Перевод и предисловие Галы Наумовой
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 33, 2012
Размышление о Познании
Сегодня, перед лицом гигантских требований и проблем, предъявляемых современным миром, обитатели планеты — представители разных культур, все больше осознают необходимость создания универсальной культуры, планетарного общества для выживания и мирного развития. Эта новая универсальная этика должна создаваться на базе полилога культур как результат интетеграции различных интеллектуальных и духовных концепций и глубоких преобразований в сознавнии людей. Новая культура поможет создать новый тип универсального сознания, в основе которого смогут гармонично сосуществовать и обогащать друг друга специфические особенности различных культур, нашедшие отражение в общечеловеческих универсальных ценностях, а также осознанное и ответственное отношение к планете, на которой мы живем. Этой сложной проблеме наряду с другими многообразными проблемами современной цивилизации, массовой культуры, экологии, роли интеллектуалов в нынешнем мире, посвящены интердисциплинарные исследования ученых разных стран.
Одним из наиболее ярких и значительных представителей этого
направления, без сомнения, является французский социолог и философЭдгар Морен (настоящее имя Эдгар
Наум). Морен известен,
главным образом, как родоначальник и активный приверженец «комплексного
мышления». Опираясь на идеи Жака Моно, Джона фон Неймана, Ильи Пригожина и
других, развивает проект комплексной социологии, в центре которой —принципы
непредопределённости, самоорганизации и диалогичности. В главном труде своей
жизни, шеститомной энциклопедии под названием Метод (
Признанный международный авторитет в разработке общей
теории систем и принципов комплексного познания, Эдгар Морен назван в
энциклопедии, изданной Международным обществом по исследованию комплексных
систем в
Есть интеллектуалы, у которых мышление занимает место биографии, для других же сама жизнь более важна, чем творчество. Эдгар Морен никогда не отделял одно от другого. «Центральным пунктом всей твоей работы, было размышление о познании… Это занятие заняло всю твою жизнь…» — писал о Морене известный французский социолог Алэн Турэн. Не случайно Н.Тронг, автор специального номера Le Monde hors (série 2010), посвященного Эдгару Морену, назвал его Монтенем планетарной эры. Согласно Монтеню, «un honnête homme est un homme mêlé» (честный человек — это человек, в котором смешаны разные качества).
Борец против нацизма, коммунист времен Второй мировой, диссидент в эпоху Сталина, социолог современности sociologie du présent и метафизик будущего, аутодидакт гуманитарных наук и вдохновитель комплексного мышления, Эдгар Морен не перестает учиться, сопротивляться и изменяться, вполне соответствуя своему неизменному девизу «жить в дуэли противоречий», жить между противоречием и сопротивлением (имеется в виду также и сопротивление в области знания и дисциплинарной закрытости), между маргинализацией и признанием, между ощущением катастрофы и верой в будущее.
Его жизнь и творчество столь разноплановы и многомерны, что не входят в рамки определенного обозначения, что отражено в названии его биографии Edgar Morin l’indiscipliné. Это значит, что Морен, будучи сторонником принципа комплексного мышления, как требует труд его жизни Метод, находится вне дисплинарных рамок, не ограничиваясь одной из дисциплин. «Ничто человеческие ему не чуждо», — писал о Морене Алэн Турэн. Он же точно определил отношение к Морену со стороны специалистов, заметив, что особенно в начале его научного пути многие ученые с недоверием смотрели на то, «как этот диллетант большими шагами расхаживает по их лужайке».
Эта широта и великодушие, переходящие установленные границы, относятся не только к научным дисциплинам, но и ко всему мировоззрению Морена, а также к его отношению к людям. «Никогда ты не защищал нацию или этнию, ты всегда защищал право наций и этний на существование, на свободу и уважение», — утверждает Турэн.
Здесь уместно вспомнить о принципиальной позиции Морена в вопросе конфликта между Израилем и Палестиной, когда Морен в le Monde от 4 июля 2002 года выступил с резкой критикой против политики репрессий Ариэля Шарона, говоря о том, что жертвы палестинцев в 20 раз превосходят израильские, но об этом никто не говорит: «Разве сочувствие относится только к одному народу?»
Из-за своей открытости, переходящей установленные границы в дискуссиях по еврейскому вопросу, и резкой критики политики Израиля, ставшей причиной раковой опухоли, распространившейся на весь мир, Морен даже был привлечен к суду с обвинением в «клевете расистского характера».
Морен никогда не боялся диалога и шeл на риск полемики, основываясь, в первую очередь, на таких принципах диалога, как равенство в правах и достоинстве и относя эти принципы и к персонам, и к культурам. Однако большой опасностью диалога и в том, и в другом случае Морен считает является непонимание. Фраза Монтеня: «Варварами называют людей других цивилизаций», — говорит сама за себя. Понимая, что и он сам во многом является жертвой непонимания, Морен все же указывает на важное отличие и привилегию, состоящую в том, что он всегда пытался объснить и отстоять свою точку зрения.
Между двумя большими французскими социологами — Пьером Бурдьё, создателем структуралистского конструктивизма, и Эдгаром Мореном, видящим свой метод конструктивизма прежде всего в сотрудничестве внешнего мира и нашего духа, никогда не было фронтальной полемики, но оба социолога развили две непримиримые точки зрения. «Больше коэрентности», — словно хочет сказать Морену Бурдье. «Больше нюансирования», — будто отвечает ему Морен.
Поэт и писатель Ален Борер, говоря о глубокой связи связи творчества и жизни Морена, делает акцент на его гуманизм, воплощённый в его »безгранично братском мышлении». Потому что человеческое, человек и сама жизнь всегда находились в центре внимания и научного интереса Морена. Не случайно Борер упоминает Паскаля, легендарного французского мыслителя, соединившего, как никто другой, казалось бы, несоединимое — рацио и метафизику, говоря, что «между бесконечно великим и бесконечно малым Паскаля Морен вводит бесконечно сложную субстанцию — жизнь».
***
Эдгар Морен родился в семье евреев сефардов, его отец был коммерсантом из Салоник. Его мать, Луна, умерла от сердечного приступа, когда сыну было 10 лет. Это событие, названное Мореном «внутренней Хиросимой», оставило глубокий след в его судьбе и в творчестве. Фраза Гераклита «Жить смертию, умирать от жизни» сопровождала Морена на протяжении всего его жизненного пути.
После учебы в Сорбонне Эдгар Морен вступил в коммунистическую партию Франции и впоследствии стал активным участником антифашистского Сопротивления, где он подружился с Франсуа Миттераном. Тогда же он взял псевдоним Морен. Годы борьбы в рядах Сопротивления, ставшие позднее толчком к сопротивлению сталинизму, дали Морену возможность пережить моменты дружбы, братства и солидарности, которые также оказали большое влияние на формирование его мировоззрения. С 1949 года он отходит от ФКП и впоследствии исключен из неё за антисталинистские высказывания.
В 1955 году Морен становится одним из организаторов Комитета против войны в Алжире. При поддержке Мориса Мерло-Понти он поступил в Национальный центр научных исследований (CNRS), а в 1957 году вместе с Ж. Дювиньо и Р. Бартом основал философско-социологический журнал Аргументы, который был создан по модели журнала Ragionamenti, издававшегося в Италии его друзьями Ф. Фортини и Р. Гвидуччи.
