Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 19, 2007
Когда в уже далекие восьмидесятые годы прошлого столетия молодым преподавателем приступил к преподаванию истории зарубежного средневековья, обратил внимание на отсутствие в отечественной историографии серьезного анализа причин разных темпов развития востока и запада Европы. Обычные объяснения этого влиянием античного общества на западе и его отсутствием в Восточной Европе (синтезное и бессинтезное формы развития) выглядели неубедительно. Ведь в эту схему не укладывалась история Византии, буквально выросшей из античных порядков, но еще до своей гибели в середине ХV в. многие столетия пребывавшая в состоянии перманентного кризиса. С другой стороны, скандинавы, как и восточноевропейские народы не испытавшие античного влияния, постепенно влились в западноевропейскую цивилизацию, а их восточные соседи – нет. Почему?
В поисках ответа обратился к своему прежнему научному опыту, ибо в медиевистику пришел из археологии. С одной стороны, это поначалу создавало определенные трудности, ибо не прошел определенную источниковедческую и историографическую школу. Но, с другой, хорошо знал вещественные источники, к которым многие, если не большинство медиевистов относятся с недоверием и потому обычно пренебрегают.
Так вот, как археолог, знал, что примерно до середины I тыс. н.э. уровень жизни и системы хозяйства на основной территории Европы вне римского общества (варварский мир) был принципиально одинаков: простые полуземляночные жилища, подсечно-огневое земледелие и примитивное животноводство, сходный набор орудий труда и предметов быта. И далее. Примерно в одно и тоже время по всей варварской Европе началось отделение ремесла от сельского хозяйства, вследствие чего города на западе и востоке континента стали распространяться синхронно, с Х–ХI веков. Прогресс в земледелии – переход к трехполью с массовым использованием плугов также практически одновременно происходил в долинах Сены и Луары, Рейна и Вислы, Днепра и Оки.
Так в чем же отличия? Климат. Он действительно становится все более суровым при перемещении с запада на восток, а от этого – и трудности в сельском хозяйстве и разреженность населения на востоке. Но, опять таки и в Скандинавии климат и почвы “не сахар”. Черноморские степи как проходной двор для кочевников? Да, в истории Руси они сыграли драматичную роль. Но ведь далеко не всё восточное славянство было накрыто монгольской тучей. И, опять таки деградирующая Византия с ее тысячелетней культурой… .
Выискивая дополнительные различия, обратил внимание на анализ застройки раннесредневековых поселений. Археологам известны деревни с усадебной застройкой и даже оградами в Северо-Западной Европе уже со второй трети I тыс. н.э. Причем каждая усадьба представляет собой самодостаточный хозяйственный комплекс (жилища, стойла для скота и иные хозпостройки). Эти комплексы окружались пустошами, на которых в отдельных случаях удавалось прослеживать следы полей и оград между ними. Ограды отмечались и вокруг усадеб.
Если эти археологические материалы сопоставить хотя бы с хорошо известной каждому студенту-историку Салической правдой (судебником переселившихся в бывшую римскую Галлию приморских франков, составленным в начале VI в.), то находим там провозглашение незыблемости огороженных мест, принадлежавших отдельным семьям, передававших эти земли по наследству (аллоды). Более того, такие семьи вообще могли выходить из тогдашней социальной организации – сельской общины.
У ближайших восточных соседей германцев – славян – подобных усадебных комплексов вплоть до конца I тыс. н.э. не прослеживается. Наоборот, в хорошо исследованных деревнях (раскопанных большими площадями) явно выделяется совместное ведение хозяйства всеми соседями – большесемейной общиной. Никаких изгородей внутри таких деревень нет. Хозяйственные постройки располагались так, что их нельзя связать отдельными жилищами. И лишь размеры этих жилищ (6-9-12 м2) свидетельствовали, что в них жили малые семьи. Но хозяйствовали они в едином коллективе с соседями – очевидно – родственниками1.
Иными словами, в указанных особенностях прослеживаются существенные различия в устройстве первичных социальных структур позднепервобытных обществ – общин. У германцев – аморфная община с хозяйственно обособленными семьями, у славян – община как единый социохозяйственный организм. Дальнейшие поиски причин этих различий, а также их влияния на последующее развитие народов Европы потребовало компаративистского анализа развития средневековых цивилизаций вообще. Итогом стала монография2. Учитывая сложности в распространении научной литературы, особенно издающейся вне крупных научных центров, в дальнейшем изложении буду опираться на основные положения данной книги с дополнением, естественно, новых материалов и оценок. Исходя из тематики “Вестника Европы” и вдохновленный опубликованными в книжках за 2004-2005 гг. статьями Е.Гайдара3, надеюсь, что нижеприведенный материал заинтересует читателей. Тем более, что он дополняет и усиливает обоснование основных положений указанных статей Егора Тимуровича.
Прежде всего – о понимании термина цивилизации. Он широко используется в наше время, а потому приобрел довольно расплывчатое значение. Представляется, что цивилизации – это человеческие сообщества с определенным уровнем различных явлений материальной и духовной культуры, формировавших условия жизни людей. При таком подходе в равной степени, в отличие от формационного, сочетаются антропогенные (биологические) и социальные явления. В каждой цивилизации существуют многочисленные взаимодействующие между собой пласты – географическая среда, система хозяйства, социальная организация, религия, господствующая идеология, духовные ценности, политическая система, ментальность, при изучении которых нельзя заранее устанавливать субординацию между ними4. Цивилизация как понятие шире формации, так как включает природный фактор, охватывает и социально-экономические отношения, и культуру, а также лучше учитывает региональные различия.
Важным достижением цивилизационного подхода является признание роли географической среды и антрополого-демографического фактора на формирование “лица” цивилизаций, их региональных различий, специфики ритмов их существования, всего того, что раньше в советской историографии называлось географическим и демографическим детерминизмом.
В соответствии с цивилизационным пониманием человеческого развития, большинство современных историков, исходя из географических, этнических, экономических, социальных, политических и культурных особенностей выделяет ряд цивилизаций Европы, Азии, Африки, Америки, одни из которых возникли в древности, другие – в средние века. Развитие и видоизменения в цивилизациях продолжались и в новое время, продолжаются и теперь; выделяются и переходные формы.
Концепция множественности цивилизаций отнюдь не бесспорна. Но на данном этапе нашего дискурса, она, представляется, с наибольшей полнотой отражает уровень знаний, отвечает на вопросы специалистов и общественный интерес. Учитывая сделанные замечания, обратимся к рассмотрению путей формирования средневековых европейских цивилизаций.
Истоки европейской истории: античность
В отличие от всего остального мира, Европа, точнее ее средиземноморская часть стала колыбелью уникальной античной цивилизации. Исключительность ее заключалась в том, что благодаря стечению целого ряда географических и экономических обстоятельств, здесь уже в древности сложились интенсивные рыночные отношения, что неизбежно привело к установлению прав частной собственности, в том числе и на землю. Право частной собственности предопределило, среди других особенностей, и специфическое развитие рабства. Больше нигде в мире рабство не стало ведущим экономическим укладом. В чем же причины этой уникальности?
Известный востоковед Л.С.Васильев заметил, что причины происшедшей в Древней Греции социальной мутации – смены господствовавших в гомеровское время привычного восточного типа мелких государственных образований с их всевластными царьками полисной системой, в которой роль правителей была заметно урезана в пользу демократии – не ясны и практически неразрешимы5. Все же попробуем эти причины поискать.
Общепризнанно, что доиндустриальные и, особенно, древние общества были чрезвычайно зависимы от того природного окружения, в котором они формировались и развались. Известно, что географические особенности древней Греции не требовали создания крупных земледельческих хозяйств со сложными ирригационными системами, характерными для других очагов древнейших цивилизаций. Мелкоконтурные гористые ландшафты с концентрацией разнообразных почвенных и растительных условий (от высокогорных пастбищ до небольших плодородных долин с субтропической растительностью) на компактных территориях способствовали и даже делали необходимым ведение поликультурного сельского хозяйства. Ограниченность пригодных для использования площадей и близость богатого ресурсами моря стимулировали вовлечение в мореходство значительной части сельского населения. Раннее развитие у греков-дорийцев железоделательной индустрии, наряду с проблемой нехватки сельскохозяйственных угодий способствовали и общему прогрессу ремесленного производства. Ведь именно металлургия и металлообработка рано потребовали профессионального, отделенного от других видов деятельности, ремесла. В результате у греков в исторически короткий отрезок времени (в начале I тыс. до н.э.) формируется многоотраслевое хозяйство, что способствует ускоренному росту населения с последующим освоением прилегавших территорий. Последнее, в свою очередь, стимулировало и развитие торговли, причем не только внутренней, локальной, но и внешней, с другими народами, что вело к формированию активного денежного обращения, возникшего здесь впервые в мире около 700 г. до н.э.6
В принципе, подобные явления были в различной степени характерны и для других древних цивилизаций. Но описанное их сочетание, благодаря специфическим природным условиям, отмечено именно в древней Греции, что и способствовало ее динамичному развитию.
Рост торговли и денежного обращения оттеснил от центра развивавшейся политической жизни традиционную земельную аристократию, усилил влияние торговцев и ремесленников. Это – ключевой момент формирования античной цивилизации, в отличие от цивилизаций Востока. Ведущее значение приобретают не просто богатства (недвижимость, сокровища), а экономическая активность. Недостаток продовольствия (из-за ограниченности земледельческих угодий) стимулировал активизацию обмена с зерновой периферией – вплоть до африканского и черноморского побережий. Но ресурсов для хозяйственного освоения этих земель у греков не хватало. Сил для захвата земель тоже не было. И уже ставшие, в силу необходимости, предприимчивыми, греки начали налаживать внешнюю торговлю, чтобы закупать продовольствие в обмен ремесленные изделия. Отсюда – стимулирование не просто самостоятельности, но и творческой активности личности7. В результате появился дополнительный импульс не только для развития ремесел, но и для всей общественной и даже политической жизни эллинов. Развивалось морское и портовое дело, расширялся кругозор людей, многообразнее становились их интересы и источники существования. Но, главное, в греческом обществе впервые возник и экономически укрепился неаграрный уклад, сложился слой людей, чье благополучие было связано не с землей, а с ремесленной и торговой деятельностью, с рыночной экономикой. А это меняло и социальные порядки.
Развитие производства на продажу и, соответственно, торговли обособляли человека от общины. Самодостаточным становился индивидуальный, частный труд. Его становлению и развитию способствовало отсутствие у греков прямого налогообложения, что как показал Е.Т.Гайдар, “послужило базой для специфической модели нераздельной, не обремененной обязательствами, свободно обращаю-щейся на рынке частной собственности”8. И в начале VI в. до н.э. в Греции, опять таки впервые в мире, возникает частная собственность самостоятельных хозяев9. При этом превращение свободных соотечественников в рабов было запрещено, чем была заблокирована восточная модель развития10. Поскольку свободные собственники имели независимые от старой аристократии источники существования, традиционные позиции последней оказались подорванными. Все полноправные жители полиса получали в принципе равные экономические и политические права11, а отсутствие прямых налогов породило возникновение налогов косвенных, с оборота, что стимулировало поликультурное хозяйство12.
Так логика экономического развития, порожденная географической спецификой региона, породила и частную собственность, и демократию, без которой, как показывает наша современная история, основанная на такой собственности рыночная экономика не может успешно развиваться. Но и история античного общества свидетельствовала о том же.
Когда полисный строй себя изжил – общественные потребности переросли его узкие рамки – необходимость в постоянном притоке рабов для растущей экономики с ограниченными внутренними ресурсами и низким технологическим уровнем стимулировала попытки создания мощного объединенного государства с сильной властью. Создается Афинская морская держава, затем – Архе Афинская (буквально – Афинская империя) – союз греческих полисов V в. до н.э. под афинской гегемонией. Но поражение в длительной Пелопонесской войне (431-404 гг. до н.э.) привело к ослаблению традиционных древнегреческих лидеров и усилению до того аграрной окраины – Македонии, сумевшей возглавить создание в IV в. до н.э. огромного государства от Дуная до Инда.
Но в силу аграрного характера Македонии в ней традиционно была сильна землевладельческая аристократия – в этом страна была ближе традиционным древним обществам Востока. Победа Македонии и была следствием кризиса полисной модели, основанной исключительно на рабском труде, что даже в ту пору не могло создать устойчивую экономику. В итоге, под властью Александра Македонского Греция стала “овосточиваться”13. Отсюда и гибель эллинистической Греции под ударами молодого, сплоченного Рима, обладавшего, как и Греция, всеми условиями для создания поликультурного хозяйства, но, в отличие, от нее, богатого ресурсами и потому более мощного. Эти ресурсы позволили Риму относительно беспроблемно существовать более полтысячелетия, прежде всего за счет эксплуатации более слабых соседей – варваров.
Но в императорскую эпоху и римское общество стало приближаться к восточному пути развития, “ориентализироваться”14. Вновь возникли проблемы: непосредственные производители из зажиточных слоев ушли в политику, а плебс, сохранив доли в общинной земле, мог уже не работать, требуя “хлеба и зрелищ”. Отсюда – упадок экономики, особенно в Западной части Римской империи. Возможно, сказалась и роль западной общины в Греции и Риме. Она гарантировала права, в том числе и собственность, но своим контролем затрудняла индивидуализацию хозяйственной деятельности. Поэтому в императорское время в Риме (как и в эллинистическое – в Греции), хозяйство не могло противостоять государственному нажиму и стало деградировать. А непомерно разросшаяся в результате завоеваний территория Рима, впитавшая, к тому же, многие традиции восточных обществ, требовала такой централизации, которая была противопоказана гражданскому обществу. Попытка Цезаря создать подобие восточной монархии провалилась. Августу удалось создать некий симбиоз в виде принципата – монархии по сути, но с республиканскими атрибутами.
На принципат хотелось бы обратить особое внимание. Неудача Цезаря и устойчивость политической конструкции, созданной при Августе, так же как кризис Греции в V в. до н.э. и недолгое существование державы Александра Македонского свидетельствуют, что основополагающие экономические и правовые принципы античного общества – рынок и частная собственность – требовали и соответствующих политических институтов, демократической формы государственного управления. Устойчивая рыночная экономика отторгала монархическое управление. Когда же кризис затрагивал и хозяйство, как в Греции с V в. до н.э. и в Риме – с III в. н.э., демократические традиции изживались сами по себе. Но и монархии не спасли античную цивилизацию.
В последние столетия императорского Рима, рабский труд начал постепенно вытесняться трудом зависимых земледельцев (пекулий, колонат). То есть позднеантичное общество стало сближаться с другими древними цивилизациями, где уже со времени разложения первобытных порядков сосуществовали рабовладельческий и крестьянский уклады. Но начавшиеся хозяйственные изменения подрывали положение рабовладельческой аристократии – социально-экономической основы античного общества, что усилило политический кризис Римской империи. К тому же логика развития имперского правления вела Рим к подавлению личности, гражданского чувства, расширению рабства как всеобщего состояния. В итоге – гибель античной цивилизации, усиление восточных черт в Византии и появление их в возникавших на Западе варварских королевствах в виде монархической власти.
