Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 21, 2007
Пять этюдов
Ты мой Альфред, лорд Дуглас.
Злой и жадный мальчик.
Подойди-ка сюда и стань в угол.
Говори, как будем жить дальше?
Ты моя Джульета, урожденная г. Верона.
Только что-то я разлюбил твое пение.
Можешь, конечно, приблизиться к моему трону,
Пасть на колени, просить прощения.
Ты моя Корделия, опять из Шекспира.
Ничего? Говоришь, ничего? Ничего и баста?
Эх ты, нигилисточка! Ведь жалко же Лира.
У него и так все болит, а тут вот еще здрасьте.
А не тот ли ты Альфред, что любил Виолету?
Как ловко этого фраера обманывает порок.
Помнишь, голова к голове мы читали либретто…
Тогда я не знал еще, что ревность — это пророк.
А может, ты моя бледная Беатриче,
У которой и спрашивать-то ничего не надо,
Потому как нет ее, — есть лишь притча
О мужчине, возвращающемся из ада.
Зодиак
На двадцать втором полустаночке,
На двадцать втором километрике,
Я сошелся с одной куртизаночкой,
Что числилась Львом по метрике.
На двадцать втором месячишке,
По двадцать две тыщи каждый,
Она смоталась к мальчишке,
Который глотал кур заживо.*
Было на то двадцать две причиночки,
Двадцать две отговорочки, двадцать две лжи.
Лучше раз почувствовать холод финочки,
Чем всю жизнь на чувстве точить ножи.
Любила ль? Двадцать две догадочки.
Жалела ль? Двадцать две дверцы.
От раичка и до адочка,
По лабиринту сердца,
Шагов двадцать два, да все ощупью.
На каждом — особая дверь.
Я не знал, что веревка навощена.
Я не чуял, что Лев — это зверь.
Страшная красота
Красота — это форма язычества.
Посмотри, ее кровь — с молоком.
Посмотри, ее груди как бычатся.
Ну смотри же, смотри же, на ком
И сандалий сидит, как улитка на репе.
И монисто лежит, как роса на траве:
Эти бедра в шелку, эти талии в крепе,
Все на место встает, будто Ветхий Завет
Шевельнулся скотиной, и потною шеей
Подперев небосвод, словно стену шатра,
Встал, как солнце, где море Европу лелеет,
А из Индии ветер ей подносит шафран.
Il mare. Il male.Тут урок чернозёмный.
Посмотри на красавиц, что играют в Марий.
Это все лишь игра. Они знают язык фараонов!
Тот, кто это не видит, вовеки не будет любим.
Признание
А еще между нами пролегла вера,
Истеричная, быстрая, стройная тень
Танцовщицы, с утра становящейся к барьеру,
Художницы, до вечера не признающей лень.
В ее цепких объятьях я просыпался
От тоски по тебе, ослепшим от слез,
И, как ни рыпался, как ни старался,
Все, что я видел, был лишь симбиоз
Смерти со смертью в постыдном поступке,
Смерти со смертью в азартном дыму.
Так и залезла ко мне в проститутки
Вера во что-то. Во что, не пойму
И сейчас, хоть убей. А ведь в этом вся повесть:
За единственный волос с подушки твоей
Я бы предал и веру, и брата, и сердце, и совесть,
За бретельку от майки, за тесьму от туфлей,
За один поцелуй, был он мой или не был,
За загробную жизнь, что с тобой проведу,
За один только шанс, что, решив этот ребус,
Ты позвонишь и скажешь: я скоро приду.
Флоренция
Ты помнишь наши прогулки в саду Корсини?
А может тебя тогда со мной еще не было?
Я сказал, что никогда не вернусь в Россию.
Именно этого ты у меня и потребовала.
Тут холода уходят за горизонт.
Тут от кокаина немеют гланды.
Зачем же подельник, зачем ШИЗО,
Зачем мне сладкая горечь баланды?
Тут Донателло меня задержал,
Тут Данте грамотно провел обыск,
А там мне, как суке, без багажа,
В раю свеженаклеенном на глобус
Переть по шпалам. Суток череда,
Полынь, ковыль… Я знаю, что это значит.
Но если ты меня до утра не предаешь,
На нашу родину я посмотрю иначе.
Я поеду с тобой. Мертвецов голоса.
В твоем паспорте штамп:
НЕВОЕННООБЯЗАННАЯ.
