Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 37, 2013
Спустя двадцать лет Словения бьется в экономических, социальных, политических и моральных судорогах, конца которым не видно. Потому не лишне поразмыслить о событиях, приведших к нынешнему состоянию. Могла ли Словения выбирать пути —лучшие, чем те, что она выбрала в действительности? Мы сбились —и когда? —с дороги, которая привела бы нас к чему-то более близкому тем романтическим ожиданиям двадцатилетней давности? Или же тогда это были лишь иллюзии? Вникнем в экономические проблемы, сопровождавшие Словению, —от слома социализма через депрессию переходного периода, десятилетия спокойного развития и периоды азартных игр к сегодняшнему кризису.
1. Слом социализма
Социализм должен был бы устранить недостатки капиталистической экономики, в первую очередь — капиталистическую эксплуатацию и экономическую неэффективность. Между тем в одних странах — семьдесят, а в других — пятьдесят лет социалистической системы показали, что «исключительно быстрый» экономический прогресс социализма сопровождался дефицитом и очередями в Москве, отсутствием света и холодными радиаторами в Бухаресте, забастовками в Варшаве, «серостью» в Праге. Страны, считавшие себя социалистическими — за исключением большей социальной защищенности и равенства — не могли гордиться достижениями в других областях. Чтобы хоть как-то соответствовать уровню развития капиталистических стран, они пытались проводить экономические реформы, которые в большей или меньшей степени «капитализировали» социализм. Но, когда последствия таких реформ становились социально и в первую очередь политически неприемлемыми, за ними следовали антиреформы. В 1980-е годы стало ясно, что опыты «строительства коммунизма» остались за бортом и что «дорога напрямик» в лучшем случае приведет к неразвитому капитализму. Несмотря на это, слом социалистической системы в Восточной Европе произошел поразительно быстро.
СФРЮ и Словения — как ее часть — разделили судьбу других социалистических стран, хотя с большей легкостью, основательнее и чаще, чем другие, меняли хозяйственную систему. Раз от разу изменения хозяйственной системы было возможно осуществлять при помощи политической монополии Коммунистической партии и — внутри нее — бесспорного лидерства Тито. Инициаторами, или идеологами всех изменений хозяйственных систем — от введения централизованного планирования экономики «советской» конституцией 1946 г., через введение самоуправления в 1950-е годы и рыночного социализма в 1960-е, вплоть до «договорной» экономики в 1970-е — были словенские политики: Борис Кидрич, Борис Крайгер и Эдвард Кардель. Причины реформ чаще всего были, скорее, политическими, чем экономическими; а у социологов никогда не было проблем с поиском «идеологических оснований» для реформ — достаточно было по-новому перечитать Маркса и из этой «богатой сокровищницы» общеупотребительных цитат выбрать наиболее подходящие. И те, вплоть до следующих нововведений, служили бесспорным доказательством верно выбранного на сей раз направления. Так оно и шло вплоть до 1980-х годов, когда легендарная способность изменять хозяйственную систему исчезла вообще. Число комиссий, резолюций и слов, посвященных прежде всего «открытым вопросам и реальным трудностям», затем «экономическому кризису» и наконец «всеобщему экономическому, политическому и моральному кризису», возрастало с неимоверной скоростью. Одновременно — особенно в академических кругах — увеличивалось и количество идей: как же все-таки выйти из кризиса? Вереница запретов сокращалась. Сюда относятся признание рынка труда и капитала как необходимых составляющих рыночной экономики (Horvat 1985, Jerovšek и др., 1985), изменения в самоуправлении (Goldstein 1985), смена концепции общественной собственности на коллективную (Bajt, 1986, 1988) или же реставрация смешанной экономики (Popović, 1984). Вскоре, несмотря на множество идей, стало очевидно, что время реформ истекло. Политики все еще, как шаманы во время засухи, твердили — заклинали о «необходимости дать проявиться экономическим и рыночным закономерностям» — точно так же, как десять лет назад говорили о «необходимости заменить рынок всеобъемлющей согласованностью на договорной основе, при помощи которой рабочие целиком овладели бы общественным воспроизводством». Среди попыток отыскать путь, который вывел бы страну из кризиса, самыми многообещающими были хлопоты внутри так называемой «крайгеровской» комиссии в первой половине 80-х, которая, однако, дальше замены утопичной «договорной» экономики семидесятых возвращением к социалистической рыночной экономике 60-х никуда так и не пришла. Все отчетливее становилось ясно, что изменения хозяйственной системы возможны лишь при отказе от ее основ — общественной собственности и самоуправления (Mencinger, 1988).
Объяснений для неожиданной неспособности продолжать реформы множество. От самого простого, согласно которому причины следует искать в уходе политиков, всегда «знавших», как быть дальше, и именно потому окруженных заурядностями, повторяющими лозунги, — до гораздо более хитросплетенных, согласно которым безветрие возможно объяснить появлением распределительных коалиций (Olson, 1982) — достаточно сильных, чтобы предотвратить изменения, но слишком слабых, чтобы их осуществить. Когда во второй половине 80-х кризис все еще продолжал усугубляться, стали предпринимать более радикальные попытки изменить хозяйственную систему: необходимость реформировать социалистическую экономику сменилась необходимостью преобразовать ее в капиталистическую. В эту сторону были обращены предложения, изложенные в тексте «Основные направления реформы хозяйственной системы», подготовленные в 1988 г. Комиссией Федерального Исполнительного Совета, или так называемой «микуличевской»1 комиссией. Комиссия восприняла идею об «интегральном рынке», состоящем из рынков продукции, труда и капитала, и переложила принятие решений с рабочих на собственников капитала. Последовавшие за этим два системных закона — Закон об иностранных инвестициях и Закон о предприятиях, собственно, и ввели капитализм еще прежде, чем социализм был формально устранен2.
Поиски «новой» хозяйственной системы были вызваны и сопровождались рецессией, начавшейся после второго нефтяного кризиса в 1980 г., когда Югославия больше не могла рассчитывать на кредиты и начался период купонов, четных и нечетных дней, периодической нехватки масла, стирального порошка и т.п. Рецессия стремительно углубляла противоречия между интересами республик, которые прежде прикрывались лозунгами о «братстве и единстве», признанию же противоречий препятствовала политическая монополия Союза коммунистов, которая, однако, быстро превращалась в политическую олигополию республиканских партий.
Неспособность изменить хозяйственную систему, с одной стороны, и еще более рецессия, с другой, породили «югославский синдром» — уверенность, что твои дела плохи, поскольку другие тебя используют. «Сербы использовали словенцев, словенцы — сербов, сербы — хорватов, хорваты — боснийцев…» Уже во второй половине 1980-х гг. в связи с этим стали появляться исследования о распаде Югославии и непосредственно об отделении Словении (Mencinger, 1990). В конце 1989 г. во время рецессии, переходящей в депрессию, высокая инфляция стала переходить в гиперинфляцию. Самой серьезной попыткой остановить гиперинфляцию стала стабилизационная программа Марковича3, выдвинутая в декабре 1989 г.; ее краеугольными камнями были фиксированный курс «нового» динара, рестрикционная денежная политика и контроль над заработком. В июне 1990 г. за ошибками начального этапа программы «шоковой терапии» последовали новые; программа эта провалилась частично еще и потому, что все попытки союзных властей что-либо предпринять успешно блокировались отдельными республиками.
