Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 30, 2011
Слепые поводыри
Как-то осенью был я в Горбачев-фонде. Шел очередной семинар. Обсуждали историческое значение гласности в эпоху перестройки. Выступали М.С. Горбачев, В.А.Медведев, социологи, историки. С докладом должен был выступать Гавриил Попов, но сказали, что он заболел (зал зашелестел: понятное дело, заболел — после изгнания Лужкова.)
В который раз вспоминали, как она начиналась — гласность. В.А. Медведев (в ту пору секретарь ЦК КПСС по идеологии) гордился тем, что разрешили Солженицына, вспомнил встречу с С.П. Залыгиным. Я был тогда зав. отделом публицистики “Нового мира” и членом редколлегии; Сергей Павлович с нами делился своими сильными впечатлениями от походов в “цековские” кабинеты. Я вспомнил, как Залыгин ПРОБИВАЛ “Архипелаг” с другой стороны, прорывался через них.
А в перерыве я купил в холле книгу. “В Политбюро ЦК КПСС. По записям Анатолия Черняева, Вадима Медведева, Георгия Шахназарова (1985–1991)”. М.: Горбачев-фонд, 2008.
Не рухни СССР, подобные материалы еще лет пятьдесят лежали бы в самых секретных фондах. А теперь кого волнуют дела прошлой страны?
Пришел домой и зачитался. Совершенно уникальное произведение огромной исторической ценности. Шпионы чернеют от зависти: записи приватнейших, сверхсекретнейших бесед и заседаний в святая святых — в “ореховой комнате”, в узком круге Политбюро, среди секретарей ЦК, с ближайшими помощниками, и это публикуется сейчас, пока все живо в памяти у многих. Не через пятьдесят, не через сто лет!
Ощущение от этой книги — сложное. Гигантского масштаба процессы (суть которых, кажется, не понимал, но историчность остро ощущал— один М.С. Горбачев). Надвигающийся распад огромной страны, ступор, паралич пронизавшей всё и вся семидесятилетней тоталитарной системы, и на этом фоне — люди, безнадежно пытавшиеся ее, еще живую, починить, отремонтировать, а страну — спасти. И все-таки главное ощущение — скорее визуальное: Питер Брейгель. “Слепые поводыри”.
На фоне помощников и соратников постаревший М.С. Горбачев, с его прозрениями и философскими обобщениями действительно исторического масштаба, высится, как король Лир. Страна рушится, власть уходит, сателлиты бегут, республики на ходу меняют тон, ГДР тонет, и нет никаких сил ее спасти, Афганистан проигран, и Наджибулла брошен там на произвол судьбы… И все это происходит в мировой державе, раскинувшейся от Норвегии до Аляски, с ее ядерными боеголовками, ракетным потенциалом, паритетным США, в стране со службой разведки, пронизавшей весь мир, с тысячами аналитиков вокруг стола, готовых давать справки и советы. Но вот опубликованы эти “протоколы Кремлевских мудрецов”, и видишь, что мудрецы-то — растерянные, случайные, малокомпетентные люди, случайные фигурки на тонущем корабле.
Какой блистательный материал для хорошего режиссера, КАКОЙ ТЕАТР! Слепцы и глухари, не видящие, не слышащие рокота истории, ни голоса своего народа, ни последствий своих так называемых судьбоносных решений, которые ни к чему не приводили. Впрочем, толстенную книгу было бы неинтересно читать, если бы там было только это, о чем мы все уже доподлинно знаем. Но вот перед нами совершенно неожиданные высказывания многих людей, за которыми уже закрепились стойкие политические амплуа. Мы слышим удивительные по честности (чего уж врать-то в узком кругу осведомленных “отцов народа”) и горечи признания, поразительные цифры. Политбюро собиралось в те годы еженедельно; обсуждались (как мы думали тогда) важнейшие проблемы страны. Важнейшие-то они важнейшие, но теперь, когда читаешь протоколы их заседаний, после всех “подготовок вопроса” в институтах, министерствах, экспертных группах уровень осмысления и понимания этих проблем обескураживает. Раз за разом, год за годом разные важные люди, как мантру, повторяют заветные слова: “Что-то надо делать с ценами. С ценами что-то надо делать…” Иногда и Горбачева и его товарищей пронзало ледяное ощущение (знакомое, впрочем всем разумным обитателям СССР), что страна дрейфует на ощупь, неведомо куда.
Вот запись с заседания Политбюро в апреле 1987 г.
М.С. Горбачев: “В Соединенных Штатах 100 млн. долларов тратят на экономическое прогнозирование. А у нас? Не получится ли так, что, взявшись за важное дело, только обнаружим свое бессилие; один одно предлагает, другой — другое? Одни дают одно, другие — другое. И получается что-то наподобие прогноза погоды. Нет серьезной системы. Вопрос в том, кто должен объединять разные данные и оценки… Нужны другие структуры… Нужно и среднесрочное пронозирование. А что у нас получается с анализом экономики? В Минфине одно, в КГБ — другое, и все это разовое, нет никакой системы. Вот встал перед нами вопрос о прогнозе экономик США. И выколачиваем из Арбатова и Примакова. Скорей, скорей… может быть, институт стратегических исследований создать? Не получилось бы так: размахнулись на важное дело, а когда подошли к механизму реализации, затвердили то, что имеем?” (С. 216).
Характерно признание Е.К. Лигачева в мае 1987 года: “Плаваем мы все в экономических делах. Госзаказ, контрольные цифры… науки не хватает…”
Горбачев: “У нас пока все механизмы работают против справедливости. Но социализму должна быть везде и во всем присуща справедливость… Объявим о ценах, объявим о сокращении аппарата, и такая суматоха пойдет. И народ скажет: зачем нам все это?” (С. 179).
