Пер. В. Луарсабишвили
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 31, 2011
СОВРЕМЕННЫЕ
БАСКСКИЕ ПОЭТЫ
В переводах
Владимира Луарсабишвили (Тбилиси)
Редакция получила электронное письмо:
Уважаемая редакция,
я Владимир Луарсабишвили, ассистент-профессор переводоведения университета им. Ильи, Тбилиси, Грузия. Перевожу с испанского на грузинский и русский языки. Посылаю вам свой курикулум и переводы баскских писателей.
С уважением, Владимир.
«Вестник Европы» с удовольствием публикует труды Владимира Луарсабишвили.
Габриель Селая (1911–1991) — баскский писатель. Родился в Эрнани. Изучал профессию промышленного инженера. В 1935-56 годах работал в Сан-Себастьяне на семейном предприятии. В 1948 году познакомился с Ампаро Гаско, с которой учредил издательство «Norte». В 1956 году переехал в Мадрид и целиком посвятил себя литературе. В 1986 году ему присуждена Национальная премия испанской литературы.
…Я родился в Эрнани (Гипускоа) 18 марта 1911 года. Несколько дней от роду меня перевезли в Сан-Себастьян, где обычно жили мои родители. В этом городе и прошло мое детство.
Моего отца звали Луис Мухика Лесета. Несмотря на свое простое происхождение, — мой дед Мухика был плотником — отцу удалось создать промышленное предприятие, которое сегодня имеет определенное значение.
Мою мать звали Игнасия Селая Сендоя. Селаии-Сендоя выходили врачами, музыкантами и искателями приключений. И поэтому, несмотря на то что они принадлежали к более высокому классу, чем Мухика, были непризнанны.
Мое полное имя — Рафаэль Габриель Хуан Мухика Селая Лесета. Первые книги я подписывал гражданской фамилией — Рафаэль Мухика. Позднее, когда я уже работал на семейном предприятии, администрационный совет меня предупредил, что факт сочинения стихов инженером-управляющим «мог нанести ущерб авторитету предприятия». Поэтому я обратился к моему второму имени и фамилии. Так появился на свет «Габриель Селая».
Позднее, при желании порвать с прошлым и, как мне казалось, достичь своего стиля, я опубликовал несколько книг, которые подписал третьим именем и фамилией: «Хуан де Лесета». И хотя позднее сопротивлялся этому разноимению — разноимению, а не псевдониму, так как это указывало на радикальное изменение в моей жизни — верю, что «стиль Лесета» быль невидим во всем, что позднее было написано «Габриелем Селая».
…В 1934 году я запланировал книгу «Попытки», которая завершилась лишь одиннадцать лет спустя и была опубликована в 1946 году. «Попытки» — un Bindulgsroman, как говорят немцы, замышлялись как обобщение пройденных мною этапов молодежного формирования.
Все остальное, написанное мною, — стихотворения, рассказы, театральные произведения, эссе — было для меня лишь притоками, которые должны были впасть в «Попытки». Может, поэтому я никогда не старался что-нибудь опубликовать в молодости. «Попытки» были Книгой (с большой буквы). Не книга воспоминаний, более или менее вероисповедальная, разумеется; также не повесть (дискредитация в тридцатые годы). То, что я замышлял, служило моим личным опытом в формах прототипа. Я хотел создать мифы, где моя случайная жизнь и Метаистория, которые в действительности были для меня Историей Культуры, соединились. И иногда у меня было бредящее впечатление, что оба — филогенез и онтогенез — совпадали. Тогда я писал: «Человек создает свою душу против природы. Это занятие есть жизнь pneuma: История. Мы исторические животные: в каждом из нас подразумевается не только наше прошлое, но и все прошедшее всего человечества. У нас есть историческая память, и что мы можем называть филогенетическим законом души — онтогенез человека есть История человечества, каждый человек воскрешает великие эпохи культуры. Даже когда это не происходит очевидно и сознательно, не является поэтому менее достоверным, его самое простое действие предполагает все достижения исторического прошлого — «как история обзаведется нами и как мы обзаведемся Историей — это наше главное приключение. История каждого человека является Историей Человека. То, что не является прототипным опытом, есть неважная история. И это есть самое аутентичное, хотя и не самое интимное, так как самое личное есть сверхиндивидуальное».
