Дневник поэта
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 42, 2015
Целью моего первого
в жизни похода в польское посольство была лекция профессора А. Липатова об
истории российско-польских отношений и разности государственных менталитетов.
«Польская проблема — производная от русской проблемы», — говорил
профессор. По-русски слово «гонор» имеет отрицательную коннотацию, а по-польски
(само слово латинское, такое же во французском) оно означает «честь».
Словосочетание «польский гонор» оттого-то и стало обиходным, что честь для
поляков — главная ценность на протяжении всей истории. Другое слово —
панибратство, собственно польское. По-русски оно сродни взятому из французского
«амикошонству», а по-польски это значит, что все паны — братья.
Польский лозунг
восстания Костюшко «За вашу и нашу свободу» в первую очередь адресовался России
(«за вашу»), а Польше — во вторую. Восстание происходило через пять лет
после восстания декабристов, которому поляки сочувствовали. Основная мысль
профессора Липатова заключалась в том, что Польша в разные исторические периоды
относилась плохо отнюдь не к России, а к режиму самодержавия. Разделы Польши
были обусловлены тем, что с XVI века она была Республикой (буквальный перевод с
латыни: Res Publica — Речь Посполита), и окружавшие ее абсолютные монархии
считали опасным такое соседство. Речь Посполитую называли «шляхетской
демократией», поскольку короля там избирали, действовал двухпалатный парламент,
а в 1791 году Польша приняла первую в Европе Конституцию (вторую в мире после
США). В 1795 году состоялся третий раздел Польши между Австрией, Пруссией и
Россией. Снова она смогла стать самостоятельной только 11 ноября 1918 года.
История
Польши — это история многовековой борьбы за свободу, но удержать ее
надолго не получалось, страну порабощали снова и снова. Недавно мы сидели в
Варшаве с поэтом и редактором журнала «Новая Польша» Петром Мицнером, и я
увидела на обложке одного из номеров заголовок статьи «Лучшее десятилетие
Польши». Спросила, каком десятилетии идет речь. «Разумеется, о
нынешнем!» — воскликнул Петр. Другие поляки дали мне тот же ответ на
вопрос о лучшем времени Польши: «Сейчас».
Наверное, это
подтвердил бы любой поляк, но я заметила, что активисты нового поколения думают
вовсе не о том, как уберечь свободу, которая так дорого стоила, а о том, в
какой бы бараний рог ее скрутить. Ультралевые выступают против религии и
костела (который много значил в борьбе за независимость), приватизации и
авторских прав. Они считают поражением падение интереса к поэзии и вообще к
искусству (что верно), но не выписывать же из-за этого очередного Ленина из
Цюриха! Ультраправые — за «традиционные ценности», национализм, костел,
«суверенную демократию», против Евросоюза и иностранных инвестиций. К ним-то мы
и заглянули в их «логово» — издательство «В сети», выпускающее множество
цифровых и бумажных изданий. Монолог, который мы услышали, мы уже не первый год
слушаем в Москве (про «скрепы» и «нас хотят поработить»), так что и
пересказывать его нет смысла.
* * *
«Солидарность» и
«1989-й год» — слова, без которых не обходилась ни одна беседа. Попав в
«логово» той революции — редакцию «Газеты Выборчей», я была поражена
масштабом и дизайном здания: такой красивой редакции, расположенной на
несметном количестве этажей, не видела никогда в жизни. Удалось поговорить с
главным редактором газеты «Столичная» (ежедневное приложение к «Выборче»)
Северином Блюмштайном. «Думаю, что воевать за независимость придется очень
долго, — неожиданно сказал он. — После 1989-го было два этапа.
Первый — до вступления в ЕС, когда был консенсус: все хотели в Европу. А
как вступили — всё кончилось. Нам хотелось, чтоб было как на Западе, но
там ведь более полувека царит мир и спокойствие. Правда, уже год как закончился
миф о безопасности Европы. То, что сделал Путин — это возврат к холодной
вой-
не» (разговор состоялся в октябре 2014 года).
Самая волнующая
встреча была все время под вопросом — с Анджеем Вайдой, которому уже много
лет, и он себя не очень хорошо чувствовал. Но все же она состоялась. Гениальный
режиссер начинает разговор не с кино, а с политики: «Долгие годы правила ПОРП,
все решения принимались государством, и люди привыкли ничего не решать и ни за
что не отвечать. Свобода — трудная вещь, без нее тобой кто-то управляет, а
тут надо самому. Я был советником по культуре Валенсы. Валенса был президентом
на один свой сезон. А политику «всесезонному» я не пожму руку. На очередных
выборах менялись левые и правые силы, каждый раз это решение нашего общества. Я
исполнен оптимизма. Польша сделала все, что должна была сделать: объединилась с
Европой, вступила в НАТО».
Вайда очень ценит
Валенсу, считает, что главной его заслугой было то, что он не пошел на
конфронтацию с властью, избежал силового варианта. «Солидарность» просто
переиграла ПОРП. На пике ее членами были 10 миллионов человек. Вайда сделал
фильм о Лехе Валенсе и подарил нам книгу «Walensa» со своим предисловием.
