Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 19, 2007
В начале XXI века Великобритания представляет собой страну, граждане которой живут богаче, лучше и дольше, чем когда-либо в прошлом. За 1971–1997 годы средний доход на душу населения удвоился. В 2005 году количество английских семей, владеющих двумя объектами недвижимости, превысило 500 тыс. Приращение национального богатства шло рука об руку с улучшением качества жизни. Медицина предлагала невиданные ранее возможности по продлению дееспособности человека. Если в 1901 году средняя продолжительность жизни британских мужчин составляла 45 лет, а женщин – 49, то в 2002 году она достигла соответственно 75 и 80 лет. Численность населения страны превысила 60 млн. человек и по расчётам правительства увеличится ещё на 7 млн. человек в ближайшие 25 лет.
По ряду показателей значительно улучшилась экология: достоянием прошлого стал городской смог, снизилась загрязнённость рек. Уголь был вытеснен газом и электричеством, введены жёсткие экологические стандарты на производстве и в отношении автомобильных выхлопов. В 1990–2002 гг. на 56% сократились выбросы в атмосферу одноокиси углерода и на 73% – двуокиси серы. В 1997 году в рамках Киотского протокола Британия взяла на себя обязательство снизить в период 1990–2010 гг. выбросы двуокиси углерода на 20%.
Приращение благополучия имело и оборотную сторону. Оздоровление населения сопровождалось приобретением новых вредных привычек. Так, половина всего объёма чипсов, потребляемых в Европе, приходится на Британию, а количество британцев с лишним весом увеличилось за последние двадцать пять лет в четыре раза. В то время как число британцев в возрасте 50 лет и старше удвоилось, пропорция молодых людей, младше 16 лет, снизилась; их уже меньше, чем тех, кому за 60. Самое молодое население – в Северной Ирландии, где людей моложе 25 лет – 36%. К 2000 году рождаемость в стране упала до рекордно низкого уровня – 1,66 ребёнка на одну женщину, и отмеченная выше тенденция к росту населения поддерживается в основном благодаря иммиграции. В свете этого последняя с конца 1990-х годов превратилась в жизненно важный фактор дальнейшего развития британского общества, и в то же время – в вызов сложившемуся в Великобритании стилю жизни.
В 2002 году приток мигрантов в Соединённое Королевство превысил их отток на 150 тыс., всего же в страну въехало для долгосрочного проживания более полумиллиона человек. В следующем году из их числа более 140 тыс., 70% которых были выходцами из Азии и Африки, получили право на постоянное проживание, что почти в три раза больше, чем в 1991 г. В 2003 году более 124 тыс. иммигрантов получили британские паспорта. По данным британского Управления национальной статистики, изменение демографической ситуации привело к тому, что в 2001–2003 годах цветное население страны увеличилось с 6,6 млн. до 7,1 млн. человек, в то время как белое население сократилось на 100 тыс. Более 30% жителей Лондона уже имеют не белый цвет кожи, а в Бирмингеме их почти половина, в основном мусульман. В Британии насчитывается 700 медресе, где по аналогии с христианскими воскресными школами после занятий в обычных школах обучается ок. 100 тыс. детей. Расширение ЕС привело и к значительному увеличению белой иммиграции. Так, с мая 2004 г. по сентябрь 2005 г. на британском рынке труда было зарегистрировано 300 тыс. человек из стран Восточной Европы. Более трети предприятий общепита в стране предлагают этническую кухню других народов, которая ещё десятилетие назад была в диковинку. Веяния времени не обошли стороной и футбол – до недавнего времени бастион английского аутентичности. Теперь половина футболистов премьер-лиги Англии “импортирована” из-за рубежа; тренером сборной Англии побывал швед Свен-Йоран Эрикссон, а менеджером “Челси” – Рууд Гуллит, голландец суринамского происхождения.
Парадокс одновременного улучшения жизни населения и снижения рождаемости демографы и социологи объясняют рядом причин, включая массовое вовлечение женщин в отношения на рынке труда, новые возможности их карьерного роста, и как результат – откладывание решения завести ребёнка на более поздний срок. В этом Британия не одинока, в других благополучных странах ситуация ещё более серьёзна: в 2000 г. на одну женщину в Испании приходилось 1,15 ребёнка, в Италии – 1,19, в Германии – 1,34. В целом в Евросоюзе на рубеже веков на одного пенсионера приходилось четыре человека трудоспособного возраста. К середине XXI столетия в Великобритании это соотношение может составить один к двум, а средний возраст британцев достигнет 45 лет.
