Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 22, 2008
Джузеппе ГАРИБАЛЬДИ
(1807, Ницца — 1882, о-в Капрера)
Александр СЕРГИЕВСКИЙ
I
В 2007 году в Италии широко праздновали двойной юбилей, связанный с именем национального героя Джузеппе Гарибальди: 200 лет со дня рождения и одновременно 125 лет со дня смерти: родился он 4 июля 1807 года, а скончался 2 июля 1882 года.
Праздновали во многих городах, наиболее же значительные из подобных торжеств и выставочных мероприятий, к этим торжествам приуроченных, проходили под эгидой «Национального комитета по празднованию дня рождения Джузеппе Гарибальди» и были организованы в Милане, Болонье и Риме. В столице они начались, как и положено, в день рождения Гарибальди: этой дате здесь было посвящено специальное заседание итальянского Сената под председательством главы государства Дж. Наполитано. В тот же день почтовое ведомство страны выпустило юбилейные почтовые марку и открытку, а монетный двор — юбилейную же медаль.
До 15 сентября в залах столичной Национальной библиотеки действовала выставка «Последний джентльмен: Гарибальди в собраниях Национальной библиотеки», составленная из документальных материалов эпохи «Риссорджименто», посвященных его жизни и деятельности — в том числе автографы и письма самого Джузеппе Гарибальди, оригиналы и копии газетных и журнальных, а также научных и популярных, публикаций (в том числе, и неизданных), подлинные фотографии и рисунки — самое, наверное, полное собрание подобных материалов из фондов крупнейшего библиотечного учреждения страны.
Подобным же образом отслеживала жизненный путь итальянского народного героя и другая крупнейшая выставка в Риме, несколько позже открывшаяся в залах Викторианского комплекса на площади Венеции. Называлась она «Италия Гарибальди», а в экспозиции представлены были — наряду с документальным корпусом — еще и художественные произведения и изображения Гарибальди (в прозе, поэзии, живописи, скульптуре и полиграфии), исполненные авторами 19-20 в.в., его личные вещи, предметы быта и обихода той эпохи.
Известность, слава, молва начали сопровождать Гарибальди внутри и за пределами Апеннин еще при жизни (первым, кто уподобил эту жизнь легенде, был французский историк Жюль Мишле).С тех далеких лет за ним прочно укрепилась репутация героя не только освободительных и объединительных войн на родной, итальянской, почве, но и эпитет «герой двух континентов» — в память об участии в национально-освободительном движении (прошу прощения за ветхий штамп) на южно-американском континенте.
В принципе, с теми или иными поправками, с этим до сих пор соглашаются большинсктво итальянцев. И, тем более, официально Гарибальди считается национальным героем, преданным идеалам независимости Италии, одним из главных творцов объединения страны, революционером и республиканцем, бессеребрянником, пренебрегавшим почестями и богатством. В таковом качестве, кстати, его имя эксплуатировалось на протяжении всей истории современной Италии, при всех формах государственного правления, партиями едва ли не всего политического спектра. Однако, и заграница не отставала — какие только политические и культурные течения и движения, общественные организации и печатные органы ни брали в союзники итальянского героя, присваивая себе его идеи (и даже одежду!), маркируя — а порой и маскируя — их его именем! Среди таковых обнаружим английских либералов XIX века, социалистов и республиканцев многочисленных «окрасов», итальянских фашистов и их соотечественников-коммунистов. Гарибальди оказывался своим среди братьев-масонов, его идеями «пользовались» и антиклирикалы, и монархисты, да мало ли кто еще. С его именем на устах и в письменной пропаганде Муссолини во главе своих чернорубашечников шел на Рим в 1922 году , а в тридцатых — бригада имени Гарибальди воевала на стороне республики в годы гражданской войны в Испании; в следующем десятилетии в итальянском Сопротивлении насчитывалось уже несколько одноименных военных соединений; его имя поднимали на щит политические противники в ходе избирательной компании на Апеннинах в 1948 году… В России, как известно, Гарибальди издавна почитался как великий революционер: сначала в среде радикальной интеллигенции и рабочего класса, в советское время — повсеместно и с государственных позиций.
Пожалуй, ни один другой исторический персонаж — военный или государственный деятель в Европе (за исключением Наполеона Бонапарта) — не пользуется на континенте такой известностью, как Джузеппе Гарибальди.
Но если Наполеон олицетворяет собой европейский военный и государственный гений уже в первой половине 19-го века, то начиная с революций 1848-49 г.г. в умах многих — особенно, радикально настроенных — европейцев его образ начинает оттеняться фигурой героя-революционера Джузеппе Гарибальди. А уж по ту сторону Атлантики, в таких странах, как Аргентина, Уругвай, Перу и особенно Бразилия — великий итальянец известен не в пример лучше, чем французский император: как и в самой Италии, имя Гарибальди там носят улицы, площади, школы, а в Бразилии — так целые населенные пункты.