В 1961 году Морен c Г. Фридманом и Р. Бартом основал журнал Communications и возглавил Центр исследований массовых коммуникаций. В 1960-е годы Морен много работал и преподавал в Латинской Америке, в Мексике создал университет.
Пионерскими стали введённые Мореном формы «социологической вылазки», группового, близкого к этнографическому обследования и описания «одного случая»: Коммуна во Франции: Метаморфозы Плозеве (1967) и Слухи в Орлеане (1969), а также жанр социологического дневника (Калифорнийский дневник) (1970), использование фото- и кинодокументов в социологии — документальный фильм Хроника одного лета (1961), с Жаном Рушем. В труде Социология (1984) дан обзор более чем 30 летней исследовательской работы Морена в области социологии.
К основным работам с использованием антропологического подхода следует отнести следующие труды. Человек и смерть (L’Homme et la mort ,1951), где Морен на границах дисциплин этнографии, социологии, философии и биологии впервые использует антропологический подход в исследовании темы смерти с доисторических времен до современности.
Во Введении к политике человека (Introduction à une politique de l’homme 1965) Морен показывает, как политика в процессе превращения в антропополитику, завоевывает все большее пространство в жизни, становясь все более многодимензиональной и противоречивой по отношению к человеку.
В своём сводном труде Потерянная парадигма:
человеческая природа (
В работе Единство человека ( L’Unité l’homme, 1974) пересекаются теория эволюции, этология, история, исследования мозга и гуманитарные науки, чтобы дать основу для многодимензиональной антропологии.
В Диалоге о природе человека (Dialogue sur la nature humaine, 2000) с Борисом Сирильником, в центре внимания находится вопрос о соединении естественных наук с гуманитарными науками: социологией, психиатрией, психоанализом.
В диалоге с астрофизиком Мишелем Кассэ Дети неба: между пустотой, светом и материей (Les enfants du ciel: entre vide, lumière, matiére, 2003) обсуждается вопрос: «Что мы познаем о нас самих из истории космоса?»
Морен разрабатывает диагностику фундаментальных проблем
нашего времени в работах: Выход из XX века (Pour sortir du XXe siècle, 1981),
Размышления о Европе (Penser l’Europe, 1987), Земля-Родина (Terre-Patrie, 1993).
Книга Эдгара Морена Комплексность человека (
На русском языке изданы книги Морена О природе СССР: Тоталитарный комплекс и новая империя (М.: РГГУ,1995) и 1 том Метод. Природа Природы (Прогресс-Традиция, 2005).
Перевод и предисловие Галы Наумовой
Эдгар Морен
Наши земные цели
Осознание наших земных корней и нашей общей с планетой судьбы является необходимым условием для развития человечества и цивилизации Земли.
В этом смысле возращение к земным корням и представляет собой нашу конечную цель. Все связано: работа над осуществлением наших земных целей требует знания и признания нашего космического dasein (существования здесь, на Земле), нашей земной идентичности, нашего антропологического условия и железного века планетарной эры.
Сохранять / изменять
Неразрывная связь должна объединить отныне две явно противоречащие друг другу цели. Первая цель — это выживание человечества. Вторая цель — человеческая эволюция.
Первая цель — консервативная: речь идет о сохранении, защите не только культурного и природного разнообразия, деградирующего в неумолимости процессов стандартизации и разрушения, не только достижений цивилизации, которым угрожает возвращение и распространение варварства. Речь идет также о защите и сохранении жизни человечества от угрозы ядерного оружия и деградации биосферы, — двойной угрозы Дамоклова меча, исходящей от великого варварства.
Помните, что это великое варварство стало результатом альянса между силами, по-прежнему представляющими опасность, — силами доминирования, насилия и ненависти, находящимися в действии с начала истории человечества — и современными силами техно-бюрократии, анонимными и леденящую душу силами дегуманизации, стремящимися изменить природную сущность человека.
Вторая цель — революционизирующая (мы сознательно пренебрегаем здесь прилагательным «революционный» — ставшим реакционным, слишком скомпрометированным варварством).
Речь идет о создании условий, в которых человечество реализует себя как таковое в обществе или в сообществе наций. Этот новый этап может быть достигнут только путем революционизирующих изменений в отношениях между людьми во всем мире, начиная с отношения к самим себе, с отношения к другим, с отношений в семье, вплоть до отношений между народами и государствами, отношениями между людьми и технобюрократической системой, между человеком и обществом, между человеком и знаниями, между человеком и природой.
Отсюда неизбежный парадокс. Сохранение в то же время требует революционных преобразований, которые обеспечили бы эволюцию человека. Революция требует сохранения не только нашего биологического существа, но и сохранения достижений нашего культурного наследия и нашей цивилизации.
Сопротивляться
Второй парадокс проявляется в двойном императиве, кажущемся противоречивым: «сохранять и изменять»; это парадокс — «двигаться вперед и сопротивляться».
Приведем пример. Вопреки видимости, необходимость сопротивления не потеряла своего смысла, начиная с 1944 года. Нужно было оказывать сопротивление в новых формах, теперь уже против сталинского тоталитаризма (я горжусь тем, что после антинацистского сопротивления принимал участие в сопротивлении сталинизму). При выходе из эпохи тоталитаризма в формах (еще) очень разных, сопротивление должно возобновиться.
Мы должны сопротивляться, то есть быть в обороне на всех фронтах, против возвращения и повсеместного распространения великого варварства.
Понятие сопротивления не ограничивается сопротивлением иностранным оккупантам или сопротивлением безжалостному диктатору.
Весна народов 1989–1990 года закончилась заморозками. Cемена свободы, посеянные ею, погибли. Великое варварство проделало себе путь к возвращению.
Конечно, во все времена, повсюду человечество сталкивалось с необходимостью противостоять жестокости, ставшей результатом злобы, презрения, равнодушия. Эти две современные формы варварства являются ярким выражением развившейся жестокости. Жестокость и ненависть ведут свое происхождение от первичного варварства и находит свое выражение в убийствах и пытках, в индивидуальных и коллективных приступах ярости; анонимная жестокость ведет свое происходение от техно-бюрократического варварства. Наглядный случай с зараженной кровью показывает, что характеристикой этого вторичного варварства является сочетание механизации, сверхспециализации, разделения дисциплин, бюрократизации, анонимности, абстракции, коммерциализации, совокупность которых приводит к потере не только глобального и фундаментального, но и к потере ответственности, к утрате конкретного, человеческого.
Сопротивление этому двойному варварству стало нашей первой и жизненно важной необходимостью. Это сопротивление является не только условием выживания человека, оно необходимо для эволюции человечества в целом. Таким образом, мы приходим к заключению о том, как можно в одно и то же время сопротивляться, сохранять и революционизировать.