Неравномерными были показатели приращения населения по территории страны. В Англии, в которой проживает более 80% граждан Соединённого Королевства, темпы прироста населения в 1991–2003 годах превысили 4%, однако если в Лондоне эта цифра была выше 8%, то количество жителей на северо-востоке региона упало на 1,8%. В Уэльсе население выросло на 2,3%, достигнув порядка 3 млн. чел., в Северной Ирландии – на 5,9% (1,7 млн.), а в Шотландии сократилось на 0,5% (более 5 млн.). В то же время из-за внутренней миграции единственным британским регионом, теряющим население, была Англия, а из городских центров наибольшая депопуляция наблюдалась в Лондоне, из которого в 2002 году выехало на 100 тыс. человек больше, чем въехало в столицу.
Кардинальным образом изменились многие характеристики государства, казавшиеся раньше незыблемыми. В начале прошлого столетия в угольной и текстильной промышленности “мастерской мира” было занято по миллиону человек, а в 2000 году – соответственно 15 и 160 тыс. В 1950 году в стране действовало 900 шахт, на которых трудилось ок. 700 тыс. человек; в 1980 году эти цифры упали до соответственно 211 и 230 тыс., а в 2003 году – до 19 и 6 тыс. Вклад промышленности, некогда мотора британской экономики, в национальное богатство не превышает теперь 25%. За 1993–2003 годы доля добавленной стоимости отраслей материального производства в ВВП страны выросла на 10%, а сектора услуг – на 43%.
Значительные изменения не обошли стороной такую традиционную и показательную сторону жизни граждан Великобритании, как посещение пабов – британских пивных: с одной стороны, ушёл в прошлое строгий запрет на продажу спиртных напитков после 11 часов ночи, с другой – с лета 2007 года в Англии вводится запрет на курение в пабах, как, впрочем, и во всех помещениях, где работают люди. Аналогичные законы в Шотландии и Северной Ирландии были приняты ещё раньше. В британском пабе конца XX века, пишет журнал “Экономист”, вы всё чаще сталкиваетесь с персоналом из Австралии, подающим тайскую еду и мексиканское пиво посетителям, работающим в корейских компаниях и одетых в одежду итальянского производства. Кроме того, сам паб с большой вероятностью принадлежит иностранцам, ведь крупнейший владелец пивных в Британии – японский банк “Номура”.
Снижается роль христианской религии в жизни граждан Великобритании. Если в 1971 году в 60% случаев заключение брака сопровождалось венчанием, к 2002 году эта цифра упала до 38%. Всё меньше человек регулярно посещают церковь, хотя согласно переписи населения 2001 года более 70% британцев по-прежнему причисляют себя к христианским конфессиям. В то же время численность приверженцев других вероучений, в первую очередь ислама, растёт. Пытаясь приспособиться к глубоким трансформациям в жизни общества, церковь модернизируется, как и остальные британские институты. В 1994 году в англиканской церкви впервые в истории состоялось рукоположение женщины в сан священника, а в 2002 году женщин-священников было уже более 1200 (священников-мужчин – 8000). Теология старается использовать технические достижения: в 2006 году группа английских викариев организовала Интернет-сайт, с помощью которого к 2020 году намеревается наладить полноценную религиозную службу, и если сегодня виртуальная церковь кажется для большинства прихожан чем-то экзотическим, то со временем может стать обыденным делом.
И всё же, Великобритания и сегодня сохраняет ряд своих характерных черт. До сих пор неприкосновенным остаётся принцип суверенитета парламента. Неизменна тесная взаимосвязь британской экономики с мировой. Объём торговли с остальным миром достигает половины ВВП страны. Британия уступает лишь Соединённым Штатам по объёмам притока иностранных инвестиций. Процессы глобализации гарантируют, что эти взаимосвязи будет только усиливаться. В 2004 году Британия утратила свою энергетическую независимость, неуклонно снижается производство собственных продуктов питания; страна всё больше зависит от внешнего мира. Наблюдается преемственность и по многим параметрам, свойственным развитию государства во второй половине XX века. Фундаментом механизма социального обслуживания населения остаётся “государство благосостояния”, созданное лейбористами после Второй мировой войны. Претендовать на власть в общенациональном масштабе могут по-прежнему только лейбористы и консерваторы. Одним из столпов внешней политики Британии продолжает быть доктрина “особых отношений” с США.