В начале 1990 г. дело дошло и до фундаментальных политических изменений; введение партийной демократии в Словении и Хорватии привело к власти «право»-ориентированные правительства. Это углубило «югославский синдром» и ускорило распад хозяйственной системы. Осенью 1990 г. союзное государство СФРЮ как экономика перестала существовать; оно больше было не способно собирать налоги, контролировать «печатный станок», а также препятствовать введению «таможни» между республиками и появлению различных хозяйственных систем4. Потенциальная экономическая выгода отсоединения Словении стала превышать неизбежные экономические и социальные потери; независимость явилась запасным выходом и одновременно условием для изменения хозяйственной системы. Вместе с тем совершенно неясным и непредсказуемым оставалось лишь то, как это будет происходить.
2. Из социалистической Югославии в капиталистическую Словению
Поразительно быстрый слом социализма в СССР, в Восточной Европе и в СФРЮ потребовал таких же быстрых ответов на вопрос: как можно осуществить возвращение в капитализм без больших социальных потрясений? Правильных ответов не было; переход от социалистической экономики к капиталистической начался без ясного понимания реального экономического положения, без контуров новой хозяйственной системы и без соответствующих экономических и социальных решений проблем, неизбежно возникающих в переходный период.
Их заменили иллюзии: якобы устранение деформированных рыночных и нерыночных институтов, реставрация рынка и частной собственности, а также рыночный механизм laissez-faire автоматически превратят социалистические хозяйства в государственное благосостояние. К новым, неопытным правительствам с их романтическими ожиданиями «гуманитарной помощи» быстренько подскочили международные финансовые институты и консультанты, зачастую узнававшие о странах, которым они давали советы, из туристических брошюр и поездок от аэропорта до гостиницы «Холидей Инн» в их столицах. Кроме того, как и новые местные политики, многие иностранные специалисты были так же идеологически ослеплены и политически ангажированы — основной целью для них было окончательно устранить социализм и существующие институты, а вовсе не постепенно создать соответствующую определенной стране хозяйственную систему и повысить жизненный уровень для всего общества, а не только для «элиты»5. Различные идеологии прежнего «предотвращения капиталистической эксплуатации» сменила идеология «рыночного фундаментализма».
Принято говорить о трех или четырех составляющих переходного периода: приватизации, макроэкономической стабилизации, микроэкономической перестройке и установлении нового правопорядка.
Приватизация должна представлять собой упорядоченный и законный перенос прав собственности от «народа», т.е. государства и прочих государственных институтов, на участников гражданского права, т.е. частных предпринимателей и компании. Это повысило бы экономическую эффективность, гарантировало бы законность при разделе народных богатств и благ, а также служило бы устранению однопартийной системы. В действительности же превращение прежнего регулирования собственности в регулирование, которое соответствовало бы механизмам рыночной экономики и обеспечивало бы достижение поставленных экономических, социальных и политических целей, оказалось самой большой проблемой переходного периода. Оно, к сожалению, стало лишь целью, но не средством обеспечения экономической эффективности, а его стремительность и результаты перераспределения — критерием оценки успешности6. Различные приватизационные модели, вместо того чтобы отражать характерные особенности экономик, в действительности же отразили раздел, осуществляемый политическими силами и зачастую случайно выбранными приватизационными экспертами.
Макроэкономическая стабилизация — другой краеугольный камень переходного периода. Дело в том, что так называемый «monetary overhang» (излишек денег, денежный навес), или избыточный спрос, должен быть нормальной составляющей социалистической экономики; это проявлялось в очередях перед магазинами, в которых покупатели ожидали продукты и какие-то дефицитные товары, а также в низком качестве последних. Поэтому макроэкономического равновесия в бывших социалистических экономиках можно было бы достичь увеличением предложения, т.е. либерализацией торгового обмена, уменьшением спроса посредством рестриктивной денежной и фискальной политики, либерализацией цен, фиксированным курсом, а также заморозкой выплат и государственных расходов. Однако очень скоро стало ясно, что оценка исходного положения экономики из-за ускоренной инфляции или гиперинфляции, уничтоживших покупательную способность и тем самым спрос, была ошибочной; та же политика углубляла депрессию перехода, превращая все большее число отечественных изделий в «продукт исключительно социалистического производства», которые возможно продавать лишь в закрытом социалистическом хозяйстве, и тем самым ускоряя продажу предприятий иностранным межнациональным корпорациям.
Третью составляющую переходного периода — микроэкономическую перестройку — сложно отделить от приватизации и макроэкономической стабилизации. Вместе с тем несомненно то, что значительная часть быстрых структурных изменений являлась скорее навязанной, чем необходимой для данного уровня развития, из-за чего в менее развитых экономиках создавались ненужные или даже вредные для них институты.
В то же время созданию и установлению нового правопорядка, позволявшего «невидимой руке» рынка сменить направление деятельности администрации, не было уделено должное внимание7.
Словения как часть СФРЮ обладала всеми ее хорошими и плохими — в сравнении с другими странами Восточной Европы — качествами, но у нее были и дополнительные преимущества; несомненно, что в начале переходного периода она обладала самыми лучшими стартовыми условиями для успешной его реализации. Эти условия были созданы открытостью страны, наполовину осуществленными экономическими реформами и краеугольными камнями тогдашней хозяйственной системы: общественной собственностью и самоуправлением, делавшими возможными автономию предприятий, нормальную работу рынка продукции и принятием вполне стандартных политико-экономических мер.
К дополнительным словенским преимуществам следует отнести и социально стабильное население, географически рассредоточенную и довольно современную промышленность, частное (хотя и весьма неэффективное) сельское хозяйство, отчасти также частный сектор сферы услуг и укоренившиеся связи с западными хозяйствами. Наряду с этим нельзя не отметить, что словенская экономика так и не была полностью интегрирована в общеюгославскую. «Республиканизация» после 1974 г. с другими югославскими республиками наладила торговый обмен по образцу международного торгового обмена.
В мае 1990 г. мандат получило правительство «Демоса», состоявшее из политиков-любителей с весьма разношерстными взглядами на мир8. Согласно документу «Программный курс» оно должно было бы попытаться: 1) обеспечить необходимое для того, чтобы пережить период трансформации системы; 2) установить новую хозяйственную систему и 3) путем обращения к отдельным частям системы и политики сделать возможной экономическую самостоятельность таким образом, чтобы это не вызвало ломки экономики и не спровоцировало противомер со стороны других республик, федерации и заграницы. Правительство своими мерами (ограничением роста зарплат и уменьшением государственного потребления) реально поддерживало стабилизационную программу Марковича. Но от этой поддержки оно отказалось в середине 1990 г., когда в «Меморандуме об экономической политике до конца 1990 года» потребовало изменений в стабилизационной политике, и хотя союзное правительство этих требований никогда бы не приняло, правительство Словении объявило о выходе отдельных составных частей экономической политики из ведения федерации9. Устранив «черный валютный рынок», оно уже летом ввело параллельную систему «плавающего курса» для населения. После распада фискальной системы в июле (когда Словения прекратила платить в фонд поддержки менее развитых югославских республик и областей) и в сентябре 1990 г. (когда Сербия и Словения не перечислили в союзный бюджет половину собранного налога с продаж), межреспубликанской торговой войны (в октябре Сербия ввела специальные депозиты на все платежи в Словению и Хорватию) и вторжения Сербии в денежную систему в конце декабря 1990 года — Словения отклонила все предложения по усилению присутствия союзного правительства, вновь потребовала изменений в экономической политике и предложила принципы для разделения долгов, обязательств, а также нефинансовых активов между Словенией и остальными республиками СФРЮ. Однако эти требования союзное правительство вновь проигнорировало, поэтому, когда Национальный Банк Югославии прекратил вмешиваться в валютный рынок, Словения ввела собственный «квазивалютный рынок» и систему гибкого денежного курса для предприятий. Вместе с тем вплоть до июня 1991 г. словенское правительство сохраняло возможность создания таможенного союза с остальными частями Югославии, поэтому не вторгалось в систему таможенной охраны, а также регулярных выплат таможенных доходов в союзный бюджет10. Находясь в неопределенности по поводу будущей политической судьбы Словении и Югославии, правительство занималось расчетами расходов и прибылей от различных будущих мер11.
