Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 42, 2015
Составитель, редактор, автор вступительных статей и
комментариев к томам документов: по истории Катынского преступления
(совместно с польским историком В. Матерским).
Катынское преступление. Пленники
необъявленной войны». М., 1997. «Катынь. Март
(совместно с А. Чинчалой и В. Матерским). Katyn. A Crime Without Punishment.
Составитель (совместно с М. Корчагиной) издаваемого в
Берлине трехтомника собрания Лебедева Наталья Сергеевна к.и.н ведущий научный
сотрудник Сектора международных отношений ИВИ РАН. Доктор всеобщей истории
(Лодзинский университет) Специализируется в изучении внутренней и внешней
политики СССР, международных отношений новейшего времени, истории Второй
мировой войны. Систематически работает в российских архивах, изучая особенности
тоталитарных режимов, раскрывая чудовищные злодеяния гитлеризма на
оккупированных третьим рейхом территориях, массовые репрессии сталинского
режима против граждан СССР, а также Польши, Прибалтики и др. Большое внимание
уделяла четвертому разделу Польши, советизации принудительно присоединенных в
1939-1940 гг. к СССР территорий, Катынскому злодеянию и массовым депортациям с
присоединенных Советским Союзом территорий как накануне войны, так и в
послевоенные годы. Автор монографий, сборников документов, статей по истории
Катынского преступления, подготовке и проведению Нюрнбергского процесса,
Коминтерну, советско-польским и советско-литовским отношениям. Подготовила
трехтомную российско-польскую публикации документов «Коминтерн и Польша» и
четвертого тома «Советско-польских отношений 1918-1945 гг.», охватывающий
период с 1939 по
Составитель (совместно с
М. Корчагиной) издаваемого в Берлине трехтомника документов «Коминтерн
и Германия» на немецком языке, (90 п.л.). Н.С. Лебедева Входит в состав
редакционных советов серий «Россия. ХХ век. Документы» Международного фонда
«Демократия» (Фонда Александра Н. Яковлева), Иельского университета “Анналы
коммунизма” (Annals of Communism, Yale University Press) и редколлегии
польского журнала «Пшегланд Всходни» («Przeglad Wschodni»), а также в состав
научных советов ряда польских научно-исследовательских институтов. Активный
член российско-польской Группы по сложным вопросам российско-польских отношений
в истории ХХ века. Имеет правительственные награды РФ и Республики Польша.
Выступала с докладами и сообщениями на международных конференциях в более чем
20 странах, во многих городах России.
Н.С. Лебедева входит в состав редакционных советов
серий «Россия. ХХ век. Документы» Международного фонда «Демократия» (Фонда
Александра Н. Яковлева), Иельского университета «Анналы коммунизма» (Annals of
Communism, Yale University Press) и редколлегии польского журнала «Пшегланд
Всходни» («Przeglad Wschodni»), а также в состав научных советов ряда польских
научно-исследовательских институтов. Активный член российско-польской Группы по
сложным вопросам российско-польских отношений в истории ХХ века. Имеет
правительственные награды РФ и Республики Польша.
В
Хроника злодеяния
сталинского режима
1 сентября 1939 года
германские войска вторглись в Польшу; 17 сентября ее восточную границу перешли
части Красной Армии. В советский плен были захвачены около 250 тысяч поляков,
126 тысяч из них были отправлены в восемь лагерей для военнопленных и 138 приемных
пунктов. 19 сентября было создано Управление НКВД СССР по делам о военнопленных
(УПВ) во главе с Петром Сопруненко. Но, будучи не в состоянии обеспечить столь
большое количество людей продовольствием, жильем, даже питьевой водой, 3 октября
было решено распустить по домам рядовых и унтер-офицеров — жителей
присоединенных к СССР земель, в середине октября — обменять те же
категории военнопленных — уроженцев центральной Польши на выходцев из
восточных воеводств, плененных вермахтом. В результате к середине ноября в
лагерях для военнопленных остались 40 тысяч человек — 25 тысяч рядовых и
младших командиров в Ровенском лагере, трудившихся на строительстве шоссе Новоград-Волынский–Львов;
около 8,5 тысяч польских офицеров в Козельском и Старобельском лагерях; 6,5 тысяч
полицейских, тюремных работников, осадников, пограничников — в
Осташковском1. Среди узников трех спецлагерей оказались многие
выдающиеся представители польской интеллектуальной элиты.
Так, только в Козельском
лагере содержалось более двадцати профессоров высших учебных заведений, около
трехсот врачей, несколько сот юристов, инженеров, учителей, более ста
литераторов и журналистов, призванных в армию из запаса.