По мнению многих исследователей, античное общество – это как бы исключение, зигзаг истории, при котором в особых условиях было достигнуто равновесное сочетание рыночной экономики и демократической государственной системы. Формирование же феодальных порядков в Европе в эпоху позднего Рима и раннего средневековья – это возвращение на магистральный путь человеческого развития, с которого Западная Европа свернула лишь в новое время.
Так античная Европа – этот полуостров Азии15 – с крушением античной цивилизации была как бы поглощена своим материком. Но помимо понятий демократия и республика античная эпоха оставила Европе и правовые нормы, которые в дальнейшем способствовали возрождению основополагающих черт западной цивилизации, но уже на иной основе, о чем и пойдет речь далее.
Истоки: начало средневековья
Особенности региона. Обращаясь к эпохе перехода к средневековью, нельзя забывать об уже отмеченном природном факторе. Благоприятный, в целом теплый климат III-IV вв. сменился существенным похолоданием, длившимся примерно до середины – конца VII в. Отмечались зимы, когда по льду можно было пересекать Босфор и Адриатическое море, а летом участились засухи. Потом началось потепление, перешедшее в так называемый климатический оптимум16. Совпадение по времени смены природной и цивилизационных фаз – не случайно. Конечно, климатические изменения едва ли стали первопричинами гибели античного общества, но углубить уже возникший кризис они могли, ухудшив, прежде всего, условия хозяйствования, причем именно там, где оно поднялось над примитивным, первобытным уровнем и требовало определенной организации.
Существенным, представляется, было и влияние географической среды на жизнь основных западноевропейских варваров раннего средневековья – древних германцев в местах их первоначального обитания: Южной Скандинавии и в низовьях Рейна –Эльбы – Одера. Регион характерен мелкоконтурностью и расчлененностью большей части сельскохозяйственных угодий: небольшими долинами, окруженными каменистыми залесенными возвышенностями в Южной Швеции, невысокими всхолмлениями среди заболоченных низин у южного побережья Северного и Балтийского морей. Такие ландшафтные условия, а также умеренный климат способствовали раннему разделению общинных угодий на постоянные семейные наделы. Отдельные свидетельства тому отмечены уже во второй половине I тыс. до н.э.17. Думается, что известная специфика германской общины, ее рыхлость, имеют именно природную обусловленность. Так же как и такая характерная черта древнегерманского общества, как эгалитарность, отсутствие значительной роли военных вождей, которые стали появляться лишь под римским влиянием и в процессе расселения и завоеваний18. Еще С.М.Соловьев писал, что именно географические и природно-климатические особенности Западной Европы объясняют “блестящее развитие” ее народов и “их доминирование над другими народами других частей Земли”19.
Хозяйство и общество. Роль общины в варварской среде общеизвестна. Представляется, что именно ее специфика у древних германцев во многом предопределила особенности дальнейшего развития региона.
Генезис общины у германцев вызывает серьезные, даже методологические споры. Ибо германское крестьянство вступило в средние века разделенным на усадьбы-домохозяйства. Такие усадьбы, причем порой с четко очерченными полями известны на германском побережье Северного моря уже в начале I тыс. н.э. Со II-III вв. в этом регионе на исследованных поселениях уже довольно четко выделяются отдельные дворы, что свидетельствует о начале генезиса германской общины-марки20. У скандинавов, насколько можно проследить в древности, индивид и его надел воспринимались как единое целое21. Отсутствие внешних угроз в регионе также делало излишним сплочение в большие коллективы.
Хозяйственный опыт переносился на социальную практику. В процессе германских захватов римских провинций, при необходимости создавать территориальные организации на завоеванных землях, общины превращались в объединения самостоятельных хозяйственных субъектов, а большинство варваров к середине I тыс. н.э. становилось крестьянами, то есть от завоеваний перешло к освоению угодий22. В результате возник новый феномен – работающий собственник23. Это сыграло огромную роль в дальнейшем динамичном развитии западноевропейского общества, особенно с эпохи развитого средневековья, ибо еще А.Смит заметил, что человек, не имеющий права приобретать собственность, заинтересован в том, чтобы работать как можно меньше, а есть – больше24.
Тогда же происходило и юридическое оформление частновладельческих прав на наследственные наделы – аллоды25. Влияние римского законодательства на этот процесс несомненно. Но ведь далеко не все народы, сталкиваясь с римлянами, воспринимали их законодательные нормы в таком существенном вопросе, как земельный. Германцы же своим хозяйственным и социальным опытом оказались готовыми органично принять античное право собственности, ставшее в дальнейшем краеугольным камнем особой западноевропейской средневековой цивилизации26.
Генезис феодализма в Западной Европе
Итак, идея индивидуальной земельной собственности начала реализовываться у древних германцев в силу условий их внутреннего развития, а римское влияние способствовало кристаллизации этой идеи в юридически оформленное право на свободно отчуждаемый земельный участок – аллод. Но, в отличие от греков и римлян, сочетавших рыночную экономику с гражданской общиной, у германцев хозяйственная обособленность, приведшая к появлению аллодов, способствовала созданию частной, а не публичной власти27. Ибо германское общество, как и иные варварские образования, складывавшиеся вне античного региона, развивалось в иных условиях, не порождавших многоукладную экономику. Основой существования оставалась только земля и связанная с ней деятельность. Поэтому земельные права, земельная собственность определяли все общественные порядки28. Но, в отличие от Востока, концентрация власти здесь тоже не требовалась. Поэтому, несмотря на начавшуюся межплеменную консолидацию, которая вызывалась, обычно, военными целями, самостоятельность местных элит, опиравшихся на свои аллоды, сохранялась, что и определило частновладельческий характер феодализма в Западной Европе.
В остальном же, при генезисе феодализма и здесь формировались его классические, всеобщие черты: авторитарность, монархические формы политической организации. Иначе нельзя было реализовать политическое принуждение в обществах, которые управлялись не экономической заинтересованностью (как Греция и ранний Рим), а силовым нажимом, насилием. Примечательно формирование монархической формы правления в позднем Риме при появлении в нем элементов феодализма. На распространении монархии сказались и патриархальные обычаи варваров. Князья, герцоги, короли унаследовали из прошлого традиции большесемейных общин в среде знати. Государства воспринимались ими как уделы, вотчины, передаваемые по наследству29. К ним позднее стали прибавляться различные земельные пожалования за службу (бенефиции), превращавшиеся затем в феоды (фьефы, сеньории).
Отсутствие аппарата насилия еще яснее подчеркивает, что тогдашняя власть опиралась на силу традиции. То есть был период, когда уже можно видеть отделившуюся от рядового населения власть, но она еще не носила феодального характера. В германских королевствах V-VI вв. не было еще ни государственной эксплуатации, ни классового общества. Они близки союзам племен. Е.А. Мельникова назвала их дружинными государствами. Дружина в таких образованиях формирует органы центральной власти при своем вожде – монархе30.
Наиболее динамично, как известно, феодальные отношения формировались в северной Галлии, где расселились франки. Здесь происходил так называемый уравновешенный синтез античных и варварских порядков. При расселении на чужой территории у франков окончательно разрушились родовые связи. Необходимость управлять обширными землями потребовала быстрой консолидации правящего слоя у завоевателей. Так варварские дружинно-демократические порядки сомкнулись с еще сохранившимися остатками римского административного опыта (римляне-сотрапезники короля – по Салической Правде): появились королевства с наместниками-графами в бывших провинциях, поместья знати с неполноправным (из рабов) обслуживающим населением, элементы налоговой системы, в сельских общинах под влиянием римского частного землевладения укреплялся, как отмечалось, аллод. Перенимание римских агротехнических достижений еще больше увеличило индивидуальные возможности крестьян-аллодистов, а римские традиции гражданских прав у свободных способствовали усилению самостоятельности землевладельцев. Запустевшие города не оказывали никакого воздействия на происходившие процессы.
В итоге преобладание свободных крестьян с гарантированными правами, с одной стороны, предотвращало произвол правителей, а с другой – заставляло выделявшуюся знать консолидироваться, что происходило на договорной основе (сеньор-вассал), восходившей к традиции варварской дружины. В течение VII-IХ вв. правящий слой превращался в господствующее сословие – феодалов, монопольные права которых на власть позволили им, начиная с VIII в., подчинять мелких земельных собственников-аллодистов. Последние в IХ-Х вв. попали в полную зависимость от господ. Но слабость государственного аппарата заставляла феодалов-сеньоров учитывать традиционные права рядовых соотечественников, и формы крестьянской зависимости здесь оказывались, в итоге, довольно умеренными.
Рассмотренные процессы происходили плавно, без серьезных потрясений и не разрушали хозяйственную жизнь. Более того, хозяйственная самостоятельность крестьян и невмешательство сеньоров во внутрипоместную деятельность их вассалов создавали определенный уровень экономической свободы. В итоге становление феодализма у франков каролингской эпохи сопровождались хозяйственным подъемом, что ускорило общественное развитие31.
Так в Х-ХI вв. во Франции произошло перерастание раннего феодализма в зрелый. К ХII в. это привело к сближению форм эксплуатации и правового положения всех категорий зависимого сельского населения. В советской литературе данный процесс обычно назывался закрепощением. Этим же термином переводились и соответствующие сообщения многочисленных документов о положении западноевропейских крестьян эпохи развитого средневековья. Но среди “неортодоксальных” советских медиевистов уже с 60-х гг. бытовало мнение об отсутствии крепостничества в Западной Европе32. Представляется, однако, что в этом отрицании присутствует определенная передержка, связанная, очевидно, с тем, что у отечественного читателя термин “крепостничество” ассоциируется с восточноевропейскими реалиями много более позднего времени. Но ведь закрепощением в Западной Европе и на востоке континента обозначают совершенно разные явления: “сеньориализация” крестьян Западной Европы никоим образом не походила на то, что позднее, в ХVIII в. появилось в России. Однако для западных аллодистов их положение в сеньориях рассматривалось именно как несвобода, то есть -– закрепощение. Иначе как же назвать запрет на свободу передвижения сервов, отсутствие права самостоятельно выступать в суде (что было чрезвычайно важно для западного человека), “дурные обычаи” и т.п.? А само противопоставление сервов свободным?33.
Да, при слабой государственной организации отлаженной системы поиска крестьян-беглецов не было. Без централизованной поддержки феодал не мог не только отобрать у крестьянина надел, но и произвольно изменить, повысить повинности. Серв был достаточно самостоятелен во внутрихозяйственной деятельности34. Но сам факт серважа как формальной несвободы! Ведь известно, как чутки были средневековые европейцы к своему и чужому статусу. Даже обязанность крестьян нести регулярное тягло шведы середины ХIII в. приравнивали к “несвободе”35. То есть ограничение свободы западноевропейским средневековым человеком воспринималось более драматично, чем это может нам показаться с учетом нашей собственной исторической памяти36.
Так первобытные представления о свободе через права на землю (аллод) менялись в западном обществе на представления о свободе как совокупности политических прав на управление. Укрепление системы фьефов (сеньорий) определило появление умеренной сословной монархии, прямого антипода деспотизма. В итоге были заложены основы западноевропейской общности. Показательно, что созданное в 1957 г. европейское экономическое сообщество (знаменитое ЕЭС) первоначально повторило территорию империи Карла Великого37.
Развитое средневековье
Определенным рубежом в развитии средневековой Европы принято считать начало II тыс. Особенно это относится к западному ее региону: именно с того времени рассмотренная выше франкская модель феодализма активно распространялась (или воспринималась) в Англии, германских землях, Скандинавии, северо-западном Средиземноморье38.
В ХI-ХIII вв. здесь сложились четко оформленные частновладельческие сеньории с частной же формой эксплуатации крестьян, за которыми, однако, сохранялась определенная самостоятельность хозяйственной деятельности на полученных от феодалов наделах, что было производным от сложившейся в раннем средневековье специфической крестьянской общины как формы производственного сотрудничества и социальной организации мелких собственников-земледельцев. Раннее упрочение индивидуальных крестьянских хозяйств, как отмечалось, стимулировало появление частной собственности на землю и возможности ее концентрации, что создало условия для формирования крупной феодальной земельной собственности и складывания своеобразного типа государственности, которому практически не были свойственны хозяйственно-экономические функции. Отсюда центр тяжести развития всегда был “внизу” – в крестьянском хозяйстве, затем – в хозяйстве горожанина-ремесленника и купца. Устройство и феодальной сеньории, и городской коммуны способствовало максимальному развитию индивидуальной активности, бурному развитию культуры, искусств, сравнительно раннему развитию науки, уже не говоря о раннем капитализме39.
Разраставшиеся города стимулировали укрепление внутреннего рынка, в который постепенно втягивалась и деревня. Развитие ремесел и торговли стимулировали потребности феодалов, которых уже перестает интересовать натуральное обеспечение, получаемое от зависимых крестьян в их поместьях. Землевладельцы почувствовали роль и значение денег, что привело к усилению роли денежной ренты и к перестройке всей поместной системы. Стало выгоднее переводить крестьян на денежный чинш и продавать им личную свободу. В ХIII–ХV вв., в условиях сворачивания домениального хозяйства, утверждения денежной ренты и массового личного освобождения крестьянства происходит политическая консолидация, завершившаяся созданием сословно-представительных монархий в Англии и Франции.
Эти явления были подготовлены рядом демографических, экономических и социальных изменений. К демографическим относится интенсивный рост населения в ХI–ХIII вв., приведший и к активной внутренней колонизации, и к повышению плотности населения в старых областях проживания. Это способствовало росту городов и сближению людей из ранее обособленных территорий. Экономический прогресс тоже способствовал почти полному освоению земель – формированию современного аграрного пейзажа, интенсификации хозяйственной деятельности, консолидации территорий и складыванию более сплоченных государств. Все это формировало в Западной Европе единую систему коммуникаций, что, в свою очередь, усиливало культурные связи. В итоге – сформировалась единая западноевропейская культура, объединенная общей идеологией.
Накопление производственного и торгового потенциала в городах способствовало развитию товарно-рыночных отношений. Сначала в городах, затем кое-где и в деревне (прежде всего в Англии) производители выходят за рамки самообеспечения и внеэкономической регламентации. А это уже и есть начало предпринимательства. В Англии к этому процессу уже в ХIII-ХIV вв. подключаются многие дворяне (новые дворяне, джентри), что было связано с относительной политической стабильностью и оставляло, прежде всего, мелким феодалам, не имевшим властных амбиций, много времени для хозяйственной деятельности. Сказывалось и отсутствие в Англии непреодолимой границы между дворянами, с одной стороны, и сохранившимися зажиточными свободными крестьянами, а затем и горожанами, с другой. Сказалось и сохранение в Англии местного самоуправления40. В итоге накопления, особенно бюргерские, перестали уходить в сокровища, в недвижимость, а с ХIV-ХV вв. все чаще стали использоваться в предпринимательской деятельности. Деловая активность горожан, а в Англии и части дворян, способствовали усилению государственной власти. Там, где позволяли политические условия (Англия, Франция) – формируются централизованные государства.