В 1970-е годы страна столкнулась с серьёзными социально-экономическими трудностями, Британию стали именовать “больным человеком Европы”. До этого так называли Францию в годы послевоенной правительственной чехарды, а еще раньше – Османскую империю на закате её существования. Но за последние тридцать лет многое изменилось. Пройдя сквозь огонь и медные трубы экономической модернизации, Великобритания превратилась в одну из самых динамичных экономик в Европе, которая по многим показателям не только догнала, но и превзошла своих континентальных соседей. О масштабе произошедших перемен говорит тот факт, что если в 1975‑1976 финансовых годах государственные расходы составляли 49,9% ВВП страны, то в 1999‑2000 финансовых годах они опустились до 37,4%.1
Социально-экономическая модернизация Великобритании привела к тому, что в 1980–1990-е годы она во многом отошла от социально-рыночной модели развития, характерной для западноевропейских стран, обретя ряд существенных черт “англо-саксонской модели” развития. Бóльшую часть второй половины XX века модель “социального рынка”, опиравшаяся на кейнсианство, идеи “смешанной экономики”, “экономики спроса” превалировала в Западной Европе. Постепенно “социальный рынок” стал характеризовать социально-экономическое развитие Евросоюза. Однако со второй половины 1990-х годов всё громче раздавались призывы к модернизации модели “социального рынка”, и Великобритания задавала в этом тон. Под влияние факторов социально-экономического, политического, идеологического характера социал-демократический этатизм, долгое время лидировавший в Западной Европе, был потеснён концепциями неолиберального и неоконсервативного толка. Произошла частичная замена социал-реформистской парадигмы западноевропейского развития на либерально-рыночную.
В основе этих процессов лежало объективное изменение социально-экономической структуры, вызванное переходом западного общества от индустриального к постиндустриальному типу развития. Классовая структура индустриальной эпохи уходила в прошлое, а вместе с этим видоизменялись партийно-политические механизмы и роль государства в социально-экономической сфере. Происходило взаимопроникновение различных моделей развития, в результате чего появились понятия “вспомогательного государства”, “третьего пути”, “экономики знаний”. Начался процесс замены мажоритарных форм либеральной демократии с британской спецификой на плюральные. Важную роль в жизни Великобритании в 1980–1990-е годы сыграл и субъективный фактор – личности Маргарет Тэтчер и Тони Блэра оставили неизгладимый отпечаток на развитии страны.
Дважды пережив экономический кризис в 1970-е годы и не избежав его в начале 1990-х, британская экономика с 1993 года вступила в стадии непрерывного подъёма, беспрецедентного в истории страны второй половины XX века. С тех пор и до 2002 года ВВП Великобритании рос в среднем на 2,8% в год, тогда как в Евросоюзе – на 2,4%, а в странах Большой семёрки – на 2%. Хотя рост ВВП снизился с 3,1% в 2004 году до 1,8% в 2005 году – самый низкий показатель с 1992 года, в 2006 году ожидается его увеличение на 2,3%. По темпам роста ВВП на душу населения, как и по показателю ВВП на душу населения по паритету покупательной способности, Великобритания на рубеже веков опередила своих основных европейских конкурентов – Германию и Францию. Она значительно улучшила свои позиции по показателям индекса человеческого капитала и индекса инновационно-инвестиционной деятельности. Рекорды бьют показатели занятости и ценовой стабильности, превосходя средние значения по ЕС. В 1997–2005 году в абсолютном выражении в стране было создано 1,7 млн. новых рабочих мест. По данным МВФ безработица в Великобритании составила в 2005 году 4,8%, тогда как в среднем в Еврозоне – 8,6%. С 1992 по 2005 г. инфляция (рост розничных цен) сократилась с 4,7 до 2,1%.
Британский малый и средний бизнес – самый динамичный в Евросоюзе по способности создавать новые рабочие места. Несмотря на увеличение общей налоговой нагрузки в последние годы, налоговая система Великобритании – одна из самых щадящих в Западной Европе. В результате указанных факторов резко возросла инвестиционная привлекательность страны для иностранных инвесторов; в 2002 году по этому показателю она заняла сельмое место в мире. В 2000‑2001 финансовых годах на долю Британии пришлось 24% общего объёма иностранных инвестиций, вложенных в экономику государств Евросоюза.
Великобритания – один из лидеров среди стран, в которых наиболее успешно развивается “экономика знаний”. К началу нового столетия она занимала третье место после США и Германии по вкладу отраслей повышенного спроса на знания в ВВП2. В рейтинге Всемирного экономического форума, определяющем степень готовности страны к участию в развитии информационных и коммуникационных технологий, Британия в 2005 году заняла 10 место из 115, опередив Францию, Германию и Италию. Кроме того, своей перспективностью в британской экономике начал выделяться сектор “креативных отраслей”, включающий компьютерное обеспечение, дизайн, издательское дело, радио и телевидение, рекламу, визуальное и игровое искусство и др. Он уже составляет 8% ВВП страны и растёт на 6% в год – вдвое выше, чем показатели роста экономики в целом3.