Кстати, замечу в скобках, «герой двух континентов» по месту рождения имеет формальные основания считаться французом в не меньшей степени, чем «маленький корсиканец» — родился-то он в Ницце (которая в 1859 г., по соглашению с Италией, отошла к Франции). Впрочем, справедливости ради заметим, что сам Гарибальди французом себя никогда не считал. И более того, воевал с французскими войсками на территории любимой Италии. Хотя и французские национальные интересы защищать с оружием в руках ему тоже приходилось: уже в конце жизни он побеждал пруссаков в ходе столь несчастливой для Франции франко-прусской войны 1870-71 г.г.
Вместе с тем, на местной, итальянской, почве всегда хватало и его открытых недоброжелателей: в первую очередь, из числа южан, среди которых находились (да и сегодня еще не перевелись) непримиримые противники присоединения Юга к Северу страны, осуществленного в ходе военной интервенции гарибальдийских отрядов в 1860 году. По их мнению, это привело к тому, что южная Италия фактически стала колонией северян.
(Какая, кстати, любопытная перекличка идеологий: если вспомнить отзвуки гражданской войны Севера и Юга на американском континенте, развернувшейся фактически в те же годы).
Среди ряда биографов Гарибальди бытуют оценки его жизни и деятельности, в которых Джузеппе Гарибальди предстает беспринципным авантюристом, жадным до наживы и нечистым на руку, не гнушавшимся сделками, которые не делают чести порядочному человеку; корыстолюбцем, преследовавшим, в первую очередь, собственные экономические интересы; откровенным демагогом, для которого тезисы свободы и равноправия были лишь прикрытием откровенно диктаторских наклонностей; инициатором создания и распространения интернациональной мифологемы о самом себе…
Правда, молва эта расцветала не без помощи более, чем достойных личностей, таких как Виктор Гюго, например, назвавший его «воплощением народной души и самой революции» , или Александр Дюма, который по-святил «мушкетеру свободы» отдельный сборник своих воспоминаний. Впрочем, и с противоположной стороны раздавались не менее известные голоса: так, один из столпов международного анархизма Михаил Бакунин называл речи Гарибальди «нестерпимо буржуазной риторикой», а другой европейский радикал и предтеча социализма, Пьер Прудон, считал всю затею с объединением Италии, преданнейшим сторонником которого был Гарибальди, полной утопией, напоминая, что «по природе своей Италия — федерация», и предупреждал: «О каком территориальном объединении, о каком культурном, промышленном или административном единстве может там идти речь?!».
(Основательная доля справедливости, кстати, была в тех словах : еще и сегодня страна страдает от многочисленных различий — экономических, культурных, административных, даже психологических и чисто житейских. И заметно это при ближайшем рассмотрении даже со стороны — стоит как следует вжиться в итальянскую действительность, послушать, что говорят местные жители и что обсуждают «народные избранники» в парламенте, почитать, о чем пишут газеты, как начинаешь осозновать, что, увы, действительно, подлинного единства во всех тех сферах, которые упоминал политик XIX века, все еще не наблюдается. Поэтому так разнится уровень реальной жизни на Юге и Севере страны, а политические силы, представляющие эти регионы, никак не придут к общему мнению по поводу хотя бы основных проблем (не говоря уже о способах их решения). Поэтому же многие десятилетия продолжает лихорадить политическую кухню государства, в котором так и не дооформлены политические и экономические механизмы, обеспечивающие относительно равномерное течение государственной и социальной жизни и сравнительно равномерное распределение доходов среди населения).
Впрочем, все это — ремарки в сторону. В целом же, ХIХ век создал из Гарибальди своего рода «итальянского Вашингтона» в роли освободителя угнетенных народов, героя текущей исторической драмы, в личности которого слились воедино миф и реальность, что с неизбежностью породило резко противоположные подходы в трактовке событий его жизни как в обществе, так и с точки зрения академической науки.
Оценка личности Гарибальди как героя-патриота была широко распространена в либеральном общественном мнении европейских стран вплоть до Первой мировой войны, особенно в Великобритании, общественное мнение которой еще в 50-ых годах — во время пребывания Гарибальди в Лондоне — подняло его на щит в качестве героя-освободителя «двух миров. Однако, изменившаяся историческая обстановка в мире по окончании Второй мировой войны породила чуть ли не прямо противоположую трактовку большинства фактов и событий из жизни Гарибальди. Набрал силу подход, шокировавший своей откровенностью и свободой в интерпретации, казалось бы, давно известных и изученных сторон биографии итальянского героя и рассматривавший итог деятельности Гарибальди как очевидную «трагедию разочарования» (по выражению главного разработчика новой концепции, М. Смита), вызванную своего рода «сдачей на милость победителей» в лице союза савойской монархии и пьемонтского торгово-промышленного капитала.
По этой тропе иследователи идут и сегодня. Продолжают появляться публикации, подвергающие сомнению те или иные факты (или их общепринятые оценки) из жизни Джузеппе Гарибальди.
Так, в частности, происходит и в отношении знаменитой военной компании 1860 г. по присоединению Неаполитанского королевства к Итальянскому государству, начавшейся с высадки гарибальдийских отрядов в Сицилии.
