Перевод с польского Евгения Рашковского
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 42, 2015
Предисловие
Załóżże
twój szmaragdowy pierścień…
Konstanty Ildefons
Gałczyński2
|
|
Это — ни в коей мере не антология, но, скорее, поэтический дневник 1960-х — 2010-х годов. Действительно, польская поэзия как некий невещественный «изумрудный перстень» сопровождала меня всю сознательную жизнь: от студенческой юности до последних лет.
С моей точки зрения, польская поэзия, от средневековых ее форм до нынешнего изощренного верлибра, как и всякая подлинная поэзия, есть поэзия метафизического удивления. Удивления сокровенной сутью жизни.
Парадоксальным образом она была для меня и учебником моей родной русской поэзии. Ибо, несмотря на все различия — фонетические, грамматические, смысловые, — русский и польский языки близкородственные. И судьбы обеих поэзий — от времен ранней кириллической словесности до нынешних времен — также переплетены.
Но это — тема особого разговора филологов и литературоведов, благо, конкретным сторонам этих поэтических связей посвящены сотни монографий и статей.
Мои же переводы, предлагаемые здесь читателю, осуществлялись вольно
и спонтанно, безо всякого заведомого плана, безо всякого соблюдения принципа
представительности или пропорциональности. «Ẻже писảхъ,
писảхъ».
Разумеется, польская и русская поэзия — при всех (если вспомнить стихи Пастернака) «скрещеньях» их судеб на протяжении всей их истории — не идентичны одна другой. Не идентичен их образный строй, не идентична их просодия — эта воистину внутренняя музыка поэзии. Не идентичен и стоящий за каждой из них человеческий опыт
Но внутренняя сопричастность судеб обеих поэзий, равно как и обоих народов, — налицо.
Был в моей жизни один далеко не поэтический эпизод, заставивший глубже пережить эту внутреннюю сопричастность языков, истории и слова. Но также — и сопричастность поэтических смыслов.
Это было в Варшаве, на исходе мая
Так вот, несмотря на ропот и возмущение некоторой части публики, оба
оратора говорили о необходимости для будущей, возрожденной Польши дружеских
отношений
с будущей Россией. И говорили они как бы в один голос.
По их словам, российская ситуация того момента, когда на первый план истории выдвинулись Горбачев и его сподвижники, опирающиеся на передовую интеллигенцию, сулит этой родственной полякам славянской стране большие и грозные испытания. Ибо Россия, по мысли Куроня и Дравича, накопила в себе такую массу социальных, этнических, региональных и культурных противоречий, что рано или поздно они непременно выйдут наружу. Так что «перестроечная» эйфория, по определению, обречена. И будущие судьбы России заслуживают понимания и сострадания.
И я, уже в те годы чувствовавший историческую обусловленность наших «перестроечных» иллюзий, почувствовал и другое: как ни сложен и ни противоречив политический процесс, — сколь важен и спасителен в истории настоящих и будущих поколений тонкий нерв живой культуры! В частности, и тонкий нерв культуры польской, воспитанной поэзией Мицкевича и Норвида, Стаффа и Тувима, Милоша и Херберта…
После каждого стихотворения дается датировка: в числителе — примерная дата создания подлинника (если только я сумел ее восстановить), в знаменателе — дата перевода.
Eugeniusz B. Raszkowski
Bogurodzica (XIV в.)
Гимн “Bogurodzica” — первый дошедший до нас памятник польской поэзии. Однако памятник, до сих пор сохранившийся в литургическом обиходе Польской церкви и любимый миллионами поляков.
Язык этого памятника — старопольский, с мощными церковнославянскими влияниями. Язык, еще не сложившийся в современном его облике.
…Влияние восточнохристианской духовности на этот ранний гимнографический памятник польского католицизма сказывается не только в его близости древнеславянской языковой стихии. Текст гимна вольно или невольно ассоциируется с основной «триадою» деисусного чина: Спас в Силах — Пречистая Дева — Иоанн Креститель.
Богородица Мария,
Всечестнảя, Пресвятая,
Как у Господа Владыки
Ты, возлюбленная Мати, —
Снизойди и прости.
Кирие, элейсон!3
Со Предтечею и Сыном
Помыслы возвысь людские,
Мы к Тебе мольбы возносим,
У Тебя усердно просим
Долю честную на свете,
Радость вечную по смерти.
Кирие, элейсон!
/ 17.02.1988
Рыдание у Креста (вторая половина XV в.)
“Lament Świętokrzyski” — один из ранних памятников польской духовной поэзии.
Читался (или, точнее, рецитировался), по всей видимости, на богослужениях Великой Пятницы, о чем явно свидетельствует текст первой строфы.
По мнению специалистов, это — возможно — лишь сохранившийся фрагмент пассиона (большой мистерии о Страстях).
Послушайте, милые мои братья!
О злой беде должна рассказать Я.
Беспощадный исполнился срок:
У Креста стою в Великий Пяток.
Послушайте, старые и молодые:
Годы жестокие, годы злые!
Был Сын единственный Мне предназначен, —
Отняли Сына. Стою и плáчу.
Какая печаль, какая година!
Гляжу на истерзанного Своего Сына,
Сын — в руках человека лихого,
Но в ответ — ни вздоха, ни слова.
Гляжу на Тебя, Сынок, с тоскою:
Болью Своей поделись со Мною,
Я под сердцем Тебя носила,
При жизни Твоей верно Тебе служила.
Надежда Моя, скажи Мне хоть слово,
Уходя из мiра земного.
Окровавленный, уходишь, страдая,
А как облегчить страданье — не знаю:
Головушка Твоя виснет без силы,
Кровь по телу — Я бы раны омыла,
А чтобы жаждущему напиться —
Пригоршней подала бы водицы,
Да только к Телу Твоему святому — Мне не пробиться…
Архангел Божий, Гавриил,
Ты Мне такие слова говорил,
Ты Мне такую радость сулил!
Со слов твоих благодатной Меня называли,
А теперь стою Я в тоске и печали,
Всё тело болит, все кости устали.
Добрые матери! Услышьте Мою мольбу, —
Чтобы не знать вашим деткам такую злую судьбу,
Которую нынче претерпеваю:
Вместе с Сыном Своим страдаю,
Муки Его безвинные — на Себя принимаю.
И вот, стою в тоске, в немоте.
Сын Мой прекрасный гвоздями прибит на Кресте.
/ 26.11.2010
Станислав Трембецкий (1739–1812)
Из вступления к поэме «Софиевка»
Станислав Трембецкий — один из крупнейших поэтов-эрудитов польского классицизма. Поэт, чья поэтика сложилась в XVIII столетии, был близок кругу последнего короля Польши Станислава Августа Понятовского, позднее — к аристократическому кругу кн. Адама Ежи Чарторыйского. В первые годы XIX столетия этот круг связывал свои надежды на возрождение Польши с ожиданием культурного и гражданского расцвета России, с тем скоротечным чаянием законности, конституционализма и свобод, которым было отмечено «дней Александровых прекрасное начало»4.