Отсюда связь, еще совсем недавно немыслимая
Сопротивление — сохранение- революция
Осознанное следование путем человеческой эволюции
Следование процессу очеловечивания способствует новому рождению человечества. Первое рождение несколько миллионов лет назад ознаменовало начало цивилизации. Второе рождение связано с появлением языка и культуры — вероятно, в эпоху homo erectus — человека прямоходящего. Третье рождение — с появлением Homo Sapiens и архаического общества. Четвертое стало рождением истории, включая одновременное рождение сельского хозяйства, животноводства, городов[1].
Пятым рождением, возможным, но еще не правдоподобным, будет рождение человечества, когда оно выйдет из железного века планетарной эры, из предыстории человеческого разума, которое цивилизует Землю и даст рождение планетарному обществу / сообществу — индивидуумов, этний и наций.
От долгосрочного развития,
ставшего проблемой,
к подлинно человеческому развитию
Продолжение эволюции человека должно рассматриваться как развитие наших потенциалов; психологического, духовного, этического, культурного и социального.
Здесь мы находим концепцию «développement» долгосрочного развития, но гораздо более богатую, чем тот искаверканный набросок, который в качестве концепции был поддержан и распространен с 50-х годов и который следует полностью и радикально переработать[2].
Программа долгосрочного развития должна базироваться на антропологическом принципе. Истинное развитие — это эволюция человека, это человеческое развитие.
Таким образом, нужно оставить концепцию развития по экономическому пути. Следует также замедлить темпы развития, которое, как заявил Жан-Мари Пелт, «превратилось в парозитический нарост».
Понятие «développement» должно стать многомерным и выйти за рамки или разрушить схемы не только экономических, но и культурно-цивилизационных моделей Запада, претендующих на то, чтобы определить и утвердить его смысл и нормы. Это понятие должно порвать с концепцией прогресса, с уверенностью в исторической определенности, чтобы создать некую нам неизвестную неопределенную возможность.
Мы должны уяснить себе, что развитие никогда невозможно приобрести; как все живое и человеческое, оно подвергается атаке принципа деградации и должно затем беспрестанно восстанавливаться.
Развитие в долгосрочной
перспективе.
Капитализм и социализм
В принципе можно было поверить в то, что социализм или капитализм являются настоящими агентами развития в долгосрочной перспективе, ведь каждый из них для их последователей обладал провиденциальным гением. И тот, и другой принесли форму экономической организации (рынок и частная экономика в одном случае, план и государственное регулирование экономики — в другом), оба претендовали на то, чтобы обеспечить социальное и человеческое развитие.
Формула якобы социализма, на самом деле, оказалась формулой тоталитаризма, показав, в дополнение к своему варварству, что она обострила все те проблемы, которые обещала решить (националистическая вражда, этнические и религиозные конфликты). Эта формула показала, что предположительно скрытая в ней демократия, в действительности затрудняет установление демократии.
Капитализм же, как его видел Маркс, действительно предполагавший развитие производительных сил варварскими методами, не может рассматриваться изолированно или в качестве творца, как ключ к развитию человеческого потенциала.
Более того, было бы ошибкой экономического редукционизма полагать, что рынок несет в себе все решения проблем цивилизации. Социальные достижения века могли осуществиться только в антагонистически-комплементарном диалоге между предпринимателями и партиями или профсоюзами рабочих, и в демократическом контексте.
Действительно, западные общества не могут определяться одним только термином капиталистический: одновременно это национальные, мультикультурные, демократические, плюралистические и капиталистические общества.
Социализм и капитализм, на самом деле, представляют собой мифы развития. Социализм, в советской версии, умирает, и в социал-демократической версии он пришел к истощению. Здоровый же вид капитализма — только кажущийся. В конце концов, лишь в течение очень короткого времени казалось, что капитализм представляет собой магическую формулу для решения всех проблем.
Понятия социализм и капитализм нельзя рассматривать как провиденциальные, империалистические и ограниченные концепции. Но если учесть энергию и экономическое изобретение капитализма, его свойства саморегулирования и самоорганизации рынка, и то и другое должно быть интегрировано в планетарную цивилизацию, а не планетарная цивилизация должна быть интегрирована в капитализм или в рынок.
Все, что имеет только экономические характеристики, так же как и все то, что имеет только технологические характеристики, столь же варварское, сколь и цивилизованное, и должно быть интегрировано в политику человека и подчиненено ей.
Учитывая те стремления к более развитому сообществу и большей свободе, которые и были изначально содержанием слова «социализм», то политика очеловечивания должна радикально взять на себя ответственность за них. Если учесть, что конечной целью социализма было преодоление эксплуатации человека человеком, то такие цели должны быть поставлены вновь, а не оставаться пустым обещанием.
Мы не должны игнорировать и тот факт, что доминирование и подчинение являются корнями биоантропологической эксплуатации, которая, в свою очередь, имеет глубокие корни в организации даже исторических обществ: без всякого изменения политического режима, без каких бы то ни было изменений экономической собственности не могут произойти перемены, положение может только ухудшиться, и свидетельством тому является тоталитарный социализм.
Таким образом, при оказании немедленного сопротивления крайним формам доминирования, порабощения и эксплуатации, нужно быть открытыми для большого вдохновения в деле гуманизации цивилизации будущего, имея ввиду глубокие и долгосрочные цели и перспективы, не забывая при этом о том, что негативные аспекты и потенциалы человеческой природы и социальные отношения никогда не будут устранены, но должны беспрестанно поддерживаться, контролироваться, или лучше, чтобы они находились в состоянии самоконтроля.
О развитии недоразвитости развитых и слаборазвитых
Термин «развитие», в том смысле, который мы ему придаем, предполагает совершенствование индивидуальной автономии при одновременном расширении участия в общественных делах, начиная с участия в делах сообщества на местах вплоть до участия в проблемах всей планеты. Больше свободы и больше общности интересов. Больше индивидуальности и меньше эгоизма.
Таким образом, эта идея развития приводит нас к осознанию ключевого феномена планетарной эры: недоразвитость развитых стран возрастает в соответствии с их технико-экономическим развитием.
Отсталость развитых стран выражается в их слабом моральном, психическом и интеллектуальном развитии. Некоторый дефицит в сфере эмоциональной и психической жизни в большей или меньшей степени имеется во всех цивилизациях, повсюду наблюдается серьезная недоразвитость человеческого духа. Но нужно видеть и духовную нищету богатых государств, недостаток любви в сытых обществах, злобу и страшную агрессию интеллектуалов и университетских профессоров, распространение обобщенных пустых идей и ущербных точек зрений, утрату целостности, основательности и ответственности.
Существует такая форма нищеты, которая не уменьшается со снижением уровня физиологических и физических страданий, а увеличивается вместе с ростом изобилия и удовольствий.
Существует специфическое развитие умственной отсталости под приматом рационализации, специализации, квантифицирования, абстракции, безответственности, — и все это порождает этическую недоразвитость.
Конечно, наш мир развитых стран характеризуется не только этими аспектами; и комплексное мышление, и чувствительность к амбивалентности позволяют нам также пользоваться современными достижениями индивидуальной автономии, свободой и средствами массовой коммуникации, открытостью миру благодаря туризму и телевидению, социальной безопасностью и солидарностью, которые хоть и практикуются на бюрократический манер, но все же компенсируют неравенство и облегчают страдания.