В частности, на основании ряда новых архивных данных утверждается, что экспедиция во многом была организована на средства иностранного правительства, а именно Великобритании, заинтересованной в освоении (вернее, ПРИсвоении) месторождений серы на острове. Кроме того, ряд историографов из разных стран считает, что едва ли не самые крупные военные победы гарибальдийцев в ходе этого похода, были достигнуты во многом за счет откровенного подкупа высшего военного руководства армии и чиновничества неаполитанского Королевства двух Сицилий, а сам Гарибальди вел себя там как настоящий диктатор (а отнюдь не как «освободитель» народа от монархического диктаторского режима). Гарибальдийские волонтеры предстают в совершенно ином свете: как плохо управляемая масса, большинство из которой составляли разные искатели приключений, люмпены и лица полукриминальных занятий. Да и весь процесс объединения страны (по крайней мере, на заключительном его этапе, связанным с присоединением южных территорий) шел по невер-ному пути.
Вместе с тем, так ли уж непререкаемы подобные суждения? Ведь согласно многочисленным свидетельствам современников и выводам нескольких поколений историков, тщательным образом изучавших и изучивших, в деталях описавших все стороны жизни социально-хозяйственного механизма, действовавшего в государствах на Апеннинском полуострове в эпоху Гарибальди, — такой вывод отнюдь не напрашивается сам собой. Существует множество противоречащих ему феноменов и фактов, свидетельствующих, в частности, в пользу существования серьезнейшего и всестороннего кризиса, в котором к середине позапрошлого века оказались большинство государственных образований на Апеннинах. Объединение стояло на повестке дня — это, впрочем, сегодня не оспаривают серьезные историки. Другое дело, наверное, — конкретные формы, в которые отливались те или иные реальные действия и события, работавшие на это объединение. Но на этом поле историки непреложно сталкиваются с прямо противоположными отзывами и оценками современников того или иного исторического события или лица. И примирить их уже не представляется возможным, точно так же, как и сделать тот или другой безапелляционный вывод — в пользу той или иной (противоположной) оценки. И поэтому для одних потомков личности, по масштабу деяний подобные Гарибальди, представляются и будут представляться героями, для других же — персонажами ущербных деяний и сомнительных моральных установок.
Скажем, даже такой — внеполитичный и нейтральный с точки зрения морали — шаг Гарибальди, как решение принять выделенную ему королевским правительством пенсию (после того, что ранее он от нее публично отказался), историки рассматривают с диаметрально противоположных позиций. Для одних это решение — свидетельство моральной неустойчивости, свойственной герою еще с юности, для других — доказательство его неподкупности и материальной незаинтересованности в течение жизни: вынужденный шаг престарелого, больного и обремененного большой семьей человека, неспособного иначе вести достойное существование. И так — по поводу чуть ли не всех общественно-заметных его поступков.
Но если, в итоге, мы не в состоянии однозначно оценить человеческую личность, масштаба Джузеппе Гарибальдии, и ее роль в событиях минувших дней, не означает ли это и того, в том числе, что подобные исторические персонажи лишь теоретически поддаются однозначным моральным оценкам, а их поступки — взаимно приемлимым интерпретациям со стороны их ученых потомков и массового сознания, определяющего жизнь последующих поколений? И тогда, возможно, предпочтительнее и мудрее было бы смириться с бытованием различных взглядов и оценок, объяснений и предпочтений, которые опутывают и будут впредь окутывать их жизнь? Ведь ничего подобного не наблюдалось и не наблюдается в отношении рядовых участников тех же событий прошлого и настоящего. Так, может, весь этот виртуальный круговорот по поводу того или иного имени свидетельствует лишь о том, что носитель его вошел и прочно закрепился в потоке явлений прошлого, который давным-давно именуется Историей?..
И все же: что представлял собой — хотя бы общих чертах — жизненный путь национального героя Италии? Какие «вехи” на нем очевидны и непротиворечивы, какие поступки Гарибальди не поддаются трансформациям при любых интерпретациях? На какую, наконец, иформацию (из той, что располагали его современники) мы можем положиться с достаточным на то основанием?
Попробуем суммировать такие факты — хотя бы вкратце и без пространных уточнений и ссылок. И вот какой «абрис» получим, пройдясь по узловым моментам его биографии, попутно отметив в ней наиболее яркие события и поступки самого Гарибальди и указав на те из них, что заслужили наиболее противоречивые оценки со стороны современников и потомков.
II
Родился Джузеппе Гарибальди в прибрежней Ницце в семье моряка. Пошел по стопам отца, окончил мореходную школу и в 1824 г. ушел в свое первое плавание (по Черному морю на российском судне с итальянским экипажем).
В 1833 г. во время стоянки в порту Таганрога познакомился с одним из членов «Молодой Италии», — тайной революционной организации, возглавлявшейся Джузеппе Мадзини, — и примкнул к ней. Вскоре встретился и с самим идеологом этой национальной радикальной группировки, ставившей своей целью освобождение Италии от иноземной (австрийской, в первую очередь) окупации и объединение страны на республиканской основе.
