Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 22, 2008
Взгляд первый
Будущее вызывает у меня скорее грусть и страх, чем желание творить.
Станислав Лем, февраль 2005 г.
Международная жизнь, подобно гигантскому миксеру, преобразовывает порой до неузнаваемости страны и континенты, причудливо передвигает, устраняет или вновь чертит национальные границы. Нельзя раз и навсегда утвердить неизменную политическую карту мира. Перспектива всегда многовариантна, но кто может гарантировать, что развитие не пойдёт по описанному ниже руслу.
Успехи интеграции
Приобщение к европейским духовным ценностям является для некоторой части российской элиты важнейшей задачей дня. Если бы это зависело только от наших европеистов-западников, страна присягнула бы указанным ценностям сразу и сейчас. В Брюссель, номинальную столицу объединённой Европы, были бы поданы два прошения — о приёме в Европейский Союз и в НАТО. Когда таковое произойдёт, Россия, как они полагают, совершит скачок в сторону прогресса подстать петровским деяниям. А пока надо загодя готовиться к столь желательному развороту событий и вводить принятые в европейском общежитии нормы.
Что же это за ценности? Из длинного перечня назову две главенствующие — демократическое устройство государства и права человека. Обе настолько взаимообусловлены, что при перечислении можно менять их местами. Другие позиции также значительны1.
Прилагательное «европейские» поясняет происхождение ценностей. Начало им было положено в Древней Греции, и затем эти наработки приумножались и отшлифовывались. Ввиду их универсальности и привлекательности достижения переносились за географические пределы Европы и закреплялись там, будь то США, Новая Зеландия или другие страны, заселённые выходцами из Европы.
Время торжества европейских принципов в более или менее полном объёме наступило после Второй мировой войны. Это и понятно. Средневековая инквизиция, колониальные войны и захваты со всеми их жестокостями, два мировых пожара, начавшиеся в Европе, Освенцим, конечно, далеки от провозглашённых идеалов континента. Европейский Союз, начавшись с шести стран и сменив несколько названий, сплотил ныне почти три десятка государств. Им удалось устранить возможность крупномасштабных междоусобных битв, полностью открыть границы друг для друга, обеспечить населению высокий жизненный уровень. Параллельно с интеграцией Евросоюз проводит с 2002 года «европейскую политику добрососедства», смысл которой состоит в создании пояса дружественных государств.
На что, однако, хотелось бы обратить внимание. Всё, что делает Объединённая Европа (в дальнейшем для краткости — просто Европа), она делает прежде всего и больше всего для себя. Это одна, незамутнённая сторона медали. Но есть и другая. На немецком языке это называется Schönheitsfehler (переведу вольно как «помарка в чистописании»). Любой человек, изучавший философию и усвоивший закон единства противоположностей, занявшись поисками негативных аспектов европейской интеграции, найдёт их, не прилагая особых усилий.
Начнём с того, что ЕС отгородил себя от окружающего мира крепостной стеной в виде таможенных пошлин и прочих барьеров. Имеет место сознательное самообособление альянса в эпоху глобализации. Экономические отношения с не членами этого таможенного союза регулируются по выбору, посредством специальных соглашений. В научной литературе закрепилось обозначение двоякого (хорошего и плохого) эффекта интеграции — эффект открытости (tradecreatingeffect) и эффект закрытости (tradedivertingeffect). Рикардианский закон сравнительного преимущества (сравнительных издержек) встречает препятствие в виде отгороженности европейского рынка. Ситуация настолько общеизвестна, что повсеместно излагается в экономических учебниках для вузов2.
Приведу только один пример взаимодействия старого континента с мировым рынком. Производство сахара в Таиланде, Бразилии и Австралии обходится в среднем в 122 евро за тонну, тогда как в Европе — 700 евро3. Что делает ЕС? Он закрывает входящие в него страны посредством таможенных пошлин и квот от дешёвого импорта, продаёт своему населению дорогой сахар, а с помощью дотаций собственным сахаропроизводителям (фермерам и переработчикам свёклы) удерживает экспортные цены за рубежом на низком уровне, тем самым, конкурируя с другими странами. Делается это в целях сохранения собственного производства, предотвращения разорения фермеров и связанной с ними перерабатывающей промышленности. Зато от такой политики страдают развивающиеся государства, у которых аграрные продукты и текстиль являются часто единственными видами национального производства.
Их попытки избавиться от монопроизводства приносят слабые результаты. В целях закрепления такого положения в недрах ЕС родилось предложение создать европейское министерство сотрудничества с развивающимися странами при одновременной ликвидации соответствующих национальных ведомств. Жалобы во Всемирную торговую организацию ощутимых результатов не приносят. Часто повторяемым аргументом ЕС в свою пользу служат цифры добровольной финансовой помощи бедным странам и регионам, что, однако, не находит особого признания со стороны последних. «Африка существовала ещё до вас, европейцев, и дела у нас были не так уж плохи», — заявляет, например, кенийский экономист Джейли Шиквати, указывая на такое последствие западной помощи, как коррупция и присвоение денег правящей элитой4
Нам нужна не милостыня, считают представители развивающихся стран, а свободный допуск на рынки, либерализация мировой торговли, поскольку потери из-за дискриминации намного превышают превозносимые благодеяния. Эти требования усилились в связи с тяжёлыми последствиями цунами в Индийском океане на рубеже 2004/2005 годов. Пострадавшим странам была обещана щедрая помощь. Однако, как показывает опыт, проходит время, обещания забываются, а дискриминация остаётся. Интересно, что одним из последовательных критиков европейского интеграционного протекционизма является Маргарет Тэтчер, доказывающая необходимость в бóльшей мере ориентироваться на мировой товарообмен. «Наши интересы находятся, — пишет она, — прежде всего на глобальных рынках… Глобальные рынки к тому же на протяжении многих лет развиваются значительно быстрее европейских и, по всей видимости, сохранят эту тенденцию и в будущем»5. Нынешний президент Чехии Вацлав Клаус высказывает возражения относительно углубления европейской интеграции и называет Европейский Союз постдемократическим институтом6.
Заслуживает внимания и мнение известного американского аналитика Митчелла Риса: «Как у США, так и у европейцев есть протекционистские тарифы и квоты на импорт. Страны третьего мира оказываются в проигрыше, поскольку не могут экспортировать свою продукцию на рынки США и Европы. Это новая проблема, и я знаю, что работа над ней идёт полным ходом»7.
Страдают и гуманитарные нормы, эти, казалось бы, «священные коровы» всех европейских хартий. Например, созданная в 1985 году в люксембургском местечке Шенген визовая система прямо ударила по населению многих стран-нечленов ЕС, которое теперь должно получать разрешения на въезд в ту или иную страну Шенгенской зоны, чего раньше при двусторонних договорённостях не требовалось. Это создаёт условия для чиновничьего произвола. После распада СССР россияне могли свободно ездить в бывшие соцстраны, пока те не вступили в ЕС. Теперь введены въездные визы, и ни в какой международный суд в этой связи не пожалуешься. Ян Чарногурский, бывший премьер-министр Словакии, пишет: «К сожалению, после падения «железного занавеса» ЕС пытается натянуть новый «занавес» между собой и восточноевропейскими странами. Так, под давлением ЕС Словакия была вынуждена ввести визовый режим для граждан России и Украины»8.
Большим достижением мирового сообщества было установление обязательных для всех международно-правовых норм. Но организованных в интеграционный союз европейцев это не устраивало, и они создали европейское право, acquis communautaires. Как считают специалисты, «право Европейского Союза в настоящее время превратилось в самостоятельную правовую систему. Она имеет сходство и во многом пересекается с «классическими» правовыми системами (с национальным и международным правом), но не сводима полностью ни к той, ни к другой»9.
В частной жизни можно иногда услышать по отношению к преуспевающим соседям такие слова: «Надо же, как они умеют устраиваться в жизни». То же самое, но без всякой зависти или осуждения, хочется сказать в адрес стран-участниц ЕС. Вместе с тем автора этих строк коробит другое, а именно их поучительная манера общения если не со всеми, то со многими странами и народами. Делайте, как мы, делайте, как мы говорим, и у вас будет так же хорошо — таков смысл европейских наставлений «городу и миру».
