Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 31, 2011
БЛИЖНИЙ ВОСТОЧНЫЙ ДИВАН
полемические очерки
Георгий Мирский
1. ИСЛАМ, ИСЛАМИЗМ И СОВРЕМЕННОСТЬ
Прежде всего хотелось бы выразить несогласие с некоторыми давно бытующими представлениями о сущности взаимоотношений между Западом и миром ислама. Речь идет, во-первых, о таких терминах, как «возрождение» « или «пробуждение» ислама. Как религия ислам никогда не умирал и не засыпал, поэтому он не может ни возродиться, ни проснуться. Можно говорить о подъеме самосознания мирового мусульманского сообщества («уммы»), о выходе этого сообщества на международную арену. Во-вторых, неверно было бы говорить о продолжающемся с давних времен противостоянии западных и мусульманских государств. В этом смысле приходится констатировать, что уважаемый профессор Сэмюэл Хантингтон ошибся, в своих работах трактуя эту проблему о столкновении цивилизаций. Войны между западными христианскими государствами и исламским миром, представленным Османской империей, велись на протяжении столетий, турки дважды подходили к воротам Вены, но уже в ХIХ и ХХ веках Турция участвовала в войнах одних христианских держав против других (Крымская война. Первая мировая война). Сохраняющегося со Средних веков межгосударственного, геополитического противостояния христианского и исламского миров не было и нет.
Не существует некоего непримиримого, насыщенного ненавистью неприятия христианского мира как такового со стороны мусульманского сообщества. Вспомним, что и во времена халифата покоренным христианам разрешалось сохранять свою веру; пусть они и считались «неверными», речь никогда не шла о насильственном обращении христиан всего мира в ислам. В принципе мусульмане никогда не объявляли своим врагом христианство как религию — ведь это одна из трех авраамических конфессий, и приверженцы ислама чтут в качестве пророков и Авраама и Иисуса. А сегодня даже те исламисты (не мусульмане в целом, а именно исламисты), которые видят в Западе неумолимого врага, стремящегося подорвать или даже уничтожить ислам, действуют не под лозунгом борьбы с христианством. Более того, они считают западный мир, особенно Америку, отнюдь не христианским, а вообще безбожным, аморальным и растленным. В головах тех террористов, которые направили самолеты на « башни-близнецы» в Нью-Йорке 11 сентября 2001 г., не могло быть мысли о том, что они наносят удар по христианскому миру — они били по «империалистическому и сионистскому врагу», представляющему в их глазах страшную угрозу исламу, его ценностям, мировой «умме». Тем более нелепо говорить о какой-то «зависти»: кому завидовать? Презренному декадентскому обществу?
Так же несостоятельны, по моему мнению, попытки объяснить подъем мусульманского радикализма, экстремизма, терроризма «Аль-Каеды» и родственных ей группировок только экономическими причинами. Безусловно, многих будущих смертников — «шахидов» вербуют среди молодежи, не имеющей работы и не видящей для себя перспектив. Нищета, обездоленность, отчаяние — это питательная среда для терроризма. Но важно отметить, что, как показывают специальные исследования, террористы — выходцы из Египта, Саудовской Аравии и других арабских стран — происходят вовсе не из нищих слоев общества, а из образованной среды. Это — сыновья вполне обеспеченных людей, как писали многие авторы, «цвет местной интеллигенции». Участники акции 11 сентября все как один имели высшее образование, хорошие специальности, обучались в Европе. Террористы, осуществившие взрывы в лондонском метро в 2005 г., выходцы из Пакистана, имели образование и приличную работу.
Вообще чисто материальные, экономические проблемы никогда не фигурируют среди лозунгов и призывов исламистов. И это относится не только к «Аль-Каеде». Когда вскоре после победы «исламской революции» в Иране экономическое положение страны ухудшилось, аятолла Хомейни сказал: «Мы не для того совершили революцию, чтобы снизить цены на дыни».
Тогда спрашивается — для чего? Ради какой цели взрывают себя и тысячи невинных людей эти «шахиды», «человеческие торпеды»? Для того, чтобы это понять, лучше оперировать не такими понятиями, как «борьба с голодом и нищетой», или «война цивилизаций», или «битва мусульман с христианами», «религиозная война», а совсем другими — достоинство и справедливость. Это и лежит в основе того, что называется « исламским фундаментализмом» (по-арабски салафийя).
Фундаменталисты исходят из слов Аллаха, приведенных в Коране и обращенных к мусульманской «умме»: «Вы — лучшая из общин, которые выведены пред людьми» (сура 3). Следовательно, мусульмане и должны быть господствующей силой на земле. А на самом деле тон в мире задают другие, бал правят «неверные» — разве это нельзя назвать вопиющей несправедливостью? Для богословов эта несправедливость состоит не в нынешнем экономико-технологическом и научном отставании мусульманских стран, а именно в крушении политического господства государств «уммы» на мировой арене.
Причину упадка мусульманских стран нашел еще Мухаммед ибн Абд аль-Ваххаб в середине XVIII века: отход правящих слоев этих стран от «чистого, праведного» ислама, забвение заповедей пророка, произвол, разложение, своекорыстие. Спустя два столетия к этому же пришли египетские «Братья-мусульмане» с их лозунгом «Ислам — вот решение». Один из их лидеров, Сайид Кутб, побывав в Соединенных Штатах, пришел в ужас, когда увидел, что в школе женщина преподает мальчикам, и проклял растленную и аморальную Америку. Его, как и его последователей, страшила сама мысль о том, что безбожный (именно безбожный, а не христианский) Запад когда-нибудь навяжет свою культуру, свои нравы мусульманскому обществу, разрушит его традиционные ценности. Вот в чем увидели они опасность. Это — замысел сатаны. Ведь для мусульман сатана — это не только захватчик, агрессор, но и великий соблазнитель. Запад соблазняет «умму» своими материальными и культурными достижениями, и в конечном счете это может привести к непоправимому ущербу для ислама.
Как это предотвратить? Здесь на сцену выступило уже второе звено цепочки (фундаментализм — политический радикализм, или исламизм — терроризм). В отличие от богословов-фундаменталистов, улемов, исламисты — это люди действия. Надо бороться, причем на два фронта — против западного империализма и сионизма, с одной стороны, и против их местных пособников, нечестивых и коррумпированных правящих клик — с другой. Выше других знамя исламизма поднял Усама бен Ладен, создавший не только «Аль-Каеду», но и «Всемирный исламский фронт борьбы с евреями и крестоносцами». Оружием борьбы был провозглашен джихад, трактуемый исламистами, вопреки Корану, в узком смысле, только как вооруженный поход против врагов ислама
Лозунг исламистов-джихадистов — «убивать американцев, иудеев-сионистов и их местных пособников». Люди бен Ладена, ваххабиты, повели борьбу против ваххабитов, правящих в Саудовской Аравии. Крайние, беспощадные ваххабиты обрушились также и на шиитов. Ныне покойный лидер «Аль-Каеды в Месопотамии» аз-Заркауи начал не только в Ираке, но и в своей родной Иордании войну против шиитов, называя их «затаившейся змеей, хитрым и зловредным скорпионом, шпионящим врагом и глубоко проникающим ядом». В Афганистане талибы установили режим, по своей бесчеловечности и мракобесию уступающий разве что власти Пол Пота в Камбодже.
Беда в том, что создавшие транснациональную террористическую сеть исламисты не являются чем-то наносным, чуждым исламу. Они входят в русло исламской традиции, точнее — одной из традиций; ведь в исламе, как и в любой мировой религии, можно найти различные потоки мысли, часто не совпадающие установки. Известна, например, разница между мекканскими и мединскими сурами Корана. Как писал Алексей Малашенко, «исламизм не болезнь, которая поддается пусть трудному и длительному, но все же лечению. Это клетки самого организма «исламской традиции, исламской политической культуры» (Исламская альтернатива и исламистский проект. М.: Весь мир, 2006, с. 60). Акцентируя внимание на «воинственных», «непримиримых» высказываниях, содержащихся в Коране, которые при желании найти нетрудно, как и «миролюбивые», исламисты апеллируют к простым, понятным всем мусульманам вещам: в современном мире господствует несправедливость, исламское сообщество оказалось -–по вине как Запада, так и собственных нечестивых правителей — в самом низу глобальной политической иерархии, всем заправляют «неверные», западные империалисты оскорбляют и унижают достоинство мусульман.
«Салафийя» направлена против пагубного влияния Запада (материалистического, марксистского или безбожного). Подъем, или оживление, или «политизация» ислама не связаны с какими-либо серьезными изменениями в интерпретации или с религиозным расколом, появлением новых толков ислама и т.д. Объяснение следует искать не в религиозной сфере, а в тех исторических и социальных обстоятельствах, которые определяют жизнь сотен миллионов людей не только в мусульманском мире, но и в странах «третьего мира».
В каком-то смысле исламизм можно считать крайней формой продолжения той антиимпериалистической, национально-освободительной борьбы, которая привела в ХХ веке к крушению колониальной системы. Да, исламисты-фанатики совершают чудовищные вещи, но они искренне верят в то, что продолжают борьбу против империализма: за политическим и экономическим освобождением должно последовать освобождение культурное, моральное.
