Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 42, 2015
Один из лидеров
студенческого, а затем интеллектуального сопротивления 70–80-х годов, советник
первой «Солидарности». Депутат Сейма (в четырех каденциях). Советник Президента
Польши Бронислава Коморовского.
Беседа проходила в
здании Администрации Президента Польши.
Монолог
Сложилось так, что я был одним из лидеров студенческого движения,
в бурном 1968 году был арестован, получил два с половиной года тюрьмы. Но
начинать эту историю надо издалека — с 1956 года… В октябре того года в
Польше произошли большие перемены. Первым секретарем ЦК ПОРП стал Владислав
Гомулка. По всей стране был большой всплеск надежд на демократизацию и
уменьшение зависимости от Москвы. Но через пару лет все поняли, что надежды
иллюзорны, режим принципиально не изменился. Но эпоха сталинизма закончилась,
исчез страх, сковавший общество. Правда, с 1958 года свобода слова все больше
ограничивалась, хотя это было и несопоставимо с вашей ситуацией.
В какой-то момент в
Варшавском университете сначала сформировалась группа студенческих активистов
(с легкой руки властей, нас назвали «коммандос», название прилипло), потом все
более широкое движение… Были все левые, такие младокоммунисты. В 1965 году два
аспиранта — Яцек Куронь и Кароль Модзелевский — написали открытое
письмо, с марксистских позиций критиковавшее партию. Их арестовали, вокруг
этого возникло большое возмущение. Тогда Модзелевский и Куронь написали еще
более резкое письмо, все его читали, передавали из рук в руки.
Тем временем во власти
нарастали националистические тенденции.
Поскольку они никак не
могли быть антисоветскими, то национализм этот быстро окрасился в антисемитские
и антигерманские тона. В марте 1968 года, после спектакля по Мицкевичу «Дзяды»,
произошли известные волнения среди студентов.
А два года спустя уже
были уличные рабочие забастовки и демонстрации — на Побережье люди вышли
на улицы. Все это, конечно, было не без влияния событий в Чехословакии,
разгрома «пражской весны», ввода войск стран Варшавского договора (прежде
всего — советских войск, но и польских тоже.) Было и влияние студенческой
революции в Европе, баррикад в Париже (мы очень остро чувствовали свою связь с
ними).
Начались демонстрации,
власть ответила стрельбой, были десятки убитых. Эти события заставили Гомулку
уйти в отставку, к власти пришел Эдвард Герек. И снова были ожидания. Некоторые
перемены при Гереке действительно произошли, прежде всего в экономике. Герек
взял крупные кредиты на Западе, которые ему охотно дали. Уровень жизни стал
повышаться, экономика пошла в рост. Но к 1975 году темпы роста упали, почти до
нуля, кредиты пришло время отдавать, народу предложили как-то затягивать пояса.
Политически этот этап был мягче, но деятелей оппозиции меж тем лишали свободы
на 6 или на 8 лет, хотя в целом репрессии носили точечный характер. В 75 году
эта модель развития стала катиться к спаду. Это стало заметно и по опустевшим
полкам продовольственных магазинов, мясо стало дефицитом. Вообще, надо сказать
мясо и колбаса — казалось бы, такие простые вещи — стали просто
проклятием социализма: их всегда не хватало, и это сильно мешало верить в то,
что все идет хорошо. Почти одновременно в разных местах стали формироваться
оппозиционные группы, среди которых был заметен не формальный, но влиятельный
клуб католической интеллигенции. Он и сейчас влиятелен. Была влиятельной
католического направления газета «Тугодник Повшехны».
Эта тенденция связана с
ролью польского католицизма, значение которого в падении социализма трудно
переоценить. ПОРП это всегда понимала и безуспешно пыталась его приуменьшить.
Оно огромно. Прежде всего это связано с деятельностью и судьбой Кароля Войтылы,
кардинала Краковского (будущего папы римского Иоанна Павла II). В Варшаве
католическое движение возглавлял Тадеуш Мазовецкий, впоследствии первый премьер
демократической эпохи.
Выдвинулись яркие
фигуры. Это в первую очередь был Яцек Куронь, Кароль Модзелевский Тадеуш Мазовецкий…
В 1975 году приняли
изменения в польскую Конституцию: в нее вводилось три новых пункта: о нерушимой
дружбе с СССР, о руководящей роли ПОРП и о том, что права человека неотделимы
от обязанностей.