В директиве,
направленной 8 октября Лаврентием Берия особым отделениям лагерей (ОСО),
ставились задачи, связанные с созданием агентурно-осведомительной сети,
выявлением среди военнопленных членов «контрреволюционных формирований» и тех,
кто служил в разведывательных и карательных органах, в полиции, батальонах
Корпуса охраны пограничья (КОП), кто являлся членами политических партий и др.
В лагеря для офицеров и полицейских вскоре прибыли работники из центрального
аппарата НКВД СССР: в Козельск — один из ответственных сотрудников 5-го
(разведывательного) управления Главного управления госбезопасности (ГУГБ)
Василий Зарубин, в Старобельск — капитаны госбезопасности Борис Трофимов и
сменивший его М.Е. Ефимов, в Осташков — капитан госбезопасности Иван Антонов.
Завербованная ими агентура сообщала о тех поляках, которые проявляли активность
в религиозной и духовной жизни, поддерживали патриотические настроения своих
товарищей.
Практически каждого
офицера и полицейского допрашивали, чаще всего ночью. В Козельском лагере
оперативники установили, что военнопленные выпускали нелегальные газеты
«Меркурий» и «Монитор», устраивали ежедневные выпуски «устной газеты». В
Старобельском лагере была «вскрыта» «антисоветская организация».
«Контрреволюционную организацию» поспешили раскрыть и в Осташкове. Особисты и
работники политотделений сообщали в Москву о росте антисоветских настроений
среди пленных, о намерениях некоторых из них бежать из плена. Они доносили, что
узники не смирились с захватом Польши и готовы бороться за восстановление
независимости своей страны2.
В начале декабря в
Осташковский лагерь была направлена новая следственная бригада во главе со
Степаном Белолипецким. Ей было поручено к концу января
31 декабря
1 февраля
20 февраля
И уже 22 февраля первый
заместитель наркома издал директиву, в которой предписывалось всех содержащихся
в Старобельском, Козельском и Осташковском лагерях НКВД бывших тюремщиков,
разведчиков, провокаторов, осадников, судебных работников, помещиков и крупных
собственников перевести в тюрьмы, перечислив их за областными Управлениями НКВД
(УНКВД). Все имеющиеся на них материалы предписывалось передать в следственные
части УНКВД. Подчеркивалось, что «о порядке дальнейшего направления этих дел
указания будут даны дополнительно»8. Директива касалась лишь 2,5 %
узников трех спецлагерей, причем Особое совещание в ней не упоминалось. Видимо,
получив записку Сопруненко, Берия решил испросить указания Сталина относительно
мер в отношении военнопленных, переводимых в тюрьмы. От этого зависел и выбор
органа, который должен был рассматривать их дела.
В конце февраля
начальник особого отделения Осташковского лагеря Григорий Корытов информировал
зам. начальника УНКВД по Калининской области Василия Павлова, что Берия
приостановил рассмотрение дел осташковских военнопленных Особым совещанием;
лагерь же после разгрузки должен был принять военнопленных финнов9.
Еще 1 декабря — на следующий день после нападения СССР на Финляндию —
Берия приказал начальникам резервных лагерей — Грязовецкого, Юхновского,
Южского, Путивльского, Козельщанского — подготовиться к поступлению
большого количества финских военнопленных10. 21 февраля Сопруненко подписал справку для руководства
НКВД о готовности лагерей к приему около 25 тысяч военнопленных финнов. Но дело
было не только и даже не столько в освобождении одного–трех лагерей от поляков.
Контекст
После исключения СССР из
Лиги Наций, после принятия Верховным союзным советом Великобритании и Франции
решения направить в Финляндию экспедиционный корпус, правительство Владислава
Сикорского стало добиваться включения в него своего воинского соединения. В
декабре 1939 года начал формироваться авиадивизион польских добровольцев для
войны в Финляндии11. 24 января
О том, что в английских
и французских правящих кругах серьезно усилились тенденции к вмешательству в
советско-финский конфликт, что они готовы действовать, «не останавливаясь перед
риском разрыва отношений и даже вооруженного конфликта» с СССР, сообщал в
Москву Иван Майский13. 11 февраля в беседе с
ним один из самых дальновидных британских политиков Дэвид Ллойд Джордж указал,
что СССР «логикой вещей уже очень близко подошел к краю бездны, за которой
начинается вовлечение в европейскую войну… Тем более что в Англии, а особенно
во Франции имеется достаточно провокаторов разрыва и войны с СССР»14. И он был прав: 5 февраля
21 февраля Майский вновь
зафиксировал в своем дневнике: «Вообще положение должно быть признано опасным.
