Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 21, 2007
Христос носит в себе то таинственное (мистическое) знание о Боге, которое может быть только внутренним знанием. По существу знать Бога можно только вмещая Его внутрь. Иисус Христос и есть человек, вместивший Бога и сказавший “Царствие Божие внутри нас”. Бог есть Дух. Он не имеет никакой формы. Ни плоти, ни имени. Он может вместиться только в человеческую плоть. Воплотить Его призваны все мы. Но осуществил это Христос.
Великий инквизитор — это та самая религия, которая враждебна мистицизму. Внутреннему знанию она не верит и искореняет его по мере сил. Христос ей (религии этой) не нужен. Он мешает ей, и она гонит Его, пользуясь Его же именем.
Положение меняется, когда наступают эпохи гонений, когда священников расстреливают, а крестьян заставляют принять резолюцию: “вступаем в колхоз и закрываем церковь”. Тогда простые люди дорастают до мучеников и святых. Тогда великий инквизитор надевает мундир офицера КГБ. Но понемногу репрессии уступают место подкупу и архиереи становятся офицерами КГБ в рясах. Тогда праведников выводят за штат и история возвращается в свое привычное русло, в котором днем с огнем приходится выискивать праведников, сохраненных судьбой или Промыслом.
В поэме Ивана Карамазова действие происходит в Испании XV в. Но оно мало отличается от того, что было в Иудее I в. Как писал Ал.Шмеман, “Бога любят святые и грешники. Религиозные люди Бога не любят и при случае распинают Его. Распинают или сжигают. Разница не так уж велика. Бог, вмещенный в человека, — Сын человеческий — одинаково мешает и иудейскому первосвященнику и католическому инквизитору.
И однако же у Достоевского за фигурой великого инквизитора стоит глубоко страдающий человек, который в душе любит Христа, не может не любить Его, но и верить Ему не может. И это его трагедия. Глубокая. Огромная. Трагедия Ивана, который стоит за своим героем, и вечная мука самого Достоевского.
Иван и его герой не могут верить в Бога, допускающего такие неимоверные страдания людей, и в то же время предъявляющего к людям слишком высокие требования. Другой стороной неверия в Бога является неверие в человека. И тут с инквизитором не так легко поспорить. Среднему человеку, массе, образующей толпу человеческую, не нужна божественная высота. Ей нужно, чтобы ее накормили и чтобы кто-то снял бы с нее всякую ответственность, взяв на себя обременительную свободу выбора, решения. Ей нужно следовать за кем-то высшим, авторитетным; а путь внутрь себя, который предлагает Христос, не для толпы. Великий инквизитор видит, что путь этот человеку не по силам. Это мечта, которая может погубить людей. Вот что понял инквизитор, оторвав взгляд от неба и обратив его на землю. Может быть, с ужасом видит он, что прав был тот дух, который искушал Христа в пустыне.
Дух этот предлагал три дара, которые Христос отверг. “Преврати камни в хлеб и накорми людей и они пойдут за тобой” — вот первое предложение.
Христос отверг его, потому что “не единым хлебом жив человек”, не в хлебе высший смысл жизни и не хотел Он, чтобы люди шли за ним только потому что Он их накормил.
Искусительный Дух предложил поразить воображение людей, оглушив их чудом, показав им свою сверхъестественную силу и доказав таким образом свою божественность.
Но Христос хотел не поражать воображение, а преображать души. Преображенной душе доказательства не нужны.
Наконец, Христу предлагалась власть над миром. Он и это отверг, потому что хотел не власти над людьми, а их духовной свободы.
Все эти дары религия, вырастившая инквизиторов, приняла. Она стала властью, беспрекословным авторитетом и повела за собой людей, как послушное стадо. По мнению инквизитора, это единственное, что нужно людям. Свобода им бесконечно тяжела, и они с радостью покорятся тем, кто снимет с них это бремя. И возьмет ответственность за них на себя. Конечно, они, как неразумные дети, будут время от времени бунтовать, но снова покорятся тому, кто усмирит их бунт. И тот, кто не хочет усмирять их бунт, тот обрекает их на братоубийственную войну, на хаос, на гибель.