И далее:
Горбачев: “Вопрос о ценах принципиальный, коренной. Если его не решим, не будет ни хозрасчета, ни самофинансирования, не будет работать перестройка. Но начинать новое в политике с повышения цен… Это знаете! Что-то, однако, надо делать. Но как, на каком этапе сказать и что конкретно предложить? Пока все у нас, я вижу, в тумане. Надо об этом начинать разговор и одновременно работать над проблемой цен по существу”. (С.180).
В июне 1987 года Политбюро обсуждало перевод предприятий на полный хозрасчет.
Горбачев: “Вспомните 1965 год, реформу Косыгина-Либермана. Почему не получилось? Потому что не последовали совету Витте, который говорил, что если проводить реформу, то надо делать это глубоко и быстро” (С. 192).
Горбачев: “Нельзя, чтобы в оборонке никто ничего не считал, надо ввести плату за землю: во многих странах платят, особенно когда земля идет под строительство… Вступаем в период тяжелого финансового положения отраслей и предприятий”.
Е.К. Лигачев еще энергично поддерживает Генерального секретаря ЦК КПСС: “Я решительно за. Пора идти от разработок к реализации. Либо дрейфовать, либо делать. Альтернативы нет. Мы в тяжелом положении. Нужен закон о ценообразовании. И определить сроки его введения” (С. 192).
Но наступил новый год, а воз по-прежнему не сдвинут. Заседание Политбюро 18 февраля 1988 года.
М.С. Горбачев снова говорит о ценах. “О ценах в связи с этим. Незаметно вползаем в новые цены. И, кстати, не объявляем об этом народу. Раньше через импорт скрытно повышались цены. Теперь будем через кооперативы. Это вопрос социальной стабильности, значит вопрос политический… чтобы не получилось, что новые кооперативы могут со своими ценами выходить на рынок, а колхозы не могут. Надо найти ответ… Что касается цен, то нигде в мире нет неконтролируемых цен на основные виды сельскохозяйственной продукции” (Так он себя уверил.) (С. 289).
Читаем запись встречи генсека с молодыми учеными.
М.С. Горбачев: “Вот, товарищи, стоят перед нами молодые в основном люди, талантливейшие ученые… Совести у нас нет! Рутина! А ведь мы каждый день подписываем решения, которые стоят то 120 млн, то 300 млн — такие деньги протрачиваем… Объем 1987 года монтажного строительства для этих нужд — стыдоба! Дом себе построить не могут! Крохи просят… Это не им нужно, это нам нужно, стране” (С. 296).
19 октября 2010 года паре сотен ученых разрешили собраться на набережной Тараса Шевченко, подальше от глаз, пожаловаться друг другу на бедственное положение российской науки. Что за морок: четверть века прошло, а все ходим по этому заговоренному кругу!
Политбюро 14 апреля 1988 года. Обсуждается вопрос о перестройке системы оптовых цен.
Горбачев: “Государство имеет 58 млрд. рублей убытка от реализации импортного продовольствия населению из-за разницы между закупочной и розничной ценами… Павлов предлагает оптовые цены изменить с 1 января 1989 года, розничные — с 1 июля 1989 года…Что будем делать? Николай Иванович (Рыжков) говорит, что без этого шага экономическая реформа у нас не пойдет, экономический механизм не заработает, реформа заглохнет… И административная система продолжает править бал…” (С. 348).
Интересно сопоставить эти протоколы с материалами, опубликованными Е.Т. Гайдаром в книге “Гибель империи”, а также с книгой О.Р. Лациса “Тщательно спланированное самоубийство”.
Гайдар пишет: “Когда в 1985 году впервые в советской экономической истории добычп нефти начинает снижаться,это приводит к резкому падению поставок в развитые капиталистические страны.”
К тому же, как соощает он,со ссылкой на американские истчники, администрации Рейгана удается договриться с Садовской Аравией о снижении цен на нефть. “ставилась задача6 пишет Гайдар, -ослабить СССР в экономическом и политическом отношении. О том6чтобы развалить его, испольуя экономическую уязвимость СССР, никто в американском руководсве в эти годы и не мечтал. Если эта версия событий точна, добавляет Е.Т. Гайдар, она многое говорит об интеллектуальном уровне советского руководства начала 1980-х годов. Чтобы поставить экономику и политику мировой сверхдержавы в зависимость от решений твоих потенциальных противников (США) и основного конкурента на нефтяном рынке (Саудовская Аравия)… и ждать, когда они договорятся, надо долго рекрутировать в состав руководства страны особо некомпетентных людей.” (Е.Т. Гайдар. “Гибель империи. Уроки для современной России”. М. Росспэн. 2006. С. 194)
Замечательный журналист и экономист Отто Рудольфович Лацис в последней своей книге вспоминал, как он и Егор Гайдар, которого он перетащил тогда в журнал от своего друга экономиста академика С.С. Шаталина — заведовать экономическим отделом, писали одну за другой тревожные записки в ЦК КПСС.
Я работал тогда с Гайдаром в этом отделе и могу подтвердить написанное Лацисом… Еще в декабре 1988 года Гайдар и Лацис написали Горбачеву подробную и предельно откровенную записку о катастрофическом положении страны.
Лацис: “Записка настолько заинтересовала Горбачева, что он зачитал ее в начале очередного заседания Политбюро, в повестке которого этот вопрос даже не стоял. Два часа длилось обсуждение, и, как рассказывал Иван [Фролов], никто не мог вспомнить, когда вообще Политбюро обсуждало проблемы финансов, бюджета. Горбачев провел беспрецедентное решение поручить правительству пересмотреть только что утвержденный бюджет на 1989 год с целью сокращения дефицита”.