Оно чревато всякими неожиданностями. Можно легко быть втянутыми в большую
войну. Лучший способ избежать этой опасности — быстрота на финском фронте»16. 18 февраля главная полоса финской обороны была прорвана
советскими войсками. 22 февраля британскому кабинету было передано предложение
правительства СССР о принятии на себя роли посредника в урегулировании
советско-финской войны, но Лондон отклонил его17.
Полпред во Франции Яков
Суриц 9 марта писал: «Сейчас уже нет сомнения, <…> что в намерения
союзников входили и десантные операции в Мурманске <…>, даже вопреки
желанию самого Хельсинки»18. По заявлению Эдуарда
Даладье с 26 февраля 50 тысяч французских войск ожидали посадки на суда для
отправки в Финляндию. Невилл Чемберлен же 19 марта, выступая в парламенте,
сказал, что стотысячный англо-американский экспедиционный корпус был
приготовлен, и лишь отказ Швеции и Норвегии пропустить его через свою территорию
помешал направлению его в Финляндию. То, «что война с СССР была очень реальна»,
считал и Уинстон Черчилль19. Опасность войны с
Англией и Францией являлась одним из главных побудительных мотивов советского
руководства, поспешившего с заключением мирного договора с Финляндией, хотя
Красная Армия перешла в это время в наступление и могла занять Хельсинки.
Французско-британская
концепция вооруженного выступления против СССР как союзника Германии,
оказывающего экономическую поддержку их смертельному врагу, была тесно связана
с идеей нанести воздушный удар по залежам нефти в районе Каспийского моря20. 19 января Франция представила на заседании Верховного
совета союзнических держав в Париже конкретный проект нападения на СССР в
районе Кавказа и Каспийского моря. 10 февраля Майский сообщил в НКИД, будто в
кругах британского правительства существует мнение, что операции могут
развернуться также на Ближнем и Среднем Востоке, при этом англичане и французы
с помощью Турции и Ирана «откроют наступательные операции против Кавказа
(особенно против Баку и Батуми, с тем чтобы ударить по нефти или по
нефтепроводу)»21.
Проект продолжали
разрабатывать во второй половине февраля и в марте. Так, 22 марта
главнокомандующий объединенными сухопутными силами Франции и Великобритании
генерал Морис Гамелен писал Эдуарду Даладье: «Действия, направленные на
уничтожение русской нефтедобывающей промышленности, позволяют нанести
чувствительный, если не решающий, удар по советской экономике и военной мощи
<…>. Страна подвергнется риску полного разгрома». Союзники не без
основания рассчитывали на то, что ударом по Баку они ликвидируют и основной
источник обеспечения вермахта и люфтваффе горючим. Ведь на территории «Третьего
рейха» и оккупированных им стран в то время добывалось немногим более 1 млн.
тонн нефти, а в СССР, главным образом на нефтепромыслах Баку и Грозного, —
30 млн. тонн. Политическое и военное руководство в Париже и Лондоне
рассматривало проект нападения на СССР с юга в разных вариантах вплоть до
начала мая 1940 года, т.е. до начала массированного германского наступления на
Францию22.
Информация о планах
Лондона и Парижа регулярно поступала в Кремль. Так, 7 февраля командующий
Закавказским военным округом направил Сталину и Ворошилову доклад «О положении
на Ближнем Востоке и боеготовности войск Закавказского В[оенного] О[круга]». В
нем подчеркивалось: «Англо-французскому блоку на сегодняшний день удалось
добиться больших усилий в мобилизации сил на Ближнем Востоке для очередной
вооруженной провокации против СССР. Очередную провокационную войну,
подготавливаемую англо-французским блоком против СССР, можно ожидать со стороны
Ближнего Востока весной 1940 года»23. Таким образом,
информация об англо-французских планах лишь укрепляла ненависть Сталина к
польским офицерам и полицейским, которые в случае возможной войны западных
стран против СССР они, по его мнению, могли стать «пятой колонной». «Отец
народов» никогда не забывал о роли восставших в
«Зимняя война» отразилась
также на взаимоотношениях Германии и СССР. Подтягивание германских войск к
границам СССР было впервые зафиксировано советскими разведывательными службами
в середине февраля
Решение о массовых
убийствах
27 февраля
Записка же Берии Сталину
за № 794/Б, касавшаяся участи 14 тысяч 736 бывших польских офицеров,
чиновников, помещиков, полицейских, разведчиков, жандармов, осадников,
тюремщиков, содержавшихся в трех спецлагерях, и 11 тысяч человек, арестованных
и находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии, не имела точной
даты. Поскольку документы Берии №№ 795/б и 596/б датированы также 29-м февраля,
становится очевидным, что первый вариант письма Берии Сталину о расстреле
польских офицеров, полицейских и узников тюрем был составлен тоже 29 февраля.
