Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 31, 2011
Дефицитный выпускник, или великий разрыв*
Ярослав КУЗЬМИНОВ, ректор Высшей школы экономики
…Сначала я приведу некоторые цифры, потом попробую сделать из них выводы. Мы провели анализ структуры потоков, поступающих в системе образования, чтобы узнать, куда люди идут. Десять лет назад, в 2001 году, кто приходил на рынок труда? 680 тысяч человек с высшим образованием (уже больше, чем «съедала» тогда система); 430 тысяч — со средним профессиональным, 610 — с начальным профобразованием, и порядка 600 тысяч человек после школы. То есть 600 тысяч человек — это те, что обычно считаются малоквалифицированными рабочими без определенной квалификации.
Что же было в 2009 году? Из высшего образования приходит 1 миллион 400 тысяч человек в экономику. Это меньше, чем вместе взятые, приходят из других секторов: из техникумов — 420 тысяч (почти столько же, сколько было), из начального профтехобразования — 490, а из общей школы — всего 30 тысяч.
Дефицитный стал товар — выпускник, не пускают его в профессиональные учебные заведения, все куда-то зачисляют. Пропало за 10 лет 120 тысяч выпускников НПО и 600 тысяч людей, которые составляют малоквалифицированную рабочую силу. Спрашиваем: почему у нас такое большое количество мигрантов? Вот почему. Рабочие места в экономике остаются, и, естественно, единственным путем заполнения этих рабочих мест будет миграция.
Дальше. Выпускается, скажем, из техникумов 420 тысяч, — 220 сразу идут поступать в вузы. А в техникумы в 2009 году пришли всего, еле -еле, 500 тысяч. Получается, что из системы высшего образования 900 тысяч придет, еще 300 тысяч добавит образование взрослых (приток почти не уменьшится), но среднее профессиональное образование в полтора раза сократит приток, потому что значительная часть сразу уйдет в вузы (300 тысяч), из начального образования еще 300 тысяч, то есть еще минус 200 тысяч из начального профобразования и 120 тысяч из среднего.
То есть у нас нарастает не просто дефицит мало- и среднеквалифицированных работников. У нас нарастает огромная социальная проблема в экономике.
Да, высшее образование стало базовой социальной потребностью российского народа. Больше 85% семей предпочитают, чтобы их дети получили высшее образование, реализуют это устремление 45% семей, почти половина. Семьи готовы пойти на серьезные материальные затраты: от 50 тысяч до 150 тысяч рублей в год. То есть это сопоставимо со стоимостью платного обучения в вузе. Коэффициент охвата населения высшим образованием более 90% (в этой возрастной когорте за последние 5 лет коэффициент вырос на 15 процентов).
Вот и получается у нас такой охват молодежи образованием. У нас, по -моему, 87% выпускников зачислены в вузы. Понятно, что здесь есть не только 17-летние выпускники, но и те, кто пошел учиться после армии, после техникумов. Но в итоге в 25-28 лет они с высшим образованием оказываются на рынке труда. В этом отношении зачисленные в техникумы и в ПТУ не должны нас дезориентировать, потому что треть выпускников колледжей сразу поступают в вузы, ни дня так и не проработав по специальности, и 10% выпускников ПТУ тоже сразу поступают в вузы.
Что лежит в основе этого? Мы исчислили так называемую премию за высшее образование. Это довольно давно установившийся в науке термин, означающий разницу в средней заработной плате и в среднем доходе (смотря что считаем) человека с высшим образованием по отношению к человеку, который такого образования не имеет (в данном случае с общим средним образованием). Премия за высшее образование растет, по данным Росстата (и, по крайней мере, не снижается — по данным РЛМС). Премия за среднее профобразование (по РЛМС) оптимистическая, 10%, а по Росстату это почти ноль. Премия же за начальное профобразование — тоже почти ноль.
Известно, что 60% премии за высшее образование — это абсолютно стандартно для мира. Но получить ноль за три или четыре года, которые ты проводишь в техникуме или ПТУ, — такого нет нигде! Зачем эти люди туда идут, зачем они там учатся? С экономической точки зрения, это совершенно удивительная загадка для внешнего наблюдателя. Конечно, на это есть ответ.