Вынужденный бежать из Италии (за пропаганду идеологии «Молодой Италии» на территории, подвластной австрийской короне, приговорен к смерти), с 1835 по 1848 г.г. Гарибальди живет в Латинской Америке, принимает участие в национально-освободительном движении в Бразилии, Уругвае, Аргентине.
Кстати, именно там воевавшие под его началом итальянцы-волонтеры — из числа местных иммигрантов из Италии — впервые стали носить свои ставшие впоследствии столь знаменитыми красные рубахи (по примеру местных ковбоев-пастухов, одевавших их чисто из практических соображений: на них не так заметна была кровь животных при забое скота).
Впоследствии, как утверждают некоторые исорики, Муссолини, выбирая форму одежды для своих «дружин», отталкивался от идеи (но не цвета) одежды гарибальдийских волонтеров.
Многолетнее участие Гарибальди в сухопутных и морских сражениях (он неоднократно командовал и морскими операциями — не забудем, что по профессиональному образованию он был достаточно опытным моряком, и еще на родине получил капитанский патент) в Латинской Америке принесло ему в итоге должность главнокомандующего военными силами Уругвайской республики.
(Любопытная, хотя и небесспорная, деталь: в те же годы Джузеппе Гарибальди лишился…уха. В сражениях за свободу,— утверждают его официальные биографы. Однако, имеются и скептики, которые объясняют сию потерю совсем иначе: по их версии, герой потерял эту часть тела в наказание за то, что вдали от полей сражений воровал скот. Во время одного из подобных «наездов» его застукали и отрезали ухо, чтоб отбить охоту к подобным подвигам.
И еще: ряд биографов утверждает, что в1844 г., находясь в Уругвае, Гарибальди вступил в местную масонскую ложу (через 10 лет, в Палермо, был возведен в степень «мастера» Великой ложи Италии, а позже — даже «великого мастера» ложи Шотландского обряда).
В 1848 г. Гарибальди возвращается в Европу (в связи с начавшимися там революциями). Участвует в революционном движении на территории Италии и военных компаниях против австрийских и французских войск.
В декабре прибывает в Рим, где с апреля по июль 1849 г.руководит обороной Римской республики против объединенных сил Папского государства и Франции.
(Впрочем, первое знакомство Гарибальди с Вечным городом случилось еще в 1825 году, когда он прибыл туда в составе экипажа торгового судна, доставившего в город груз вина.
А после объединения Италии Гарибальди был избран одним из депутатов, представлявших Рим в парламенте Королевства.
Неудивительно, что кроме семиметрового конного памятника, в 1895 году поставленного на вершине Янникульского холма (на котором за полвека до этого держали последнюю оборону гарибальдийцы и куда сам он каждое утро выезжал на белом коне), именем Гарибальди и его сподвижников названы улицы, площадь и мост в итальянской столице. На том же холме, в здании усадьбы Спада, где ныне разместилось посольство Ирландии при Ватикане, располагался штаб гарибальдийских волонтеров, а вдоль аллей парка стоят 80 мраморных бюстов главных сподвижников Гарибальди. Здесь же, в 1911 году, появился маяк — дар итальянцев, жителей Аргентины, — напоминающий о южноамериканских страницах биографии итальянского героя. В нижней же части города, в самом его центре, в двух шагах от знаменитой площади Испании — на здании, соседствующем с историческим «Греческим кафе» (старейшим кафе Рима ), висит мемориальная доска, удостоверяющая, что в одной из квартир этого дома Гарибальди жил в последние месяцы существования Римской республики. Много позже, наезжая в столицу во время парламентских сессий, он останавливался уже в другом районе — неподалеку от здания Парламента, на старинной улочке Копелле).
В период между 1850 и 1854 г.г. Гарибальди вновь находился в изгнании:сначала в Тунисе, Нью-Йорке (там он работал в мастерской по изготовлению свечей и на скотобойне), а затем снова в странах Латинской Америки, где вернулся к профессии моряка и трудился на торговом флоте.
(С этим временем тоже связан один «пикантный» эпизод, вынесенный на свет Божий местными, латиноамериканскими, биографами-противниками героизации Гарибальди. В 1852 г., торговое судно «Кармен» под командованием капитана Гарибальди отплыло из Лимы (Перу) в Китай с грузом органических удобрений (в качестве каковых использовался птичий помет). На обратном пути «Кармен» посетила Филиппины, где — по позднейшим воспоминаниям ее владельца — в трюмы корабля были загнаны несколько сотен китайских батраков-кули, насильственно зафрахтованных на работы в Южной Америке по добыче тех же птичьих экскрементов. Веселенькая историйка, нечего сказать! Впрочем, многие серьезные исследователи и биографы Гарибальди оспаривают наличие сего дурно пахнущего эпизода на жизненном пути великого революционера).
Вернемся, однако, к вполне реальным фактам и событиям биографии героя.