Уменьшение рынка12 и предложения по сырью из оставшейся части Югославии, остановка торговых потоков, налаженных Словенией через Югославию, снижение интереса иностранцев к маленькому словенскому рынку, разделение долгов, валютных резервов и недвижимого имущества, а также подготовка и подписание 2500 различных международных соглашений были отнесены к расходам. Прибыли были скорее потенциальными; посредством отсоединения Словения избежала бы политического беспорядка, увеличила бы возможности успешного изменения хозяйственной системы и введения экономической политики, соответствующей словенской экономике, а также возможности для вступления в ЕС. Осенью 1990 г. потенциальные прибыли перевесили расходы, независимость стала «запасным выходом».
При создании новой хозяйственной системы — еще до провозглашения независимости следует отличать те изменения, которые должны были бы обеспечить нормальную экономическую политику, от изменений, направленных на независимость, тогда еще остававшуюся под вопросом13. К первой группе изменений относится введение системы непосредственных налогов и первого бюджета с заложенным участием в делах федерации. С другой стороны, тайно появлялись законы, регулирующие денежную и фискальную систему будущей независимой страны; к этой группе мер относится также и печатание талонов в октябре 1990 г. Политика прагматичного приспосабливания к экономической ситуации и весьма неопределенным политическим решениям была успешной; в течение года Словения увеличила свою относительную конкурентоспособность на 35%, достигла суверенности в фискальной и курсовой политике, а также подготовила институциональные рамки для нового государства.
Накануне и во время обретения независимости разгорелся спор между приверженцами «шоковой терапии» и сторонниками «поступательности». Первые, поддерживаемые иностранными советниками, верили в то, что провозглашение независимости и переходный период необходимо связать в единый пакет экономических мер, включающий в себя централизованную приватизацию, стабилизационную программу с характерными особенностями «шоковой терапии» и государственную перестройку экономики, особенно банковской системы; но прежде всего они верили в то, что незамедлительно нужно «позабыть» о самоуправляющемся прошлом. Приверженцы же «поступательности», собравшиеся в Совете Банка Словении, видели различие мер по обретению хозяйственной независимости и меры переходного периода; к поступательным мерам относилась децентрализованная приватизация, постепенное создание отсутствующих рыночных институтов, а также гибкая экономическая политика (Mencinger, 1991). Такая политика должна была бы сопровождаться меньшими потерями национального продукта, более низким уровнем безработицы, меньшим расслоением общества, но — более высокой инфляцией.
Поступательность была характерна и для макроэкономической стабилизации, ответственность за которую после провозглашения независимости — в значительной мере реально, а не только формально, — взял на себя Банк Словении. Основанием для нее были незамедлительное введение системы плавающего курса, ползущая привязанность курса и «пренебрежение» инфляцией. Больше всего проблем вызвала абсолютная и относительная малость, а поэтому и исключительная чувствительность финансовой сферы. Уже во время первоначальной консолидации денежной системы (с октября 1991 г. по июнь 1992 г.) Банку Словении удалось определить основные принципы изыскания денег для «новой» экономики и снизить уровень ожидаемой инфляции. Страх перед нехваткой валютных средств оказался необоснованным. Вместо избыточного спроса довольно быстро воцарилось избыточное предложение валюты. Поэтому Банк Словении быстро отменил первоначальные ограничения на валютном рынке и перешел к системе управления плавающим курсом, тем самым препятствуя чрезмерному реальному повышению курса толара. Инфляция же уменьшалась прежде всего благодаря уменьшению инфляционных ожиданий, усилению конкурентоспособности посредством открытия экономики, а также — вплоть до 1999 года — благоприятному развитию «terms of trade»*, которые основывались на длящемся десятилетие снижении цен на нефть (Mencinger, 2000 b). Внутреннее и внешнее равновесие в течение всего периода от провозглашения независимости до 2004 г. оставалось характерной чертой, а также и особенностью словенской — в сравнении с другими переходными ситуациями — экономики, соответственно сохранялась и высокая доля государственных затрат в национальном продукте. Именно последнее, среди прочего, в значительной мере отражало поступательность во взглядах на то, каково социально приемлемое перераспределение национального продукта.
Поступательность, характерная для экономического развития Словения, собственно, никогда не была поставлена под угрозу; при образовании нового государства Словения не являлась членом Международного валютного фонда и у нее не было никаких «stand-by»** кредитов, при помощи которых МВФ принуждает воплощать в жизнь свои рекомендации, а потому могла отклонить тот тип стабилизации, которую рекомендовал «Вашингтонский договор». Можно сказать, Совет Банка Словении из рук экономически весьма необразованного правительства взял в свои руки стабилизационную политику и проводил политику отличную от действующих в то время доктрин МВФ.
Опасность рыночного фундаментализма начиная с 1993 г., когда была пройдена нижняя точка депрессии переходного периода, на целое десятилетие с лишним совсем пропала, ведь тогда последовал период солидного экономического роста, снижения безработицы и инфляции, сопровождавших внутреннее и внешнее равновесие14.
3. Приватизационные трудности
Еще до переходного периода в Словении существовал более или менее нормальный рынок продукции и несколько необычный рынок труда, который был приспособлен под нужды самоуправления. Гораздо больше трудностей было связано с рынком капитала, который должен был бы передавать сбережения от их владельцев инвесторам и обеспечивать их эффективное использование15. Но его невозможно создать без частной собственности, ведь собственность «всех и никого» нельзя покупать и продавать. Бóльшая часть производственного сектора, по крайней мере принципиально, целиком принадлежала «народу»; каким образом его приватизировать? Это и было в Словении самой сложной проблемой переходного периода. Вместе с тем приватизации государственного или общественного имущества никто из тех, кто в начале 1990-х гг. получил или сохранил политическое влияние, не противился. Да и всем тем, кто немного раньше еще «верил» в общественную собственность и самоуправление, приватизация казалась само собой разумеющейся. Однако как ее проводить, чтобы она привела к эффективной экономике и социально справедливому обществу, никто не знал ни тогда — ни сейчас.
В работах о том, что делать, если упростить, наметились два направления: 1) концепция децентрализованной, поступательной и возмездной приватизации и 2) концепция централизованной, быстрой и безвозмездно-распределительной приватизации. В каждой концепции были свои экономические достоинства и недостатки, но последние для проведения в жизнь этих концепций не имели особого значения; речь шла о перераспределении экономической и политической власти. Первый вариант предполагал ее сохранение в руках прежней экономической и политической элиты, а другой — передавал бы ее в руки новой экономической и политической элиты. «Закон о переоформлении общественной собственности» от ноября 1992 г. является своеобразным компромиссом между обеими; из первой концепции в него вошла децентрализованность, из второй — безвозмездное распределение при помощи сертификатов. Важнейшей положительной стороной этого закона была изначальная неопределенность структуры собственности по окончании формальной приватизации, а самой уязвимой — установление в сфере имущества института посредничества вместо устойчивого длительного хозяйствования.
