Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 25, 2009
От редакции
В конце 2008г. в Москве прошли две конференции на близкие темы. Первая организована была Библиотекой Иностранной литературы и фондом Наумана, называлась «Мифы России». Она прошла 3-4 декабря в Овальном зале Библиотеки. Одно заседание из четырех было посвящено мифу «Сталин».
Через два дня большую международную конференцию «История сталинизма» проводило издательство РОССПЭН и фонд Первого Президента России Б.Н.Ельцина. В ней ведущие российские и европейские ученые работали на пленарных заседаниях и в шести тематических секциях.
Мы имеем возможность опубликовать только некоторые из многочисленных выступлений на этих, связанных темой и участниками, конференциях.
Общая пленарная заключительная дискуссия конференции «История сталинизма»
Почетные гости:
Юрий Петрович Любимов, Петр Тодоровский, Даниил Гранин, академик Сигурд Оттович Шмидт, Элен Карен д’Анкос, Теодор Шанин, Владимир Лукин, Министр науки Андрей Фурсенко,
иностранные гости, российские ученые.
Ведет Николай Сванидзе.
Николай Сванидзе
…Не будем лукавить уважемые колллеги, тема всего этого трехдневного разговора выходит далеко за рамки научных интересов
Тема эта очень острая… Такие феномены как сталинизм вызывают острый интерес и, как правило, эксплуатируют социальные проблемы и на них вырастают и усиливаются в общественном сознании…
Сталин и теперь живее всех живых, как показывают рейтинги; во всяком случае — живее многих живых в России и влиятельнее многих популярных политиков современности.
В основе мифа, созданного в свое время крепко, я бы сказал талантливо, лежит такой неоспоримый факт как победа в Великой Отечественной войне, которая в течение десятилетий связывалась, а в ума многих людей и сейчас связывается, с именем Сталина.
Здесь и тоска, которую в России принято называть тоской по «твердой руке». Она, естественно, питается из недостатка российской демократической традиции; это тоска по имперскости, которая особенно усилилась после развала Советского Союза. И здесь главным империалистом (со знаком плюс!) в умах многих людей остается Сталин. Так или иначе, еще можно вспомнить много других оснований для крепости этого мифа… Факт этой актуальности налицо.
Как мне кажется, Россия сегодняшняя не должна и не может нести ответственности — ни юридической, ни моральной — за преступления сталинизма.
Шум в зале, реплики: Ну конечно!
Сванидзе: я позволю себе продолжить. На нас лежит ответственность за то, чтобы эти преступления никогда не могли повториться. Ответственность эта лежит как на руководстве России, так и на российской интеллигенции и на российском народе. Народ традиционно льстиво выводится из всякой зоны ответственности, но, на самом деле, ни за что не отвечает только раб, а свободный человек несет всю полноту ответственности, как за свои действия, так и за свой выбор.
И никто ее с нас не снимает.
Состав сегодняшней дискуссии таков, что мы можем выйти за пределы чисто научного разговора и придать ей гуманитарный, человеческий характер. Тем более, что во времена, о которых идет речь, они (???) были уже зрелыми людьми.
Я прошу простить за несколько вводных фраз, которые кому-то показались спорными.
Я хотел бы предложить слово госпоже Карен д’Анкос, потрясающему исследователю, у которой неповторимый угол зрения на все эти проблемы.
Элен Карен Д’Анкос
Я хотела бы сказать две вещи. Во первых, надо понять, что вопрос дискуссии о сталинизме это, конечно, русский вопрос, русского общественного мнения.
Но он и для других является актуальным историческим вопросом.
Меня беспокоит тенденция, которая сейчас существует в западных странах: считать, с одной стороны, что изучать историю не очень важно; но с другой стороны, очень распространено мнение, что история принадлежит всем и каждый имеет право иметь свое собственное мнение, какое он пожелает. Получается, что историческая правда — это нечто, что не совсем существует. История теперь — вещь субъективная. Мы живем в мире, где СМИ радикально меняют взгляд обществ на ключевые вопросы… Еще полвека назад люди могли говорить, что они знают историю, потому что они ее изучали, читали книги, смотрели какие-то фильмы, слушали что-то по радио. Всякие дикие или фантастические идеи не могли быть популяризированны слишком уж широко. Теперь с интернетом можно абсолютно все выпускать в мир, можно влиять и менять представления, транслировать заблуждения, подвергать сомнению серьезные исследования, распространять любые фантастические идеи.
Это очень опасные изменения с точки зрения возможности воздействия на общественное мнение.
Второе, что я хочу затронуть, это наши европейские, европейского союза проблемы…
В связи со сказанным, в Европе идет сейчас дискуссия, нужно ли контролировать историю, поскольку она уж очень возбуждает людей. И кто будет определять: где историческая правда — историки или политики?
Это важнейший вопрос. Потому что ЕС, по-моему, вступил на странный путь… Европейская комиссия подготовила директиву (еще не совсем признанную, но она уже подготовлена и продвигается), которая говорит о том, что всякий острый дискуссионный вопрос (еврейский вопрос, холокост, ислам, всякого рода колониальные вопросы, армянский вопрос могут туда войти) не будут отныне свободно обсуждаться. Будет какая-то согласованная установка и историка будут судить, если он говорит что-то с ней не согласное.
Политическая корректность, целесообразность будет торжествовать над исторической правдой. Она будет объяснена и провозглашена политиками и историк пойдет под суд, если он с ней не согласен.
Историки окажутся под политическим контролем. Против этого сейчас протестуют тысячи историков. Надо быть очень осторожными: если государство берется решать, где историческая правда, почему сталинизм не может быть официально объявлен «позитивным«, например, в вашей стране? Наши правительства из политических соображений с этим могут согласиться. И так любая страна может требовать согласия с ее официальной политической доктриной истории.
Ни к чему будет залезать в разные архивы, ни к чему копаться в источниках — если государство уже решило какую дать оценку событиям прошлого.