Лацис рассказывает дальше, как развивался кризис, приведший СССР к гибели: “Предотвратить катастрофу можно было только ценой одновременного принятия нескольких непривычных решений. Надо было сократить военные расходы. Надо было сократить дотации к ценам на продовольствие, для чего провести хотя бы плановый пересмотр структуры розничных цен — такой непривычный шаг, как либерализация цен, тогда можно было еще, пожалуй, отложить, чтобы подготовиться к нему как следует. Наконец, надо было поставить какой-то заслон демократическому потоку популистских требований о повышении зарплат и пенсий без учета источников дохода бюджета, способных покрыть эти расходы. Правительство не решилось ни на один из этих шагов… Я не раз вспоминал этот эпизод позднее, когда Гайдара обвинили во всех смертных грехах, считая его виновником экономических и социальных потрясений 1992 года. Между тем, в записке Горбачеву в декабре 1988 года Гайдар предупреждал (предупреждали мы вдвоем, но именно прогнозная часть с расчетами на основе опыта других стран принадлежала Гайдару), что именно эти самые бедствия произойдут, если не принять немедленных мер”.
16 февраля 1989 года Политбюро ЦК КПСС обсуждало вопрос “О мерах по финансовому оздоровлению экономики и об укреплении товарно-денежных отношений”. Должно быть, к этому времени аппаратный путь записки Гайдара–Лациса дошел до верхов.
Н.И. Рыжков: “Превышение расходов над доходами за три года составило 133 млрд. рублей. Потери из-за падения цен на нефть 40 млрд. рублей, от сокращения продажи водки — 34 млрд. рублей. За три года перестройки прибыль от промышленности выросла на 10 млрд. Но в сельском хозяйстве потеряли 15 млрд. Чернобыль взял 8 млрд. Эмиссия за три года составила 21 млрд. В 1988 году эмиссия достигла 11 млрд. — больше, чем в любой год после войны. Сейчас 40 млрд. избыточных денег, не покрытых предложением товаров. Мы имеем 324 млрд. внутреннего долга, то есть долга населению. На 70-80 млрд. скопилось товарных запасов, не имеющих спроса”.
Горбачев: “Мы недооценили глубины той ямы, из которой пришлось выбираться, начиная перестройку. А желание поправить было огромное. Ускорения в главном звене — в производительности — добиться не удалось. Переоценили свои возможности…”
О ситуации, которая складывалась в стране, Гайдар написал в начале 1991 года (журнал “Коммунист”. 1991. № 2): “Удастся ли стабилизировать экономику, сохранив ростки демократических и рыночных институтов, открытую миру внешнюю политику, курс на интеграцию в мировое хозяйство, или разгул безответственности, демагогии и анархии вновь уготовит нам путь в тупик тоталитарного режима и автаркии? Борьба вокруг этой дилеммы станет главным содержанием экономической политики ближайшего будущего”.
Читая Гайдара
Подробный анализ произошедшей катастрофы Егор Гайдар дал уже в книге “Гибель империи” (2006).
В ней он писал: “Сложившаяся ситуация— выбор между повышением розничных цен иили сокращением капиталовложений и военных расходов ставила советское руководство перед непростой дилеммой— решаться на конфликт с населением или с партийно–хозяйственной элитой. Отказ от принятия решения по этому ключевому вопросу повышал риски того, что по мере развития кризиса, придется вступить в конфликт и с обществом, и с элитой. Новое поколение руководителей этого явно не понимало.Здесь нет ничего удивительного…Вопросы развития животноводства обсуждались на высшем уровне гораздо чаще, чем бюджет страны.” ( с 230). Это, конечно, не случайно: в финансовых вопросах руководство страны мало что понимало.
Незадолго до своей столь преждевременной смерти Егор Гайдар начал углубленно заниматься проблемами “смут” — внезапно возникающих нестабильностей в политической, экономической и социальной жизни различных государств. Мы много раз обсуждали с ним эти проблемы, о которых Гайдар писал в “Вестник Европы” (эти материалы потом вошли в книги “Долгое время”, “Гибель Империи” и “Смуты и институты”). Он с большой тревогой наблюдал тенденции развития российских политических процессов, ползучее свертывание демократии, возвращение к волюнтаристскому принятию долгосрочных и дорогостоящих проектов, нарастающему и неутолимому бюджетному аппетиту.
На декабрьских Гайдаровских чтениях этого года Алексей Кудрин (см. его текст в этом томе ВЕ) с тревогой говорил о колоссальном росте бюджетных расходов –и это на фоне кризиса.
***
16 декабря. Сегодня год со дня смерти Егора Гайдара. На его могиле открыли памятник.
***
Гайдар писал свои работы торопясь, чтобы их прочитали. Но главное их смысловое ядро оказалось, если можно так выразиться, “пролонгированного действия”, оно адресовано в будущее. Нам предстоит еще кому прочитать, кому перечитать его книги, их заново осмыслить.
Гайдар написал “Государство и эволюция” в сентябре 94-го, написал быстро, как бы “в один присест”. Быстро — потому что наработки у него были, еще была настоятельная внутренняя необходимость объяснить самому себе и обществу, что же произошло. Я был первым издателем гайдаровской книги “Государство и эволюция. Август-сентябрь 1994 года” (М.: Евразия, 1995). Глава 1-я — “Две цивилизации” начинается так: “Отшумели горячие споры 1987–1991 годов. Сегодня мы понимаем, что противопоставление капитализма социализму не является достаточно полным определением нашей исторической коллизии. Эти слова необходимо было выговорить громко, ясно сказать, что с социализмом в России покончено, что наше будущее — на путях рыночной экономики, но ограничиться этим нельзя”.