А ведь у инквизитора есть правда! Не будем так уж сразу отмахиваться от нее. И не так просто от нее отмахнуться. Посмотрим вокруг. Прошло 2000 лет с того события в Иудее и более пятисот лет после разгула испанской инквизиции. А очень ли изменилось человечество?
После страшного сталинского деспотизма нам дали свободу. Кто прежде всего воспользовался ею? Воры и убийцы. Начался хаос и… люди затосковали о нашем великом инквизиторе Иосифе, умершем немногим более полувека назад. При нем был порядок. При нем держава была сильной. Для многих при нем куры несли золотые яйца. Всё страшное забыто. Есть только ужас от сегодняшнего беспорядка, цинизма, беззащитности от насилия и коррупции.
Невольно вспоминается “Репетиция оркестра” Феллини: властный дирижер, говорящий с немецким акцентом слегка напоминающим Гитлера, и взбунтовавшиеся итальянские оркестранты, которых дирижер слишком притесняет. Они борются за свои права. Репетиция происходит в храме. Бунт. Подавление бунта. И — трещины в стенах храма. Люди видят, что храм вот-вот может рухнуть. Общий ужас. Дирижер снова берется за свою дирижерскую палочку. И все сильнее немецкий акцент в его голосе.
Где же выход? — В Музыке. Прав тот, кто действует не во имя свое, а во имя Музыки. Дирижер вместе с оркестром должны создать истинную Музыку.
Не своеволие оркестрантов. Не деспотизм дирижера, а свобода и диктат Музыки.
Деспотизм и хаос безответственной свободы — оба ужасны. Человечество и в одном и в другом случае захлебывается в крови.
Инквизитор обвиняет Христа в утопичности. Но он сам великий утопист. Он полагает, что человечество, превращенное в стадо баранов, будет жить в достатке и мире. Но может ли быть бóльшая утопия, чем это? Разве сами пастыри, то бишь диктаторы не передерутся между собой и не поднимут стадо на стадо? Крестоносцы на мусульман и евреев, мусульмане на всех “неверных”, католики на гугенотов, православные на инославных… Такова человеческая история.
Пока внутри человека не воцарится мир, не будет мира во вне. Пока человек не живет для Музыки — для высшего лада, не будет в мире никакой гармонии. Вот правда, которой не может понять инквизитор. Человек —
не раб. Человек — свободное существо, но свобода — не такое простое понятие. Истинная свобода — это свобода не части, а целого. Рука не может быть свободна от тела. Мозг не может быть свободен от сердца. Истинно свободна та часть организма, которая крепко соединена с целым, служит Целому, живет для целого. Музыкант, живущий не для себя, а для Музыки, воистину свободен. Его эго умирает. Не он сам, а его Музыка слышна нам. Если есть Музыка, он жив. Истинная жизнь в Музыке.
Не ставьте памятники. Пусть моя роза
Ему подарит новый свой бутон.
Орфей — живой. Его метаморфозы –
Везде. Во всем. Во всех названьях — он.
Где песня, там Орфей. Меж нами, с нами,
Вошел, прошел… звук лиры, всплеск огня…
Но разве мало видеть это пламя
Раскрытых роз — пусть два коротких дня?
Он д о л ж е н умирать, чтоб мы узнать могли
Его — во всем. Пусть страшно при разлуке,
Но в час, когда напев дошел, певец — вдали.
Мы музыкой полны, но рядом нет Орфея.
Коснувшись струн, от струн отходят руки.
Он верен лире, расставаясь с ней.
Рильке. Сонеты к Орфею. Сонет № 5, часть 1.
Да, истинная жизнь музыканта — в музыке. Истинная жизнь сердца — в любви. Наша вечная жизнь — в Боге, то есть в том великом целом, частями которого мы все являемся.
И от этого невозможно уйти. Пока это не осознано, никакого мира, никакой гармонии на земле не может быть. Высокие требования, которые предъявляет Христос, даже те высочайшие заповеди блаженства — реальность, от которой нам некуда бежать. Хотя сегодня они звучат совершенно невыполнимо. Любить врагов, подставлять левую щеку, если бьют по правой, если снимают рубашку, отдать и нижнюю одежду? Не насмешка ли это? Или прекраснодушный бред?