И здесь нельзя не упомянуть о том, что мощный толчок развитию исламизма дала политика западных держав, в первую очередь США. Сообщалось, например, что после начала американской интервенции в Ираке в штаб-квартирах экстремистских организаций в Западной Европе не было отбоя от добровольцев, желавших записаться в ряды «шахидов». Десятки миллионов мусульман во всем мире с одобрением встречали призывы Усамы бен Ладена к бескомпромиссной борьбе против тех, кто ведет войну в Ираке и Афганистане, расположил свои войска в Саудовской Аравии (ведь земля Аравийского полуострова священна, по ней некогда ступала нога их пророка). Особую роль, конечно, играет палестинская проблема. Лозунг освобождения Иерусалима (по-арабски Аль-Кудс, священный, третий по своей святости город ислама) не оставляет равнодушными миллионы мусульман во всем мире.
Самые «крайние из крайних» среди исламистов, возможно, даже мечтают о возрождении халифата, или по крайней мере о «воссоединении» земель, когда-то находившихся под властью мусульман. Сюда они относят и испанскую Андалузию, и Среднюю Азию. Автор этих строк встречался когда-то в Узбекистане с «ваххабистами» (так их называют и там и на Кавказе), которые говорили о своем намерении создать исламскую республику сначала в Ферганской долине, потом во всей Центральной Азии, в Казахстане, «а оттуда рукой подать до Волги, до татарских и башкирских земель». Это кажется бредом, но ведь важно то, что есть люди, которые искренне в это верят, готовы отдать за свой идеал и собственную, и чужую жизнь.
На самом же деле исламисты нацелены на то, чтобы взять в свои руки власть в ключевых мусульманских странах — в Египте, Саудовской Аравии, Пакистане, Иордании (последняя их привлекает как сосед Палестины, как плацдарм в борьбе за освобождение Иерусалима от сионистов). Это их главная задача; осуществив ее, они полагают, что овладеют « душой» мусульманского мира, покончат с влиянием Запада.
Нельзя недооценивать исламистскую угрозу, но было бы неправильно смириться с ней и полагать, что мир ислама уже необратимо попал в сети «Аль-Каеды» и родственных ей группировок. Террор исламистов все больше в глазах многих мусульман выглядит контрпродуктивным. Слишком уж большие потери несут сами мусульмане. Убийство невинных людей, гражданских лиц (что запрещено Кораном) вызывает отторжение у бóльшего числа мусульман, а изуверская практика исламистов в Афганистане и Ираке ведет к падению их авторитета.
Подводя итог, следует сказать, что «всплеск» исламизма не надо отождествлять с бесспорным усилением роли религии в мусульманских странах. Тот факт, что все больше женщин в Египте или Турции носят хиджаб, еще не свидетельствует о том, что общество безропотно подчинилось исламистам. Ислам и исламизм — родственные, но не тождественные понятия. Мало кто в современных исламских странах захотел бы жить под властью такого режима, как Талибан, подчиняться шариату в крайних, самым бесчеловечным образом истолкованных его формах.
Что будет дальше? Очень многое зависит от конкретной политики Запада, прежде всего США. Иракская война, например, неизмеримо больше помогла исламистам, чем любые рассуждения об исламе и христианстве.
Действительно ли противоречия между США и миром ислама испорчены непоправимо? Большинство исламоведов отвечают на этот вопрос отрицательно. Они указывают на то, что отношение «уммы» к Америке в общем было бы неправильно считать абсолютно негативным и непримиримым как в религиозном плане, так и в культурной и материальной сферах. Начать с того, что примерно 6 миллионов мусульман, живущих в США, отнюдь не ощущают себя дискриминируемыми и обделенными; их уровень доходов даже несколько превышает средние показатели по стране, 52 % американских мусульман относятся к среднему классу, лишь 10 % имеют низкие доходы. Уже один этот факт, известный в мире ислама, дает Америке определенный плюс. Далее, американские достижения в различных сферах жизни (технологии, ноу -хау, наука, кино и т.д.) высоко оцениваются образованными классами мусульманского общества, при первой возможности многие молодые люди стремятся эмигрировать в США. Что касается влияния «Аль-Каеды» и вообще транснационального исламистского терроризма, то оно оказалось сильно преувеличенным. Например, некоторые авторы утверждали, что взрывы в Лондоне в 2005 г. получили одобрение большинства британских мусульман, но, судя по последним данным, число сторонников террора среди них оказалось не более 4 %. Убийства гражданских лиц вызывают все большее отторжение среди мусульман в Европе, не говоря уже о США. Гнев мусульманского сообщества вызывает конкретная американская политика по отношению к Ираку, Афганистану, Палестине. США обвиняют в том, что они «всюду лезут», вмешиваются, хотят установить угодные им порядки и т.д., и в этом смысле мусульманский антиамериканизм в принципе не отличается от все более негативного отношения к США в других регионах мира. Просто дело в том, что такого рода американские действия в основном проявляются именно в мире ислама и по его границам, и мусульмане ощущают их последствия острее, более непосредственно, чем прочие народы. Поэтому, если бы политика США при Обаме была изменена хотя бы частично, это уже дало бы толчок к улучшению имиджа Америки в мире ислама.
***
Падает ли влияние «Аль-Каеды» и других родственных ей организаций или растет? На этот счет существуют различные мнения. Но вот фактом является то, что в «арабских революциях» начала 2011 г. исламистов практически почти не было замечено. На площади Тахрир в Каире не было слышно исламистских лозунгов, никто не проклинал Америку и не сжигал израильские флаги. «Братья- мусульмане» успели, после нескольких дней растерянности, примкнуть к манифестантам, но степень их влияния в народе выяснится только после выборов. Даже если они наберут много голосов, это отнюдь не будет означать успех «Аль-Каеды», скорее наоборот: ведь в последние годы «второй человек» в «Аль-Каеде» аз-Заркауи сурово осуждал «Братьев» за их готовность участвовать в парламентских выборах.
Обозреватели отмечают, что «арабская весна» 2011 г. означает серьезную неудачу «Аль-Каеды»: долгие годы она вела борьбу за свержение «нечестивых правителей» в арабских странах, и вот это происходит за несколько дней без всякого участия джихадистов.
Но еще рано делать выводы. Что, если новое руководство Египта, например, не сможет решить экономические и социальные проблемы, стоящие перед страной? Или война в Ливии приведет в конечном счете к усилению антизападных настроений в мире ислама? Тогда опять может наступить час тех, кто говорит: «Ничего не получится, пока мусульмане не поймут, что единственный выход в борьбе под лозунгом «Ислам — вот решение».
2. ИРАК МЕЖДУ ВОЙНОЙ И МИРОМ
Америка уходит из Ирака. Вывод американских боевых частей из Ирака позволяет говорить если не об окончании военных операций вообще, то по крайней мере о наступлении нового этапа интервенции, начавшейся 20 марта 2003 г. Теперь можно подвести итоги.
Вот некоторые цифры.
Затраты США на войну составили 748 млрд. дол-ларов.
— Погибли 4 тыс. 419 американских солдат и офицеров, ранены 31тыс. 700.
— Потери других войск коалиции — 4 тыс. 712 человек убитыми.
— Убито иракцев от 96 тыс. до 104 тыс. человек (по американским данным; по другим данным — в 4-5 раз больше).
— Численность перемещенных лиц внутри Ирака — 2,6 млн. человек.
— Численность беженцев из Ирака
Первый и главный итог американо-британской операции — это превращение Ирака в новый центр активности транснационального исламистского терроризма. В стране возникла организация под названием «Аль-Каеда в Месопотамии». В Ирак хлынули террористы со всех концов арабского мира. Та мощная антизападная, в первую очередь антиамериканская сила, на борьбу с которой Вашингтон истратил столько сил и средств, обосновалась в самом центре Ближнего Востока.
Второй итог — беспрецедентное усиление Ирана, превращение этой неарабской и несуннитской страны не только в ближневосточного тяжеловеса, но и в лидера «арабского сопротивления». Президент Ирана Ахмадинежад стал буквально кумиром «арабской улицы», многовековая вражда между арабами и персами отошла в тень. Иранские власти финансируют и вооружают не только ливанскую шиитскую экстремистскую организацию «Хесболла», но и палестинское суннитское движение ХАМАС. Иорданский король Абдалла говорил о «шиитском полумесяце», вклинившемся в суннитский мир Арабского Востока. Все это стало возможно только благодаря тому, что американскими руками был устранен со сцены иракский диктатор Саддам Хусейн.