Учебники — тоже очень важный вопрос. Уже официально обсуждается, что в конце концов хорошо бы ввести некую унифицированную для всей Европы историческую догму, проходящую во всех европейских учебниках.
Мы здесь обсуждаем, как донести до общества правду о сталинизме, как убедить общество интересоваться этим. Но с другой стороны и в странах, которые никогда сталинистскими не были, где свобода полная, все-таки есть какая-то тенденция контролировать историю. Чтобы и историки, и учебники, и общественное мнение согласились с какой-то утвержденной исторической догмой. Так было в Советском Союзе, но я никогда не думала, что такие идеи могут торжествовать в свободной Европе. Но они дискутируются и могут стать преобладающими.
Я считаю, что эта конференция очень важна, потому что сталинизм важнейшая проблема не только для истории России, но и для всего мира. В конце концов, ментальность сталинизма по всей Европе гуляла. Французская коммунистическая партия была одной из самых сталинистских партий; за ней стояли миллионы избирателей. Это менталитет, который все еще существует.
Во Франция интеллигенция с тридцатых годов и до Солженицына была очень коммунистически настроена.
Но она отошла от этого, а коммунистическая партия неожиданно совсем пропала. Выяснилось, что коммунизм тоже может вымирать в менталитете. Люди смотрят ТВ, кино, — почему Сталин нравится им? Потому что героев нет. Нет крупных людей. Кто-то сказал здесь: «гламурный» Сталин — это парадоксально, и в то же время люди ищут каких-то героев.
Я хочу задать один вопрос — что интересует молодых? Старые просто считают, что прошлое было лучше; а молодые? Что их интересует: «гламурный» Сталин, сильное гламурное лицо, или все-таки сталинизм — жесточайшая бесчеловечная система, где государство их контролировало, но и обеспечивало как-то, модернизируя промышленность. В какой степени сталинизм отделяют люди от Сталина?
Большое спасибо.
Юрий Любимов
Начну с цитаты. (Актерски, с грузинским акцентом):
«Толпа это как материя истории, сколько ее в одном месте убудет, столько ее в другом месте прибудет, так что жалеть ее нечего.» Цитата не моя.
В семь лет я хоронил Ленина. Привел меня старший брат, комсомолец. Я отморозил немного нос и щеки; было очень холодно и вокруг Дома Союзов горели костры. Всю ночь. Люди приплясывали от холода. Я все ныл: отведи меня домой. Отвел он меня домой. Получил он от папы своего, который был, конечно антисталинистом, потому что (???) Сталин отобрал у него все что можно. Так что никак я не мог быть сталинистом: щеки отморозил с детства, да и папа дал затрещину старшему брату. Он ушел из дому, я за ним, отец сказал — старшего вообще не пускать в дом, пока не извинится, а маленького вернуть. Меня, конечно, вернули…
Попал я в финскую войну, незнаменитую, как Твардовский говорил, где пушки едут задом, знаете, кто постарше.
Умудрился я сыграть в пьесе Миллера «Все мои сыновья». Пришел Мехлис(???), ему не понравилось: я там летчик, американец, наш враг, представлен хорошим парнем. Непорядок! Меня проработали; я пытался с ними говорить, послали меня подальше.
Великий полководец? Полководец он скверный, просто скверный. Провел бездарную войну, положил сотни тысяч молодых людей. Они были плохо экипированы, а финны хорошо. Питер все равно был окружен и умерли миллионы людей. Так что полководец он скверный. И недаром великий Рокосовский говорил: »Прежде всего надо было изолировать недоучившегося попа!»
Я больше доверяю Рокосовскому. Господин Сталин никого не берег, он был иезуит, сукин сын, плевать он на всех нас хотел! Он хотел царствовать. Он говорил: есть вещи выше чем богатство — это власть. Помешанный, параноик — это даже медициной установлено. И эти нынешние поползновения тоталитарного мышления… Человек нормальный, свободный, должен возражать. Это право каждого: что-то сказать…
Сванидзе: Поразительно, что человек, лежащий в могиле 55 лет вызывает такие острые и противоположные чувства Это действительно феномен, нуждающийся в объяснении…
Любимов: Да нет, никаких чувств он не вызывает у меня…
Андрей Фурсенко,
министр науки и образования
Мне здесь выступать не по рангу, я пришел не представительствовать, а послушать, мне это интересно как гражданину России, и как человеку, который получил домашнее историческое образование. Не думаю, что интересны мои воспоминания, как воспринимался в моей семье Сталин, хотя каждый из нас это прошел. Я наверное должен поблагодить своих бабушек и дедушек за то, что они никогда не воспитывали меня в тоталитарном смысле; что кто-то есть, »кто знает как надо«, и точно знает, как должна быть устроена жизнь..
В стране было воспитано, вопреки всему, очень много свободных людей, свободных не только в плане, что они не следовали авторитетам, но и не бежали первыми ниспровергать авторитеты. Потому что это оборотная сторона медали… У нас это очень сильно развито: либо церкви всем жечь, либо строем со свечками стоять.
Меня отец учил: есть архив, есть факты, трактовки не только вторичны, но сильно сзади… Главный наш долг показывать, а не замалчивать факты. И какая бы не была благая цель, факты не должны подтасовываться — ни в ту, ни в другую сторону.
Дикий парадокс, когда Сталин становится героем связан с тем, что есть недостаток личностей. И людям кажется, что Сталин — это крупная личность.
Вопрос книг, архивов, учебников трактуется сегодня, на мой взгляд, не совсем адекватно. Почему-то считают, что если, обсуждая эпоху сталинизма, находят какие-то резоны, это может служить оправданием страшных преступлений. Надо понимать, сукин сын не становится меньшим негодяем, если он не патологический больной, а здоровый человек, основывающий свои действия на холодном расчете; если он считает, что этот расчет помогает ему решать его задачи. Да он становится еще хуже.