Когда-то своей назидательностью отличались советские идеологи, и поскольку ничто в мире совсем не исчезает, сейчас это знамя развернули европейские интеграторы. Но если бы другие действовали в духе европейцев, то мир был бы поделён на замкнутые региональные группировки. В этой связи можно отметить, что в Северной Америке множатся голоса за ускорение интеграционных процессов между тремя участниками соглашения о свободной торговле (NAFTA) и введение по примеру ЕС единого внешнего тарифа. И всё-таки главное не в этом.
Иммиграция — коварная добродетель
Государственный флаг Германии имеет три цвета: чёрный, красный, золотой. Если спросить рядового немца, как расшифровать такое сочетание цветов, он, возможно, даст следующее объяснение: выйдя из мрачного прошлого, народ своей борьбой обеспечивает светлое будущее. Но ожидаемое светлое будущее — это не более чем «сон золотой».
В рыночном хозяйстве есть проблемы объективные, которые не поддаются устранению, и есть рукотворные, которые можно устранить, коль скоро они не отражают сути рынка. Объективными, являются, например, безработица и инфляция, они существуют повсюду с различиями по странам и по годам. Проблема мигрантов в странах Евросоюза предстаёт на первый взгляд самодельной, т.е. созданной правительственной политикой. На самом деле допуск мигрантов — это цугцванг, вынужденная мера. Для Европы в прежние времена типичной была противоположная ситуация, когда в поисках лучшей доли жители континента в массовом числе устремлялись в далёкие страны. Произошедшая после второй мировой войны смена вех, т.е. преобладание иммиграции, принесла Европе неожиданные результаты.
Европа преуспела в создании общества высокого благосостояния, под её крыло стремятся попасть миллионы и миллионы из тех, кого угораздило родиться в менее благополучных регионах мира, люди разного цвета кожи, вероисповедания и национального происхождения. Европа распахивает двери перед иммигрантами, становясь гастарбайтерами, они вносят вклад в процветание «второй родины», а спустя некоторое время вообще перестают быть гостями, остаются на постоянное жительство или даже получают гражданство. Слова «вторая родина» сознательно взяты в кавычки. Латинский девиз «где хорошо, там и родина» разделяют далеко не все переселенцы. На новом месте они не отрекаются от своих исконных духовных ценностей и готовы отстаивать их как правовыми, так и силовыми методами. Здесь-то и начинается вся драма.
Высоко подняв жизненный стандарт, Европа не может удержать его собственными силами. Между тем демография не только грозит пальцем, но и делает своё злое дело — численность коренного населения падает. Будь иммигранты только носителями рабочей силы, никаких проблем не существовало бы. Но, не желая ни интегрироваться, ни ассимилироваться в принимающем их обществе, они требуют равноправия, получают его и утверждают собственный стиль жизни. Шаг за шагом пришельцы отнимают пространство у коренных жителей, которые, сокращаясь в численности, сдают его без особого сопротивления. Другая религия и культура восходят на благодатной почве.
Эта почва — упомянутые демократия и права человека. Национальное законодательство европейских стран, оставаясь не полностью унифицированным, тем не менее, создает благоприятные условия для иммигрантов, которые не должны чувствовать никаких ущемлений. Конечно, наблюдается и дискриминация иммигрантов, особенно нелегальных. Однако это не санкция сверху, а всегда местная самодеятельность. В свою очередь амнистирование нелегалов даёт лишь временное решение, поскольку усиливает приток новых искателей счастья (опыт Испании и Италии).
Дальнейший процесс развивается уже по собственной логике. Признание прав человека влечёт за собой признание прав компактно проживающих меньшинств со всеми вытекающими из этого атрибутами: свои школы, религиозные обряды, теле- и радиопередачи, культурные центры, магазины. Этническое меньшинство имеет обыкновение превращаться в большинство. Следующие этапы — борьба за автономию, государственное самоопределение народа, которому некогда было позволено в виде иммигрантов осесть на территории. А это почти всегда насилие. Здесь будет уместно сослаться на следующее наблюдение американского психиатра и психоаналитика Валика Волкана: «Все межнациональные конфликты развиваются по сценарию паранойи». Эту идею поддерживает российский профессор Михаил Решетников (доктор психологии и кандидат медицинских наук) и развивает её в своих работах10.
Новое качество текущему процессу придаёт приобретение иммигрантами гражданства страны пребывания. Если в обращении с иностранцами власти могут позволить себе относительную свободу действий, например, лишить вида на жительство или выдворить из страны, (хотя это нередко расценивается общественностью как нечто неправомерное), то против собственных граждан из числа прибывших они ничего предпринять не могут, как бы активно те ни пропагандировали чуждые духовные ценности. Этот вызов устоям общества остаётся безнаказанным. Гостеприимство даже в сказках не всегда воспринимается с благодарностью, а в реальной жизни тем более.
Кроме трудовых мигрантов, без которых Европа не может обойтись и поэтому терпит их, стиснув зубы, есть ещё категория лиц, обращающихся с просьбой о предоставлении политического убежища из-за преследований на родине. Принимать или не принимать этих людей — дело добровольное, но их, обычно, принимают. В этом, как правило, сказывается европейский гуманистический менталитет, который оборачивается против самих же европей-цев: политические беженцы, обладая высоким интеллектуальным ресурсом, подключаются к борьбе своих земляков-иноверцев за новые уступки властей и общества.
А можно ли забыть о нелегалах, немалая часть которых растворяется в среде своих соплеменников, усиливая тем самым маргинализацию общества. У нелегалов есть свои союзники, это — местные предприниматели, с выгодой использующие труд бесправных людей. И хотя предприниматели рискуют подвергнуться высоким штрафам, а в некоторых странах ЕС даже уголовному наказанию, нелегальный бизнес на рынке труда процветает.
Нельзя отрицать определённую заинтересованность в «экспорте» своих гастарбайтеров самих стран-доноров. Веский довод здесь — денежные перечисления на родину. В некоторых странах они достигают значительных сумм, являясь важным постоянным источником валюты. Обширные данные на этот счёт приводятся в соответствующем исследовании ОЭСР, изданном в 2006 г. (Internationaler Migrationsausblick; Ausgabe 2006, OECD). В списке за 2002 г. значатся также бывшие советские республики, ныне самостоятельные государства: Молдова — 22,8% валового внутреннего продукта, Армения — 11,2%, Грузия — 8,3%, Латвия — 7,5%.
Обращает на себя внимание, что в ЕС при всей остроте проблемы миграции не выработана единая политика в этой сфере, хотя такие призывы переходят из одного документа в другой. Причина заключается в специфике рынка труда стран Евросоюза и их разных исторических связях со странами-донорами.
Заселение Европы пришельцами из других частей мира существенно меняет её общественную атмосферу, возникают национальные и религиозные конфликты, стычки, демонстрации и контрдемонстрации, терпит ущерб национальная идентичность страны. Титульный народ перестаёт быть полным хозяином в своём доме. Откликаясь на ситуацию, поднимают голову правоэкстремистские группировки и партии. Запрет последних ничего не даст — тотчас же появятся преемники и последователи. Восхождение событий по спирали остановить невозможно, и оно означает сдвиги от плохого к худшему. Сначала происходят необратимые изменения в обществе, а затем в государстве. Идёт процесс «колонизации наоборот», как бы это странно ни звучало.
В связи с вступлением в ЕС ряда восточноевропейских стран начался, как и ожидалось, переток рабочей силы из новых стран-членов в старые, что несколько снизило потребность последних в трудовых иммигрантах из Азии и Африки. Снизило, но не ликвидировало полностью. Но это имеет свою цену: оголяются рынки труда в «новых странах». Долго такое состояние продолжаться не может. В конечном итоге они начнут черпать рабочую силу из государств, не входящих в ЕС, то есть будут встроены в общий процесс.
Общественные волнения, чем бы они ни подогревались, дестабилизируют экономику, а это уже сверхсерьёзно. Так же, как сейчас пришельцы подпитывают своим трудом экономику Европы, в будущем они послужат, сами того не желая, её разрушителями. Никакого corpus delicti им не припишешь. Вступят в противоречие две функции их собственной жизни. С одной стороны, они — прилежные работники, с другой — граждане с иным мировоззрением, которое не разделяется титульной нацией. Экономика падёт жертвой борьбы двух миров с глубоким культурным разрывом.