Сказанное не означает, что в Великобритании решены все экономические и социальные проблемы прошлых десятилетий. Так, среди стран-членов ОЭСР она занимает лишь 11 место по расходам на образование и 14 – на здравоохранение. Она также отстаёт от своих основных конкурентов по показателям инвестиционной активности, производительности труда и уровню квалификации рабочей силы. За 1997–2004 годы объём корпоративных инвестиций снизился с 11 до 9,5% от ВВП. По уровню часовой производительности труда Британия уступает США, Франции, Германии и даже Италии. Доля расходов на НИОКР в ВВП страны – одна из самых низких среди стран Большой семёрки и ниже среднего показателя по странам ОЭСР.
Неизбежное снижение значения промышленности в национальной экономике по сравнению со сферой услуг свойственно всем развитым странам, однако в Британии эта тенденция приобрела особо выраженный характер. В 2005 году в стране закрылась последняя национальная автомобильная компания – “Ровер”, крупные сегменты которой к тому времени уже находились в собственности немецкого “БМВ” и американского “Форд”. Раньше, в 1990-е годы, были распроданы “Астон Мартин” и “Ягуар”, “Роллс-Ройс” и “Бентли”. Теперь британцы, занятые в автомобилестроительной промышленности, работают исключительно на иностранцев, как каждый третий британец на крупных промышленных предприятиях страны.
Ускорение экономического развития, улучшение его качества не привели к заметному улучшению проблемы социального неравенства, хотя текущие масштабы перераспределения национального богатства – самые высокие с 1960-х годов. Распределение доходов в Соединённом Королевстве – самое неравномерное в Евросоюзе после Испании, Греции и Португалии. Ряд авторитетных исследований, в том числе британского Института исследований общественной политики и Фонда Джозефа Роунтри, показывают, что социальное неравенство в Великобритании в 1990-е годы увеличилось, и почти не изменилась пропорция британцев, относящихся к категории бедных. По этому показателю в начале XXI столетия Британия занимала лишь 12 место в Евросоюзе, и в то же время замыкала десятку стран-членов ЕС по объёмам государственных расходов на социальную защиту. Однако в последние годы дали о себе знать значительные государственные вливания в социальную сферу, предпринятые правительством Тони Блэра. Если в 1997 году Британия занимала последнее месте среди стран ЕС-15 по показателям детской бедности, то после того, как в 1997–2005 годах траты государства на улучшение благополучия детского населения выросли в реальном исчислении на 70%, Британия поднялась на четыре позиции.
Помимо экономической и социальной трансформации в последнюю треть XX века Британия прошла через трансформацию ментальную, мировоззренческую. Кризис идентичности, постигший страну во второй половине прошлого столетия, даёт о себе знать до сих пор. Первый нарратив ментальной модернизации Великобритании связан с тем, как страна во второй половине XX века справилась с потерей своей империи. В 1962 году Дин Ачесон, бывший госсекретарь, а в то время советник президента США, произнёс фразу, ставшую крылатой: “Британия потеряла империю, но не нашла новой роли в мире”. Исчезновение империи не только обусловило внешнеполитическую дезориентацию Лондона, которому пришлось в исторически сжатые сроки выстраивать новую систему приоритетов на мировой арене, но и вызвало надлом в национальном самосознании, потерявшем привычную целостность. В стране, жители которой прежде отличались монолитным ощущением принадлежности к метрополии, произошла трансформация самого понятия “британство”, начавшего с небывалой интенсивностью дробиться на английскую, шотландскую, валлийскую и ирландскую составляющие.
Менялись и другие аспекты мировосприятия. Культурная парадигма, заданная викторианской Англией, уступила место неприятию конформизма, новым представлениям об общественной морали, искусстве, отношениях между полами, человеческой индивидуальности. Однако никакие перипетии развития не стерли из исторической памяти жителей туманного Альбиона воспоминания о Pax Britannica. Это стало очевидным в 1982 году, когда вспыхнул британо-аргентинский вооруженный конфликт из-за Фолклендских островов. По сути, эта война, которую можно рассматривать как защиту британской заморской территории от нападения извне, была справедливой. Однако само отношение к этому конфликту, сопровождавшая его риторика, возрождение джингоизма – английского агрессивного патриотизма – продемонстрировали стремление англичан показать всему миру, что Великобритания не просто европейское государство, а по-прежнему великая держава.