Может быть, задача историков показать — какую логику, какую базу люди ставят во главу тех или иных решений для того, чтобы остановить любые возможности вернуться к иному режиму. Сначала к авторитарному, а потом к супертоталитарному строю.
На того, «кто знает, как надо», люди охотно ответственность передают. Людям страшно. Людям плохо. В сложные времена тяга переложить ответственность на того, «кто знает как надо» —очень велика. Эту власть даже не надо ташить — ее с удовольствием дают.
Один из уроков сталинизма, возможно, состоит в том, что надо не бояться и стремиться брать на себя определенную ответственность… Беда приходит тогда, когда люди, и очень умные люди решили, что если они делегируют эту ответственность, будет лучше. Будет хуже.
Я думаю, хорошо, что мы обсуждаем эти темы; принципиально важно, чтобы разные точки зрения были доступны. Но я так же считаю, что ни по одному из направлений мысли не должно быть жесткого диктата.
На интеллигенции лежит огромная ответственность показать, насколько ужасно для общества следование тем принципам, которые на начальном этапе могут показаться даже позитивными для развития страны.
Петр Тодоровский
Последую примеру Любимова, начну с цитаты:
«Порча общественных нравов начинается тогда, когда исчезает правда.»
Нам нужна Большая Правда, которую нужно передать следующему поколению. А нам самим уже не нужна правда, мы очень хорошо знаем сталинизм. Я помню, в восемь лет я шел по нашему маленькому городку, у забора сидела истощенная женщина, на коленях ее маленькая дочка с удовольствием вгрызалась в крысу. И это изображение преследовало меня всю жизнь — и когда я бежал и кричал: «За Родину, за Сталина». Кричал, конечно, формально.
Я был обработан очень серьезно; у меня не было такого отца, как уЮрия Петровича Любимова, который понимал, что происходит в действительности; я до всего должен был доходить сам.
Надо посмотреть очень внимательно, что написано в школьных учебниках про историю сталинизма. Сколько там страниц отведено на этот трагический период; где аргументы которые разоблачают Сталина, как изверга, который положил 20 миллионов на войне, а в стране, может быть, и не меньше. Ничего этого нет. Может быть, только в прозе отражено.
Нам нужна Большая Правда. Я сейчас закончил фильм, который назвал «На память о пережитых страхах». Продюссер, конечно, сказал, что с таким названием ни один прокатчик фильм не возьмет; мы его назвали «Рио-Рита.» И все равно прокатчики не взяли его. К удивлению моему, Первый канал его купил. В центре этой истории — сталинский выкормыш, погубивший замечательную интеллигентную семью, которые в конце войны дошли до Германии, — отец и трое его сыновей. И они погибли не от войны, а от этого мерзавца и от системы, которой мерзавцы могли пользоваться. От человека, которого с детства научили не верить людям…
Даниил Гранин
Николай Карлович, когда он открывал сегодняшнее заседание, среди основных достижений сталинизма, как безусловное назвал главное — Война, Победа.
Вы знаете, когда война закончилась (а я провоевал почти всю войну), для нас, солдат, главным полководцем войны был Жуков.
Как получилось так, что автором победы стал Сталин? Вспоминая то, что было даже не войну, а после войны, я вспоминаю такие вещи: очень скоро, где-то через полтора года, нам, фронтовикам, отменили наградные деньги, маленькие деньги, которые мы получали за ордена. Прекратилось празднование Дня Победы, отменили его как выходной день. Фронтовики перестали носить свои ордена. Это пятидесятые годы… И так далее. Как будто все делалось для того, чтобы солдат утихомирить, отлучить их от ощущения победителей, хозяев и авторов победы. Это происходило параллельно с тем, что всячески дискредитировалась роль маршала Жукова. Жуков, который для нас, солдат, олицетворял и был главным полководцем Победы, был отлучен, отправлен в ссылку… Я уж не говорю о том, что делалось с военнопленными, которых было несметное количество, солдат настоящих, попавших в плен в первые же месяцы войны. У нас в Петербурге высылали так называемых САМОВАРОВ — инвалидов, людей, которые лишились ног и рук, которые катались на этих деревянных платформочках, — чтобы они не портили вида своим искалеченным организмом. Их высылали на остров Валаам.
И постепенно со всей этой умелой политикой автор-ство Победы было присвоено Сталину. Это стало неразделимым понятием: Победа и ее Автор, ее полководец, который никогда не был полководцем.
Я думаю, что эта подмена чрезвычайна не тем даже, что она оскорбительна, несправедлива и так далее — но она послужила во многом основой и нынешнего сталинизма. Это вообще стало главной заслугой нашей истории: победа в Великой Отечественной войне.
Я хочу сказать: надо понимать, что Красная Армия, которую пестовал Сталин и которой он занимался, она проиграла войну — начисто.
Война где-то в сентябре-октябре сорок первого, когда стало ясно, что страна гибнет, превратилась в Великую Отечественную войну. На войну поднялся народ. Где-то в августе сорок первого я сидел в окопе, мимо нас проходили отступающие кадровые войска; и я, как и наши солдаты-ополченцы, вооруженный бутылкой с горючей смесью, — единственное вооружение, какое у нас было, — я выменял за мыло, которое мне мать дала в дорогу и головку сахара (куски такие были сахара — я выменял винтовку с патронами, с которой я начал чувствовать себя вооруженным солдатом.
Что это было? Что это такое было? Нас отправили на войну, к которой мы долго готовились, страна непрерывно готовилась к этой войне, а нас отправили безоружных — все народное ополчение.
Я хочу, чтобы была такая правда о войне, которая не оскорбительна, показывает героизм, действительный героизм народа, который, несмотря ни на что, все-таки победил.
Это та правда, которая не сходится с понятием сталинизм, который сегодня рассказывает, как мы побеждали, а не о том, как мы выстрадали эту победу, как мы проигрывали эту войну, и все-таки нашли в себе силы, чтобы переломить ее ход неслыханной ценой, неоправданной ценой, после которой называть-то ее победой язык с трудом поворачивается…
Мы до сих пор страдаем от этих последствий, этого сиротства, этих болезней, этих демографических провалов… Это и есть сегодняшний сталинизм…
(???)