В чем прав инквизитор, так это в том, что сегодняшний человек жить так не может. “Кто не любит врагов своих, в том числе врагов церкви, тот не христианин”, —
такой критерий дал св. Силуан. Так сколько же у нас христиан в мире? “Христианских народов нет”, — сказал Антоний Сурожский.
Картина сегодняшнего мира — иллюстрация правды инквизитора. И все-таки, даже то, что он делает, думая так, как думает, он не ведает, что творит. И те потрясающие слова, сказанные Христом на кресте: “Прости им, Отче, ибо они не ведают, что творят”, — обращены не только к Его непосредственным мучителям, но и к инквизитору, думающему, что он прозорливее Христа… Да, правда его очевидна. Но Христос смотрел сквозь очевидность и гораздо глубже видел.
Не иудеи — иудея,
Не дети женщин — Сына Девы.
Не Иисуса Назорея,
А то, что там, меж ребер, слева…
Не Бога и не страстотерпца,
Разверзшего покров могилы, –
Распяли собственное сердце
За то, что билось и томило.
За то, что ныло и болело
И порывалось вон из клети
Куда-то в вечность, за пределы,
Очерченные телом этим.
За то, что называло князем
Не князя мира (ком из глины),
За чувство тайной, острой связи
С незримым, жгучим и единым.
За это вечное волненье
Перед немым и непостижным
И своевольное стремленье
Назвать неведомого ближним.
За то, что световые пятна
Ему чертили путь и сроки,
За этот трепет непонятный
От прикасанья звезд далеких…
Не чудотворца — страстотерпца,
Ушедшего в провал столетий –
Распяли собственное сердце
И жили, смерти не заметив.
П.П. стр. 32*.
Да, жили, смерти, не заметив. Она не была оче-видной, смерть их душ. Лист, который ветер сорвал с дерева, еще живой и целый; и, если бы у него было сознание, полет мог бы казаться ему чуть ли не высшей жизнью. Но… он обречен. Его жизнь только в крепкой связи с живым деревом. Истинная жизнь души человеческой — в неразрывной связи с целой Вселенной. Свобода части — смерть. Свобода целого — жизнь. Слова “раб Божий” парадокс, которым только и можно сказать о сути свободы:
Я Божий раб. И нет раба покорней.
А вы свободны. И гордитесь вы
Свободой веток от ствола и корня,
Свободой плеч от тяжкой головы.
Инквизитор видит людей такими, какими они есть на сегодня — листья, летящие по ветру и упивающиеся своей свободой — или камни, выпущенные из пращи (по метафоре Спинозы). И он понимает, что свобода этих листьев или камней — мнимость, их надо спасать от их же свободы. Сегодня они ею упиваются. Завтра они будут мечтать только о том, кто избавит их от нее. Она им станет невыносима. И они обоготворят того, кто возьмет на себя власть над ними. Всё так. Но надолго ли? И не будет ли вскоре жесткая власть таким же фантомным выходом, как свобода падающего листа?
Ни свобода частей, оторванных от целого, ни власть над этими разбредающимися частями — не выход. Выход —
исцеление организма, обретение каждой частью своего, истинного места в целом; соединение частей в Целое.
Вот что ведает Христос и чего не ведают никакие инквизиторы. Христос знает о своей неразрывной связи с мучителями своими. Мучители этого не знают. И потому не ведают, что распиная Его, распинают собственное сердце, лишают смысла и основы свою жизнь.
Есть в сказках острова Бали такие мотивы: какая-нибудь могучая ведьма или колдун наказывают свои руки или ноги за то, что те не так себя вели, как надо бы хозяину, — руки, ноги, рот, нос? — и, наказывая, отсекая части своего тела, погибают. Может быть и обратное: резвящиеся руки или ноги наказывают свое сердце…
Мучители Христа не ведают, что наказывают себя же самих. Христос знает, что Он — не только он. Окружающие не знают, что они — не только они, что у всех есть невидимый общий корень, невидимые артерии и вены. И так просто перерезают собственные кровеносные, духоносные сосуды…
Заповеди блаженства даны для тех, кто понимает, что нет по сути ничего только своего, и что каждый из нас —
не свой, а Божий, то есть неразрывными узами связанный с Целым Вселенной, переплетенным с каждой ее частицей. И если это понять, то становится внятным, что обижая кого бы то ни было, мы обкрадываем свою же душу, и наоборот, — отдавая всё, что имеем, обогащаем и растим душу свою. Только так душа может дорасти до Бога и осуществится вполне — стать образом и подобием.