Дошедшая же до нас
записка наркома «вождю народов», легшая в основу решения Политбюро от 5 марта о
расстреле польских офицеров, полицейских и узников тюрем, сохранила делопроизводственный
номер 794/Б, но на ней уже значился месяц март. Сопоставление сведений,
содержавшихся в справках о наличии в лагерях различных категорий военнопленных
от 2 и 3 марта, позволяет сделать вывод, что текст данной записки Берии был
переработан 3 марта. Таким образом процесс выработки решения о расстреле
польских офицеров, полицейских и узников тюрем следует ограничить периодом 27 февраля —
5 марта 1940 года.
В своей записке № 594/Б
Берия обосновывал необходимость расстрела военнопленных (офицеров, полицейских,
сотрудников разведывательных органов) и заключенных тюрем западных областей
Украины и Белоруссии тем, что «все они являются заклятыми врагами советской
власти, преисполненными ненависти к советскому строю», ведут антисоветскую
агитацию и контрреволюционную работу. «Каждый из них только и ждет
освобождения, чтобы иметь возможность активно включиться в борьбу против
советской власти», — подчеркивал нарком.
Совершенно очевидно, что
возможность активно включиться в борьбу против советской власти могла
представиться только в случае глобальной войны — войны Великобритании и
Франции против СССР. Дела находящихся в лагерях для военнопленных 14 736 бывших
офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, жандармов, тюремщиков, осадников,
разведчиков и 11 тысяч человек — заключенных в тюрьмах западных областей
Украины и Белоруссии, «членов различных контрреволюционных партий, шпионских и
диверсионных организаций, бывших помещиков, фабрикантов, бывших польских
офицеров, чиновников и перебежчиков» Берия предлагал рассмотреть «в особом
порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела»27.
Рассмотрение дел
предлагалось провести без вызова арестованных и без предъявления им обвинения,
а также постановления об окончании следствия и обвинительного заключения.
Судьбу лиц, содержавшихся в лагерях военнопленных, следовало решать по
справкам, составленным УПВ, арестованных — на основе дел, представленных
НКВД УССР и НКВД БССР.
Рассмотрение дел и
вынесение решения возлагалось на тройку в составе Берии, Меркулова и начальника
1-го Спецотдела НКВД СССР Леонида Баштакова. Первым на этой бумаге расписался
Сталин, предварительно написав: «За». Затем свои подписи поставили Ворошилов,
Молотов и Анастас Микоян. На полях секретарь указал: «Калинин — за,
Каганович — за».
Военная прокуратура,
получив в 1990-1991 гг. однозначные заключения от нескольких независимых
экспертов, все подписи признала подлинными. На последней странице письма Берии
Сталин внес в него последние коррективы — вычеркнул из состава тройки
фамилию Берии и включил в нее Богдана Кобулова28.
В России до настоящего
времени не прекращаются попытки поставить под сомнение и письмо Берии от марта
Заключительная часть
записки Берии дословно воспроизведена в качестве решения Политбюро ЦК ВКП(б) в
протоколе заседания от 5 марта30.
В соответствии с ним
должны были быть расстреляны 14 736 военнопленных — бывших польских
офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, разведчиков, жандармов, осадников
и тюремщиков, а также находившиеся в тюрьмах западных областей «11 тысяч
человек — членов различных к[онтр]-р[еволюционных], шпионских и
диверсионных организаций, бывших помещиков, фабрикантов, бывших польских
офицеров, чиновников и перебежчиков».
Записка Берии более
полувека хранилась в ЦК КПСС в опечатанном пакете вместе с выписками из
протокола решения Политбюро от 5 марта
Подготовка
Подготовка операции по
расстрелу поляков из Козельского, Старобельского, Осташковского лагерей и
узников тюрем западных областей Украины и Белоруссии началась сразу же после
рокового решения Политбюро. С 7 по 15 марта
7 марта Берия приказал
наркомам внутренних дел УССР и БССР Ивану Серову и Лаврентию Цанаве
подготовиться к депортации 25 тысяч семей тех, кого вскоре намеревались
расстрелять. Их адреса узнавали у самих офицеров и полицейских33.
16 марта началось
составление справок на военнопленных трех лагерей и заключенных тюрем; на
основании которых должны были приниматься решения о расстреле.
Наряду с тремя графами,
в которых фиксировались: 1) фамилия, имя, отчество; 2) год и место рождения,
семейное и общественное положение, где содержится, когда взят в плен; 3)
последняя должность и чин в польской армии или в полицейских органах. Имелась
также четвертая графа — заключение, куда вписывалась краткая формула
обвинения и статья УК РСФСР (для заключенных тюрем — УК УССР и УК БССР)34. Первые три графы справки заполнялись в лагерях и по
мере готовности вместе с делами направлялись в Москву. В УПВ заполнялась
последняя графа — заключение, после чего они вместе с делом отсылались в
1-й Спецотдел НКВД СССР, где над ними работали под руководством зам. начальника
этого отдела Аркадия Герцовского. Часть дел ставилась на контроль, решения по
ним принимал лично Меркулов.
