В его выборе тоже гармония
— гармония воли, разума и чувства.
12. «ЧТОБЫ ДЕЛО ПРОДОЛЖАЛОСЬ…»
Дороже всего в наследии отца Александра — он сам,
необычайная, неповторимая, интегральная личность. И не следует удивляться тому,
что он по сей день вызывает споры, вражду и даже ненависть, ибо, как говорил о.
Сергий Булгаков, «глаза ненависти зорки и внимательны». Новатор, выдающийся мыслитель,
а тем более религиозный гений всегда вызывают сопротивление. Люди не готовы к восприятию
их идей. Их примут потом, примут как нечто само собой разумеющееся и вполне очевидное.
А кроме того, религиозный гений — явление духовное, божественное
по своему происхождению, и он, естественно, вызывает ожесточённое сопротивление,
сопротивление сил зла. Кстати, я помню, что, говоря о преподобном Серафиме Саровском, отец Александр всегда повторял: он был гоним.
Для него это было весьма значимо. Это как знак качества, как свидетельство верности
заветам Христа. «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно
злословить за Меня».
Наследие отца Александра и он сам — наглядное
пособие для нас: как жить верой, как следует жить, чтобы «всё вращалось вокруг единого
стержня». Он жил, действовал и творил в условиях несвободы, а когда свобода пришла
— был готов к ней. Он говорил: «Сейчас я чувствую себя подобным стреле, которую
долго держали на натянутой тетиве». А ещё он утверждал — и не без основания:
«Я слишком хорошо понимаю, что служу только орудием, что всё успешное — от Бога.
Но, пожалуй, нет для человека большей радости, чем быть инструментом в Его руках,
соучастником Его замыслов». Здесь — целомудренная скромность при ясном понимании
своей миссии — быть инструментом в руках Господа.
Однажды он сказал: «Что бы меня порадовало,
если бы я умер и оттуда следил за происходящим? Только одно: чтобы дело мое продолжалось».
Мы должны, если хотите, даже обязаны не только сохранить наследие отца Александра,
но и по мере сил осмыслить его, развить, передать нашим потомкам. Чтобы дело его
продолжалось. Сумеем ли мы это сделать? По силам ли это нам? Это уже зависит от нас и от благодати Божией.
Если мы заслужим её.
© Текст: Владимир Ильюшенко