И далее: “Сам по себе отказ от социализма не гарантирует ни экономического процветания, ни достойных условий жизни, как наивно надеялись многие в 1990 году, веря, что достаточно поменять фетиши и мы в обмен на отказ от “коммунистического первородства” как-то почти задаром…обменяем “капитал” на капитал.
Но в странах “третьего мира” людей живет куда больше, чем в странах “первого мира”, а из нашего “второго мира” ворота открыты и туда и туда”. Отметим, что об этой опасной и реальной для России возможности попасть в “третий мир” Егор Гайдар писал буквально до последнего дня своей жизни. Одна из последних его статей, опубликованная в “Вестнике Европы”, так и называется — “Третий мир и третий центр”.
Уже в “Государстве и революции”, а в статьях — гораздо раньше (например, “Строительство России” в 1-м номере “Открытой политики”) Егор Гайдар рассматривает происходящее в России в историко-цивилизационном ключе (он разовьет тему позднее, в “Долгом времени”). Но здесь уже дан краткий автореферат, набросок его историософской концепции, которая была необходима ему, как фундамент для объяснения происходящего в России, определения реального места страны в мире, и создания “маршрутной карты” пути в сообщество самых развитых стран.
Восток–Запад
“Важнейшая для нас сегодня историческая дилемма может рассматриваться как традиционная: Восток–Запад. Это одна из главных дихотомий мировой истории, по крайней мире до пробуждения Азии в конце ХIХ века”. Гайдар идет вначале по цивилизационной схеме А.Тойнби (от которой впоследствии, как слишком приблизительной, отойдет). Иллюзий у него не было: он понимал, что лидер коммунистического мира — СССР был “по своим основным сущностным характеристикам “восточной деспотией””. Отсутствие полноценной частной собственности, нераздельность собственности и административной власти, при несомненном доминировании последней, властные отношения, как всеобщий эквивалент, как мера любых социальных отношений, экономическое и политическое господство (часто деспотическое) бюрократии — вот определяющие черты восточных обществ. Подобные черты присущи странам “третьего мира” даже сегодня. Именно они прежде всего являются причиной отсталости и застойной бедности. Они же являются и залогом того, что отсталость и бедность будут сохраняться, воспроизводиться, усугубляться”. Гайдара обвиняют в том, что это он создал фундамент нынешнего несимпатичного общества, которое, впрочем, вполне довольно собой. Но он уже тогда ясно видел особенности возникающей новой реальности: “Система, когда собственность и власть неразделимы, причем власть первична, а собственность вторична, имеет несколько важнейших особенностей. Во-первых, отсутствуют действенные стимулы для производственной и экономической деятельности. Лишенный гарантий, зависимый, всегда думающий о необходимости дать взятку, предприниматель скорее займется торговлей, спекуляцией, финансовой аферой или ростовщичеством, т. е. ликвидным бизнесом, чем станет вкладывать средства в долговременное дело. Что касается главного собственника— чиновника, то его собственническая позиция является чисто паразитической; организация сложной экономической деятельности находится вообще за пределами его компетенции и интересов.
Отсюда застойная, постоянно воспроизводящаяся бедность, отсюда и необходимость мобилизационной экономики, которая, не имея стимулов к саморазвитию, двигается только волевыми толчками сверху. Движение, которое вечно буксует и, предоставленное само себе, мгновенно замирает. Чтобы возобновить процесс, необходимо опять всемерное усиление государства, опять, разумеется, за счет ограбления частного сектора”. А вот диагноз, поставленный Гайдаром еще при Ельцине: “Весь смысл восточной чиновничьей приватизации только в том, чтобы в рамках существующей системы, сохраняя нераздельность власти и собственности и при доминировании первой насытить непомерные аппетиты носителей власти”.
Чтобы показать, что это не неизбежно, Гайдар обращается к аномалии: западной цивилизации, идущей от Греции и Рима. Нигде больше в мире не было таких институтов; уникальность Греции и западной модели показала свою эффективность в столкновении Запада и Востока в ХIХ веке. Возможно, — и такую возможность Гайдар к концу своих занятий уже видел — эта аномалия будет сметена восточным демографическим и экономическим натиском.
Вслед за многими исследователями Гайдар видит стержневой смысл ЗАПАДНОЙ МУТАЦИИ в понятии частной собственности, свободной от государства. Прежде всего ЗЕМЕЛЬНОЙ. Уникальность Греции после Солона — частная собственность, которой не было НИГДЕ В МИРЕ. Отныне, в этой аномалии, Государство — не повелитель, а инструмент. Причина жизнестойкости и процветания Европы — многовековая слабость европейской власти. (Гайдар совсем не рассматривает нематериальные факторы: РЕЛИГИЮ, ЦЕРКОВЬ, ВАТИКАН, позднее Реформацию.) Твердые гарантии частной собственности — основа европейского экономического роста с XV века.
Активность и надежда
Гайдар пишет: “Обвинения, которые нам предъявляли в свое время (тогда — совсем недавно — всего-то два года назад! — В.Я.), что мы вместо марксистской догмы хотим строить государство по догме монетаристской, — заведомая демагогия.
