Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 42, 2015
Адам Поморский — писатель, переводчик, эссеист, председатель польского РEN-центра. С ним мы встречались в респектабельном
«Литературном доме» на Ратушной площади Варшавы. Уютный кабинет, приятный
полусумрак, за окнами старая Варшава, вдоль стен — шкафы с книгами виднейших польских писателей.
Варшава встретила
туманом, который вскоре рассеялся, открыв солнечный и ясный октябрьский день.
Варшава — город
постсоветский, в войну уничтоженный, после войны был поднят из руин. За
исключением скрупулёзно, по кирпичику, восстановленного исторического центра и
новых стеклянных бизнес-центров — город скромный, небогатый.
Вечерами — даже довольно сумрачный, где за тысячами окон коротают вечера
самые разные, выбравшиеся из социализма люди: совсем старые, стареющие и полные
сил. И совсем молодые, которые своим органическим оптимизмом делают лицо
города. Большинство из них живут в своих маленьких квартирках с потолками два с
половиной — наследие социализма, от которого не скоро можно избавиться. На
каждом шагу — узнавание, думаешь: как у нас, но и понимаешь тут же, что все
равно не как у нас, а по-другому, совсем иначе.
Польская
литература — одна из самых развитых европейских литератур: поляки —
люди книги и слова. Ежегодно проходят книжные ярмарки и выставки, присуждается
множество литературных премий, главная из которых — «Ника»: в нее входят
сотни наименований. Польские писатели популярны у себя в стране и в мире, но,
увы, уже не в России.
В Польше знают практически всех значимых российских
авторов; у нас — почти никого из польских. На Российские ярмарки не
приезжают польские писатели — нет издательского интереса. Серию польских
книг издала Ирина Прохорова, Центр книги Рудомино издает библиотеку польского
романа, но это почти все. Отдельных авторов печатает Иван Лимбах в Петербурге,
историю публикует «Летний сад», издательство «Астрель» издало легендарную книгу
Яна Карского «Я свидетельствую перед миром. История подпольного государства» (в
переводе с французского), но в целом современная польская литература, не говоря
уже о поэзии, остается за пределами интересов русских издателей.
Адам Поморский — писатель, переводчик, эссеист,
председатель польского РEN-центра. С ним мы встречались в респектабельном
«Литературном доме» на Ратушной площади Варшавы. Уютный кабинет, приятный
полусумрак, за окнами старая Варшава, вдоль стен — шкафы с книгами
виднейших польских писателей.
Разговор
с Адамом Поморским, знатоком русской классической и современной
литературы, ведется по-русски, он переводчик нашей поэзии — Пушкина,
старых и новых поэтов. Блестяще знает нашу литературную историю и современную
литературную жизнь. Сыплет именами современных писателей, с которыми знаком
визуально (по книгам) или лично.
Адам
Поморский переводит Достоевского, уже перевел «Преступление и наказание»,
сейчас заканчивает «Подростка».
Считает,
что каждому новому поколению необходимо новое прочтение и новый взгляд на
Достоевского: прежде переводили слишком буквально, не обращая внимания на
эмоциональную атмосферу его прозы.
Разговор
начинается с России, с XVIII века, с Елизаветы, планов Н.И. Панина. Россия
всегда — между деспотией и хаосом…
Адам
Поморский озабоченно говорит:
На наших
глазах создаётся ультраправый интернационал.
Националисты-нацисты —
это всегда антилибералы, враги единой Европы и, конечно, Украины, тянущейся к
Европе. Они влиятельны, и их влияние не следует недооценивать. Кто к ним идет?
В Польше это — молодёжь, техническая, даже технократическая. Ультраправые
видят здесь социальные лифты, в других местах для них закрытые.
Они
усилились уже в прошлом году, когда проводились международные акции в защиту
свободного Интернета. Здесь проявились и ультраправые, и откровенные нацисты.
Что побуждает молодежь идти за ними?
Альтернативность:
простые и четкие ответы на сложные вопросы, открытое наименование врагов,
радикализм, демонстративная неполиткорректность, взывание к национальным,
общим, а не к личностным ценностям и достижениям.
Радикалы
слева и справа сходятся. Очень характерен пример Венгрии, его следует
внимательно изучать: в центре Европы возникает очень радикальное правое
государство. В Польше две правых партии могут взять две трети электората.
Налицо кризис системной демократии.