Правда,
практически, это почти ничего не значило, как и сама Конституция. Но это
вызвало протесты интеллигенции. Несколько тысяч человек подписали открытое
письмо.
И вот, в какой-то момент
начинает формироваться сеть этих протестных групп. Надо сказать, что в Европе и
Америке была сильная польская эмиграция, не потерявшая связи с родиной: одна
эмиграция — послевоенная, в которой оказались люди, воевавшие против
Гитлера в армиях западных союзников; другая, новая, возникшая после 1968 года.
И еще со времен немецкой оккупации была традиция «Подпольного государства», о
котором всему миру поведал Ян Карский. Это была целая система нелегальных
конспиративных институтов самоуправления, образования, взаимопомощи и даже
правосудия, связанная с Армией Крайовой.
Об этом рассказано в
знаменитом фильме Анджея Вайды «Пепел и алмаз» (по роману Ежи Анджиевского), в
котором Мачек (Збигнев Цибульский), молодой боец Армии Крайовой, должен
привести в исполнение приговор коммунистическому руководителю, вынесенный
подпольем.
В Париже Ежи Гедройц издавал
ставший знаменитым еженедельник «Культура».
В противовес лондонской
эмиграции, которая считала, что освобождение Польши возможно только в
результате мировых событий, под внешним воздействием, Гедройц верил в
возможность внутренних преобразований, в позитивную силу компромисса, налаживал
контакты с «ревизионистским активом» марта 1968 года. Его идея была в
восстановлении Польши совместно с Литвой, Украиной и Белоруссией. В Польше эту
идею мы воспринимали как нечто совершенно естественную. Но для лондонской
эмиграции это была измена: они мечтали о возвращении Вильнюса и Львова.
<…>Началось
возрождение публицистики и литературы, всемирную славу получило польское кино.
Вообще это поколение сделало очень многое для пробуждения страны. Чеслав Милош
и Ежи Гедройц имели огромное влияние на либеральные и демократические круги, на
зарождающуюся политическую оппозицию.
В 1976 году, после
очередного повышения цен, в пригородах Варшавы начались рабочие волнения. Это
встретило жесткую реакцию власти. Несколько тысяч рабочих было арестовано,
многие получили длительные сроки — до десяти лет тюрьмы.
Многие рабочие лидеры
вынесли тяжелые испытания, давление и даже пытки. Информация об этом вызвала к
жизни активное движение помощи рабочим.
Сначала это были
спонтанные акции без особой организации — просто собирали средства, в
первую очередь, на оплату адвокатов. Но в сентябре 1976-го возникает
нелегальный Комитет защиты рабочих, хотя все его члены подписались своими
именами и дали свои адреса.
Вокруг этого Комитета
быстро возникло широкое студенческое интеллектуальное движение. А власть
отвечает тактикой малых шагов, медленно стравливает давление.
Рабочих выпускают по
амнистии, напряжение спадает. В заключении остаются 7 человек. В мае 1977 года
студент Ягеллонского университета Станислав Пыяс в Кракове был убит
«неизвестными лицами»1. Вспыхнули демонстрации, возникло студенческое
движение Солидарности. Власти отвечают репрессиями. Десять человек, членов
Комитета защиты рабочих (и я в том числе) были арестованы во второй раз.
Это
вызывает новые протесты по стране. В июле 1977 года Герек принимает решение об
освобождении всех политических заключенных. Конечно, чувство победы охватило
всех, вызвало расширение оппозиционного движения. Комитет защиты рабочих
превратился в Комитет общественной самообороны и защиты прав человека. Вокруг
Комитета общественной самообороны возникает ряд институтов, пока еще не совсем
формальных. Менялся характер нелегальных изданий, они становятся все
непримиримее к властям. Появляется ряд типографий, где печатаются нелегальные
газеты и журналы, брошюры и воззвания. Стала популярной нелегальная
двухнедельная газета «Рабочий». Целью газеты явилось создание свободных
профсоюзов. Все вместе это уже составило широкое движение, охватившее общество,
интеллигенцию, рабочих и даже крестьянство. В этом движении участвовало уже
около пяти тысяч деятелей-активистов, проявивших себя.
В 1979 году газета
«Рабочий» уже имела двадцатитысячный тираж, хотя все еще распространялась
нелегально.