Помню, — продолжает Гайдар, — как на съезде народных депутатов Р.И. Хасбулатов попытался затеять со мной публичную дискуссию. Вот, мол, существуют разные концепции рынка: социально ориентированное государство с высокими налогами; “шведская модель”) и классически капиталистическое — либеральное (американская модель). Он, Хасбулатов, сторонник первой. Гайдар — последней. И пусть депутаты (голосованием, по-видимому!) и выбирают между этими моделями путь развития для России. Все это в интеллектуальном плане смешно, а в моральном — постыдно. И кейсианцы, и монетаристы, и социально ориентированное государство, и классически рыночное и т. д. — все это относится к одной глобальной традиции, которую они сумели сохранить, — к социально-экономическому пространству западного общества, в ЛЮБОМ СЛУЧАЕ основанному на разделении власти и собственности, легитимности последней, на уважении прав человека и т. д. Войти в это пространство, прочно закрепиться в нем — вот наша задача. Тогда и поспорим о разных моделях”.
“РЕАЛЬНАЯ альтернатива у нашей страны, — писал Гайдар в 1994 году, — сегодня совершенно другая… Речь идет не о невмешательстве государства в экономику, а о правилах этого вмешательства, то есть о том, что будет представлять из себя государство. До тех пор пока не сломана традиция восточного государства, невозможно говорить о вмешательстве. Не вмешательство, а ПОЛНОЕ ПОДАВЛЕНИЕ — вот на что запрограммировано государство такого типа. Результат известен: экономическая стагнация, эволюция России в направлении ядерной державы “третьего мира”. И наконец политическая формулировка задачи: “Против превращения нашей экономики в “экономику восточного государства мы и боремся””.
Гайдар в “Государстве и эволюции” подводит свой предварительный итог социально-экономическим переменам первых лет реформ. Тогда, сразу после публикации этой работы, не был так заметен горький привкус многочисленных негативных, тогда еще не реализовавшихся, но уже предвидимых им вариантов развития событий.
“Если страна вступит в новый длительный период стагнации, то тогда, бесплодно исчерпав второй запас оптимизма” (первый кончился уже в 1991 году), общество, вновь почувствовавшее себя обманутым, может взорваться самоистребительным бунтом, или, что го-
раздо вероятнее, впасть в глухую апатию. В любом случае это сулит успех политическим авантюристам, а
их прорыв к власти — это уже залог национальной катастрофы.”
И в другом месте: “Нужна АКТИВНОСТЬ И НАДЕЖДА. Если общество утратит активность и надежду, тогда страна начнет действительно погружаться в трясину “третьего мира””.
“Обмен власти на собственность — единственно реальный путь мирного реформирования общества”, — писал он тогда. — …Дальше свои позиции каждому владельцу придется подтверждать делом”. Имелось в виду, что неэффективный собственник быстро разорится, а собственность перейдет к эффективному владельцу. Такие были тогда соображения. Хотя, конечно, административный ресурс он не игнорировал.
“Номенклатура хотела растащить собственность и при этом сохранить элементы этой системы, гарантирующие сохранение власти над собственностью. Многие мечтали об “очень частной собственности” для себя лично, для своего клана, а государственной — для всех остальных. Идеальная формула для бюрократии — прибавить к власти собственность! На нашем новоязе это называлось довольно точно: “регулируемый рынок””. Регулируемый номенклатурой… Контроль над собственностью сохраняется в руках государства (бюрократии), но зато контроль над самими бюрократами государство ослабляет, а фактически утрачивает. В отношениях между собой, внутри государственной системы переходят на откровенно рыночный язык, уже без особого камуфляжа торгуют между собой и с бизнесменами, включенными в номенклатурный круг, дают и получают финансовые льготы (льготные кредиты), природные (квоты, лицензии)…
Гайдар пишет: “Когда-то автор термина “административно-командная система” (Г.Х. Попов) предложил, чтобы каждый чиновник вполне официально получал маржу — определенный процент с разрешенной им торгово-финансовой операции. Видимо, так известный экономист, — иронизирует Гайдар, — представлял формирование рынка… Это действительно составляло их мечту, которую они и реализовали.
В малоизвестной, но замечательной статье “Построить Россию” Гайдар писал: “Когда мы пришли в конце 1991 года…было понимание отсутствия какого то бы ни было управления ведущими отраслями, всей экономикой. Ощущение, что самолет летит, а экипаж тихонько выпрыгнул на парашютах. Предстоял не полет и мягкая посадка, предстоял резкий переход в совершенно иное измерение — к строительству нового государства, к строительству России… Нужно было начинать строить Россию, страну, у которой не было ни границ, ни таможни, ни внешэкономбанка, ни четкого и определенного понятия гражданства, ни системы внешнеэкономического регулирования… И тогда, в 1992-м, и теперь, в 1994-м, требуют государственной помощи отраслям, предприятиям, угрожают лавинообразным ростом банкротств и “непредставимыми социальными последствиями”. В середине 1992 года нашими противниками, оказавшимися по большинству в Верховном Совете России, удалось серьезно изменить курс экономической политики. Под прикрытием слов о “мягких реформах” страну повернули на инфляционный путь” (“Открытая политика”, 1994, № 1).
***
“Нас позвали в момент выбора. До этого времени номенклатурная приватизация развивалась по классическому, при “азиатском способе производства”, сценарию: приватизация, как тихое разграбление сатрапами своих сатрапий. Хватило и трех лет, чтобы увидеть дно колодца… Реально была приватизирована “практически вся сфера хозяйства”. Номенклатура была готова к уступкам… Небольшим”.
***
Это сказано еще в 1994 году. Правда, Гайдар считал, что российская цивилизация гораздо устойчивее, чем об этом рассуждают иные политологи, добывающие пропитание предсказаниями о конце света в отдельно взятой стране. “Сейчас выбор между бюрократическим рынком (стагнацией) и свободным рынком (развитием общества и экономики) означает, по сути дела, выбор для России: сохранится ли ее высокая цивилизация”.