Людмила Улицкая*
Кризис сознания
Человечество сегодня переживает тотальный кризис, включающий и кризис самого сознания. Написано уже множество сценариев конца света, и не только безграмотными истериками разных религиозных направлений, но высокообразованными и трезвыми учёными. Тот финансовый кризис, о котором больше всего пишут все газеты мира последние несколько месяцев, по сути дела, является лишь небольшой верхушкой айсберга глобальной катастрофы, которую всю вторую половину ХХ века пытались заговорить, заклясть, или, в более обывательском слое, не заметить. Одна из существенных характеристик сегодняшнего времени, как мне представляется, непредсказуемое изменение не какого-то одного параметра жизни, а всех без исключения — даже сама биологическая природа человека вдруг стала проявлять свойства, прежде не замечаемые. Фундаментальные законы, на которые опиралось наше сознание, стали давать сбои, или, во всяком случае, обнаружились пределы, за которыми эти законы перестают работать. Надежность существования нашего биологического вида Homo sapiens — —единственного, как нам представлялось прежде, а теперь и это уже подвергается сомнению, способного к рефлексии, к самопознанию, — эта надежность, обеспечиваемая стабильностью места нашего обитания, прочностью нашей планеты, по разным причинам тоже подвергается сомнению: запасы воды, воздуха, общие пищевые и сырьевые ресурсы обнаружили свою конечность.
Власть человека над природой оказалась иллюзорной. Процессы жизнедеятельности человечества сегодня представляют опасность существованию Земли. Последствия деятельности приобрели невозвратный характер, а научно-технический прогресс не обеспечивает восстановления приносимого планете ущерба. Общество потребления почти «потребило» планету.
Некоторое время тому назад была опубликована книга знаменитого английского астронома сэра Мартина Риса. Он, несомненно, относится к числу наиболее компетентных учёных, обладающим в связи со своей профессией особым взглядом на мир: в его сознании лучше, чем в сознании обыкновенного человека, укладываются миллиарды календарных лет и миллиарды световых лет, начала и концы вселенной он умеет фиксировать своим проницательным взглядом. Именно в этой точке — простите мой комментарий — проявляется величие замысла Творца о человеке, созданном по образу и подобию. Впрочем, сам сэр Мартин Рис, кажется, так не считает. Словом, астроном оценивает шансы человечества дожить или не дожить до XXII века как равные. Впрочем, есть такие астрономы, которые его опровергают — оптимисты полагают, что до закрытия занавеса осталось 8 миллиардов лет. И этот прогноз лично у меня вызывает еще большее недоверие.
Но: вопрос поставлен очень остро. И совершенно очевиден факт, что устройство человеческого существования на Земле катастрофически плохое. С одной стороны — бедность, эпидемии, голод, с другой — перепроизводство продуктов питания и потребления, неизмеримая и бессмысленная роскошь. Бессмысленные войны, неуправляемая агрессия. Высочайшее развитие науки и безграмотность чуть ли не половины населения Земли. Конечно, за всеми этими явлениями стоит кризис сознания. И тех мифологических систем, которые порождены этим сознанием. И если этот факт признать, то одновременно придётся признать и крушение всех мифологий — и условно «старых», и условно «новых». В особенности это касается социальных и политических мифологий. Принцип бинарных оппозиций в применении к этим областям выявил свою ограниченность. Две основные социальные парадигмы — капитализм и коммунизм — не существуют сегодня в реальном поле и жизни, и науки. Это театр теней. В свете этого возникает необходимость отказаться от идеологических штампов ушедшего времени. В определенном смысле, поставленные сегодня вопросы: об особом пути России, вместе с двусмысленным и неопределенным лозунгом «умом Россию не понять», — утратили актуальность, целиком остались в ушедшем прошлом. Сегодня слишком очевидно, что существует особый путь и у Китая, и у Индии, и у Скандинавии, и тщеславиться на этом месте бессмысленно и непродуктивно — с точки зрения выживания мира, уже находящегося в катастрофическом положении. Особенно бессмысленным мне представляется рассмотрение мифологии вождя: оценка роли и личности Иосифа Джугашвили представляет сегодня академический интерес. Цена барреля нефти, а ещё более цена килограмма хлеба и килограмма риса в современном мире гораздо существенней, чем оценка личности Сталина: был ли он гением всех времен и народов или преступником, успешным менеджером или уголовником. Произошел тектонический сдвиг: прошлое отрезано от настоящего. Будущего, кажется, не будет. И, с этой точки зрения, уже поздно говорить и о личности Сталина, и о том, будет ли мир двуполярным или многополярным, капиталистическим или социалистическим, демократическим или тоталитарным. В сложившейся ситуации следует, скорее, руководствоваться образом «чистого листа». Старый опыт уже непригоден в новых условиях. Человечество растет, Земля уменьшается, уменьшаются запасы воды и воздуха, уменьшается суммарное количество хлорофилла, накапливается всё больше радиоактивных и химических отходов.
О чем мы собирались здесь говорить? Об особом пути России? О тонких различиях Запада и Востока? О евразийском аспекте? О роли личности Сталина? Поздно. Говорить сегодня можно только о том, что без прорыва, без изменения сознания мы вымрем все без остатка, вместе с этими в зубах навязшими проблемами. Вымрем все — черные и белые, мусульмане и индуисты, бедные и богатые, «гомосексуалы» и «нормалы», ястребы и голуби, правые и левые, и «всё сущее опять покроют воды, и Божий Лик изобразится в них».