В Чехословакии 1968 года
лозунгом был — «Социализм с человеческим лицом», гуманизация системы, не
больше. У нас в Польше тоже вначале речь шла об усилении самоуправления,
рабочем контроле, самостоятельности предприятий. Но шло распространение
свободного слова, разномыслия. Через «Свободную Европу» Яцек Куронь
информировал страну об арестах и репрессиях.
Надо сказать, что для
коммунистической страны у нас было довольно развитое антикоммунистическое
движение, на что польским властям пеняли их московские кураторы. И в какой-то
момент люди стали думать, что уже можно.
Избрание Иоанна Павла II
римским папой в 1979 году произвело огромное впечатление на Польшу. Когда он
приехал в страну, выяснилось, что у власти уже нет власти. Сотни тысяч людей
почувствовали свободу. Сформировалось чувство «Мы» — непременное начало
Солидарности.
В коммунизме ведь нет
связи с обществом. Есть только они и доктрина, которую они проводят в жизнь. А
визит папы римского сформировал чувство нации, внушил полякам оптимистическое
чувство единства, люди увидели, что их много и все едины.
И уже в июле 1980-го, (в
дни московской Олимпиады), началась волна забастовок, которая разлилась по всей
стране.
Началось все со скромных
экономических требований. Но были и политические требования, особенно
легализации свободных профсоюзов. А 14 августа 1980 года началась забастовка в
Гданьске.
У нее было две фазы:
первая фаза — знаменитая забастовка на Гданьской судоверфи имени Ленина
которая закончилась соглашением и созданием свободных профсоюзов. Вторая
фаза — уже широкая забастовка Солидарности, к которой присоединился
Валенса. (Эти события исторически точно воспроизвел Анджей Вайда в своем фильме
«Валенса».)
Забастовку в Гданьске
подержала вся Польша. В результате 31 августа 1980-го было подписано соглашение
о создании независимых профсоюзов. Власть рассчитывала, что это будет только в
Гданьске, но уже 17 сентября по всей стране возникает движение «Солидарность».
Сколько тогда в него
входило людей точно неизвестно, но число их оценивают около десяти миллионов
человек.
Как это виделось из
городка Валбжих?.. Я сидел в заключении, меня выпустили по соглашению, и я
поехал в этот шахтерский край в Судетах, на Вальжихских горах, где профсоюзный
лидер был Ежи Шульц, шахтер. Он был активист Союза социалистической молодежи,
член ПОРП. Он пришел на смену — а там забастовка. Его попросили: «Юрек,
скажи что-нибудь, у тебя язык подвешен!»
Он сказал. Его избрали
председателем Солидарности. Члена ПОРП. Во второй половине 1981 года лидеров
стали исключать из партии, что еще больше ее изолировало. От членов ПОРП
требовали, чтобы они определили свой выбор: вышли либо из партии, либо из
Солидарности. И тогда в партии возникло движение «горизонтальных структур»,
взаимодействие местных организаций.
Однако уже с ноября 1980
года нависла угроза советской интервенции. Во всей стране был период
относительной свободы, но всеми владело чувство, что это вскоре будет прервано.
Власть искала, что она
может себе позволить в этой ситуации? Ну, арестовали нескольких человек,
пытались на них надавить. Власть искала слабину в движении «Солидарности»,
пыталась внедрить в Солидарность и управлять ею. Но тут опять опустели
магазинные полки.
Я не экономист, мне об
этом говорить трудно; но когда выросла зарплата, а повседневных продуктов нет,
экономика перестает функционировать, начинают рваться производственные связи.
Вязкая политическая ситуация, переговоры ни к чему не приводят. Снова
забастовка. Люди требуют замены воеводских секретарей — наместников
партии. Очередные переговоры заканчиваются соглашением, которое никого не
устраивает.
Яцек Куронь по этому
поводу сказал: «На одних путях два расписания поездов». Столкновение было
неизбежно.
У власти было два
пути — или попытаться все-таки договориться с «Солидарностью», либо ввести
военное положение. Альтернативой было советское вторжение.
13 декабря 1981 года
Ярузельский ввел военное положение. Большинство лидеров были арестованы в дни
введения военного положения. Нас с Куронем арестовали в Варшаве.
До сегодняшнего дня это решение
вызывает множество споров (равно как и судьба самого генерала Ярузельского).