Если кому-то такой сценарий покажется недостаточно реальным (подчеркну, в отдалённой перспективе), то для иллюстрации можно взять трагический опыт Косово. На наших глазах произошло то, что грозит всей Европе и что предотвратить она не в состоянии. Впрочем, для албанцев, заселивших Косово, причём достаточно быстро, ничего трагического в произошедшем нет, и их можно понять.
«Независимость Косова неприемлема для меня, я никогда не одобрю такого решения», — повторяет президент Сербии Борис Тадич, однако трудно привести другой пример расхождения реальности и словесных заверений.
Отказ составителей проекта Конституции Европейского Союза вставить туда упоминание о христианских истоках Европы очень показателен. Не помогли ни обращение понтифика, ни нажим со стороны некоторых стран. Это — уступка не столько светскому характеру государственного устройства в Европе, сколько другим вероисповеданиям, набирающим силу на континенте. Одновременно она — предвестник будущих уступок.
Когда-то казалось, что мир навсегда прогнулся под тяжестью ленинской теории, доказывающей неизбежность социалистического прорыва империалистической цепи. Слабые страны-звенья выпадали из неё и образовывали разраставшийся социалистический лагерь. Но восторжествовал принцип обратимости, и прерванная цепь была восстановлена. Нечто подобное может произойти с Европой, но уже без шансов на восстановление прежнего статус-кво. Плохую услугу здесь может оказать евро, эта гордость интеграторов. Расстройство любой, не говоря уже о крупной, национальной экономики, входящей в Евроланд, чревато предсказуемыми последствиями для всей группы. Это, в первую очередь, дисгармонизация финансовой системы и инфляция, затем бюджетные проблемы и распространение паралича на весь спектр хозяйства. С введением евро окончательно исчезла защитная стена, позволявшая отгородиться от напастей, поразивших соседей.
Автор статьи в журнале «Уорлд Тудей» Паола Субаччи задаётся вопросом о том, какой будет Европа в 2030 г. Предчувствия автора лишены оптимизма: «Неуклонный, хотя и постепенный, упадок — таков вероятный сценарий для Европы»11. Перечисляются многие факторы упадка, как внутренние (структурные проблемы, старение населения, бюджетный дефицит, государственный долг, падение темпов роста и др.), так и внешние (экономический подъём Китая и, возможно, Индии). Но решающий вопрос об иммигрантах автором упущен.
Расскажи о своих планах и тем самым рассмеши бога — гласит народная поговорка. В самом деле, отцы-основатели Общего рынка и их нынешние продолжатели предусмотрели, казалось бы, все потенциальные зигзаги при совместном шествовании, зорко следили и следят друг за другом, чтобы пресечь в зародыше нарастание тоталитарных и профашистских тенденций в обществе и, тем более, в государственном управлении. Ещё памятна многомесячная дипломатическая изоляция Австрии в 2000 году из-за включения в правительство представителей праворадикальной Австрийской партии свободы Й. Хайдера (отмена визитов, приглашений, информационная блокада). Новые участники ЕС, прежде чем стать таковыми, проходят длительную процедуру согласований, должны выполнить сотни условий, в том числе внутриполитического характера. Венчает эту европейскую солидарность под прямо-таки пионерским девизом «один за всех и все за одного» военный союз с США в виде НАТО.
Но один канал, приток иммигрантов, оказался неперекрытым — не потому, что интеграторы в чём-то ошиблись, а по той причине, что через него поступает жизненная энергия в Европу. В ЕС сознают связанные с этим опасности, но поставленные перед дилеммой — экономическая деградация вследствие гипотетического прекращения иммиграции или накапливающийся иностранный национально-религиозный динамит, грозящий взорваться в будущем, — лидеры Европы выбирают второе. «А может быть, гром и не грянет», «на наш век стабильности хватит» или того хуже «после нас хоть потоп» (вполне в духе Людовика XV), — не эти ли мысли приходят им в голову?
Справедливости ради нужно сказать, что политики не сидят сложа руки. Сознавая слабую управляемость миграционного процесса, они ищут средства воздействия на него. В этой связи нужно отметить предложения о циркулярной, или временной миграции (zirkuläre Migration). Эта идея стала активно обсуждаться после совместного заявления министров внутренних дел Германии и Франции В. Шойбле и Н. Саркози в 2007 г. Её смысл состоит в том, чтобы пребывание гастарбайтеров в стране ограничивалось определённым сроком, после чего иностранцы должны возвращаться домой с правом вернуться в страну. Эффект такой политики усматривается в том, что мигранты будут восприниматься только как работники, а не как граждане со своими социальными и политическими претензиями в принимающих государствах. Получить в чистом виде всё полезное от мигрантов, то есть их труд, не отягощая общество их дальнейшим пребыванием — это ли не давняя мечта стран-реципиентов. Тем самым была бы исправлена ошибка в их прежних представлениях о рабочих-гостях: думали, что приедут работники, а приехали люди со всеми своими заботами.
Сторонники временной миграции намерены заинтересовать в сотрудничестве страны-доноры и приводят такую аргументацию — потрудившись несколько лет в принимающих странах, гастарбайтеры по возвращению на родину внесут вклад в национальную экономику благодаря повышению квалификации и полученным знаниям.
Но возникает много вопросов, на которые нет ясных ответов. Кто возьмёт на себя расходы по обязательному возвращению гастарбайтеров? Привыкнув к лучшим условиям, не предпочтут ли последние стать нелегалами? Как сочетать потребности производства с ротацией иностранных кадров? и многие другие. Некоторые эксперты предлагают сначала провести эксперимент и по его результатам сделать практические выводы.
Раздаются также призывы создать интеллектуально ориентированную экономику с тем, чтобы больше полагаться на собственные головы, нежели на силу рук (Жан-Клод Юнкер, премьер-министр Люксембурга, во время своего председательства в Совете министров ЕС в 2005 г.). Это — не третий путь, как может показаться, ибо даже в случае некоторого успеха шлюзы для иммиграции нельзя закрыть полностью.
Бывший западногерманский канцлер Гельмут Шмидт, экономист по профессии, в недавнем прошлом заявил, что политика по привлечению гастарбайтеров в страну была ошибочной: её негативные последствия в долговременном плане перевешивают положительный вклад. Возникает вопрос: кто или что мешает прекратить продолжение этой ошибки сейчас? Казалось бы, несложно запретить въезд гастарбайтеров и тем самым освободиться от первопричины многих коллизий. Однако власти не идут на это.
Население европейских стран и их столиц изменилось даже визуально, имеет место так называемая креолизация, как выразился однажды голландский автор. Выходцы из южных стран переселяются туда правдами и неправдами, создавая родственные связи между двумя мирами и, тем самым, облегчая путь на север для своих многочисленных сородичей. А тут ещё на горизонте появился такой кандидат в члены ЕС, как Турция, которая по численности своих жителей в перспективе опередит все другие страны Европы. По прогнозам ООН, в 2050 году там будет проживать почти 100 млн человек, то есть на 20 млн больше, чем в Германии, сейчас самой крупной по населению стране Европы.
Между тем шансы этой страны на вступление в ЕС отнюдь не призрачны. Заметим, что по классификации ООН Турция относится к Западной Азии. Сторонники её приобщения к «благородному семейству» ссылаются на то, что таким образом произойдёт её европеизация, что исходящий из Турции ислам, получив приставку евро, перестанет представлять опасность для Старого Света. По представлениям их оппонентов, переварить Турцию в случае её членства в ЕС не только не удастся, но, учитывая существование пятой колонны в виде многомиллионной армии гастарбайтеров (турецких и прочих), придётся считаться с возникновением мощной антиевропейской коалиции внутри самой Европы. Слово «армия» приобретает здесь смысл, близкий к её исходному значению. К 2014 году возможно вступление в ЕС и Албания. Со временем дойдёт очередь и до Боснии.
Политические партии и их лидеры в своих предвыборных программах вынуждены учитывать требования некоренных этнических и религиозных общин. В зависимости от масштабов этого отступления можно говорить о том или ином ущербе государственным интересам соответствующих стран как во внутренней, так и во внешней политике. Например, руководство Франции уже сейчас, в силу значительной арабской прослойки в структуре собственного населения, испытывает определённые трудности при проведении внешнеполитического курса на Ближнем Востоке.