В 1854 г. (по амнистии) Гарибальди возвращается в Европу. В ожидании новой возможности послужить делу освобождения любимой Италии, столь чаемому им с юности, он включается в высокую политику — в серьезную международную политическую (а в скором времени, как он уверен, и военную) интригу. Знакомится с королем Виктором Эммануилом Вторым и его премьером, генералом Кавуром: с этого времени Гарибальди не меньше, чем освобождением северных земель от австрийцев, озабочен выступившим на первый план объединением апеннинских территорий. И здесь он — в отличие от убежденных сторонников республиканского правления во главе со своим тезкой Джузеппе Мадзини — делает ставку на савойскую монархию, упорно ведущую дело к строительству единой Италии. Формально же Гарибальди занят своей капитанской профессией и, кроме того, покупает небольшой островок Капрера в 16 км от побережья Сардинии.
(Тут, в небольшом поместье, он и жил с тех пор: в перерывах между военными походами и сражениями, а позже — на покое, после окончательного объединения страны. В 1907 .г наследники продали остров государству, и с той поры бывшая усадьба Гарибальди стала Национальным мемориалом).
В ходе итало-австрийской военной компании 1859 г. по освобождению северных территорий Гарибальди предводительствует своими волонтерами (из них впоследствии вырастет соединение альпийских стрелков в составе итальянской армии). Король Виктор Эммануил II возводит его в чин генерала итальянской армии.
В мае 1860 г. осуществляет победоносную военную операцию в Сицилии и Южной Италии, уже через несколько месяцев приведшую к разгрому правительства Бурбонов и присоединению этих территорий к Итальянскому королевству. Началом компании послужила высадка легендарной «тысячи» (на деле — их было на несколько десятков больше) гарибальдийских добровольцев в порту сицилийского города Марсала. Впрочем, вскоре численный состав армии Гарибальди увеличился в 20 раз.
(Самому старшему из них было 70 лет, а младшему не исполнилось и 12-ти.
Была в рядах «тысячи» также и одна женщина, правда, переодетая в мужское платье: некая Розалия Монтанасти, сумевшая настолько изменить свою внешность, что ее принял за постороннего мужчину даже собственный муж (тоже участник сицилийской высадки) Франческо Криспи — будущий премьер-министр объединенного Итальянского королевства.
В числе добровольцев числились и иностранные «участники» (среди которых несколько десятков русских).
Духовным окормлением гарибальдийцев во время похода занимался местный священник, монах-францисканец Джованни Панталео (впоследствии, кстати, женившийся и сменивший «профессию»).
Восемьдесят шесть из первоначального числа волонтеров погибли в боях и не дожили до триумфального вступления их товарищей по оружию в столицу Неаполитанского королевства, Неаполь, в сентябре того же года).
С началом высадки в Сицилии Гарибальди объявил себя военным диктатором на территории, занятой его военными соединениями, и в течение всего похода — до встречи с королем Виктором Эмануилом 11 (верховным главнокомандующим войсками Итальянского королевства, атаковавшими Неаполитанские войска с севера) и передачи в его руки общего командования — сохранял за собой эти функции.
(И тут снова множатся мнения, подвергающие серьезной критике политику Гарибальди во время этого похода, и дегероизирующие его личностный выбор. К примеру, отнюдь не тщательной подготовкой или хитроумными тактическими комбинациями объясняют успех самой высадки и последующих военных успехов гарибальдийцев, а всесторонней военной помощью британского флота (прикрывавшего своим присутствием высадку десанта и блокировавшего доступ неаполитанских военно-морских сил к побережью Сицилии). Из того же источника шли и средства на подкуп высшего военного командования Неаполитанского королевства, что в значительной степени обеспечило победы в целом ряде важнейших сражений. Невзирая на самые разнообразные свидетельства военных успехов гарибальдийцев, во множестве сражений одерживавших победы над часто превосходящими силами своих противников, некоторые историки считали и продолжают считать, что в ходе военной кампании на Сицилии именно коррупция сыграла немаловажную роль в ряде побед гарибальдийского оружия. А подтверждение тому находят, в частности, в судьбе троих генералов, руководивших неаполитанскими войсками в этих ключевых баталиях (в Марсале, Палермо, Мессине): все они были преданы военному трибуналу по обвинению в предательстве — одного расстреляли, другой умер в тюрьме, а третий, по окончании военных действий, продолжил службу в армии бывшего противника).
Без сомнения, население Сицилии первоначально в подавляющем большинстве с энтузиазмом встречало Гарибальди и массами присоединялось к его волонтерам. Однако, в историографии ХХ века получила право на существование и такая,— поначалу казавшаяся маргинальной,— точка зрения, согласно которой сам генерал-освободитель в тот период оказался заложником своих «спонсоров» (британцев и пьемонтцев). Результатом чего стало быстрое свертывание начавшихся было хозяйственных и социальных реформ на острове в интересах беднейших слоев (составлявших подавляющее большинство населения Сицилии) и последовавшие за этим волнения тех же малоимущих элементов против новой власти. Выступления, кстати, безжалостно подавлялись, так что народ вскоре вновь присмирел, а землевладельцы — поначалу опасавшиеся революционных преобразований — в итоге осознали, что новый режим вряд ли всерьез угрожает их собственности и реальным привилегиям и не станет кардинально менять сложившуюся систему социально-экономических отношений. Как значительно позже выразится один из персонажей знаменитого романа Томази ди Лампедуза «Гепард», «сменился лишь акцент: с неаполитанского на туринский, вот, собственно, и все».