Лист, который связан со всем Деревом, уже не только лист. И момент понимания, что мы не равны самим себе, что у нас есть высшее, расширенное “я” — наш высший миг. Что такое наше расширенное “я”? Это то, что мы вмещаем в сердце, что наполняет и переполняет нас.
Если мы можем вобрать внутрь целую Вселенную, любя ее, благоговея перед нею, то Целая Вселенная и есть наше высшее “я”. И каждая боль становится нашей болью. Всякая настоящая красота, которая меня наполняет, становится моей красотой, моим счастьем, моим смыслом.
“Мы живем в этом мире, если любим его”, — сказал Тагор. Не любящий мира — только кажется живым. Его душа мертва. Он живет, “смерти не заметив”. И каждый воистину живой, истинно любящий чувствует, что он исполняет некую великую роль, слушаясь невидимого Режиссера, давшего нам жизнь. Этот Режиссер не внешний распорядитель, дергающий нас за нитки. Мы не чьи-то марионетки. Мы живые души, и наш невидимый Господин находится глубоко внутри нас. На той глубине, которая является общей для всех. Есть единая кровь у всего организма. Есть единая глубина у великого множества существ. И самое важное происходит там, на той глубине. Там — узел, там единый смысл всех тех разрозненных фрагментов, которые видимы, ощутимы пятью чувствами, проходят перед нами на поверхности бытия.
Не то нам важно, что на сцене,
Не ряд мгновенных изменений,
А то, что есть за сценой — там,
Откуда всё диктует нам
Наш Режиссер. И я тогда лишь
Жива, когда гляжу в те дали,
В те жизнетворные просторы,
Где слышен голос Режиссера,
Стоящего на вечной тверди.
Нет, Он совсем не милосерден.
Он страшен, как сама гроза.
Он не осушит нам глаза
И не избавит нас от боли.
Но если мы сыграем роли
Свои, то Он предстанет нам
И мы тогда очнемся там,
Где боли не было и нет
И дух горит, как самоцвет
И нам самим простор Вселенной
Открыт, как мировая сцена.
Да, наш Режиссер, Устроитель Вселенной, наш внутренний Господин бесконечно требователен к нам. Это очень требовательная Любовь, которая ведет нас в глубь самих себя к преображению, к тому новому рождению, где нас ждет абсолютная полнота жизни, снимающая все наши вопросы.
На нашем сегодняшнем уровне у нас масса вопросов. Мы не понимаем замысла Режиссера. Мы сопротивляемся Ему. Мы спрашиваем, а Он молчит.
Но Ему ли мы задаем свои вопросы? Мы посылаем их куда-то во внешнее пространство, к кому-то, кого наше сердце совсем не знает. Там, куда мы обращаемся, живого Творца — нет. Он не кто-то внешний, отдельный от нас. Он не отделим от нашего сердца. Он — в самой глубине. Он — внутреннейший. Мы спорим с Ним, пока нам кажется, что мы — это только мы, а Он это только Он. Но если бы Он был только Он, Он был бы очерчен границею. Он не был бы бесконечным. Такое же конечное существо, как и мы, только грандиознее, мощнее — идол. Но Он, не отделимый от нас, и мы, неотделимые от Него — это таинственное Целое. Да, мы, связанные с Ним, уже не только мы. Мы — воистину целая Вселенная. Это очень трудно быть целой Вселенной. И бесконечно ответственно. Некому жаловаться. Не с кого спрашивать. Только с себя самих.
Нет того, кого я могу призвать к ответу. Он — во мне. И спрашивать можно только с себя.
Мне некому вернуть билет,
Мне некого проклясть,
И у души отдушин нет,
Куда б — излиться всласть.
Да, никого — на стороне.