Свеча горит с обеих сторон, поскольку иммиграция дополняется эмиграцией, а отчасти даже является её причиной. Европейцы покидают родные места из-за ухудшающегося социального климата, навязывания иммигрантами чуждых нравов и усиления криминогенной напряжённости. Многие переселяются в Австралию, Новую Зеландию и Канаду, где влияние радикальной иммиграции ощущается не столь остро. Но этническое благополучие этих стран — тоже лишь вопрос времени.
Коль скоро выше допускалась мысль о волнениях иммигрантов в слабых звеньях Европейского Союза, то логично продолжить эту канву рассуждений и задаться вопросом о том, какие средства самозащиты могут применить соседи. Если исключить участие в силовом подавлении выступлений, отрицательные последствия которого были бы настолько очевидны, что на них излишне останавливаться, то альтернативным вариантом можно считать введение своего рода карантина. Самым радикальным его проявлением было бы «удаление нарушителей», как удаляют школьника из класса за плохое поведение. Но даже если напрячь воображение, эти шаги не приведут к оздоровлению ситуации и способны лишь подлить масла в огонь.
Введение евро коренным образом изменило отношения на континенте. Если раньше там боялись чрезмерного усиления одной страны, которое влекло за собой возрастание у неё гегемонистских стремлений, то сейчас опасаются ослабления любого государства, входящего в зону евро, ибо через денежную брешь несчастья могут затопить всё евровалютное пространство. Приведу следующую аналогию. Допустим, несколько стран имеют общий нефтепровод. Тогда каждая из них заинтересована в его нормальной работе, ибо любая нештатная ситуация ударит по национальным интересам каждого участника. Евровалютная система выдвигает властное требование — её участники не имеют права на болезнь, иначе эта болезнь станет всеобщей.
В резерве у Европы находится верный союзник — США, которые, по выражению американского республиканца Ричарда Перла, представляют собой «Рим и Афины вместе взятые». Имеются в виду, вероятно, положительные стороны обоих столпов древнего мира, ибо можно назвать и такие менее привлекательные, как демагогия, родившаяся вместе с демократией в Элладе, и рабство на Апеннинах. Но эта гипердержава будет бессильна помочь своим собратьям на другом берегу Атлантики, причём это бессилие проявляется, пожалуй, ещё больше, чем в крестовом походе против международного терроризма. Не следует забывать также, что внутреннее положение США претерпевает те же самые изменения, что и в Европе. Демографическая ситуация в Соединённых Штатах только в одном пункте лучше европейской — там общая численность населения растёт, но доля лиц европейского происхождения за океаном угрожающе падает. Соответствующие факты, содержащиеся в нашумевшей книге американского политика Патрика Дж. Бьюкенена «Смерть Запада», никто не опроверг, а его худшие опасения никто не развеял. Если корни одни и те же, то и плоды одинаковы.
Исходя из апокалипсической версии будущего для белых европейцев, следует отметить бесполезность в описанной ситуации международных договоров и соглашений. В подтверждение можно сослаться на Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года. В этом документе приведены очень хорошие формулировки о неприменении силы или угрозы силой, о нерушимости границ, о невмешательстве во внутренние дела, об уважении международного права. Прежде чем поставить свои подписи, участники беспрецедентного форума застраховались в тексте от всякого рода превратностей. Однако за прошедший с тех пор небольшой период времени Европа радикальным образом изменилась. Никто не может гарантировать, что вслед за этим актом не будет брошена в корзину истории и нынешняя (не принятая всеми участниками) Конституция ЕС или её заменитель с провозглашённым там тезисом об уважении территориальной целостности отдельно взятого государства.
Наука о конфликтах, конфликтология, считает разногласия в обществе нужными и полезными. Они мобилизуют разные слои населения в отстаивании своих прав, способствуют осознанному поведению в политической жизни. Напротив, общественный застой связан с пассивностью людей, что открывает возможности для манипулирования ими. Понятно, что имеются в виду конфликты, разрешимые путём взаимных уступок. Что касается расхождений на национальной почве, то здесь наблюдается парадокс: чем больше в условиях демократии делается уступок мигрантам, тем хуже для демократии.
Итак, в будущем страны Евросоюза вследствие национального и религиозного перерождения окажутся перед лицом тяжких испытаний. Преобладающая сейчас схема «государство — нация» превратится в схему «государство — много наций», в которой некоренные народы продолжат требовать для себя всё новые и новые права. Традиционная государствообразующая нация ради умиротворения будет сдавать свои позиции, и в конце концов под вопрос будет поставлен сам её приоритет. Если правильно, что все войны кончаются миром, то столь же верно, что мир завершается войнами. Гражданские битвы не такое уж редкое событие в европейской печальной хронике, и нет оснований считать, что последняя к настоящему времени завершилась.
А что же Россия в этом коловороте событий?
Осмысление европейского миграционного опыта, несомненно, — полезное дело для нашей политики, однако прямых аналогий здесь не просматривается.
Напротив, в чём-то ситуация даже противоположная. В то время как для стран Евросоюза иностранные мигранты представляют собой мину замедленного действия, для России желательно обратное: чем больше мигрантов, тем лучше (к китайским переселенцам это не относится в силу сугубо специфических обстоятельств).
После распада Советского Союза прошло много лет, и эти годы были в значительной мере упущены в плане привлечения бывших советских граждан в Россию. Многие препятствия не устранены до сих пор, несмотря на меняющиеся законодательные нормы. В результате миллионы граждан, родственные нам по духу, остались вопреки своему желанию за пределами России или вынуждены перейти на нелегальное пребывание на её территории. Их вылавливают, штрафуют и выдворяют из страны. Со временем нам придётся считаться со вторым поколением мигрантов из стран бывшего СССР, но далеко не все из них будут дружественно расположены к России. Нужно сделать соответствующие выводы уже сейчас и предельно упростить нормы въезда в Россию и получения её гражданства.
Дискуссия о том, что является злом или благом — замещающий поток гастарбайтеров или отсутствие его, никогда не прекратится ни среди экспертов, ни среди населения. Опыт подсказывает, что отечественные власти будут действовать без чёткого представления о государственных интересах, бессистемно и с опозданием. Жизнь заставит время от времени приоткрывать шлюзы для иностранной рабочей силы, которая параллельно с этим будет пробиваться в страну нелегальными путями. Как бы то ни было, российское население будет численно сокращаться. Одновременно будет уменьшаться и доля русских.
Картина для России осложняется тем, что страна построена по этническому принципу. Из республик, считающихся по Конституции РФ государствами, происходит отток представителей нетитульных наций. Местный национализм сочетается с сепаратистскими устремлениями. Последние, в свою очередь, поощряются демократической Европой в лице её интеграционных органов и отдельных государств. Все эти угрозы весьма велики, однако не осознаются в полной мере.
В последние годы при президентстве В. Путина были предприняты шаги, которые, на наш взгляд, шли в правильном направлении: создание семи федеральных округов и активная роль главы государства при определении состава руководителей субъектов РФ. На очереди такое естественное продолжение, как укрупнение субъектов Федерации, которое, однако, будет иметь смысл только при одном условии — нужно отказаться от статуса этнических республик как государств. Такой статус представляет чрезвычайную опасность для целостности России. Речь должна идти либо о переходе к унитарности, что типично для подавляющего большинства стран мира, либо о замене основы федеративного устройства — этнического принципа на территориальный, или административный.
Наши поклонники западного уклада жизни торопятся, стремясь прописать российский триколор в Европейском Союзе. Географического присутствия России в Европе им недостаточно, гражданский брак они хотят перевести в официальный. Но разве будущие превратности не следует воспринимать как предупреждение о том, что бесшовное слияние с Европой может иметь нежелательные результаты. Чем дальше, тем сильнее проявляется тот факт, что на Западе нарастает присутствие Востока в виде накопительной иммиграции и вытекающей из неё межнациональной напряжённости. Европа к тому же теряет свой удельный вес в мире. В 2050 году её население составит по отношению к мировому 7%, сейчас 21%12.
У нас нет оснований выступать на чьей-то стороне в будущем споре Европы с объединившимися внутренними и внешними ниспровергателями. Россия сама сидит в стеклянном доме, чтобы ввязываться в борьбу. Злорадство по поводу происходящего было бы также не к лицу.