Однако фолклендский “всплеск” не получил продолжения. Британия уже не могла, да и не желала чувствовать себя наследницей империи. Несмотря ни на что, отношение британцев к окружающему миру изменилось. В противовес постимперскому синдрому, время от времени дававшему о себе знать, формировался комплекс “маленькой Англии” – ощущение уязвимости своей страны перед внешними опасностями и стремление во что бы то ни стало оградиться от них. Одним из признаков такой трансформации стало нарастание враждебности к иностранцам, особенно цветным, появление в стране националистических, шовинистских настроений.
Иммиграционный контроль за лицами, приезжающими из государств Содружества, был введен в 1962 и усилен в 1971 году. После принятия в 1981 и 1987 годах законов об иммиграции нахождение в стране сверх установленного срока стало уголовно наказуемым. Закон 1996 года усложнил правила выплаты социальных пособий определенным категориям переселенцев. Фактически это означало отказ от старой доброй традиции, коренящейся в идее “бремени белого человека”, ответственности перед колонизованными народами. Вплоть до конца 1980-х годов этнические меньшинства не имели своих представителей в британском парламенте. Лишь на выборах 1987 года от лейбористов избираются четыре депутата с темным цветом кожи. В 1997 году от трех ведущих партий было выставлено 42 кандидата, относящихся к этническим меньшинствам, а на следующих всеобщих выборах – 66, но только два депутата представляли интересы мусульманской общины. К началу 1990-х годах в Британии заговорили о смерти идеалов Содружества, о том, что дискриминация по расовому и национальному признаку приняла в стране институциональный характер.
Лейбористы, сменившие консерваторов в 1997 году, более благосклонно относились к выходцам из стран третьего мира, главным образом бывших британских колоний. Несмотря на традиционное представление об Англии, как о стране, где к иностранцам относятся сдержанно и свысока, Британия – одна из самых открытых миру развитых стран: порядка миллиарда человек имеют право безвизового въезда в неё. Несмотря на многовековую историю соперничества с Францией, именно в Великобритании самый изучаемый иностранный язык – французский. Количество граждан государств, не входящих в ЕС, которые посещают Британию, увеличилось в 1990-е годы на 60%. Ежегодно в страну для обучения въезжает ок. 300 тыс. иностранных студентов, треть которых следует из Азии. В свою очередь, более 10 млн. британцев живут и работают за рубежом.
Вместе с тем ужесточение подхода лейбористов к проблеме иммиграции в последние годы и война в Ираке оттолкнули от лейбористского правительства многих представителей этнических меньшинств, особенно мусульман. Именно этим фактором в значительной степени объясняются потери правящей лейбористской партии на выборах всех уровней в последние годы. Перед лейбористами стояла трудноразрешимая и трёхсоставная задача – приостановить размывание британской идентичности, сохранить положительные стороны многокультурья и соблюсти баланс между традициями меньшинств и правами человека. Правительство приветствовало принцип терпимости и разнообразия, однако индульгенции по нему не выдавало. Так, Дэвид Бланкетт, министр внутренних дел в 2001–2004 годах, занял твёрдую позицию о необходимости защиты интересов индивида перед лицом укоренившихся обычаев, например, телесного наказания детей в медресе или выдачи замуж по принуждению. Последняя практика распространена среди выходцев из Индии, Пакистана и Бангладеш. В последние годы британские МИД и МВД способствовали возвращению на их новую родину сотен жертв такой практики, а также оказывали содействие тем, кто пострадал от неё на территории самой Британии. Правительство стало решительнее действовать в вопросе высылки из страны иммигрантов, незаконно находящихся на её территории, – депортация ожидает более 150 тыс. человек.
Одним из шагов по разрешению проблемы идентичности стал Закон о национальности, иммиграции и убежище (2002), которым с 2004 года введена гражданская церемония вступления в гражданство, включающая клятву на верность британской монархии и присяга на верность стране. Кроме того, теперь претенденты на британское гражданство должны продемонстрировать хорошие знания о Соединённом Королевстве. В 2006 году принят Закон об удостоверениях личности, введение которых не только направлено на борьбу с терроризмом и преступностью, но призвано укрепить статус гражданства и связанные с этим привилегии, в первую очередь в сфере доступа к услугам “государства благосостояния”. В начале 2006 года министр финансов Гордон Браун, которому прочат пост лидера лейбористской партии и премьер-министра после ухода Тони Блэра, предложил учредить в стране новый национальный праздник – “День Британии” для укрепления патриотизма и как символ единства и терпимости.