Отдача от высшего образования в России
В 1990 -х годах зарплаты массы людей c возрастом проваливались. То есть люди с высшим образованием получали меньше средней, если они были пожилые. Понятно, почему так происходило. Шла реструктуризация промышленности, оборонка закрывалась, люди просто оказывались на минимальных деньгах. Потом зарплаты чуть возросли, но тенденция осталась, а вот уже в 2006-2008 годы, к завершению второго президентского срока В.В. Путина, произошел перелом и у нас возникло нечто очень похожее на нормальную экономическую картинку, на то, каким образом должно быть, по крайней мере, в развивающейся экономике.
То есть мы преодолели структурный кризис в нашей экономике. У нас остались неэффективные предприятия, но структурный кризис, где предприятия старого поколения в рынке не адаптированы, в целом преодолен российской экономикой. То, что мы сейчас обсуждаем, — это, в общем, проблема будущего.
Качество образования
Проблема состоит в том, что кроме структурных проблем у нас наблюдается крайне низкое качество профессиональной квалификации. Начальное профобразование и основная часть среднего профобразования ощущает провал в исходном качестве обучающихся. Это люди низкосоциализированные, значительная часть из них не имеет мотивации к обучению, профессиональной работе вообще. Условно говоря, это то, что осталось после укомплектования высшего образования.
В вузах же теперь совершенно другая проблема. Значительная доля студентов вузов (почти полный охват возрастной когорты) просто не готовы к освоению сложных профессиональных квалификаций. В прошлом году уровень подготовки поступивших на бюджетные места очной формы обучения, то есть это верхняя четвертушка по качеству, то, что начинается от 54 баллов и ниже, — это в лучшем случае школьная тройка, хотя эти тройки — на самом деле двойки. То есть ниже 40 баллов — это уровень знаний, который (скажем так аккуратно) не позволяет человеку с большой статистической вероятностью (естественно, всякие бывают чудеса) освоить профессиональную программу. В результате у нас больше трети людей, зачисленных на бюджетные места очной формы (а это вроде бы лучшая часть абитуриентов), в принципе будут испытывать большие проблемы с освоением профессиональной программы.
Приведу несколько иллюстраций качества нашей будущей массовой интеллигенции. Посмотрите, что происходит с врачами. Государство делает многое для поднятия уровня здравоохранения, и население в это поверило. В последние годы повысилось и качество поступающих в медицинские вузы. В рейтинге вузов по качеству приема это выглядит так: МГУ, медицинский вуз, физтех, медицинский вуз, МГИМО, медицинский вуз. Причем и столичные, и региональные институты. Это тенденция, на которую надо обратить внимание. Обычно мы скептически относимся к реакции населения на проводимую государством политику, а это совершенно реальная реакция. Люди поверили, что в этой сфере можно построить карьеру, можно нормально работать, можно зарабатывать деньги. Да, это сфера бюджетная, все сферы экономики таким образом не построены, но посмотрите, как реагируют люди.
Посмотрите, что у нас с учителями делается. У нас медианное качество учителя хуже, чем среднее качество, то есть это где-то 52 бала, между школьной тройкой и четверкой. Качество человеческого капитала тревожит в коммерческих секторах. Вот торговцы — и вот инженеры. Борис Грызлов очень любил в свое время говорить о техногенных катастрофах, которые нам грозят, вот я и думаю, что в ближайшие десятилетия в области эксплуатации сложного оборудования нам грозят человекогенные катастрофы. Причем это абсолютная реальность. Потому что кто-то из них доучится, кто-то пойдет на плохо оплачиваемые рабочие места, и вот они-то и будут обслуживать наши самолеты, поезда.
Ну ладно, электричество отключат, зато у нас вроде бы предстоит замечательное развитие сектора услуг. Придут креативные люди, ну и хорошо. То есть это вторая проблема. Но есть и третья проблема.
Третья проблема: великий разрыв
Третью проблему я бы назвал: университеты как место пребывания. До 75% студентов говорят, что в университете надо только числиться, полезную компетенцию и карьеру искать за пределами университетов. Фактически у нас происходит возвращение к доуниверситетскому типу карьеры, типу карьеры XIX века.