Одни настаивают, что виновных в организации военного положения нужно было
приговорить к пожизненному заключению. Прокуратура выдвинула тезис, что
тогдашняя власть была организованной вооруженной преступной бандой.
Но население по этому
поводу разъединились ровно пополам, поэтому никакого решения и не было принято.
У нас очень много разных
мнений по этому вопросу…
Очевидно, говорят одни,
что, оставаясь на чисто юридических основаниях, военное положение и то, каким
образом оно было введено, не соответствовали тогдашнему законодательству.
Военное положение имел право вводить исключительно Сейм, а не Госсовет, как это
было сделано. Но, с другой стороны, утверждают другие, Система была настолько
неправовой в классическом западном понимании права, — что настаивать на
соблюдении ее правовых тонкостей — это своего рода юридический цинизм.
На
что же тогда рассчитывали польские власти? Далеко они не заглядывали.
Надеялись, что на предприятиях будет наведен порядок, прекратится
антигосударственная пропаганда, не будет разрушающих экономику забастовок по
политическим мотивам, все будет «подморожено» и начнет функционировать. Власть
выиграет необходимое время; с одними договорится, других изолирует, что-то
подправит — и тогда начнется выход из кризиса.
Но экономика плохо
работает по приказу, по команде офицеров, под надзором автоматчиков, под
прицелом танков. Танки на улицах не оздоравливают экономику, а добивают ее.
Робкие попытки реформ не
дали результатов в 1986-м году; при очень плохом экономическом положении,
растущей инфляции. Власть решилась объявить амнистию всем политзаключенным.
«Солидарность» была готова начать легальную деятельность, но этого ей не
позволили. В СССР уже были — Горбачев, перестройка, гласность. Стало ясно,
что и мы уже можем. Танков не будет.
Курс Валенсы был на
широкую легальную деятельность.
Но и
тогда были люди, которые говорили, что все это обман, что с коммунистами
договориться невозможно. Другие же считали, что власть следует поощрять,
стимулировать, чтобы у нее не было чувства, будто не все мирные средства
использованы, у них еще есть свобода маневра для сохранения своей власти.
Этот
путь, хотя он не был тогда популярным, и выбрал Валенса, за что ему пришлось
заплатить падением собственной популярности.
Церковь, которая вначале
была объединяющим фактором, стала бояться «Солидарности», ревностно относясь к
ее колоссальному успеху. Кардинал Юзеф Глемп2, примас Польши, боялся
«Солидарности», считал что это «левое», популистское движение с непонятным
содержательным наполнением. Правда, в свое время папа Иоанн Павел II поддержал
«Солидарность».
Было
немало людей, которые считали, что надо договариваться, входить в официальные
структуры, идти на компромиссы. Все это варилось в одном котле… Курс
Валенсы — был за легализацию «Солидарности» и за начало экономических
реформ, одновременно с политическими.
И вот в 1987 году власти
начинает проводить экономическую реформу, но перед этим устраивается
референдум, смысл которого сводится к вопросу: согласны ли вы какой-то период
потерпеть, ради реформ, оздоравливающих экономику реформ? В референдуме
участвует меньше половины избирателей, и 96 процентов из них отвечает «да».
Но в 1987-м году
начинается новая волна забастовок, уже исключительно экономического характера,
которые только вносят сумятицу и ухудшают положение. Они организуются уже не
«Солидарностью», которая находится в кризисе, от нее отворачиваются, уже нет
миллионов, она теперь слаба.
Но Гданьск, Новая Гута,
горнодобывающие предприятия Силезии упрямо бастуют. Ситуация движется к
катастрофе.
1989 год. Власть
настолько слаба, что готова к переговорам. Дальше все происходит очень быстро. Министр
МВД генерал Кищак встречается с советниками «Солидарности» и с Валенсой. Объявляется
программа «Круглого стола». Идет забастовка шахтеров (я там был, но это уже
другая история). Валенса приезжает и уговаривает прекратить забастовку.
Начинаются переговоры
Круглого стола. Круглый стол заседал несколько недель; наконец было подписано
соглашение, составлявшее толстую книгу, которую никто уже не читал, но два
пункта основные: это легализация Солидарности и проведение свободных выборов. И
еще один пункт: на этих выборах действующая власть оставляет в Сейме за собой
65 процентов и только 35 — для независимых кандидатов. Начинается
предвыборная кампания — и в результате полный успех «Солидарности».