Остальные фамилии
включались в списки подлежавших расстрелу, которые затем передавались на
утверждение «Комиссии», то есть «тройки» в составе Меркулова, Кобулова и
Баштакова. Ее решения оформлялись специальными протоколами.
После этого
фигурировавшие в списке военнопленные или заключенные считались приговоренными
к высшей мере наказания — расстрелу.
Списки-предписания на
отправку из лагеря в распоряжения УНКВД Смоленской, Калининской и Харьковской
областей, подписанные начальником УПВ Сопруненко, а после его отъезда из
Москвы — его заместителем Иваном Хохловым, направлялись в Козельский,
Старобельский и Осташковский лагеря.
Предписания о расстреле,
подписанные Меркуловым, адресовались начальникам УНКВД Смоленской, Харьковской
и Калининской областей35.
Тщательно готовился и расстрел узников тюрем
западных областей УССР и БССР. Чтобы централизовать его и исключить утечку
информации, было решено сосредоточить заключенных поляков в четырех тюрьмах: в Минске, Киеве, Харькове и
Херсоне. Предварительно их освобождали от других узников, которых направляли в
лагеря ГУЛАГа36.
С 16 марта была
запрещена переписка военнопленных, усилена охрана лагерей, разработаны
подробнейшие планы доставки военнопленных к местам их казни. Незадолго до ее
начала в лагеря прибыли работники центрального аппарата ГУГБ, а также
представители Главного управления конвойных войск. В Козельск, Старобельск и
Осташков свозили находившихся в больницах тяжелобольных польских офицеров и
полицейских.
Пополнялся и контингент
тюрем. 4 апреля Берия приказал арестовать всех проводящих «контрреволюционную
работу» унтер-офицеров бывшей польской армии. В результате были помещены в
тюрьмы еще около тысячи офицеров и унтер-офицеров, полицейских,
землевладельцев, членов политических партий37.
Расстрельные списки
Первые списки на
отправку военнопленных на расстрел начали поступать в лагеря 3–5 апреля, а в
тюрьмы — 20–23 апреля. 9 апреля были подписаны 13 расстрельных списков на
1297 военнопленных38. Мог ли орган
внесудебной расправы рассмотреть, по существу, за один день почти 1300 дел?
Ответ очевиден — это физически невозможно. Да этого и не
требовалось — в задачу «тройки» входило лишь утвердить списки,
составленные в 1-м Спецотделе под контролем Меркулова. Каждый список, как
правило, содержал около ста фамилий и имел номер. В них были включены 97 %
всех офицеров и полицейских, содержавшихся в Козельском, Старобельском и
Осташковском лагерях.
Среди отправляемых на
расстрел были кадровые военные, резервисты и престарелые отставники; члены
политических партий и абсолютно аполитичные люди; поляки и евреи, белорусы и
украинцы. Врачей обрекали на смерть наравне с жандармами, контрразведчиками, тюремными
работниками. Практически речь шла не о тех, кого следует расстрелять, а о тех,
кому следует сохранить жизнь, включив их в список на отправку в Юхновский
лагерь.
Три первых
списка-предписания на отправку из Осташковского лагеря на 343 человека были
подписаны Сопруненко 1-го апреля. 3-го апреля эти списки поступили в лагерь, и
согласно путевой ведомости конвойных войск те же 343 «лишенных свободы» в пяти
вагонах 5 апреля в 9 час. 30 мин. прибыли в Калинин (ныне Тверь). Столько же
человек были приняты помощником начальника УНКВД по Калининской области
Тимофеем Качиным. В тот же день начальник УНКВД по Калининской области направил
Меркулову шифротелеграмму: «Первому наряду исполнен № 343. Токарев»39, что означало что предписание о расстреле 343 лиц выполнение.
Эти документы хранятся в разных фондах и разных архивах, в том числе и в
Центральном архиве ФСБ. Сохранились аналогичные документы почти за каждый день
операции. Цифры в них также совпадают. Последние военнопленные были вывезены из
трех спецлагерей к концу мая 1940 года. Узников тюрем расстреливали до начала
июля, поскольку аресты продолжались при зачистке территории, присоединенной
осенью 1939 года к СССР.
Долгие годы оставались
неясными те мотивы, по которым 395 офицерам и полицейским была сохранена жизнь.