Несмотря на окольные пути, словенская приватизация считалась успешной; в большом количестве предприятий стала возможной форма участия работников в собственности16 — без чего, скорее всего, их обанкротилось бы гораздо больше, а лучшие оказались бы в иностранной собственности, как практически все в Восточной Европе. Вместе с тем уверенность в относительной справедливости и эффективности словенской модели приватизации особенно после 2005 г. сильно пошатнулась; именно в сертификационной приватизации следует искать и корни словенского «казино капитализма». Посредством сертификатов и их обменом на акции в хозяйственных обществах и проектах производства работ мы создали, так сказать, два миллиона «капиталистов» — собственников имущества, которых не заботит судьба «их» хозяйственного общества, но лишь дивиденды и капиталистические прибыли, а следствием является истощение предприятий. Обладатели сертификатов, если им повезло, стали собственниками имущества в «Леке», «Крке», «Петроле» и других успешных хозяйственных обществах, но и здесь их реально интересовали лишь дивиденды и обращение акций в деньги, на которые они могли бы заменить свое имущество производственного назначения на имущество непроизводственного назначения, например автомобили или недвижимость, а не долгосрочная перспектива судьбы хозяйственных обществ, собственниками которых они стали. Большому количеству обладателей сертификатов, как всегда, оставалось лишь «вложение» в ППР, которые были преобразованы в инвестиционные общества; так мы и на другом уровне получили собственников имущества. А потому при помощи приватизации, собственно, по крайней мере в том, что касается ответственности, мы попали «из огня да в полымя». По-новому устроенная частная собственность зачастую оказывалась менее эффективной нежели прежняя общественная; она была действительно коллективной собственностью, являющейся по своей природе, скорее, владением хозяйственным обществом, чем владением его имуществом. Как таковая она была гораздо более связана с предпринимательством, чем с ним связана сегодняшняя частная собственность17.
4. Как мы оказались там, где находимся?
В таблицах 1а и 1b представлены самые важные показатели двадцатилетнего развития экономики Словении; номинальный валовый внутренний продукт, валовый внутренний продукт на душу населения, темпы роста реального ВВП, безработица, выраженная в числе ищущих работу, и инфляция. Доля государственного потребления и доля расходов на образование, здравоохранение, социальный сектор и культуру косвенно указывают на социальную сплоченность, которая обычно измеряется коэффициентом риска бедности или различными коэффициентами распределения доходов, каковыми являются коэффициент неравенства, или коэффициент Джини; обе указывают на то, что доходы в Словении распределяются гораздо более соразмерно, нежели в Европейском Союзе. Затем следуют показатели внутренней стабильности: сбалансированность бюджета и государственный долг. Характерные особенности экономических отношений Словении с остальным миром демонстрируют сальдо счета текущих операций, объем экспорта и импорта, а также коэффициент открытости экономики.
Таблица 1a
Экономическое развитие Словении, 1991–2010
Источник сведений: Статистическое управление Республики Словения и Евростат
Таблица 1b
Экономическое развитие Словении, 1991–2010
Источник сведений: Статистическое управление Республики Словения и Евростат, собственные расчеты,
* — млн долларов США
В конце Таблицы 1b представлены менее употребимые, но для передачи изменений экономического состояния весьма важные финансовые показатели. Нетто финансовое положение (разница между неоплаченными долгами и обязательствами Словении по отношению к другим экономикам, которую составляет разница между размещением капиталов резидентами Словении за рубежом и иностранцами у нас в форме непосредственных вложений, вложений в ценные бумаги и прочими вложениями) демонстрирует зависимость экономики от финансовых колебаний в мире. Отношение между кредитами и ВВП показывает финансовое «погружение» экономики, а отношение между кредитами и депозитами связывает характерные особенности банковского сектора с финансовой зависимостью Словении от происходящего на мировых финансовых рынках.
Рисунок 4.1
Экономическое развитие Словении 1991– 2010
экономический рост ищущие работу (в тысячах)
инфляция (в %) дефицит бюджета (в % ВВП)
дефицит текущего счета
(в % ВВП) открытость экономики
финансовая глубина кредиты / депозиты
Экономическое развитие18 Словении можно разделить на четыре периода: период переходной депрессии (1991–1993), период выздоровления и безветрия (1994–2004), период азартных игр (2005–2008) и вытекающий из него период экономического кризиса (2009–2010).
Депрессия переходного периода
Словения как национальная экономика формально появилась 8 октября 1991 г., когда истек трехмесячный срок, в течение которого, согласно Брионскому договору, она должна была отказаться от мер, предпринятых для того, чтобы отстоять свою независимость. Страна сразу же столкнулась с продолжением кризиса, в течение которого падение активности, обусловленное переходным периодом, смешивалось с практически абсолютным исчезновением югославского рынка. Промышленное производство после 10,5-процентного падения в 1990 г., в 1991 г. сократилось еще на 12,5 %, в 1992 г. — на 13,2 %, а в 1993 г. — еще на 2,7 %. Валовый внутренний продукт в 1991 г. снизился на 9,3 %, в следующем году — еще на 6 %. Это сопровождалось снижением занятости населения на 5,6 % в 1992 г. и на 3,5 % в 1993 г. Количество ищущих работу с 44 тысяч в 1990 г. возросло до 129 тысяч в 1993 г.; удвоилось количество неработающих пенсионеров. И те и другие требовали бóльших социальных выплат и увеличения доли государственного потребления в валовом внутреннем продукте. Инфляция, которая в 1991 г. с 549-процентной в 1990 г. снизилась «лишь» на 118 % и вновь поднялась на 201 % в 1992 г., в 1993-м успокоилась на 32,3 %. Вместе с тем вынужденный переход с югославского на «настоящий» иностранный рынок уже в 1991 и 1992 гг. принес на удивление значительный избыток в товарообмене: потеря югославского рынка ускорила реструктуризацию, вынудила на соответствующую экономическую политику и быстрое формирование нормальных макроэкономических рамок. В середине 1993 г. было достигнуто дно депрессии, а в следующем году — четырехпроцентный экономический рост. Двойной переход — из социалистической в рыночную и из региональной в национальную экономику — сопровождался переходом из индустриальной в сервисную экономику, а также крахом крупных и появлением мелких предприятий19. Реструктуризация была постепенной, рассредоточенной и по большей части без государственной поддержки. В первый период значительную часть реструктуризации составили именно увольнения и отправка на пенсию. Социальные издержки переходного периода, которые хотя и были гораздо ниже, чем в других странах, переживавших переходный период, в первую очередь ударили по тяжело адаптирующимся к новым условиям промышленным рабочим среднего возраста, потерявшим место: прежняя «самоуправляемая» асимметрия рынка труда, так сказать, превратилась в «неоевропейскую» асимметрию, однако вплоть до 1993 г. увеличение «скрытой» безработицы и ранний выход на пенсию смягчали социальные проблемы, однако это усугубляло долгосрочные проблемы пенсионной системы. Социальная стабильность осталась важной особенностью Словении. Она основывалась на рассредоточенности индустрии, которая вместе с особенностями уклада в сельском хозяйстве способствовала появлению важной социальной группы — полукрестьян. Начальные условия, определенные реформами в бывшей Югославии, отклонение рекомендаций международных финансовых институтов, поступательность и прагматичность в экономической политике и в создании экономической системы, а также нерешительность в устранении институтов прежней экономической системы — важные факторы относительно успешного перехода. Утверждения о том, что переход был бы еще более успешным, если бы Словения приняла рекомендации международных финансовых институтов и если бы еще в 1990 г. новая власть отстранила бы людей, придерживавшихся «непрерывности» пути развития, ошибочны. Экономической успешности и малым социальным издержкам переходного периода, несомненно, способствовало и то, что Словения избежала политических потрясений и что прежней политической и экономической элите удалось сохранить или же во время переходного периода вновь обрести экономическое и политическое влияние.