А на Востоке тем временем ощущается «больше Запада». Последнее утверждение требует пояснения. Если исходить из законов общественного развития, то демократия со всеми её составляющими не является национальной или региональной характеристикой, она универсальна, хотя по-разному и в разное время пробивает себе дорогу, несмотря на временные сбои и откаты. Япония или Южная Корея вряд ли во многом уступят на этом поприще европейским государствам, и уступят ли вообще? В этот общий фарватер направляются и другие страны обширного азиатского региона. Збигнев Бжезинский при всём своём недоброжелательстве, отмечает тот факт, что политические перемены в Китае, хотя и достаточно медленные и ещё очень далёкие от демократизации, в то же время улучшают ситуацию в общественной жизни13.
Это, конечно, не значит, что вместо Европы надо бросаться в другие объятия. Термин «равноудалённость», если в него не вкладывать изоляционный смысл, мог бы правильно выразить смысл требуемой оптимальной позиции России в её отношениях с Востоком и Западом, на которые приходятся соответственно 44 и 48 стран.
Выражение «Европа от Атлантики до Урала» часто употребляется в международном общении и носит, как надо полагать, благожелательный оттенок в отношении к России иностранцев. Некоторые западные политики сдвигают восточную границу Европы до Владивостока, что, возможно, льстит кое-кому из россиян Между тем ни ту, ни другую постановку вопроса нельзя считать правильной. Обе они лукавы.
Что значит «Европа до Урала»? Если с географической точки зрения всё выглядит корректно, то политическая интерпретация, будучи расшифрованной, звучит примерно так: Россия слишком велика для Европы, а потому не может рассматриваться как подходящий партнёр для Старого Света — вот если бы она была чуть поменьше… А ведь это «чуть» составляет ровно две трети территории России (Сибирский и Дальневосточный федеральные округа). Таким образом, целостность России не находит своего отражения в девизе «Европа до Урала» и, следовательно, с этой формулировкой нельзя согласиться.
Что касается «Европы до Владивостока», то и от этой чести тоже нужно отказаться, и не только по причине прямого противоречия этой формулы с географией. Здесь просматривается желание видеть в перспективе нашу страну в составе Европейского Союза, разумеется, с делегированием жизненно важных рычагов управления Брюсселю. Возникает вопрос: насколько целесообразно передавать судьбу страны в чужие руки? Одновременно это означало бы отдаление России от южных и восточных соседей, чьи воззрения в отношении «излишних» земель у России рано или поздно могут совпасть с представлениями членов Европейского Союза. Россию никто не будет защищать, кроме неё самой. Кстати, по официальной российской терминологии, «Россия расположена на востоке Европы и севере Азии». Поэтому не европеизация, а евразийство — судьба России. Не европейский выбор, лишающий Россию свободы маневра, а продвижение по всем направлениям — вот что отвечает её государственным интересам.
В 2004 г. в издательстве «Наука» под редакцией академика В.В. Алексеева вышло фундаментальное исследование «Азиатская Россия в геополитической и цивилизационной динамике. XVI-XX века». Оно вносит существенный вклад в понимание роли в судьбе России нашего восточного пространства, к которому кто-то, возможно, относится как к придатку или даже обузе. Академик В.В. Алексеев подводит следующий итог: «Таким образом, открытие и освоение Сибири превратило не слишком устойчивое Московское государство в мощную, богатую природными ресурсами, многонациональную и мультикультурную Российскую империю». Указывая на уроки геополитического развития Азиатской России в ХХ в., автор подчёркивает: «присутствие России на побережье Тихого океана, подключение ресурсов всей Азиатской России для эшелонированного продвижения страны к более тесному взаимодействию с мощным азиатско-тихоокеанским экономическим сообществом становится фундаментальной задачей, которую России необходимо решать для того, чтобы остаться в ряду ведущих мировых держав»14.
«Может быть, в один прекрасный день Европа и Азия будут соперничать за благосклонность России?» — предполагает известный германский знаток России Александр Рар и связывает это с энергетическим богатством нашей страны15. Поскольку дальнейшее освоение российских недр потребует применения современного оборудования, которого у России не хватает, то Европа, по его мнению, должна воспользоваться данной возможностью, чтобы «привязать Россию к себе». Фиксируя одновременный интерес к России со стороны Европы и Азии, следует отметить, что он выходит далеко за рамки энергетики. Здесь нужно назвать науку, транспорт, экологию и др.
Происходящее обезлюденье (трудно привыкнуть к этому слову) Сибири и Дальнего Востока стало необратимым. Никакая экономическая политика не остановит этот процесс. Во-первых, правительство бездействует либо по причине растерянности, либо из-за непонимания катастрофической перспективы. Во-вторых, даже если бы оно вдруг стало реагировать адекватно, то ему не удалось бы изменить вектор переселения людей с севера и востока страны на юг и запад. Почему? Потому что такой экономический курс потребовал бы огромных средств, которыми наш бюджет не располагает. Закрываются сотни населённых пунктов, и их жители перебираются в Центральную Россию, а производства переводятся, в лучшем случае, на вахтовый метод, а в худшем — тоже закрываются.
В экономике часто используется военная терминология. Так вот, наше Зауралье из укрепрайона превращается в недееспособное территориальное образование, над которым уменьшается контроль и из которого происходит беспорядочная самоэвакуация. Такое состояние обычно предшествует капитуляции и приходу новых хозяев.
Переломить падающую кривую в демократических условиях можно лишь крайним методом — перенесением столицы из Москвы далеко на Восток, например, в Иркутск, Новосибирск, Красноярск. В лице Москвы-2 начал бы складываться новый гравитационный центр экономики на пользу Зауралью и всей стране. На вопрос о новой столице не должно быть наложено табу ни правительством, ни обществом. Выбор главного города диктуется державной целесообразностью, и мы знаем это из собственной истории. Тем, кто настроен априори против переноса столицы из Москвы на Восток, можно напомнить перемещение советских руководящих органов в Куйбышев в ходе войны в 1941 г. Обстановка заставила пойти на это. Сейчас России снова грозит опасность, которая, нарастая, может приобрести взрывной характер.
Впечатляющим международным примером может служить решение Казахстана сделать столицей Астану (Акмолу) вместо Алма-Аты именно с целью ускорения развития его северной части и увеличения там доли этнического населения. Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев сказал в 2005 г.: «Когда я впервые в 1994 году озвучил идею переноса столицы государства из тёплой обжитой Алма-Аты в почти голую степь, многие восприняли это как чудачество». Переместив столицу в Астану, Назарбаев упредил гипотетические вопросы России относительно земель, отошедших к Казахстану после распада СССР, издавна принадлежавших российскому государству.
Перемещение российской столицы в Зауралье продемонстрирует решимость нашего государства отстаивать свои дальние рубежи, что примут к сведению потенциальные соперники, охотники за чужими землями.
Надо сознавать, что возможность благоприятно повлиять на прогресс Сибири и Дальнего Востока посредством переноса столицы не будет существовать вечно, она ограничена определённым временны’м интервалом. Если он будет пропущен, то утратит смысл и эта акция. Для подготовки новой столицы потребуется длительный период. Не известно, сколько времени займёт осознание необходимости самого этого шага. Может статься, что мы спохватимся слишком поздно. Об отсутствии понимания складывающейся обстановки свидетельствуют и заявления тех деятелей, которые предлагают передать часть столичных прерогатив Санкт-Петербургу. На фоне обозначившейся дезинтеграции восточных пространств России всё это выглядит как региональная игра, а не ответственная политика.
* * *
Правомерно или нет ссылаться в подтверждение приведённых выше положений на Освальда Шпенглера, зависит от интерпретации его знаменитого двухтомника «Закат Европы», где «впервые предпринята попытка предугадать историю»16. Красивое заглавие труда, как известно, не вполне отражает его содержание. Речь в нём идёт о западноевропейско-американском мире. В этом смысле обращают на себя внимание названия на немецком и английском языках — Der Untergang des Abendlandes и The Decline of the West. «Слово «Европа», — пишет автор, — вообще следовало бы вычеркнуть из истории… «Европа» — пустой звук… Всё, что называется европейской культурой, возникло между Вислой, Адриатикой и Гвадалквивиром…»17 Автор настолько нетипичен, что к Западу относил уже тогда и Японию.