Никто не виноват.
А я — во всём и всё во мне –
Весь рай и целый ад.
И смерть не выход. Нет, как нет
Во мне небытия.
Перед собой держать ответ
Всю вечность буду я.
Вот откуда немыслимо трудные заповеди блаженства, откуда совершенно непонятная на сегодняшнем духовном уровне заповедь о любви к врагам. Ну, разумеется, любовь к врагам не означает, что мы должны гладить их по голове и позволять делать то, что они делают.
Это означает только, что и они — часть единого Целого, к которому принадлежим и мы. И без их преображения миру не исцелиться. Любовь к врагам означает, что мы желаем их преображения, а не гибели. И еще — ненависть, сама по себе, к кому бы то ни было, убивает нас самих. Любовь наполняет жизнью. Ненависть — смертью. Человек, наполненный ненавистью, начавшейся даже со справедливого гнева, обиды, носит в себе смерть, не дает жизни войти в себя.
Итак, на сегодня человеческая история — это бесконечная смена самоубийственной свободы и самоубийственного деспотизма. Что же делать с сегодняшними людьми, такими, какие они есть, сбивающиеся в стадо и бесконечно заражающиеся друг от друга лжеспасительными идеями? Нужен ли стаду пастырь? Нужна ли сегодня Церковь?
Бесконечно нужна. Но — Церковь Христова и пастырь, подобный Христу, который не уводит людей от самих себя, подчиняя внешнему авторитету, а ведет внутрь в собственную глубину. Нужен тот, кто учит людей читать свои собственные души; кто возвращает их в рай — то есть в состояние безгрешности, — в состояние единства с собственной глубиной. Настоящий учитель учит тому, что человек в состоянии узнать и без него. Но это трудно. Он помогает нам придти к себе самим. Митрополит Антоний как-то сказал: “духовным гением мы не нужны”. Но духовных гениев мало. И настоящий пастырь, настоящая Церковь — может быть, самое нужное в мире. Но церковь, в которой буква не заслоняет духа Христа, в которой не распоряжается великий инквизитор.
Тот же Антоний, которого мы оба так часто цитируем, сказал в своей речи 8 июня 2000 г., что истинная Церковь —
содружество тех, кто знал сердцем Бога, так или иначе, встречал Его внутри. “Пусть это не была такая грандиозная встреча, пересоздавшая душу, как у апостола Павла, но какая-то встреча, какое-то прикосновение”. Такое прикосновение к реальной глубине не позволят увести в сторону, во внешнюю тьму. Прикосновение к Настоящему учит узнавать Бога, а не идти за тем, который уверяет, что он знает.
О, этот долгий, долгий путь
От самого себя до Бога!
Случайно б только не свернуть.
Не потерять бы вдруг дорогу.
Так много дней, а, может, лет
На заповеданную Встречу
Идти за Деревом вослед,
Или за Сыном человечьим.
За музыкой. — За кем-нибудь –
Проводников на свете много.
Но не за тем, кто знает путь –
За Тем, кто сам и есть дорога.
Христос не учил Пути. Он был путем. Но одни видели это, а другие нет. Этих других — большинство.
Одни — любили и верили своей любви. А другие не любили, или любили недостаточно, сомневались и оглядывались. Им легче было поверить не сердцу, не себе, а кому-то другому, авторитетному и властному. — Тому, что написано в книгах, произнесено с амвона. А написанное в глубоком сердце, — что это такое? Нас этому не учили. Мы выучили ответы на все вопросы. У нас готовые шпаргалки.
Все ответы давно готовы.
Но еще есть один вопрос:
Как узнаешь ты, если снова
К нам сегодня придет Христос?
Не появится знак небесный,
И опять, как тогда, опять
Кто-то властный и всем известный
Нам прикажет Его распять.
Сердце стукнет, как в окна ветер:
“Самозванец Ты или Бог?”
Кто поможет мне, кто ответит?
Почва выплыла из под ног.
До чего же трудна свобода!
Никого в мировой тиши…
Неужели идти по водам
Внутрь, в бездонность своей души?
Этим вопросом, обращенным к вам всем, я и закончу.
* Сборник “Потеря потери”.