Кризис — явление трудное, но очистительное. В процессе кризиса происходит пересмотр того набора аксиом и правил, законов и схем, стереотипов и шаблонов, в которых заковано наше сознание. В первую очередь, это относится к идеологическим конструкциям. Сегодня, в полностью изменившихся параметрах мира, происходит вынужденный пересмотр того материала, который формирует сознание, являясь одновременно и составной частью сознания. Человечество действительно не имеет шансов на выживание, если не произойдет прорыв в сознании, если сознание не начнет работать на другом уровне, отбросив старые мифологемы, освободившись от национальных и групповых эгоизмов, если человечество не научится рассматривать жизнь как главную ценность, понимая жизнь в широком смысле, включая в эту категорию растительный и животный мир, а свой собственный биологический вид рассматривая как самый, быть может, высокоорганизованный, но не как вид-потребитель всех остальных. Идея потребления как основа существования, общество потребления как модель мира нуждаются в пересмотре. На этом пути было совершено чудовищное искажение: человек разумный стал человеком потребляющим, и это поставило всю планету в катастрофическое положение.
Я не знаю, какие нужны механизмы, чтобы поддер-жать этот процесс переосмысления мира, обновления сознания. Но, в любом случае, необходимо оставить старое и приняться за новое, покончить с конфликтом идеологий прошлого и заниматься выработкой стратегии выживания. И, с этой точки зрения, я жду наиболее важных и конструктивных слов не от идеологов определенных течений, а скорее от представленных в сегодняшней встрече учёных-социологов, которые по роду своей научной деятельности располагаются не в зоне идеологических разногласий, а в зоне исследования сегодняшнего состояния общества. Они дают инструмент анализа сегодняшнего общественного и индивидуального сознания. Именно они, в первую очередь, замечают изменения ситуации и фиксируют их. От них, в первую очередь, следует ожидать новых идей.
И последнее, что мне хотелось бы сказать: в некотором смысле, «золотой век» кончился вчера. Мы не осознавали, что время, доставшееся на долю нашему поколению, жившему во второй половине XX века в послевоенной Европе, было, несмотря на всю его жестокость, временем невиданного изобилия. Мы не знали голода и репрессий, которые пережили наши бабушки и дедушки. В юности мы путешествовали по огромной и прекрасной стране, купались на безлюдных пляжах и собирали ягоды в чудесных лесах; мы пили чистую воду из ручьев, ловили рыбу в озерах, дышали свежим воздухом, а дожди, которые лились в положенные сроки, не были ни кислотными, ни щелочными — —они были благодатными. Мы пережили послевоенную бедность, или скудость, потом так сильно разбогатели, что перестали носить одну пару обуви десятилетиями, стали покупать новую дорогую одежду и перестали её перелицовывать. Мы купили холодильники и телевизоры, почти не заметив, что эта революция оказалась поважнее Октябрьской. Мы незаметно, без объявления, стали жить в мире будущего. Потом открылись границы, и мы, бывшие советские, увидели Париж и Рим, Каир и Дели. Мы забыли о карточках на хлеб и привыкли, что полки магазинов ломятся от продуктов и товаров.
Всё кончилось. Мы въехали в новый век и уже навсегда. Никогда уже не будет в мире такого чудовищного расточительства, такой роскоши. И не потому, что все это перераспределится в те страны, где ходят босиком и носят на себе кусок материи, доставшейся от бабушки. Мир просто уже не сможет жить так, как он жил во второй половине XX века. Никогда.
Мы не хотели добровольного ограничения и самоограничения — теперь оно станет необходимым. Мы подошли к временам, когда произойдёт — и уже происходит — переоценка ценностей, и инфляция коснется не только денег, но и наших представлений о жизни. О ее ценности, о ее первичности, о ее подлинном смысле. Но сколько же мусора нам предстоит выбросить из своих голов…
Андрей Сорокин
Итак, завершая нашу дискуссию, считаю необходимым сделать несколько замечаний. Прежде всего, повторюсь — Людмила Улицкая, нарисовав апокалиптическую картину современного мира в эпоху глобального кризиса, ошарашила меня признанием: «Особенно бессмысленным мне представляется рассмотрение мифологии вождя: оценка роли и личности Иосифа Джугашвили представляет сегодня академический интерес — цена барреля нефти, а еще более цена килограмма хлеба и килограмма риса в современном мире гораздо существенней, чем оценка личности Сталина…».
Согласиться с этой идеей трудно, особенно наблюдая многочисленные вариации на тему Сталин–live на телеэкране, итоги пресловутого телевизионного проекта «Имя России» и многое другое. Полки книжных магазинов и, увы, библиотек заполнены агиографической (???) литературой, посвящённой вождю, А.А. Проханов как никогда активен и, я уверен, — убедителен для огромной массы людей со своей вполне продуманной и стройной концепцией исторически обусловленного мобилизационного типа развития России тогда — в сталинскую эпоху, и сейчас — в начале XXI века.
Сценарии мобилизационного типа развития, авторитарной модернизации обсуждаются отнюдь не только литераторами, но и экспертным сообществом.
А не так уж и давно, накануне закрытия РАО ЕЭС, его руководители (по совместительству, напомню — идеологи либерализма) не знали, как откреститься от соглашения, подписанного красноярским губернатором с начальником краевого ГУИННа об использовании труда заключенных на строительстве Богучанской ГЭС.
История с осуждением настоятеля храма Святой княгини Ольги в Стрельне, выставившего в пригороде Петербурга неканонический образ с изображением на переднем плане Иосифа Сталина, лишь на первый взгляд может показаться анекдотом. О портретах вождя в руках ветеранов из КПРФ и молодых из НБП в этом ряду уже нечего и упоминать. Так что пресловутое пособие для учителей и учебник по новейшей истории России А. Данилова, А. Уткина, А. Филиппова, одобренные Министерством образования и науки РФ, но вызвавшие многочисленные упрёки за фактическую реабилитацию сталинских методов управления, — это лишь верхушка айсберга.