И третий итог — невиданный ранее подъем антиамериканских настроений в мире ислама, но не только. Антиамериканизм, явление глобальное и, видимо, неустранимое, окреп необычайно после вторжения войск «неверных» в одну из мусульманских стран, что вполне естественно, но он усилился вообще во всем мире и привел к такому падению престижа США, какого не было еще никогда. Негативное отношение к США варьируется от ярости и жгучей ненависти в большинстве мусульманских стран до несколько презрительного недоумения в остальном мире: как могло правительство сверхдержавы оказаться столь некомпетентным и непрофессиональным, не просчитать заранее вероятные последствия интервенции? А эти последствия, странным образом не предусматривавшиеся Пентагоном и госдепартаментом (несмотря на наличие в США множества высококвалифицированных арабистов), выразились прежде всего в том, что крушение фашистского режима привело к всплеску всех застарелых, временно «замороженных» конфликтов. На поверхность вышли давние обиды, началось сведение старых счетов; у людей, ранее парализованных страхом перед жестокой диктатурой, появилось ощущение безнаказанности, что бывает всегда, когда сбивается железный обруч тоталитарной власти. Вырвались наружу все темные страсти, подняли голову криминальные элементы. Общество оказалось в хаотическом, дезорганизованном, атомизированном состоянии.
Все это произошло бы в любой стране, в которой внезапно падает диктатура, но Ирак — особый случай. Нет другой страны, за исключением, пожалуй, Шри-Ланки, в которой одна этническая или конфессиональная общность в течение столь длительного времени и так систематически подавлялась другой. В Ираке речь идет об арабах-шиитах и курдах, которых суннитская элита презирала и преследовала. Еще в 1933 г. первый иракский король Фейсал сказал: «Все еще нет иракского народа, а есть лишь невообразимая масса человеческих существ, лишенных всяких патриотических идей, насквозь пропитанных религиозными традициями и всяческим абсурдом, не объединенных никакими общими связями, подвластных злу, склонных к анархии, постоянно готовых подняться против любого правительства» Конечно, за последующие десятилетия в Ираке выросла интеллигенция вполне достойного уровня, может быть, лучшая в арабском мире, но 35 лет тоталитарного режима привели к ее истреблению или эмиграции, в обществе правила бал самая низкопробная шпана. Не случайно и сейчас практически все политики — выходцы из эмиграции.
Бывший министр Али Аллауи писал об иракском обществе, что оно «держится географическими императивами сосуществования на едином пространстве, а не осознанием совместно прожитой истории и общей цели… Племя против племени; племя против города; город против правительства… ни у одного арабского народа нет таких конфликтов сектового, этнического и трибалистского характера».
Меньше всего такая страна подходит для строительства стабильного демократического государства. Этого или не знали, или не принимали во внимание те гражданские чиновники в Пентагоне, которым Буш -младший дал на откуп планирование невоенной части иракской операции. По словам американского исследователя Джорджа Пэкера, «никто из ответственных лиц даже не задавал самый главный вопрос: что мы будем делать, если все пойдет не так?». А все пошло именно не так, и во многом по вине самой оккупационной адми-нистрации.
Крупной ошибкой был роспуск иракской армии, остались без куска хлеба 400 тыс. военнослужащих, многие из которых влились в ряды Сопротивления. Другой ошибкой была «дебаасизация», увольнение как минимум 30 тыс. бывших членов партии «Баас», а к ним относились, как и должно быть в тоталитарном государстве, вообще все люди, занимавшие сколько-нибудь значимые посты, начиная от преподавателей и кончая начальниками участков полиции. Особенно ударила «дебаасизация» по суннитам, занимавшим большинство ответственных должностей в государстве. Именно суннитские боевики стали ударной силой сопротивления. Из каждых десяти убитых американских военнослужащих семеро стали жертвами именно суннитских, а не шиитских боевиков.
Вооруженное сопротивление началось уже в 2003 г. Вопреки распространенным мифам, в Ираке не было всенародного восстания, партизанской или гражданской войны в общепринятом смысле этого слова. Были террористическо-диверсионные действия широкого масштаба против оккупантов, но вскоре к этому добавилась, межобщинная война суннитских и шиитских «милиций», которая унесла несравненно большее число человеческих жизней. Военные действия против оккупантов и «собственных врагов» переплетались; бойцы «милиций», каждая из которых убивала американцев, с не меньшей беспощадностью уничтожали друг друга. В 2005, 2006 и 2007 гг. казалось, что страна погрузилась в кровавый хаос, американцы безнадежно проигрывают войну, а сунниты и шииты занимаются взаимоистреблением. И если шиитские «милиции» пользовались поддержкой поставленного американцами правительства, в котором первую скрипку играли шииты, то у суннитов появился другой козырь — «Аль-Каеда».
В истории Ирака наступили самые черные времена, в месяц погибали до трех с половиной тысяч гражданских лиц. Иракцы справедливо говорили, что этого кошмара не было бы, если бы в страну не пришли американцы.
Но именно поведение «Аль-Каеды», вмешательство которой в иракские события придало войне особо жестокий характер и одно время даже угрожало американцам полным провалом всей их операции, привело в конце концов к перелому — не в пользу иракского Сопротивления. «Аль-Каеда» оттолкнула от себя своих суннитских союзников. Ее зверства, практиковавшиеся ею акции смертников, при которых гибла масса мирных жителей, ее стремление насаждать самые бесчеловечные и мракобесные формы шариата, наконец тот факт, что боевики «Аль-Каеды» захватили в свои руки сеть контрабандной торговли в провинции Анбар, контролировавшуюся шейхами суннитских племен, — все это привело к тому, что главари боевиков, видимо, рассудили, что Америка — это плохо, но «Аль-Каеда» — еще хуже. И произошла поразительная¸ парадоксальная метаморфоза — значительная часть суннитских боевиков перешла на сторону американцев, назвав себя «Сынами Ирака» и образовав движение «Сахва» («Воз-рождение»).
Наступил момент, когда ядро политических классов как суннитской, так и шиитской общины осознало, что продолжение взаимоистребления не принесет им достижения желаемых целей, а лишь погубит Ирак как государство. В середине 2007 г. главные акторы на политической сцене Ирака поняли, что их интересам отвечает не война, а мир. Сунниты, прежде бойкотировавшие выборы, теперь принимают в них участие, и руководимое шиитами правительство пошло на некоторые уступки, с тем чтобы суннитская община не ощущала себя бесправной и дискриминированной, каковой в прежние времена была община суннитская. Власть понимает: необходимо избавиться от представления, что «после краха баасистского режима все просто перевернулось зеркальным образом: прежде сунниты были наверху, шииты внизу, а сейчас все ровно наоборот».
Уже в середине 2008 г. уровень насилия снизился на 80%, число жертв в среднем за месяц сократилось: среди мирного населения — с 3500 до 700, среди американских военнослужащих — с 70 до 25, среди служащих армии и полиции — с 200 до 100. Общая численность подчиняющихся правительству иракцев под ружьем достигла 555 тыс. человек, в том числе в армии — 230 тыс. (14 дивизий), остальное — полиция и «Сыны Ирака». На подготовку и оснащение армии и полиции истрачено 18 млрд. долл. При этом 80% офицеров и 50% солдат составляют бывшие военнослужащие армии Саддама Хусейна.
Новый начальник полиции генерал Хусейн аль-Вади уволил обоих командиров дивизий и всех 8 командиров бригад, равно как 18 из 27 командиров батальонов. Сейчас число суннитов среди офицеров примерно равно числу шиитов, а среди рядовых 25% составляют сунниты — существенное достижение, если учесть, что еще годом раньше там были почти только шииты.
Сейчас можно сказать, что страна начинает вставать на ноги. Террористам не удалось разрушить экономику; несмотря на многочисленные случаи взрывов нефтепроводов, уже добывается почти 2,5 млн. баррелей нефти в день, как и в довоенные времена, а доходы от экспорта нефти составляют 60 млрд. долл. Три десятка иностранных компаний, включая российские, участвовали в торгах, на которых велась борьба за получение контрактов на разработку нефтяных месторождений, и российский «Лукойл» получил наконец право на месторождение «Западная Курна–2», запасы которого оцениваются в 5 млрд. баррелей нефти. А «Газпром-нефть» в составе консорциума начинает работу на месторождении «Бадра» с запасами примерно в 2 млрд. баррелей.
Всего в Ираке работают 38 компаний из 17 стран. Вопреки распространенному у нас мнению, что вся американская интервенция была затеяна для того, чтобы США смогли прибрать к рукам иракскую нефть, самое крупное месторождение Ирака — Румейла (17 млрд. баррелей) в результате торгов досталось консорциуму во главе с British Petroleum. Ирак также становится серьезным экспортером природного газа. Но Двуречье богато не только нефтью и газом. При нормализации политической обстановки великолепное развитие могло бы получить сельское хозяйство: в этом отношении ни одно арабское государство не может сравниться со страной двух великих рек — Тигра и Евфрата.
Что касается уровня жизни населения, то картина весьма противоречивая. С одной стороны, полная свобода передвижения и выезда за границу, свобода слова и печати, обилие импортных товаров, огромный рост числа автомашин. Число подключений к Интернету выросло с 4,5 тыс. до 1,6 млн., количество мобильных телефонов увеличилось с 80 тыс. до 20 млн.. Если после падения прежнего режима в Ираке выходило всего 5 газет, то уже через три года их число выросло до 180. Появились десятки политических партий самой различной ориентации — националистические, коммунистические, либеральные, светские, религиозные. Помимо партий, в стране действуют и другие, еще более важные акторы — например, исключительно влиятельные в шиитской общине религиозные авторитеты во главе с великим аятоллой Али ас-Систани, могущественные шейхи племен, особенно в районе Центрального Евфрата.