Однако влияние имперского прошлого до сих пор заметно и особенно проявляется в деятельности современных британских правых. После Второй мировой войны в их агитации на первый план вновь, как когда-то, вышла имперская тематика и идея “бремени белого человека”. Однако если раньше в основе подобных настроений лежало ощущение снисходительного превосходства над туземными народами, то с началом болезненного распада империи их сменили враждебность, неприязнь и агрессия. Главные лозунги крайне правых – запрет иммиграции и защита этнической чистоты коренных британцев – перемежались с проявлениями враждебности к Европейскому союзу. В этом они смыкаются с партиями антиевропейской направленности.
Второй нарратив ментальной модернизации Великобритании связан с ответом на вопрос, видит ли себя Британия частью англо-саксонской или европейской семьи народов. В 1950–1960-е годы в стране доминировала точка зрения, что чтобы компенсировать потерю империи и влияния, Лондону необходимо быть “особым партнёром” заокеанского соседа. Когда в годы холодной войны США и Европа объединились во имя противостояния общему противнику, Британия выстраивала с ними не альтернативные, а взаимодополняющие отношения.
Однако окончание холодной войны подтолкнуло страны-участницы европейской интеграции к самоутверждению в качестве самостоятельного игрока на мировой арене. Со времени прихода к власти в США Рональда Рейгана, который положил конец американскому либеральному проекту так же решительно, как Маргарет Тэтчер уничтожила политический консенсус в Великобритании, европейская и американская модели развития двигались не по параллельным, а по расходящимся траекториям. После окончания эпохи тэтчеризма Британия вновь задалась вопросом: может ли она одновременно быть европейской и англосаксонской страной? В начале XXI века, особенно на фоне ситуации в Ираке, значительная часть интеллектуальной и деловой элиты Британии остро ощущает шаткость положения страны, одной ногой стоящей в США, а другой – в Европе.
Большинство британских политиков считают “особые отношения” с США исчерпавшим себя проектом. Однако реальность такова, что англичане, составляющие 80% населения страны, настороженно относятся к Европе, что усиливает нерешительность лейбористов в деле сближения с континентальной Европой и подпитывает антиевропейские настроения в консервативной партии. Растёт спрос на популистские движения, опирающиеся на два взаимоисключающих свойства английской самоидентификации: неспособность смириться с падением глобальной роли Британии и комплекс уязвимой “маленькой Англии”.
“Будущее британской политики зависит от того, будет ли сделан выбор в пользу Европы или США”, – так звучит популярный среди британских политологов тезис, число сторонников которого только умножилось после войны 2003 года в Ираке4. По мнению Родрика Брэйтуэйта, бывшего посла Великобритании в Москве, а затем председателя объединённого комитета британской разведки, война в Ираке наглядно продемонстрировала, что “особые отношения“ превратились в балласт, который наносит урон интересам Британии в Европе и исламском мире5.
Действительно, уже полвека, после начала заката Британской империи, перед страной стоит дилемма выбора формата своей политики в области обороны, безопасности и внешних дел. “Особые отношения“ с США долгое время компенсировали неизбежное ослабление международного веса Великобритании после окончания Второй мировой войны, а “жёсткий корсет”, в который была заключена система мирового баланса сил в годы холодной войны, делал вполне естественным положение Западной Европы в качестве их протектората. Однако на сегодняшний день “особые отношения“ представляются многим аналитикам доктриной, не только выработавшей свой потенциал, но и наносящей урон интересам Соединённого Королевства. Лондону становится всё сложнее и дальше приписывать себе роль беспристрастного брокера между Европой и США. По проблеме Ирака Лондон выбрал сторону США, несмотря на то, что политика последних привела к глубокому кризису евроатлантического сообщества, подточила авторитет ООН, временно расколола ЕС и НАТО. Высока вероятность того, что негативные последствия иракского кризиса окончательно склонят чашу весов настроений британского истэблишмента в пользу тех, кто считает необходимым выбрать европейский вектор внешней политики в качестве магистрального.