У городского населения существенно меняются стереотипы поведения (ментальность): труд уже не божье наказание за грехи, он полезен, необходим для жизни. Происходила и реабилитация торговой деятельности из-за нарастания всеобщей потребности в деньгах. Даже церковь с ХIII в. начинает оправдывать торговцев, хотя христианская доктрина продолжала исходить из того, что хозяйственная деятельность должна ограничиваться моральными ценностями, независимыми от экономических интересов. То есть торговец должен быть честным и скромным в своих устремлениях. Осуждались ростовщики, но не ссуды, векселя, залоги и т.п.
Постепенно главным для горожанина становится не искать покровителя (что типично для феодального менталитета), а заниматься предпринимательством41. Стремление к этому начинают проявлять и появляющиеся в деревне после освобождения крестьян “кулаки” – будущая сельская буржуазия42. Предпринимательские интересы проникают, как отмечалось, в дворянскую среду.
В русле происходивших изменений появились, а затем развивались сословно-представительные собрания (прежде всего – парламент в Англии, Генеральные штаты во Франции). Первоначально они возникли из стремления королей найти себе поддержку за пределами группировок крупных феодалов, в более широких слоях населения. Но деятельность этих собраний способствовала политическому воспитанию общества в демократическом духе: влияние аристократии на королевскую власть уменьшалось, но и сама власть привыкала слушать иные мнения. Участие в дебатах депутатов способствовало выработке демократических процедур и выдвижению лидеров из незнатных. Эти лидеры становились трансляторами местных проблем “наверх”, к ним обращались с жалобами и петициями массы простых людей, что способствовало зарождению политической культуры в широких слоях населения. Хотя с конца ХV в. укрепившиеся короли стали сужать сферы демократических процедур, позднее, в иных условиях, сословная демократия в Западной Европе возродилась.
Безусловно, изложенная картина весьма схематична, лишена деталей, в ней не обозначены региональные различия. Но, в целом, к ХIV-ХVI вв. и западноевропейское Средиземноморье и скандинавские народы сливаются в единую западноевропейскую цивилизацию. Хотя, следует отметить, Юг Италии и Испания в силу ряда местных особенностей выглядели более застойно, там дольше сохранялись традиционные феодальные порядки. Это предопределило отставание указанных земель в новое время.
Так к середине II тыс. завершается формирование единой западноевропейской цивилизации. В ней уже к Хl-Хll вв. сложились общие нормы существования правящего сословия – рыцарства, выросшего из общего для региона корня – древнегерманских дружинных порядков. Из них выросла и получила развитие вассально–ленная система и феодальная иерархия. К началу ll тыс., с распространением христианства в Скандинавии, оформляется и культурно–религиозное единство региона. К этому следует добавить и общие основы ментальности, опиравшиеся на древние германские традиции ведения обособленных, аллодиальных хозяйств, подкрепленные затем распространением основ римского права.
Сочетание германских и античных представлений создало специфическую смесь корпоративности и сословной замкнутости с представлениями об индивидуальных правах и частной собственности. Отсюда – бурное развитие экономически самостоятельных городов, что предопределило интенсивные преобразования феодальных порядков, быстрое, относительно других регионов, их изживание и формирование предпосылок для развития рыночной экономики43. Одновременно происходило складывание гражданского общества, первым шагом к которому стали, как отмечалось, сословно-представительные собрания. В этих условиях начали возрождаться, прежде всего, в городах, такие античные свойства личности, как рационализм, практичность, расчетливость, породившие в наиболее урбанизированной и экономически продвинутой Северной Италии Ренессанс с его гимном индивидуализму. Отсюда – развивавшееся гуманистами представление о человеке как центре мира. Все это стало основой и для развития специфической культуры западноевропейского средневековья, уровень которой традиционно неоправданно принижается. Справедливо замечание философа, что за торжественным и жутким лицом средневековья проглядывает чудо44. Это чудо было сформировано уникальной городской культурой, свободным купечеством, из которых выросли и интеллектуалы-гуманисты, и христианские реформаторы, примирившие церковь с предпринимательством.
Становление капитализма, зародившегося в Западной Европе – характернейший признак ее дальнейшего развития, обусловленный вышерассмотренной спецификой истории региона. Оно состояло в постепенном освобождении рыночных отношений от пут внеэкономических интересов правящего сословия, которое в итоге и было устранено с политической арены.
ВИЗАНТИЯ
Это – особая средневековая цивилизация, в которой античное наследие причудливо впитало в себя восточные элементы: “Византия была мостом в Азию, но движение по этому мосту шло в обратном направлении… Даже христианству в ней было суждено овосточиться”45. На протяжении всей своей истории Византия теснее, чем с Западом, мирно и враждебно была связана с народами Востока46. Она – единственное европейское государство раннего средневековья с детально разработанными нормами классического права частной собственности. Но Византийская империя – единственная же страна европейского средневековья, в монархическом строе которой сохранились черты древних азиатских деспотий, где подданные лишь постольку и до тех пор обладали собственностью, поскольку и пока это было угодно деспоту; своеобразной собственностью были они сами47. Государство могло без суда отобрать частновладельческие земли и принудить частных собственников к обмену их владений. Это отличает поземельные отношения в Византии от раннесредневековой Западной Европы. В соответствии с этим в Византии в IV-V вв. сложилась патристическая концепция, согласно которой частная собственность на землю столь же немыслима, как таковая на воздух и солнечный свет, и принадлежат все они Богу. Путем подстановки получалось, что верховным собственником земли оказывался обожествляемый и олицетворявший государство император, а вся собственность – подвластной казне48. Отчего так сложилось?
Благодаря наличию, наряду с рабами, значительного свободного трудового населения и лучше сохранившимся, чем на Западе, хозяйственным связям, в Византии осталась и старая государственная машина с развитой бюрократией. Последняя не позволила сложиться такой экономической и политической самостоятельности различных групп землевладельцев, как на Западе. Отсюда отсутствие иерархии в феодальной среде, что, например, чрезвычайно удивило западных крестоносцев во время Первого крестового похода. Положение в общественной иерархии здесь определялось не владением землей, а должностью, что делало правящую элиту в большей степени зависимой49. Сохранение старой аристократии, мощной бюрократии и горожан сделало господствующий слой Византии более многочисленным, чем на Западе, что увеличило поборы с трудового населения и тоже затруднило хозяйственное развитие.
Все это, несмотря на высокий уровень духовной культуры, превышавший западноевропейский, особенно в раннем средневековье, не создало условий для динамичного хозяйственного развития Византии и способствовало ее отставанию от Запада и сближению с Востоком. Особенно это проявилось после Хl в. – с эпохи крестовых походов, когда начинается угасание специфической византийской цивилизации. В это время, однако, начали развиваться некоторые черты, напоминавшие западноевропейские, прежде всего – усиление частновладельческих прав на землю, что способствовало и росту независимости феодалов от центральной власти. Но длительная взаимная борьба ослабила обе ветви господствующего сословия. В итоге слабела и страна в целом: и ее экономика, и политическая система. А это оказалось гибельным в условиях консолидации соседей Византии. Если в раннем средневековье, сильная унаследованной от восточной части Римской империи государственностью, страна успешно оборонялась, прежде всего от кочевников с Востока и Юга, то в Хl в. она терпит жестокое поражение от турок-сельджуков, в Хlll в. ее разгромили крестоносцы, а ХlV-ХV вв. вообще проходят под знаком агонии в неравной борьбе с турками-османами.
Города, богатые и развитые, населенные высококвалифицированными мастерами и опытным торговцами, устанавливавшими связи с далекими иностранными государствами, прежде всего на Востоке, вплоть до Индии, мало чем напоминали западноевропейские. Скорей они были едва ли не копией восточных, где государственная регламентация сковывала инициативу торгово-ремесленных корпораций. Это, кстати, ослабляло византийские города перед лицом конкуренции с торговыми республиками Европы, будь то Венеция или Генуя. С конца XII века в ходе этой конкуренции экономическое превосходство европейских городов с их энергично развивавшейся частной собственностью и неконтролируемой феодальными властями рыночным хозяйством становится все более очевидным. Именно с этого времени пути Западной Европы и Византии расходятся окончательно. И причина не только в войнах с крестоносцами или с Венецией, в которых время от времени Византия терпела поражения. Существеннее было то, в силу сходства византийских городов с восточными в них не победили рыночно-частнособственнические отношения50. Парадокс византийской земельной собственности состоял в том, что ее юридический статус эволюционировал как бы вспять51.
Получилось так, что начавшееся в Византии некоторое усиление близких к западноевропейским феодальных институтов, которое сопровождалось, как и в других европейских регионах, усилением центробежных тенденций, совпало (как, кстати, и в древней Руси) с накоплением на восточных границах ослабевшей империи огромного агрессивного потенциала. Западная Европа в аналогичный, по стадии, критический период своего развития оказалась избавленной от внешних опасностей (норманнские набеги в lХ-Х вв. не имели катастрофических последствий из-за малочисленности нападавших). В Византии же процесс децентрализации пришелся на Хll-ХV вв.
В итоге Византия сначала попала под влияние бурно развивавшегося итальянского купечества. Затем (после Четвертого крестового похода), ослабленная своим неспешным и противоречивым развитием (медленным изживанием восточно-деспотических черт) страна стала жертвой турецкой экспансии. Падение в 1453 г. Константинополя – печальный, но в тех условиях неизбежный финал тысячелетней истории империи.
ЦЕНТРАЛЬНАЯ ЕВРОПА
Здесь, в отсутствие античного влияния, развитие шло естественным путем. Но германцы, проживавшие между Рейном и Эльбой, в течение VIII в. были завоеваны франками, насадившими там свои порядки. И с тех пор история этих земель развивалась в русле западноевропейской цивилизации, хотя и с некоторым сдвигом по времени. Процессы феодализации, формировавшиеся здесь под франкским влиянием, начались лет на 200 позднее и сеньориальный строй с зависимыми крестьянами установился в ХI-ХII вв. Возможности восточной экспансии в Заэльбье, в земли поморских и полабских славян долго позволяли восточногерманским феодалам решать возникавшие социально-экономические проблемы экстенсивно, что замедляло общее развитие этого региона.
Еще более плавно (или замедленно) происходило развитие восточной части центральноевропейского региона, входившего в ареал славянского расселения. Уже античные авторы обратили внимание на отличие германской части Центральной Европы от восточной, названной ими сарматской. Хотя Тацит и заметил, что тамошние жители отличались от сарматов. В данном контексте важно подчеркнуть, что этнические различия двух регионов были заметны уже в те времена. Впрочем, раннеславянский этногенез, несмотря на уже более чем столетний период его изучения, все еще остается предметом дискуссий52. Основная причина – отсутствие письменных источников о славянах до VI в. и неоднозначность относящихся к более раннему времени археологических материалов. Тем не менее, к территории первоначального сложения славянства по совокупности всех данных можно отнести регион от Повисленья на западе до лесостепного Правобережья Среднего Днепра на востоке, ограниченный Припятским Полесьем на севере, Карпатами и Причерноморскими степями – на юге. Начало славянского этногенеза приходится, по всем данным, на последние столетия I тыс. до н.э. а закончился он периодом сложения пражско-корчакской культуры (VI – отчасти VII в.), неотличимой на обширной территории Восточной и Центральной Европы. С VI в. началось активное расселение славян во всех направлениях. В Центральной Европе они освоили Полабье, Средний Дунай и вышли за географические пределы региона – на Балканы. С VII-VIII вв. отмечена активная славянская колонизация областей балтского и финно-угорского обитания.
На всей территории славянского расселения долго сохранялись сильные общины, препятствовавшие появлению аллода53. Причины прочности общинных связей лежали, прежде всего, в особенностях природной среды: бульшая, чем на западе континента, лесистость, более континентальный климат с меньшей продолжительностью теплых дней в году. Отсюда – при общей меньшей плотности населения – потребность в коллективном, совместном труде, особенно при подсечно-огневом земледелии. При этом рельеф, в отличие от скандинавского, не разграничивал угодья отдельных семей, позволял большим семьям сохранять общее землепользование и совместный труд на таких владениях. Обследованные археологами западнославянские поселения вплоть до конца I тыс. демонстрируют наличие единого хозяйства больших семей, а начало обособления индивидуальных крестьянских дворов там относится лишь к Х-ХI вв.54
Долгое сохранение верховенства общины в земельных правах ограничивало и права возникавшей с VIII в. знати, в том числе и князей, на землю. В обществе не сложилось представление о возможности отчуждения земли отдельной семьей. Аристократия распоряжалась землей как административная и политическая власть. Но не могла, в отличие от западных сеньоров, иметь землю в личном владении и раздавать ее на таких же правах своим приближенным. То есть не складывалась вассально–ленная система. Военные слуги оставались при княжеских дворах и не могли превратиться в военно-служилое сословие. Поэтому в ранних государствах, которые стали возникать в IХ-Х вв., великоморавские князья, чешские Пржемысловичи, польские Пясты, в отличие от элит Западной Европы, оказывались не только самыми крупными землевладельцами в своих странах, но и единственными. Они имели право распоряжаться всей землей и жившими на ней людьми, но не как частные лица, а как правители. Опирались они не на местных, автономных феодалов, как у франков, а так называемую “градскую организацию”– родственников и приближенных, которым они поручали управлять отдельными землями от своего имени. Поэтому крупное землевладение возникало по принципу кормлений, то есть, не закреплялось в наследственные владения. В отсутствие традиций отчуждения земель в частные владения всё правящее сословие здесь жило не за счет принадлежавших ему земель с крестьянами, а за счет государственных доходов, которые собирались с тех же крестьян в государственную (княжескую) казну55. Поэтому крестьяне оставались лично свободными наследственными держателями земель в общинах. Не складывалось и крупного частного землевладения – сеньорий. А в личных усадьбах знати работали рабы (как у франков при Меровингах). Поэтому также долго не формировалось мелкое землевладение служилого слоя – рыцарей, задерживалось их оседание на землю.
Феодализация здесь состояла не в личном (юридическом) закабалении крестьян сеньорами, как на Западе, а в потере ими прав на свободное владение землей по старым общинным традициям. Земля становилась государственной, и за нее платили налог. В этом – особенность феодализации в Центральной Европе56. Но такое развитие замедляло структурирование славянских обществ – господствовавший слой складывался в особое сословие медленно57. Начавшись в VIII-IХ вв., этот процесс завершился лишь в ХI-ХIII вв.