Нельзя забывать, что смелое, еретическое, нестандартное мышление, уничтоженное in ovo (в зародыше) в традиционных обществах, в нашем мире находит возможности для своего выражения. Нам необходимо увидеть все аспекты нашей действительности, избегая альтернативы между эйфорией и жалобами.
Переосмысление развития приводит нас к критическому переосмыслению идеи отсталости «слаборазвитых». Как мы видели, идея отсталости игнорирует всевозможные ценности и богатство древних культур, носителями которых являются или являлись народы, называемые отсталыми. Эта концепция в значительной степени способствовала гибели этих культур, рассматриваемых как груда суеверий. Высокомерная грамотность, рассматривающая носителей оральных культур не как таковых, а лишь как безграмотных невежд, усугубляет моральную и психическую отсталость людей, живущих в трущобах.
Безусловно, не следует идеализировать другие культуры. В противоположность идее о том, что каждая культура сама по себе самодостаточна, Maруяма[3] справедливо замечает, что любая культура содержит в себе что-то неблагополучное (недостатки функциональности): нечто неправильно функционирущее (т. е. функционирующее в неверном направлении), что-то не функционирующее должным образом (производительность на самом низком уровне) и или вовсе toxifonctionnel — создающее сбои в работе.
Нужно уважать культуры, но культуры сами по себе несовершенны, так же как несовершенны мы сами. Все культуры, в том числе и наша, образуют смесь суеверий, вымысла, устойчивых представлений, накопленных знаний, но не критики, грубых ошибок и глубоких истин. Но это смешение в культуре не заметно на первый взгляд, нужно быть осторожными, чтобы не классифицировать как суеверия традиционные древние знания — как, например, методы приготовления кукурузы в Мексике.
Долгое время антропологи приписывали их к магическим верованиям, пока не обнаружили, что эти методы позволяют ассимилировать лизин, питательные вещества, — с давних времен их единственный продукт питания. Таким образом, то, что казалось «иррациональным», в реальности соответствует жизненной рациональности.
Кроме того, прежняя концепция экономической отсталости, какой бы варварской она ни была, установила антропологическую связь между так называемыми развитыми и так называемыми слаборазвитыми странами; стимулировала к полезной технической и медицинской помощи — например, рытью колодцев, разработке источников энергии, борьбе с эпидемиями и нехваткой питания — хотя все это осуществляется в условиях экономической эксплуатации, деградации природных ресурсов и урбанизации нищеты, несущих с собой новые несчастья[4].
Какие только новые бедствия мы не создали, борясь против бедности, хоть и путем разрушения натурального хозяйства и введения валюты там, где имел место взаимообмен! И делая все это, мы верили в то, что развиваем слаборазвитые страны…
Так как ментально мы сами недоразвиты, то мы только увеличиваем отсталость слаборазвитых стран. Сокращение духовной бедности в развитых странах в нашу научную эру позволит быстро решить проблемы материальной бедности слаборазвитых стран. Но дело в том, что это как раз та ментальная отсталость, которую мы никак не можем перодолеть, именно эту отсталость мы никак не осознаем.
Таким образом, мы приходим к мысли, что отсталость в умственном, психическом, эмоциональном и человеческом плане, в том числе и в развитых странах, в настоящее время является ключевой проблемой эволюции человечества.
Мета-развитие
Развитие является целью, но оно не должно быть недальновидной целью или фиксированной конечной целью. Целью развития является само развитие, подчиненное другим целям. Каким? Цели — жить. Жить по- настоящему. Лучше жить.
«Жить по-настоящему» и «жить лучше» — что это значит? Это значит: жить с пониманием, с чувством солидарности и чувством сострадания; жить без эксплуатации, без оскорблений и без презрения.
Это значит, что конечные цели развития требуют этических императивов. Экономика должна контролироваться и определяться антропоэтическими нормами.
Таким образом, продолжение процесса очеловечивания требует этики развития, тем более что уже нет ни обещаний, ни абсолютной веры в законы прогресса.
Кроме того, как уже отмечалось, все то, что достигнуто во всех человеческих делах, включая и развитие достижений или достижение развития, — должно беспрестанно воссоздаваться, иначе они подвергнутся регрессу. Вспомним обо всех исторических регрессиях и катастрофах цивилизации, когда хотели забыть идеологов гарантированного прогресса. Мы должны отдавать себе отчет в том, что случайность судьбы,судьба бездомно странствующего человечествавписаны висторию развития человечества.
Осознание бездомности является источником неуверенности и беспокойства, так как оно разрушает определенность, стабильность, абсолютность, поскольку в этом приключении нет happy end, нетсчастливого конца. В этой авантюре развитие индивидуализации является источником растущего беспокойства и неуверенности в завтрашнем дне. И как ответ на страх индивидуализации распространились невротические и истерические аспекты потребления и тысячи современных развлечений. Таким образом, это накопление тревоги углубляется или трансформируется в агрессию…
Такое положение дел возвращает нас к идее о необходимости реформы мышления и реформы жизни, о которых мы будем говорить дальше…
Должны ли мы включать всю судьбу эволюции человечества в идею развития?
В целях, о которых мы говорили: жить по-настоящему и жить лучше — есть поиск чего-то такого, что больше, чем развитие.
Смысл слова développement выходит за рамки «развития» в прямом смысле этого слова: развивать любовь к музыке, к примеру, не означает, что история музыки представляет собой прогрессивное развитие и что Бетховен лучше, чем Бах, или Рихард Штраус лучше, чем Бетховен.
Нужно признать ограниченность концепции развития, как уже показывает значение самого слова développement (развертывание, расширение, распространение), даже если она рассматривается как очеловеченная.
Эту концепцию нужно увидеть в диалектической связи с идеей «завертывания», закрывания и обратного развития, что приведет нас к истокам, к моменту до создания мира или к погружению в доисторические глубины бытия, к возвращению в древность, в то, что уже было, к забыванию себя, к своего рода интроекции зародышевого состояния в блаженной амниотической купели, к погружению в природу, в миф, в бесконечный поиск, в мир без слов.
Безусловно! Шелли, Новалис, Гельдерлин, Пушкин, Рембо, Бах, Моцарт, Шуберт, Бетховен, Мусоргский, Берг являются плодом исторического развития цивилизации, но их творчество выходит за пределы этого развития, оно выражает наше бытие в мире, сообщает нам невыразимое, доводит нас до грани экстаза, туда, где ослабляется неизбежный контроль времени и пространства. То, что порождает существенное в мышлении, пронзает историю, взаимосвязано с прошлым вплоть до истоков и, погружаясь в наши глубины, проектирует оттуда будущее.
Итак, могли бы мы предложить понимание метаразвития, иначе говоря, концепцию развития за его пределами, достичь которых (может быть?) позволит это развитие, но в любом случае оно должно нам дать эту возможность?
Найти соотношение между
прошлым, настоящим и будущим
Каждое общество, каждый человек живет в диалектической связи прошлого, настоящего и будущего, которые взаимосвязаны и питают друг друга.