То, что возникло, я бы назвал великим разрывом. Великим разрывом ожидания и действительности. Это, пожалуй, самый серьезный вызов, который стоит перед Россией в наступающие десятилетия. Это гораздо более серьезный вызов, чем балансирование бюджета, чем проблема исчерпания нефтяных источников. Итак: более 70% возрастной когорты так или иначе получают высшее образование. Что же предлагает рынок труда этим людям? Доля мест для профессионалов с высшим образованием составляет меньше 30%, (эластичность этой доли присутствует, но она низка). Невозможно вообразить, что через 10 лет она будет 50%, нет таких экономик в мире. Что их ожидает? Второй вариант, рабочие места, не требующие высшего профессионального образования. Да, рынок приветствует людей с (назовем его так), «общим высшим образованием». Потому что это люди социализированные, коммуникабельные, они более креативны, мотивированны, дисциплинированны. Конечно, любое предприятие предпочтет таких работников. Это сфера услуг, это квалифицированные исполнители с высокой долей коммуникации в структуре труда и (в меньшей степени) квалифицированные исполнители герметичного регламентного типа, которые работают со станком и деталью, а не с клиентами; это и малоквалифицированные исполнители. Вот два последних сектора, пожалуй, с трудом заполняются этими кадрами. Что есть сфера желаемого и приемлемого для так называемого «образованного» человека? Желаемое — это чистая работа с элементами свободы и креативности в среде таких же культурных и образованных людей. Не столь важно даже, сколько денег люди получают. Но у них есть некое видение себя. Есть приемлемое, то, на что они идут, потому что им надо зарабатывать. Это рутинная исполнительская работа с относительно высоким вознаграждением. Или что-нибудь одно: или высокое вознаграждение, или высокая доля свободы — могу уйти, могу собой распоряжаться. Поскольку люди с высоким уровнем образования должны реализовать себя, они должны где-то выбирать, в данном случае они будут выбирать в сфере потребления.
А вот то, что неприемлемо: это зарегламентированная исполнительская работа и тяжелый физический труд, это уже для трех четвертей населения России (будущего работающего населения), это запретная зона, куда они работать не пойдут. Здесь содержится некоторый ответ на то, какого масштаба миграция для нас экономически рациональна.
Мне кажется, что нам нужно делать выводы о характере социальной политики. Необходима принципиально новая социальная политика. Ориентация не только на помощь бедным и неспособным (то есть 1-5 децили по доходам, нижние децили по доходам). Да, они у нас большие, мы все еще бедная страна. И у нас тяжкое бремя, мы это бремя будем нести. Но то, о чем я говорил, — это великий разрыв по доходам. Отсюда ряд выводов. И возврат к нетаргетированной социальной политике невозможен, потому что это абсолютно нереализуемо ни по каким ресурсам. Но более того, государственный патернализм, простые схемы социальной поддержки, чисто государственная поддержка, чистое бюджетное содержание уже очевидным образом упираются в некую границу в старом секторе социальной политики. Просто денег не хватает элементарно.
Новые недовольные
Новая социальная политика предполагает две группы: бедные, по отношению к которым традиционные инструменты должны действовать, и неустроенные представители среднего класса (будем называть их «новыми недовольными»). Пока их недовольство очень латентно, но динамика может быть достаточно быстрой. И ответственное государство обязано не только предотвращать неблагоприятную динамику, оно обязано думать о своих гражданах. Вот по отношению ко второй группе нужны принципиально новые инструменты. Эта группа востребует не любые социальные сервисы только даром, она захочет качественных социальных сервисов и уже сейчас или платит за них, или за них доплачивает.
Поэтому особенности социальной политики в образовании, конечно, это не чисто социальная политика. Образование — домен трех политик: это социальная политика, в первую очередь социальный лифт, социальное перемешивание; инновационная политика, формирование креативного класса: а также политика экономическая, это рынок труда. Но кроме всего прочего, это поддержка не только бедных, это выявление и поддержка талантливых.
Что у нас с ресурсами на реализацию нашей политики?
Вот ресурсное обеспечение высшего образования. США тратит на высшее образование 3,5% ВВП, это 45 тысяч в год на одного студента; две трети — это частные деньги. Европейский Союз — 1,3% ВВП (очень мало частных денег), и это 15 тысяч долларов в год на студента. Различия в качестве американского и европейского высшего образования весьма существенные, и кто-то говорит о глубоком кризисе европейской высшей школы.
Россия — 1,1% ВВП, из них 0,8 — это бюджетные средства, около 0,3 — средства частные, 3 тысячи в год на студента. Откуда взять дополнительные средства? Инструменты, которые можно предложить: широкая система образовательных кредитов, с одной стороны; а с другой — софинансирование бюджетных средств, бюджетные гранты.