Созданная в 1802-
Адам Мицкевич считал Трембецкого одним из своих предшественников, имея в виду не только красоту его стиха, но и мастерство обстоятельного поэтического повествования. Так что без «Софиевки» на было бы, возможно, и «Пана Тадеуша»…
Приветствую тебя под южным небосводом,
Страна, текущая и молоком, и медом,
Где под присмотром многомудрых пастухов
Пасутся табуны игривых скакунов!
Найдутся ль на земле еще такие страны,
Где гордые собой курдючные бараны
В сознании своей бараньей правоты
Колесами влачат тяжелые хвосты?5
На жирной сей земле, на сей земле зеленой
Растут колосья ввысь, как башни Вавилона,
А от разъятых тел да от людских кровей
Украйны чернозем теперь еще жирней…
Эпохи и века проходят друг за другом.
И так случается, что, шествуя за плугом,
Вскрывая целины слежавшийся покров,
Находит пахарь бивни боевых слонов6.
Чтó было? —
Под степным пространным небосводом —
Один порядок — век за веком, год за годом, —
Один порядок, заведенный навсегда:
За царством царства шли, а за ордой — орда.
На здешних рубежах Востока и Европы
Боролись меж собой дворяне и холопы,
И от вражды людей дичала вся земля,
Змеившийся ковыль порабощал поля.
В былые времена — година за годиной —
Безумием людей терзалась Украина,
Но выдавались столь жестокие года,
Что запорожская и крымская орда
В совместной ярости и в злобе сладострастной
Железом и огнем терзали край несчастный7.
Кровавые бунты да южный злой сосед
В степях оставили опустошений след8.
И людям был удел: всё грабежи да войны,
Да выживание по милости разбойной…
От ярости судеб спасла наш мирный кров
Великодушная царица Северов9
И оградила нас державною рукою
От запорожского и крымского разбоя10,
И под защитою миротворящих сил
Истерзанный сей край — очнулся и ожúл.
Над неприютными морскими берегами11
Ордесса12 расцвела веселыми холмами,
За груды золота морские корабли
Вывозят хлеб — живое золото земли…
1802–1804 / 17.11.2009
Адам Мицкевич (1798–1855)
Имя Адама Мицкевича — воистину, короля польских поэтов — говорит само за себя.
Двустишие «Знак» входит в сборник коротких стихотворений Мицкевича 1834-1835 гг. “Zdania i uwagi” («Воззрения и заметки. Из трудов Иакова Бёме, Ангела Силезского и Сен-Мартена»).
Знак
Каждый из избранных — свыше
отмечен, но не одинаков.
Только вот горе народу, прошедшему мимо божественных знаков.
1834-1835 / 12.10.2003
Gdy tu mój trup…
Когда теряю сам себя в собранье глупом,
Когда вокруг меня снуют и мельтешат, —
Я посреди людей живу ходячим трупом,
Но далеко от вас скорбящая душа:
Душа моя живет в покинутой отчизне —
Я силой памяти к себе ее зову —
Реальнее моей реальной полужизни,
Роднее всей моей родни по естеству.
Забросив все долги, заботы и забавы,
Забросив все труды безумные свои, —
Спешу к себе в Литву. Благоуханны травы,
Шумят аллеи пихт, играют воробьи…
И видится еще: со светом, спозаранку,
Оставя позади свой неприметный кров,
Спешит, или — верней — плывет ко мне белянка
Среди зеленых волн мерцающих хлебов.
Париж, 1839-1840 / 12.09.2011
Юлиуш Словацкий (1809–1849)
Бесподобный перевод стихотворения Словацкого “Mój testament” («Мое завещание») принадлежит Борису Пастернаку. Бесподобный — но, как мне кажется, за одним исключением: пастернаковский перевод последней строфы, прекрасный сам по себе и немало дающий для понимания Пастернака, не вполне отвечает замыслу и смыслу оригинала13.
Из стихотворения “Mój testament”
(последняя строфа)
…Я несу в себе силу таких принуждений, —
Это стóит при жизни
тоски и морщин, —
Но отродье людей, хлебоедное
племя,
Всё же выйдет когда-нибудь в Ангельский чин.
1839-1840 / 27.04.1994 (Великая Среда)
Зыгмунт Красиньский (1812–1859)
Красиньский — один из плеяды великих романтических и метафизических польских поэтов XIX столетия.
Пока солнце взойдет…
За Польшу правый бой ведется дни и
ночи.
Я твердо верую: вовек она не сгинет!
Предвижу славу я. Но всё ж терзаюсь ныне:
До солнечных
лучей — росою выест очи…
Я твердо верую: счастливой быть и сильной
Стране моей родной, — но волны камень точат,
И плоть людскую разъедает червь могильный, —
До солнечных лучей росою выест очи…
Неумолимые текут века и годы,
Но Божеская мысль — о будущем пророчит.
Дождемся ль торжества? Дождемся ли свободы? —
До солнечных лучей росою выест очи…
Сжигали нас любовь, предвестие, томленье, —
Нам так хотелось жить, — но путь во тьму бессрочен…
Увидят ли рассвет иные поколенья? —
До солнечных лучей росою выест очи…
Рим, 1852 / 12.05.2011
Циприан Камиль Норвид (1821–1883)
Среди великих польских поэтов-романтиков, может быть, именно Норвид отличался особой метафизической глубиной, изысканностью ритмов, остротой социального и культурного критицизма и афористической отточенностью поэтического мышления. Стихи Норвида легко «читаются», но интерпретация их — дело нелегкое. Их смысловая насыщенность — залог их особой исторической прочности.
Из двустиший
…Да будет воля Сына Твоего
В отчизне нашей — так же, как и в Небе…
Берлин, 1845 / 14.05.2008
Из стихотворения “Jeszcze słowo”
Миротворцы — блаженны. Клянусь: ты
увидишь,
Как они нарекутся сынáми у Бога14.
И клянусь: не наследует Царства подкидыш.
И не будет конвоя к родному порогу15.
Рим, 1848 / 14.10.2011
Когда лавры созревают16
1
Каковы к потомству пути-дороги?
Честолюбив от самого детства,
Ты сам назначаешь себе чертоги,
Только вот в этих чертогах — не засидеться.
2
Не твоею волею двери тебе открыли,
И не сам по себе вознесся ты от земли, —
Только мнится тебе: за спиной — огромные крылья,
А что разглядят потомки? — Разве что след в пыли…
3
Славословия — льстивы они и бурны,
Словно некий фанфарный зов…
С тихим звоном круглые камешки падают в урну.
А потом — Тишина. В Тишине — подсчет голосов17.
1865-1866 / 02.10.2011
Smutno…
Печальное дело — замкнуться в
своей скорлупке.
Но много печальней и сердцу еще темней —
Стоять пред могилою жизни, бедной и хрупкой,
И духу навязывать помыслы юных дней18.
07.03.1881 / 31.10.2011
Леопольд Стафф (1878–1957)
В одном из своих стихотворений Константы Ильдефонс Галчиньский назвал Стаффа «Аполлоном поэзии польской». Мастер строгой классической формы, он виртуозно «обручил» польскую традиционно-силлабическую поэзию с искусством силлабо-тонического стихосложения; в последние же годы жизни он немало потрудился над становлением лапидарного и насыщенного польского верлибра.