Традиционные общества проживали свое настоящее и будущее в соответствии с заповедями прошлого. Письменные культуры на пути своего развития жили, еще до недавнего времени, в соответствии с требованиями будущего, пытаясь сохранить свое прошлое, с которым они себя отождествляли, и развивать, насколько могли, свое настоящее. Богатые страны, живущие под диктатом одновременно как настоящего, так и будущего, смотрят теперь с меланхоличной грустью на то, как уходит их прошлое.
Таким образом, соотношение прошлого, настоящего и будущего, проживаемых очень по-разному в разные времена и в разных культурах, деградировало повсюду в пользу гипертрофированного будущего.
Кризис будущего провоцирует в западных обществах чрезмерное развитие настоящего и возвращение к истокам в прошлом. Это дало почти повсюду толчок к поиску своих этнических и / или религиозных корней и вместе с тем дало толчок к фундаментализму (исламский — только один из них), одновременно ставшему ответом на кризис будущего и на беды настоящего.
Почти повсюду живые отношения между прошлым, настоящим и будущим становятся более сухими, ослабевают или блокируются. Так что нам необходимо оживить эти отношения, уважая при этом все три составляющие, не преувеличивая значения только одной из них.
Обновление и принцип комплексности в отношениях между прошлым, настоящим и будущим должны быть включены в качестве конечных целей в политику гуманизации человечества.
Восстановление сил, так сказать, ресурсное обеспечение в прошлом, может быть осуществлено при соблюдении уважения к двум принципам, уже упомянутым выше. Во-первых, это признание права на существование для всех культур, не забывая при этом, что культуры не являются целостностными субстанциями, достигшими своего совершенства: у каждой культуры есть свои недостатки, своя слепота, свои конкретные недостатки и преимущества для достижения полноты жизни их граждан, которые очень неравномерно распределены.
Нельзя также забывать, что все оригинальные культуры приобрели свою уникальность, начиная со столкновений и ассимиляции иностранных элементов, часто свойственных культурам завоевателей или завоеванным культурам. Как и живые существа, все культуры развиваются, претерпевают изменения, и многие из них становятся все более сложными, интегрируя то, что первоначально разрушало их или казалось угрозой.
Во всяком случае, этническое, национальное, религиозное возрождение становится регрессивным, когда оно фиксируется на прошлом, подавляя отношение к настоящему и к будущему.
Второй принцип возрождения состоит в необходимости повторных инвестиций в антропологическое (биологическое) земное arkhè, которое, будучи общим для всех людей, не требует никакого особенного восстановления. Прошлое является не только прошлым специфической этнической группы или нации, оно является теллурическим гуманизирующим прошлым человечества, которое необходимо осознать и интегрировать.
Отношение к настоящему, как к жизни и наслаждению, не может быть принесено в жертву авторитарному прошлому или иллюзорному будущему. Такое отношение сегодня включает в себя дистанционное участие в жизни планеты и возможности подключения — turn on — как к сети различных культур мира, так и к самим культурам и планетарному фольклору.
С другой стороны, особенно и именно в настоящем проявляются радости жизни, которые трансцендируют развитие. Циркуляция диалога между прошлым, настоящим и будущим восстанавливает конкретную интенсивность жизни, она является перекрестным центром, местом сбора и распределения настоящего. Как сказал Блаженный Августин: «Есть три времени: настоящее прошлого, настоящее настоящего и настоящее будущего». «
И наконец, отношение к будущему необходимо оживить до такой степени, чтобы продолжение процесса очеловечивания стало самой целью будущего. Это больше не иллюзорное будущее гарантированного прогресса. Это случайное и неопределенное будущее, но оно открыто для бесчисленных возможностей, сюда могут проецироваться стремления и гуманные цели без особых обещаний на выполнение. В этих новых условиях реставрация будущего является жизненно важной и крайне актуальной целью человечества.
Отношения внутренние и внешние
Человек всегда был разорван между двумя противоположными полюсами своего предназначения. Одно из них — экстраверсия — это любопытство к внешнему миру, проявляющееся в форме путешествий, исследований, научных исследований, которые сегодня распространяются и на космос.
Другое предназначение — интроверсия — направлено на внутреннюю жизнь. Это размышление и медитация. С самого начала цивилизации были астрономы, направлявшие свой взор к небесам, и были медитирующие мудрецы, обратившие дух в самих себя. Были техники и были мистики. А также было возможно поменять предназначение.
Сегодня призыв космоса усиливается: улететь, покинуть Землю, полететь к другим планетам, и даже еще дальше… Но само начало колонизации Вселенной уже предполагает солидаризацию землян. И даже если предположить, как в научной фантастике, существование большой конфедерации колоний вне Земли, то Земля все равно будет оставаться первой родиной, тем местом, где нет необходимости в искусственных системах, резервуаре кислорода, гигантских теплицах для растений и животных.
<…>
Внутренний призыв, долгое время игнорируемый и маргинализированный в западной современности, сегодня услышан как новый вызов: все больше людей то здесь, то там хотят избежать активизации, возбуждения, развлечений, стремясь к внутреннему умиротворению и спокойствию, которое приходит не от наркотика, а от воспитания духа.
Укрощение Земли не означает отказ от изучения материального мира и перспективы космического путешествия, или отказ от внутреннего поиска. Оба призвания будут жить в будущем; и то и другое берут свое начало от Земли, и оба вместе — в контакте с внеземным миром.
Цивилизовать цивилизацию
Следование процессам очеловечивания, способствующее выживанию в железный век, призывает нас к реформе западной цивилизации, которая в стремлении достичь планетарного уровня, распространяется по миру как со всеми своими достижениями, так и со всеми своими бедами. Нет более трудной задачи, чем стремление к лучшему мироустройству.
Мечта самореализации каждого — искоренение всех форм эксплуатации и господства, достижение справедливого распределения благ, эффективной солидарности между всеми людьми, счастья для всех, и устранение тех, кто хотел навязать использование варварских методов, которые помешали бы нашему продвижению по пути цивилизации.
Все решения об устранении конфликтов и беспорядков, об установлении гармонии и ясности, привели к их полной противоположности, и их катастрофические последствия налицо[5].
Как нам показала история века, решимость достичь спасения на Земле привела к тому, что вместо рая на Земле устроили ад. Мы не должны снова впадать в иллюзию земного спасения. Стремление к лучшему миру, который является нашей главной целью — не то же самое, что стремление к лучшему из миров.
Таким образом, назовем ключевую проблему, которую мы будем рассматривать далее: это вопрос о серьезных препятствиях, выступающих в оппозиции от цивилизации к цивилизации, компрометируя саму возможность политики цивилизации.
Демократизация цивилизации
Демократия маргинально рождена в истории наряду с деспотическими империями, теократиями, тиранией, аристократией, кастовой системой. Она остается маргинальной, несмотря на универсализацию демократических устремлений. И все же это наиболее цивилизованная политическая система.
Современная демократия является продуктом сомнительной истории, содержащей достижения и неудачи, в которой возникли, сохранились и развились ее принципы.
Первый демократический принцип — суверенитет народа предназначен именно для обеспечения этой верховной власти, ее самоограничения, посредством послушания законам и правилам, и периодической передаче власти выборным должностным лицам.