То не любовь, — мне один психиатр сказал, –
А садомазохистская привязанность.
Палермо
Ты мне сирокко, тебе я мистраль.
Так разделим Сицилию поровну.
Ведь тебе я отец, а мне ты сестра,
Так решим же, в какую нам сторону.
Тут и пыль, и песок африканский летит,
И, как виевы веки, закрыты все ставни,
И, как серый омар из рыбацкой сети,
Солнце выползти хочет на ил оловянный.
Ставни все заперты, их закроем и мы,
Как водилось в минуты забвенья,
Когда простынь подушку хотела омыть,
А рубашку предать погребенью.
Как пустыня, просторно проляжет постель,
Разделенная надвое ночью, как в Газе.
Тут арабский бордель. Там Христа колыбель.
Вот и снайпер, аттической тенью на вазе.
Porto Rotondo
Твой загар пахнет пылью Сардинии,
Миртом, медом, настилом курортных купален,
Средиземноморской идилией,
Белизной занавешенных спален.
Не сказал бы поэт: как при Врангеле Крым.
О, нас всех ожидает слепая безвестность!
Только холод зарниц, да пастушьи костры
В январе осветят каменистую местность.
Но сегодня сентябрь, и приливы тепла
Плавят олово моря и страхи из воска.
На запястье твоем еще свеже-бела
Ремешка от часов дорогая как память полоска.
Ну прости же, прости. Это ревности след.
Никогда не увидим мы вместе подобных пейзажей.
И шаблонный закат, и роскошный как кодак рассвет,
Все закончится плохо, скандалом и мелкою кражей.
Троя
Мне хотелось выкупить тебя. Оптом.
Не хватило терпения, и вообще все иссякло.
Истрепался словарь. Образ стоптан.
В руках Сотбис шкура Геракла.
Тут, на Западе, деньги выражают героя,
От Немейского льва до коней Диомеда,
Это — эпос, пронизанный мыслью о Трое,
Это — рок, и любовь, и война, и победа.
На первый взгляд — вся забота о сексе.
Как Елена фотогенична! Да, это мой размер…
Но стоит монбланом подмахнуть вексель,
Как чувствуешь: я, это я — Гомер!
И вот, все уверены, что я тебя выдумал.
Все меня уверяют, что ты просто блажь.
Отвечаю: я не бердичевский бидермайер,
Не голливудский маклер вошедший в раж!
Отвечаю. Женщина — это золото инков,
Сережки верб, валюта, мешки пшена,
Самоцветы кащеевы, иконы иноков:
Этим богатством судьба ее решена.
Эвридика
С Орфеем рассталась ты не по-дружески.
Есть эмоции, переходящие в старость.
Знаю, в жизни твоей было много ужасов.
К сожалению, все так оно и осталось.
Вот уж год как ты мною пишешь,
Хоть мертва для меня лишь неделю.
Ключ от чьей-то квартиры в Париже
Как распятие у постели.
Ты мною водила, как школьник пером,
Кляксам мстя за чернильницы честность.
Мне сказали потом: это тестостерон,
Эвридике ж, увы, не воскреснуть.
Но перо все дрожит, как рука у Гальвани,
Все скрипит, все пророчит нам рай в преисподней.
Ну зачем? Искупления нет в расставаньи,
Есть неисповедимость путей господних.
Благовещенье
Эмили Дикинсон
Последний ангел на родной чужбине.
На это ссылка есть в еврейской Библии,
В преданьи об одном слепом раввине.
Буквальное здесь видится иным.
Мы сызмальства плутаем в курослепе,
А лилиям черед, когда мы влюблены
В метафору, что во сто крат нелепей.
О, эта слепота достойна уваженья!
В ней все: и торжество, и свет, и жалость,
Морская пена и русалок пение,
И шарф на шее, чтоб не простужалась.
Зайди ко мне. Нет, лучше снизойди,
Голубоглазой милостью двуполой.
Войди, войди. Светильник не гаси:
Я все равно тебя не вижу голой.
Войди, войди. Дыханьем андрогина
Развей сомненья пыль по всей Иудее.
Огонь погас. Треножник опрокинут.
Да, это сон. Действительность страшнее.
* * *
До меня доходят самые разные слухи.
Закрываю Евангелие и внимательно все выслушиваю.
Четыре утра. Светает. Фонари тухнут.
Я пью коньяк, опираясь на валик плюшевый.