С ХI-ХII вв., как отмечалось, усиливаются индивидуальные права крестьян на наделы, а знать, особенно с ХIII в., начинает получать от князей землю и иммунитетные привилегии, принятые в Западной Европе. Такое развитие во многом было связано с западным влиянием: через политические и личные контакты (Чехия, вспомним, вообще с Х в. была вассалом Священной Римской империи), через католичество, через немецкую колонизацию и экспансию. Сказывалась общая логика развития европейского феодализма с индивидуализацией хозяйственной деятельности и личных прав.
Но переход на западную модель феодализма спустя примерно 200-300 лет сказался на всем дальнейшем развитии региона. Рыцарство здесь распространяется и начинает оседать на землю лишь с ХII-ХIII вв. Тогда же в западнославянских государствах начинается массовое распространение рыцарства58. И только с этого времени начинается процесс закабаления крестьянства. Но окончательно оно закрепощается только в ХV-XVI вв.
Столь медленное течение социального развития в деревне притормозило и развитие городов. Оставаясь лично свободным, сельское ремесленное население не стремилось отрываться от земли. Население городов росло медленно. Власти, заинтересованные в развитии городов из фискальных соображений, прибегали к поощрению колонизации городов с запада, прежде всего из более многолюдных немецких городов, что ускоряло распространение западных технических достижений, но способствовало, позднее, национальным конфликтам. Более интенсивно города стали развиваться с ХIII-ХIV вв., когда в них из вне, с запада, было принесено городское право59.
Развитие городской экономики, однако, отрицательно повлияло на положение крестьян. Как и на Западе, феодалы оказались заинтересованными в увеличении доходов. Однако западный вариант с освобождением крестьян за выкуп был здесь невозможным из-за того, что большинство крестьян, как отмечалось, еще оставалось лично свободным. Произвольно повышать ренту было и затруднительно, и опасно, ибо нарушало традиции. Но растущий спрос городов на продовольствие сулил землевладельцам большие выгоды. И с рубежа ХIII/ХIV вв. начался процесс наступления на земельные права крестьян, на общинные угодья. Заинтересованные в рабочих руках, феодалы добивались от власти прикрепления крестьян к земле, что и привело к появлению крепостного права в ХV-XVI вв.
Таким образом, развитие городов в Центральной Европе в силу медленного формирования феодальных порядков в деревне привело не к реорганизации, как на Западе, форм крестьянской зависимости, а к укреплению ее в той форме (крепостничество), которая в западноевропейских странах была уже изжита. В итоге феодальное общество в регионе укрепилось, что при переходе к новому времени отрицательно сказалось и на развитии городов. Общие социальные процессы региона замедлились, и он надолго превратился в аграрный придаток Западной Европы.
В политическом же развитии региона происходило его постепенное сближение с Западной Европой: формировалась королевская власть и сословно-представительные монархии, система вассалитета. Сближала центральноевропейское население с западным и общая католическая идеология, а также вышедшая из нее латинская культура.
В итоге, Центральная Европа, территориально и культурно близкая Западу, постепенно воспринимала западноевропейские ценности. Но разные исходные уровни предопределили отставание, не изжитое и поныне. К тому же, поскольку западноевропейские порядки проникали сюда “сверху”, через правящие элиты, они оказывали лишь опосредованное влияние на ментальность широких народных масс. С другой стороны, именно “память о гарантиях частной собственности и гражданском обществе” определяет направленность нынешнего развития центральноевропейских (бывших социалистических) стран.
Прибалтика
Своеобразным было становление средневекового общества в Юго-Восточной Прибалтике. Здесь позже, чем у соседей, западных и восточных славян, произошла консолидация знати и возникла государственность, что было связано, в отличие от Повисленья и Поднепровья, с бедностью природных ресурсов и малой плотностью населения. Отсюда же отсутствие, как, кстати, и у восточных славян, традиций безусловного отчуждения земли, подобного западному аллоду60. И лишь, прежде всего, внешние обстоятельства – немецкая агрессия – способствовала и ускорению развития литовского общества по пути феодализма, и поискам ресурсов в восточнославянских Поднепровских землях, отчасти деморализованных монгольским нашествием. Дальнейшее сближение ВКЛ с Польшей, в силу опять таки поисков союзника для борьбы с крестоносцами, способствовало распространению оттуда с ХIV в. основных признаков центральноевропейского феодализма, более близких, как отмечалось, западно-, чем восточноевропейским порядкам. Кревская уния с Польшей в 1385 г. и принятие католичества, ставшего государственной религией Литвы в 1387 г. еще более усилили это движение в сторону Запада. В течение ХIV-ХVI вв. Великое княжество Литовское, ставшее полиэтничным, насчитывавшее до 40% православного населения, сблизилось с Польшей и вошло в круг центральноевропейских обществ. Местная аристократия приобщалась к престижным формам польской, немецкой, венгерской и даже ита-льянской (в польской Галиции) культуре. Начался процесс эволюции Западной (Приднепровской) Руси к индивидуализму, частной собственности и правовому обществу. Это относится и к аграрному строю, и к городам61. Последние воспринимали западноевропейские нормы внутреннего самоуправления и юридического статуса горожан (магдебургское право) и стали, как выразился швейцарский славист К.Гёрке, как бы переходными между Западной и Восточной Европой62. Нараставшее противостояние с Московией еще более усиливало западную ориентацию ВКЛ. Но, как и в других центральноевропейских землях, здесь, в отличие от Западной Европы, происходила консервация феодальных порядков.
Показательным, в этой связи, было усиление частной власти феодалов над крестьянами вплоть до более жестких, чем на Западе, форм крепостничества, что, как известно, объяснялось своеобразным вторжением рынка в архаичные аграрные порядки региона. В Западной Европе, вспомним, закрепощение крестьян наступило с победой феодальных порядков и обозначило переход от раннего к развитому/высокому средневековью. Рыночные отношения, вызвавшие рост потребностей денег у феодалов, побудили их решать свои финансовые проблемы проведением коммутации крестьянских повинностей. Следствием этих действий стало личное освобождение крестьян, ускорившее динамику общественного развития. В Центральной Европе, из-за более позднего формирования сеньориальных порядков и прочности общины, рост товарно-денежных отношений пришелся на иную, более раннюю стадию аграрных отношений – крестьяне в условиях роста городов оставались еще свободными, что, кстати, замедляло и развитие самих городов. В итоге феодалы смогли решать свои финансовые проблемы органичным для них феодальным (простите за тавтологию) способом – усилением внеэкономического нажима на крестьян, что и породило постепенное ограничение крестьянских свобод с рубежа ХIV/ХV вв. вплоть до полного закрепощения к ХVI в., то есть тогда, когда на западе континента крепостничество уже было изжито. Дальнейший рост спроса на зерно в бурно развивавшейся Западной Европе и породил, как известно, распространение во всех центральноевропейских землях самой жестокой формы крестьянской эксплуатации – барщины, которая не только усиливала личное подчинение крестьян, но и пресекала проникновение в деревню рыночных элементов.
Такие аграрные отношения, безусловно, сказались на общественно-политическом развитии этой части Центральной Европы. Слабость городов сделала всесильным дворянство – шляхту, сумевшую создать приемлемую для себя политическую систему: специфическую по форме конституционную монархию, больше напоминавшую президентскую республику с избираемым президентом – королем (что для того времени было органичным). Однако происходило это уже за рамками классического средневековья, в Речи Посполитой.
Таким образом, в средние века литовское общество не только определилось как составная часть центральноевропейской цивилизационной модели, но и, в силу специфики политического развития, оказалось, в рамках ВКЛ, в едином государстве с приднепровскими славянами63. Последние во время расцвета Великого княжества, а затем и в рамках Речи Посполитой, тоже включились в указанную модель64 но последующее поражение польско-литовского государства в борьбе с усилившимися западными и восточными соседями вернуло приднепровских славян – белорусов и украинцев, в лоно восточноевропейской цивилизации.
ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА: Генезис и особенности
восточноевропейской (российской)
цивилизации
Этот регион имел не только более существенные отличия от рассмотренных выше территорий, но и развивался по-особому.
Первооснову отличий, представляется, следует искать в природных условиях региона. Вспомним В.О.Ключевского: “Исторически Россия, конечно, не Азия, но географически она не совсем и Европа. Это переходная страна, посредница между двумя мирами. Культура неразрывно связала ее с Европой, но природа положила на нее особенности и влияния, которые всегда влекли ее к Азии или в нее влекли Азию”65. Особенности эти связаны, прежде всего, с климатом. Более континентальный, чем на западе и в центральных областях континента, он требовал дополнительных энергозатрат, как в хозяйственной деятельности, так и в быту. Период сельскохозяйственных работ здесь составлял 5-6 месяцев против 8 месяцев в Западной Европе. Здесь более долгая, чем на Западе, зимовка скота при более низких температурах. Здесь требовались дополнительные ресурсы для отопления и утепления, обзаведения теплой одеждой и т.п.66. Необходимость приложения максимальных усилий при аграрных работах в течение короткого времени (из-за частых ранних холодов и поздней весны) консервировала длительное сохранение коллективного труда, традиции “артельности”, крестьянских “помочей”, “толоки”, то есть прочные общинные связи. Они усугублялись демографической спецификой – редким населением, разбросанным на огромной территории, что делало еще более необходимыми коллективные усилия и коллективную жизнь. Все это не только затрудняло, что отмечал Л.В.Милов, качественное проведение сельхозработ и замедляло общее развитие, но и оставило глубокий след в народном сознании, легло в основу ментальности67. Сохранило и общинные же порядки.
В принципе, и славянская, и германская крестьянские общины в раннем средневековье находились на одном историческом витке (в отличие от общин античной и восточной) – при переходе от первобытности к средневековью. Но стадиально славянская община вообще, и древнерусская, в частности, была архаичнее германской марки и ближе к кровнородственной. Оттого формирование крупной земельной собственности на Руси – “окняжение” – опередило, причем существенно, внутреннее расслоение в общине68. У германцев, как было показано, происходило наоборот: сначала аллоды – потом феоды, что, усилило частные права землевладельцев вплоть до создания специфического западноевропейского сеньориального строя. Обратный же порядок затруднил индивидуализацию землевладения и все последующие процессы феодализации, что мы наблюдали на примере Центральной Европы69.
Но если у западных славян, как отмечалось, тесное соседство с западноевропейским миром все же с ХI-ХIII вв. привело к усилению частнофеодальных – сеньориальных порядков, приднепровские славяне испытывали внешние импульсы совсем иные. Здесь и опасности кочевого мира, и влияние византийских государственных традиций на формирующуюся восточнославянскую правящую элиту. К тому же вышеотмеченная природная обусловленность определила и меньшую плотность восточноевропейского населения, что долгое время позволяло решать возникавший в общинах земельный голод освоением новых земель на востоке, а не интенсифицировать хозяйственную деятельность. Этот, демографический фактор, отсутствовал в более плотно заселенных западнославянских землях. Не потому ли на востоке Европы, не возникло и аллодов. Долго сохранявшаяся прочная коллективистская община стала основой и для формирования в дальнейшем государственного феодализма с деспотическим режимом, и для сложения основных отличий России от других европейских стран70. Всё это, безусловно, не могло не сказаться и на темпах экономического развития, и на особенностях формирования социальных порядков71.
Из-за отсутствия аллодиальных традиций князья не могли формировать условные земельные держания для своей администрации. Поэтому и не формировались вассально-ленные отношения. Дружинники, не получая земли, долго не превращались в служилое сословия – дворян – и оставались привязанными к княжеским резиденциям. Как следствие, вместо служилого слоя мелких землевладельцев (как на Западе, а позднее, и у западных славян), княжеская администрация стала формироваться из министериалов – личных рабов знати (холопов). Некоторые общеевропейские традиции – взаимоуважение и взаимообязанности великих и удельных князей, вышедшие из позднеродовых дружинных обычаев, не развились, как на Западе, а подавлялись отсутствием института частной собственности на землю. Но, как было прослежено на примере Центральной Европы, это не препятствовало восприятию основ западной модели. Ибо знать, заинтересованная в земле, стремилась закрепить свою власть над нею, то есть – к частной собственности (естественно, феодальной, то есть условной – на условиях несения службы сюзерену)72.
На Руси же сказалась неблагоприятная внешнеполитическая обстановка. Именно тогда, когда здесь установилось господство удельных княжеств (ХII – начало ХIII в.) и началось оседание на землю не только князей, но и их бояр – на страну обрушились монголы. Ордынская традиция с дарованием власти конкретному князю прервала развитие западной системы “сеньор-вассал” и закрепила традицию “государь-подданный”. Такие государи-князья ликвидировали возникавшие формы вассалитета (то есть договорных начал и взаимообязательств с нижестоящими) и с ХV в. служилый человек – боярин – стал даже не подданным князя, а его холопом. Показательно, что Русь, в отличие от остальной Европы, почти не знала боярских замков. Если в Западной Европе переход к централизации происходил от вассалитета, то на Руси – от министериалов-холопов, что типологически было ближе византийской модели, где вертикальные связи также преобладали над горизонтальными. Так сложилось из-за отсутствия у бояр четко оформленных (в традиции и законодательстве) прав на земельную собственность. Сказалось и то, что в Московской Руси централизация происходила и вызывалась не внутренними предпосылками, а необходимостью борьбы с внешней опасностью, прежде всего – с Ордой. Кстати, это традиционное ощущение угрозы извне и необходимости, несмотря ни на что, иметь сильную державу, отпечаталось в российском менталитете надолго73. Гипертрофия государственности, свойственная Руси, также сближала ее с Византией, как, впрочем, и с Востоком.