Изначально предназначенная для свободных людей, демократия обобщает свой принцип, признав, что все люди являются свободными и равными в правах. После демократии городов демократия государства с участием сотен тысяч или миллионов граждан, вызвала к жизни парламентский орган, институт разделения властей, чтобы защитить себя от злоупотреблений, которые неизбежно происходят от их концентрации, гарантии прав личности и защиты privacy (частной жизни).
Французская революция 1789 года создала
демократические нормы, завершенные в
Наконец, социализм предложил демократизацию не только политической, но и экономической, и социальной организации общества.
Можно было бы подумать, что принципы, которые мы только что изложили, были достаточны для определения и обеспечения демократии. Но был необходим современный опыт тоталитаризма, чтобы выявить фундаментальную особенность, ранее недооцененную или неучтенную — ее живую связь с многообразием и конфликтностью.
Демократия предполагает и питает многообразие интересов и социальных групп, равно как и разнообразие идей, а это значит, что она не должна навязывать диктатуру большинства, но признавать право на существование и самовыражение меньшинств и протестующих, позволять выражение еретических и отклоняющихся от общепринятых мнений идей.
Демократия нуждается в консенсусе, основанном на уважении институций и демократических правил, и в то же время ей необходим конфликт идей и мнений, который придает ей витальность и производительность. Но жизнеспособность и продуктивность конфликтов могут сохраняться только при подчинении демократическим формам правления, которые регулирует противоречия заменой физических боев битвой идей и определяют предварительно через дебаты и выборы их победителя.
Таким образом, демократия, которая требует не только консенсуса, но и конфронтацию, представляет собой нечто большее, чем реализацию суверенитета народа. Это комплексная система политической организации и политической цивилизации, которая питает (сама питаясь из них же) автономию духа индивидуумов, их свободы мнений и выражения, и тринитарный идеал Свободы, Равенства и Братства.
Этой системе, чтобы сформировать себя и пустить корни, нужны комплексные условия для себя самой. Демократия зависит от условий, которые, в свою очередь, зависят от ее осуществления (гражданственности, принятия правил демократии). Отсюда ее хрупкость.
Таким образом, мы видим трудности установления демократии после тоталитарного опыта. Правила игры демократии нуждаются в политической и гражданской культуре, образованию которой препятствовали десятилетия тоталитарного режима. Экономический кризис способствует эксцессам конфликтности, которые рискуют нарушить правила демократии, а поощрение националистического раздражения фаворизирует диктатуру экзальтированного большинства по отношению к мирному меньшинству.
Но и самому Западу знакомы трудности демократического роста, и не только потому, что демократизация его демократий не является завершенной и содержит в себе пробелы и недостатки, но также потому, что, как оказалось, на Западе появились процессы демократической регрессии.
Прежде всего развитие технобюрократии устанавливает власть экспертов во всех областях, которые до тех пор управлялись с помощью политических дискуссий. Таким образом, ядерная технология ставит граждан, парламентариев и даже министров вне принятия какого-либо решения в области применения оружия; вопрос о внедрении этого нового источника энергии чаще всего решается без участия граждан.
Технонаука захватила области, до сих пор входившие в компетенцию только биологии и социологии, такие как отцовство, материнство, рождение, смерть; уже можно зачать ребенка не зная его отца, даже без участия живого отца; зачатие вне матки, уже стало возможно диагностировать плод для устранения несоответствий, и в скором времени будет возможно выполнить пожелания родителей и соответствия социальным нормам.
Эти проблемы не вошли ни в политическое сознание, ни в демократическую дискуссию, за исключением права на аборт.
Рассматривая проблему более глубоко, растущий разрыв между сверхспециализированной эзотерической технонаукой и знаниями, которыми обладают граждане, создал двойственность между носителями знаний, чьи знания, между прочим, разорваны, ибо не в состоянии рассматривать их в контексте или глобально, — и знанием непосвященных, то есть всех граждан.
Это приводит нас к необходимости работать в направлении демократизации знаний, то есть когнитивной демократии. Эта задача может показаться абсурдом технократам и чиновникам от науки либо может показаться неосуществимой для самих граждан: она может быть осуществлена только путем преимущественного распространения знаний после выхода из студенческого возраста и после окончания учебы в университетах[7], и особенно осуществления реформы мышления, которая позволила бы соединять знания друг с другом.
В то же время, повышение экономической конкуренции между странами, особенно в условиях экономической депрессии, способствует сокращению политики до экономики, и экономика становится постоянной политической проблемой.
Так как кризис идеологий и идей происходят одновременно, признание примата экономики определяет слабый консенсус, ослабляющий демократически жизненно важную роль в конфликте идей.
Но в то же время демократия регрессирует социально: после сокращения неравенства в связи c усилением роста до начала 1970-х годов, экономическая конкуренция и исследование производительности отказались от увеличения доли работников, в то время как гетто иммигрантов- пролетариев отделяет их от партии, всегда противостоящей обществу.
Технократы, вполне способные адаптировать людей к техническому прогрессу, но не в состоянии приспособить технологические достижения на службу людям, не могут представить новые решения для реорганизации работы и распределения богатства. Так начала складываться «двойственность» общества, которая, в случае сохранения дефицита демократии, станет нормальным обществом.
Соответственно, крах больших надежд на будущее, глубокий кризис революционности, истощение реформизма, день ото дня рост идеи прагматизма, неспособность сформулировать грандиозный проект, ослабление конфликта идей в пользу конфликтов интересов или этнических или религиозных этноцентризмов, — все это поддерживает склероз партий, ослабляет участие, но в то же время держится за счет этого склероза и ослабления.
И в этой демократической регрессии кроются большие проблемы цивилизации, о которых мы говорили выше; они остаются частными, вместо того чтобы войти в политическое сознание и общественный дискурс.
Таким образом, в западных обществах в многообразных формах встает ключевая проблема о дефиците демократии, то есть о необходимости восстановления демократии, в то время как во всем мире существует проблема ее создания.
Проблема демократии является планетарной проблемой, представленной в разных формах.
Широкое стремление к демократии создает трудности для ее широкого распространения. Демократия зависит от цивилизации, которая, в свою очередь, зависит от демократии.
Мы находим противоречия в наших целях. Мы должны противостоять силам, которые угрожают демократии, и сохранить то, что может быть уничтожено этими силами, и в то же время еще мы должны способствовать росту демократизации и продвижению человечества по этому пути, делая демократизацию в конечном итоге важнейшей целью эволюции человечества.
Федерация Земли
Цивилизация цивилизациии требует интернациональной коммуникации между обществами и, более того — их органического объединения в масштабе планеты. Эта цель становится очевидной, когда на всех континентах национальные государства исчерпали свою историческую функцию освобождения от колонизации и, в свою очередь, становятся все более способными подчинить себе меньшинства.
Какой же путь есть помимо национального государства? Мы уже отмечали, что национальное государство представляет собой значительную антропологическую и историческую силу: силу матриопатриотического мифа, религиозную силу (культ обожествления нации) и организующую силу современного государства.