Лесбиянка ли ты? Как Павел параноидален.
Ты опять на панели? Как сладок коньяк.
Неужели все, за что мы вместе страдали,
Извратилось в слух, превратилось в яд?
Неужели все, за что мы вместе боролись,
Как говорится, — пошло насмарку?
Неужели мы с тобой просто играли роли
В фильме, где Вертер влюблен в доярку?
Я вспоминаю как ты бежала из церкви.
Была Пасха. Я умолял тебя выстоять.
Ты укрылась в машине. И свечи померкли.
И все разошлись. Я все думал, ты чистая.
Да, теперь понимаю. Тебе наплевать
На всех этих Ницше, Матфеев, евреев, Пилатов.
В самом деле, почему не поехать в Ливан,
Где все толстосумы, в Дубай, в Эмираты?
Ведь наша культура есть то, что стоит
Меж нами людьми и животными Брема.
Найдешь ли ты счастье? Корову дои,
Свинью накорми, но не в этом проблема
Для нас человеков. Седеет восток.
Я знаю, я грешник. Я завтра раскаюсь.
Я верю в чудесное. Верю и в то,
Что нам принесет нашу девочку аист.
Пенелопа
Цирцее шлет из италийской дали, –
Так дело было? — ты была сохранена.
Потом мы вместе эту вещь продали.
На грохот алюминиевых кастрюлек,
На фишки в казино и ласки лень спросонья,
На терпкое сухое из Фриули,
На tutto quello che tu hai bisogno,**
Разменян был заветный редкий жемчуг,
А в Итаку и телеграмм не слали.
Вооружившись сковородкой семечек,
Сказала ты: нас просто обокрали.
Вот так и мы, матоворозовые сферы,
В связке, что нам случайность подарила,
Разобщены, пока улыбка лицемера
Не превратит в свиные наши рыла.
Вот и решать нам, кто из нас грязнее,
Тусовщик круче кто, кто менее раним.
На ситуацию теперь смотрю извне я:
Улисс — твоя утрата. Мною он храним.
Солнце
Надпись на фризе Пантеона
У нее даже кличка была такая, Заря.
Из рассказа одной сутенерши
Красота! Этот тип ее объективен.
Как Богу угодно или Приказал Сталин.
Да что там солнце, обычный ливень
Не щадит весенних проталин.
По сравнению с ней, лепет горлинок
Неубедителен и бутафорен.
Слов значение недомолвленных
Чтоб понять, с ней опасно спорить.
Счастлив любящий оспоримость
Худобы, морщинок, духов от Gucci,
Камерность чувства, где пудры примесь,
А не оркестра громаду могучую.
Как соборность эта тоталитарна!
Как всеобъемлющ ее концлагерь.
Не Замоскворечье это, не Ольтрарно,
А Рафаель в мраморном саркофаге.
Повелел Агриппа на куполе Пантеона,
И все. Как обширны ее струны и медь!
Да воздастся сторицей тому глухому,
Что не хочет на солнце смотреть.
История
Edward Gibbon, The History of the Decline
and Fall of the Roman Empire
Вдохнуло б жизнь в обыденную глину.
О нет, не Бог! Твое непониманье
Из тела душу мне грозилось вынуть.
Вот тихий летний день. Вот солнце село.
Струится свет, твоих волос янтарь.
И лондонских оград кирпич замшелый
Одушевлен мной. Так бывало встарь.
Теперь бетон. Асфальта жаркий роздых.
Рябь в воздухе, нагретая как валенок.
Апокриф чувства, низведенный в прозу,
Как жалок он, как до беды буквален!
Он раскален до набережной Темзы.
В нем нет тепла, лишь лихорадки жар.
Больной в удушье! Челси безвозмездно
Богатство жрет, словно железо ржа.
Теперь хоть дуй, хоть нет. Dum spiro spero***
Это для нищих плотью. Ну а нам
В каком-нибудь расхожем англетере
Вздыхать по добрым старым временам.
* Амер. geek. Ярмарочный затейник, за небольшое вознаграждение откусывающий головы курам и другой домашней птице.
** Итал. “все, что может тебе понадобиться”. Friuli, область северной Италии, знаменитая винами Мерло.
*** Лат. “Пока дышу, надеюсь”. Челси — богатый район Лондона. Эпиграф из первой части Истории падения Римской империи Гиббона: “Всякая попытка сопротивления была обречена, а побег — невозможен”.