Мечислав Яструн писал о нем: «Слава его (вопреки самой природы славы) была тиха»19.
Kto szuka Cię…
Тобой утешится скорбящий,
Отведает голодный хлеба,
Кто ищет — навсегда обрящет,
И в небе тот, кто жаждет неба.
Недосягаемый, незримый,
Не слышный здешними ушами…
Но и во тьме необоримой,
В тоске моей неисцелимой —
Неумолкающее Пламя.
1927 / 1967
Высокие деревья
Нет на свете прекрасней деревьев
высоких!
Может, самое главное в жизни моей —
Наблюдать, как земли подымаются соки
По разводам и сводам стволов и ветвей.
Эти ветви в игре расходящихся линий,
Этот шелест листвы, отходящей ко сну,
Эти реки в мерцании красок павлиньих,
И кузнечик, который стрижет тишину,
И медлительный август, сходящий на кроны,
И густеющий воздух свободы моей —
Золотой, голубой, темно-синий, зеленый —
По разводам и сводам стволов и ветвей!
1932
/ 06.08.2006
Три городка
Были три городка на свете —
Такие маленькие,
Что все могли бы
Уместиться в одном.
Нет их на нынешней карте,
Всех их спалило войною,
Потому что
Жили в них люди
Миролюбивые,
Кроткие,
Работящие…
Братья мои ленивые,
Братья мои безразличные, —
Почему вы не ищете
Эти три городка?
Жалок человек —
Проходит по лику Земли,
Ни о чем,
Никого
Не вопрошая.
1954 / 31.10.2004
Stojąc sam…
Перешагнув рубеж последний,
Припомню ль, как зовешься Ты,
Мой неумолчный Собеседник
Из мiра вечной немоты?
1957? / 1967
Вечер
Покачиваясь в лодке,
Лежу в тишине.
Надо мною звезды,
Подо мною звезды,
Звезды — во мне.
1957? / 1967
Толстой
Владея всем —
И ничем не владея,
Бежал от печали
Толстой.
Бредý
Владыкою собственной тени.
Радость.
И зной дорог.
195720 / Декабрь 1967
Болеслав Лесьмян (1878–1937)
Лесьмян (псевдоним Болеслава Лесмана) — один из самых мелодических, фантастичных и вместе с тем трагических польских поэтов прошлого столетия. Первоначально писал стихи на русском языке, частично опубликованные в символистских «Весах».
Зрелое творчество поэта связано прежде всего с природой, фольклором и историей юго-восточной Польши (он служил нотариусом в Сандомире). Одно из последних его стихотворений — как бы невольное и страшное предчувствие бедствий Второй мiровой войны и Холокоста, тем паче, что воеводства юго-восточной Польши лежали в сердцевине театра военных действий Первой мiровой, сражений между польскими и украинскими отрядами, Советско-польской войны 1920 года, об ужасах которой мы читаем в «Конармии» Исаака Бабеля.
Бессонница (вариант)
Кто там дробно так и страшно
Бьет по ставням и воротам? —
Этой ночью вихорь влажный
Разрыдался отчего-то…
Кто во тьме, в тумане сонном
Причитает так напевно? —
Этой ночью бор зеленый
Воет на краю деревни…
Волны, звезды, колокольцы…
Наплывают сны рекою…
Если кто-то не с тобою —
Успокойся, успокойся.
1915 / Март 1964
Mrok na schodach…
Пустота и тьма в дому.
Видно, здешним никому
Не нашлось в лихую пору
Ни пощады, ни опоры.
Дом стоит пустым-пустой.
Тьма на лестнице крутой.
Но понять и не проверить, —
Только ветром дом провеять
Да ближайшие пути
Белым снегом занести…
Ранее 1936 / 08.07.1997
Ярослав Ивашкевич (1894–1980)
Стихи Ивашкевича — одного из самых известных и популярных польских писателей ХХ столетия — взяты из сборника «Книга Ночи» (1929).
Книга ночи, VII
Задувает фонарь предместья
Осеннего ветра струя.
Мы снова все трое вместе:
Женщина, пес и я.
И всё, что во тьму забвенья
Кто-то когда-то унес, —
В парке ночном, осеннем
Оживает…
Мы бродим, как тени:
Женщина, я и пес.
Столько смеха, слез и нерадостных дел
В темном городе нам завещано…
Кто мы? Откуда? И где предел?
Амур златокрылый давным-давно отлетел…
И мы во тьме.
И пес, и я, и женщина.
1929 / 1964
Альбом из Закопаня, № 17
Тщедушен, грозен, обмундирован.
Что за воинствующий вид!
И что это за такая за новость:
«Назад, панове! Проход закрыт!
Добром прошу: отойдите скорей!
Птицы такие у нас нередки.
Небось, беспартийный? Небось,
еврей?
Небось, пописываете в газетки?
Где проживаете? В какой такой хате?..
В Польше?.. — Да Польша тут не при чем!..»
—
Хотя бы денек, оболваненный братец,
Прожить бы мне в бедном сердце твоем…
Zakopane, 1975 / 16.09.2014
Антоний Слонимский (1895-1976)
Антоний Слонимский — поэт,
писатель, активный либеральный общественный деятель. И одновременно —
тонкий и проникновенный лирик.
Из дневника
Из коробки достали шуршащую скользкую
пленку.
Потушили огни. На экране — журнал «Парамаунта»21.
С мóста в реку прыжок.
Труп китайца с Маньчжурского фронта.
Марш-парады. Маневры. Модели новейшего танка.
Чередуются кадры. Теперь на Аляску поедем.
Крайний Север. Повсюду культура видна.
Шансонетки танцуют с полярным медведем.
Мистер Жопсон22 бежит по канату и прыгает вниз через бочки
вина.
Воскресенье. Семья — в ку-клукс-кланьем наряде.
Моцион совершают. Пугают кого-то тряпьем.
А на зал — из глазниц неприязненно глядя —
пятилетний мальчонка грозит деревянным ружьем.
Жгут зерно. В океан молоко выливают потоками.
А из вод океана — подлодки железное рыло.
Доведется увидеть вам все эти кадры, потомки, —
Не забудьте о том, что меня, современника, тоже тошнило.
1932 / 1964
Скрипичный концерт23
В полунищей клетушке, в долине
карпатской,
там, где запахом трав опоен горный воздух,
то едва причитает, то бьется в припадке
итальянская скрипка в руках виртуоза.
То глубóко вздыхая, то звонко и быстро
рассыпаясь и звук унося в отдаленье, —
плачет мертвое дерево в пальцах артиста,
как не плакало прежде под бурей весенней.
Ветер горный, холодный, и эха раскаты…
Я лечу, — а на сердце творится такое…
Мой маэстро! Чем жил, что сгубил я когда-то —
ты вспугнул на минуту дрожащей рукою.
