Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 31, 2011
Загадка мифа об Эдипе
Владимир Пимонов, Евгений Славутин
Прорицания оракулов, встречающиеся в античных сюжетах, за редким исключением, представляют собой не прямое, а образное предсказание, когда будущее представлено в нем не в явном и однозначном виде, а в форме двусмысленного образа, содержащего в себе скрытую альтернативную возможность развития будущих событий.
В этом случае оракул являет собой предсказание будущего в метафорической форме загадки, разгадка которой открывается лишь тогда, когда предсказанное будущее актуализуется самым непредсказуемым образом.
Такого рода оракул как феномен архаической культуры становится прототипом литературного сюжета, по отношению к которому он играет роль архетипа провиденциальной, профетической структуры сюжетного действия.
Функция оракула, метафорически представляющего будущее в настоящем, по самой своей сути прямо противоположна функции того, что обычно понимается под метафорой. Именно поэтому профетический образ, первичной формой которого является оракул, мы в дальнейшем будем называть обратной метафорой.
Если сутью обычной метафоры является преображение события в его метафорический образ, то сутью обратной метафоры является преображение метафорического образа в само событие.
В отличие от обычной метафоры, осуществляющей переход от прямого смысла к переносному, обратная метафора осуществляет переход от переносного смысла к прямому.
В структуре сюжета обратная метафора играет роль скрытого пророчества, предопределяющего будущие события сюжета.
Весьма неожиданным примером такого рода обратной метафоры служит миф об Эдипе, представляющий собою именно тот тип сюжетной композиции, в которой обратная метафора принимает форму загадки, заключающей в себе скрытое пророчество. Обратной метафорой становится сама загадка, в которой будущее событие сначала предстает перед нами в своей метафорической форме, а затем, после своего осуществления раскрывает свой действительный действенный смысл.
Античные источники: от Гомера до Гигина
Одно из самых ранних упоминаний истории об Эдипе мы находим во фрагменте поэмы Гомера «Одиссея», в котором рассказывается о том, как главный герой спускается в царство мертвых, дабы вопросить прорицателя Тиресия о своем возвращении на родину, и встречается там с тенями умерших:
После того Епикасту, прекрасную матерь Эдипа,
Видел я. Страшное дело она по незнанью свершила:
Вышла замуж за сына. Отца умертвил он и в жены
Мать свою взял. Но тотчас же об этом людей известили
Боги. Но все, и страданья терпя, в возлюбленных Фивах
Царствовать он продолжал губительным божьим решеньем.
Мать же в обитель Аида-привратника, мощного бога,
Собственной волей сошла, на балке повесившись в петле,
Взятая горем. Ему же оставила беды, какие
От материнских эринний в обильи людей постигают.
(Одиссея, XI.271-280)
Следующее упоминание сюжета мифа встречается в трагедии Эсхила «Семеро против Фив», в которой в ретроспективном размышлении хора (ст. 725 и сл.) кратко излагается история Эдипа:
«Я говорю о древнем преступлении рода; оно принесло быструю кару, но оно же сохранило силу до третьего поколения. Это было, когда Лаий — вопреки Аполлону, который трижды сказал ему в срединном пифийском прорицалище, чтобы он, умирая без потомства, спас свой город, побежденный неразумной страстью к своей милой, родил рок самому себе, отцеубийцу Эдипа. Мало того: этот сын дерзнул оплодотворить священную ниву матери, где он был зачат — кровавые то были всходы. Видно, безумие свело потерявших рассудок новобрачных» (прозаический перевод Ф. Зелинского).
К числу же самых известных источников мифа о Эдипе следует отнести знаменитую трагедию Софокла «Царь Эдип».
Однако самым полным и подробным нашим источником мифа до сих пор остается «Мифологическая библиотека» Аполлодора. Приведем фрагмент текста, имеющего отношение к мифу об Эдипе:
«После гибели Амфиона в Фивах воцарился Лаий. Он женился на дочери Менекея, которую одни называют Иокастой, другие Эпикастой. Несмотря на то что бог устами оракула запретил Лаию иметь детей, ибо родившийся у него сын станет отцеубийцей, Лаий все же в состоянии опьянения сошелся с женой. Когда родилось дитя, он отдал его пастуху, чтобы тот его выбросил, проколов ему предварительно лодыжки пряжкой. Но пастух оставил ребенка на склонах Киферона, а пастухи Полиба, царя коринфян, подобрали дитя и принесли его к жене царя Перибее. Та, приняв ребенка, вылечила ему лодыжки и назвала Эдипом, дав ему это имя из-за распухших ног. Когда мальчик вырос, он выделялся среди сверстников своею силой; но однажды, позавидовав ему, они назвали его подкидышем. Тогда он стал расспрашивать Перибею, но ничего не смог от нее узнать.