Мы начали с 60% внебюджетного финансирования высшего образования, мы очень серьезно, в 10 раз подняли финансирование со стороны государства, бюджетное финансирование, но сейчас вместо 60% вкладываем только 30%.
В 2001 году высшее профобразование получало 34 миллиарда из бюджетных средств, 54 — из частных. 2009 год — 347 миллиардов бюджетные средства, 184 — частные средства. Частные средства тоже выросли, и выросли неплохо. В принципе, государство, сделало все, что оно могло сделать в плане ресурсного наполнения высшего образования. Следовательно, здесь есть существенные проблемы структурной перестройки.
Соотношение фактического и требуемого уровня образования
В 2008 году 28% заявили, что у них фактический уровень образования выше требуемого. Сейчас, по нашим оценкам, уже перевалило за 30%. Возникает ощущение «избыточного» образования. Образовательное поведение граждан в России очень интересное. Ценность образования очень высока. Образование есть первичный социальный статус россиянина; высшее образование — это главный ярлык, который есть у человека. Ни религия, ни цвет кожи, ни местность происхождения, ни акцент, который у него есть, не имеют значения — важен диплом. Это первое, на что смотрят, пришел ли ты знакомиться с родителями девушки или на работу устраиваешься. Очень высокий спрос на третичное образование, и относительно низкий спрос на образование непрерывное.
Мы тратим очень мало денег на повышение своей квалификации после получения этого вожделенного формального статуса. Как я уже сказал, распространено предпочтение высшего образования даже на чисто исполнительских должностях. Около 35% работодателей предпочитают нанимать людей с высшим образованием даже на должности неквалифицированных работников: условно говоря, курьером, или офис -менеджером (т.е. хозяйственником) или даже уборщицей. Предпочитают работников с опытом работы, избегают молодых специалистов, свежих выпускников, стремительно сворачиваются связи c системой формального профобразования.
За пять лет доля фирм в России, не готовых и не желающих сотрудничать с учреждениями начального, среднего и высшего профессионального образования, возросла с 40 до 70%. Это не динамика, это обвал. Вывод — образование используется для социализации, но отнюдь не для профессиональной карьеры. Продолжающееся неразличение мотивов спроса на третичное образование ведет к искажению политики государства.
Нам необходимо новое профессиональное образование
Что это может быть за образование?
Первое. Это ответ на ряд вызовов. Первый вызов — это избегание ПТУ и техникумов. Предлагается, чтобы квалифицированных исполнителей готовили в прикладном бакалавриате в стенах вузов и университетов, как это делается в целом ряде европейских стран. Последними к этому пришли немцы, которые дольше всех перед нами держались за техникумы. Какая от этого выгода? Огромная. Люди хотят отдать своего ребенка в вуз, он учится там два года, так же как и другие студенты, но в середине обучения ему предоставляется развилка: ты можешь идти на третий курс академического бакалавриата или хочешь пойти на дополнительный профессиональный курс, получить квалификацию и сразу начать зарабатывать деньги. Если учесть, что у нас больше 25 часов в неделю (то есть фактически фултайм) работают 70% студентов дневных отделений, мне кажется, что многие из них просто естественным образом выберут бакалавриат.
Ответ на вызов низких профессиональных квалификаций
Нужно поддерживать (в том числе и бюджетно) краткие курсы освоения конкретных квалификаций на рыночной основе. Бедному безработному надо давать бюджетный ваучер.
Следующий вызов — отсутствие рыночных сигналов о качестве работника определенной квалификации. Государству нужно взяться за систему профессиональных экзаменов. В свое время президент Путин договорился с руководством предпринимательских союзов (по -моему, это было в 2006 году) о том, что они возьмут на себя создание системы профессиональных квалификаций, профессиональных экзаменов. К сожалению, это не было реализовано. По всей видимости, государству не следует ждать, активно включиться в эту систему, не делать ее государственной, но просто поддержать ее минимально необходимыми ресурсами, минимально необходимыми организационными мерами. Без такого рода системы рыночных сигналов у нас не будет профессионального продвижения, профессиональных карьер, особенно в секторах, где речь идет о квалификациях исполнителей.