1932? / 1963
Владислав Броневский (1897–1962)
Владислав Броневский — при всех его крайне левых общественных убеждениях, при всей содержательной новизне его стихов — исторически оказался едва ли не последним представителем польской шляхетской романтической поэзии. И в то же время муза Броневского испытала на себе сильнейшее влияние словесности российской — поэзии (Блок, Маяковский, Есенин24, Пастернак) и прозы (Броневский — переводчик Достоевского). Данью русских поэтов Броневскому стало недавнее монументальное издание переводов его произведений, в которое вошли и 22 моих перевода25.
Лично для меня Броневский оказался одним из центральных поэтов моей жизни. Ибо муза Броневского сочетает в себе глубину погружения в поэтическую традицию с ошеломляющей новизной современности.
Перун
В небе — хриплые трубы,
ветры — равнину косят,
рвутся под ветром грубым
черные стяги сосен,
пляшут отблески лунные,
топот в заоблачных кручах, —
не колесница ль Перуна
носится ночью по тучам?..
Заоблачная погоня
напролом всё мчится и мчится,
четыре ветра — как кони,
и стучит-гремит колесница…
С колесницы быстрой твоей,
словно змеи, рвутся огни!
Эту ярость живых огней
гробовым плащом осени,
гробовым дождем оберни!
1924 / 1961
Мавзолей Тамерлана26
Вроде бы, люди добры и спокойны,
вроде бы, им ненавистны разом
беснования, казни и войны.
В людях — вроде бы — творческий разум…
Тихо стою средь резьбы и глазури.
Кáк я попал через
дальние страны,
тюрьмы, скитанья да всякие бури
в этот последний дворец Тамерлана?
…Мчались по Персии конные орды,
мечеть за мечетью, за домом дом —
рушили, рушили, рушили к черту —
так же, как нынче: огнем и мечом!
Силы монгольской всё больше и больше —
рвы или стены — всё нипочем!
Русь и Багдад, Украину и Польшу —
так же, как нынче: огнем и мечом!
Смерть оборвет победные громы.
В память об огненной круговерти —
возведут мертвецу хоромы.
Жалобы жизни — спишутся смертью.
Гибнут народы, гибнут поверья,
гибнут империи и твердыни,
гибнут завоеватели-звери
вместе с воинствами своими.
Как всё закручено в человеке!
Немощна память, немощно слово!
В землю уходят кровавые реки,
кости становятся зеленью новой.
Хочется верить:
добры и спокойны, —
люди придут на пахоту жизни,
чтобы отбросить казни и войны.
Чтобы поверить себе…
И Отчизне.
1943 / 06.07.2008
«Повести из Освенцима»
Прочел я записки Марии, —
рыдать бы да выть без конца.
Тáк ведь не пишут
живые.
Это — рассказ мертвеца,
случайно ожившего… Рядом
с тобою, в смертной истоме,
в Освенциме, в гуще ада,
где вместо имени
— номер,
я не был… Но вижу: узницы, как парадом,
перед эсесовцем с мордой песьей, —
раздеты-разуты, под снегопадом,
под дождем, на жаре, на морозе…
Звала меня… В злые пространства брошена,
во власти взбесившихся зверей —
моя Мария. Одна-одинешенька.
В аду. Вдали от любви моей.
1949 / 27.12.2008
I zamyślić się
nad Szopenem…
Пробудить в себе звуки Шопена
или Норвида с «Памятью Бема»,
и на миг — если только возможно —
повстречаться с твоим Утешителем Скорым —
Адамовым Водным Простором,
Чтоб на вỏды пролить серебристые
твои слезы — Лучистые, Чистые27…
Ты об этом мечтаешь, художник?
1957 / 27.11.2008
Ян Лехонь (1899–1956)
Ян Лехонь (псевдоним Лешка Серафиновича) — носитель как бы «блоковской» линии в польской поэзии: сочетание отточенной формы и надрывного содержания. Не случайно он был одним из лучших польских переводчиков поэзии Блока.
Человек, время, история — под Божьим судом. Такова одна из важнейших тем поэзии Лехоня.
Поэт-изгнанник покончил с собой, бросившись из окна нью-йоркского небоскреба.
Chorału Bacha słyszę dźwięki…
Хоралов Баха слышу звуки.
Такое чувство — вся земля
Сама слетается мне в руки:
Ее осенние поля,
И туч ее набухших серость,
И уносимый ветром дым…
Как много нам понять хотелось,
Ощупать и испить — самим!
А на ветру звенит шиповник,
От холодов увядший цвет, —
Настанет суд за путь греховный,
И от него — укрытья нет.
Ранее 1954? / 1961
Страшный суд
Ирене Уайли посвящается
Прозорливое знанье о том, что проявится завтра,
Добродетели, вéдомые везде,
Наша гордая воля, наша монументальная правда, —
Я боюсь, — не зачтутся на Страшном Суде.
И повыползет вся наша злоба, как нежить,
Но проявится вдруг в ослепительной силе
От людей утаенная тихая нежность —
Та, которую мы почему-то под спудом носили.
Если перечни наших заслуг — бесполезны,
И шумит, и немотствует жизнь, и ее не дано побороть, —
Чтó останется? —
Разве что вспышки да бездны, —
Их объемлет любовью Единый Господь.
Ранее 1954? / 31.10.2011
Влодзимеж Слободник (1900–1991)
Слободник — тонкий и по-польски ироничный лирик. По словам русско-польского поэта и филолога Льва Николаевича (Леона) Гомолицкого, в его «простых, утонченных до последней скудости словесных строчках — истинный человеческий трагизм, большая тема»28.
Липовая ложка
Гордо стояла меж лесом и полем,
Соки земли по корням текли,
Но — перегрызли древесную волю
Злые зубья железной пилы.
Липовой ложке в хозяйстве нашем
Жребий от Бога — самый простой:
Пурпур борща, серебристая каша —
Скромная служба потребе людской.
А ночью, рядом с огрызками хлеба,
Липовой ложке видится сон:
Плещется в синей кастрюльке неба
Утренних туч золотой бульон.
1929 / 07.02.2012
Глухота Бетховена
Недоступное слуху, —
Как Ангелы стонут от боли,
Как путник одинокий падает наземь,
Как ропщет море и плачут камни, —
И всё это он расслышать сумел
Своей глухотою…
1957 / 08.02.2012
Ежи Бронислав Браун (1901–1975)
Поэт и религиозный философ, участник антигитлеровского Сопротивления.
Подвергался репрессиям в первые годы коммунистического
правления в Польше. Реабилитирован в
Природа
(отрывки)
Странники — мы сами,
и небеса над нами,
и обращается земля
под нашими ногами…
………………
Времен круговороту
свои дары приносим:
яблочною падалицей,
золотою падалицей —
мы впадаем в осень…
1960? / 26.07.2011, дер. Леоново
(Тверская обл.)
Мечислав Яструн (1903–1983)
Мечислав Яструн — поэт, эссеист, культурфилософ. Его муза — резкая, как бы угловатая, отзывчивая ко всей боли социальности и истории. Поэзия Яструна насыщена философскими и литературными ассоциациями — библейскими, античными, средневековыми.
Ярославна
Тот край не за семью горами.
Обетованная земля
еще раскроется пред нами.
Пора — пришла.