Период выздоровления и безветрия
Экономические достижения периода с 1994 по 2004 год можно считать, по крайней мере, удовлетворительными. Для процессов этого периода был характерен стабильный и в соответствии со степенью развитости также довольно высокий экономический рост, при внутреннем (бюджет) и внешнем (платежный баланс) равновесии достигший уровня около 4 %. Безработица, приобретшая черты безработицы европейских рыночных экономик (Mencinger, 2000), постепенно шла на убыль, так же постепенно уменьшалась и инфляция. Колебания доли государственного сектора в ВВП, вполне соответствующей «европейскому» уровню, и колебания расходов на образование, здравоохранение, социальный сектор и культуру, превосходивших средние «европейские» показатели, происходили скорее из-за колебаний в знаменателе, чем в числителе этой доли. Внутренний дисбаланс, отразившийся в бюджетном дефиците и государственном долге, был не слишком велик. Излишков в части услуг по текущему счету хватало на покрытие дефицита в его коммерческой части; внешнее равновесие наряду с унаследованной структурой экономики обеспечивалось также принятым решением о скользящем курсе, постоянной сбалансированной монетарной и курсовой политикой, а также размышлениями о продажах имущества «во благо малой родины»20. От других бывших социалистических экономик Словения отличалась прежде всего относительно малыми непосредственными вложениями из-за рубежа, ведь она меньше, чем другие экономики, продавала богатства своего производства и сохранила значительную часть финансовой экономики. В отличие от большинства прочих бывших социалистических экономик, она сохранила и высокую степень социальной сплоченности. Это демонстрирует Рисунок 2, на котором показана комбинация критерия экономической успешности и критерия социальной сплоченности для стран — участниц ЕС. Согласно комбинации критериев Словения попадает в «скандинавский квадрат», объединяющий государства, экономически и социально более успешные, чем средние показатели Евросоюза.
Рисунок 2
Экономическая успешность и социальная сплоченность
(по горизонтали уровень занятости населения, по вертикали уровень риска бедности в %)
Примечание: Для измерения экономической успешности все чаще используется уровень занятости: доля работающих среди населения в возрасте от 15 до 64 лет — на горизонтальной оси; а для измерения социальной сплоченности — уровень риска бедности (доля населения, имеющего доходы меньше 60 % медианы) — на вертикальной оси. Словения (2007), по оценке обеих, попадает в так называемый «скандинавский квадрат».
Источник сведений: Евростат
Рисунок 3
Зависимость экономики Словении от ЕС
(годовой прирост ВВП 1998/I–2011/I)
Источник сведений: Евростат
Потоки товаров, услуг и капитала постепенно привязали Словению к Евросоюзу, и таким образом она, потеряв экономические атрибуты государства (деньги, налоги, границы и правила игры) и вступив в ЕС и ЕВС, также формально стала областью ЕС21.
Период азартных игр и кризис
По вступлении в Европейский Союз или, еще более, по вступлении в еврозону Словения сошла с пути прежнего консервативного развития. «Устаревшее» (физиократическое и «во благо малой родины») мышление сменилось «современными» идеями, согласно которым богатство можно приумножать «финансовым погружением», поиском «случая» прибрать к рукам предприятия в бывших югославских республиках и покупкой «высокодоходных» ценных бумаг в различных фондах дома и по всему миру. Экономический рост, усиливавшийся и в 2007 г. (в первую очередь благодаря 15-процентному росту строительства и финансовых услуг), достиг 6,8 %; число ищущих работу с 2004 по 2008 г. быстро снизилось на треть; благодаря быстрому росту ВВП уменьшились государственно-финансовый дефицит, доля государственного сектора и государственный долг. Значение словенского фондового индекса, которое прежде более или менее соответствовало росту нормального ВВП, за три года утроилось. Понятие экономии изменилось, обычные формы сбережений в банках вытеснили инвестиционные спекуляции в «высокодоходных» отечественных или зарубежных инвестиционных или пенсионных фондах. Биржа, призванная аккумулировать сбережения и контролировать управление предприятиями, стала местом для посреднических сделок с имуществом и создания виртуального богатства. Сформировалась среда, в которой укоренилась практика выкупа предприятий собственным руководством22. Все это стало возможным лишь при быстром росте кредитов. А поскольку депозиты в банках росли гораздо медленнее, приблизительно с той же скоростью, что и номинальный ВВП, довольно скоро рост кредитов, необходимых для финансирования производства, расширения путем покупки предприятий, выкупа предприятий руководством и «сбережений» в ценных бумагах, привел лишь к обременению банков долгами за рубежом.
Рисунок 4
Внутреннее и внешнее равновесие, 1994–2010
(А: жирным — дефицит бюджета, тонким — дефицит текущего счета; Б: жирным — государственный долг, тонким — нетто внешний долг; и там и там по вертикали — % ВВП)
Источник: Банк Словении и Министерство финансов
Рисунок 5
Азартные игры (финансовое погружение, создание виртуального богатства и долга)
(Серым обозначен период азартных игр.)
Кредиты и депозиты кредиты/депозиты
Словенский фондовый индекс НЕТТО ДОЛГ
Источник:Банк Словении и Министерство финансов
В результате процессов 2005–2008 гг. Словения «вернется» к странам, развитие которых в переходный период опиралось на иностранные сбережения, поступавшие к ним в различных формах, чаще всего в форме иностранных непосредственных вложений или сумм за проданное имущество. «Финансовое погружение» 2005–2008 гг., как видно, окончательно расправится и с «национальным интересом». Распродажа предприятий, являющаяся следствием неуспешных выкупов их собственным руководством и политической демагогии, вернет ее в ряд других бывших социалистических экономик, судьбы которых в большей или меньшей степени решают собственники мультинациональных корпораций, прежде всего банков и финансовых институтов, находящихся практически целиком во власти
иностранцев23.
Начавшегося в конце 2008 г. кризиса Словения, естественно, избежать не могла, поскольку — и прежде всего — активность производства абсолютно зависит от экономической активности в ЕС, однако она встретила его дисбалансом, который сильно снизил или даже свел на нет возможности того, чтобы при помощи остатков экономической политики, по крайней мере, смягчить его социальное воздействие24 и ускорить выход из него.
Предпринимаемые государством финансовые усилия в период кризиса в Словении вовсе не представляют собою ничего особенного; значительное увеличение бюджетного дефицита и государственного долга в 2009 г. — непременное условие сокращения экономической активности, что немедленно снижает государственную финансовую прибыль от посредственных и непосредственных налогов, в то время как государственные финансовые расходы снижаются не так быстро — а если бы и снижались, кризис оказался бы еще более глубоким. Кризисная ситуация требует даже еще бóльших расходов для поддержки общественной безопасности и, как в текущей кризисной ситуации, для социализации банковских потерь, при помощи которой государства пытались предотвратить крах финансовой системы и частично в этом преуспели. Такое спасение финансовой системы демонстрирует Рисунок 6, на котором изображен пример словенских банков: это — уменьшение задолженности «частного» сектора (банков) за рубежом при увеличении задолженности государства25 за рубежом. Наряду с предпосылкой о том, чтобы только государство принимало на себя обязательства по облигациям, увеличение долга в 2009 г. было в Словении несколько бóльшим, чем в среднем по ЕС27 (бóльшим было и сокращение ВВП), но еще более, чем Словения, государственный долг в период кризиса до конца 2011 г. должны были бы увеличить еще десять членов Евросоюза. Однако из-за малой задолженности до кризиса государственный долг в размере около 45 % ВВП должен был бы оставаться на 20 индексных пунктов ниже, чем в среднем в ЕС27. Гораздо более опасным, чем государственный долг, является общая задолженность Словении (банков, населения, нефинансового сектора и государственных учреждений) за рубежом26 и большая внутренняя задолженность или неликвидность нефинансовой части экономики, которая точно так же появилась в результате финансового погружения или кредитной зависимости нефинансовых обществ в период до кризиса и которая препятствует оживлению экономики.