Придя в Дельфы, он вопросил оракула о том, кто его родители. Бог же ответил ему, чтобы он не возвращался на родину, ибо он убьет своего отца и женится на своей матери. Услышав это и считая своими родителями тех, которые воспитали его как сына, он оставил Коринф. Проезжая на колеснице через область Фокиды, он встретился на узкой дороге с ехавшим на колеснице Лаием и Полифонтом, который был глашатаем у Лаия. Полифонт приказал Эдипу уступить ему дорогу, и, так как Эдип, не повинуясь, медлил выполнить приказ, он заколол одного из коней Эдипа. Разгневанный Эдип убил и Полифонта, и Лаия, после чего явился в Фивы.
Лаия предал погребению царь платейцев Дамасистрат, а царская власть перешла к Креонту, сыну Менекея. Во время его царствования на Фивы обрушилась немалая беда: богиня Гера наслала на город Сфингу, матерью которой была Ехидна, а отцом — Тифон. У Сфинги было лицо женщины, грудь, лапы и хвост льва, а крылья птицы. Узнав загадку от Муз, Сфинга уселась на Фикейской горе и стала задавать ее фиванцам. Загадка же заключалась в следующем: «Какое существо, имея один и тот же голос, становится поочередно четырехногим, двуногим и трехногим?» После того как оракул предсказал фиванцам, что они только тогда избавятся от Сфинги, когда разгадают загадку, многие приходили к этой горе, пытаясь разгадать смысл загадки; когда же они не могли этого сделать, Сфинга, схватив одного из них, пожирала его.
После того как многие погибли, а последним погиб Гемон, сын Креонта, этот царь возвестил, что тому, кто разгадает загадку, он передаст царскую власть в Фивах и отдаст в жены вдову Лаия. Прослышав об этом, Эдип разгадал загадку, сказав, что существо, о котором загадала Сфинга, — это человек: ибо в детстве он ползает на четырех конечностях; когда он становится взрослым, то ходит на двух ногах; в старости же ему приходится опираться на палку. Сфинга с вершины горы бросилась в пропасть, к Эдипу же перешла царская власть в Фивах, и он женился на своей матери, не зная, кто она в действительности. Та родила от него сыновей Полиника и Этеокла и дочерей Исмену и Антигону. Но есть писатели, которые утверждают, что эти дети родились у Эдипа от Эвриганеи, дочери Гиперфанта.
Когда же позже все тайное стало явным, Иокаста повесилась, а Эдип, ослепив сам себя, покинул Фивы, послав проклятие своим детям, которые видели, как его изгоняют из города, но не оказали ему никакой поддержки. Прибыв со своей дочерью Антигоной в Колон, расположенный в Аттике (там находится храм богинь Эвменид), он сел у алтаря, моля о защите, и был радушно принят Тесеем, но спустя немного временно умер» (Аполлодор, III.5.7-9).