Огонь и хлеб, и всю природу
недаром человек обрел.
Он зачерпнет ладонью воду
из синих волн.
Кому-то не удастся выжить.
Пощады жди или не жди, —
назавтра люди встанут выше
былой вражды… —
Так Ярославна на Путивле,
рыдая, заклинает степь.
Шум дальних ратей, шум ковыльный, —
всё ближе, ближе шум всесильный…
Огонь и хлеб…
1944 / 26.02.1988
Исход из тюрьмы
Просидел пять лет в ожидании смерти.
А в это время
Кружилось солнце,
Проносились звезды,
И алкоголь разливался
В густом зловонии жилплощадей.
И песнопенья репродукторов,
Выдавливая рамы
На улицы текли.
Материализм, справедливость, —
говорили одни.
Духовник, на исповеди, —
говорили другие.
Бляди, кино, —
говорили третьи.
А в это время
Будили его среди ночи,
Слепили рефлектором,
Обливали водой,
Выламывали пальцы, —
И тело его
Стало легким и прозрачным,
Таким прозрачным,
Что в нём засветилась душа,
Маленькая,
Словно зародыш.
Но однажды
Распахнулись двери,
И в столпе, воздушном и дымном,
Предстал ему страж незнакомый.
Он разглядел
Жены своей губы
И глаза сына.
(Оба умерли, покуда сидел).
И услышал ревущие трубы.
И Ангелов увидел Содома.
1956 / 1966
Константы Ильдефонс Галчиньский (1905–1953)
Константы Ильдефонс Галчиньский — поэт par excellence. Певучие, элегические темы чаще всего сопряжены у него с темами ироническими и нередко — с самоироническими. Тонкое сочетание поэтического восторга с незлобивой иронией — одно из «таинств» поэзии Галчиньского. И не случайно образ изумрудного перстня из его стихотворения «Снова осень» как некоего волшебного примирителя осени и весны, тоски и надежды, смерти и жизни скрепил собою всю нашу книгу.
Под старой вишней…
Трансатлантические пилоты
спят в лунно-синей мгле,
в МИДовском кресле, устав от работы,
почил референт Молле,
гроза любовников, муравейник,
притаился в тени…
Тихо у стойки в доме питейном, —
дядюшка, друг, усни!
Уснем, родимый, под старой вишней,
спи сладко — лишь бы
беды не вышло.
Уснули собачки и блошек стаи,
тучкой накрылась луна,
поддался даже бдительный аист
гипнозу летнего сна,
на лавке дышит котенок мерно,
свернулись на ночь цветы,
уснула тетя, старая стерва,
дядя, усни и ты!
Уснем, родимый, под старой вишней,
спи сладко — лишь бы
беды не вышло.
В гардеробе — мундир привычный,
премьер — в пижаму одет,
спят Геббельс, Геринг, дрозды, синички
и целый белый свет,
уснула в кухне мисочка с кашкой, —
тише, дверь, не скрипи…
Дяденька, будь, как Божия пташка:
усищи в кулак — и спи!
Уснем, родимый, под старой вишней,
спи сладко — лишь бы
беды не вышло.
1935 / 1964
Снова осень
Осень подошла с дождями нудными,
скуку и тоску неся с собой…
Так надень же перстень изумрудный:
он взыграет зеленью живой.
Казнь тепла последнего — свершайся.
Кровью лес обрызган докрасна, —
но едва мерцает в тонких пальцах
весточка, что в мiре есть
весна.
1937 / 03.07.1986
Св. Фаустина Ковальская (1905–1938)
Св. Фаустина — одна из великих польских
святых ХХ столетия, молитвенница Божию Милосердию за
всю Вселенную, за живых и за отошедших, включая узников чистилища и ада. Беатифицирована в
Столь любимый польским народом, а вслед за ним — и за пределами Польши, образ Спасителя с потоками Крови и Воды из Его Сердца был явлен через Св. Фаустину.
День канонизации сестры Фаустины, пришедшийся на Вторую неделю по Пасхе, был объявлен Папой Иоанном Павлом II праздником Милосердия Божия29.
Медитация
Сколь бесконечно Милосердье Божье!
По праву кто тебя восславить может?
Ты — Божья суть, Ты — вечное Сиянье,
Единое для смертных упованье!
? / 01.07.1985, Звенигород ( у Боголюбской иконы Божией матери)
Ян Твардовский (1915–2006)
Поэт, философ, богослов, до конца жизни трудившийся как практикующий священник. Мастер искреннего, подчас ироничного, лапидарного и отточенного польского верлибра.
Jesze nie…
Ежели ты, мил-друг,
не научился быть наедине с собою,
ежели ты
хватаешься за память, как за расшатанные перила,
ежели роешься в побитых молью своих воспоминаньях,
ежели ты, отошедшему не давая покоя,
пытаешься выволочь его за пуговицу с того света,
ежели бросаешься на шею первой попавшейся кукле30,
ежели, словно козу,
пытаешься доить чужое сердце,
ежели ты
раздуваешься перед людьми тромбоном,
ежели ты
выстукиваешь, словно копытами, зернами розария твоего, —
так уж и быть:
по предмету «религиоведение»
натяну тебе с минусом тройку.
1966 / 01.04.2011
Он
Тень какая-то
зависла под окном
а надо мной
бесприютные тучи
сделаю вид
что нет меня дома
а он всё стучится
а я не отворяю…
и мысленно отвечаю:
— Поздно уже. И темно31.
Спрашиваю наконец:
— Да кто ты такой?
— Твой Бог
с любовью Моей неразделенной
1991 / 19.09.2011
Кароль Войтыла / Св. Папа Иоанн Павел II (1920–2005)
Таинство Пасхальное
К поэтике Кароля Войтылы:
введение от переводчика
Предложенный читателю перевод стихотворного цикла Кароля
Войтылы (будущего Папы Иоанна
Павла II) требует некоторых предварительных пояснений. Тем паче, что цикл этот,
написанный в
Непривычностью своей проблематики и поэтики этот цикл может представить некоторую трудность для нынешнего российского читателя<…>
Кароль ВОЙТЫЛА
Таинство Пасхальное
1.
Нас омывают, смывают потоки
времен, —
многое множество потоков неудержимых.
Текучие силовые поля,
в которых меняешься сам.
И смиряешься
с уносящим этим теченьем,
ибо на уносящих водах его
возрастает окружающий мiр.
И осталось во мне самом
что-то от мудрости былых времен:
текут потоки,
уносят, смывают, —
изменяя самого тебя.
И знаешь наверняка:
поплывешь по теченью,
и во прах обратишься,
потому что
всё существованье твое
уносится к будущей смерти,
и сама вливается смерть
во внутренний твой поток.
И вызволит ли она
из текучих этих полей?
И возвратит ли смерть
и прошлое твое,
и будущее твое — в существованье едином?
2.
Таинство Пасхальное — Переход,
Прохожденье.
Прохожденье — в обратном порядке:
не от жизни к смерти,
как учит опыт,
но —
Прохожденье от смерти к жизни.
И во всём этом — запись о смыслах таких глубоких,
что до сих пор
не прочитаны, не разгаданы до конца.