В Сенате у нас 99 мест
из ста (одно место получил частный предприниматель, который просто подкупил
избирателей). А в Сейме «Солидарность» имеет 35 процентов. В первом туре
депутаты от ПОРП набрали всего лишь 25 процентов. Чтобы выиграть выборы в Сейм,
они должны были выиграть у своих же. Так что можно говорить, что на самом-то
деле они избирались.
Выборы, конечно, не были
полностью свободными, но голос общества был слышен повсюду. Они получили 65
процентов голосов, но не смогли составить правительство.
Генерал Ярузельский
получил на выборах то ли один, то ли полтора процента голосов. А премьером стал
Тадеущ Мазовецкий.
Валенса проводил сложные
маневры. Он договорился с председателями двух малых партий объединенной
крестьянской и демократической. До сей поры они были «карманными» партиями при
ПОРП. Но в тот момент Валенса решил выдвинуть на пост премьера трех
кандидатов — Мазовецкого, Геремека и Куроня… Как и ожидалось, предпочтение
было отдано Мазовецкому.
Спикером в Сейме стал
Богдан Борусевич — из нашего Комитета защиты рабочих…
Валенса был естественным
лидером рабочих. Он ведь тогда на верфи не работал, забастовку организовали
другие — тот же Борусевич, но Валенсу привезли и бросили на верфь (это и в
фильме Вайды показано)… Все происходило на тонких оттенках.
Надо признать, Валенса
был феноменальным оратором. Он умел разговаривать с рабочими куда лучше
университетских профессоров — этого у него не отнимешь <…> Важно,
что Валенса сохранил умеренность в своих политических решениях, способность к
компромиссам.
Если
был конфликт, Валенса показывал пальцем на самого крутого радикала и говорил: а
ну-ка, ты, иди на переговоры. Достигался какой-то результат; тогда на радикалов
бросались уже другие: слишком много уступили!
Вдумаемся, ведь это же
парадокс: руками рабочих Валенса вернул Польшу в капитализм. Радикалы не
пользовались общественной поддержкой, они требовали слишком много всего —
и сразу.
А в 1990-м году началась
наконец радикальная реформа, и ее уже проводил Лешек Бальцерович…
* * *
В общем, скажу, что
«шоковая терапия» в целом была принята и одобрена обществом.
Люди чувствовали, что
иного выхода нет, они были согласны и с тем, чтобы зарплаты на первом этапе не
росли. Они могли потерпеть. Для каждого предприятия был введен налог, смысл
которого в том, что если рост зарплаты превысит определенный уровень —
придется платить большой налог. Это снизило количество денег на рынке. На госпредприятиях,
на транспорте, конечно, ощущался огромный потенциал недовольства. Оставалась
угроза забастовок на транспорте (городском и железнодорожном), которые просто
могли парализовать страну.
<…>
Шла теневая игра,
увеличилась спекуляция, за год можно было удвоить доллары, играя на курсах.
Росло чувство социальной несправедливости, усиливалось социальное расслоение: в
первое время новые богатые очень бросались в глаза, вели себя демонстративно.
Одни беднели, другие богатели.
Герой
начала девяностых — это «челнок», который нажил (неизвестным способом)
большие деньги и хвастался этим по телевидению. Впрочем, самые яркие персонажи,
оказались в тюрьме. Общество было возмущено тем, с какой легкостью аферисты и
воры доходили до самых верхних этажей власти.
Но я уверен, что
Бальцерович был единственным в то время, альтернативы ему просто не было.
Правда, я знаю, многие со мной не согласятся… Кароль Модзелевский, например,
считает, что мы потеряли Солидарность с производителями, хотя, с другой
стороны, он утверждает, что либеральная программа была единственной
реалистичной.
Политически, однако, это
привело к тому, что Мазовецкий быстро потерял популярность.
Бальцерович —
великий макроэкономист и ужасный догматик — не понимал и не чувствовал
предприятий, реального производства.
А предприятия вели себя
не так, как он этого хотел.
С одной стороны, полный
успех: падение инфляции, рынок, полный товаров, относительная стабилизация и
даже снижение цен на продовольствие; вдруг оказалось, что на рынке полно мяса,
которого столько лет не было в достатке… Но с другой — постоянный рост
безработицы, кризис, закрытие предприятий, хроническое отсутствие у них
оборотных средств, невозможность получать кредиты для продолжения
производственной деятельности.