Напомню, что тома вышли соответственно в 1918 и 1922 годах. По Шпенглеру, каждая культура суть живой организм, а потому рано или поздно умирает. Эта неизбежность заложена внутри неё.
Между тем разрушение крепости Европы, о котором шла речь выше, сегодня происходит под воздействием внешних чужеродных сил, становящихся внутренними. Таким образом, мы имеем дело с иной природой явления. С чем, однако, хотелось бы решительно согласиться, так это с предсказываемым Шпенглером подъёмом России, хотя и это пророчество завершается вопросительным знаком: «И чего следует ожидать от будущей России теперь, ког-да — именно в решающем для неё столетии — препят-ствие в виде учёной ортодоксии оказалось сметено?»18. К сожалению, возможно и другое толкование. Возвышение России в виде Советского Союза действительно состоялось в ХХ веке и, увы, тогда же исчерпало себя.
И всё-таки, summa summarum, хочется надеяться на лучшее, на то, что наша страна реализует предпосылки своего исторического подъёма, которыми она по-прежнему, несмотря ни на что, обладает.
Другой сценарий —
чуть более оптимистичный
Тревожный, алармистский сценарий будущего Европы, обрисованный проф. В. Фёдоровым, не только понятен, но, к сожалению, и во многом оправдан. Латентные, а кое-где уже и достаточно открыто проявившие себя негативные тенденции на европейском континенте привлекают растущее внимание отнюдь не только в Европе, но и во всём мире, поскольку они, так или иначе, затрагивают интересы и судьбы всех стран и всех народов.
Следует, однако, сразу оговориться: в любом, а в особенности общественном, прогнозе неизвестно ещё, что важнее — логика или вера. Прогнозные построения проф. В. Фёдорова почти безупречны с точки зрения логики, если, к тому же, добавить, что его логика основывается преимущественно на текущем состоянии умов, человеческих предпочтений, экономических и социальных реальностей, этнических, религиозных, государственных и межгосударственных отношений и т.д.
Что же касается веры, то она у проф. В. Фёдорова, по-видимому, одна: глубокий (и, подчеркну, по меркам отдельной человеческой жизни безусловно оправданный) пессимизм, неверие в гармонию мира, в способность человека обуздать свои гибельные страсти и инстинкты, убеждённость в невозможности достичь какой-то надёжной договорённости между народами, столь различными по цвету кожи, языку и образу жизни. Да и история, нужно признать, в основном убеждает в том же: бесконечные кровавые войны и насилие на всех континентах, во все времена и при всех режимах и идеологиях — что ещё другое знал мир?
Даже после самой разрушительной в истории человечества мировой войны 1939—1945 гг. род людской не успокоился: корейская война, вьетнамская война, афганская война, арабо-израильские и индо-пакистанские конфликты, постоянная резня в различных районах Африки, и пр., и пр. — вряд ли был в последней половине XX века хоть один день, чтобы где-нибудь в мире не шла война. Да и XXI век в этом отношении начался ничем не лучше: США и, казалось бы, успокоенная навсегда Европа не удержались от искушения разбомбить ни в чём не повинную Югославию, а потом ввязались в безнадёжный конфликт в Ираке, который, как было очевидно с самого начала, не имел и не мог иметь никакого военного решения.
И всё же, соглашаясь во многом с проф. В. Фёдоровым, хотелось бы высказать иную, более оптимистичную точку зрения на нынешние тенденции в Европе и, может быть, даже шире — во всём мире.
Весь его исторический пессимизм относительно будущего Европы основывается, по существу, на трёх важнейших моментах: во-первых, растущая легальная и нелегальная миграция извне на европейский континент; во-вторых, безудержная «паранойя», всё шире и шире распространяющаяся среди лидеров и наиболее активных участников экстремистских религиозных и этнических движений; в-третьих, неспособность современного европейского общества осознать грозящие ему опасности и либо так или иначе подавить реальную угрозу разрушения его изнутри, либо выработать какой-то жизнеспособный компромисс между теми, кто жил и намерен дальше жить в атмосфере европейской культуры, и теми, кто хотел бы, используя все материальные достижения Европы, приспособить континент к своим, а не европейским ценностям, и к своему, а не европейскому образу жизни.
Но не случайно я подчеркнул выше, что логика проф. В. Фёдорова оправдана, прежде всего, с позиций отдельной, столь, как известно, короткой человеческой жизни. Чем были процессы миграции в истории мира, если измерять её, историю, не годами и даже не десятилетиями и поколениями, а веками? Естественным, хроническим явлением, не прекращающимся никогда. Памирские таджики, к примеру (между прочим, белокурые до сих пор), нередко утверждают сегодня, что они прямые потомки Александра Македонского, оставлявшего своих раненых воинов-греков в этих местах на лечение во время его восточных походов. Греки, армяне, евреи в древности были белокурыми и голубоглазыми (кстати, многие армяне, живущие в окрестностях озера Севан, и сегодня такими же и остаются). Откуда это всё взялось, нынешняя мешанина? Кто такие современные итальянцы или испанцы, если не помнить об исторической судьбе левантийцев, лангобардов, арабов и пр.? Куда девались европейские кельты и сколько их крови течёт в жилах современных британцев или французов? Откуда появился такой ныне совершенно европейский народ с более чем тысячелетней уже европейской историей, как венгры? Да и мы, русские: как говорил когда-то С. Есенин, «родина милая, Русь и мордва». Половцы, печенеги, берендеи, угро-финны, татаро-монголы, кавказские народы — чего только не намешано в русском человеке и кто только не передвигался взад-вперёд по территории нынешней России.
А такие грандиозные мировые «плавильные котлы», как Мексика, Бразилия, Аргентина, и в первую очередь, конечно, Соединённые Штаты и Канада? Если процессы миграции и смешения народов были всегда, то они и будут всегда, в том числе и в Европе. Чаще всего, конечно, это были вторжения извне. Но, как свидетельствует история, не менее эффективны были и мирные, так сказать, «ползучие» формы «вливания» одних народов в другие.
При таком взгляде на вещи вполне естественно ожидать, что со временем (когда — это уже другой вопрос) этническая структура Европы в очередной раз изменится если не радикальным, то во всяком случае достаточно ощутимым образом. Впитали же когда-то немцы и растворили в своей среде несколько отнюдь не малочисленных славянских народов. Сегодня в Германии идёт процесс медленного поглощения и «переваривания» пришлого населения из Турции, бывшей Югославии, России, Албании, Румынии и других стран.
Это поглощение — процесс, причём длительный, и, конечно, он несёт в себе многочисленные трудности, зачастую весьма болезненные. Неизвестно ещё, кто кого в конце концов «переварит»: коренные пришлых или пришлые коренных. Но сам по себе процесс, несомненно, идёт по нарастающей. И пресловутый «польский водопроводчик» всё заметнее становится вовсе не символической, а вполне реальной (и действенной) фигурой жизни объединённой Европы. То же, что и о пришельцах в современной Германии, можно сказать об арабах во Франции, иммигрантах из Чёрной Африки в Италии, Бельгии, странах Скандинавии, выходцев из бывших британских колоний в Англии, и т.д.
Собственно говоря, это тот же «плавильный котёл», что и в обеих Америках, только, может быть, несколько замедленного действия.
Европейская интеграция — наверное, самое грандиозное мирное достижение человечества за всю его историю. Конечно, как всё на свете, европейская интеграция должна иметь свои пределы, выход за которые чреват разрушительными последствиями для всего этого исторического проекта. Пока, однако, интеграционные процессы в Европе лишь углубляются, охватывая всё новые регионы и новые сферы жизни. В экономике длительное успешное движение вперёд делает развал единого европейского рынка и единого интеграционного механизма маловероятным при любых, даже самых драматических обстоятельствах. Медленно, с перспективой на десятилетия, но вырабатывается общеевропейский подход к социальной политике. Где стихийно, а где и весьма целенаправленно идёт культурное сближение стран и народов Европы. Есть также все основания ожидать, что будет, наконец, окончательно выработана общая Конституция Евросоюза.