Социологи фиксируют: в 1989 году Сталин замыкал первую десятку «самых выдающихся людей всех времен и народов» с 12 % голосов опрошенных, а в июле 2008 года за него высказалось 36 % взрослого населения страны, при этом доля положительно оценивающих его роль также постоянно растет и сегодня превышает 50 %. Те же социологи, Борис Дубин, например, фиксируют разлом национального сознания по отношению к этому персонажу и сшибку в этом сознании двух образов: Сталина-тирана и Сталина — победителя в войне. Причем, равные доли, свыше двух третей взрослого населения, поддерживают оба эти образа.
Это не шизофрения, как может показаться. Это попытка массового сознания, наоборот, уйти от его фрагментарности, унаследованной от эпохи перестройки, соединив доступными ментальными средствами крупные осколки разбитого зеркала, отбросив в сторону слишком «мелкие» и слишком острые.
Российское общество не проделало необходимой работы по самоидентификации, по преодолению кризиса исторического сознания, который так ясно диагностируется социологами. Мы стремимся быть наследниками и Столыпина, и Сталина одновременно. Став правопреемником Союза СССР, Россия так и не определилась, а что из этого и предшествующего, досоветского наследия и почему она берет/не берет с собой в будущее.
Существует мнение, что в конце 1980 — начале 90‑х годов о преступлениях сталинского режима сказали всё или почти всё. Это такое же заблуждение, как и процитированное вначале суждение Л. Улицкой. Оба, каждое по-своему, дезориентируют общество. Так называемая «архивная революция», благодаря которой только и были рассекречены и опубликованы сотни тысяч архивных документов по советской истории, начала разворачиваться только в ранние 1990‑е, уже в новой России, и еще далека от своего завершения. Но документы, практически в полном объёме позволяющие нарисовать историю именно сталинской эпохи, уже открыты и доступны историкам. Перед участниками этой архивной революции — архивистами, историками, издателями — именно сейчас и во весь рост встали новые задачи: дать сталинскому периоду советской истории объективный анализ, непредвзятую интерпретацию, основанную на фактах и документах, а не на умозрительных конструкциях, как это было в эпоху советологической классики на Западе и в эпоху демократической «бури и натиска» в России.
Нельзя не отметить очевидного, а именно — реактуализации исторического прошлого политической практикой настоящего. Уже одного этого достаточно для того чтобы подвергнуть рефлексии исторический опыт, с такой настойчивостью раз за разом вторгающийся в день сегодняшний. Очевидно и другое — факты позволяют усомниться (как минимум), в категорических утверждениях об исторической оправданности сталинизма как неизбежного метода запаздывающей модернизации. На смену никогда не превалировавшим в обществе представлениям о сталинской политике как репрессивной и разрушительной, в последнее время пришли концепции эффективного сталинского менеджмента. Подобные умозрительные идеологизированные конструкции не являются результатом серьезных научных исследований и неприемлемы с моральной точки зрения. Необходимость последней прагматиками от политики отвергалась всегда.
Нельзя не вспомнить в заключение в этой связи мысль В.О. Ключевского, зафиксированную им ровно сто лет назад в своём дневнике: «…Дедовские безыдейные нужды, привычки и похоти судите не дедовским судом, прилагайте к ним свою собственную, современную оценку, ибо только такой меркой измерите вы культурное расстояние, отделяющее вас от предков, увидите, ушли ли вы от них вперед или попятились назад».
Борис Дубин
Сталин глазами социологов
По сути дела, речь в данном случае и в других разбираемых здесь примерах массовой мифологии идет, можно сказать, об одном мифе — это миф о принадлежности, миф о коллективной идентичности. Его функция — указывать на то, кто мы. Но, во-первых, значение идентификационного мифа в России и, в частности, в современной России заключается не в том, что же содержательно, по смыслу россиян объединяет между собой, а в том, что их отличает от других. Можно сказать, это интеграция через демаркацию, и принципиальная символическая демаркация (символика границы) тут существенно важнее любой сколько-нибудь реальной интеграции: «мы» — это другие, отличные от «них», от «всех». Отсюда второй пункт: эта воображаемая идентичность — неотрадиционалистская, нормативная, аподиктическая.
Она построена так, что принадлежащим к данной общности, не нужно объяснять, в чем смысл этой принадлежности, а тем, кто к ней не принадлежат, ничего не объяснишь, да и не стоит объяснять: они чужие и «все равно не поймут». «Нам», «нашим» нет необходимости разъяснять друг другу, кто «мы» такие, а тот, кто не знает, кто такие «мы», по определению принадлежит к другим, к чужакам. Так что эта граница чаще всего проблематизируется в негативной и вопросительной форме агрессивного недоумения: «Ты что, нерусский, что ли?» (вариант: «Ты что, русского языка не понимаешь?»). В-третьих, этот миф создаётся в настоящее время структурами государственной власти, а поддерживается и тиражируется с помощью новых и новейших средств массовой коммуникации: исторически в этой роли последовательно сменяли друг друга печать, радио и кино, сейчас фигурирует телевидение. Собственно традиции в таком мифе меньше всего.
Значение мифологических образований в обществах XX–XXI веков как раз и состоит в соединении современного мифа с современной же массой и техникой — в мобилизационной и интегративной силе политических мифов, транслируемых масс-медиа.
Если говорить именно о «сталинском мифе» — имеется в виду, конечно же, не историческая фигура и не конкретный политик (лишь 3 % опрошенных сегодня хотели бы жить при таком правителе, как Сталин), а героический символ нашего «мы» со всей сопутствующей мифологией испытания и жертвенности, семантикой «чуда, тайны, авторитета», по Великому Инквизитору Достоевского, — то большинство нынешнего населения России предъявляет в ответах на вопросы социологов брежневский миф о Сталине.
Он был сформирован брежневской пропагандой, всей тогдашней государственной машиной, начиная с воспоминаний генералов и генералиссимусов и кончая курсами школьной истории, рассказами для детей и юношества, кино —и телефильмами о победе и роли вождя, людей в форме и в штатском, разведчиков и контрразведчиков в приближении этой «нашей» победы.