Бальцерович оценивал
будущую безработицу в 400 тысяч человек, а она перехлестнула вдвое — за
800 тысяч!
В это время Валенса,
который был все-таки консолидирующим фактором (широкие массы уважали его по
прошлым делам), решил стать президентом. Он стал жестко критиковать
правительство Мазовецкого. Собственно, он и построил свою предвыборную
программу на критике правительства, которое сам же создавал еще недавно.
«Начинаем войну в
верхах» — это был его лозунг. Воюем с теми, кто разбогател несправедливо.
Необходимо окоротить эту «шоковую терапию».
К этому времени
Ярузельский уже отказался от президентства, были назначены новые всеобщие
выборы президента (Ярузельского выбирал Сейм).
Мазовецкий баллотируется
против Валенсы — и проигрывает выборы человеку ниоткуда, недавно приехавшему из Канады популисту!
В
результате Валенса выигрывает эти выборы и невозмутимо продолжил политику
Мазовецкого, оставив даже Бальцеровича и других ключевых министров из
правительства Мазовецкого.
На
эти выборы Валенса шел под лозунгом изменений в курсе реформ — но ничего не
изменил. Он не собирался бороться с бывшими коммунистами. Наоборот, Лех как-то
сказал: «У президента должна быть левая и правая нога».
Последнее
время он многое пересмотрел, стал даже говорить «мы», хотя прежде всегда
говорил только «я».
Он —
типичный харизматичный лидер, авторитарный по своей психологии. Но такая
лукавая политика говорить о переменах и ничего не менять не могла не дать своих
отрицательных результатов. В 1995 году Валенса проиграл Квасьневскому, а на
выборах 2000 года он получил всего 2,01 процента. Это был конец эпохи
Солидарности…
Квасьневский
был молодой лидер, выходец из прагматичного нового поколения ПОРП. Типичный
карьерист, но не без политических и организаторских качеств. Он и в юности
играл заметные роли, а к тридцати годам стал заметной фигурой в руководстве.
В 93
(или 95?) году партия Квасьневского «Союз левых демократов» выиграла выборы и
сместила правительство Ханны Сухоцкой. «Солидарность» потерпела сокрушительное
поражение.
Победила
левая и крестьянская партии, корни которых находились в старом режиме, в старых
связях, старых подходах.
Но в
1993 году, когда они захватили власть, реформы уже начали давать результаты,
начался восстановительный рост, сокращалась безработица.
Исторический
парадокс в том, что рабочее в своей основе движение «Солидарности»,
поддержавшее реформы, растратило на них весь свой накопленный политический
потенциал.
Плодами
их работы воспользовались наследники старого режима.
Конечно,
никакого возврата к коммунизму не было и быть не могло. Этого общество не
потерпело бы категорически; но произошла смена ролей, смена элит… Правая
сторона оказалась наиболее социально поддержанной, хотя база поддержки
«Солидарности», связанной с правительством, сократилась. Да и сама «Солидарность»
уже давно не была той могучей десятимиллионной силой. Силу набирал другой
профсоюз — с коммунистической родословной, и он-то как раз оказался
сильнее…
Они
поддержали набор лозунгов вполне правых сил: «Воровская приватизация», «Измена
Круглому столу», «Сговор элит»!
На
самом же деле, вопрос стоял совершенно иначе: правые и бывшие требовали
поделиться властью и собственностью.
Тадеуш
Мазовецкий, придя в правительство в 1989 году сказал: «Мы отделяем прошлое
жирной чертой. Мое правительство будет отталкиваться от того, что оно сделало,
и отвечать за это».
Некоторые
считают, что его «жирная черта» реабилитировала коммунистов и дала им
карт-бланш к обогащению и встраиванию в систему.
Не
знаю, может быть, но это этапы сложных преобразований в обществе, произошедших
все-таки без катаклизмов.
Польша
и Европа
Надо
сказать что правые и националистические силы, используя популизм и
антиевропейскость в риторике, в своих действиях от европейских денег не
отказываются.
Они доказывали,
что путь к Европе на деле означает сдачу суверенитета, разграбление страны
иностранными монополиями, потерю промышленного потенциала; скупку земель и
заводов, с тем чтобы их закрыть как потенциальных конкурентов…
Это
было характерное отношение к Европе как к чему-то внешнему и опасному. Из
Европы надо тянуть как можно больше, давить, требовать — но не подчиняться
«евробюрократам» и их диктату.