С другой стороны, все еще не преодоленная экономическая разруха, бедственное материальное положение массы населения, нехватка питьевой воды, электричество, доступное только на несколько часов в день, безобразное положение со здравоохранением и образованием. Половина трудоспособного населения — без работы, нехватка энергии и слабость инфраструктуры не дают развиваться промышленности. Фактически нет ничего, кроме нефтегазовой индустрии. И на этом безрадостном фоне — пронизывающая все сверху донизу коррупция.
Особенно удручающе выглядит картина политической жизни. Сунниты и шииты все еще не доверяют и боятся друг друга. Хотя вроде бы «исторический компромисс» достигнут, кровавая бойня прекращена, сунниты уже не бойкотировали последние парламентские выборы в марте 2010 г., а в одном из главных борющихся за власть блоков («Аль-Иракийя») представлены обе общины, до создания нормальной демократической системы еще очень далеко. «Аль-Каеда в Месопотамии», хотя и резко ослаблена (тем более что ее харизматичный лидер Мусаиб аз-Заркауи убит), но отнюдь не ликвидирована. Наоборот, чем больше Ирак будет продвигаться по пути нормализации, тем более свирепыми и безжалостными будут становиться атаки исламистов. Уход американцев сразу же привел к усилению активности боевиков, особенно на севере, в районе Мосула, где обстановка всегда была наиболее напряженной.
Британский военный журнал RUSI описывает ситуацию в Ираке так: «Остается твердое ядро террористических ячеек по всей стране, единых по своим целям, хотя и не находящихся реально под одним командованием. Они обладают знанием и умением действовать локально, в своих районах и в крупных городах, несмотря на повышенный уровень безопасности и улучшение состояния иракских вооруженных сил…похоже, что нападения будут продолжаться в течение нескольких лет, хотя их масштаб будет уменьшаться».
Но нет никакого согласия и внутри самой правящей шиитской верхушки.
Трудно назвать другую страну, в которой существует такая взаимная вражда и подозрительность между политиками, такая сварливость, нетерпимость и несговорчивость, такая потрясающая неспособность и нежелание договориться, найти точки соприкосновения. И дело здесь не только в принципиальных разногласиях. Огромную роль играют личные амбиции, клановые интересы, грызня из-за доступа к финансовым ресурсам и теплым местечкам.
Выборы в парламент состоялись в марте 2010 г., но шел месяц за месяцем, а представители даже одной и той же шиитской общины никак не могли договориться по вопросу о формировании кабинета. Главная борьба шла между Малики и Алауи, двумя шиитскими лидерами. «Иракийя», блок Алауи — это первое в истории постсаддамовского Ирака объединение шиитов и суннитов, к тому же это наиболее светская политическая организация из всех возможных. С точки зрения урегулирования суннитско-шиитских противоречий, оптимальным был бы выигрыш Алауи. Но именно потому, что основная масса шиитов — людей набожных и неспособных преодолеть застарелую неприязнь к суннитам — считает блок «Иракийя» слишком светским и просуннитским, кандидатура Малики оказалась более приемлемой.
Для создания сильной и стабильной власти правительство должно опираться на общенациональный консенсус, чего крайне трудно добиться в стране, где фактически нет единой нации. Следовательно, ее необходимо создать или по крайней мере имитировать ее наличие. Средство только одно — инспирировать подъем иракского национализма. Этот национализм позволит укрепить суверенитет государства и, в частности, избежать слишком сильного иранского влияния. Но может ли он быть общеиракским или же, что гораздо более вероятно, останется национализмом арабским? Тогда он вступает в противоречие с другим национализмом — курдским. Ведь Ирак — страна арабов и курдов. Курдские лидеры, правда, сумели избежать соблазна сепаратизма. Для них выгоднее, чтобы Иракский Курдистан оставался в составе Ирака, пользуясь при этом де-факто полной самостоятельностью. Провозглашение независимости привело бы к полному бойкоту Курдистана всеми его соседями. Но есть вопрос, из-за которого может разгореться новая война — на этот раз между арабами и курдами: судьба города Киркук, который курды называют «своим Иерусалимом». Он не входит в состав автономного региона, но в конституции Иракского Курдистана назван его главным городом.
Малики прекрасно понимал, что именно на киркукском вопросе можно попытаться объединить арабов — суннитов и шиитов, а заодно приобрести репутацию общенационального лидера, отстаивающего арабские интересы. «С конца 2008 г. Малики во все большей мере направлял становящуюся на ноги военную машину Ирака на север, втравливал армию в регулярные провокации против курдской милиции пешмерга». Есть сведения, что американцы испытывали по этому поводу серьезное беспокойство, так как они оказываются между двух огней: с одной стороны, курды — это их единственные надежные союзники в Ираке, многим им обязанные, а с другой — нельзя толкать центральную власть, в основном шиитскую, в объятия Ирана. Скорее всего, США будут продвигать компромиссный вариант, способный хотя бы частично удовлетворить обе стороны. Но в данном случае это будет крайне нелегко, поскольку курды уже объявили Киркук своей столицей, и от этого их лидерам нельзя отказаться без серьезной потери лица.
Взрыв насилия в Киркуке, способный перерасти в вооруженный конфликт между арабами и курдами, вполне реален. Можно провести аналогию с Косово в период распада Югославии. Несколько лет воевали между собой сербы, хорваты и боснийцы, а о Косово никто не думал, там было спокойно. И вот после прекращения «большой войны» именно в Косово произошел взрыв. В Ираке на фоне межарабских суннитско-шиитских военных действий Киркук оставался в тени, но вскоре может прийти его очередь, и судьба единого Иракского государства окажется под вопросом.
Но если киркукскую проблему удастся решить, то Ирак сохранится полностью в нынешнем виде. Шедшие в течение нескольких последних лет бесконечные разговоры о том, что Ирак должен разделиться на три государства: курдское на севере, суннитское в центре и шиитское на юге — исходили от людей, которые просто были недостаточно знакомы с обстановкой. Действительно, представим себе это «арабское суннитское государство» в центре Ирака со столицей в Багдаде. Надо помнить хотя бы один факт: в Багдаде проживает около 2,5 млн. шиитов. И они упакуют свои вещи и уедут на юг, в Басру? Или вернутся под власть суннитов, от которой их наконец избавили американцы?
Багдад останется столицей и суннитов и шиитов. Конечно, нелегко будет наладить сосуществование двух общин. Не забудется, как еще несколько лет назад убийцы в масках врывались в дома и расстреливали из автоматов людей другой конфессии, как останавливали маршрутные такси и выводили пассажиров — одних отпускали, других заводили за угол и ставили к стенке. Но стоит учесть и другое: столько писали за последние годы о суннитско-шиитской вражде, что как-то упустили из виду один факт: когда в 1980 г. началась война с Ираном, иракские шииты воевали в рядах армии так же стойко, как и сунниты, хотя сражались они против своих иранских единоверцев. Это свидетельствовало о том, что существует иракский государственный национализм, общий патриотизм. Если спросить жителя арабской части Ирака, кто он, — ответ скорее всего будет: «Я — араб, иракец», и уже во вторую очередь человек скажет, что он суннит или шиит. Правда, многие дадут обратный ответ, вот в этом-то и проблема. В душе иракских арабов борются эти две приверженности — общинно-конфессиональная и общеиракская. И от исхода этой борьбы во многом зависит судьба Ирака.
3. ИРАНСКИЙ АТОМ — ПЕРЕЛОМ К ЛУЧШЕМУ ИЛИ ДЕЖА-ВЮ?
Станет ли Иран ядерной державой — это один из самых широко обсуждаемых вопросов последних лет. Не сосчитать конференций и встреч, посвященных этой проблеме. Совет Безопасности ООН уже накладывал на Иран санкции, требуя от него прекратить работы по обогащению урана, но воз и ныне там.
Никто так и не знает, что на уме у тегеранских правителей и действительно ли они, форсируя работы по обогащению урана, имеют в виду только «мирный атом». Но вот один весьма показательный факт: несколько лет назад Иран отверг предложение России создать совместные предприятия для обогащения иранского урана на нашей территории; предполагалось, что Россия обогащает его для Ирана, загружает его в реактор, и таким образом иранцы получают готовое топливо. Но это был бы только низкообогащенный уран, непригодный для военных целей, и именно поэтому Тегеран отклонил московский проект.