Рисунок 4.6
Перенос долга за рубежом с «частного» на государственный сектор
(в % ВВП; тонкая линия — задолженность банков; жирная линия — задолженность государства)
Источник: Банк Словении, собственные расчеты
Уровень государственного долга, не являющегося критичным, и появление нетто задолженности и кредитной зависимости в прошлом указывают на сомнительность пути решения проблем при помощи такого рода консолидации государственных финансов и уменьшения государственного долга, с одной стороны, и посредством требований о немедленном введении новых правил капиталистического соответствия банков — с другой. Чересчур быстрое фискальное и монетарное ужесточение сделает невозможным избавиться от кредитной зависимости и неликвидности предприятий, а также уменьшить задолженность банков за рубежом. Парализованный внутренний спрос дополнительно может активизировать лишь государство, но не принуждением к экономии, а поощрением экономической активности. При этом для него оказывается доступен лишь безрадостный выход — займы и бóльший государственный долг; и то и другое с развитием паралича экономики, естественно, будут увеличиваться, а это еще хуже.
***
Дать ответ на вопрос об окончании кризиса и о том, что будет со Словенией в конце второго десятилетия XXI века, невозможно. Вероятно, кризис, или колебание роста около нулевой отметки, — это нормальное состояние, к которому просто следует привыкнуть? При этом не стоит забывать о том, что Словения — это лишь область Евросоюза, ведь от ответственности, присущей государству как экономической единице, — в деньгах, налогах, границах и правилах игры — осталось совсем немного.
Таким образом, размышления о 2020 г. могут быть лишь размышлениями о Европейском Союзе и его судьбе, что возвращает нас к «официальным» стратегиям европейских властей. «ЕВРОПА 2020 — Стратегия разумного, устойчивого и всеобъемлющего роста» присоединилась к потоку стратегий в прошлом году27. Может ли Европа ожидать от нее большего, чем от лиссабонских стратегий? Если собранной в ней риторики окажется достаточно, о жизни в 2020 г. мы смело можем больше не заботиться. Крах двух стратегий несколько отрезвил брюссельских плановиков: так, например, глобализацию теперь определяют туда, где ей и место, — к трудностям ЕС, вместе с давлением на природные ресурсы и старением населения. Также и важнейшая цель — 75 % занятости — ведет к осознанию того, что проблемой современного мира оказывается создание достаточного количества рабочих мест, а не достижение еще большей производительности и богатств, и что создание новых услуг, учреждений и правил — это лишь способ, как хотя бы немного преодолеть последствия технического прогресса для сферы занятости.
А что, если в 2020 г. Европейского Союза вообще больше не будет, по крайней мере такого, каким мы его знаем сейчас? Еще несколько лет назад об этом было неприлично даже подумать, но два с лишним года кризиса привели к появлению в ЕС «югославского синдрома» и к различного рода исследованиям, подобным тем, что наводнили Югославию накануне ее краха. Ведь вдруг оказалось, что Евросоюз-2011 очень похож на СФРЮ-1983, когда югославские политики еще искали выход для Югославии, а нынче европейские политики ищут выход для Евросоюза. И если им не повезет, Словении останется лишь опыт двадцатилетней давности.
Использованная литература
Bajt, A.(1986): Preduzetništvo u samoupravnoj socijalističkoj privredi, Privredna kretanja 159, 32‑46.
Bajt, A. (1988): Samoupravna oblika družbene lastnine, Globus, Zagreb.
Bole, V. (1993): Restrukturiranje gospodarstva, Gospodarska Gibanja, EIPF, Ljubljana, 239, 21-34;
Goldstein,S. (1985): Prijedlog 85, Scientia Yugoslavica, Zagreb.
Horvat, B. (1985): Jugoslovensko društvo u krizi, Globus, Zagreb.
Jerovšek,J.,et al.: (1985) Kriza, blokade i perspektive, Globus, Zagreb.
Kornai, J. (1990): The Road to a Free Economy, WWNorton&Company, New York;
Krugman, P (2010): The Return of Depression Economics and the Crisis of 2008.
Mencinger, Jože (1988) Ideološki preboj, teoretska zmeda in stvarne prepreke, Gospodarska Gibanja, 6/1988, 39-45;
(1990) Slovensko gospodarstvo med centralizmom in neodvisnostjo, Nova Revija, 108,
(1991) «Makroekonomske dileme Republike Slovenije» Gospodarska gibanja, 5/1991, 25-35;
(2000a): Restructuring by Firing and Retiring”: The Case of Slovenia v Landesmann M.A. in Pichelmann, K.:(2000) Unemployment in Europe, McMillanPress, London, 374-389;
(2000b) Zunanje ravnotežje ter avtomobilski in bencinski trg, Gospodarska gibanja, februar 2000, 25-38;
Olson M (1982): The Rise and Decline of Nations, Yale University Press, New Haven
Popović, S. (1984) Ogled o jugoslovenskom privrednom sistemu, Marksistički centar Beograd.
Stiglitz, J.: (2010): Freefall, Free Markets and the Sinking of the Global Economy, Penguin Books, London;
Источники сведений:
Статистическое управление Республики Словении — Statistični urad Republike Slovenije;
Евростат — EUROSTAT;
Банк Словении — Banka Slovenije;
Министерство финансов — Ministrstvo za finance.
Примечания
1 Микулич, Бранко – югославский политик, государственный деятель, председатель Союзного Исполнительного Вече СФРЮ в 1986–1989 гг., предпринявший ряд жестких мер ради стабилизации экономического положения страны. – Примеч. пер.
2 Введение капитализма обычно связывают с обретением самостоятельности и переходным периодом, а также с принятием в конце 1992 г. «Закона о преобразовании общественной собственности». Вместе с тем более или менее официальными являются и замыслы по приватизации, отраженные в документе «Отказ от безсобственнической концепции для общественной собственности». Таким образом, этот документ не мог стать ничем другим, как отказом от общественной собственности, или ее «вырождением» в коллективную и затем в частную собственность. Право управления и постоянного пользования в соответствии с инвестированным капиталом, вводимые тезисами документа, как раз являются составляющими капитализма. При этом общественная собственность все-таки была бы основной формой собственности, однако без дополнительных ограничений по отношению к другим формам она не могла оставаться доминирующей. «Официальное» введение рынков товаропроизводителей также потребовало бы «официального» признания и последствий, а это не что иное, как «официальный» отказ от провозглашенных основ общественного устройства – общественной собственности и самоуправления, ведь и то и другое идеологически, теоретически и практически несовместимы с рынком товаропроизводителей.
3 Маркович, Анте – югославский политик, государственный деятель, последний председатель Союзного Исполнительного Вече СФРЮ (1989–1991). – Примеч. пер.
4 Распад Югославии и отделение Словении прикрыты политическими и этническими рассуждениями, однако ясно, что все это невозможно отделить от процессов переходного периода. И более того, именно возможности перехода и присоединения к Евросоюзу оказались среди важнейших аргументов к достижению самостоятельности Словении.