Первым внешним признаком отхода Руси от общего с западными славянами пути в феодализм стало и восприятие христианства в его восточном, византийском варианте. Поначалу это, правда, благоприятно отразилось общекультурном уровне восточных славян, ибо в конце Х в. Византия занимала лидирующее положение в христианской Европе. В дальнейшем, с начавшимся упадком Византии, конфессиональные различия еще больше отделили Русь от остальной Европы, особенно от набиравшего темпы развития запада континента. Эта отделенность, особость русского общества по отношению к остальной Европе сохранилась и поныне74. Католичество, как известно, хотя и не сразу, но с ростом городов, с ХIII-ХIV вв., постепенно меняло свою доктрину, подстраивая ее под земные интересы. Хотя делало это медленно, “сквозь зубы”, что и породило из него протестантизм, освятивший религиозностью земную повседневность. Русь этого избежала, сохранив ортодоксальное, раннесредневековое православие практически в неизменном виде. Единственная попытка церковной реформы на Руси в духе протестантизма (отчасти – и гуманизма) – стригольничество – было уничтожено в зародыше, не выйдя из среды православных интеллектуалов ХV в.75
Переход к зрелым феодальным порядкам на Руси из-за нашествия Батыя и зависимости от Орды оказался весьма протяженным по времени и смещенным в главных формах76. Создание характерных для феодализма вотчинных владений отмечается лишь с ХIV в.77. И даже во второй половине ХVI –первой половине ХVII в. в Северо-Восточной Руси отмечено “служилое” деревенское население, тогда как в западнославянских государствах оно исчезло уже в ХII-ХIII вв.78
Таким образом, в истории Руси так называемая древнерусская эпоха была временем наибольшей “европейскости”, наибольшей общественной активности всех свободных членов общества. В аграрном мире господствовала община. Практически в каждом городе отмечено вече. Хотя, конечно, вечевой строй – не аналог современной демократии, ориентированной на множественность точек зрения – плюрализм. В вече “дела решались не по большинству голосов, не единогласно, а как-то совершенно неопределенно сообща”79. Существовал авторитаризм – в вече участвовали только главы семейств. Интересы меньшинства не учитывались80. Но это был для тех времен все же менее авторитарный способ управления, чем княжеский. Со второй половины ХI в., как известно, роль городского самоуправления повысилась вплоть до решения судеб князей, а к началу ХIII в. оно стало вмешиваться даже в утверждение наследников на родовых столах и в княжий суд81. Но с нашествием монголов у русских князей появился сеньор – хан Золотой Орды82. Городские общины утратили главный рычаг влияния на власть – возможность смещения и назначения правителей. Разоряемое набегами и поборами население становилось зависимым от власти, превратившейся в гаранта безопасности. Попытки городских самоуправлений отстаивать свои права жестоко подавлялись и монголами, и князьями. Лишь в Новгороде до поры прежняя система, возникшая еще в докняжеский период, сохранилась83. Ослабление Орды и ее последующий разгром поднял авторитет княжеской власти на недосягаемую высоту. Элементы самоуправления, развившиеся в основополагающую систему в западноевропейских городах, ставшую системообразующей в развивавшейся западноевропейской цивилизации, на Руси окончательно исчезли, что стало также одним из основных признаков восточноевропейской цивилизации. Анализируя систему самоуправления на Руси, К.Конюхов справедливо заключает, что в России сложилась историческая традиция: опыт тысячелетнего противостояния народа и власти. Там же следует искать истоки пренебрежения к писанному закону и стремление решать вопросы “по правде”, т.е. согласно нормам обычного права, откуда и российский коллективизм, не разрушенный ни капитализмом, ни отдельными городскими квартирами. Во многом общинной традицией можно, указывает автор, объяснить прохладное отношение соотечественников к институту частной собственности и капитализму вообще84.
Думается, причины исчезновения, подавления традиций самоуправления, лежат не только в трагичной вехе русской истории – монгольском иге. Они – и в том общинном коллективизме, который в силу вышерассмотренных, прежде всего природно-географических, подавлял и подавил естественную (Милов) тягу крестьян к частному ведению хозяйства. Сказалась и общая разреженность населения, ибо концентрация людей ведет и к интенсификации хозяйственной деятельности, и к дальнейшей консолидации сознания. При такой невысокой плотности российского населения целостность страны могла существовать только при единстве власти.
В отличие от Западной Европы на Руси не сложилось и бюргерского сословия. В городах жили окрестные феодалы, а сами города не отделялись от аграрного мира, были опорными пунктами феодальной системы, центрами сбора ренты, как и на Востоке. Оттого усиление центральной власти в Московской Руси не было подкреплено экономическим усилением городов, что способствовало общему замедлению развития85. В таких условиях характер и стиль поведения купечества “формировались в России в обстановке, далекой от духа свободного предпринимательства”86. Более того, если в Западной Европе уже со времени Реформации динамичная культура города освободилась от подчинения аграрному миру, то в России городская среда осталась вторичной, маргинальной87. Города Западной Европы – это центры модернизации. “Если центром западноевропейского города была ратуша, то города русского – резиденция князя, а позже – ре-зиденция чиновника, представляющего центральную власть. Разумеется, не-что подобное бывало и в Западной Европе, но там городское самоуправление находилось в равноправном диалоге-противостоянии с иными властными структурами”88.
Сказалось и различие в дихотомии государство – церковь. На Западе политически и юридически самостоятельная церковь изначально соперничала со светской властью, что, наряду с вассально-ленными порядками (“вассал моего вассала не мой вассал”) выработало систему разделения властей. На Руси же византийская традиция способствовала огосударствлению церковной организации. В итоге государство оказалось вездесущим и поглотило все общественные институты89.
Все рассмотренное выше породило, как известно, и особый взгляд на мир, место и предназначение в нем. Подчинение частного целому, человека коллективу – общине, сословным распорядкам и высшей форме коллективной организации – государству – стало краеугольным камнем восточнославянской средневековой, затем российской, цивилизации. Личность, как в типичном традиционном обществе, растворялась в коллективе. Индивидуализм воспринимался негативно. Отсутствие гарантированного традицией права на собственность затрудняло достижение хозяйственной самостоятельности и порождало всеобщую зависимость от власти, что делало ненужным гражданское общество и тоже стало характерной чертой российской цивилизации90. Власть сосредотачивалась – следствие патриархальности – в образе монарха. Все – его слуги, а то и рабы. Властитель – символ и оплот государства91. Сохранению такого – патриархального – отношения к миру способствовала и малочисленность на Руси людей светской культуры, что, по Л.В.Милову, проистекало из-за известной ограниченности прибавочного продукта (следствие вышерассмотренной природной специфики) – лишь в ХVIII в. в России появился университет92.
Сказалась специфика развития духовных процессов в средневековых восточнославянских, затем и русских землях. В Восточной Европе Библию перевели на славянский язык, что способствовало быстроте христианизации Руси. Как заметил Г.П.Федотов, “мы получили в дар одну книгу, величайшую из книг…. Но зато эта книга должна была остаться единственной. В грязном и бедном Париже ХII в. гремели битвы схоластиков, рождался университет – в “золотом” Киеве, сиявшем мозаикой своих храмов, –ничего, кроме подвига печорских иноков…”93. Получилось так, что вместе с византийским влиянием на Русь пришли и те черты великой наследницы Рима, которые способствовали ее будущему загниванию и гибели. Раскол 1054 г. знаменовал размежевание между западной и восточноевропейской цивилизациями. Падение Византии и зависимость Балкан от османов привели к тому, что русская элита – княжеское окружение и столпы церкви – психологически ощутила чувство одиночества, затерянности, окруженности враждебными силами. Падение Византии позволило русской церкви обрести полную независимость (автокефальность), но одновременно Русь оказалась отрезанной от христианского мира. Роль религии в обществе, по сравнению с древними временами существенно выросла. Церковная жизнь в Московском государстве приобрела черты фанатизма, расцветал культ жертвенности. Особенно почитаемы в обществе стали юродивые, блаженные, пустынники, отшельники, затворники и т.п. Падение Византии особенно убедило русских в порче православия в Европе. Сложилось убеждение, что русское православие лучше и выше, чем греческое. Русский народ должен встать во главе православного мира вместо греков, а московский государь, соответствен-но, должен занять место византийского императора94. Именно тогда возникла идея “Третьего Рима” – идея миссионерства в окружении враждебных сил, ставшая существенным элементом русского менталитета (то в виде православия, то коммунизма)95.
Сказывалось и влияние Степи. Ведь еще Александр Невский, борясь с меченосцами, укреплял тыл в Золотой Орде. Его причисление к лику святых в 1547 г. симптоматично и отражает ориентацию правящей элиты на Восток, порядки которого, были, следовательно, ей ближе. Справедлив вывод о том, что “в России так и не сложился хотя бы относительно независимый средний класс; цари владели подданными от первого боярина до последнего холопа; купцы, столь осведомленные и независимые на Западе, в России всегда были частью служилых людей и не могли обозначать свою политическую особость; жизнь всегда строилась сверху вниз, а не наоборот. Так было и до вторжения византийской традиции, которая лишь закрепила эту парадигму; царь присвоил себе и религиозную власть, чего на Западе не было”96.
Приднепровье: от древнерусской общности –
к центральноевропейским особенностям
Восточное славянство, как известно, сложилось в регионе, ограниченном Средним Поднепровьем на востоке, Волынью на западе, Причерноморскими степями на юге и Припятским Полесьем на севере97. Окончательное его оформление произошло в последние столетия I тыс. н.э. в ходе начавшегося расселения на север и северо-восток, в земли балтов и финно-угров. В процессе этого расселения, завершившегося, в основном, в ХIV в. была заложена основа для последующей кристаллизации украинского, белорусского и великорусского этносов на их нынешних территориях. Данное пояснение, выходящее, казалось бы за рамки статьи, необходимо для понимания и процессов цивилизационного развития на Востоке Европы.
Дело в том, что представление о едином пути развития братских восточнославянских народов является не историческим, а политическим, выкающим из постепенно, к концу ХVIII в. сложившейся гегемонии России в регионе. Действительность же была сложнее.
Первоначальный очаг цивилизации здесь сложился в южных и западных областях восточнославянского расселения: в Поднепровье, Подвинье, Поволховье, где на рубеже II тыс. н.э. образовались восточнославянские княжества, традиционно, хотя, возможно и не совсем точно называемые древнерусскими, учитывая дискуссионность самого термина Русь98. Многие современные исследователи с сомнением относятся и термину Киевская Русь, хотя, порой и номинально, Киев в домонгольскую эпоху признавался за главную княжескую резиденцию99.
Безусловно, и нынешний пересмотр рядом исследователей концепции единой Древней Руси тоже спровоцирован политикой, а точнее, поисками идентичности обособившимися местными элитами. Но ведь и прежняя унификация тоже не была продиктована реальными фактами. Вернее то, что выходило за рамки восточнославянского единства, как, например, роль и место Великого княжества Литовского в средневековой истории Восточной Европы и славянства, игнорировалось100.
Постараемся опираться только на факты.
Итак, процесс славянского расселения в Восточной Европе, в ходе которого происходили кардинальные общественные изменения – становление средневековой цивилизации, первоначально, на рубеже I/II тыс. был характерен однообразием как исходных основ, так и проходивших преобразований. Это обусловливалось, прежде всего, единством географической среды, что предопределяло общность хозяйственной деятельности и быта, а также единством этнического происхождения, что сказывалось на общности бытовой и духовной культуры.
Сказанное наиболее убедительно подтверждается материальной культурой домонгольской эпохи, наглядно представленной, прежде всего, в так называемых древнерусских курганных древностях, отражавших специфику быта (в одежде, украшениях, утвари) и миропонимания (в отношении к культу предков и потустороннему миру)101. Как свидетельствует уже более чем столетнее их изучение, на всей территории восточнославянского расселения, от Северного Причерноморья и Правобережья Западного Буга на юге и западе и до Приильменья и верховьев Волги на севере и востоке, основные элементы курганной культуры были едины, что особо бросается в глаза при сравнении с западнославянскими древностями. То же относится и к материальной культуре тогдашних городов. Известна языковая общность восточных славян. Христианизация по византийскому обряду закрепила названное единство. Влияние балтов и финноугров, имевшее место в ходе их ассимиляции восточными славянами, не проявилось в общественных процессах того времени, хотя и заложило основы для будущих этнических и политических различий.
Впрочем, есть и противоположная точка зрения, сторонники которой утверждают, что “в ХI-ХIII вв. у славянских народов Восточной Европы не было общей материальной и духовной культуры”102. Но в сравнении с соседями общность тогдашних восточных славян – налицо. Очевидно, не следует смешивать естественные локальные этнографические и хозяйственные различия с общеисторическими. Существуют веские свидетельства восприятия средневековым населением Беларуси и Украины наследия Киевского государства как своего103. О единстве восточных славян древнерусской эпохи есть и другие свидетельства104.
Ситуация, однако, начинает меняться в ХIII в., когда в условиях монгольской агрессии судьбы княжеств стали определяться динамично развивавшимися в регионе политическими процессами. Для Приднепровских земель, как и для Волыни, существенной стала возраставшая активность молодого Литовского княжества, возникшего в ХII в. Геополитическая ситуация в регионе (тевтонская и монгольская угрозы) породила взаимную заинтересованность в друг друге литовской и соседних восточнославянских правящих элит. На этой основе во второй половине ХIII в. происходит оформление Великого княжества Литовского (ВКЛ) – по сути, политического союза нескольких восточнославянских княжеств с наиболее сильными и политически амбициозными литовскими вождями и их дружинами105. В итоге, как известно, Литовская знать получила доступ к обширным ресурсам Поднепровских земель, а восточнославянские верхи – не увязшую во взаимных склоках и усобицах силу, способную организовать не только сопротивление агрессорам, но и самим проводить активную внешнюю политику106. Так в Поднепровье сложилось государство с преобладающим восточнославянским православным этносом, соответствующими языком и культурой, и литовским названием107.
Впрочем, литовская знать, хотя и не чуралась интеграции со славянско-православной элитой, но сохраняла свою особость, и, очевидно, в качестве противовеса, проявляла заинтересованность в связях с западом, где располагался другой естественный ее союзник в борьбе с крестоносцами – Польша. Через нее вместе с католичеством шли и элементы западноевропейской цивилизации, которые в течение ХV-ХVI вв. существенно преобразовали внутреннюю жизнь славянского населения ВКЛ. С упадком и гибелью Византии здесь усилилось и западное культурное влияние: в ХIV-ХVI вв. распространяется готика, а с середины ХV в. – и ренессансные мотивы108. Кстати, те же западные традиции активно проникали тогда же в Новгород и вообще в Северо-Западную Русь; там, внутри Руси, был свой Запад109.
Особенно это стало заметно в ХVI-ХVII вв., когда западное влияние проявилось и в аграрных преобразованиях, разрушавших общинные традиции и укреплявших права индивидуальных землевладельцев, и в укоренении сословных привилегий шляхты, и в развитии городского самоуправления, и в формировании своеобразной сословно-представительной монархии. Даже боярами там назывались, в отличие от Московии, не представители знати, а служилые люди довольно невысокого статуса. Развернулся процесс формирования действительно единого сословия, обладающего всей полнотой политических прав. Последние были закреплены в первом Литовском статуте (1529 г.). В нем были провозглашены гарантии прав личности, прав собственности110. Эти процессы означали наступление зрелого феодализма (преобладание феодального уклада) в его центральноевропейском варианте111. И все это на фоне все усиливавшегося противостояния с Московским государством, претендовавшим, особенно после гибели Византии, на гегемонию в православном мире. В итоге, среди наиболее динамичных общественных слоев у формировавшихся в это время белорусов и украинцев – дворянства и бюргерства – происходит переориентация на западные нормы и ценности, что может означать включение их в круг центральноевропейской цивилизационной модели. Крестьянство, естественно, было более консервативным, особенно в условиях проходившего закрепощения. Но и в его среде, прежде всего в западных областях, усиливается роль индивидуального землепользования и других западных ценностей, что отразилось и в активном распространении униатства.