С достаточной полнотой сюжет мифа об Эдипе изложен также в «Исторической библиотеке» древнегреческого историка Диодора Сицилийского (около 90-21 до н. э.): «Фиванский царь Лай был женат на Иокасте, дочери Креонта. Не имея долгое время потомства, он обратился к богу за советом о рождении детей. Пифия ответила, что Лаю не следует иметь детей, поскольку сын его станет отцеубийцей и принесет всей семье страшные несчастья. Презрев прорицания оракула и добившись все же рождения сына, Лай выбросил младенца, проколов ему ступни железом, по причине чего тот был назван впоследствии Эдипом. Слуги, взявшие ребенка, решили не выбрасывать его и подарили жене Полиба, которая не могла иметь детей. Впоследствии, когда мальчик уже возмужал, Лай решил вопросить бога о брошенном младенце, а Эдип, узнав от кого-то об усыновлении, решил вопросить пифию о настоящих родителях. Когда они встретились таким образом в Фокиде, Лай высокомерно велел уступить ему дорогу, Эдип же в гневе убил Лая, не зная, что то был его отец. В те времена, как гласит миф, в Фивах появилось двуобразное чудовище Сфинга, которая предлагала всем, кому это по силам, решить загадку и убила уже многих людей, поскольку те не смогли дать [правильный] ответ. В награду за человеколюбивый поступок — решение загадки — были предложены брак с Иокастой и царская власть над Фивами, однако никто не смог найти правильный ответ, и только Эдип решил загадку. Сфинга же спрашивала: «Что то же самое является двуногим, трехногим и четвероногим?» Все прочие остались в недоумении, и только Эдип ответил, что речь идет о человеке, поскольку, будучи младенцем, он ползает на четырех конечностях, подросши, становится двуногим, а состарившись — треногим, опираясь по причине слабости о посох. После этого, гласит миф, Сфинга в соответствии с неким предсказанием бросилась в пропасть, а Эдип по неведению женился на собственной матери, которая родила ему двух сыновей — Этеокла и Полиника и двух дочерей — Антигону и Исмену» (Диодор, IV.64.1-4).
И наконец, в качестве источника сошлемся на сборник «Мифы» («Fabulae»), приписываемый римскому писателю и главе Палатинской библиотеки Гаю Юлию Гигину (около 64 г. до н.э. — 17 г. н. э.):
«Лай. Лаю, сыну Лабдака, было предсказано Аполлоном, чтобы он опасался смерти от руки своего сына. Поэтому когда его жена Иокаста, дочь Менекея, родила, он приказал выбросить ребенка. Перибея, жена царя Полиба, подобрала мальчика, когда стирала одежду в море. Поскольку у них с Полибом не было детей, они вместе воспитали его как своего, а так как у него были пробиты ноги, назвали Эдипом.
Эдип. Когда Эдип, сын Лая и Иокасты, достиг зрелого возраста, он стал храбрее всех прочих, и ровесники из зависти стали обвинять его, что он приемыш у Полиба, потому что Полиб человек столь мягкий, а он дерзкий. Эдип почувствовал, что это не зря ставят ему в вину. Поэтому он отправился в Дельфы, чтобы узнать о своих родителях. Между тем Лаю знамения указали, что близка его смерть от руки сына. Когда он тоже направился в Дельфы, Эдип встретился ему на дороге и, когда стражники приказали ему дать дорогу царю, юноша не обратил на это внимания. Царь подстегнул коней и наехал колесом ему на ногу. Разгневанный Эдип, не зная, что это его отец, вытащил его из колесницы и убил. После смерти Лая его царством стал править Креонт, сын Менекея. Между тем Сфинкс, дочь Тифона, появилась в Беотии и стала опустошать поля фиванцев. Она назначила царю Креонту такое состязание, что если кто-нибудь истолкует песню, которую она предложит, то она уйдет оттуда, а если он не разгадает предложенной песни, то она сказала, что сожрет его и что никак иначе не оставит страну. Царь, услышав об этом, объявил по всей Греции, что тот, кто разгадает песню Сфинкс, получит от него царство и его сестру Иокасту в супруги. Многие, желая царства, приходили, и Сфинкс пожирала их; когда же Эдип, сын Лая, пришел и объяснил песню, она бросилась вниз. Эдип принял отцовское царство и взял в жены свою мать Иокасту, не зная этого, и произвел с ней на свет Этеокла, Полиника, Антигону и Исмену. Между тем в Фивах началось бесплодие и недостаток хлеба из-за преступления Эдипа. Когда Тиресия спросили, что так опустошает Фивы, он ответил, что, если еще остался кто-нибудь из потомства зубов дракона и если он погибнет за родину, то освободит Фивы от болезни. Тогда Менекей, отец Иокасты, бросился вниз со стен города. Пока это происходило в Фивах, в Коринфе скончался Полиб. Услышав об этом, Эдип стал горевать, считая, что умер его отец. Тогда и старик Менет, который унес его из Фив, по шрамам на ступнях и лодыжках признал в нем сына Лая. Эдип, услышав это и увидев, сколько нечестивых преступлений он совершил, вытащил из одежды матери заколки и лишил себя зрения. Передав царство сыновьям, чтобы они правили попеременно через год, он ушел из Фив, взяв себе поводырем свою дочь Антигону» (Гигин, 66-67).