Вопросы, заданные Гайдаром тогда и сегодня еще не получили ответов. Это вопросы на долгое время. Завершится ли демократическая эволюция тем же, чем в свое время социалистическая революция? Действительно ли русская история запрограммирована на ЭКВИФИНАЛЬНОСТЬ? Обречены ли все попытки либералов, демократов, сместить главный вектор истории? Гайдар считал, что это не так…
Я не уверен, что до конца жизни он оставался в этом убеждении, но никогда он не стал бы искать самоутверждения в констатациях типа: “Россия? — Она утонула”.
Он быстро избавился от романтического эмоционального перегрева первых дней, возглавив разработку конкретных экономических решений. Уже в самом начале (1994 г.) обратного хода он чутко заметил: “Симптомы нового ледникового периода налицо. Многие из тех, кто в 1989-91 годах клялись в верности гражданскому обществу, сегодня столь же горячо клянутся в верности государству… Сегодня соревнуются те, кто выговорит “Государство” с более звонкой медью в голосе. Государственничество вновь насаждается в нашей стране. Мы не можем не видеть перерождение власти, ее возвращение на круги своя. Если приоритет — модернизация страны, расчистка социально-экономического пространства для развития современного общества, то перечень обязанностей государства достаточно четок и локален”.
Альтернативы
Гайдар понимал : “Союз мафии и коррупции при самом становлении капитализма, может дать такой ужасный гибрид, аналогов котoрому в русской истории не было”. А он знал русскую историю и привык взвешивать свои слова. В этой ранней работе Гайдар так сформулировал возможные альтернативы развития России: “Очередная бюрократическая приватизация власти, или, наконец, размыкание замкнутого контура, разделение власти и собственности. Секуляризация государства, отделение государства от псевдорелигии, “государственничества”, или новое обожествление государства — такова глобально историческая альтернатива России”. Политическая задача виделась ему хирургически точно: “Нужно вынуть из живого тела страны стальной осколок старой системы. Система называлась по-разному; но сущность всегда была одна: корыстный, хищнический произвол бюрократии, прикрытый демагогией”.
Последняя статья
Гайдар в статье, опубликованной в “Вестнике Европы” (ВЕ, том XXVI–XXVII, 2010 г.) уже после его кончины, подводил итоги последнего десятилетия и описывал варианты возможных политических стратегий в ситуации неопределенно долгого мирового экономического кризиса.
“Быть популярным, иметь политическую поддержку, когда за тобой десять лет роста реальных доходов населения на 10 % в год, — нетрудно. В такой ситуации не нужны масштабные репрессии или манипуляции с выборами.
Когда реальные доходы населения под влиянием колебаний конъюнктуры мировых рынков перестают увеличиваться, растет безработица, взрывоопасной становится ситуация в депрессивных районах, — у власти есть альтернативные стратегии. Первая — ужесточение репрессий по отношению к несогласным. Это напрашивающаяся, но самоубийственная стратегия. Опыт России ХХ века это наглядно подтверждает. Рано или поздно у властей, проводящих подобную политику, не оказывается надежного полка, на который можно опереться. И 300-летняя династия Романовых, оказавшаяся 28 февраля 1917 года в таком положении, — наглядное тому подтверждение. Второй вариант — упорядоченная либерализация режима, восстановление реальной свободы слова, разделение властей, независимость судебной системы, открытость механизма принятия государственных решений, эффективная борьба с коррупцией. Это непростой путь. Но, как показывает мировой опыт, пройти по нему возможно. Свидетельство тому — опыт Испании после Франко, опыт Тайваня.., опыт Чили. Гайдар взвешивает слова, не дает никаких чрезмерных надежд и не скрывает угроз: “Там, где правящая элита была способна реализовать такую политику, это приводило к позитивным результатам, позволяло уйти от катастрофы”.
Январь 2011 года. Откуда-то появилось множество самозваных судей и “судов времени” — на телевидении, в прессе, в сети. Они с важным видом судят людей, ни в чем не соразмерных им, и в том получают самоудовлетворение. Вот и тут. Журналистка, бывавшая на гайдаровских семинарах для узкого круга, пишет в ЕЖ: “Как показали последующие исторические события, дело не в том, что народ Испании не годится для демократии, и не в том, что народ Китая не способен к модернизации. А в том, что в некоторых исторических условиях реформу, как и рабство, следует вводить железной рукой”. И соответствующий вывод: “Не Гайдар столкнул Россию в пропасть — это сделали коммунисты. Но он не сумел удержать падение. “Такую претензию и к Б-гу нельзя обратить, если уж ты летишь… Но, развивая яркий образ, можно добавить, что он грамотно приземлялся, и Россия не погибла. Сильно пострадала, но все-таки жива. И спасибо ему за это”. Однако хорошо осведомленная журналистка пишет: “Не Гайдар развалил Россию. Но ни Сунь Ятсен, ни Чан Кайши, ни Мануэль Асанья не входят в число выдающихся реформаторов, и никто не рассуждает о том, что они “спасли Китай от голода” или “избавили Испанию от засилья клерикалов”. Точно так же в число выдающихся реформаторов не входят ни Гайдар, ни Ельцин. Их целью было создание демократической и рыночной России, но они своей цели не достигли”.
Да уж… И эти не достигли, как и все предыдущие, и, скорее всего, многие последующие не достигнут. Но мы вспоминаем не без благодарности имена русской истории — и Карамзина и Сперанского и Александра I , и Александра II, и Герцена, и Витте, и Столыпина, Милюкова и Горбачева, Ельцина, Гайдара, Головкова, как людей, которые все-таки стремились привести Росcию в число государств, славнейших по удобству и достоинству жизни. Гайдар сам себя защищает, он об этом позаботился, написав свои книги. Но ведь надо, чтобы прочли.