Таким образом, приднепровские славяне в силу геополитической ориентации Великого княжества Литовского как бы перешагнули, в цивилизационном смысле, в Центральную Европу112. Но такой переход, в силу исторической скоротечности существования данного государства, не успел закрепиться, укорениться глубинных корневых элементах народной культуры. Его успели осуществить лишь менее связанные с традициями, более гибкие и пластичные шляхетско-бюргерские слои. Но с ликвидацией Речи Посполитой они оказались оторванными от возможностей влияять на общество и, чтобы не стать маргиналами, вливались в более устойчивые католические или православные элиты Польши и России. Оставшиеся один на один с российской имперской администрацией, крестьяне, за исключением проживавших на крайних западных территориях, так и неуспевшие перестроиться на центральноевропейский лад, вернулись в лоно восточноевропейской цивилизации.
Рассуждая о том, почему в попытке объединить под знаком Виленской Погони всю Восточную Европу, ВКЛ, равная по материальным ресурсам тогдашней Москве, потерпела от последней поражение, белорусский эмигрантский историк Л.Акиншевич в 1953 г. справедливо заметил, что западная культура прививалась к иному культурному пню. Это делало новый росток хилым, тогда как перед ним стояли другие восточноевропейские общества, почти не затронутые западной культурой. И далее: чем более “западной” делалась “Литва”, тем сильнее была сила их сопротивления. Тем полнее была вестернизация ВКЛ (ХVI-ХVIII вв.), тем больший отпор она встречала и внутри страны и, особенно, снаружи, с востока. Это обострилось, когда великий князь принял католичество, а белорусский и летувиский шляхтич заговорили по-польски. В итоге, чем результативнее была вестернизация “Литвы”, тем слабее и менее единым становилось общество. Хотя такого активного выступления против вестернизации, как на Украине при Богдане Хмельницком, в Беларуси не отмечалось, но и тут в ХVII в. появлялись казаки, и было бы наивно думать, что борьба между католиками и униатами, с одной стороны, и православием, с другой – была результатом только религиозных воззрений. Западные правовые нормы, продолжает Акиншевич, принесли в Литовско-Белорусское государство, в белорусское, украинское и летувистское общества принципы равенства, юридической ответственности, значение частной собственности и т.д., причем были творчески переработаны на базе традиций княжеской эпохи. Но реально шляхта нарушала это законодательство. И, завершает свою статью автор, ВКЛ – общество переходного типа, в котором боролись западные и восточные цивилизационные влияния. Некоторая, кстати внешняя, победа западного влияния оттолкнула от белорусско-литовской державы соседние земли с восточноевропейской культурной основой и отдала их в руки Москвы. А в самом ВКЛ борьба двух цивилизационных основ не привела к здоровому, органичному их синтезу. В этом причина того, что в конце ХVIII в. ослабленное и внутренне исчерпанное ВКЛ стало легкой добычей России113.
На это же обратил внимание и А.Я.Флиер, заметивший, что Польша оказала неосознанную услугу Москве, усиливая католическое влияние в ВКЛ, а затем – притесняя православие, что сделало невозможным объединение всех русских (по Флиеру) земель под эгидой Великого княжества114.
Представляется, однако, что “вестернизацию” средневековых белорусских земель нельзя преувеличивать, ибо она не успела “произвести устойчивую поросль” (пользуясь аллегорией Акиншевича) на восточнославянской почве. Но и отвергать историческую особость белорусов, как это повелось со времен появления так называемого “западнорусизма” в русской и советской историографии, так же неверно. Представляется, определение “объема” белорусской особости и анализ ее исторических корней еще ждут непредвзятого исследования.
В рассуждениях об исторических путях средневековой Беларуси и упущенных возможностях нельзя не отметить, что, несмотря приближенность ВКЛ западным нравам, шанс создать Русь, изначально более близкую Западу, был перечеркнут выбором литовской верхушки – Кревской унией 1385 г., с которой начался процесс полонизации и католизации православных жителей ВКЛ. В результате первоначальная литовско-восточнославянская государственность неуклонно переходила в польско-литовскую, а затем и польскую115. “Но слабо подверженная западному влиянию, лишенная западной рациональности и эффективности феодальная Речь Посполитая не генерировала энергию западного накала. Самоуверенность слабой державы, отдавшей иезуитам свою восточную политику, стала невольным барьером на пути вовлечения [приднепровских славян] в западное гравитационное поле” (Уткин). Ощущение собственного отличия от Запада, породившее в польской шляхте его отторжение – сарматизм – также не способствовало сближению региона с западными нормами116.
Можно лишь констатировать: славянская основа и, одновременно, связь с западной культурой, позволили Беларуси стать мостом между западным и православным типами культур в ХVII в.117 Украинская культура тогда более сохраняла православную ориентацию118. Это, очевидно, объяснялось тем, что после Люблинской Унии 1569 г. Беларусь и Украина были отделены друг от друга в политическом отношении: белорусские земли остались в структурах ВКЛ, а украинские отошли непосредственно к Польше, что породило жесткое сопротивление православного украинского населения119.
***
Таким образом, цивилизационное развитие Восточной Европы в средние века отличалось разнообразием. Гомогенным оно было лишь в раннем средневековье, в рамках так называемого древнерусского общества.
Затем, в силу, прежде всего, политических коллизий ХIII в., западная, приднепровская часть региона оказалась в составе Великого княжества Литовского, сблизилась с западными соседями и начала впитывать западноевропейские цивилизационные признаки, причем в том виде, в каком они были восприняты Польшей, то есть еще более опосредованно, с соответствующим временным лагом. Проникавшие “сверху” порядки за почти 500 лет существования ВКЛ и Речи Посполитой так и не стали органичными для населения Поднепровья120. Очевидно, сказалась территориальная, историческая (общие происхождение и прошлое), культурная (языковая и конфессиональная) близость с остальным восточнославянским (великорусским) обществом. В итоге здесь сложилась своеобразная контактная зона, с двойственными цивилизационными чертами. Важным фактором менталитета белорусов, сложившегося в рассматриваемое время было господство сельских представлений, консервативных по определению. Поэтому городская, бюргерская культура, пришедшая с Запада, оказалась здесь неорганичной. Влияние восточнославянских традиций, подкрепленное деспотическим, и потому более организованным (вернее, отмобилизованным) Московским государством, оказалось сильнее. Так сказать, “ветер с востока довлел над ветром с запада”. Там же, где западные нормы, пусть и ограниченные, все же успели укорениться – в Польше, Прибалтике, Финляндии – российское господство не ослабило западную ориентацию. Ибо там сохранилась память о нормах частной собственности и элементах гражданского общества.
Развитие Московской Руси, долгое время отягощенное борьбой с кочевым миром, отдалило ее от остальной Европы и привело, в конечном счете, к формированию, с ХV-ХVI вв., общества с восточными цивилизационными чертами: с господством государственной собственности на землю, что создавало основу для неограниченной власти монарха и всепроникающего всесилия бюрократии. Но эти черты оказались для русского общества вполне приемлемыми, ибо, как и на Востоке, опирались на нерасчлененную общину и связанную с нею патриархальность.
Как видно, древнерусская эпоха действительно оказалась колыбелью, причем не только нескольких близких народов, но и основой двух путей их средневекового развития. Проследовавшее затем, на рубеже средневековья и нового времени, включение (поглощение) российской цивилизацией приднепровских земель и создание единого восточнославянского сообщества не стало, как показывают современные процессы, концом истории региона, в котором, очевидно, есть основы и ресурсы для разных путей дальнейшего развития.
Таким образом, в раннесредневековой Европе сложилось два вида соседских общин: аморфная община-марка как территориально-административная организация крестьян-собственников – на Западе и славянская (условно) община с коллективным контролем за крестьянским землепользованием и сохранением патриархальных уравнительных традиций.
Причины указанных различий, представляется, связаны, прежде всего, с комплексом природных, демографических и хозяйственных условий. Естественно-географическая среда германского ареала позволяла обеспечивать жизненные потребности усилиями менее многочисленных коллективов, чем восточнее, в области славянского расселения, где и климат был посуровее, и леса занимали бóльшие площади. Поэтому у германцев раньше возникают возможности для ведения хозяйства малыми коллективами – семьями, что способствовало их обособлению с фиксированными земельными наделами. Хозяйственное развитие стимулировало быстрый рост населения (вспомним интенсивное расселение германцев в III-V вв.), что тоже ускоряло оформление индивидуальных прав на землю. В итоге возникла община-марка с аллодистами. Быстрее она сложилась там, где существовало римское влияние. Но и на остальных германских землях общинные традиции уже были готовы к восприятию франкской модели генезиса феодализма, что и происходило в условиях франкской экспансии на восток от Рейна (саксонские войны), нормандского завоевания Англии, диффузии сеньориальных порядков в Скандинавские страны. Ибо общины в Скандинавии и Англии были близки германским (в правах крестьян на наделы). Поэтому, несмотря на позднюю и медленную феодализацию в раннем средневековье, население этих земель затем включилось в западноевропейскую цивилизацию. Южная Франция и Италия, благодаря сохранению большой роли частного землевладения с античных времен, тоже постепенно вливалось в эту цивилизацию.
Восточнее, в славянских землях, природные условия требовали бульших усилий для жизнеобеспечения. Численность населения росла медленнее, чем на западе, что не создавало потребности в четкой фиксации границ каждого надела. Расчистки лесов требовали коллективного труда. В итоге, индивидуальное землевладение, а тем более с правом выхода из общины не развивалось – сохранялось коллективное землепользование с верховными правами этой самой общины. Лишь в Х-ХI вв. у западных славян начинают фиксироваться индивидуальные крестьянские хозяйства с закрепленными наделами, близкими аллодам (первые обособленные крестьянские усадьбы отмечаются с IХ в.). Но роль общин в рамках так называемого дедичного права сохраняется до ХIII в., когда, с внедрением, по инициативе феодалов, немецкого права коллективистские традиции ослабели, что, кстати, позволило затем и закрепостить крестьян.
Специфическую роль сыграла община у восточных славян. Обособление крестьянских хозяйств внутри общины у них началось примерно в те же сроки, что и у западных славян. Но здесь выделение крестьянских усадеб не закреплялось правами собственности за землю (типа аллода)121. Общинное землевладение сохранилось вплоть до столыпинской аграрной реформы начала ХХ в. И это предопределило отставание аграрного строя России от остальной Европы. Ибо коренной порок подобной общины – уравнительность. Старательность, творческий труд, проявление индивидуальности не поощрялись. Принудительный севооборот, совместное пользование угодьями делали права крестьянина зыбкими. Даже дополнительно, силами отдельных семей расчищенные участки-заимки сохранялись за семьей лишь до восполнения затрат на расчистки, а затем включались в общий севооборот. Отсюда – застой сельского хозяйства и общества в целом, что и было характерно для восточноевропейской средневековой цивилизации.
Иными словами, коллективная (общинная) земельная собственность, в противоположность частной, не стимулировала общественное развитие, ибо не формировала чувства хозяйской самостоятельности. Таким образом, истоки современных различий в уровне развития Западной и Восточной Европы уходят в особенности общинного развития и, соответственно, систем землепользования и землевладения раннесредневековой Европы.
Примечания
1. Риер Я.Г.К проблеме социального развития раннесредневековой Восточной и Центральной Европы: сравнительный анализ археологических данных// Российская археология. 1996. № 1. Подробнее об этом см.: Риер Я.Г. Аграрный мир Восточной и Центральной Европы в средние века по археологическим данным. Могилев. 2000.
2. Риер Я.Г.Цивилизации средневековья и начала нового времени: опыт структурного анализа. Могилев. 2003.
3. Гайдар Е.Сотворение Европы// Вестник Европы. 2004-2005. Т. ХIII-ХIV; Он же. Особость России. ХI-ХХ вв.// Вестник Европы. 2005. Т. ХV.
4. Алаев Л.Б. Община в его жизни. История нескольких научных идей в документах и материалах. М. 2000. С.563; Дилигенский Г.Г. “Конец истории” или смена цивилизации?// Вопросы философии. 1991. № 3; Ерасов Б.С. Цивилизациия: слово – термин – смысл// Цивилизации и культуры. Вып. 2. Россия и Восток: цивилизационные отношения. М. 1995; Келле В.Ж. Культура в системе цивилизационных механизмов// Сравнительное изучение цивилизаций мира (междисциплинарный подход). М. 2000; Семенникова Л.И. Цивилизации в истории человечества. Брянск. 1998. С.15; Сравнительное изучение цивилизаций мира (междисциплинарный подход). М. 2000. С.5.
5. Васильев Л.С. Возникновение и эволюция частной собственности на Востоке// Частная собственность на Востоке. М. 1998. С.33; Алаев Л.Б. Там же.
6. Кульпин Э.С. Традиционный Восток: факторы стабильности (экологический аспект)// Феномен восточного деспотизма. М. 1993. С.92-96.
7. Кошеленко Г.А. Проблемы становления государственности Древней Греции// Конференция “Проблемы превращения первобытного общества в рабовладельческое и феодальное”. Тезисы докладов. М. 1984; Эволюция античных обществ. М. 1984.
8. Гайдар Е.Т. Сотворение Европы// Вестник Европы. 2004-2005. Т. ХIII-ХIV. С.33. Здесь следует заметить, что с указанием причины отсутствия у греков прямых налогов, которую автор видит в кочевом прошлом индоевропейцев, едва ли можно согласиться. Думается, регулярные налоги – удел цивилизованных обществ с определенными раннегосударственными структурами. Первобытность их не знала вообще. Судя по сообщениям Тацита, германцы, не будучи кочевниками, совершали добровольные подношения своим предводителям, а с покоренных, то есть зависимых (пусть и на время), очевидно, собирали дани. Поэтому и древние греки какими-либо обязательными платежами не облагались. Тем более что неразделенность общественных функций в полисах не способствовала созданию некоей особой администрации, содержание которой делало бы налоги необходимыми.
9. Васильев Л.С. Вневременной феномен выдающейся личности и европейский феномен индивидуальности// Одиссей – 1990. М. 1990; Фадеева И.Л. Формы владения и собственности в Европе и на Ближнем Востоке в древности и средневековье// Частная собственность на Востоке. М. 1998. С.68-71.
10. Фурсов А.И. Великая тайна Запада: формационное и цивилизационное становление европейского исторического субъекта// Европа: новые судьбы старого континента. Ч. 1. М. 1992. С.29-31; Штаерман Е.М. К итогам дискуссии о римском государстве// ВДИ. 1990. № 3. Хотя и мусульман нельзя было обращать в рабов, но там это не повлияло на общественные порядки, ибо важен общий контекст исторического развития, совокупность всех условий.
11. Кошеленко Г.А. К дискуссии о возникновении государства в древнем Риме// ВДИ. 1990. № 1.