Пророческая песня
В приведенном отрывке из сборника Гигина «Мифы» речь идет о загадке Сфинкса — именно так мы привыкли именовать это мифическое существо. Однако, как замечает С.С. Аверинцев, «по-греческиξηΣφίγξ — слово женского рода, и обозначает оно существо женского пола». И далее: «Эдип встречается не с мужским “Сфинксом”, но с женственной “Сфингой”». Учитывая это замечание, мы вместо привычного, обыденного словосочетания «загадка Сфинкса» будем говорить о «загадке Сфинги».
Загадку Сфинги, видимо, следуя древнегреческой традиции, зафиксированной в трагедии Софокла «Царь Эдип», Гигин называет латинским словом carmen, что означает как «мелодию, песню, поэму, стих», так и «изречение оракула, пророчество, прорицание», форму заклинания, магическую формулу (в английском incantation). Например, в выражении carmen Cumaeum, встречающемся в эклоге Вергилия: «Ultima Cumaei uenit iam carminis aetas», где речь идет о тех Сивиллиных оракулах, которые явились, видимо, главными источниками пророчества.
Логично предположить, что загадка Сфинги также представляла собой песенное, стихотворное пророчество. Сошлемся на филолога-классика и специалиста по древнегреческой драме В.Н. Ярхо, который заметил, что в трагедии Софокла «Царь Эдип» хор дважды называет существо, загадывающее Эдипу загадку, «пророчицей»: «Хор вспоминает, как Эдип избавил город от дани, которую тот приносил “жестокой пророчице” (35сл.); как он, «убив деву пророчицу с кривыми когтями, встал стране заслоном от смертей (1198-1201), потому что “знал знаменитую загадку” (1525)».
Определение Сфинги как пророчицы у Софокла и ее загадки как пророческой песни у Гигина кажется довольно странным, ведь никаких пророчеств, кроме «знаменитой загадки», она нигде и никому не изрекает. По-видимому сама «знаменитая загадка» Сфинги и заключает в себе некое пророчество. Но кому и о чем? Опять же естественно предположить, что Эдипу — о его судьбе.
Знаток античной литературы С.С. Аверинцев обратил внимание на структурно-семантическую связь между фигурами Сфинги и Иокасты:
«Что касается самого мифа в его классической форме, то ведь и в нем фигуры Сфинги и Иокасты явственно соотнесены: роль обеих состоит в том, чтобы в свой черед возникать перед Эдипом, неся некую загадку, страшиться разгадки, а затем, когда разгадка будет выговорена, без слов уйти через самоубийство. Встреча со Сфингой необходима для того, чтобы могла состояться встреча с Иокастой, проникновение в интеллектуальную тайну загадки необходимо для того, чтобы могло состояться проникновение в запретную плотскую тайну и чтобы через это была поставлена новая загадка».
К блистальному анализу Аверинцева следует добавить еще одно важное звено, связующее фигуру Свинги и Иокасты. Иокаста не только, подобно Сфинге, кончает свою жизни самоубийством, но и сам способ ее самоубийства путем самоудушения уже заключен в качестве скрытого пророчества в самом значении имени — Сфинга (греч. Σφίγξ, Σφιγγός) означающем «душительница». Таким образом, само имя Сфинги представляет собой обратную метафору, предвещающую самоудушение Иокасты.
Но «двуобразную» природу имеет не только Сфинга (полуженщина-полульвица) и ее имя, но и ее загадка, скрывающая в себе пророчество судьбы самого Эдипа.
С.С. Аверинцев проницательно заметил, что «проникновение в интеллектуальную тайну загадки» Сфинги приводит к тому, «чтобы через это была поставлена новая загадка».
Вот эту новую загадку и ее пророческий смысл мы и попытаемся разгадать.
Разгадка загадки Сфинги
Итак, Сфинга, «двуобразное» — по Диодору — чудовище с головой женщины и туловищем львицы, загадала Эдипу загадку, которая, по Аполлодору заключалась в следующем: «Какое существо, имея один и тот же голос, становится поочередно четырехногим, двуногим и трехногим?» И далее: «Эдип разгадал загадку, сказав, что существо, которое имеет в виду загадка Сфинги, — это человек: ибо в детстве он ползает на четырех конечностях, когда человек становится взрослым, он ходит на двух ногах, а в старости он берет в качестве третьей опоры палку».