Но — ощутимы.
И Таинство это — не во вражде с существованием нашим,
ибо, скорее, — с нами враждует смерть…
Но если Кто-то
Тайнопись эту раскроет,
и расшифрует,
и на Самом Себе испытает,
совершив ПРОХОЖДЕНЬЕ, —
только тогда
мы обретаем следы Бытия
и только тогда
приобщаемся Тайне,
в которой обрел Себя Тот, Кто ушел…
И мы — Ему вослед,
проходя сквозь разломы смерти, —
в пространствах Таинства себя обретаем.
3.
И не сдержать это множество уходящих
потоков,
и с каждой смертью людской
всё возрастающий мiр
входит в орбиты сознанья
лишь кружением атомов неповторимых…
Потому что
в самих уходящих потоках творенья
любой человек уходящий
записан ударами сердца,
потому что
любой человек уходящий,
который превыше всякого мiра,
любой человек уходящий,
этот мiр воздвигающий через себя и самим
собою, —
изничтожается,
уходит во прах,
в темные первоосновы творенья…
И более нет человека,
а есть лишь Мiр,
прорастающий сквозь наши останки.
4.
И лишь из немногих ЕДИНЫЙ
совершил Свое Прохожденье —
наперекор убегающим всем потокам, —
потокам, всех и вся уносящим, —
наперекор самому движенью силового поля Бытия,
которым уносится каждый из нас:
одинокий,
непомерно огромный,
неповторимый,
заложенный в основу всего творенья.
Имя этому Прохожденью —
Таинство ПАСХИ.
Ради Пасхи спешили люди к вертепу, —
к пещере,
где место было только скотине;
ради Пасхи люди чужих земель
спешили за звездою далекой;
ради Пасхи спешили люди к пустому гробу, —
пустому, но исполненному света,
а потом подымались люди на гóру
крутую,
превознесенную над потоком Кедрона,
и всё глядели оттуда на громоздящийся — весь в разломах — Город,
в котором ОН доведен был до смерти.
А ОН —
сдвинул Собою, собственной смертью —
не только что камень гробный, —
но и самое Землю,
а с нею —
и поток Кедронский,
и городские разломы,
и самый город…
И, вроде бы,
течет Кедрон в направлении прежнем,
вроде бы,
и потоки наших кровей опускаются к смерти…
Но в каждом из нас
ОН заложил начаток
такого рожденья и такой жизни,
что перерастают они смывающие нас потоки
и смерть нашу — перерастают.
И сей начаток —
в текучем, всесмывающем и
всегда возрастающем мiре —
восстает против смерти.
Превыше всякого разуменья,
силою веры —
сей начаток
победил, опроверг, переспорил
уносящийся мiр.
1975, Kraków / Przekład: 06.01.2011, India, Thondvaddo
Юлия Хартвиг (1921–2009)
Переводчица и исследователь истории европейской и американской поэзии, биограф Гийома Аполлинера, и сама — оригинальный поэт. Рефлективность и лиризм ее поэзии подпитывается тонкой самоиронией.
Жалоба на Святых
Ох, уж эти мне Святые Господни,
задерганные Святые Господни!
Выручают они нас,
когда лишний кусок застревает в горле,
когда мы поминаем их пустынножительство и пощенье.
Задерганные нами, —
встают они до рассвета
и, постукивая зубами от холода ночного,
обнажают кровоточащие раны сердца
и улыбаются как-то странно.
Задерганные Святые Господни, —
они обезоруживают нас внезапной хваткой
в те самые моменты,
когда
рушатся наши надежды и притязанья,
и приходится им
зá волосы
выволакивать нас
из наших трясин.
Близкие по родству, —
но —
без тени всякого панибратства,
ведают Святые,
что притязания наши —
лишь капризы недоумков малолетних,
и всё же —
по великому снисхожденью —
отыскивают оброненные нами ключи или колечки.
А в остальном —
как ни дивиться стоическим их нравам,
их искусству
не отчаиваться
при виде нас, грешных?
1992 / 23.08.2012
Артур Мендзыжецкий (1922-1996)
Поэт и переводчик. В юности прошел через советскую репрессивную машину, освободился от которой благодаря созданию в советских тылах армии генерала Андерса (параллель с судьбой Владислава Броневского). Участник исторической битвы с гитлеровцами при Монте Кассино.
Стихотворение «Мандельштам» (не случайно Мендзырецкий переводил стихи этого великого российского поэта) в годы коммунистического правления в Польше было под запретом и распространялось в списках.
Мандельштам
Бой колес и конвойных посвист…
Кто-то шепчет строки “Inferno”…
Страстотерпец российский — Осип…
Даль земная — немилосердна.
Только ветры да грай вороний,
только версты волчьей печали…
Эскимосская Персефона
молча дышит в стылые дали.
1970-е гг. / 08.06.1989
Збигнев Херберт (1924–1998)
Збигнев Херберт — один из самых прославленных польских поэтов второй половины прошлого века. Трагизм истории, трагизм пребывания поэта в истории, трагизм извращения мысли и столкновения мысли с людской пустотой, претенциозностью и нечувствием — едва ли не стержневая тема поэзии Херберта. Сама поэзия — как бы вечный «репортаж из осажденного города» (название одной из программных поэм Херберта). «Осада» же города мысли и поэзии не прекращается никогда. Человеческий дух — всегда в «осаде» на этой земле…
Надгробное слово Фортинбраса
И вот
остался наедине с тобой
поговорим же принц
как мужчина с мужчиной
хоть ты и лежишь на ступенях
и видишь не больше
дохлого муравья
Черное солнце с поломанными лучами
О руках твоих
и вспомнить-то не могу без улыбки
И теперь
эти вот самые руки
словно
разоренные гнезда
разбросаны по ступеням
Безоружные бестолковые руки И это значит — конец
Руки лежат отдельно Шпага — отдельно И голова — отдельно
И ноги рыцаря в туфлях домашних
Похоронят тебя по-солдатски хоть и не был солдатом
Это — единственный ритуал в коем чуточку разбираюсь
Без свечей и без певчих…
Простимся пушечною пальбою
простимся шелестом плащей черных
простимся грохотом сапог о мостовую
и дробью дробью барабанной дробью
Противная по совести говоря картина —
но это —
необходимый демарш перед занятием трона —
я возьму сей город за горло
и легонько встряхну…
Что тебе оставалось кроме смерти! —
ты жил в хрустальном мiре понятий
отвергая людскую глину
вся твоя жизнь — это спазмы и порывы
вся твоя жизнь — это ловля фантомов
ты жил
кусая зубами — воздух
ты жил
разрывая руками — воздух
ты жил
ничего не умея делать как люди
даже как люди дышать не умея
Земля тебе пухом Гамлет —
ты сделал всё что тебе надлежало —
земля тебе пухом
Принц Гамлет
тебе принадлежит молчанье33
а всё остальное — мое
Ты выбрал легчайшую долю на свете
но чтó твои жесты
геройской смерти
пред бдением вечным
когда
вознесенный на троне
сжимаешь яблоко леденящего металла
глядя в упор то на стрелок движенье
то на копошащийся в ногах муравейник
Прощай же принц дела меня ожидают:
проект канализационной сети
декреты о проститутках и бродягах
реорганизация тюремной системы
(ты ведь сам как-то очень верно изволил подметить
что Дания — это тюрьма)
Итак
дела меня ожидают
Но этой ночью
вспыхнет в небе звезда
имя которой — Гамлет
Трагедийных сюжетов на долю мою не осталось
Нет нам с тобою ни встреч ни прощаний
живем на разных архипелагах…
А слова слова слова —
водица
Что они
могут мой принц что могут?