Так делалось на протяжении, по крайней мере, двадцати лет, начиная с 1965 года, юбилея 20‑летия победы, когда Брежнев выступил с речью, обозначавшей конец короткого «коллективного руководства» партией-государством и началом собственного имитационно-авторитарного правления, и не раз произнес имя Сталина во время этой речи при чрезвычайно позитивной реак- ции зала.
Пик массовой значимости сталинского образа за последние десять-пятнадцать лет — начало 2000‑х годов.
Если в 1989 году, на волне перестроечной критики всего советского в печати и на телевидении, его имя, по данным нашего Центра, замыкало первую десятку «самых выдающихся людей всех времен и народов» (его отметили только 12 % опрошенных), то в 2003 г. он стал уже вторым после Петра I, и за него высказались 40 %. К нынешнему дню значимость сталинской фигуры несколько снизилась, в июле 2008 г. Сталина отнесли к «самым выдающимся» 36 % взрослого населения страны. В динамике 2000‑х годов легко видеть, что самым заметным образом за последние 8 лет в России вырос один показатель массового отношения россиян к Сталину — показатель безразличия.
Таблица 1
Как вы в целом относитесь к Сталину?
(в % от числа опрошенных)
N=1600 человек
Растет только равнодушие
Практически все остальные показатели как позитивного, так и негативного свойства, за эти годы уменьшились: понизились уважение и раздражение, восхищение (которого и без того было немного) и страх, растет только равнодушие.
Допустимо предположить, что возобновление попыток просталинской пропаганды на протяжении всей путинской эпохи (Путин начал с того, что сразу же реабилитировал имя Сталина и продолжал этим заниматься на протяжении всех двух сроков своего президентства) означало ощущение верхов власти, что эпоха значимости Сталина, мифа — Сталин, грозит закончиться, живых свидетелей все меньше и меньше, их уже почти нет. Время свидетелей истекло — наступает (но, что важно, может и не наступить) время наследников. И если сейчас не восстановить, не усилить, не закрепить воображаемый контакт с позитивным образом Сталина с помощью всей системы пропаганды, то через 10–15 лет будет просто поздно. Эти усилия и дали к 2003 г. тот рост сталинского авторитета, о котором говорилось выше. Прошедшая телевизионная игра в «Имя Россия», место, которое в ней занимает символ-Сталин, и манипуляции по ее ходу с рейтингом сталинской фигуры, имеют для участников или приобретают в глазах зрителей, как можно предположить, еще и этот смысл. Фигура вождя, с одной стороны, намекает на нынешнюю эпоху, косвенно символизирует путинский период «наведения порядка», «укрепления властной вертикали» и проч., а, с другой стороны, маскирует реальные дефициты и проблемы «нулевых годов», оправдывает ужесточающуюся полицейскую политику государства, нарастающий изоляционизм, настойчиво муссируемый СМИ образ врага, параноидальную шпиономанию власти и проч.
Какова же семантика мифа о Сталине в массовом сознании?
Таблица 2
В какой мере вы согласны с суждением?
(в % от числа опрошенных)
Согласен Не согласен Затрудняюсь ответить
Сталин — мудрый руководитель, который привел СССР к могуществу и процветанию 57 30 13
Сталин — жестокий, бесчеловечный тиран, виновный в уничтожении миллионов невинных людей 68 19 13
Какие бы ошибки и пороки ни приписывались Сталину, самое важное, что под его руковод-ством наш народ вышел победителем в Великой Отечественной войне 68 19 13
Сентябрь 2008 г., N=1600 человек
Фактически мы видим здесь столкновение двух Сталиных: Сталин — тиран и Сталин — победитель в войне. Причем равные доли, свыше двух третей взрослого населения, поддерживают оба эти образа. Можно предложить такое их толкование.
За Сталиным-победителем стоит образ России как могучей державы, сильной, агрессивной, вооружённой, славной — в том числе, своей победой в Великой войне (назовём эту совокупность значений комплексом великой державы или великого вождя, по функции это мобилизационный комплекс).
За Сталиным-тираном — образ России как жертвы с её вековыми испытаниями, неисчерпаемым терпением, всегдашней бедностью, нетребовательностью, готовностью привыкать и переносить тяготы (эту смысловую конструкцию можно назвать комплексом периферии или маленького человека, по функции это комплекс адаптации). Причём эти образы в коллективном сознании неотрывны друг от друга, они друг друга поддерживают
и укрепляют: это две проекции, или два плана российской идентичности, так что в разных ситуациях, с разными реальными и мысленными собеседниками, для разных ролей и задач активизируется то тот, то другой план. И оба они скреплены именем-шифром Сталина.
Два эти плана пока что не расподоблены и не рационализированы коллективным, а во многом и специализированным сознанием, почему и подпитываются демонизирующей семантикой «тайны», «необъяснимой», «сверхъестественной» значимости центрального образа. Именно в этом, как представляется, состоит смысл наиболее популярной сегодня формулировки массового отношения к Сталину: «Мы ещё не знаем всей правды о Сталине».
В последние годы с ней соглашались до трети опрошенных, в декабре 2007 г. — 30 %, что на этот раз даже несколько выше, чем доля согласившихся с формулировкой Сталин-победитель (28 %) и Сталин-тиран (29 %). И пока оно так, за миф о Сталине и за всю данную конструкцию идентичности, советскую конструкцию человека и социума тоталитарной и авторитарной эпохи, будут держаться, по крайней мере, те массовые слои населения, которым держаться больше не за что. В наибольшей степени поддерживают сегодня миф о Сталине именно такие слои — пожилое поколение россиян старше 55 лет, люди с самым низким образованием, с самыми низкими доходами, живущие на социальной и культурной периферии, в малых городах и на селе.
Таблица 3
Какую роль сыграл Сталин в жизни нашей страны?