В то же время в Великобритании скептически относятся к идее “многополярного мира”, в котором Европе отводится роль противовеса Америке. Несмотря на нынешнее господство в США неоконсервативной идеологии, которая противоречит традициям европейского социального рынка, в том числе традиции “государства благосостояния“, а во внешней политике – традиции коллективных действий с опорой на международные многосторонние институты, оба региона принадлежат к одной западной цивилизации и руководствуются одной базовой системой ценностей. Британия связана с США густой сетью исторических и культурных связей. И существенны противоречия между Лондоном, Парижем и Берлином, которые не позволят им в ближайшем будущем действовать как одно целое. Кроме того, активно отстаивая в спорах с США свои экономические интересы, ЕС имеет лишь нарождающиеся военные структуры, без полноценного развития которых тяжеловесом в мировых делах стать нельзя.
Третий нарратив ментальной модернизации Великобритании связан с межнациональными отношениями внутри страны. Помимо “трёх кругов” внешней политики, о которых в своё время говорил Уинстон Черчилль (Соединённое Королевство и британская империя, англосаксонские страны, Европа), у Британии имеется и четвёртое, внутреннее измерение – сфера первоначальной экспансии Англии, вовлекшей в свою орбиту Ирландию, Уэльс и Шотландию. Сплав этих составляющих и стал ядром британства. В то время как регионы “кельтской периферии” обладали широкой автономией, сердцем Великобритании всегда оставалась Англия, а англичане были “государствообразующей” нацией. Английский национализм не был этническим и разъединяющим, а выполнял гражданскую, интегрирующую функцию. Британская империя представляла собой не что иное, как воплощение английского миссионерства и английского видения международного устройства. Распад империи привёл к фундаментальному сдвигу в самосознании британцев. Активизировались национальные движения, всё большее число людей ощущали себя не британцами, а шотландцами, валлийцами, ирландцами. По опросам общественного мнения, даже в Англии лишь треть населения считает себя в первую очередь британцами.
Факторы, долгое время объединявшие жителей страны (протестантизм, патриархальность британских институтов власти, монархия, империя), перестали работать так же эффективно, как раньше, а то и вовсе сошли на нет. Институт британской монархии в 1980–1990-е годы подвергся значительным испытаниям, превращаясь всё больше из сакрального символа нации в традицию, дорогую для сердца старшего поколения британцев. Однако и здесь Британия осталась верна себе – модернизация страны ведёт не к исчезновению традиций, а к их приспособлению к веяниям времени. Британская монархия в целом сохранила свой высокий статус, что продемонстрировало в 2002 году празднование “золотого юбилея” восшествия Елизаветы II на престол. В то же время, другие, менее значительные проявления наследия феодального периода в истории страны не выдержали напора современности. В 1999 году большинство наследственных пэров лишилось своих мест в палате лордов британского парламента. В 2006 году в последнем феодальном государстве Европы и в самом маленьком государстве Содружества с населением в 600 человек – о. Сарк в проливе Ла-Манш – Совет старейшин, правивший веками этой территорией на основе наследственного принципа, был преобразован в парламент, формирующийся на основе всеобщих выборов.
Известный британский мыслитель Дэвид Маркуэнд назвал идею “британства” в её традиционном виде анахронизмом6. Если в прошлом доминировала точка зрения о Великобритании как об однородном государстве, то в последнее время англоцентристская версия британской истории подверглась критике. Фрагментация британского самосознания ускорилась в результате реформ “новых лейбористов”, направленных на расширение региональной автономии. Кризис идеи британства был в первую очередь кризисом идентичности английской нации, в то время как самосознание шотландцев, валлийцев и ирландцев находилось на подъёме. Термин “английскость“ (Englishness), вошедший в английский язык в начале XIX века, меняет своё содержание. С распадом британской империи ушли в прошлое представления о центре и периферии на территории бывшей метрополии. Меняется лицо не только самого населения Англии, но и образ чужого, необходимый для складывания всякой групповой идентичности. Однако и тут присутствует дробление: в “постбиполярном” мире для одних это Европа, для других – Америка, для третьих – иммигранты с цветной кожей.
Ряд британских интеллектуалов считает, что центробежные процессы приведут к дезинтеграции страны. Шотландский исследователь Том Нейрн, автор книги “Распад Британии“ (1977) утверждает: лейбористы глубоко заблуждаются, полагая, что деволюция остановит рост национализма. Только отделившись друг от друга, Англия и Шотландия обретут жизнеспособную постимперскую идентификацию. Другие, признавая факт подспудной федерализации государства, не усматривают в этом опасность для её территориальной целостности. “Миф о “единой и неразделимой” британской нации показывает, как Британия воспринимала себя в прошлом, – пишет специалист по Шотландии Джеймс Митчелл. – Новый миф об особости Шотландии искажает реальность не меньше”. Характерно, что с 2001-го слово “Британия” в названии ежегодника Государственного бюро национальной статистики было заменено на “Соединённое Королевство”.