Глава Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) Эль-Барадеи сказал в одном интервью: «Предположение, что завтра мы проснемся и у Ирана будет ядерное оружие, не подтверждается известными нам фактами». Но ведь никто из серьезных людей и не утверждал, что это «будет завтра». На различные сенсационные «утки» мало кто обращает внимание. А серьезные люди работали, изучали проблему, и вот их вывод. В мае текущего года был опубликован совместный отчет американских и российских экспертов, работавших по поручению независимой международной организации EastWest Institute. В отчете, озаглавленном «Ядерный и ракетный потенциал Ирана», указывается, что Ирану для производства ядерного взрывного устройства при условии, что обогащение урана дойдет до военного уровня, достаточно будет от одного до трех лет. Еще пять лет могут понадобиться для создания атомной боеголовки, способной быть доставленной к цели при помощи баллистических ракет. «В сроки от 6 до 8 лет Иран сможет создать баллистическую ракету, способную доставить ядерную боеголовку весом в 1 тыс. кг на расстояние 2 тыс. км».
А сейчас стало известно, что в Иране возле города Кум секретно создан второй завод по обогащению урана, и проведены испытания новой ракеты с радиусом действия до 2 тыс. км.
Означает ли все это, что Иран твердо намерен создать атомную бомбу? Не обязательно.
Версия реального создания атомной бомбы существует и исходит из того, что Тегеран не блефует и не шантажирует Запад, а в самом деле намерен произвести несколько атомных бомб. Спрашивается: для чего? Чтобы действительно пустить эти бомбы в ход?
Против кого Иран мог бы использовать ядерное оружие? Вряд ли против Америки или Западной Европы. Прежде всего обеспокоен Израиль, ведь расстояние от иранской границы до Телль-Авива составляет 1300 км. Но трудно представить себе, чтобы иранцы решились на ядерную войну с Израилем. Нынешних тегеранских правителей можно считать узколобыми фанатиками, но все же не безумцами. При всей их ненависти к «сионистскому образованию» (так, в унисон с арабскими радикалами, называют Израиль в Иране) вряд ли они намереваются бросить бомбу на еврейское государство, поскольку прекрасно понимают последствия такой попытки. Израиль в состоянии в последний момент нанести превентивный удар, который для Ирана был бы катастрофой. Да если бы даже удалось пробить израильскую систему ПРО, жертвами удара были бы не только 6 миллионов евреев, но и такое же число арабов на израильской и палестинской территории, что неприемлемо для Ирана, стремящегося стать лидером всего исламского мира.
Итак, наступательный вариант использования иранцами атомной бомбы малореален. Но как насчет оборонительного варианта? Чтобы отбить у американцев охоту напасть на их страну, застраховать себя от возможной агрессии, тегеранская «муллократия» (как властители Северной Кореи), могла на самом деле решить, что обладание ядерным оружием является для них единственной гарантией. Иранские правители, вероятно, учли плачевный опыт Саддама Хусейна и полагают, что если бы у него действительно было оружие массового уничтожения, Буш не решился бы на войну.
Версия ядерного шантажа предполагает, что на самом деле цель Ирана — не производство бомбы, а достижение такого уровня продвижения в этом направлении, который заставляет поверить, что она может быть создана в любой момент: все готово, и в определенной ситуации бомба может быть произведена. В таком случае чего именно желает добиться Иран?
Во-первых, содействия Запада в развитии своей экономики как платы за то, что Тегеран не сделает «последний шаг». Но, как показывает опыт Северной Кореи, чисто экономическая сделка, какой бы выгодной она ни была, не устраивает правителей авторитарного государства, нашедших возможность держать весь мир в неведении или даже в страхе, заставлять гадать: «есть уже бомба или нет?» Нужны гарантии не только экономические, но и политические: Америка должна раз и навсегда официально, при участии ООН, отказаться от «агрессивных намерений» в отношении их страны. Неправильно было бы считать, что иранские правители только делают вид, что они боятся американской агрессии; они этого опасаются на самом деле, и эти опасения резко возросли после американского нападения на Ирак. Ведь эти люди, плохо знакомые с современным миром, практически никогда не бывавшие на Западе, могут всерьез верить в то, что «Большой сатана» твердо намерен любой ценой добиться уничтожения исламской республики.
Тегерану необходимо, чтобы его исключили из американского «черного списка», из числа стран «оси зла». И если верить в рассматриваемый вариант, то смысл его ядерной программы состоит прежде всего в том, чтобы добиться от Запада как экономической помощи, так и политических уступок.
Похоже, что правители Ирана в принципе хотели бы довести процесс развития ядерной энергетики до такой точки, когда у них будет реальная возможность создать атомную бомбу. Но именно возможность. Реально производить бомбу совсем не обязательно. Скорее всего, гипотетическая иранская атомная бомба — оружие политическое. Важно не столько иметь бомбу в руках «физически», сколько достичь «состояния пятиминутной готовности», чтобы заявить: «В случае необходимости мы способны себя защитить и такими вот средствами, до этого нам осталось сделать один шаг». Это — «разговор с позиции силы», если угодно шантаж, «северокорейский вариант» (правда, Пхеньян пошел дальше простого шантажа).
И все же — вернемся к прогнозам экспертов. 6 — 8 лет — и готово, можно будет в принципе ударить на расстояние 2 тыс. км. Кажется — еще уйма времени, нечего пороть горячку. Но время бежит удивительно быстро; кажется, совсем недавно мы наблюдали по телевизору, как американские солдаты входят в Багдад, летит на землю статуя Саддама — а на самом деле прошло уже именно шесть лет. «Чем дольше живем мы, тем время короче», — как поется в одной песне. Годы пролетят незаметно, и вдруг, цитируя Эль-Барадеи, «мы проснемся, и у Ирана будет ядерное оружие». Тем, кто живет в Москве, Париже или Нью-Йорке, это может быть безразлично; а для тех, кто живет в Иерусалиме или Тель-Авиве?
Вот тут-то и опасность. Приведенные выше аргументы насчет того, что скорее всего иранцы не намерены произвести бомбу и тем более пустить ее в ход — слабое утешение для жителей Израиля, видящих, как движется к созданию атомного оружия расположенная неподалеку держава, лидеры которой утверждают, что еврейское государство будет стерто с карты мира. Какая у израильтян может быть гарантия того, что Тегеран остановится в одном шаге от создания бомбы? На заводе в Натанзе уже крутится более восьми тысяч центрифуг, и многие израильтяне действительно боятся дожить до того дня, когда утром по радио объявят о произведенном в Иране испытании ядерного устройства. А что предпринять? Разбомбить ядерные объекты Ирана? Все эксперты утверждают, что такой удар ничего не решит, ядерные элементы в Иране рассредоточены, спрятаны под землей, удар по Ирану приведет лишь к отсрочке иранской ядерной программы на несколько лет, более того — после такого удара иранцы, уже ничем не стесненные, с удвоенной силой возьмутся за производство атомной бомбы. Но для многих израильтян все это звучит неубедительно.
В западной печати давно обсуждается вопрос: что предпочтительней — ядерный Иран или война? И на Западе и у нас говорят, что нельзя допустить превращения Ирана в ядерную державу, но в таких заявлениях есть некоторая доля лукавства. «Нельзя жить с ядерным Ираном». А так ли это? Ведь живет же мир с ядерными странами — Индией, Пакистаном, Израилем, не говоря уже о великих державах. Конечно, если у Ирана будет атомная бомба, вероятнее всего, начнется гонка ядерных вооружений во всем обширном Ближневосточном регионе. Саудовская Аравия, Египет, Алжир да и другие страны скажут: «А чем мы хуже Ирана?» Договор о нераспространении ядерного оружия можно будет выбросить в корзину. Но это все же не станет катастрофой для человечества. Единственная страна, для которой иранская ядерная проблема является проблемой экзистенциальной, вопросом жизни и смерти, — это Израиль. Поэтому можно сказать, что центральным пунктом всего международного кризиса вокруг иранской ядерной программы является именно возможная реакция Израиля.
Израильские руководители понимают, что удар по Ирану создаст массу проблем, но они не могут не считаться с настроениями народа. Поэтому весьма опасно было бы уповать на то, что израильтяне ничего не предпримут, а будут сидеть и ждать, пока дипломатия «сделает свое дело». Нельзя исключать возможность воздушного удара Израиля по Ирану, совместно с американцами или в одиночку, а значит, возможна региональная война, в которую в любом случае, даже вопреки своему желанию, окажутся втянутыми Соединенные Штаты.
Конечно, для США израильский удар по Ирану имел бы просто катастрофические последствия, если говорить об их отношениях с миром ислама, поскольку мусульмане возложили бы всю вину на Вашингтон. Вся «новая линия» Обамы пошла бы прахом, независимо от того, ввязались бы США в эту войну или нет. Именно поэтому он, равно как и Саркази и Гордон Браун, так жестко поставили вопрос о санкциях. Для них это прежде всего путь к предотвращению войны, которая причинила бы Западу колоссальный ущерб. Россия останется в стороне, но перед ней будет тяжелейший выбор — как себя вести? Ведь помимо всего прочего, такая война безусловно дала бы мощный толчок развитию исламистского экстремизма, резкой активизации воинственных джихадистских движений, в том числе и в странах СНГ.