В ходе подготовки к печати катынских томов нами был найден документ,
раскрывающий причины, по которым пощадили 395 человек. По ходатайству 5-го
(разведывательного) отдела ГУГБ НКВД были оставлены в живых 47 человек, столько
же — по просьбе германского посольства; по запросу литовской миссии —
19; немцев по национальности — 24 человека. Военнопленных числом 91 человек
были направлены в Юхнов по личному указанию Меркулова: среди них были как те,
кто представлял интерес в качестве источника информации, так и пленные,
заявлявшие о своих коммунистических убеждениях, оказывавшие различные услуги
администрации лагерей. 167 человек попали в разряд «прочие» (рядовые, юнаки,
унтер-офицеры, подхорунжие, беженцы, а также несколько десятков осведомителей)40.
Технология ада
О том, как проходили
расстрелы в Калинине, подробно рассказал на допросах в военной прокуратуре
Дмитрий Токарев. Руководил расстрелом присланный из Москвы начальник
комендантского отдела НКВД СССР майор госбезопасности Василий Блохин. Одну из
камер обшили кошмой, чтобы не были слышны выстрелы. Тюрьму временно освободили
от других заключенных. «Из камер поляков поодиночке вели в красный уголок, то
есть в ленинскую комнату, там сверяли данные — фамилию, имя, отчество,
дату рождения… Надевали наручники, вели в приготовленную камеру и били из
пистолета в затылок», — сообщил Токарев41. Только в Калинине в расстрелах участвовали 30 человек,
по трем лагерям — 53. Расстреливали из немецких «вальтеров». Территория
близ села Медное, где находятся захоронения более шести тысяч узников
Осташковского лагеря, не занималась немецкими войсками ни на один день.
По свидетельству
начальника охраны УНКВД Митрофана Сыромятникова, офицеров из Старобельского
лагеря расстреливали в Харькове, как и в Калинине, во внутренней тюрьме НКВД на
ул. Дзержинского, куда польских военнопленных доставляли «воронкáми»
прямо с вокзала. Затем тела на грузовиках везли в 6-й район лесопарковой зоны,
что в полутора километрах от села Пятихатки, и закапывали вблизи дач сотрудников
УНКВД. Руководили расстрелом специально присланные работники комендантского
отдела НКВД СССР при активном участии коменданта внутренней тюрьмы Тимофея
Куприя, начальника харьковского УНКВД майора г/б Петра Сафонова и его
заместителя Павла Тихонова42. Они же, видимо,
руководили и расстрелом заключенных тюрем, доставленных в Харьков.
Офицеров из Козельского
лагеря расстреливали, как непосредственно в Катынском лесу, так и, скорее
всего, в Смоленской тюрьме. Об этом свидетельствуют сводки начальника Главного
транспортного управления НКВД СССР Соломона Мильштейна о движении тюремных
вагонов, в которых неоднократно указывалось, что вагоны прибывали на станцию
Смоленск. В них, в частности, сообщалось: «6 апреля с.г. на ст. Смоленск в 12 час.
15 мин. поездом № 87 прибыли 2 вагона за №№ 602 и 673… Находятся под разгрузкой
на ст. Смоленск 4 вагона за №№ 670, 351, 602 и 673». В сводке за 7 апреля вновь
отмечалось: «На ст. Смоленск находятся под разгрузкой 4 вагона за №№ 670, 351,
602 и 673»43 (выделено мною — Н.Л.).
Таким образом, вагоны стояли на станции под разгрузкой два дня.
Видимо, офицеров
доставляли прямо из вагонов в Смоленскую тюрьму — по мере освобождения
места в ней после расстрела очередной партии поляков. С. Свяневич, привезенный
в Смоленскую тюрьму, обнаружил, что она полностью освобождена от других
заключенных.
В одной из восьми могил
польских офицеров в Катыни тела лежали ровными рядами, лицом к земле, в отличие
от других ям смерти, где тела расстрелянных находились в разных положениях.
В Катынском лесу расстреливали
группами над глубокими могилами, в мундирах, при орденах, им стреляли в затылок
с близкого расстояния. При расстрелах использовались немецкие пули калибра
Статистика
В соответствии с
составленной по итогам операции справкой Управления по делам о военнопленных в
УНКВД трех областей было отправлено 14 587 человек. В справках же,
подготовленных для Сталина руководством НКВД в 1941-1943 гг., фигурирует цифра
15 131 человек45.
В записке Александра
Шелепина Хрущеву от 3 марта
Среди отправленных на
расстрел были 11 генералов, контр-адмирал, 77 полковников, 197 подполковников,
541 майор, 1441 капитан, 6061 поручик, подпоручик, ротмистр и хорунжий, 18
капелланов и других представителей духовенства.