Лейбористское правительство Тони Блэра для сохранения единства Великобритании избрало путь модернизации её конституционного устройства, развития культурного многообразия. Однако это модернизация по-британски – она кажется непоследовательной, растянутой во времени и лишённой строгой логики; ряд атрибутов старого режима остаётся нетронутым. Лишь немногие британцы выступают за установление республиканской формы правления взамен монархии, переставшей быть бесспорным символом нации. Неясны и последствия деволюции. Процесс усиления автономизации различных регионов страны вряд ли обратим, но, вероятно, что единство в перспективе будет сохранено именно благодаря развитию федерализма.
В свете событий 11 сентября 2001 года, войн в Афганистане и Ираке, террористических атак на лондонском общественном транспорте 7 июля 2005 года, когда организаторами терактов были не иностранцы, а натурализованные и выросшие в Британии мусульмане, остро встал вопрос о том, что такое современная британская нация, как соотносятся интеграция и ассимиляция, жизнеспособна ли концепция многокультурья. Ещё недавно девять из десяти жителей страны считали, что британец необязательно должен быть белым, и четверо из пяти – что необходимо уважать права этнических меньшинств. Теперь ситуация менее определённа. Невидимые перегородки, разделяющие различные общины, живущие в границах Великобритании, окрепли; в 2004–2005 годах количество преступлений, совершённых на расовой почве, увеличилось на 12%.
* * *
За последние три десятилетия произошло преображение Великобритании, модернизацию которой чаще сопровождал успех, нежели неудачи. В её современной жизни традиционные и современные черты крепко переплетены. В начале 2006 года британское правительство выбрало 12 символов страны и нации, один из которых – произведение современного искусства – скульптура “Ангел Севера” из железа и меди. 20-метровый ангел с распростёртыми крыльями установлен недалеко от Ньюкасла и является напоминанием об индустриальном прошлом города и одновременно символом превращения его в современный технологический центр. Новации в Британии, как правило, без труда уживаются с традициями, придавая им новое дыхание и динамику. Об их взаимопроникновении Тревор Филипс, председатель британской Комиссии по расовому равенству, отозвался так, обращаясь к образу Национальной службы здравоохранения: “Самый британский из всех институтов, задуманный валлийцем (лейбористским министром Эньюрином Биваном – Авт.), созданный трудом ирландских рабочих, укрепившийся благодаря медсёстрам из Карибского региона, теперь полагается на труд индийских и других иностранных докторов, филиппинских медсестёр и уборщиц из Сомали. Вот что такое современная Британия”7.
Прощаясь с одними символами и обретая другие, страна, тем не менее, не перестаёт отдавать дань уважения старине. Для британцев золотой век не в будущем, а в прошлом. “С кем бы вы хотели встретиться и поговорить, будь у вас машина времени?” – отвечая на этот вопрос в апреле 2006 года, большинство предпочло Уинстона Черчилля, а для путешествия во времени выбрало бы пунктом назначения 1960-е годы и викторианскую эпоху. Но показательно и то, каким образам прошлого отдают предпочтение британцы. В марте 2006 года, в общенациональном рейтинге символов британской инженерной мысли первой место заняла не красная телефонная будка и даже не “дабблдэккер“ – двухэтажный автобус, а “Конкорд” – чудо техники 1970-х годов, воплощение современности, скорости и красоты. И всё же, главными символами английской культуры остаются артефакты прошедших исторических эпох – Стоунхендж и Билль о правах, Библия Короля Якова I и кукольное шоу Панч и Джуди.
Примечания
1. UK 2005. Office for National Statistics, London, 2004. P. 366.
2. В.Л.Макаров. Экономика знаний: уроки для России. // Вестник Российской академии наук. Май 2003. С.453.
3. Michael Prowse. Creation myths? In: The Quarter, Spring 2006. Supplement to Prospect magazine. P.7.
4. Andrew Gamble. Between Europe and America. The Future of British Politics. Basingstoke and New York: Palgrave Macmillan, 2003. P.231.
5. Rodric Braithwaite. End of the affair. // Prospect, May 2003. PP.70–73.
6. David Marquand. After Whig imperialism: can there be a new British identity? // New Community, Vol. 21 (2), 1995. P.183–193.
7. Цит. по: Anthony Sampson. Who Runs This Place? The Anatomy of Britain in the 21st Century. John Murray, L., 2004. P. 68.