Далее следуют годы политического забвения со стороны правящей верхушки Итальянского королевства: Гарибальди не подпускают к решению вопроса о присоединении Папской области. Тем не менее он дважды — в 1862 и 1867 годах во главе гарибальдийцев-волонтеров пытался захватить Рим, но оба раза был остановлен: сначала королевскими войсками, а затем объединенными силами папского гарнизона и подоспевшими на помощь французами.
(Между прочим, во время похода на Рим 1862 года, когда Гарибальди был ранен в ногу, его лечил великий Пирогов, находившийся в тот период среди русских участников этой эпопеи).
В 1864 году он гостил у Мадзини в Лондоне, где познакомился с Герценом.
В 1871 г. основал первое в стране Общество защиты животных и стал его председателем.
(Между прочим, об особом его отношении к животным,— сформировавшимся, во многом, под воздействием реальности второй половины его жизни, когда из-за постоянных приступов ревматизма он участвовал в боях, почти исключительно, сидя верхом на лошади,— говорит и такой выразительный поступок: в 1876 г. он торжественно похоронил у себя в поместья на острове Капрера свою любимую «боевую подругу», кобылу по кличке Марсала, участницу сицилийской экспедиции, а над могилой поставил настоящий памятник.
Да и вообще, животные, природа и работа на земле всегда влекли к себе этого моряка— военного: его неистребимо тянуло в противоположную сторону от основных профессий. Он и островок-то купил для занятий именно сельским хозяйством, которому предавался в перерывах между войнами и в последние годы жизни, и во всех официальных анкетах в графе «профессия» недаром, наверное, неизменно указывал «земледелец»).
Час Гарибальди пробил, когда началась франко-прусская война 1870-71 г.г.: во главе своих добровольцев Гарибальди сражался на стороне республиканской Франции и нанес едва ли не единственное за всю эту компанию поражение пруссакам под Дижоном.
После образования Французской республики Гарибальди избирается депутатом французского парламента (поскольку к этому времени он формально — по месту рождения — считался французом, т.к. Ницца, как я уже упоминал, с 1859 г. находилась на французской территории). Однако, почти сразу его полномочия были прекращены по требованию большинства депутатов, опасавшихся влияния радикальных взглядов генерала. Чуть поозже, получив итальянское подданство, был депутатом двух созывов парламента объединенной Италии.
Удалившись на покой, отдал дань литературному творчеству: Джузеппе Гарибальди — автор трех романов, автобиографических записок и обширного эпистолярного наследия.
Гарибальди неоднократно отказывался от каких бы то ни было почестей, наград или подарков (в том числе, в денежном исчислении), кем бы они ему ни предлагались.
Так, еще в молодости, когда воевал за независимость стран Латинской Америки, не принял в подарок от президента Уругвая латифундию (с многоголовым стадом крупного рогатого скота впридачу). А уж на родине от чего только не отказывался до конца жизни: и от дворянского достоинства и титула, и от замка, и от целого корабля, и от генеральского чина (для себя) и адъютантского (да еще при королевском дворе) — для одного из сыновей; а старшему сыну не разрешил принять в дар основательный земельный надел; и лишь под старость принял солидный ежемесячный пенсион, назначенный ему итальянским правительством (в переводе на современные деньги — порядка 17 тыс. евро). Небольшое поместье на острове Капрера (вблизи Сардинии) приобрел на собственные средства — там он окончил жизнь и там же был похоронен. Все же Гарибальди делал кое-какие исключения из этого своего золотого правила: счел возможным принять отдельные мелкие подарки, среди которых числились, в частности, золотая перьевая ручка, коробка дорогих сигар, пара сапог для верховой езды (преподнесены парижскими сапожниками), разнообразное оружие и бриллиантовое колье (подарок короля Виктора Эммануила II для дочери Терезиты). Самым, наверное, дорогим подношением, от которого он в свое время не отказался, была яхта, но ее он в 1869 г. продал. Увы, сугубо неудачно: деньги, вырученные от продажи (в современных деньгах — около 350 тыс. евро) украл посредник. С остатками же своего достояния (суммы привожу в переводе на евро) он в завещании пожелал распорядиться следующим образом: 8 тыс. оставил последней (третьей) жене, 24 тыс.(вырученные от продажи принадлежавшего ему магазина в Ницце) и остальные 14 тыс. распределил между тремя старшими детьми.
Любопытные сведения находим мы в исторических источниках относительно знаменитых однофамильцев Гарибальди (хотя вряд ли они являлись предками нашего героя). Самые ранние данные об этой фамилии восходят аж к шестому столетию: такую фамилию во второй половине того дальнего века носил первый герцог Баварии. Следующими историческими персонажами-однофамильцами были герцог туринский и один из королей племени лонгобардов (оба жили в конце седьмого столетия). Неплохо, пусть даже и в смысле простого совпадения; правда — заметим в скобках — фамилии этих знатных персон оканчивались не на «и», а на «о», что, однако, по сути, дела не меняет. Однозвучное название — правда, уже в его время — имело и небольшое местечко на побережье Лигурии с населением 3 тыс.человек: там каждый пятый житель носил фамилию Гарибальдо.