5 Экономисты во все более обширной литературе в области «трансформатологии» занимаются так же и классификацией событий перехода по переходным моделям. Чаще всего используется разделение на модель «шоковой терапии» и поступательную модель. Однако можно быстро удостовериться, что такое разделение не дает классификации государств, осуществляющих переход, ведь отдельные составляющие перехода в определенных странах являлись смесью скорее разнообразных системных изменений и экономических политик, чем согласованных решений. Некоторые из них могли бы трактоваться как составляющие поступательного перехода, другие – как составляющие «шоковой терапии». Кроме того, целиком отдельное системное изменение или решение хозяйственной политики, например либерализацию цен, в отдельной экономике (Польша) возможно трактовать как «шоковое», в другой (Венгрия) как составляющую поступательности, в третьей (Словения) оно просто является начальным состоянием. Разделение Станислава Гомулки (2000) на три модели неопределенности не устраняет. Согласно ему к модели «шоковой терапии» относится лишь переход, осуществленный в бывшей Восточной Германии, в поступательную модель попадают наследницы бывшего Советского Союза, а в модель быстрого приспособления – все восточноевропейские экономики. В действительности же важными являлись и различия в исходном положении, и различия созданных политических элит.
6 То, что частная собственность является условием эффективности, само собой разумеется, однако она является лишь необходимым, но недостаточным условием для достижения трех целей, ведь «настоящих» собственников, которые обеспечивали бы эффективное использование средств, невозможно создать декретами и административной передачей собственнических полномочий. Именно поэтому можно было ожидать, что эффект приватизации по отношению к эффективности экономик будет маленьким и, прежде всего, отложенным на будущее. Работает ли другая предпосылка – о том, что приватизация обеспечит законность, – это еще больший вопрос. Законность в экономике – исключительно неопределенный концепт, на что указывают, например, уже весьма разнообразный опыт распределения материальных ценностей даже в наиболее развитых капиталистических хозяйствах. Хотя частная собственность и рыночная экономика являются основой стабильной политической демократии, однако новая или ново-старая политическая и экономическая элита приватизацию поняла в первую очередь как возможность быстрого усиления своей политической легитимности и увеличения своего благосостояния. Таким образом «настоящая» приватизация была лишь той приватизацией, результатом которой стала удовлетворявшее их перераспределение богатств и сфер влияния. Капитализм в Южной Америке и не только вовсе не является эффективной хозяйственной системой, не обеспечивает разумного распределения богатств и благ и еще меньше является основой политической демократии.
7 Впрочем, рыночные институты и рамки закона, формально сходные с теми, что присутствуют в развитых рыночных экономиках, могут быть сформированы довольно быстро, но это не обеспечивает того, что работать они будут так же, как в развитых рыночных экономиках.
8 В правительстве сформировались три группы; наряду с политически сильной «государствообразующей», также политически слабая «экономическая» группа и группа «попутчиков», попавших в правительство благодаря выборной математике. Разделение между «державообразующей» и «экономической» группой явствовало из их отношения к Югославии; для первых (может быть??) отделение было целью, для вторых выход был вынужденным и в меньшей степени определенным переходным периодом. Что касается взглядов на переходный период или на приверженцев «шоковой терапии» и постепенщиков речь скорее шла о разделении между «правыми», желавшими возвращения к тому миру, каков он был до Второй мировой войны, и «левыми», о таком возвращении не помышлявшими.
9 В этом меморандуме словенское правительство требовало: 1) отменить привязку денег к немецкой марке и их девальвацию; 2) уменьшить налоговое бремя за счет расходов на оборону; 3) более эффективно контролировать рост заработной платы и вернуть зарплаты союзной администрации на сопоставимый уровень; 4) скорректировать денежную политику при налогообложении, а также перенести большую часть валютных запасов в коммерческие банки и 5) взять на себя часть претензий предприятий к Ираку. Одновременно оно объявило о собственных мерах по защите словенской экономики.
10 Поводом для выступления Югославской народной армии на пограничные переходы и войны за независимость могло бы стать именно нарушение словенским правительством обещания, что оно будет выплачивать в союзный бюджет собранные на границе таможенные пошлины.
11 Будущее политическое устройство вплоть до июньской войны, или июльского Брионского соглашения, несмотря на результаты декабрьского референдума, в действительности было еще совершенно неопределенным, о чем свидетельствуют исследования об асимметричной федерации и различных формах конфедерации.
12 Самой большой потенциальной и реальной проблемой было именно уменьшение рынка, ведь Словения на югославском рынке, если считать его иностранным рынком, продавала целых 58 % общего «экспорта».
13 Основная часть недостающих макроэкономических предпосылок для эффективной рыночной экономики появилась в 1990 – начале 1991 г., еще до политического провозглашения независимости. В конце 1990 г. Законом о доходах и Законом о налоге на прибыль была введена простая, прозрачная и недискриминационная система прямых налогов. В начале 1991 г. были подготовлены Закон о Банке Словении, Закон о банках и сберегательных кассах, Закон о валютной системе и Закон о реабилитации банков и сберегательных касс, которые вступили в силу одновременно с Декларацией о независимости в июне 1991 г.
* Условия торговли (англ.). – Примеч. ред.
** Резервный (англ.). – Примеч. ред.
14 Во второй раз угроза возникла в ноябре 2005 г., когда тогдашнее правительство приняло «Рамочное постановление об экономических и социальных реформах, направленных на увеличение благосостояния в Словении». Реформами должны были бы стать «процесс изменения основополагающих системных параметров», а также «экономической и общественной парадигмы, действовавшей начиная с обретения независимости». Исходной точкой подъема должна была бы стать налоговая реформа с пресловутой тройной ставкой единого налога, которую бы сопровождали реформа социальной системы, системы здравоохранения и системы образования, уменьшение государственного сектора и приватизация в производственном секторе имущества, которое в результате первой приватизации непосредственно или опосредованно оставалось в собственности государства. Опасности, что реформаторский подвиг 2005 г. состоится, не было. Налоговую реформу с бессмысленной тройной ставкой единого налога еще до ее начала собственным высокомерием развалили ее же авторы, а добили профсоюзы. Стратегический совет и Комиссия по реформам быстро завершили поход за введение «настоящего» капитализма и исправления при социализме «искривленных» ценностей. Партийные объединения в интересах развития – какой-нибудь современный вариант Социалистического союза трудового народа Словении – всегда были всего лишь частью «цирка» рекламных кампаний.
15 Частная собственность рождает необходимость в рынке капитала, где собственники могут продавать и покупать имущество посредством ценных бумаг. Судя по уровню заинтересованности в колебаниях курса акций, события на рынке капитала являются даже преобладающей и наиболее значимой частью экономической деятельности в Словении. Рынок капитала должен был бы выполнять две важные функции: на нем сосредоточивались бы средства для инвестиций и проверялась бы успешность управления. То, что в сборе средств для инвестиций (так же как и в других системах) он не важен, – это известно; более 70 % денежных средств, которые предприятиями направляются на инвестиции, происходит из их собственной амортизации и отложенной прибыли, в оставшейся же части преобладают банковские кредиты. А потому рынку капитала особо нечего делать в плане проверки успешности и смены неуспешных администраций отдельных обществ, хотя у нас он используется как инструмент для замены хороших или плохих администраций на «наши» администрации. Решение проблем при помощи «капиталистических» отношений происходит во много раз жестче, чем решение тех же проблем происходило бы при помощи «самоуправленческих» отношений.
16 В ноябре 1997 г., считающегося временем окончания формальной приватизации, было приватизировано 1127 предприятий, 70 предприятий осталось в государственной собственности, а 82 были ликвидированы. Лишь 32 общества обошлись без участия работников в приватизации, в 455 участие работников в собственности было неосновной, а в 795 – основной формой.
17 Хотя нельзя не заметить эффект глобализации и мирового экономического кризиса в современных процессах, происходящих в словенской экономике, банкротство многих предприятий показывает, что частные собственники и управляющие их имуществом менеджеры могут быть хуже от «несобственников» и «красных» директоров, или что частная собственность может быть гораздо менее эффективна, чем общественная, или коллективная.