И конечно же, планы перехода к совместной внешней и оборонной политике тоже построены отнюдь не на песке: объективная логика развития и в этой области сулит конечный успех, если… Если в один печальный день всё здание Евросоюза вообще не рухнет по причине того, что не сможет «переварить» принятие (как о том мечтают некоторые излишне амбициозные европолитики) новых малопредсказуемых, но потенциально весьма влиятельных членов — Турции, балканских стран, Украины, и др.
Таким образом, по состоянию дел на сегодня перед Евросоюзом вырисовываются две реальных и серьёзнейших угрозы: во-первых, возможное чрезмерное его расширение под давлением стран, желающих полностью и окончательно влиться в единую Европу, и, во-вторых, как отмечает проф. В. Фёдоров, опасность перерождения нынешнего этнического состава Европы в процессе неконтролируемой иммиграции и столкновения пока ещё чужеродных друг другу культур.
Но если первая угроза зависит главным образом от здравомыслия и чувства реальности европейских правящих кругов и, конечно же, широкой европейской общественности, то другая всё более и более выходит из-под контроля любых властей и любого общества — что Брюсселя, что национальных и местных администраций, что, так сказать, «человека с улицы». Качественное изменение этнического состава Европы в течение, скажем, трёх-четырёх поколений, по всей вероятности, действительно неизбежно. И какой оттенок кожи будет у будущего европейца (между прочим, около половины детей, рождающихся ныне в Берлине — потомки иммигрантов), и какие культурные традиции будут определять по преимуществу его образ жизни — предсказать с уверенностью сегодня, думаю, не возьмётся никто.
Но совсем не обязательно, что формирование нового «плавильного котла» в Европе должно быть связано с кровью, насилием, каким-то новым «Великим переселением народов», как это было в раннее средневековье, или разрушительными внутренними межэтническими столкновениями. Обезумевшие, «параноидальные» ли-деры религиозного и этнического экстремизма и шахиды — самоубийцы — это одно. А простой человек, обыкновенный обыватель любой религии и любой национальности — совершенно другое.
Правда, мне могут возразить: совсем ещё недавно «паранойя» охватывала целые народы — Советский Союз, Германию, Японию, Италию, Испанию, и др. Но после всего, что в мире случилось за последнее столетие (имея в виду истребительные мировые войны и чудовищный прогресс в сфере вооружений), ожидать каких-то новых массовых движений — хоть из «Великой степи», хоть из иных неспокойных районов мира, хоть от внутренних иноплеменных диаспор — было бы, наверное, нерезонно. Люди всё-таки не лемминги: поднять какому-то новому полоумному вождю целые народы на массовое самоубийство всего лишь из-за каких-то националистических или религиозных лозунгов — эта опасность из истории, видимо, исчезла уже навсегда.
Но какие есть гарантии, что вновь образующийся европейский «плавильный котёл» сможет со временем примирить то, что сегодня кажется непримиримым — расы, национальности, языки, религии, манеру жить, питаться, одеваться, воспитывать детей, и пр.? Упрощённо говоря, исчезнет ли когда-нибудь «хиджаб» из французских школ и перестанут ли когда-нибудь франко-алжирские и другие «цветные» подростки жечь автомобили на парижских улицах? Думаю, ответ должен быть всё-таки положительным. Основные нынешние европейские тенденции тому явно способствуют. Для европейской экономики по большому счёту это всё, вообще, не вопрос: единому рынку как таковому в принципе безразлично этническое происхождение всех его участников — и продавцов и покупателей, и работников и работодателей. Социальная сфера также в принципе нейтральна к подобным различиям: опыт, терпение и умелая административная практика дают реальную надежду, что потенциально опасные социальные напряжённости будут и впредь подвергаться общественному контролю и сдерживанию. Политические и юридические права граждан единой Европы в принципе вытекают из презумпции равноправия всех и каждого, и в этой области тоже нет никаких оснований ждать какого-то отката назад. Ну, а что касается европейских условий жизни и быта, то, как показывает опыт, новые пришельцы вообще привыкают к ним чуть ли не в одночасье.
Остаются, однако, два важнейших, принципиальнейших вопроса: язык (и, соответственно, культура) и религия. Думаю, в языковой сфере не следует ожидать ни «войны языков», ни возникновения какого-то нового европейского «эсперанто». Европа, видимо, пойдёт (и уже идёт) по другому пути — многоязычия, когда рядовой европеец будет свободно говорить на трёх-четырёх (а может, и больше) главных европейских языках, сохраняя вместе с тем на неопределённое время и язык своего этнического происхождения. Пример стран Бенилюкса и Скандинавии уже сегодня свидетельствует о том, что такой путь весьма вероятен.
В религиозной сфере тоже вопрос вряд ли когда-нибудь встанет в плоскости «или-или?» Конечно, можно сожалеть, что из проекта общей Конституции Евросоюза исчезли любые ссылки на христианские основы европейской культуры. Но с точки зрения перспективы, это, видимо, правильно: будущая Европа обречена быть многоконфессиональной. И для неё вопрос веры — это не только вопрос христианского экуменизма, но и сосуществования и сближения других религий, особенно тех, которые исповедуют единобожие. Кстати, для Европы в этом отношении бесценен опыт России, в истории которой многоконфессиональность и веротерпимость всегда были основой её общественной жизни.
С этно-религиозной «паранойей» и порождаемым ею терроризмом Европа, убеждён, так или иначе справится: её силовые возможности и усиливающееся осознание грозящих опасностей не вызывают сомнений в исходе борьбы с этим новым-старым варварством. Сомнения и опасения вызывает другое: а хватит ли у далеко пока ещё не единого европейского общества терпимости, терпеливости, гибкости, стойкости в принципах и в то же время способности прощать, готовности мириться с зачастую весьма болезненными и раздражающими последствиями происходящих этнических трансформаций? Не рванёт ли это всё когда-нибудь изнутри?
Исходя из чистой логики и этот вариант полностью исключать нельзя. Мало ли что может случиться с людьми? И вот в этом-то отношении логика и вера связаны самым тесным образом. Проф. В Фёдоров верит в одно, я — в другое. А кто из нас окажется в конечном итоге прав — ответ на этот вопрос можно получить, к сожалению, не раньше, чем через несколько поколений.
* * *
Будущее России в Европе ставит, что очевидно, не менее сложные вопросы, чем будущее самой единой Европы. По тем же соображениям «предельности всего на свете» интеграция нынешней России (в современных её размерах) в Евросоюз невозможна: он её не выдержит. Может быть, Европа когда-нибудь выдержит интеграцию России до Урала, но и то неизвестно, сколько десятилетий и поколений на это потребуется. Есть свидетельства, что о благотворности подобного «сужения» России задумывался ещё Пётр I. Но с тех пор прошло уже 300 лет. И за это время страна потратила колоссальные усилия, чтобы так или иначе освоить Сибирь и Дальний Восток и превратить их в органическую, неотъемлемую часть самого понятия «Россия».
Но неотъемлемую ли? К сожалению, история страны в XX—XXI веках делает этот вопрос отнюдь не риторическим. Процесс запустения и обезлюдения Сибири и Дальнего Востока в последние полтора десятилетия пошёл ускоренными темпами. Виной тому была прежде всего бездумная политика, при которой огромные пространства России были объявлены «балластом», «бременем» для государства и резко сокращена бюджетная их поддержка. Общее ухудшение экономического и финансового состояния Сибири и Дальнего Востока, неразвитость и последовательный развал даже существующей слабенькой их инфраструктуры, резкое ухудшение жизненных условий населения, отсутствие действенных стимулов для местного частного бизнеса, особенно мелкого и среднего, и многое другое вызвали вместо традиционного притока массовый отток населения из-за Урала в европейскую часть России.
Подобные тенденции не остались без внимания ведущих центров мировой политики. Не следует забывать, что в Китае всё ещё широко распространены карты с указанием на давние территориальные претензии к России. Не стоит забывать и об известном геополитическом проекте З. Бжезинского относительно грядущего расчленения России. В последние годы зазвучали на Западе уже и голоса, что Россия вообще «отхватила» слишком много мировых ресурсов, которые было бы справедливо поделить между заинтересованными странами или, на худой конец, корпорациями. Достаточно сослаться, например, на известное высказывание бывшего госсекретаря США М.Олбрайт.