12. Гайдар Е.Т. Там же.
13. См.: Ферреро Г. Величие и падение Рима. СПб.: Наука, 1998. Ч. II.
14. Штаерман Е.М. К проблеме возникновения государства в Риме// ВДИ. 1989. № 2. С.92.
15. Ясперс К. Истоки истории и ее роль. М. 1991. Вып. 1. С.93.
16. Бессмертный Ю.Л. Климат и сельское хозяйство во Франции (800-1800 гг.)// Общество и природа. М. 1981. С.172-173; Борисенков Е.П. Климат и деятельность человека. М. 1982. С.14-23; Шевеленко А.Я. Природный фактор и европейское общество V-Х веков// ВИ. 1969. № 10. С.90; Колебания климата за последнее тысячелетие. Л. 1988. С.352; Jankuhn H. Einführung in die Siedlungsarchäologie. Berlin-New Jork. 1977. S.55; Lange E. Botanische Beitrage zur mittelalterlichen Siedlungsgechichte zur Wirtschaft und Kulturlandschaft in frühgeschichtlicher Zeit. Berlin. 1971. S.11-12; Willerding U. Über Klimaentwicklung und Vegetationsverhältnisse im Zeitraum Eisenzeit bis Mittelalters// Das Dorf der Eisenzeit und des frühen Mittelalters. Göttingen. 1977. S.357-405.
17. Монгайт А.Л. Археология Западной Европы. Бронзовый и железный века. М. 1974. С. 331-334.
18. Селицкий А.И. К вопросу о генезисе королевской власти у древних германцев// Скандинавские чтения 1998 г. СПб. 1999. С.58-81.
19. Соловьев С.М. Сочинения. История России с древнейших времен. Кн.VII. Т.13. М. 1991. С.8.
20. См.: Мелин Я., Юханссон А.В., Хеденборг С. История Швеции. М. 2002. С.35; Риер Я.Г. Аграрный мир Восточной и Центральной Европы… . С. 197-199; Donat P. Haus, Hof und Dorf in Mitteleuropa vom 7. bis 12. Jahrhundert. Berlin. 1980. S.136; Gringmuht-Dallmer E. Die Entwicklung der frühgeschichtlichen Kulturlandschaft auf der Territorium der DDR unter besonderer Berucksichtigung der Siedlungsgebiete. Berlin. 1985. S.110.
21. Гуревич А.Я. Избранные труды. Т. 1. Древние германцы. Викинги. М.-СПб., 1999. С.11; Он же. Гуревич А.Я. Скандинавистика и медиевистика// Одиссей. Человек в истории. 2001. М., 2001.
22. Серовайский Я.Д. Географический фактор в научном творчестве А.И.Неусыхина// История и историки. М. 1990; Хачатурян Н.А. Феномен корпоративизма// Общности и человек в средневековом мире. М.-Саратов. 1992.
23. См.: Сунягин Г.Ф. Промышленный труд и культура Возрождения. Л. 1987. С.13.
24. Смит А. Исследование о природе и причинах богатств народов. М. 1962. С.288.
25. Конечно, собственность в раннее средневековье – это не частная собственность в современном понимании, а владение. Только к “осени средневековья” владение приобретет черты собственности. См., напр.: Толочко А.П. Князь в Древней Руси: власть, собственность, идеология. К. 1992. С.168.
26. Здесь уместно заметить, что Т.Гайдар в своем анализе европейского развития (Гайдар Е. Сотворение Европы) недооценил роль и значение древнегерманских аграрных порядков, что сделало не полной его аргументацию.
27. См.: Бессмертный А.Л. Международные отношения в Западной Европе раннего средневековья// Древнейшие государства на территории СССР. М. 1986.
28. См., напр.: Каняшин Ю.Н., Серовайский Я.Д. О структуре аграрного пейзажа в Алемании VIII-IХ вв.// Средние века. 2001. Вып.62. С.81.
29. См.: Толочко А.П. Князь в Древней Руси, С. 24-26.
30. Гюнтер Р. Социальные проблемы перехода от античности к средневековью// ВДИ. 1992. № 3; Мельникова Е.А. К типологии становления государства в Северной и Восточной Европе (Постановка проблемы)// Образование Древнерусского государства. Спорные проблемы. Тезисы докладов. М. 1992.
31. Вспомним, что все это происходило и на фоне благоприятных погодных условия – климатического оптимума, длившегося с VIII по ХII вв. (см. выше).
32. См., напр.: Алаев Л.Б. Община в его жизни. С.9.
33. См., напр.: Брайант А. Эпоха рыцарства в истории Англии. СПб. 2001. С. 473-474; Кенигсбергер Г. Средневековая Европа, 400-1500 годы. М. 2001. С.96 (примечание Д.Э.Харитоновича).
34. Бессмертный Ю.Л. “Феодальная революция” Х-ХI вв.?// Вопросы истории. 1984. № 1; Фадеева И.Л. Формы владения и собственности в Европе и на Ближнем Востоке в древности и средневековье// Частная собственность на Востоке. М. 1998. С.72-73.
35. Сванидзе А.А. Требования шведских крестьян в восстании XV века// Из истории социальных конфликтов и народных движений в средневековой Европе. М. 2001. С.60.
36. Это, кстати, понимали и российские истории ХIХ в. См., напр.: Пискорский В.И. Крепостное право в Каталонии в средние века. Киев. 1901.
37. И сам термин европеец впервые отмечен в эпоху возникновения западноевропейского единства, когда анонимный клирик из Толедо сообщил, что “европейцы” победили арабов под Пуатье (732 г.). Потом это понятие появилось в терминологии Каролингов (Валовая Т.Д. Искушение Европы. М. 1998. С.7-8, 397; Leciejewicz L. Nowa postać świata. Narodziny średniowiecznej cywilizacji europejskiej. Wrocław. 2000. S.6.
38. Хотя, как известно, северо-французский феодализм – лишь локальный, неорганический вариант развития средневекового общества (Гуревич А.Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М. 1970. С.7-25), именно его признаки стали характерными для Западной Европы.
39. См.: Баткин Л.М. Начинающий медиевист – в гостях у Люблинских// Одиссей – 1998. М. 1999.
40. См.: Бокль Г.Т. История цивилизаций. История цивилизации в Англии. Т.1. М. 2000. С.304-313.
41. Если в раннем средневековье западноевропейская личность, при определенной, от традиций аллодов, экономической самостоятельности, все же находилась в подчиненном положении, то теперь началась ее индивидуализация, что означало воссоздание античных традиций, что и породило итальянское Возрождение.
42. Показательно, что русский политический термин начала ХХ в. в конце столетия восприняли западноевропейские медиевисты. Это отражает близость социального типа кулака и стадиальную схожесть процессов в недавней истории России и в западноевропейском средневековье при появлении ростков капитализма.
43. Если в прежние времена Европа делилась на Север и Юг, урбанизация изменила облик западной части континента и разделила его на Запад и Восток. Конечно, процессы укрепления городов и становления новых ценностей в них происходили медленно, ибо сдерживались общими феодальными политическими порядками. Были и существенные локальные различия. Но не будет преувеличением отметить, что, в конечном счете, средневековый город отделил Западную Европу и от остального мира.
44. Бибихин В.В. Новый ренессанс. М. 1998. С. 15-16.
45. Бродский И. Форма времени. Мн. 1992. Т. 2. С.373.
46. Византия между Западом и Востоком. Опыт исторической характеристики. СПб. 1999. С.8.
47. Литаврин Г.Г. Проблемы государственной собственности в Византии Х-ХI вв.// Литаврин Г.Г. Византия и славяне. СПб. 1999. С.8.
48. Каждан А.П. Византийская культура (Х-ХII вв.). Изд. 2. СПб. 1997. С. 97-98.
49. См., напр.: Чекалова А.А., Поляновская М.А. Интеллектуалы и власть в Византии// Византийские очерки. М. 1996.
50. Фадеева И.Л. Формы владения и собственности в Европе и на Ближнем Востоке в древности и средневековье// Частная собственность на Востоке. М. 1998. С.77-78.
51. Хвостова К.В. Особенности византийской цивилизации// Сравнительное изучение цивилизаций мира (междисциплинарный подход). М. 2000. С. 185.
52. См. одну из последних сводок: Седов В.В. Славяне в раннем средневековье. М. 1995.
53. Риер Я.Г. Аграрный мир Восточной и Центральной Европы в средние века… . С. 204.
54. Риер Я.Г. К проблеме социального развития раннесредневековой Восточной и Центральной Европы: сравнительный анализ археологических данных// Российская археология. 1996. № 1. С.115; Он же. Аграрный мир… . С. 190-191; Die Slawen in Deutschland. Geschichte und Kultur der slawischen Stämme westlich von Oder und Neisse vom 6. Bis 12. Jarhhundert. Berlin. 1985. S.167-171; Donat P. Haus und Hof// Die Slawen in Deutschland. Berlin. 1970. S.138-147; Herrmann J. Kultur und Kunst der Slawen in Deutschland von 7. Bis 13. Jahrhundert. Berlin. 1965. S.20; Łosiński W. Początki wczesnośredniowiecznego osadnictwa grodowego w dorzeczu dolnej Parsęty (VII-X/XI). Wrocław-Warszawa-Kraków-Gdańsk. 1972. S. 308; Meřzinský Z. Čechy v dobe Slovanskej// AH. 1985. No. 10; Pitterová A. Typy nejastarśich slovanských sidlišt vesnického carakteru a jejich vývoj ve světle archeologicých pramenů// Česky lid. 1968. R. 55. Č. 2-3.
55. В ХI-ХII вв. в Польше и Чехии крестьянские общины централизованно эксплуатировались корпорациями воинов, одновременно являвшимися и административным аппаратом раннефеодального государства (Флоря Б.Н. “Служебная организация” и ее роль в развитии феодального общества у восточных и западных славян// Отечественные записки. 1992. № 2). В отличие от Западной Европы в процессе становления феодализма здесь преобладали коллективные формы присвоения ренты верхами (Галямичев А.Н. Город и городское право в средневековой Чехии// Право в средневековом мире. М. 1996).
56. Тржештик Д. Среднеевропейская модель государства периода раннего средневековья// Этносоциальные и политические структуры раннефеодальных славянских государств и народностей. М.1987.
57. Об этом, применительно к первому западнославянскому государству – Великой Моравии и ранней Чехии, писали Х. Штойер и Б.Н.Флоря (Steuer H. Frühgeschichtliche Sozialstrukturen in Mitteleuropa. Eine Analyse der Auswertungsmethoden des archæologischen Quellenmaterials// Abhandlungen der Akademie der Wissenschaften in Göttingen. Philologisch-Historische Klasse. 3. Göttingen. 1982. No. 128. S.421-426; Ôлоря Б.Н. Эволюция социальных и общественных структур и возникновение государства// Раннесредневековые государства и народности. М. 1991. С. 206).
58. Макова Е.С. К истории генезиса и развития феодальной земельной собственности у южных и западных славян// Проблемы развития феодальной собственности на землю. М. 1979. С. 130-139; Риер Я.Г. Становление феодальных отношений у западных славян в свете археологических данных// ВИ. 1988. № 10; Он же. Аграрный мир… . С. 181-182, 187-188; Durdik T. Nástin vývoje českych hradů 12-13 stoleti// Archæologia historica. 1978. No. 3; Fiala A., Habovštiak A., Štefanovičová T. Opevnené sidliská z 10.-13. Storočiu na Slovensku// Archeologia Polski. 1975. R.27; Guerquin B. Zamki Śląskie. Warszawa. 1957; Hejna A. K počatkům opevněných středověkých sidel// VVM. 1973. R. 35. Č. 3; Kamińska J. Grodziska stożkowate sladem posiadłosti rycerskich XIII-XIV wieku// Prace i materiały muzeum archeologicznego i etnograficznego w Łodżi. Seria archeologiczna. 1960. No. 13; Idem. Siedlątków, obronna siedziba rycerska z XIV wieku// Ibid. 1968. No. 15; Kaśička F. Tvrze střednich Čech. Praha. 1984. S.21; Kajzer L. Zamki i społeczeństwo: Przemiany architektury budownictwa obronnego w Polsce w Х-ХVIII wieku. Łódź. 1993. S. 115; Nekuda V., Unger J. Hrádky a tvrze na Moravě. Brno. 1981. S. 16-18, 33-44; Šolle M. Staroslovanské hradisko: Charakteristika, funkce, vývoj a význam. Praha-Vyšehrad. 1984. S. 14.
59. Галямичев А.Н. Город и городское право в средневековой Чехии// Право в средневековом мире. М. 1996; Wyrosumski J. Czy późnośredniowieczny krysys feudalizmu dotknąl Polskę?// Homines et societas. Czasy Piastów i Jagellonów. Poznań. 1997. S.105.
60. Права на землю определялись лишь давностью сидения на ней и становятся более определенными лишь в ХIII в. (Похилевич Д.Л. Селяньска громада в зах╗дн╗х воеводствах ВКЛ п╗сля аграрной реформы С╗г╗змунда Августа// Учен╗е зап╗ск╗ Льв╗вського ун╗верс╗тэта. 1948. Т.Х. С. 191; История крестьянства СССР. Т. 2. М. 1990. С.64). Показательно, что до конца ХIV в. в ВКЛ отсутствовало юридическое понятие о праве частной собственности (Пичета В.И. История сельского хозяйства и землевладения в Белоруссии. Ч. I. Мн. 1927. С.45).
61. Бардах Ю. Зачараваны Вял╗к╗м Княствам// Беларуск╗ г╗старычны агляд. 1995. Т.2. Сш.1.; Бэтс Р.Р. Канстытуцыйны працэс ╗ пал╗тычная думка ва Усходняй Е╒ропе// Там же. 1999. Т. 6. Сш. 1-2; Насев╗ч В., Свяжынск╗ У. М╗ндо╒г знаёмы ╗ незнаёмы: погляд л╗то╒скага г╗сторыка// Там же; Пичета В.И. История сельского хозяйства и землевладения в Белоруссии. Ч. I. Мн. 1927. С.32.
62. У Цюрыху пра Полацк// Там же. 1998. Т.5. Сш. 1.
63. На 1528 г. из примерно 4 млн. жителей ВКЛ собственно литовцев насчитывалось лишь около 1 млн., остальные – восточные славяне (Вернадский Г.В. Россия в средние века. Тверь –М. 2000. С.191).
64. Риер Я.Г. Опыт сравнительного анализа средневековых цивилизаций// Российская цивилизация: истоки, сущность, трансформации. Смоленск. 1999.
65. Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч.1// Соч. T.I. М. 1956. С. 46-47.