18 Экономическая успешность государств обычно оценивается при помощи нескольких постоянных индикаторов: экономический рост, безработица, инфляция, внешнее и внутреннее равновесие и реже критерии социальной сплоченности.
19 Причинами сокращения валового внутреннего продукта стали переходный период и распад Югославии с потерей югославского рынка (который составлял целых 58 % от «иностранного» рынка в общем – настоящего и югославского). Эффект от перехода и эффект от распада невозможно размежевать, поскольку многие виды продукции именно из-за развала государства стали продуктом «исключительно социалистического производства». Таковыми были, например, грузовики «ТАМ», за одну ночь превратившиеся в товар, который был никому не нужен; два их крупных покупателя – Югославская народная армия и Советский Союз – развалились, а третий покупатель – арабские страны после американской «Бури в пустыне» в Ираке оказались в кризисе. Когда 8 октября 1991 г., с введением собственной валюты, Словения стала национальной экономикой, многие из еще в то время государственных предприятий, имевших продукцию, которую можно было продать, быстро переориентировались на рынки развитых стран. Наибольшие заслуги в быстрой переориентации принадлежат тогдашним «красным директорам». Многие из них на предприятиях, которыми они руководили, прожили целую жизнь; даже их организовывали или из маленьких и незначительных превратили в крупные и успешные. Самих себя они еще не воспринимали как «работодателей», а рабочие предприятий еще не стали для них «рабочей силой».
20 Утверждений о том, что и реструктуризация словенской экономики в этот период из-за поступательности была медленной, и развитие было ошибочным, эмпирически невозможно подтвердить. Как раз наоборот: спустя пятнадцать лет экономическая и социальная структура стала еще больше похожа на экономические и социальные структуры малых скандинавских стран – членов ЕС, чем на структуры новых его членов. Это и без «великих» реформ дает довольно большие возможности для развития – бóльшие, чем есть у экономик иных новых членов ЕС, что прекрасно показывает простая диаграмма степени занятости населения (являющейся основной целью Лиссабонской стратегии) на горизонтальной и степени риска бедности – на вертикальной оси. Словения по степени занятости и степени социальной сплоченности попадает в так называемый «скандинавский квадрат» (наряду со скандинавскими государствами в него входят также Австрия и Кипр).
21 Она окончательно потеряла большинство рычагов макроэкономической политики, что определяется прежде всего политикой управления совокупным спросом. Ведь Словения потеряла все атрибуты национальной экономики: право на «печатание» денег, право на формирование экономической системы, право направлять потоки товаров, услуг и капитала через государственные границы, – у нее осталось лишь весьма ограниченное право на «сбор налогов».
22 До «ускоренной приватизации», являвшейся составляющей частью как раз неудачной реформы 2005 г., казалось, что при помощи концентрации собственности частных собственников заменят собственники обществ, т.е. собственники, которые будут заниматься хозяйствованием, а не посредническими сделками. Выкуп предприятий собственным руководством также поначалу обнадеживал: мол, тем самым мы получим настоящих собственников обществ, подобных «боскаролам» и «акраповичам», самостоятельно создавшим предприятия. Возможно, многие даже намеревались стать длительными собственниками, но финансовый кризис застал их врасплох. Посредством залога переоцененных акций они превратились в собственников имущества, и они сами или же банки через заложенные акции начали на все четыре стороны распродавать предприятия, их части, товарные марки и территории.
23 Доля иностранных банков в государствах «старой» Европы равна приблизительно 24 % (если исключить Великобританию и Люксембург, то лишь 19 %). Кроме того, она гораздо ниже, чем доля иностранных обществ в иных экономических сферах. Доля иностранных банков в «новой» Европе превышает 75 % и значительно выше доли иностранных обществ в иных сферах.
24 Нынешний мировой и словенский кризис представляет собой кризис избыточного предложения; корни этого – в длящемся десятилетии создания избыточных производственных мощностей; за избыточным предложением в течение нескольких последних лет тянулся и совокупный спрос вместе с займами, «финансовым погружением» и надуванием разнообразных имущественных «пузырей». Кризису нет дела до специфической величины добавленной стоимости на душу населения или гибкости рынка труда; он ничуть не меньше, по сравнению со Словенией, и в технологически наиболее развитых, открытых экономиках, до недавнего прошлого вызывавших восхищение. Движение макроэкономических составляющих государств ЕС подтверждает, что глубина кризиса в отдельно взятой экономике наряду с его «глобальным финансовым погружением», определяется открытостью; чем больше она открыта, тем больше и сокращение производства, чем гибче у нее рынок труда, тем выше безработица. Лучшая ситуация в больших, более закрытых и самодостаточных экономиках, которые благодаря большой доле государственного сектора в ВВП и большим социальным трансфертам могут создать достаточный внутренний спрос и достаточное количество рабочих мест; меньше всего безработица затронула государства с жестко регулируемым рынком труда. Экономия путем сокращения социальных прав, «лишних» учителей, воспитательниц и государственных чиновников, которые прекратили бы «создавать работу», может лишь углубить кризис, ведь таким образом еще более снижается внутренний спрос, при этом не гарантируется спрос внешний. По крайней мере, в какой-то момент кажется, что для объяснения ситуации и поиска путей выхода из кризиса возможно использовать лишь «экономику депрессии» (P. Krugman, 2009), требующую немедленного освобождения от кредитов и активизации совокупного спроса. Однако освобождение от кредитов возможно лишь с непосредственным (частичная национализация с докапитализацией) или посредственным (благодаря принятию государством на себя долговых обязательств и его депозитам) входом государства в банковскую систему. Активизации совокупного спроса точно так же можно достичь лишь увеличением государственного и/или субсидированием частного потребления. Неизбежным последствием такого освобождения от кредитов без увеличения частных сбережений и создания спроса является увеличение бюджетного дисбаланса и рост государственного долга.
25 Государственный долг в 2009 г. значительно вырос из-за принятия государством на себя обязательств посредством облигаций и государственных депозитов в банках, что позволило последним уменьшить их задолженность за рубежом.
26 Хотя из-за нетто отрицательных инвестиций в размере 35,5 % ВВП Словения входит в число членов ЕС27 с наименьшей задолженностью и является вообще «новым» членом с наименьшей задолженностью (из числа вступивших в ЕС с 2004 по 2007 г.), однако значительна доля банков в отрицательных инвестициях и исключительно высока доля предприятий, обремененных банковскими кредитами, что парализует экономическую активность.
27 Ею Европейская комиссия «надстраивает» две лиссабонские стратегии: «оригинальную» (2000) и «обновленную» (2005). Первая была призвана создать из ЕС до 2010 г. общество знаний и наиболее эффективную мировую экономику, вторая – обеспечить экономический рост и занятость населения. Первая закончилась уклонением от цели, вторая – экономическим кризисом. Обе и не активизировали, и не воспрепятствовали ходу событий, приведших к нему. Совсем наоборот. Хотя Европейская комиссия трактует нынешний кризис так, будто речь идет о непредсказуемом стихийном бедствии, своею одержимостью либеризацией, дерегуляцией и приватизацией она поддержала развитие событий, которое должно было закончиться так, как и закончилось. Комиссия просмотрела то, что рабочие места, которые она теряет из-за увольнений на производстве, невозможно компенсировать рабочими местами в сфере услуг, что деятельность с высокой добавленной стоимостью из-за перемещения в государства с низкой зарплатой превращается в деятельность с низкой добавленной стоимостью и что посредством «общества знаний», большей приспособляемостью рынка труда, финансовыми продуктами и приватизацией государственных услуг невозможно конкурировать с гораздо более недобросовестными, с социальной точки зрения, обществами.
Перевод Ю. Созиной