Что же делать, чтобы не допустить такого развития событий? Давить на Иран, загонять его в угол бесперспективно и контрпродуктивно, в этом смысле российская дипломатия права. Но вот создать единый фронт с Западом в попытке оказать «мягкое давление», т.е. предложить Тегерану всевозможные « пряники», начиная от обещания построить ряд атомных электростанций и кончая договоренностями о широкомасштабных инвестициях — это могло бы сработать. Вспомним, что еще в 2007 г. « шестерка» (постоянные члены Совета Безопасности плюс Германия) предложили Ирану чрезвычайно выгодные условия соглашения: строить атомные электростанции, принять Иран в ВТО, поставлять запчасти для гражданской авиации, обеспечивать приток инвестиций и т.д. Иран на это не пошел, так как в обмен ему предлагалось прекратить работы по обогащению урана. В прошлом году западные державы повторили это предложение, и опять безрезультатно.
И все же именно такой вариант обращения с Ираном представляется наиболее перспективным, особенно если учесть последние внутриполитические события в Иране, показавшие пределы власти нынешних владык и степень их зависимости от общества, с которым прежде они могли себе позволить не считаться вовсе. Сейчас виден раскол и внутри самой корпорации аятолл, и режим уже не так силен, чтобы действовать с прежней безоглядной непримиримостью.
Встреча «шестерки» с представителями Ирана, состоявшаяся 1 октября 2009 г. в Женеве, к удивлению многих, прошла именно в русле «мягкого», примирительного варианта. Иран обязался предоставить инспекторам МАГАТЭ доступ к новому заводу в Куме. Предполагается также усиление контроля и над старым заводом в Натанзе. А самое главное — иранцы согласились на то, что дальнейшее обогащение около двух третей имеющегося у них запаса урана и производство из этого (низкообогащенного) урана топлива будет происходить не в их стране, а в России и во Франции, и топливо будет доставлено обратно в Иран. Если все будет происходить именно так, а МАГАТЭ будет строжайшим образом следить за тем, чтобы и та часть урана, которая остается в Иране, ни в коем случае не подверглась обогащению до уровня 90 градусов, позволяющего произвести бомбу, тогда все смогут вздохнуть с облегчением.
Что привело к возможности такого соглашения? Во-первых, строительство завода в Куме вызвало взрыв возмущения у западных лидеров, сразу же поставивших вопрос о необходимости введения новых, более жестких санкций по отношению к Ирану. Правда, вероятность таких, поистине «смертельных» для Ирана санкций, как эмбарго на экспорт нефти и запрет на ввоз бензина, невелика, поскольку если бы даже Россия им не воспротивилась, наложил бы вето Китай, невероятно активизировавший за последние годы свои экономические связи с Ираном и в частности заключивший соглашение о поставках иранского сжиженного газа в огромных объемах. Но даже без этого экономика Ирана могла бы тяжело пострадать от других видов санкций, которые бы ввели западные державы (например, стал известен американский план блокирования операций страховки на поставки товаров в Иран).
Во-вторых, сыграло роль и видимое изменение позиции России, выразившееся в словах президента Медведева о том, что в некоторых случаях санкции бывают необходимы. И хотя через пару дней Медведев заявил, что надо создать «комфортные условия» для Ирана ради налаживания сотрудничества с ним, иранцы не могли не почувствовать, наоборот, известный дис-комфорт.
В-третьих — и это скорее всего самое важное — Запад перестал настаивать на том, чтобы Иран прекратил работы по обогащению урана в качестве предварительного условия для переговоров. Тем самым и были созданы те «комфортные условия», о которых говорил Медведев. Дело в том, что иранские лидеры — по существу, заложники своей собственной ядерной программы, ставшей в Иране своего рода «национальной идеей», употребляя популярное у нас выражение, и пуще всего боятся быть обвиненными в слабости, уступчивости, излишней доверчивости. Согласиться на прекращение обогащения урана они не могли, а после того, как в Женеве это условие было снято, тегеранские правители «сохранили лицо»: обогащение урана будет продолжаться, пусть и на чужой земле. Из такого урана бомбу не сделаешь — ну и что? Если кто внутри страны обвинит их в чрезмерной уступчивости, они всегда могут заявить: «А мы никогда и не хотели создать бомбу, это придумали иностранные клеветники, мы всегда говорили, что цели нашей ядерной программы — исключительно мирные: сейчас мы уже достигли такого уровня развития ядерной экономики, которая в принципе позволяет нам осуществить военную программу, если возникнет угроза безопасности Ирана; теперь мы выполнили то, чего хотели, а враги не смогли нам помешать, это наша победа». И весь иранский народ, отнюдь не горящий желанием воевать с Америкой, был бы только счастлив, осознав, что, осуществив успешную ядерную программу, Иран утвердил свое величие и достоинство и в то же время избежал войны.
Иначе говоря, лучше тех условий, которые Запад и Россия предложили Ирану, просто не придумаешь. Не хотите прекращать обогащение урана — пожалуйста, вам его будут обогащать и потом преподнесут готовое топливо для реактора на блюдечке; все, что нужно для развития мирной энергетики, вы получите без всяких усилий. И после встречи в Женеве казалось, что Тегеран сможет вырваться из плена стереотипа, изменить традиционную, апробированную модель поведения. Но вскоре появились признаки того, что все возвращается на круги своя. Спикер иранского парламента Али Лариджани утверждал, что Запад, настаивая на вывозе низкообогащенного урана в Россию, намерен «обманывать нас и навязывать нам свою волю». Звучит как-то дико, если иметь в виду, что Москва высказалась именно за данную схему; выходит, что Запад использует несчастную безвольную Россию как пешку в своей игре? Этому никто не поверит, равно как и разговорам о том, что Иран, дескать, боится отправлять свой уран в Россию из опасения утратить над ним контроль. Уж только не от России могут иранцы ожидать вероломства и всяких пакостей, и они прекрасно это знают.
Все это несерьезно и не может быть принято за чистую монету. И если в самое ближайшее время выяснится, что Иран отверг и данный, максимально благоприятный для него вариант выхода из кризиса, это будет самым убедительным подтверждением того, что тегеранские правители на самом деле опасаются только одного: такого внешнего контроля, который не дал бы им возможность довести обогащение урана до «военной стадии», когда уже можно делать бомбу. Вся нынешняя аргументация иранских официальных лиц — это лишь прикрытие, высосанный из пальца хитроумный предлог, чтобы оттянуть время.
Означает ли это, что все зашло в окончательный тупик? Все-таки еще рано так утверждать. Попытаться сдвинуть Тегеран с его позиции еще возможно, и здесь исключительно важна роль России. Мы только что видели, что даже сделанный российским президентом намек на возможность того, что Россия солидаризируется с Западом, уже сыграл свою роль на переговорах в Женеве, пусть даже потом Тегеран и дал задний ход. Логика подсказывает, что такая солидарность должна стать постоянным фактором, если мы хотим предотвратить пагубное развитие событий.
Но здесь есть загвоздка: надо занять единую позицию совместно с Западом. А вот в этом-то пункте и могут проявиться стереотипы мышления и поведения. Во-первых, наследие советского менталитета со встроенным в него механизмом, обеспечивающим поддержание постоянного уровня неприязни и подозрительности по отношению ко всему западному, особенно американскому. «Почему мы должны уламывать Иран вместе с американцами? Им это будет выгодно, а зачем нам идти на поводу у Вашингтона, тем более что не решены главные спорные вопросы — СНВ и др.? Позволять американцам набирать очки не в наших интересах». Во-вторых, как ни странно, можно слышать и такие мнения: «Если США примирятся с Ираном, нам будет плохо, американцы вытеснят нас из иранского экономического пространства. Для нас лучше ядерный Иран, чем проамериканский». Да и в целом похоже, что многие наши политики убеждены в одном: демонстрация солидарности с Западом ничего не даст нашему руководству в плане мобилизации населения на основе патриотического подъема.
Но что будет, если окажется, что иранские уступки — это всего лишь видимость, а уран, например, тихо обогащается на каком-нибудь третьем заводе? Та же игра в кошки -мышки, что и все последние годы… Иранские дипломаты — великие мастера тянуть, «забалтывать» любые переговоры, зигзагообразно маневрировать, время от времени «бросая кость» оппонентам, якобы делать уступки, постоянно сохраняя неопределенность. А время будет идти, и оно на их стороне. Но тот, кто убежден, что время всегда будет работать на него, может ведь и « заиграться», и не только перехитрить самого себя, но и крепко навредить другим.
При этом стоит с прискорбием констатировать, что именно в вопросе об иранской ядерной программе, пожалуй, наиболее ярко проявилась слабость и бестолковость мировой системы урегулирования конфликтов (если она вообще существует), близорукость и эгоизм государственных деятелей. Кто знаком с историей, знает, как нелепо возлагать надежды на мудрость, рациональность, логичность поведения политиков. И ХХI век пока что это только подтверждает.
4. СТОЛЕТНИЙ КОНФЛИКТ: ИЗРАИЛЬ И ПАЛЕСТИНЦЫ
Арабы и евреи, как повествует Ветхий Завет, — сводные братья. Но близкое родство никогда не препятствовало их вражде. Ведь первой жертвой на земле, опять-таки согласно библейской истории, был Авель, убитый родным братом. И сейчас эти два народа находятся в конфронтации, равной которой по длительности нет в современной истории. В чем корни этого жестокого противостояния?