Следующий вызов — это вызов депрофессионализации высшей школы. Такого отношения к обучению, неопределенному, необязательному нигде нет. Ответ очень простой. Профессиональная магистратура. Бакалавриат во всем мире профессионального образования не дает. И мы повторили то же самое, что и все страны, просто мы повторили это в безумных формах. Зачем человек по тепловозостроению или по судовым механизмам тратит пять лет на необязательное изучение необязательных вещей? Реально он хочет просто социализации, стать специалистом и перестает учиться на втором, третьем курсе. Переход к системе два плюс два, четыре плюс два, переход к Болонской системе — это не есть попытка подладиться под Запад, встроиться в международные стандарты, это просто ответ на наши собственные проблемы.
Последнее. Ответ на вызов глобальной конкуренции инновационных систем.
Нам нужно иметь 50 исследовательских университетов и международный научный стандарт. Нормальная международная система защиты, нормальная система исследовательских университетов, при которых на бюджетный рубль за образование получают рубль на науку. Сейчас у МГУ, у ВШЭ, Санкт-Петербургского университета, у Бауманки, самых продвинутых, соотношение один к пяти. Вот вам ответ на вызов депрофессионализации высшей школы.
И наконец — как относиться к лозунгу: сначала реформа, потом деньги? Очень интересная, кстати, тема. В первую очередь это проблема эффективного контракта. Эффективный контракт — это готовность работника работать на своем основном рабочем месте, готовность поддерживать профессиональную мораль, и это предполагает, что человек не бегает по пяти учебным заведениям и везде читает курсы, что он сидит в вузе и он доступен студентам и коллегам, он ведет научную работу. Для учителя это предполагает, что учитель ходит домой к своим детям, ходит с ними в театры, что он не убегает сразу на приусадебный участок тяпкой махать или что-то еще делать. Но это предполагает эффективный уровень вознаграждений. Вот я и скажу, что без этого — без эффективного контракта в здравоохранении, в образовании, мы с вами можем делать любые реформы, только субъекта в этих секторах просто не будет.
Бессмысленно закупать приборы и оборудование, когда у нас нет денег для того, чтобы держать профессора или заполучить нового, яркого, талантливого. Бессмысленно менять организационно-правовые формы, предоставляя большую возможность эффективного хозяйствования людям, которые 90% времени думают о чем угодно, только не о том, чтобы учить детей или их лечить.
Но есть секторы, где принцип «сначала реформа, потом деньги» обязателен. Это в первую очередь структура образования. Если мы будем наполнять деньгами сложившиеся структуры, которые работают в никуда, мы скорее нанесем ущерб. То есть у нас накопились структурные проблемы, я приведу два примера. Первый — это школа. Я не говорил сегодня о школе, но приведу пример школы.
У нас 20% детей в 10-11 классах фактически не посещают школу. Мы об этом, в общем, все знаем, ибо мы городские жители. Ребята учатся на курсах, они куда-то готовятся поступать, они не посещают 70% уроков. А учителя по-прежнему работают в школе, получают зарплату, а мы по-прежнему делаем вид, что у нас замечательная универсальная школа, рвем на себе рубаху и говорим: нет, ни за что не отдадим свою химию. Слушайте, найдите себе те 7% школьников, которые интересуются вашим предметом. У вас и денег будет больше, и будет приятно работать в классе с интересующимися детьми. Старшая школа должна быть профилированной. Бессмысленно противостоять тому, что есть, несмотря на все желания населения.
И второй пример: это нынешняя структура высшей школы, когда у нас до половины технических вузов, огромная доля мест, в два раза больше, чем в других странах, дает инженерное образование, которое не ведет никуда. Часто и отраслей таких уже нет, и производств таких нет, а мы все еще печем и печем эти пироги. Вот здесь, мне кажется, да — сначала реформы, хотя это реформы структурные, а не институциональные, они зависят от административной энергетики государства.
* Гайдаровский форум–2011. Академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, Институт экономической политики имени Е.Т. Гайдара, Фонд Е.Т. Гайдара.
Международная научно-практическая конференция «Россия и мир: в поисках инновационной стратегии» Москва 16–19 марта 2011 г. Стенограмма любезно предоставлена редакции «Вестника Европы» организаторами Форума. Сокращенный конспект некоторых из выступлений сделан редакцией по своему усмотрению, ею даны все названия и подзаголовки. Полный текст стенограммы на сайтах Форума, АНХ иГС, ИЭП им. Гайдара.