На родине прадеда Гарибальди, Анжело, в городке с названием, странно звучащим для русского уха,— Не (в области Лигурия) — из 2000 жителей, примерно 200 человек носят уже «исправленную» фамилию ГарибальдИ. Там, кстати, сохранился и дом, в котором с 18-го века жили предки Джузеппе Гарибальди и где по сей день обитают его дальние родственники.
В целом же, по всей Италии сегодня живут почти две тысячи человек с этой фамилией, а более 200 детей при рождении в ХХ веке получили ее в качестве имени.
Как большинство итальянцев, Джузеппе Гарибальди был любвеобилен. Причем, исключительно: по отзывам многих современников, число женщин, не устоявших перед чарами героя, превосходило число волос в его бороде. Официальных жен было три, а остальные возлюбленные не поддаются пересчету. Вопрос о количестве детей Гарибальди тоже остается до сих пор открытым. Сам он признавал восьмерых, а любимым был первенец Менотти — от первой жены Аниты Рибейро, которая стала его подругой жизни в годы сражений и приключений в Латинской Америке. По некоторым сведениям,он увел ее у мужа-сапожника в возрасте 18 лет. Она родила ему трех детей и скончалась во время отступления гарибальдийцев из Рима после поражения революции 1848-49 г.г. Ее дочь Терезита уже к 29-ти годам подарила отцу 9 внуков, впоследствии доведя их число до 16. Последней законной женой Гарибальди стала его давняя домработница Франческа Армозино, на которой он женился всего за два года до своей кончины.
Небезынтересно заметить, что среди многочисленных «пассий» великого революционера-интернационалиста встречались и представительницы европейских аристократических семейств. Так, к их числу. принадлежали англичанка Эмма Робертс и немецкая баронесса Мария фон Шварц. Обеим, между прочим, пылкий полководец предлагал руку и сердце и от обеих получил отказ (правда, по разным причинам). Вряд ли это особо его расстраивало — в период связи с родовитой дочерью туманного Альбиона неуемный итальянец параллельно завел интрижку с ее служанкой, которую благополучно обрюхатил (в отличие от госпожи) и благополучно увез с собой в солнечную Италию. Великодушная леди не затаила обиды на бывшего возлюбленного и мало того, что сохранила с ним дружеские отношения, но оставила у себя на воспитание в Лондоне второго сына Гарибальди, Ричотти.
Два старших сына и внук Джузеппе Гарибальди в жизни пошли по стопам своего знаменитого отца (и де-да): сделали карьеру профессиональных военных — сыновья воевали вместе с отцом, а внук был участником Первой Мировой войны, а затем — в разное время — стали депутатами итальянского парламента.
III
Истинный «народный герой» должен быть известен широким массам населения. И не только на словах — народ, как говориться, должен знать своих героев «в лицо». Повсюду — в городах и весях — его должны видеть и чтить, как частным образом, так и, в первую очередь, публично. И, вот, удовлетворяя эту насущную необходимость, появляются эти изображения — сначала авторские портреты героя, потом анонимные, а потом они тиражируются уже в массовом порядке: на плакатах, календарях и открытках, на школьных тетрадях и ластиках, на упаковках табака и сигар, на одежде и на консервных банках; их рисуют и вывешивают на стенах домов и на заборах, в учреждениях и магазинах. Памятные медали, статуэтки и бюсты, товары ширпотреба, одежда, посуда, канцтовары, плакаты, открытки и прочая полиграфическая продукция… — все работало и работает на иммидж народного героя, воистину, наверное, первого народного героя Европы.
Кстати, едва ли не самые первые портреты Гарибальди были выполнены не итальянскими художниками. Так, уже в 1848 г. его написал голландец Ян Филипп Кельман (Jan Philip Koelman), в 50-ых годах, во время пребывания Гарибальди в Лондоне, за дело взялись английские профессионалы. Впрочем, и соотечественники, если и отстали, то совсем ненадолго. Портреты, рисунки, картины, на которых изображен Гарибальди, в отечественной художественной галерее исчисляются многими десятками. Активность в данной области искусства не иссякает и поныне, а самым известным мастером ХХ века, приложившим руку к гарибальдийской тематике (и неоднократно), был Ренато Гуттузо…
Чуть позже, с рождением фотографии, за дело принялись фотографы.
Благодаря их «заботам» на рубеже 19-20 в.в. в итальянских фотоателье повсеместно устанавливались изображения «героя двух континентов», на фоне которых запечатлевались клиенты — зачастую целыми семействами, накануне или после свадебных церемоний, дней рождений и юбилеев.