Провал Коминтерна в XX веке, дебильность глобализма, трудности образования в Европе показывают многоуровневую реальность национального государства. Сегодня общие требование к национальному государству, представленному бесчисленными национальностями, направлено на признание суверенитета, безусловно, законным путем, но также и в противоположном направлении — на необходимость преодоления этого статуса.
Кроме того (и мы повторим это еще раз): если национальное государство стало достаточно сильным, чтобы массово уничтожать людей и общества, это значит, что оно стало слишком слабым, чтобы иметь дело с большими, ставшими планетарными проблемами; и оно стало слишком жирным, чтобы заниматься конкретными и специфическими проблемами своих граждан.
Смена масштабов, связанная с развитием экономической глобализации, привела de facto к выходу за пределы полномочий национального государства. Национальное государство во всевозрастающей степени проявляет свою несостоятельность в деле сохранения культурных идентичностей, которые становятся провинциальными и защищают себя просто тем, что просят государство сократить свои полномочия.
Выход за пределы национального государства должен повлечь за собой сокращение государственной бюрократии, что будет полезно, потому что «каждое государство обязано рассматривать свободного человека как шестеренку»[8].
Факт устаревания национального государства не означает его ликвидацию, скорее, его интеграцию в более крупные объединения, а также ограничение его абсолютной власти над жизнью и смертью этнических групп и отдельных лиц. Именно в этом смысле можно было бы представить себе «право на вмешательство», — но с сохранением всех навыков для решения всех тех проблем, которые оно может решить на своем уровне (принцип субсидиарности).
Переход национального государства к более крупному объединению может иметь право на жизнь, а значит — быть реализованным, только в том случае, если европейцы признают матриопатриотическое качество в Европе, африканцы — в Африке, латиноамериканцы в Латинской Америке и т.д., и если каждый в отдельности и все вместе признают это качество на Земле, ведь она, собственно, и является нашей родительницей, нашим отечеством и нашей матерью-родиной, нашим домом для всех людей, живущих на земном шаре.
Во всяком случае,
планетарная ассоциация является минимальным рациональным требованием для мира,
ставшего маленьким и взаимозависимым. Нужно уже сейчас, внутри этой ассоциации
рассмотреть вопрос о планетарном гражданстве, которое гарантировало бы права
для всех землян. Эта идея, которая в настоящее время кажется утопической, была,
однако реализована указом Каракаллы в
Должна появиться новая геополитика. Геополитика планеты не будет, как прежде, концентрироваться на интересах народов и империй, а будет подчиненена императивам всего объединения: создавая не зоны стратегического и экономического влияния, а кооперативные связи между областями. Геополитика может победить, только создавая возможности для сближения многообразных путей подхода.
ООН должна стать центром этой децентрализации и в то же время выступать в качестве планетарной полиции в случаях, когда одно государство нападает на другое государство, нацию, этническую группу, ожидая возможности располагать достаточными демократическими силами всего мира и непосредственно действующими силами для принятия мер по восстановлению демократии везде, где она была нарушена.
Новая геополитика также должна способствовать формированию нового планетарного целостного организма, связанного с ООН, с определением совместных программ по жизненно важным проблемам, как в Рио-де-Жанейро в 1992 году. Она должна способствовать рассмотрению множества транснациональных, международных метанациональных объединений, извлекая из них исторический опыт, например, как опыт Ганзейского союза, Священной Римской империи германской нации, опыт самой Римской империи; не имитировать, а стимулировать их воспоминания и перспективные инновации.
Для конкретизации этих возможностей, по словам Жана-Мари Пелта, будет необходимо «мировое общественное мнение». Будет необходимо и планетарное гражданство, глобальное гражданское сознание, мнение ученых и интеллектуалов на мировом уровне, мнение политики на уровне всей планеты. Мы этого даже еще не начинали. И тем не менее эти шаги станут предпосылками для глобальной политики, которая, в свою очередь, также будет условием формирования и осознания этих мнений.
Объединение людей, к которому мы стремимся, не может (мы уже говорили об этом в других книгах[9] «быть основано на модели господства белой расы, господстве старой технологической западной цивилизации; более того, это объединение должно создавать и пробуждать цивилизационные ферменты широких слоев населения планеты — женщин, несовершеннолетних, стариков, всего многонационального и многокультурного мира…»
Речь идет о том, чтобы идти к универсальному обществу, основанному на гении разнообразия, а не на бездарности гомогенизации, что приводит к двойному императиву, несущему нам свои противоречия, к требованию, которое может быть выполнено только при условии:
повсюду сохранять, расширять, культивировать, развивать единство;
повсюду сохранять, расширять, культивировать, развивать, разнообразие.
Отсюда этот парадокс: нужно оберегать, сохранять культуры и одновременно открывать их. В этом, впрочем, нет ничего нового: источник всех культур, включая те, которые кажутся наиболее своеобразными, — это встреча, объединение, синкретизм, смешивание. Во всех культурах есть возможность усвоить то, что поначалу было им чуждо, по крайней мере до определенного порога, который меняется в зависимости от их жизнеспособности: за ее пределами именно эти культуры в настоящее время ассимилированы и / или дезинтегрированы.
Таким образом, в комплексе двойной императив, в котором мы не можем отменить внутреннее противоречие; но это противоречие может оказаться устаревшим и не являться необходимым для жизни культур. Мы должны защищать и поощрять культурное своеобразие и одновременно способствовать их смешению и скрещиванию, связать защиту самобытности и пропаганду распространения смешанной и космополитической универсальности, которая стремится уничтожить это культурное своеобразие.
Как интегрировать без потерь? Проблема стоит драматично для архаичных культур, таких как культура эскимосов. Нам нужно знать, как помочь им пользоваться благами цивилизации: здравоохранением, технологиями, комфортом и т.д. Но также нам необходимо найти возможность помочь им сохранить секреты их собственной медицины и методов лечения, их шаманизма, их охотничьих навыков, знаний о природе и т.д. Нужны такие сподвижники, как известный французский исследователь Севера Жан Малори, которые приходят к архаическим народам, в отличие от религиозных или светских миссионеров, вовсе не для того, чтобы упрекать их за верования и обычаи…
Не следует забывать, что метисация (métissage) всегда воссоздавала разнообразие, поощряя многообразные связи. Александр Македонский в каждом завоеванном городе Азии выдавал несколько сотен молодых девушек замуж за своих македонских воинов, и города,через которые он прошел или основал, стали великолепной матрицей эллинистической цивилизации и источником смешанного эллинобуддистского искусства. Римская цивилизация, сама очень рано пережившая смешение народов, ассимилировала в себе все греческое наследие античности. Она сумела интегрировать в своем пантеоне большое количество чужих богов, интегрировать в свои территории варварские народы, которые получили римское право, сохранив при этом свою этническую идентичность.
Художественное творчество питается влияниями и слияниями. Например, такая традиция, как фламенко, которая сегодня нам представляется наиболее аутентичной и оригинальной, на самом деле является продуктом слияния разных традиций. Так же как и сами андалузцы, возникшие как народ в результате взаимопроникновения и арабов, евреев, испанцев и их трансмутаций с болезненным гением цыганского народа. Таким образом, в танце фламенко мы можем видеть и слышать плодовитость и опасность двойного императива, смысл которого состоит в необходимости сохранить свою самобытность (корни) и в то же время открыться для чужих влияний (для мира).