Те, кого отправляли на
расстрел, даже не подозревали, что их ждет, о чем свидетельствуют
политдонесения комиссара УПВ Семена Нехорошева.
Родные и близкие, в том
числе дети расстрелянных офицеров и полицейских, обращались к Сталину, в УПВ, в
другие инстанции, умоляя отпустить своих мужей и отцов из плена. До конца своей
жизни многие из них не могли смириться с утратой, вопреки всему надеясь на
возвращение тех, кто сгинул в Советском Союзе47.
В тюрьмах
Тщательно готовился и
расстрел узников тюрем западных областей УССР и БССР. Прибывшие из Москвы
следователи центрального аппарата НКВД СССР пробыли в западных областях
Белоруссии и Украины два месяца, руководя дальнейшими арестами, оформляя
следственные дела на расстреливаемых. На их основе в тюремных отделах НКВД УССР
и БССР составлялись справки с последней незаполненной графой и передавались в
1-й Спецотдел НКВД УССР и БССР вместе со следственным делом. После внесения в
них исправлений в республиканском 1-м Спецотделе в каждой справке заполнялась
последняя графа — заключение. По мере готовности справки направлялись в
1-й Спецотдел НКВД СССР. Затем составлялись списки-предписания на расстрел.
Какие-то дела ставились на контроль, решения по ним принимал лично сам Меркулов.
Списки-предписания подписывались «тройкой», т.е. Меркуловым, Кобуловым и
Баштаковым. Они аналогичны тем, которые составлялись на офицеров и полицейских
Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей.
В то время как
военнопленных офицеров и полицейских было расстреляно практически столько же,
сколько зафиксировано в решении Политбюро от 5 марта
Исследователи считают
весьма странным это «недовыполнение» предписания высшей партийной инстанции
СССР и подчеркивают, что ранее такого никогда не случалось.
Полагаю, что это было
связано с отказом от расстрела перебежчиков. В упоминавшейся выше записке Берии
Сталину от начала марта
29 июня
Если военнопленных из
трех спецлагерей отправляли по предписаниям за номерами 01-040, 044-046,
050-054, 058, 059 и 062, то в украинском списке фигурируют номера предписаний
041-043, 055-057, 064-067, 071-072.
Белорусские списки
Оставшиеся номера
047-049, 060, 061, 063 и 068-070 – это номера списков-предписаний на узников
тюрем Западной Белоруссии. Ни они, ни список содержавшихся в них фамилий не
найдены. К операции по расстрелу заключенных тюрем приступили тогда, когда
ликвидация пленных из трех лагерей для военнопленных вступила в завершающую
фазу. Известно, что расстрел узников западноукраинских тюрем начался не ранее
20 апреля и продолжался до первой декады июля включительно. Скорее всего,
белорусская экзекуция проводилась в те же сроки.
13 апреля
Сразу после завершения
расправы с польскими офицерами и полицейскими были приняты карательные меры и
против других польских военнопленных. В конце мая 8 тысяч рядовых и
унтер-офицеров бывшей польской армии из лагерей военнопленных, работавших на
предприятиях Наркомата черной металлургии, были отправлены в Северный
железнодорожный лагерь ГУЛАГа на строительство Северо-Печорской железнодорожной
магистрали49. Условия жизни и работы
этих людей стали крайне тяжелыми. В разы повысилась смертность среди них.
Ложь как соучастие
Более полувека первые
лица Советского государства и ЦК КПСС тщательно скрывали правду о Катынском
злодеянии, тем самым в определенной мере разделив ответственность за него. На
все попытки польского правительства выяснить участь своих офицеров советская
сторона заявляла, что они освобождены или самостоятельно рассеялись, неизвестно
куда50. Лишь 13 апреля 1990 года
было опубликовано Заявление ТАСС, в котором ответственность за это злодеяние
была возложена на Берию, Меркулова и их подручных.
26 ноября 2010 года
Государственная Дума Федерального Собрания РФ приняла заявление «О Катынской
трагедии и ее жертвах». В нем, в частности, было признано, что опубликованные
материалы «не только раскрывают масштабы этой страшной трагедии, но и
свидетельствуют, что Катынское преступление было совершено по прямому указанию
Сталина и других советских руководителей»51.
Правда о катынском
преступлении необходима не только полякам, но и россиянам, чтобы подобное
никогда не могло повториться.
Примечания
1 Катынь. Пленники
необъявленной войны. Документы и материалы / Под ред. Р.Г. Пихои,
А. Гейштора. Сост. Н.С. Лебедева, Н.А. Петросова,
В. Матерский, Б. Вощинский. М., 1999. С. 9-29, 57-249.
Осадники — это демобилизованные бойцы Войска Польского, получившие наделы
на территории близ новой советско-польской границы, установленной по Рижскому
договору 1921 года.