Личность Гарибальди, вполне естественно, привлекала и художников слова. Правда, часто его подвиги вдохновляли, увы, не слишком оригинальных беллетристов, которые не особо утруждали себя самостоятельными изысканиями перепетий жизненного пути своего литературного героя, пересказывая, с теми или иными несложными вариациями, одни и те же общеизвестные эпизоды из биографии Гарибальди. Чуть более замысловатыми (хотя только на первый взгляд) выглядят произведения тех авторов, которые — наоборот — использовали эти же факты в совершенно иных сюжетных коллизиях. Взять хотя бы Эмилио Сальгари (Emilio Salgari) — популярного на рубеже 19-20 в.в. итальянского автора приключенческих романов, действие которых развертывалось в Британской Индии, а герои (к примеру, малайские пираты) чуть ли не в точности следовали многократно описанной тактике гарибальдийских волонтеров.
Научно-историческая и популярная, так сказать, гарибальдиана исчисляется буквально тьмой монографий, сборников, брошюр, листовок и путеводителей. Становился он героем и музыкальных сочинений, — в том числе доброго десятка опер, — и кинофильмов (в числе создателей которых отметились такие всемирные знаменитости, как Витторио де Сика и Роберто Росселини). В детских садах и школах как писали, так и пишут сочинения о его жизни и подвигах, рисуют его портреты, посвящали и посвящают ему свои детские достижения, лучшие образцы которых затем попадают на выставки. Все это, кстати, воочию можно было наблюдать и на юбилейных мероприятиях 2007 года, о которых шла речь в самом начале этого материала.
А уж мемориальных досок в городах и весях по стране, утверждающих, что там останавливался, ночевал или выступал с речами ее великий сын, насчитывается далеко за тысячу. Это, впрочем, и понятно — всякий уважающий себя административный «ресурс» тщится присягнуть национальному мифу. И тут, как говорится, «всякое лыко в строку». Встречаются истинные перлы, вроде таких: «С этого балкона — (в таком-то году) — Джузеппе Гарибальди открыл городские состязания по пулевой стрельбе» (г. Крема), «Здесь Гарибальди исцелился от присупа жестокого артрита»(в термах г. Чевитавеккья), «Тут, дегустируя молодые вина, Гарибальди, отдал предпочтение одному из сортов, которое с тех пор носит его имя» (сей перл красуется на стене одной из виноделен в г. Марсала). И так далее и тому подобное. А проверить или опровергнуть возможности, практически, нет. Ведь мифотворчество — искусство воистину «народное»…
Вернемся, однако, к визуальным изображениям великого итальянца. Вышеупомянутый голландский художник Кельман, описывая свои встречи с Гарибальди, говорит о голубоглазом , широкоплечем человеке среднего роста, физический облик которого производил на окружающих впечатление спокойной уверенности и физической силы, а крупный нос — придавал схожесть с царем зверей. Однако, все хоть сколько-нибудь серьезные биографы Гарибальди сходятся на том, что он был скорее невысокого роста (примерно, 166 см) и отнюдь не производил впечатления физически крепкого и уж тем более, никак не напоминал бесстрашного и могучего млекопитающего. Напротив, хорошо известно, что с молодых лет Джузеппе Гарибальди регулярно страдал острейшими приступами ревматизма и порой недели проводил без движения, лежа в постели. Передвигался же, в основном, верхом, а ближе к старости всегда ходил, опираясь на трость, а то и с костылями (после особо сильных приступов болезни).
И все же образ бесстрашного «льва» прочно закрепился за Гарибальди, народным вождем и талантливым полководцем, действительно, бесстрашно водившим своих волонтеров против превосходящих сил противника и побеждавшего, казалось бы, в самых безнадежных обстоятельствах (при том, что нигде и никогда не соприкасался с военной наукой и тактикой, кроме как на поле боя). Таким он и сегодня смотрит на нас с портретов и плакатов, таким он запечатлен и в сотнях памятников — в каком мало-мальски заметном итальянском городе не стоит (конный, как правило) монумент Джузеппе Гарибальди? И уж тем более, навряд ли найдется в этой стране хоть один населенный пункт, в котором площадь или улица не носила бы имени великого сына итальянского народа (какие-то любители статистики подсчитали, что более, чем в пяти тысячах).
В Италии, стране традиций — в том числе, и народных — не так-то просто выветрить из сознания людей тот или иной привычный образ, тот или иной широко бытующй миф. «Сдавать» своего любимого героя большая часть итальянцев (по крайней мере, тех, что издавна живут и трудятся в северных и центральных районах страны), похоже, не собираются. Во всяком случае, лично я таких поползновений что-то тут не замечал. Они — особенно школьники и студенты — не склоняют, конечно, его имя (как делали когда-то их ровесники в прошлом), но оно достаточно крепко сидит у них в головах после теперешних двенадцати лет обучения в средней школе. В Риме родители с детских лет привозят их полюбоваться панорамой города с вершины Янникульского холма, где посредине площади царствует огромный бронзовый конный памятник Гарибальди, повернутый лицом к центру Рима — с того места, откуда он — во главе немногочисленного отряда своих добровольцев — отчаянно сопротивлялся превосходящим силам французов, вытеснивших его из города летом 1849 года.
Спустя совсем немного времени он вернулся в Вечный город, на то же место, и остался там навсегда.
Ноябрь 2007 г.
(Рим)