Некоторые американские эксперты советуют, в частности, не только не препятствовать (а тем более пытаться повернуть вспять) оттоку населения из районов восточнее Урала, а наоборот — форсировать его, оставляя там вымирать население пенсионного возраста и поощряя отъезд в европейскую часть страны молодых и трудоспособных: «Осваивать ресурсы Сибири нужно, но это следует делать, меньше опираясь на содержание огромного стационарного резерва рабочей силы в этой части страны».
Конечно, пока существует у России эффективный ракетно-ядерный щит (а отказываться от него она, судя по всему, не собирается) все эти явные и неявные претензии носят скорее умозрительный, чем практический характер. Но тем не менее, факт остаётся фактом: чисто российская, казалось бы, проблема северных и восточных её территорий постепенно становится общемировой проблемой.
Но не гипотетическая прямая или ползучая внешняя угроза является сегодня главной причиной растущих опасений, что российское Зауралье может в относительно недалёком будущем развалиться на несколько самостоятельных частей. Причины прежде всего внутренние, ни от кого извне не зависящие: недостаточность финансовых ресурсов и недостаточная инвестиционная активность (как государственная, так и частная) в этой части России и ставшее уже, по мнению проф. В. Фёдорова (с которым я согласен), необратимым «обезлюденье» Сибири и Дальнего Востока.
Правда, в последнее время намечается несколько крупнейших проектов, прежде всего в нефтегазовой сфере, которые могут отчасти переломить эту тенденцию. Но одновременно десятилетия, например, уходят на постройку трансроссийской автомагистрали, в частности на важнейшем её участке Чита — Хабаровск. А такой многообещающий метод создания транспортного коридора Восток — Запад в России, как развитие международных контейнерных перевозок по Транссибу, сводится почти к нулю бездумной нашей тарифной политикой. Немало и других свидетельств пренебрежения задачей освоения этих доставшихся нам от прародителей российских территорий.
Всё это говорит о том, что необходимость первоочередного развития Сибири и Дальнего Востока не осознаётся ещё ни руководством, ни российским обществом как, возможно, национальная задача номер один, без чего Россия эти регионы в будущем удержать не сможет просто в силу естественного хода вещей.
Ещё труднее положение с оттоком населения из Сибири и Дальнего Востока на Запад. По-видимому, любые чисто внутренние меры по стимулированию рождаемости, снижению смертности, закреплению уже осевшего здесь населения и организации переселенческого движения (даже по типу столыпинских времён) ничего принципиального в этом оттоке людей с Востока на Запад страны изменить уже не смогут: слишком далеко зашло дело. Выход, видимо, один: массовая иммиграция из-за пределов России.
Но откуда? И как? И готовы ли мы к этому? Вопросы в высшей степени неудобные, неприятные, но если страна собирается сохранить в своём составе регионы, освоение которых началось более 400 лет назад, ответа на них не избежать, сколько бы мы ни прятали, как страусы, головы в песок.
Не избежать, думаю, и глубоких этнических изменений в составе населения не только этих проблемных регионов, но и всей России. Вполне реальна перспектива, что уже к концу текущего столетия русских, например, в составе населения страны будет существенно меньше половины даже без какой бы то ни было серьёзной иммиграции извне. Остаётся лишь надеяться, что многовековой (и в целом успешный) опыт российского «плавильного котла» позволит в конце концов решить эту проблему без насилия и драматических межэтнических столкновений. Но нечего и говорить, что это будет труднейший, зачастую мучительный процесс, потребующий мобилизации всех моральных, экономических и политико-административных ресурсов нации. Терпимость, терпеливость, гибкость, стойкая принципиальность и в тоже время умение прощать и забывать обиды — условия успеха работы российского «плавильного котла» те же, что и европейского, да и всех других «плавильных котлов» в мире.
Но даже и в этом случае стопроцентной гарантии успеха история дать не может. Не следует забывать, что даже такой, казалось бы, успешный эксперимент Екатерины II, как приглашение в Россию переселенцев из Германии, через 150—200 лет закончился всё же почти полной неудачей. И нельзя забывать о самопроизвольном развале самой, казалось бы, «органичной» империи в мире, каким был Советский Союз.
Россия, конечно же, Европа. Но это «другая Европа». И корни её культуры, и её основные ценности, несомненно, европейские, но её история, её национальный состав, её климат, её ресурсы и территории делают Россию во многом самостоятельной цивилизацией и обеспечивают её самодостаточность почти во всех отношениях. Речь не идёт, конечно, об изоляционизме, изолированности от мира: это мы уже, как говорится, проходили, и ничего хорошего это нам не принесло. Но конструктивная «равноудалённость» (или «равноприближённость») как от Запада, так и от Востока, по-видимому, в наибольшей мере отвечает и традициям, и перспективным интересам России. Надо дружить со всем миром, надо сотрудничать, торговать, обмениваться технологиями и капиталопотоками, надо впитывать в себя чужие культуры и щедро делиться с другими своей культурой. Но надо всегда помнить, что у нас своя дорога, свои боли, свои задачи, решить (или не решить) которые не удастся никому, кроме нас самих. При всех впечатляющих успехах глобализации.
Под таким ракурсом мне хотелось бы также решительно поддержать родившееся ещё в 20-х годах прошлого века понятие «евразийство», если воспринимать его не как просто моду, а как реальность. «Евразийство» — не лозунг, не идейное течение, не призыв — это просто констатация того состояния, в котором всегда находилась и находится наша страна. Помимо всего прочего, в нынешних условиях «евразийство» отражает надежду, что нам, если повезёт, удастся сохранить в составе России не только чисто европейскую её часть (и она не станет простым придатком Евросоюза), но и Сибирь, и Дальний Восток. Одним словом всё, чем благословила (или, наоборот, прокляла?) нас Судьба.
И с этих позиций не такой уж причудливой кажется и идея проф. В. Фёдорова о целесообразности переноса столицы России в её действительный центр — Томск, Новосибирск или Красноярск. Идея, конечно, до невероятия спорная, но в ней есть, как говорится, «зерно» и некий здравый смысл. А что, в самом деле? Подобный метод собирания и централизации той или иной страны уже достаточно распространён в мире. Может, и нам стоит подумать о таком?
Сноски:
1 Майкл Эмерсон, старший научный сотрудник Центра по изучению европейской политики в Брюсселе, назвал следующие десять европейских заповедей, отражающих ценности и системные черты европейской модели:
1) демократия и права человека;
2) общая юридическая основа для четырёх свобод (для единого экономического рынка, пространства для свободного передвижения, обитания и занятости граждан ЕС);
3) социальная модель;
4) многонациональный характер общества, отрицание национализма;
5) светский мультикультурный подход;
6) антитоталитаризм и антимилитаризм, но без пацифизма;
7) многосторонний подход в международной политике, а также во внутриевропейских делах;
8) многоярусное управление;
9) открытость;
10) постепенно меняющиеся, эволюционизирующие границы ЕС, а не жёсткое разделение Европы на своих и чужих.
(Вестник Европы, Т. XV, 2005).
2 См., например, У. Базелер, З. Сабов, Й. Хайнрих, В. Кох. Основы экономической теории. Пер. с нем. СПб., 2000; Популярная экономика. Основные принципы и понятия. Пер с англ. М., 2003.
3 Wirtschaftswoche, 2005, №4. S. 23.
4 Der Spiegel, 2005, №27. S. 106—107.
5 М. Тэтчер. Искусство управления государством. М., 2003. С. 432.
6 Die Zeit, 17.03. 2005.
7 Политический журнал, 2005, №35.
8 Мир перемен, 2004, №2. С. 128.
9 Право Европейского Союза /Под ред. С.Ю. Кашкина. 2002. С. 105.
10 Решетников М.М.. Психология и психопатология терроризма. СПб., 2004.
11 World Today, July, 2005.
12 The Economist, June 16th 2007.
12 The Economist, June 16th 2007.
13 Известия, 21.03.2005.
14 Азиатская Россия в геополитической и цивилизационной динамике. XVI—XX века /Под ред. В.В. Алексеева. М., 2004. С. 575.
15 Европа. Журнал Польского института международных дел, Т. 4, 2004, № 3 (12). С. 52.
16 О. Шпенглер. Закат Европы. Т. 1, 2003. С. 18.
17 О. Шпенглер. Закат Европы. Т. 1, 2003. С. 35.
18 Там же. Т. 2, 2003. С. 289.