(в % к социально-демографическим группам)
Характеристики респондентов Положительная роль Отрицательная рольЗатруднились ответить
В среднем по выборке 41 37 22
Возраст
18–24 33 36 31
25–39 35 43 22
40–54 38 43 19
55 и старше 56 26 18
Образование
Высшее 39 42 19
Среднее специальное 39 38 23
Среднее 38 37 25
Ниже среднего 54 29 17
Потребительский статус
Не хватает на продукты 56 28 16
Хватает только на продукты 51 29 20
Хватает на продукты и одежду 37 40 23
Можем покупать ТДП 32 49 19
Размер населенного пункта
Москва 36 43 21
Города более 500 тыс. Жителей 36 41 23
Города от 100 до 500 тыс. Жителей 37 41 22
Города до 100 тыс. Жителей 43 36 21
Село 51 28 21
Сентябрь 2008г., N=1600 человек
Кто им противостоит? Люди с достаточными, по нынешним временам, доходами, с высшим образованием, москвичи и жители крупнейших городов, россияне активного возраста — от 30 до 50 лет. Легко видеть, что наиболее пассивна в этом плане, слабее всего определилась в данном отношении российская молодёжь: до трети её затрудняются с ответами на соответствующие вопросы, так что вся молодёжная подгруппа разделилась на три примерно равные части. Это значит, что сложившейся нормы отношения к мифу «Сталин» как одному из ключевых символов российской идентичности, социального и культурного стереотипа его оценок у молодёжи нет.
Таким образом, мы видим в массе опрошенных столкновение двух оценочных представлений и разрыв между двумя слоями их носителей. Между тем, миф по своему функциональному устройству и назначению всегда отсылает к баснословному «началу», создавая через эту отсылку к временам до всякого времени и до чьего бы то ни было отдельного существования образ целого — мира как целого и общности, которая объединена этим мифом, как целого (в восстановлении целостности, порядка, мирового строя — смысл праздника и его ритуалов). А что мы находим в нашем случае? Мы обнаруживаем разрыв, столкновение или пустоту — как в культурном смысле (соединение несоединимого), так и в смысле социальном, когда между группами и слоями, которые поддерживают и не поддерживают миф о вожде, нет социальной середины и, вместе с тем, нет подхвата молодёжью, новыми поколениями. Допустимо сказать, что у данного мифа нет надёжных, авторитетных, перспективных носителей, в этом смысле — как бы нет будущего. Вообще говоря, подобный разрыв был в принципиальном плане запрограммирован самой сталинской репрессивной политикой раздробления социума, идеологией взаимной подозрительности и ненависти, натравливавшей одни группы населения против других (говоря известными словами Николая Глазкова, Сталин как мифический отец нации «детей оставил без отцов»).
Иными словами, мы имеем здесь дело с принципиальными дефектами интеграции социальной системы и механизмов ее воспроизводства, репродуктивных институтов. Это значит, что не работают, как им полагалось бы по функциональному назначению, ни школа, ни университет, ни литература и искусство, ни элитные группы — источники, носители, интерпретаторы образцов. Отсутствие этой системной и систематической работы увековечивает упомянутую выше сшибку. Фактически мы имеем дело со сбоем и дефектностью советской системы воспроизводства общества — и только: никакой «тайны», «загадки» и проч. тут нет. Ситуация совершенно понятная и эмпирически вполне доступная описанию.
Дальше встают рабочие, специализированные задачи по воссозданию подробностей: нужно писать историю такого типа школы, писать историю такого типа семьи, литературы и проч. Работа кропотливая и долгая, но в общем плане картина, как представляется социологам, достаточно ясна.
Представления о «загадке Сталина», «необъяснимости» его образа, несколько взвинченно отстаиваемые сегодня державно-патриотической пропагандой и официозной словесностью, указывают на особую, как бы надчеловеческую силу, чрезвычайную мощь, некую едва ли не мистическую энергию: соединение несоединимого — отличительная черта сакрального, почему она и реанимируется при каждой новой попытке сакрализовать власть и образ вождя. Однако теперь становится понятнее, о какой силе и энергии идет речь.
Есть разные источники энергии — толковые пси-хиатры и опытные педагоги это знают. Существует энергия свободы и самостоятельности, энергетика открытия и постижения сложного, сила состязательности и солидарности. В данном же случае, мы имеем дело с энергией разрыва и столкновения («сшибки»). Такая взрывная энергия быстро иссякает, она не передается от поколения к поколению, не воспроизводится как достигнутый уровень универсальных человеческих способностей, не растёт и не рафинируется как обобщенное «качество человека». Как было показано, за пределами двух соседних поколений — людей активного возраста и старших, пожилых россиян, — уже третье поколение, молодёжь, эту энергетику не воспринимает и относится к образу (символу, мифу), долженствующему вызывать подобный сверхчеловеческий подъём, по преимуществу равнодушно.
Есть также и разные символы. Одни из них, скажем, тень отца Гамлета, побуждают к действию («Гамлет, отомсти!»), другие, как, например, символ-Сталин, скорее ориентируют на отказ от самостоятельного действия, пассивность или перекладывание инициативы на другого, в том числе — обобщенного Другого. Не случайно, что этот символ значим именно для той части населения, которая, по её собственным оценкам, не строит планов на будущее и не знает даже того, что случится с ней в предстоящем году, тем более — через несколько лет, которая не является хозяином своей жизни и не имеет возможностей влиять на окружающую ситуацию в собственном селе, городе, стране.
Сталинский миф, символ-Сталин больше не обладает активно-мобилизационным значением, если вообще когда-то обладал им на массовом уровне (иное дело — соблазны и миражи части интеллигенции, выдвиженцев и орденоносцев, «сталинских соколов» и т. п.). Его функция сегодня — остаточная, инерционная, консервирующая, компенсаторная, изоляционистская. В этой перспективе можно, кажется, с осторожностью предположить, что по отношению к фигуре Сталина Россию ожидает скорее безразличие, чем всплеск какого бы то ни было интереса, тем более — интереса экстраординарного.