Пусть читатель не удивляется: конфликту между арабами и евреями в Палестине действительно сто лет. В 1909 г. еврейские иммигранты организовали вооруженную группу «Хашомер» для защиты своих поселений от нападений арабских отрядов. Началось кровопролитие между двумя семитскими народами.
Краеугольные камни противоречий
Проблема № 1 — Иерусалим, святой город трех религий. Для иудеев это — Ерушалайм, в прошлом столица еврейского царства, город царей Давида и Соломона, там находится Стена плача, единственная сохранившаяся часть второго храма, разрушенного римлянами. Другого такого святого места у иудеев на земле нет. А для арабов и вообще мусульман это — Аль-Кудс, или «священный», третий по святости город в мире (после Мекки и Медины). Здесь расположены две святыни ислама — мечеть Аль-Акса («отдаленнейшая»), которую пророк Мухаммед, согласно преданию, посетил, и мечеть Куббат-ас-Сахра («Купол скалы»), построенная на скале, с которой пророк был вознесен на небо для встречи с Аллахом. Все эти святыни двух религий находятся буквально рядом друг с другом, на Храмовой Горе. Эта гора — часть Старого Города, и на земном шаре нет куска земли аналогичных размеров (площадь Храмовой Горы всего около 12 гектаров), который имел бы столь колоссальное символическое значение.
Вопреки решению ООН, Иерусалим так и не стал особой международной зоной, а после 1967 г. оказался целиком под властью Израиля. Как сделать один и тот же город столицей двух государств? — над этим вопросом ломают голову уже несколько десятилетий. Ясир Арафат говорил: «Не родился еще арабский лидер, который мог бы отказаться от Аль-Кудса», но и ни один израильский лидер не может отменить решение кнессета о статусе Иерусалима как единой и неделимой столицы еврейского государства. Все упирается по существу в вопрос о судьбе крошечного клочка земли, поскольку город как таковой де-факто давно разделен, евреи живут в западной части, арабы в восточной.
Проблема № 2 — границы между двумя государствами. Те израильские руководители, которые в принципе согласны признать необходимость создания палестинского государства и вывод войск с земель, оккупированных в 1967 г., настаивают на «коррекции» границ, на обмене территориями. В состав Израиля при этом включаются три больших блока еврейских поселений на Западном берегу реки Иордан, вблизи Иерусалима, а кусок израильской территории, населенный преимущественно арабами, передается палестинцам.
Проблема № 3 — еврейские поселения на Западном берегу. Их около двухсот, в них проживает более 200 тыс. человек. Само их существование арабы считают оккупацией; недавний опрос показал, что 80 % палестинцев Западного берега не желают создания своего государства, если в нем сохранится хотя бы одно еврейское поселение.
Проблема № 4 — палестинские беженцы. Уже в 1950 г., после первой войны, число арабов, бежавших из той части Палестины, которая вошла в состав Израиля, достигло почти миллиона человек. Их разместили в лагерях и стали содержать за счет ООН. Сейчас число зарегистрированных беженцев составляет примерно 2,5 миллиона, большинство их живут в лагерях на территории сектора Газа, Иордании, Ливана и Сирии. Согласно резолюции 194 Генеральной Ассамблеи ООН, принятой еще в 1948 г., беженцам должно быть обеспечено «право на возвращение», которое Израиль никогда не признавал.
Таковы главные, принципиальные проблемы, которые до сих пор препятствуют урегулированию конф-ликта.
Упущенные возможности
Впрочем, можно ли сказать, что именно эти проблемы сами по себе не позволяют решить давний спор? Скорее следует говорить о том, что нежелание или неспособность пойти на взаимные уступки для достижения компромисса являются основными причинами постоянных неудач всех попыток найти приемлемое для всех решение.
Многие авторы пишут, что коренной первоначальной ошибкой арабов было то, что они не признали решение Генеральной Ассамблеи ООН от ноября 1947 г. о создании двух государств в Палестине. В самом деле, если бы раздел Палестины произошел бы в соответствии с планом ООН, евреи получили бы территорию размером всего в 14 тыс. кв. км., ширина которого (т.е. расстояние между морем и арабским государством) в самом узком месте составляла бы 13 километров, а вся остальная часть Палестины управлялась бы арабами. Но рассуждающие задним числом забывают о реальной политической атмосфере в арабском мире в конце 1940 -х годов. Само по себе возникновение еврейского государства в центре арабских земель рассматривалось как абсолютно недопустимое. Если бы в 1948 г. какой-либо арабский президент или король предложил согласиться с возникновением Израиля вместо того чтобы вести войну во имя его уничтожения, он был бы немед-ленно убит.
Другая ошибка арабов, по мнению некоторых историков, связана с поведением иорданского короля Хусейна в 1967 г., когда он вступил в войну на стороне подвергшихся израильскому нападению Египта и Сирии. «Разве он не понимал, что израильская армия разгромит его войска в считанные часы? Объективно, конечно, это оказалось ошибкой: именно с этого момента, когда Израиль оккупировал всю оставшуюся часть так и не созданного палестинского государства, ведет свое начало вся проблема Западного берега. Но если бы Хусейн остался в стороне, когда Израиль напал на братьев-арабов, он, король из династии Хашемитов, т.е. потомок пророка Мухаммеда, покрыл бы себя и весь свой род несмываемым позором. Так не поступают аристократы — ни в Европе, ни на Востоке.
Другое дело — явная и совсем не обязательная ошибка, совершенная арабскими лидерами в том же 1967 г., уже после «шестидневной войны». На саммите глав арабских государств в Хартуме была принята формула «никаких переговоров с Израилем, никакого мира с Израилем, никакого признания Израиля». Признать Израиль как реальность, как существующее государство, а следовательно, как партнера по переговорам было необходимо. Хартум пошел на пользу только израильским « ястребам», руки у которых оказались развязаны для закрепления оккупации и начала строительства еврейских поселений.
Арафата упрекают за то, что во время саммита в Кэмп-Дэвиде в 2000 г. он прервал переговоры в момент, когда еще можно было торговаться. Видимо, он считал, что условия, предложенные израильским премьером Эхудом Бараком, хотя и беспрецедентно мягкие по сравнению с тем, на что Израиль был готов идти прежде, все же недостаточны. Считать ли срыв переговоров виной и ошибкой палестинцев — это вопрос спорный. Но вот что однозначно можно квалифицировать как тяжелейшую ошибку палестинской стороны, так это развязывание вооруженной «интифады» в том же 2000 году. «Интифада» непоправимо ослабила «лагерь мира» в Израиле, «голуби» ушли в тень.
Если обратиться к ошибкам другой стороны, то сразу можно отметить, пожалуй, главную из них, поистине роковую: решение о строительстве еврейских поселений на оккупированном Западном берегу, причем ответственность за это ложится как на израильских правых, так и на левых. Светские и религиозные сионисты соперничали друг с другом в поощрении иммиграции евреев как из СНГ, так и из США именно на Западный берег, как бы стремясь поставить арабов перед необратимым фактом утверждения на их земле форпостов «еврейского присутствия». Вопиющая близорукость израильского руководства привела к тому, что оно само себе поставило барьер на пути создания палестинского государства, без чего — и это сейчас ясно почти для всех — мира быть не может, конфликт будет тлеть бесконечно.
Крупной ошибкой Израиля следует считать создание на Западном берегу такой системы пропускных пунктов, которые делают жизнь палестинцев невыносимой. На этой территории существует почти 600 израильских блокпостов и барьеров. Люди не могут на своей земле нормально передвигаться из одного населенного пункта в другой.
Еще одна грубая ошибка израильских властей связана с их поведением по отношению к сектору Газа после того, как там власть захватил ХАМАС. Было решено проводить политику противопоставления Западного берега Газе. Газу намеревались подвергнуть блокаде в расчете на то, что население, доведенное до отчаяния своим бедственным положением, взбунтуется против ХАМАС. Ничего из этого не получилось. Люди страдали, но проклинали не ХАМАС, а Израиль и Америку. А жители Западного берега, даже если им стало жить лучше, чем прежде, все равно не могут быть безразличны к бедствиям своих собратьев в Газе. Никакой благодарности Израилю они не проявляют, да и авторитет Махмуда Аббаса, главы Палестинской администрации и лидера ФАТХ, отнюдь не вырос, скорее наоборот. В свою очередь, и ХАМАС совершил тяжелейшую ошибку, спровоцировав своими ракетными обстрелами израильских городов ужасающий вооруженный удар со стороны Израиля.
Психология и интересы
Реально противоположные интересы сторон в принципе можно было бы удовлетворить, хотя бы частично, при наличии доброй воли, взаимопонимания и готовности идти на уступки, без которых невозможен компромисс, а иначе, как компромиссным путем, идею «двух государств» воплотить в жизнь нельзя.