«…Мы лишь люди, истинные люди, в то время как живем, создавая нас в самих себя, воплощая в жизнь наш персонаж, или, лучше, наш personangel. «Попытки» не должны быть работой, которую я проделал; это работа, с помощью которой я создаю себя. Это порождение души в гибкую материю жизни, ее тема и одновременно, ее следствие: постоянное преобразование, невозможность всех определений. Поскольку pneuma есть мгновение, есть дыхание и не существует без действия. Мы не можем созерцать его безучастно. Познавать его значит осуществлять его, жить его постоянным занятием».
Г. Селая «История моих книг».
Из книги «Поэтический путеводитель»
(Gabriel Celaya. Itinerario poético. Ediciones Catedra, S. A., 1986 ).
Беседа с морем
Усевшись на утес, тебе внимаю, море.
Не разумею слов, да чую наугад,
одно лишь хочешь мне сказать,
что силы нет меня нести,
куда бы жаждал я,
без центра ты, необозримое.
В толк не возьму тебя,
мать-любящая, мать-любовь и мать-кончина.
Иль не уяснишь себе мою людскую речь?
Как долго дожидаться мне
в твое начало возвращения,
мать-родная?
Тебе я непременно все завтра объясню
Девушка, нужды нет говорить. Печально.
Из окна
ты видишь небо — там кончается земля.
Свет расширяется, и птицы
поют, летят в небытие.
О чем ты думаешь?
Из окна
ты видишь свет — кончается там небо.
Подай мне бокал.
Тебе я непременно все завтра объясню.
Люблю тебя за нечто редкое
Ну, выпьем и после обдумаем.
К дьяволу все ощущения!
Я помню… а ты?
Нет, не это.
Когда свет созидался,
свету сходны твои очи раскрытые,
и насмешка желания
твои губы искривила,
нет, не это.
Помоги! Как же было?
Ай, беспристрастная, ты прекрасная,
цель моя!
Кажется лишь это.
Кажется.
Больше должно быть тайной.
До сих пор для меня твои лобзания
редкие, свежие и возмутители спокойствия.
Ампаро, что это?
Отчего не могу пробудиться я?
«…Сегодня, если бы меня попросили подытожить мою жизнь, я бы предложил это стихотворение» (Г. Селая).
Биография
Не хватай ложку левой рукой.
Не клади локти на стол.
Правильно сложи салфетку.
Это — для начала.
Извлеки квадратный корень из трех тысяч
трехсот тринадцати.
Где находится Танганьика? Когда родился
Сервантес?
Ставлю ноль по вождению, если разговариваешь с другом.
Это — продолжение.
Вам кажется правильным, что инженер
сочиняет стихи?
Культура — украшение, а дело есть дело.
Если встретишься с ней — закроем тебе двери.
Это — дабы жить.
Не безумствуй. Обучайся. Вежлив будь.
Не пей и не кури. Не кашляй. Не дыши.
Ах да, и не дышать. Сказать «нет» всем нам.
И дух перевести: угаснуть.
Габриель Арести Сегурола родился в Бильбао 14 октября 1933 года. Начальное образование будущий поэт получил в родном городе, регулярно посещал библиотеки. В двенадцать лет поступил в коммерческое училище Бильбао, в котором учился до 19 лет. В этот период берет начало его увлечение баскским языком и литературой. В интервью с Шавьером Кинтана Г. Арести признался, что баскским языком его заинтересовала семейная среда. Однако Хуан Мари Арести вспоминает, что Габриель имел предрасположение к изучению языков, и, возможно, что баскский был для него очередным новым языком, который постепенно превратился в призвание — литературное и идеологическое.
В 1960 году в статье «Поэзия и баскская поэзия» (Poesía eta euskal poesia) Г. Арести выделяет утверждения собственного поэтического видения:
а) отождествление поэта как вопросителя сущности вещей: «для чего чувствовать, для чего думать?», спрашивает себя Арести, как выражение поэтического восприятия;
б) разница между награжденным и поэтом-аутсайдером, поэтом чествованным и поэтом забытым, как две формы отношения с обществом, но которые, в сущности, являются преувеличением отношения поэта к своей поэзии. Функция поэта состоит в искании правды — не метафизической, а эмпирической, которую он должен объяснить народу и поставить под сомнение такие ценности общества, как сила и деньги.