1964 / 1965
Лех Конопиньский (р. 1931)
Лех Конопиньский — поэт-сатирик, много сделавший для осовременивания традиционной польской «фрашки» (краткой сатирической максимы). Краткие стихотворения Конопиньского — как бы поэтическая транскрипция польской городской сме—
ховой культуры послевоенной эпохи. Этим стихи могут шокировать поэтического или морального пуриста, — но такова была жизнь в условиях послевоенной деморализации и разрухи. А смеховая культура, как известно, — одна из предпосылок исторического выживания народов.
Rok’n’rollista z Maroko…
Рок-н-роллист
из Марокко,
вздыхая глубоко-глубоко,
глаз не спускает с окон…
С каким упоением сам бы
сплясал он фокс или самбу…
Бедная жертва рока,
бедная жертва Рока —
заезжий танцор из Марокко…
1950-е гг. / 1960
Расписание
В понедельник —
ухитрился выпить без денег.
Во вторник —
четвертинку дернул.
В среду —
шарахнул к обеду.
В четверг —
душа заправки просит:
в четверг вечером иду к Зосе.
Суббота-воскресенье —
пир да похмелье!
А вот пятница —
исключается:
читаю лекцию в средней школе.
Тема лекции:
«О вреде алкоголя».
1950-е гг. / 1962
Ежи Харасымович (1933–1999)
Ежи Харасымович — один из выдающихся польских поэтов второй половины прошлого века. Лирик по преимуществу. Тонкая и певучая лирика зачастую оттеняется элементами самоиронии, стремящимися как бы снизить, «обыграть» и заклясть столь свойственное лирическим поэтам искушение нарциссизма.
Образы леса, пейзажей и истории юго-восточной Польши (в частности, и обезлюдевшей после Второй мiровой войны Лемковщины, этой разрушенной людьми «страны красоты — kraju łagodności»34, придает поэзии Харасымовича особый колорит.
А таинство леса — этого, по словам поэта — «зеленого абсолюта», — несомненно, от Лесьмяна…
Хокусай
Который год
в одежде
от старости истонченной
в одежде пропыленной
блуждаю по лесам
словно Хокусай
Который год
влагой золотою
влагою лесною
всё рисую удлиненные глаза
летних вечеров
Но
тот ли настой тягучий
омытый кровью вишневой —
моя смолистая влага?
Который год
рисую я подсолнух
пропетый воробьями
Но
тот ли настой тягучий
тот ли закат осенний
стекает каплями воска
на золотой подсвечник?
Который год
о лес
отче мой и владыко
рисую твои вершины
в венце шумящей листвы
Но
как настой тягучий
пахнут осенние буки —
неужто они твои?
Всё как будто по-твоему —
и дым горьковато-синий
и слезы твоих дождей
растекшиеся
по ветвям
Но
не настой ли тягучий —
воздух
осенних дней?
1961 /1962
Збигнев Стшалковский (род. 1933)
Збигнев Стшалковский — поэт и скульптор. Отец его был расстрелян в Катыни. Сам будущий поэт воспитывался в приютах, свои «университеты» начинал с ремесленного училища и с работы в цеху. Получил искусствоведческое образование в Люблинском католическом университете.
Тема сиротства — личного, национального, универсального — и тема тоски по отечеству земному и Небесному — стержневые темы в поэзии Стшалковского.
Катынь
напрасно ты стучишься в стволы дерев
умерли деревья давным-давно вместе с ними
и в листве следы их ищешь ты напрасно
давным-давно опал кровавый багрянец
еще прежде самогó убиенья
телá их были спрятаны
сокрыты
и на каждом дереве
на травинке каждой
поставлен был светильник молчанья
но мы забывать — не в праве
возводил их на Голгофу
автобус черный
им стреляли в затылки
с методичностью фашистской
каждому — по отверстию — по алой звезде
и эта звезда
вовек не погаснет над Польшей —
так зачем же безмолвствует она
зачем не взрывается гневом
в небесах холодных России?
кого-то расстреляли чуть ли не нагого
кто-то сумел проглотить пуговицу мундира
прежде чем в ров опуститься смертный
кому-то —
наверное трижды обреченному смерти —
руки проволокой скрутили
а кто-то сумел зажать зубами
ладанку родовую
чтобы в конце концов привела она его в Отчизну
а кому-то из живых мишеней —
под грудою тел —
смерть досталась в рассрочку
воистину —
каталог безыменных тел
и каждое — словно бы исторической сноской —
помечено алой звездою
и вся эта свалка тел в лесу белорусском —
лишь малая доля в расходных журналах войны
но женщины оплакивающие их — всё еще живы
и всё еще жив поэт
что оплакивает отца родного
которого
выволокли на рассвете
в одной рубахе босым
листопады апелляций безмолвных
под плитами могил Неизвестного солдата
черными пальцами записаны местá постоев
и сама совесть
обязывает посылать в бесконечность
тысячи апелляций безмолвных
только Тому
Кому разрешить прошения наши под силу —
Господу нашему Богу
и нужно
чтобы трав белорусских покровы —
эти святые целования смерти —
стали бы Трапезою Пасхальной
и сливались бы православные песнопенья
с легкими взлетами пуховыми аллилуйи польской35
нужно
чтобы белой скатертью прощенья
убелились польские мундиры36
отче мой — да будет тебе упокоение Господне
Lublin 1989 / 15.11.2011
Лукаш Перковский
Лукаш Перковский — поэт и музыкант. В стихотворении, приводимом ниже, явно прослеживается музыкальный, сонатный характер композиции.
Свеча
Когда стечет последняя капля воска
и всё вокруг обоймется тьмою —
сам не ведаешь чем охватит твою душу
и чтó за словá с губ твоих сорвутся
когда стечет последняя капля надежды
и всё вокруг одиночеством обоймется —
горечь горькая овладеет душою
и болью жгучею заклеймится сердце
а в устах — полуслышное бормотанье
когда стечет любви последняя капля
и всё вокруг тебя гневом обоймется —
ярость охватит твою душу
а из уст — выплеснутся проклятья
а уж как стечет последняя капля веры
и всё вокруг тебя хаосом обоймется —
сам не ведаешь чем охватит твою душу
и чтó за словá с губ твоих сорвутся
когда стечет последняя капля воска —
всё вокруг обоймется тьмою
18.07 —
30.08.95 / 11.05.2002
Республика поэтов: вместо послесловия
Самое уместное дело — добавить к поэтическому сборнику поэтическое же послесловие. Послесловие о республике поэтов.