Иерусалим, например, разделить трудно, но возможно. Для этого крошечный кусок земли, Храмовую Гору, можно поставить под совместное управление или же устроить дело таким образом, что святые места каждой из сторон окажутся под юрисдикцией соответственно иудеев и мусульман, пусть даже их разделяет всего несколько сот метров. Можно решить и проблему еврейских поселений на Западном берегу: преобладающую часть из них демонтировать (сломив отчаянное сопротивление поселенцев — задача труднейшая, но не непреодолимая), а те, которые примыкают к Иерусалиму и представляют собой уже большие еврейские города, включить в состав Израиля, отдав взамен палестинцам часть нынешней израильской территории. Так будет установлена граница: возвращение, хотя и не в буквальном смысле слова, к линиям разграничения, существовавшим до июня 1967 г. И даже труднейшую из всех, головоломную проблему возвращения палестинских беженцев нельзя считать абсолютно неразрешимой; разумеется, ни одно израильское правительство никогда не согласится впустить их на свою землю — ведь учитывая разницу в темпах прироста населения, ему пришлось бы смириться с тем, что уже через несколько лет еврейское государство станет арабско -еврейским. Но значительная часть беженцев смогла бы приехать в палестинское государство, даже если их родители были родом из тех мест, которые стали Израилем; другая же часть удовлетворилась бы денежной компенсацией.
Дело в том, что одна из сторон конфликта считает уступки, на которые готовы были бы пойти ее лидеры, чрезмерными, а другая сторона — недостаточными. Палестинцы не желают понимать, что правительство Израиля не может идти напролом против общественного мнения, утратившего всякое доверие к арабам, и тем более им совершенно неважно, что слишком большие уступки с учетом особенностей политической системы Израиля неизбежно приведут к падению конкретной правительственной коалиции. Какое им дело до политических раскладок во враждебном государстве? А израильтяне упорствуют в слепом заблуждении, заключающемся в том, что «арабы понимают только силу « и что спасение еврейского государства лишь в том, чтобы быть как можно более жестким и «крутым». Израильтянам не хватает понимания того, какое огромное значение для арабов имеет их достоинство, насколько невозможно им выглядеть в своих и чужих глазах проигравшими и опозоренными неудачниками. Психологический барьер огромен. Некоторые полагают, что тут дело в несовместимости цивилизаций, в противоположности менталитетов, другие видят главное зло в накопившемся недоверии, когда одна сторона априори убеждена в том, что другая только и думает, как бы ее обмануть, переиграть. Так или иначе, беда в том, что уже дети воспитываются в духе ненависти и презрения к «вечному врагу». Арабы сам факт образования Израиля называют «накба», катастрофа, а евреи не сомневаются, что любая уступка палестинцам лишь разожжет их аппетит, что арабы никогда не откажутся от конечной цели — уничтожения Израиля. «Уйдешь на границы 1967 года — рано или поздно потребуют вернуться к границам 1947 года». «Ушли из южного Ливана — получили Хесболлу с ракетами, ушли из Газы — получили ХАМАС с ракетами. Так уж лучше держаться, ничего больше не отдавать. А то, что весь мир нас осуждает, — так евреям не привыкать, такова наша судьба на протяжении тысячелетий». С таким настроением трудно ожидать готовности идти на компромиссы…
Корни близорукой и контрпродуктивной политики Израиля по отношению к арабам лежат еще в первоначальных представлениях первых поколений иммигрантов. Достаточно вспомнить лозунг «Дать народу без земли землю без народа», равносильный отрицанию самого существования палестинского арабского народа; убежденность в том, что Бог дал евреям право создать Великий Израиль на земле всей Палестины; распространенное среди многих израильтян пренебрежительное, презрительное отношение к арабам вообще как чуть ли не к дикарям и т.д. А с другой, арабской стороны — полное игнорирование или даже отрицание факта проживания евреев в Палестине в древности; отношение к евреям как к незаконным пришельцам, внедренным в арабский мир Америкой, которая создала Израиль как свое орудие для борьбы с исламом; культивирование ненависти и отвращения к евреям, доходящее до того, что лидер крупнейшей ливанской шиитской партии Хесболла шейх Насрулла позволяет себе на митинге отзываться о евреях как о «потомках свиней и обезьян», и пр.
Отметим и внешние факторы. США в период «холодной войны» сделали Израиль своим союзником в борьбе против левых, просоветских сил. Израильские лидеры воспользовались этим, полагая, что тем самым у них есть свобода рук по отношению к арабам — ведь для американцев наличие стратегического союзника важнее, чем судьба каких-то палестинцев, Америка всегда будет на стороне Израиля. Сейчас это все позади, но вырисовывается новая конфронтация: США противостоят Ирану и поддерживаемым им радикальным организациям Хесболла и ХАМАС, и при этом новом раскладе сил в регионе ХАМАС оказывается в иранском лагере, а ФАТХ, побитый и униженный исламистами, — в одном лагере с Америкой и Израилем. Палестинцы расколоты и парализованы, и у израильских лидеров вновь возникла надежда на то, что точно так же, как Израиль был нужен американцам для противостояния с СССР и его союзниками, так и теперь он необходим Вашингтону для отпора «иранской экспансии», и США волей-неволей будут его поддерживать, а следовательно, нет нужды форсировать процесс создания палестинского государства.
Наконец — еще один важный момент. На первом этапе существования Израиля сионизм был по преимуществу светским движением, и ему противостояло тоже в основном секулярное движение арабских националистов во главе с Арафатом. Теперь все не так. В Израиле набирает силу религиозный компонент сионизма. В немалой степени ужесточение политического курса израильских властей связано с особенностями государственного устройства Израиля, в частности, с пропорциональной системой выборов в парламент. Баланс между блоками «главных партий» поддерживается или нарушается позицией религиозных партий, от которых зависит судьба правительства. Пользуясь этим, представители харедим (ультрарелигиозных евреев) берут в качестве платы за поддержку правительства обязательство выплачивать им большие деньги для финансирования духовных училищ, в которых занимаются молодые люди, предпочитающие вместо службы в армии десятки лет изучать Тору и Талмуд, благо что раввины- ортодоксы это поощряют. Сейчас таких «отказников» уже насчитывается 55 тысяч. И все это усугубляется ростом доли харедим среди израильского общества. В 1980 г. харедим составляли 4% еврейского населения, сейчас 10%, но через 20 лет будет уже 20 %, так как в их семьях по 8 — 9 детей, и вот уже в Иерусалиме 61% школьников-первоклассников являются выходцами из семей тех, кто фанатично борется за «чистоту веры» и полагает, что уступки арабам — это предательство идеалов иудаизма. А ведь ни одно правительство не может игнорировать мнение этих людей. Вот что писал издатель американского журнала «Нью рипаблик» Мартин Перетц: «Израиль закончит свою трансформацию в еврейскую Саудовскую Аравию, и исчезнет даже химера мира. Сохранится ли Тель-Авив как нечто вроде наполовину терпимого Дубаи — зоны развлечения посреди мрачной и безжалостной теократии — можно только гадать».
А среди палестинцев растет влияние ХАМАСа, исламистского движения, принципиально отрицающего возможность существования еврейского государства исходя из религиозных установок. Таким образом, в обоих лагерях стал доминировать религиозный элемент, что делает сближение их позиций в высшей степени затруднительным, если вообще возможным. Когда израильтяне слышат, что ХАМАС не имеет ни малейшего намерения отказаться от идеи создания единой арабской исламской Палестины, причем евреям будет предложено «возвращаться в Германию или куда-нибудь еще» — нет ничего удивительного в том, что среди них крепнет убеждение в необходимости « стоять насмерть», и концепция « земля в обмен на мир» объявляется устаревшей.
Так что же — полный тупик? Сегодня это выглядит именно так. Но каковы же в таком случае перспективы? Продолжение фактической оккупации Западного берега реки Иордан грозит Израилю большими бедами: периодические вспышки вооруженных выступлений, возобновление акций террористов-смертников, наращивание мощи и технических средств военизированных радикальных организаций, способных в принципе обстреливать израильские города ракетами все большей дальности, акты насилия по отношению к евреям в различных странах и т.д. Напрашивается единственный выход — поиски решения на базе все той же, давно известной концепции двух государств. Банально? Но ничего другого не придумаешь, как ни ломай голову. Для реализации этого проекта, конечно, требуется не только время и огромные, терпеливые усилия, но — самое главное — некий психологический, ментальный перелом. Может ли он прийти извне? Сомнительно. Еще и еще доказывать арабам и евреям, что в их же интересах прийти к компромиссу, что им никуда друг от друга не деться, что они обречены жить рядом на этом маленьком клочке земли, называемом Палестиной, — все это делалось за десятки лет сотни раз. Результат нулевой. Никакие международные силы, будь это наблюдатели или миротворцы, здесь тоже не помогут. Импульс к согласию должен прийти изнутри. Непременно найдутся люди, способные убедить своих соплеменников, что путь конфронтации — это путь к катастрофе. Эти люди из числа арабов должны говорить на языке ислама, а в еврейской среде можно апеллировать лишь к иудейской традиции. Отшатнуться от края пропасти, начать бороться с массовым безумием — единственный выход, иначе впереди лишь мрак и кровь.