В 1964 году Г. Арести опубликовал свою знаменитую книгу Harri eta Herri («Камень и Страна»), в которой рассказывает о рабочих, ругающихся на испанском и баскском языках, так как несправедливость одинакова для обоих. В ней поэт произносит свою основную идею, которую затем часто повторяет в своей поэзии:
Beti paratuko naiz
Gizonaren alde
[Я всегда буду
на стороне человека]
В 1967 году Г. Арести опубликовал книгу «Euskal Harria» («Баскский камень»), а в 1970 году — «Harrizko Herri Hau» («Этот каменный народ»).
Скончался 5 июня 1975 года в возрасте 41 года.
Из книги Йона Кортасара «Поэт Габриель Арести (1933–1975)» (Jon Kortazar. El poeta Gabriel Aresti. Colección BIZKAIKO GAIAK).
Мое имя
Когда я умру, на моей могиле можно будет прочесть следующую надпись:
Здесь погребен Габриель Арести Сегурола. Покойся с миром. Перес и Лопес. Мраморщики. Дерио.
Также в областной библиотеке Бискаий (если прежде не предадут меня анафеме) будет лежать книга (может быть, не наверняка) с моим именем, которую никто не будет читать. И когда зацветет чертополох, кто-то скажет:
Как говорил мой отец, я тоже…
(Ежегодно, в день всех святых, меня будет продавать женщина с венком цветов).
Бог не желает, дабы моим именем нарекали улицу в Бильбао.
(Я не хочу, чтобы пьяный цирюльник мог сказать: я живу на Арести вместе со старой женой моего брата. Ну, знаешь, с хромой.)
Иногда старые выражения ошибочны.
Думаю, что мое имя —
это моя сущность,
и что меня нет
без моего имени.
* * *
Всегда скажу правду.
Уста мои не изрекут
ничего, кроме правды.
Мне изорвут губы,
вырвут зубы,
вытянут язык,
но я никогда
не солгу.
Но если однажды,
нарушив клятву,
солгу,
то только для того, чтобы
солнце не померкло,
луна засияла,
роза распустила лепестки,
гвоздика не теряла аромата,
малютка наслаждался грудью мамы,
и дабы дева
целомудрие
хранила с благородством.
Отстою отчий дом
Отстою отчий дом.
От волков,
засухи,
лихоимства
и правосудия
отстою отчий дом.
Лишусь
стад,
огородов,
сосновых пущ,
добра,
доходов,
долей,
но отстою отчий дом.
Отнимут оружие, и руками
отстою отчий дом;
отнимут руки, и плечами
отстою отчий дом;
отнимут плечи, предплечья и грудь,
и душой
отстою отчий дом.
Умру.
Потеряется душа моя,
погибнет потомство мое,
но отчий дом
устоит.
* * *
Я тот, кто говорит,
что в этом мире,
в котором мы живем,
и в этом обществе
нет справедливости.
Господь не хочет,
чтобы были
вино и сыр,
вода и хлеб
запрещены.
Это я говорю вам сегодня.
Да, я.
* * *
От предметов вокруг
руками
истину коплю:
от розы с пятью лепестками,
и от гвоздики с двенадцатью;
от солнца первого неясного луча,
проникавшего в окно моей комнаты,
когда я просыпался каждый день,
от хула -хупа,
что девочка держала
сегодня в полдень
на площади Индаучу.
Но не собрать мне правды
из уст людских:
от них коплю обман,
обиду,
оскорбление.
Поэтому я страсти
утихомирить жажду,
чтоб люди видели
от сына человека,
что все еще возможно найти
супротив хаоса,
определенной формы средство.
* * *
Если кто-нибудь скажет:
В моем доме нет мира,
то пускай мир он ищет
в доме соседа,
или в другом углу
земного шара.
Но будь мир в твоем доме,
не ищи войны,
так как мир и дом
в уголках вселенной
потеряешь.
* * *
Единственная вещь,
кой в поднебесной не купить,
— деньги.
* * *
Когда течет вода,
не разводи костер.
* * *
Меж пеленок
зря теряется
влюбленность матери:
в реве пройдет,
и не останется ничто,
лишь память о девяти месяцах.
* * *
Самая дешевая цена
любви —
обет,
а дорогое —
колечко золотое.
* * *
Говорят,
что это
не поэзия;
я им скажу,
что поэзия –
это
молоток.