На мой взгляд, полноправные граждане этой республики — не только сами поэты, но и их вдумчивые и благорасположенные читатели37.
Ибо какая же поэзия — без читателя? Более того, я писал в одной из своих книг, что поэзия всегда предполагает (предполагает в самой себе!) некоего адресата: сам процесс поэтического труда, или, по Пушкину, — «пламень труда»38, предполагает акт воздвижения поэтом в самом себе адресата: читателя-собеседника.
А кто же «пан президент» в этой республике, одна из неотъемлемых областей которой — польская поэзия вкупе с огромным массивом ее русских переводов? — Толком не знаю, да это и едва ли важно. Может быть и Мицкевич, и Норвид, и Стафф, и Броневский, и Милош… Для меня, скорее всего, — мой старший современник Леопольд Стафф… — Но это едва ли важно. Поэзия свободна в своих предпочтениях. Главное, что мы находим друг друга в пространствах общей нашей республики.
…а нынешнею ночью снилось мне,
что я живу в республике поэтов,
которая повсюду и нигде…
Примечания
1 Полный текст сборника польской поэзии «Перстень изумрудный…» в переводах Е.Б. Рашковского на сайте «Вестника Европы» http://www.vestnik-evropy.ru/continuous-magazine/a-collection-of-polish-poetry.html
2 «Так надень свой перстень изумрудный…» — Константы Ильдефонс Галчиньский.
3 Господи, помилуй! (греч.).
4 Пушкин, «Послание цензору».
5 Имеются в виду особые тележки для курдюков, подпрягаемые к овцам и баранам. — Е.Р.
6 “LaguerredeDarius, filsd’Histaspes” («Военная экспедиция Дария, сына Гистаспа»). — Прим. Трембецкого. Однако речь, скорее всего, не о Дариевых слонах, но о костных останках мамонтов, которые ныне экспонируются в краеведческих и природоведческих музеях Украины. — Е.Р.
7 Имеется в виду участие крымско-татарских, а также и турецких
войск в Украинско-польской войне на стороне Хмельницкого (1648-1651); последние
проявляли особую жестокость не только в отношении поляков и евреев, но и в
отношении украин—
цев. — Е.Р.
8 “Turc, quinouscommuniquaitlapeste” («Турки, которые занесли нам чуму»). — Прим. Трембецкого.
9 Екатерина II. — Е.Р.
10 Имеется в виду ликвидация правительством Екатерины гайдамацкого движения на Украине и Крымского ханства. — Е.Р.
11 “PontosAxenosappelẻensuiteEuxinos” («Неприютное море стало позднее называться Гостеприимным»). — Прим. Трембецкого.
12 “Ordessaestlevraietanciennom; aujourd’huiOdessa” («Ордесса — имя подлинное и древнее; ныне — Одесса»). — Прим. Трембецкого.
13 Подробнее об этом (и вообще — шире — о проблеме «Пастернак и Словацкий») смотри в статье: Рашковский Е. Б. К самопознанию поэта: польская дворянская романтическая культура в поэтическом логосе Бориса Пастернака // Польская культура в зеркале веков. — М.: Материк, 2007. С. 399-401.
14 См. Мф 5:9.
15 По всей видимости, Норвид имеет в виду евангельскую Притчу о блудном сыне (Лк. 15:11 — 32). Возвращение в Дом отчий невозможно насилием: только с искренним сердцем и по доброй воле.
16 Заглавие оригинала: “Laurdojrzały”. — Е. Р.
17 В древних Афинах голосовали, бросая гальки в сосуд: белые — за, черные — против. Отсюда и нынешнее русское выражение — «подбросить черный шар».– Е. Р.
18 В этом стихотворении — несомненная перекличка с непереводимым, как мне кажется, стихотворением Юлиуша Словацкого «Автору Трех псалмов». Для Словацкого, человеческий дух — некий «вечный революционер», проницающий собой и перекрывающий отъединенность и страдания наших индивидуальных существований. Да и само начало стихотворения сознательно отсылает нас к «Гимну» Словацкого: “Smutnomi, Boże…” — Е.Р.
19 Jastrun M. Wstęp // Staff L. Wybór poezjj. — Wr., etc.: Ossolineum, 1963. S. XXXVI.
20 В майский день
21 “Paramount” — одна из голливудских кинофирм.
22 В оригинале — misterDupson.
23 Как полагают некоторые комментаторы, стихотворение, скорее всего, навеяно творчеством композитора Кароля Шимановского. Мне не хотелось бы фантазировать, но, как мне кажется, возможным музыкальным прообразом этого стихотворения могла послужить Соната для скрипки и фортепьяно.
24 На мой взгляд, одна из вершин переводческого мастерства Броневского — есенинский «Пугачев»
25 Броневский Вл. Два голоса, или Поминовение / Поэзия. Проза. — М.: Этерна / Вахазар, 2010. — 906 с.
26 У этого стихотворения — глубокая
автобиографическая подоплека. В сентябре
27 Здесь используются при переводе уже прочно вошедшие в нашу словесность переводы из позднего Мицкевича, принадлежащие Владимиру Галактионовичу Короленко («Над водным простором…») и Вере Клавдиевне Звягинцевой («Отлились мои слезы, лучистые, чистые…»). — Е.Р.
28 Гомолицкий Л. Н. Владимир Слободник // Гомолицкий Л. Н. Сочинения русского периода. Т. 3. — М.: Водолей, 2011. С. 225.
29 Разумеется, по западной пасхалии. См.: blogoslowieni-i-swieci.blog.pl/id,586813,title,SwFaustyna-Kowalska,index.html?..
30 «Кукла» — намек на знаменитый роман Болеслава Пруса. — Е. Р.
31 Намек на речения из Нового Завета (Лк 11:5-8, Откр 3:20) — Е.Р
32 Перевод осуществлен по изданию: WojtyłaK.Poezjeidramaty. — Kr.: Znak, 1987. S. 95-97.
33 Последние слова Гамлета в шекспировском оригинале: “Therestissilence”.
34 О малоизвестной историкам, не говоря уже о широкой публике, трагедии Лемковщины см.: G. Motyka. OdWołyniadoakcji “Wisła” // Więnź. W-wa. 1998. # 3 (473)/ S. 109-133.
35 В католическом богослужении экстатический возглас «Аллилуйя!» (евр.: халелу Йа! — «хвалите Господа!») отменяется от начала Великого Поста до Пасхи. Так что возглас этот является знаком облегчения, знаком катарсиса, знаком Пасхальной радости. — Е. Р.
36 Опять-таки — литургический символ. В дособорном католическом богослужении перед Евхаристической трапезой алтарная преграда накрывалась белой скатертью. — Е. Р.
37 Конечно же, в этой республике — как и во всяком царстве-государстве — есть не только законопослушные граждане, но и свои преступники: халтурщики, претенциозные недоучки, недобросовестные толкователи, сикофанты… Но речь — не о них.
38 «Разговор книгопродавца с поэтом». Четыре десятилетия спустя это же словосочетание — не знаю, какими судьбами — появилось в Первом томе «Капитала» Карла Маркса.
Перевод Евгения Рашковского