Говоря о сохранении культурного своеобразия, следует заметить, что именно благодаря интересу некоторых французских любителей началось сначала изучение, а затем и возвращение к истокам песен cante jondo, традиция которых в значительной степени деградировала.
Благодаря старым записям были также возвращены к жизни recopilationes — забытые и жившие в лишениях исполнители, которые теперь снова стали мэтрами и в уважении и признании воспитывают новое поколение исполнителей, сегодня уже восстановившее свои силы.
Культуры должны быть открыты различным влияниям. Например, в испанской музыке, вначале наблюдается дегенерация, затем интеграция разных источников в музыку Альбениса и Де Фалья. Затем, наконец, следуют интересные новые смешения со звучаниями и ритмами, пришедшими из Америки (например, ритмы джаза или рок-музыки)…
Вначале джаз был афро-американским гибридом, своеобразным ньюорлеанским продуктом, распространился в Соединенных Штатах и был известен во множестве вариаций, не мешая существованию предыдущего стиля, и вовсе не обрекая его на исчезновение.
Джаз становится музыкой черных и белых, его слушают, под него танцуют, потом его играют белые, и во всех этих формах он распространяется по свету, хотя старый стиль New Orlean, очевидно, заброшенный в источнике, переживает своё новое рождение в подвалах Сен-Жерменского предместья в Париже, возвращается в США и снова поселяется в Новом Орлеане.
Затем, после встречи с rythm and blues, уже среди белых в США, появляется рок, чтобы распространиться по всему миру, акклиматизироваться во всех языках, каждый раз принимая новую национальную идентичность.
Сегодня в Москве, Пекине, Кантоне, Токио, Париже танцуют, празднуют под джаз и рок, слушают концерты рок-музыкантов — молодежи всех стран доступны и понятны эти ритмы, эти песни.
Таким образом, не только для самого плохого, но часто также и для самого хорошего, при этом не теряя самих себя, музыкальные культуры всего мира оплодотворяют друг друга, ещё не зная, впрочем, что они дают жизнь планетарному поколению детей.
Нужно позволить людям и культурам общаться, идти к диверсифицирующему смешению, которое уже, само по себе является манифестацией разнообразия.
Несущие проклятия запреты, в эпоху диаспоризации людей образовавшие иммунную защиту архаических культур и догматических религий, стали препятствием для коммуникации, для творчества, для понимания между людьми в планетарную эру.
В первое время «смешение» стиля рассматривалось как конфузия. Люди смешанных этний и религий маргинализировались их родовыми коммунами, как бастарды и еретики. Они были жертвами и мучениками, но также и пионерами любви и понимания в межкультурном процессе.
Большие цивилизационные пространства античности Средиземноморья и ислама, так же как и великие современные империи, видели развитие таких многонациональных городов, как Александрия, Рим, Багдад, Кордова, Стамбул, Вена. Затем современный национализм, одержимый единством, изгнал разнообразие, как это произошло с народами в странах бывшей Османской империи, Ливана, Алжира, как это было сделано в СФРЮ, в СССР, в Северной Корее, в коммунистическом Китае.
Но в обеих Америках начался другой процесс — хотя и после непоправимого культурного уничтожения. Были основаны новые города-космополиты, такие как Нью-Йорк, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Сан-Пауло. Большие населения метисов стали численно доминировать в Бразилии, Мексике, Венесуэле, повсюду они создавали свою оригинальную культуру. Пока еще не смешиваются (и все еще относятся со многими предрассудками и даже отвращением друг к другу) белые, чернокожие, китайцы, латиноамериканцы и индейцы, хотя и живущие в Соединенных Штатах бок о бок. Многие до сих пор придерживаются традиционных идеалов и образа жизни. Но в то же время продолжается трагедия ликвидации малых цивилизаций (как например культура амазонских индейцев), и то, что у выживших становится результатом шока столкновения с белыми, на самом деле не метисация, а катастрофическая дезинтеграция.
Стать на самом деле
гражданами мира, то есть космополитами, — значит бдительно охранять
культурное наследие, относясь с нему с уважением, а также пониманием того, что
оно нуждается в восста-
новлении.
Слово «космополит», что в буквальном смысле означает «гражданин мира», а в конкретном — «сын Земли» — мы понимаем именно в этом значении, а вовсе не как абстрактного индивидуума, потерявшего свои корни и «родства не помнящего». Мы стремимся к развитию контактов и связей в масштабе всей планеты, мы призываем к смешению наций и культур, при условии, что это будет симбиоз, а не поглощение одной цивилизацией субстанции другой.
Удостоверение личности нового гражданина Земли несет черты сходства с концентрическими идентичностями, если говорить о семейной, локальной, региональной, национальной идентичности. Западная идентичность, даже если она будет интегрирована в планетарную идентичность (к чему мы и стремимся), интегрирована своими компонентами, ведущими свое происхождение из других цивилизаций, должна будет рассматриваться в качестве составной части общей земной идентичности, а не только своей личной.
Интернационализм хотел создать единство народов на всей Земле. Глобализм стремится сделать из мира единое государство. Речь идет о том, чтобы сделать из человеческого вида — человечество, из планеты — общий дом со всем многообразием человеческих культур.
Общество / мировое сообщество идет по пути достижения этого единства и разнообразия.
Да, но эти великие идеи, красивые слова, риторика… имеют ли они шанс на существование в этом мире, о котором мы рассказали в предыдущих главах, мире, содрогающемся в конвульсиях от неспособности изменить себя?
Перевод Галы Наумовой
Галина Наумова
К.ф.н., культуролог, автор проекта «На перекрестке культур» – встреч французских и российских интеллектуалов, президент ассоциации MIRCLES, Франция
[1] См.: E. Morin, Le Paradigme perdu, op. cit., p. 189-208.
[2] С развитием кризиса развития, см.: E. Morin, Sociologie, op. cit., p. 443-460.
[3] M. Murayama, «Disfunctional, misfunctional and toxifunctional aspects of cultures », Technological Forecasting and Social Change, 42, 1992, p. 301-307.
[4] Эта концепция могла бы содействовать созданию промежуточной технологии, как предлагал Жан Гимпель, считая, что такая концепция помогла бы осуществить переход от архаичных методов к самым передовым технологиям.
[5] То, что поддерживает скептицизм и нигилизм, признает существующий порядок и беспорядок, убеждает в неизбежности несправедливости или подлости, чтобы нам спокойно принять все зло, что происходит. И это разочарование со всей очевидностью увеличивает трудности для рассмотрения и реализации каких бы то ни было реформ цивилизации.
[6] См. Voir E. Morin, Introduction à la pensée complexe (op. cit.), где показано, почему социологическое собратство имеет жизненно важное значение для повышения комплексности обществ.
[7] Создание в CNRS офиса «Наука и граждане» стало планом действий в этом направлении.
[8] Программа, названная немецким идеализмом, приписанная Гельдерлину, Шеллингу, Гегелю.
[9] E. Морин, г-н Kattel-Palmarini, Единство Человека, собр. соч., с 350-355.