66. Данилова Л.В. Крестьянский опыт природопользования в историческом центре средневековой Руси// Традиционный опыт природопользования в России. М. 1998. С.60; Она же. Влияние природных факторов на сельское хозяйство средневековой Руси. Аграрные технологии в России IХ-ХХ вв.// Материалы ХХV сессии Симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. Арзамас. 1999; Дулов А.В. Географическая среда и история России (конец XV-середина XIX в.). М. 1983; Милов Л.В. Природно-климатический фактор и особенности российского исторического процесса// Вопросы истории. 1992. № 4-5.
67. Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М. 1998. С. 554-555; Соколов А.К. Природно-демографические факторы в истории России// Традиционный опыт землепользования в России. М. 1998. С. 357-364.
68. Данилова Л.В. Сельская община в средневековой Руси. М. 1994. С. 85-86; Хачатурян Н.А. Феномен корпоративизма// Общности и человек в средневековом мире. М.-Саратов. 1992.
69. Надо заметить, что Е.Гайдар в своем анализе истории России ушел, по сути, от анализа общинных порядков, чем ослабил анализ причин “особости России”. А утверждение о близости российской общины современной ей германкой марке (Гайдар Е. Особость России. С.93) и вообще неточно.
70. Андреев В.Ф.Существовал ли княжеский домен в Новгородской земле ХIII-ХV веков?// Князь Александр Невский и его эпоха. СПб. 1995; Бородин Е.Т. К вопросу об особенностях исторического развития России (ХVI-ХХ вв.)// Система государственного феодализма в России. М. 1993. Ч. 2; Данилова Л.В. Крестьянский опыт природопользования… . С. 72; Кузьмин А.Г. Истоки русского национального характера// Вестник МГУ. Сер. 8. История. 1993. № 5; Милов Л. Если говорить серьезно о частной собственности на землю// Свободная мысль. 1993. № 2.
71. Здесь уместно вспомнить слова С.Ю.Витте: “община есть ответственность исправных, работающих за лентяев, трезвых за пьяных” (Цит. по: Яковец Ю.В. История цивилизации. М. 1997. С.209).
72. Как видно, с утверждением Е.Гайдара, что Россия, до начала XIII в. шла “в общем русле европейского развития” (Гайдар Е. Особость России. С.99) едва ли можно согласиться. Не только позднее, но и в это время Древняя Русь отличалась своих западных соседей.
73. Лурье С.В. Россия: община и государственность// Цивилизации и культуры. Вып. 2. Россия и Восток: цивилизационные отношения. М. 1995.
74. Не отсюда ли стремление присвоить себе функции хранительницы фундаментальных славянских традиций, проявившееся и в идее “Москва – Третий Рим”, и в особо обоснованной Н.Я.Данилевским идее русского лидерства в славянском мире (Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому. Изд. шестое. СПб. 1995. С. 406, 411).
75. См.: Клибанов А.И. Реформаторское движение в России в ХIV –первой половине ХVI в. М.1960. С.111-306; Рыбаков Б.А. Стригольники. Русские гуманисты ХIV столетия. М. 1993.
76. Назаров В.Д. О статусе “слуг” в средневековой Руси// Образование Древнерусского государства. Спорные проблемы. Тезисы докладов. М. 1992.
77. Данилова Л.В. Сельская община в средневековой Руси. С. 183; Юшко А.А. К итогам археологического изучения Москвы и Подмосковья// РА. 1997. № 4. С.86.
78. Флоря Б.Н. “Служебная организация” у восточных славян// Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М. 1987. С.147.
79. Кавелин К.Д. Наш умственный строй. М. 1989. С. 37.
80. В новгородском вече, например, все решения принимались на слух, драками (Ключевский В.О. Курс русской истории// Соч. Т.2. М. 1956. С.89-90).
81. Впрочем, оценка роли веча на Руси среди специалистов далеко не однозначна. А.П.Новосельцев считает, что она, как и вообще пресловутое народовластие (соборность) Руси преувеличены и не подтверждены источниками (Новосельцев А.П. Некоторые черты древнерусской государственности в сравнительно-историческом аспекте (постановка проблемы)// Древнейшие государства на территории СССР. 1985. М. 1986).
82. “Татаризацию” Руси, однако, нельзя переоценивать. Возникновение специфических форм русского самодержавия указывает скорее не на восточные, а на византийские корни, считает германский историк Э.Хёш (Ронин В.К. Хёш Э. Культура восточных славян// Русь между Востоком и Западом: культура и общество, Х-ХVII вв. (Зарубежные и советские исследования). РС. М. 1991. Ч. 1. С. 126).
83. Янин В. Русь на Волхове// Родина. 1999. № 8.
84. Конюхов К. Самоуправление Древней Руси// Диалог. 1998. № 6.
85. Сванидзе А.А. О феномене средневекового урбанизма: заметки в связи с конференцией// Средние века. 1995. Вып.58. С. 91; Хачатурян Н.А. Феномен корпоративизма// Общности и человек в средневековом мире. М.-Саратов. 1992.
86. Перхавко В.Б. Выводы и своды купцов феодальной России// Купечество в России. ХV – первая половина ХlХ в. М. 1997. С. 141.
87. Яковенко И.Г. Цивилизация и варварство в истории России// Общественные науки и современность. 1995. № 6. С. 81.
88. Шушарин Д.В. Две Реформации: очерки по истории Германии и России. М. 2000. С. 214, 226.
89. См.: Лучицкая С.И. Заметки на полях дискуссии// Одиссей – 2001. М., 2001.
90. См.: Гиренок Ф.И. Евразийские тропы// Глобальные проблемы и перспективы цивилизации (феномен евразийства). М. 1993; Данилова Л.В. Сельская община в средневековой Руси. С.60; Семенникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. Брянск. 2000. С. 91.
91. Отсюда и нынешнее отношение к государству не как учреждению, а как верховной всемогущей силе, которой надо безоговорочно подчиняться, и персонификация этой силы в лице ее конкретного лидера. Любое иное отношение к государству традиционно воспринималось и воспринимается как не просто инакомыслие, а как преступление с соответствующей реакцией.
92. Милов Л.В. Природно-климатический фактор и особенности российского исторического процесса. С.52.
93. Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Т.1. СПб. 1991. С. 74-75.
94. Семенникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. С. 84.
95. Хотя есть мнение о том, что идея Третьего Рима сильно раздута (Гриффитс Ф., Рабинович С. Третий Рим: Классический эпос и русский роман (от Гоголя до Пастернака). – CПб. 2005), российская элита ее воспринимала, лелеяла, ибо иначе откуда известное русское мессианство, в том числе у таких разных литераторов, как Белинский и Достоевский?
96. Уткин А.И. Россия и Запад: история цивилизаций. М. 2000. С. 52-53.
97. Здесь нет возможности даже бегло рассмотреть проблемы славянского этногенеза, продолжающие во многом оставаться дискуссионными, несмотря на уже третье столетие их научного изучения. Из последних и наиболее объективных сводок по данной проблеме назову монографию недавно умершего крупного российского слависта В.В.Седова (Славяне в древности. М.1994).
98. Хотелось бы обратить внимание читателя на проблему терминов, ибо по отношению к ним нередко допускается небрежность. Вот и Е.Гайдар называет восточнославянские (древнерусские) княжества домонгольского времени Россией (Гайдар Е. Особость России. С.92), что является явной модернизацией. Так же как нельзя называть государство времен Карла Великого Францией и средневековые германские земли Германией и т.д.
99. Недавно выдвинутая идея о существовании древнерусской цивилизации (Поляков А.Н. Образование древнерусской цивилизации// Вопросы истории. 2005. № 3) не представляется обоснованной, ибо рассматривает развитие региона вне общеевропейского контекста и по отдельным признакам, что обедняет само понятие цивилизация.
100. См. напр.: Л╗нднэр Р. Г╗сторык╗ ╗ ╒лада: нацыянальны працэс ╗ г╗старычная пал╗тыка ╒ Беларус╗ ХIХ-ХХ ст. СПб. 2003.
101. Риер Я.Г. Аграрный мир Восточной и Центральной Европы в средние века… . С. 97-119,143-154.
102. См., напр.: Г╗сторыя Беларус╗. Т. 1. Старажытная Беларусь. Мн. 2000. С.328.
103. Марзалюк ╡. Выток╗ г╗старыяграф╗чных верс╗й сярэдневяковай г╗сторы╗ Беларус╗// Г╗сторыя, культуралог╗я, мастацтвазна╒ства. Мн. 2001.
104. Моця А. Русь на Днепре// Родина. 1999. № 8.
105. Баранаускас Т. Новогрудок в ХIII в.: история и миф// Castrum, urbis et bellum. Баранав╗чы. 2002. С. 30-39; Великое княжество Литовское// Родина. 1993. № 3. С. 83-84; Дворник Ф. Славяне в европейской истории и цивилизации. М. 2001. С. 267; Риер Я.Г. Приднепровье в средние века// Lietuvos archeologija. N. 21. 2001.
106. По сути, литовские дружинники в данном случае сыграли ту же роль, что и норманны при создании Нормандского герцогства (Х в.), Сицилийского королевства (ХI в.), а так же и в активизации процесса государствообразования в древней Руси. Отметим, что в процессе расширения политического влияния литовских князей и создания ВКЛ ими и их дружинниками по-видимому, осознавалась прежняя, балтская принадлежность Верхнего Поднепровья и Подвинья (См. Топоров В.Н. Образ “соседа” в становлении этнического самосознания (русско-литовская перспектива)// Славяне и их соседи. Этнопсихологические стереотипы в средние века. М. 1990).
107. Археалог╗я Беларус╗. Т. 4. Мн. 2001. С.5; Великое княжество Литовское// Родина. С. 88-89; Дворник Ф. Славяне в европейской истории и цивилизации. С. 268; Насев╗ч В., Свяжынск╗ У. М╗ндо╒г знаёмы ╗ незнаёмы: погляд л╗то╒скага г╗сторыка// Беларуск╗ г╗старычны агляд. 1999. Т.6. Сш.1-2. С. 260, 294; Kosman M. Historia Białorusi. Wrocław-Warszawa-Kraków-Gdańsk. 1979. S. 54-64.
108. Тумаш В. Важнейшыя мамэнты культурных працэса╒ Беларус╗// Беларуская думка ХХ стагодзя. Ф╗ласоф╗я, рэл╗г╗я, культура (Анталог╗я). Варшава. 1998. С. 463-467.
109. Семенникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. С. 162; Яковенко И.Г. О субстанции локальной цивилизации// Сравнительное изучение цивилизаций мира (междисциплинарный подход). М. 2000. С. 107.
110. Например, в отличие от Московского государства, за вину человека отвечал только он, но не его семья.
111. См.: Гурбик А.О. Еволюц╗я соц╗ально-територ╗альних сп╗льнот в середньов╗чн╗ Україн╗ (волость дворище, село, сябринна сп╗лка). К. 1998. С. 38-133; Данилова Л.В. Становление системы государственного феодализма: причины, следствия// Система государственного феодализма в России. Ч.1. М. 1993. С. 51-56; Дворниченко А.Ю. Русские земли Великого княжества Литовского (до начала ХVI в.). СПб. 1993. С. 121 сл.; Дмитри-ев М.Б., Флоря Б.Н., Яковенко С.Г. Брестская Уния 1596 г. и общественно-политическая борьба на Украине и в Белоруссии во второй половине ХVI-начале ХVII в. Ч.1. М. 1996; Корзун М.С. Русская православная церковь. Деятельность и мировоззрение. Х в. – 1988 г.// Автореф. дисс. …докт. ист. наук. Мн. 1993; Нарысы г╗сторы╗ Беларус╗. Мн. Ч.1. 1994. С. 525-526; Саганов╗ч Г. У пошуках сярэднявечча// Беларуск╗ г╗старычны агляд. 1997. Т. 4. Сш.1-2; Семенникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. С.75; Флиер А.Я. Об исторической типологии Российской цивилизации// Цивилизации и культуры. Вып. 1. М. 1994; Яковенко И.Г. Цивилизация и варварство в истории России// Общественные науки и современность. 1995. № 6.
112. Западное христианство, как известно, более ориентировано на персональную отвественность личности, что усиливает чувство самоидентификации и индивидуализма См., напр,: Radzik R. Między zbirowością etniczną a wspólnotą narodową. Lublin.2000. S. 191).
113. Ак╗ншэв╗ч Л. Пра “ц╗в╗л╗зацыйныя асновы” беларускага г╗старычнага працэсу// Беларуская думка ХХ стагодзя. Ф╗ласоф╗я, рэл╗г╗я, культура (Анталог╗я). Варшава. 1998. С. 452-453.
114. Флиер А.Я. Об исторической типологии Российской цивилизации// Цивилизации и культуры. Вып. 1. М. 1994. С. 103-104. О том же писал и надолго, к сожалению, забытый оригинальный белорусский мыслитель начала ХХ в. Игнат Канчевский (Канчэ╒ск╗ ╡. Адвечным шляхам. Дасьледз╗ны беларускага сьветапогляду// Беларуская думка ХХ стагодзя. Ф╗ласоф╗я, рэл╗г╗я, культура (Анталог╗я). Варшава. 1998).
115. В литовской историографии существует мнение, что причиной полонизации Литвы был собственный выбор литовской элитой “учителей” для вступления в западную цивилизацию. Несчастье Литвы в том, что в ХVl в вместо глубокой европеизации произошла полонизация (Bumblauskas A. Kolisie historiograficzne w kwestii charakterystyki Wielkiego Księstwa Litewskiego// Lituania. N. 1(14). 1995).
116. Ан╗пярко╒ В.В. Е╒рапе╗зац╗я на беларуск╗х землях Рэчы Паспал╗тай ╒ эпоху Асветн╗цтва// Беларусь и Европа: взаимодействие культур. Витебск. 2000; Уткин А.И. Россия и Запад. С. 50-51.
117. Есть предостережения против безоговорочного включения культуры народов ВКЛ в западные культурные процессы (Елманова Н.С. Рец.: Культура Западной Европы в эпоху Возрождения. М. 1996// СВ. 2000. Вып.61.). С другой стороны, именно польское влияние в ХVII-ХVIII вв. парализовало дальнейшее развитие белорусской культуры (Braha S. Na Zachad i Uschod// Спадчына. 1999. № 1.S.7)
118. История культуры стран Западной Европы в эпоху Возрождения. М. 1999. С.386; Полуцкая С.В. Брестская церковная уния 1596 года –ответ на культурно-религиозный вызов Запада// Контактные зоны в истории Восточной Европы: перекрестки политических и культурных взаимовлияний. М. 1995.
119. Вернадский Г.В. Россия в средние века. С. 263-264.
120. При этом надо, безусловно, иметь в виду, что время активного распространения западноевропейских цивилизационных норм было более коротким, едва ли более 200 лет, в ХVI-ХVII вв. Для изменения цивилизационного “кода” этого, безусловно, мало.
121. Риер Я.Г. Аграрный мир Восточной и Центральной Европы в средние века… . С. 66-67, 162-167.