Подзаголовок книги — «25 лет свободы». Cелин Жерве-Франсель в предисловии
к французскому изданию книги Яна Карского «История подпольного государства»
(2010) сообщает, что Новак-Езёранский, эмиссар Армии Крайовой и лондонского
правительства, автор книги «Курьер из Варшавы», так передает слова Карского,
сказанные им в январе 1944 года, незадолго до отъезда из Лондона в США: «В
сущности, Польша проиграла войну уже в Тегеране. И наши политики, вместо того
чтобы слепо упорствовать в праведных желаниях, лучше бы подумали все вместе,
как проиграть войну. <…>Как уменьшить количество потерь и жертв, как
вооружить население и подготовить к тому, что его ждет».
А про кино Вайда
говорит с грустью. И о прошлом. И о настоящем: «Я думал, что с наступлением свободы
сниму все фильмы, которые не смог снять тогда. Но сегодня нет той публики,
которая смотрела бы те фильмы».
Полная
противоположность Вайде — другой знаменитый кинорежиссер, Кшиштоф Занусси.
У него мы провели целый день — он прекрасно говорит по-русски и любит
принимать гостей: в его поместье три дома и большой парк. Один дом —
что-то вроде Дома творчества, сюда приезжают режиссеры, актеры, художники,
писатели, чтобы поработать и пообщаться с Занусси. Он поставил в театре более
десяти своих пьес, а репетировал их в своем зимнем саду, где сейчас мы вместе с
ним пьем чай. Гости из разных стран, приезжающие пожить в доме Занусси, тоже
включаются в его затеи, которые никогда не иссякают, он — человек-фонтан.
Преподает, но отнюдь не кино, а «стратегии жизни» — в этом он знает толк.
Постоянным гостеприимством Занусси не только осчастливливает молодые дарования
или друзей-коллег из разных стран: он и для себя создает атмосферу, в которой
прежде жили все творческие люди и в Париже, и в России и которая ныне полностью
утрачена. «Культура была единственным владением и символом
интеллигенции, — говорит Кшиштоф, — а сегодня есть «средний класс», и
он живет совсем другими ценностями».
Он в курсе
происходящего в России. Стеклянные стены его зимнего сада — высоченные, а
одна продолжается на втором и третьем этаже — прямо-таки стеклянный замок.
«Бóльшую часть жизни я жил в нищете, — говорит режиссер, — а
когда появилась возможность, сразу решил построить большой дом с внутренним
садом». По внутренним, непрозрачным стенам развешаны старинные портреты.
«Предки моей жены, — поясняет Занусси, — она из Рюриковичей… А
знаете, отчего возник виртуальный мир? — вдруг спрашивает Кшиштоф. —
Потому что настоящего мира на всех не хватает, нас стало слишком много».
С точки зрения
«стратегий жизни», возможно, и так оно есть, но новые варшавские музеи говорят
о другом. В дни нашего пребывания в Варшаве открылся мультимедийный Музей
истории польских евреев. Множество залов и экспонатов, но народ толпится у
экранов — там, где мир не застыл, но движется, и история оживает. В Польше
евреев практически не осталось, а этот музей и музей Варшавского восстания,
таблички на тротуаре в память о Варшавском гетто, памятник, Еврейский
институт — сохранили их присутствие.
Варшава сохранила
то, что могла, и восстановила то, чего не смогла — полностью разрушенный
войной исторический центр. Хоть он и «новодел», но воссоздан так искусно, что
попал в список мирового наследия ЮНЕСКО. А уж совсем древность — VII–XIV
века н.э. — Варшава себе «заработала»: стала обладателем единственного в
Европе собрания средневековой нубийской живописи. В начале 1960-х гг. польские
археологи откопали в Судане, на границе с Египтом, город Фарас (по-гречески
Пахорас) и половину найденного, как положено по закону, увезли в Польшу. Недавно
галерея Фарас в Национальном музее открылась в обновленном (разумеется, и тут
можно совершать виртуальные путешествия) виде. Фрески, барельефы, кресты-ключи
поразили меня настолько, что по возвращении в Москву написала стихотворение:
О КРЕСТЕ
Крест как ключ,
открывающий дверь
не на улицу — в залы музея,
экспонат экспонатович зверь
рвется к склянке с раствором идеи,
на пипетке написано «верь»,
языком каплю Бога лелея,
всё равно ты в музее и зверь.
Ты не можешь фотонным коньком
поискрить на морях эгегейских,
сесть на шпиль золотым огоньком,
сжечь в злодейских мозгах цацки-пецки,
спину ломит тяжелым крестом,
застилают глаза занавески,
и внутри всё набито битком.
Крест — лишь взмах дирижерской руки,
небо можно носить коромыслом,
дубликаты ключей — под замкú
прошлых жизней, где трепет со смыслом
зрели прежде, чем выпасть в ларьки,
дыня стала безвкусна, как числа
или рыба из пресной реки.
ноябрь
2014
Хочется, чтобы
Польша, которую делили, уничтожали, но она восставала и восстанавливалась,
могла бы еще долгие десятилетия говорить, что лучшее ее время — сейчас.