При этом
страна все-таки процветает, никогда она еще не жила так хорошо. Европейские
деньги дали мощный толчок развитию, меняется инфраструктура, происходят
колоссальные перемены в экономике, меняется и общество. Да, есть расслоение общества,
и оно растет, да, есть безработица, которую либералы трактуют как резерв для
создания новых замещающих производств.
Но в
деревне явный подъем, сельское хозяйство просто расцветает. Крестьяне любят
традиции, они в целом консервативны, но ни за что не хотят возвращать
европейские деньги…
Кто же
подкормил этих ультраправых? Ну, вам виднее.
Этот
«тонкий намек» мы не стали развивать.
Общий
процесс: потеря культуры, ее упрощение, сокращение ареала. Вообще мировой
тренд — это снижение роли словесной культуры, возрастание роли визуальной.
Падение популярности поэзии и прозы, «фикшн». Люди читают все меньше
классических романов.
Однако
растет интерес к широкому кругу гуманитарной литературы, истории, философии,
политики, — это общеевропейский процесс. Растет роль литературы нон-фикшн,
растет популярность смешанных жанров, книг-эссе, путешествий, где присутствует
и авторская позиция, субъективность, и фактология, и исторический экскурс, и
какая-то доля фантазии; все это востребовано. В Польше всегда были сильны
традиции книги-репортажа, но новая литература этого жанра уже другая, более
субъективная, нервная, это все-таки уже литература, не журналистика факта.
Здесь велика роль словесного образа, вообще качества языка, высокий уровень
рассказа; идёт сращивание этой литературной традиции с антропологической,
этнографической. Пожалуй, сегодня — именно здесь главное русло польской
литературы.
Анджей
Стасюк с женой основали издательство документалистики, очень успешное.
Очень
интересна писательница Малгожата Шейнерт (Malgorzata Szejnert).
Она
издала трилогию документальных книг об истории одного района города Катовице.
Район был построен немецкими архитекторами-модернистами (и утопистами) для
рабочих-шахтеров. В этом регионе Силезии, имевшей сложную и трагическую историю
края, повествование перемежается с документальными историями отдельных людей.
Первая часть этой трилогии книга «Черный сад». Вторая — «Остров»
повествует об острове Элис, через который прошли десятки тысяч эмигрантов со
всей Европы. Третья книга — «История острова Занзибар» — рассказывает
о взаимодействии культур, религий, цивилизаций на конкретных судьбах отдельных
людей и семей. Получилась такая впечатляющая глобальная антропология, очень
интересная. Пожалуй, это следующая ступень после Рышарда Капущинского…
Возможно,
это самое интересное, что сейчас есть в польской литературе.
Читают
ли люди? Исследования показывают, что интерес к чтению не пропал. Читает
пролетариат, бедные люди: в каком-то смысле книга остаётся самым доступным
культурным продуктом, доступным везде и повсеместно. Интересно, что нижний
средний класс книг не читает. Поселковая молодежь читает; мужчины пролетариата
не читают, зато женщины читают практически все. Они проходят домой и после всех
дел, после забот, когда уложат детей, непременно читают, за полночь, порой
вполне элитарные книги.
С 1990-х годов, после распада
социалистической системы, упал интерес к России, зато и резко вырос интерес к
другим соседям. В России, мы знаем, читают западные книги.
Наша
молодежь на следующий день после падения коммунизма стала читать литературу
бывших соцстран: болгар, чехов, украинцев, белорусов. Почему-то литература
балтийских стран в эту волну интереса не вошла; их, пожалуй, раньше читали
больше. Возможно, они слишком рано вошли в ЕС и выпали из восточноевропейского
движения, но восточноевропейские страны стали очень интересны друг другу. Но
есть проблема — в Польше не осталось переводчиков этих литератур, старое
поколение уходит, новое увы, не нарождается.
В Польше
переводят практически всех интересных русских писателей. Всех мы знаем —
от Прилепина до Быкова…
Адам
Поморский сделал сейчас «Антологию украинской поэзии», в ней значится
80 имен.
– Мы
знаем, что в России никогда особенно не интересовались ни украинской, ни
белорусской литературой, относились к ней пренебрежительно.
Почему
понадобились новые переводы Достоевского?
Прежние
переводы были слишком уж буквалистскими, но не учитывали его стиль, его нерв,
но Достоевского без стиля, без интонации этой срывающейся, завихренной фразы,
нервической скороговорки диалога, — вообще нет. Нужно было вернуть эту
экспрессию. Недавно по польскому радио целиком читали «Братьев Карамазовых», а
потом и «Бесов» — целиком. Вся Польша слушала.