Злоба дня
Громил, избивавших людей на Манежной, никто не тронул. Не посмели. С генералами люди в масках базарили дерзко. Никого под руки не взяли. С лидерами “фирм” и националистических групп высокие иерархи тусуются, духоподъемный совет создают. Намечается вполне конструктивный диалог (даже не диалог, а многоголосие) власти, церкви и наиболее активной части общества. Но на превращенной в вольер Триумфальной площади (бедный Владимир Маяковский!) власти решили проявить суровость закона. Я там живу рядом и весь год мог наблюдать колонны ментовских грузовиков и автобусов, скучающих омоновцев.
В “Иностранной литературе” (великолепный номер 8-й за 2010 год, посвященный литературе межвоенной эпохи) читаю Симону Вайль. Из ее письма писателю Жоржу Бернаносу, в котором она рассказывает про реальности гражданской войны в Испании: “…Мужчины — очевидно, смелые, — я говорю о тех, чью смелость могу засвидетельствовать сама, — за столом в веселой кампании, с прекрасной, чистой улыбкой на устах рассказывали, сколько они убили попов или “фашистов” (определение весьма широкое). У меня было такое чувство — лично у меня, — что, как только светские или духовные авторитеты отделяют некую категорию лиц от числа тех, чья жизнь имеет ценность, тут же убийство становится для человека самым естественным делом”.
Наблюдение очень точное, оно показывает механизм зарождения агрессии, санкционированной властью, постепенно становящейся тоталитарной. Убивать начинают не сразу; сначала разрешают от совести, позволяют шельмовать, унижать, хватать, избивать, сажать в кутузку.
***
Читал внуку из детской книжки Вадима Левина и Ренаты Мухи “Между нами”:
“Мы с мамой
в Африке живем,
а в джунглях жизнь не шутка:
нам страшно ночью,
страшно днем,
а в промежутках
жутко.
Тут же само собой переделалось не про Африку: “В России мы с тобой живем…”
Национальный вопрос в России
Который уж раз перечитываю Владимира Сергеевича Соловьева “Национальный вопрос в России”. Который раз выписываю жгучие цитаты. С любого места читай — все актуально.
“Циркуляр министра внутренних дел, разъяснивший тогда несовместимость бороды с дворянским мундиром, был если и не самым основательным, то, во всяком случае, самым успешным из всех министерских циркуляров. Он сразу и навсегда положил конец тому фазису славянофильства, в котором вопрос о “русском направлении” сливался с вопросом о русском платье. Когда несколько лет спустя русским подданным возвращено было право облекаться в какую угодно, хотя бы азиатскую одежду, славянофильство этим правом уже не воспользовалось…” (В.С. Соловьев Т. V–VI. С. 185).
Вот когда еще обсуждался жгучий вопрос, именуемый теперь служителями религиозных культов гламурным словечком “дресс-код”.
“…Начинается новый фазис славянофильской деятельности. Вместо бытовой борьбы против домашнего западничества на почве сюртуков и кафтанов, выступает теперь на первый план духовная борьба против самого настоящего Запада на почве религиозной. <…>Мне придется говорить здесь не о православии, — замечает Соловьев, — а о том искусственном православничании, которое, по моему глубокому убеждению имеет мало общего с истинною верой русского народа” (С. 185).
Та доктрина, которая сама себя определила как русское направление, и выступила во имя русских начал, тем самым признала, что для нее всего важнее, дороже и существеннее национальный элемент, а все остальное, между прочим и религия, может иметь только подчиненный и условный интерес. <…>православие есть атрибут русской народности; оно есть истинная религия, в конце концов, лишь потому, что его исповедует русский народ”.
Соловьев отвечает своим оппонентам:
“Мы знаем, что действительная особенность христианского Востока вообще и России в частности, состоит в том, что церковь не утвердилась здесь как самостоятельное целое, а определилась как функция государственного организма” (С. 189).
Сказано будто про нынешних заседателей околоцерковных присутствий, телевизионных ристалищ с их надутыми псевдопатриотическими затейниками.
— Скажите откровенно: “Вы могли бы отдать жизнь за Родину?
— О, конечно, без колебаний! Никаких сомнений! А вы?
— И я! (Бурные аплодисменты).
“Внутреннее противоречие между требованиями истинного патриотизма, желающего, чтобы Россия была как можно лучше, и фальшивыми притязаниями национализма, утверждающего, что она и так всех лучше. Это противоречие погубило славянофильство как учение, но оно же оставляет несомненное преимущество старых славянофилов, как людей и деятелей с их позднейшими преемниками… Самый вопрос о действительном благе России, о том, как ей полнее и лучше усвоить и осуществить общечеловеческую общественную правду, — самый этот вопрос вообще перестал существовать; он окончательно вытеснен в их сознании иллюзиями и обманами слепого национального самолюбия” (С. 194).
Над Россией, в результате сочетания целого ряда несочетаемых обстоятельств низкого (высокого), давления, холодного и горячего атмосферного фронта, отмены выборов, кристаллизации льда и массового разочарования в реформах и проч., каким-то образом сложилась и установилась столь удушливая атмосфера (физическая и, так сказать, метафизическая), что ее убийственное дыхание чувствуют даже самые стойкие и верные функционеры режима.