«Не
позволим нас использовать!» — говорили они.
Но
когда мы вступали в ЕС, сторонников этого шага в Польше было гораздо больше. И
сейчас эти противоречия остро появляются в печати, и в предвыборной риторике.
Но
произошли и большие изменения, к Европе многие поляки стали относиться как к
чему-то своему, их касающемуся, им полезному. После вступления в ЕС в польскую
провинцию пришли очень большие деньги (миллиарды евро), начались серьезные
инфраструктурные проекты, которые теперь дали результаты. Возникло множество
местных инициатив, сформировались проекты с совместным финансированием. Многие
города и даже села изменились неузнаваемо.
Раньше
привычно годами жаловались, на то, что власть денег не дает. Теперь сами
думают, как что-то сделать, построить, ищут, куда средства вложить.
Инфраструктура
изменилась радикально и продолжает меняться. Европейские деньги идут в
воеводские и местные проекты — но только если есть местное финансирование.
Иногда это 20 процентов, иногда и 80, всё зависит от качества и важности
проекта. Новые открытые способы финансирования очень повлияли на саму атмосферу
местных самоуправляющихся районов, вызвали приток инициативных и деятельных
людей. Люди создавали проекты, искали средства, партнеров, участвовали в
европейских конкурсах, конкурировали с предложениями из других стран. Это
изменило их мышление, снизилась и коррупция…
Примечания
1 Понятие
«неизвестные лица» (nieznani sprawcy) прочно вошло в обиход как
обозначение иллегальных коммунистических силовиков. «Неизвестные лица» из СБ
действовали в тех случаях, когда меры официального государственного воздействия
считались неудобными (нежелательный резонанс) или недостаточными (невозможность
применить жёсткие меры в рамках действовавшего законодательства). Такие акции
практиковались даже в относительно «либеральное» правление Эдварда Герека. Так,
7 мая 1977 года «неизвестными лицами» был убит студент Ягеллонского
университета Станислав Пыяс, организатор студенческой поддержки забастовочного
движения рабочих Варшавы и Радома. Позднее возникла организация
«Анти-Солидарность» (польск. Organizacja Anty-Solidarność, OAS) —
специальная группа службы безопасности МВД ПНР, осуществлявшая внеправовое
насилие против польского оппозиционного подполья. Действовала в середине 1980-х
годов. когда стало ясно, что военный режим генерала Ярузельского не в состоянии
искоренить Солидарность. В системе СБ МВД были созданы спецгруппы для расправ с
профсоюзными, католическими и молодёжными активистами. Особенную активность
проявляла команда капитана Гжегожа Пиотровского. Однако
Группа «D» IV департамента МВД ПНР,
специализировавшаяся на расправах с католической оппозицией, была далеко не
единственной. Наиболее известны убийства капеллана «Солидарности» Ежи Попелушко
(октябрь 1984), капеллана КНП Сильвестра Зыха (июль 1989), крестьянского лидера
Петра Бартоще (февраль 1984), школьника Эмиля Барчаньского (июнь 1982).
Совершались также похищения и избиения оппозиционеров, поджоги и уничтожение
имущества (Википедия).
2 Кардинал
Юзеф Глемп (польск. Józef Glemp; 18 декабря 1929,
Иновроцлав — 23 января 2013, Варшава). Архиепископ Варшавы с 7 июля 1981
по 1 апреля 2007 и примас Польши с 7 июля 1981 по 18 декабря 2009. Родился в
семье шахтёра Казимежа Глемпа, участвовавшего в восстании Великой Польши в
1918—1919 годов. Во время Второй мировой войны был угнан на принудительные
работы в нацистскую Германию. Только по окончании войны смог получить среднее
образование, 22 мая 1950 года поступил в гнезненскую семинарию, а 25 мая
1956-го там же, в Гнезно, в кафедральном соборе был посвящён в священники.
7 июля 1981-го, после смерти кардинала Вышинского, Юзеф
Глемп был назначен его преемником на постах архиепископа Гнезненского и
Варшавского, примаса Польши.
Записал
Виктор Ярошенко.
Переводила
Криcтина Кусьтьпит.
28
октября