2 См. подробнее:
Лебедева Н.С. Катынь: преступление против человечества. М., 1994. С. 42-134.
3 Катынь. Пленники
необъявленной войны. С. 250.
4 Там же. С.
275-276.
5 Там же. С.
316-318.
6 Там же. С.
382-384.
7 Там же. С. 343.
8 Там же. С. 350.
9 Там же. С. 383.
10 Российский
государственный военный архив (далее: РГВА). Ф.1/п. Оп. 4в. Д.
11 Polskie Dokumenty Dyplomatyczne. 1939
wrzeisien-grudzien / Red. W. Rojek. Warszawa, 2007. S. 579. В Великобритании
находилось около трех тысяч польских летчиков и 20 тысяч других офицеров,
подофицеров и рядовых Войска Польского.
12 Дурачинский Э.
Польша в политике Москвы 1939-1941 годов: факты, гипотезы, вопросы // Война и
политика. 1939–1941 / Отв. ред А.О. Чубарьян. М., 1999. С.54.
13 Иван Михайлович
Майский. Дневник дипломата. Лондон 1934-1943: в 2-х кн. Кн. 2. Ч. 1 / Сост.
Н.В. Бойко, Е.В. Косырева, Л.В. Поздеева; отв. ред. А.О. Чубарьян. М., 2009. С.
119-130, 136.
14 Там же. С. 133.
15 ДВП. Т. ХХIII.
Кн.2. Ч.2. С. 767.
16 Иван Михайлович
Майский. Дневник дипломата. Лондон 1934-1943: в 2 кн. Кн. 2. ч. 1. С. 119-121.
17 Указ соч. С. 119-130,
18 ДВП. Т. ХХIII.
Кн. 2. Ч.
19 Там же. С. 778.
20 См. подробнее:
Челышев И. СССР — Франция: трудные годы 1938-
21 ДВП. Т. ХХШ. Кн.
2. Ч. 2. С.767.
22 М. Корнат
подчеркивал, что «французская идея нападения на СССР не была только студийным
вариантом, который возник в связи с союзническими планами оказать вооруженную
поддержку Финляндии. То была гораздо
более широкая концепция, рассчитанная на ослабление Советской России, в которой
видели союзника «Третьего рейха». Именно такую картину применительно к этому
вопросу дают французские дипломатические документы» (М. Корнат. Указ. соч. С.
404).
23 Центральный архив
Министерства обороны (ЦАМО). Ф. 16. Оп. 2951. Д. 223.
24 Органы
государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 1. Кн. 1.
С. 151.
25 См.: Польское подполье на территории Западной
Украины и Западной Белоруссии 1939-1941 гг. Т. 1-2. Варшава-Москва, 2001.
(Polskie Podziemie na terenach Zachodniej Ukrainy i Zachodniej Bialorusi w
latach 1939-1941. Warszawa-Moskwa, 2001).
26 Это письмо было
найдено мной летом
27 Катынь. Пленники
необъявленной войны. С. 384-390.
28 Яжборовская И.С.,
Яблоков А.Ю., Парсаданова В.С. Катынский синдром в советско-польских
отношениях. М., 2001. С. 392.
29 Швед В.Тайна
Катыни. М., 2007. С. 148-196.
30 Katyn. Dokumenty
zbrodni. Tom 2. Zaglada marzec — czerwiec 1940.
S. 41.
31 РГАСПИ. Ф. 17.
Оп. 163. Д.
32 Катынь. Март
33 Там же. С. 44-47.
34 Там же. С. 56.
35 Там же. С. 68-78
36 Там же. С. 62-64.
37 Там же. С.78-79.
38 Там же. С.29.
39 Там же. С. 72-74,
81-82.
40 Там же. С.
172-173.
41 Л. Елин 53 палача — и два свидетеля // Новое
время. 1991. № 42. С. 32-35.
42 Katyn… T. 2. S.
472-500.
43 РГВА. Ф.1/п. Оп.
4е. Д.
44 Катынь.
1940-2000. Документы. С 38.
45 Там же. С.
167-168, 384, 496.
46 Там же. С.
563-564.
47 См.: Н.Лебедева.
Катынские голоса // Новый мир. 1991. № 2. С. 215-217.
48 Катынь.
1940-2000. Документы. С. 91-99, 162, 173-
49 Там же. С.
138-141.
50 См. раздел
«Борьба за правду» книги Анжея Пшевозника (A. Przewoznik. Katyn.Zbrodnia.
Рrawda. Pamiec. Warszawa, 2010. S. 388 — 488).
51 Уроки Нюрнберга и
актуальные проблемы международного права: Материалы «круглого стола» 18 ноября