В послесловии к “Гибели империи” Е. Гайдар писал: Свертывание элпементов демократии и реального федерализма сказывается на динамике межнациональных отношений. Назвать государственный строй многих росси йских национальных республик в конце 1990-х начале 2000-х годов демократическим, язык не поворачивается…Тем не менее это были власти, сформированные местными элитами, способные контролировать межнациональные отношения в республиках, влиятельные для местного общества…Факт назначения Президентов автономных республик федеральным центром дает сильные козыри в руки националистам, позволяет им легко доказывать, что Москва воспринимает жителей автономий не как полноправных граждан страны, а как покоренных подданных.лучший подарок сепаратистам придумать трудно”. (С. 433)
В свое время западник Вл. Соловьев цитировал некоего г. Любимова, найдя его эскапады вполне точным описанием ситуации: “Создалась правительственная система, с которой не мог примириться ни один независимый ум, прилаживаться к которой свободная мысль могла, лишь заглушая себя: скрываясь, сосредотачивая внимание на светлых сторонах, каких было немало, и закрывая глаза на темные, удовлетворяясь довольством личного положения, лицемеря вольно или невольно, чтобы не прать против рожна”. “Государственная идея, высокая сама по себе… в практике жизни приняла исключительную форму “начальства”. Начальство сделалось все в стране… Все сводилось к простоте отношений начальника и подчиненного. В начальстве совмещались закон, правда, милость и кара. Губернатор при какой-то ссылке на закон, взявший со стола том свода законов и севший на него с вопросом: “где закон”? — был лицом типическим…”
Далее Соловьев написал: “Самый восторженный и прямолинейный из славянофилов Константин Аксаков, несмотря на свою мечтательную веру в Россию как в единственную христианскую нацию, как в избранный народ Божий, имел гражданское мужество сказать, что Россия может погибнуть, если останется на прежнем пути восточного деспотизма”.
***
В “Записке о внутреннем состоянии России”, которую Конст. Аксаков представил Александру Второму, было много честной правды. Эту “Записку” вспомнил гениальный русский философ В.С. Соловьев, обсуждая содержание истинного и фальшивого патриотизма. “Современное состояние России представляет внутренний разлад, прикрываемый бессовестной ложью… при потере взаимной искренности и доверенности, все обняла ложь, везде обман. Правительство не может, при всей своей неограниченности, добиться правды и честности: без свободы общественного мнения это и невозможно. Все лгут друг другу, видят это, продолжают лгать, и неизвестно, до чего дойдут… Все зло, — продолжает К.Аксаков, — происходит главнейшим образом от угнетательной системы нашего правительства, угнетательной, относительно свободы мнения, свободы нравственной, ибо на свободу политическую и притязаний в России нет. Гнет всякого мнения, всякого проявления мысли дошел до того, что иные представители власти государственной запрещают изъявлять мнение, даже благоприятное правительству, ибо запрещают всякое мнение… К чему же ведет такая система? К полному безучастию, к полному уничтожению всякого человеческого чувства в человеке… Эта система, если бы могла успеть, то обратила бы человека в животное, которое повинуется не рассуждая и не по убеждению…” “Да и к тому же люди, у которых отнято человеческое достоинство, не спасут правительства. В минуты великих испытаний понадобятся люди в настоящем смысле; а где оно тогда возьмет людей, где возьмет оно сочувствие, от которого отучило, дарований, одушевления, духа, наконец?!”
Трагично, если “лишними” и хулиганами объявляются люди, такие как Борис Немцов.
***
21 января. Сейчас благодаря Интернету мы быстрее узнаем новости, чем во времена Политбюро ЦК КПСС. Вчера на заседании Правительства России премьер В.В. Путин говорил о необходимости новой экономической стратегии в условиях посткризисного мира. “Нам нужна модель роста, учитывающая современные реалии, способная обеспечить решение ключевых задач по модернизации экономики, повышению эффективности социальной сферы и системы госуправления.
Наша задача, — подчеркнул премьер, — выработать конкретный план действий и определить базовые проекты на долгосрочную перспективу, чтобы обеспечить устойчивое развитие и повышение конкурентоспособности России в посткризисном мире.
Новую модель долговременной стратегии будут разрабатывать специалисты ВШЭ и АНХ при широком участии общественности и признанных авторитетных зарубежных экспертов”.
При формировании новой модели роста должны быть найдены решения по крайней мере четырех крупных проблем, — сказал ректор АНХ Владимир Мау “Ведомостям”: новая модель регулирования в национальном и глобальном масштабе, новые валютный и финансовый механизмы, адаптация экономики к новым технологическим вызовам, новая социальная политика. Пока же, — говорит он, — ответов нет.
Речь может идти о “жестких сценариях” — повышении косвенных налогов или пенсионного возраста, об отмене налоговых льгот, — пишут “Ведомости”. Но “жесткие“ сценарии потребуют других отношений между властью и обществом: либо основанных на доверии и самоограничении; либо на все более широком применении госурственного насилия и ограничений.
В этом томе “Вестника Европы” мы публикуем выступления ведущих экономистов на декабрьских Гайдаровских чтениях. Они пронизаны тревогой, как и высказывания членов Политбюро ЦК КПСС в 87-89 годах.
Завершая “Гибель империи” Егор Гайдар писал: “Как человек, знающий о происходившем не только из книг и архивных документов, могу сказать, что урок, который можно вынести из опыта последних лет существования СССР, заключается в том, что вырабатывая политические решения важно понимать, что казалось бы прочные, но не гибкие экономико-политические конструкции, не способные адаптироваться к вызовам современного мира, оказываются хрупкими, рушатся под влиянием труднопрогнозируемых обстоятельств.” (с 428.)
Страна описала большой круг и снова оказалась перед историческим выбором. Но она уже другая. Разочарованная, злая, не стремящаяся ни к свободе, ни к демократии, без которых, однако, не будет ни модернизации, ни достойного места в новом школьном курсе под названием “Россия в мире”.