Вторя Аполлодору, Диодор также утверждает, что «Эдип решил загадку. Сфинга же спрашивала: «Что то же самое является двуногим, трехногим и четвероногим?» Все прочие остались в недоумении, и только Эдип ответил, что речь идет о человеке, поскольку, будучи младенцем, он четвероногий, подросши, становится двуногим, а состарившись — трехногим, опираясь по причине слабости о посох».
Загадка Сфинги суть метафорический образ, который уподобляет детство человека утру, его зрелость — дню, а старость — вечеру.
Для разгадки этой загадки отгадчик должен понять, что вся жизнь человека уподоблена в ней одному дню. Другими словами, отгадчику необходимо осуществить переход от части — от одного дня жизни — к целому, то есть ко всей жизни человека в целом. Именно этот переход и осуществляет Эдип, разгадывая загадку Сфинги. Он отвечает, что тот, кто утром — на четырех ногах, днем — на двух, а вечером — на трех, и есть не кто иной, как человек.
Однако ответ Эдипа — всего лишь одно из двух возможных прочтений вопроса Сфинги. Разгадывая загадку Сфинги, Эдип не видит, что в этой загадке заключено пророчество его собственной судьбы. Дабы обнаружить это скрытое пророчество, необходимо совершить обратный переход от целого к части, то есть от «всеобщего человека», подразумевающего множество всех людей, к одному -единственному человеку — самому Эдипу.
Действительно, если соотнести возникший в ответе Эдипа образ судьбы человека с его собственной судьбой, то оказывается, что за образом младенца, который ползает на четырех конечностях, скрывается сам Эдип -младенец. Ведь он вынужден перемещаться на четырех конечностях из-за того, что после рождения ему были проколоты сухожилия на лодыжках. За образом взрослого человека, способного ходить на двух ногах, также скрывается образ самого Эдипа, получившего возможность ходить на двух ногах не столько потому, что он взрослый человек, сколько потому, что изуродованные ноги ему вылечила его приемная мать. И, наконец, за образом старца, который опирается на посох, также скрывается Эдип, ослепивший себя. Посох старца оказывается посохом слепца.
В ответе Эдипа часть предстает в образе целого, и один день оказывается метафорическим образом жизни человека. Но и в самом ответе Эдипа на загадку Сфинги таится «новая загадка», разгадкой которой становится скрывающаяся за судьбой человека вообще судьба Эдипа — в частности.
Собственно профетический смысл имеет только последняя, третья часть загадки Сфинги, относящаяся к будущему Эдипа, когда он ослепляет сам себя. Две предыдущие части загадки относятся к его прошлому (когда после рождения ему прокалывают сухожилия) и к настоящему (когда он после излечения вновь обретает возможность ходить на двух ногах). Иными словами, трехчастная загадка Сфинги на две трети соотносится с прошлым и настоящим Эдипа, а на одну треть — с его будущим.
С числовым архетипом деления целого на две неравные части, из которых одна составляет две трети, а другая — одну треть, мы встречаемся и в древневосточном эпосе о Гильгамеше, в котором о главном герое говорится: «На две трети — бог, на одну — человек он» (Табл.I, ΙΙ, 1).
Другой пример этого числового архетипа мы находим в библейской истории Моисея. Из 120 лет жизни Моисея первые 80 лет, то есть две трети, предшествовали Исходу евреев из Египта, а оставшиеся 40 лет, то есть одна треть, прошли в странствованиях по Синайской пустыне.
Загадка Сфинги оказывается «загадкой в загадке», особого рода скрытой профетической конструкцией, которая представляет собой обратную метафору всех важнейших событий в жизни Эдипа.
Знание, с помощью которого Эдип разгадал загадку Сфинги, не позволило ему постигнуть тайну собственной судьбы. «Третья нога», означавшая в судьбе абстрактного человека старческий посох, приобрела после самоослепления пророческий смысл посоха слепца в судьбе самого Эдипа. Сфинга загадывает Эдипу его собственную судьбу, разгадать которую — значит «познать самого себя».