Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 18, 2006
Тень ивы стынет на сырой земле
И на воде – провисшей тетивой.
Крик лебединый движется во мгле
На запад, вслед за тучей снеговой.
Посудина, что еле доплыла,
Слегла без сил, как в тростнике – волна…
Не оттого ль так лодка тяжела,
Что лунным светом до краев полна?
На берегу пруда
Срезаю стебли в тростниковой чаще…
Осенний ветер, никому не любый,
И сам прогрызть подобный путь сквозящий
Сумел,
когда б завел стальные зубы.
Для ветра я стараюсь, как для брата:
Смеются люди, видя в том причуду…
А я хочу услышать шум наката,
Взглянуть на волны, что пойдут по пруду!
Ночуем на реке
Уже вечереет и, вроде, места незнакомы:
Направим-ка лодку на остров, прилегший в тумане –
Дорога из дому совьется с дорогою к дому,
К той пыльной бутыли, что дремлет, скучая, в чулане…
Как много небес!
То седых, набухающих снегом,
То черных, то сизых,
Сулящих сырую погоду…
Так низко они наклонились
Над нашим ночлегом,
Что, звякнув,
Луну
Обронили в прозрачную воду.
В старом доме
На травах – иней, за стеной –
Сверчок сучит свой звук ночной
И месяц подымает бровь,
Но опускает взгляд,
И одеяла так тонки,
Что руки грею у щеки:
Теплее были октябри
Лет двадцать пять назад…
Осенней ночью
Сверчок предрассветный
Бормочет и вновь затихает.
Свечи язычок то померкнет,
То вскинется выше.
Ночь влагу беззвучно вдыхает,
Шурша – выдыхает,
И слабые звуки
По веткам сползают и крыше…
Так, что это – дождь?
Или самый конец листопада?
Поросшая инеем,
Светит луна еле-еле.
Ночь глубже, чем почва
Под хрусткой поверхностью сада…
…Сумеет ли день
Эту темень откинуть с постели?
Писано в канун нового года
Худая гостинница.
Знобко.
Темно.
Сижу в одиночестве,
Глядя в окно:
Ни вещи привычной,
Ни чаши вина,
Что воспоминаний
Как сердце – полна…
Да мимо меня шелестит разговор
В щелястом окне, что выходит во двор…
И миг новогодний, зайдя со спины,
Добавит печали мне и седины!
Зимней ночью стою у окна
В ночь после снегопада
Не различишь ни звука:
Страсти уже отвыли,
Ветви отшелестели…
Как он устал с дороги,
Снег!..
И реки излука
Еле дыша проходит
Мимо его постели.
Как он к земле прижался,
Как он припал к порогу! –
Знать, уроженец здешний,
Родич дождей и зноя…
Может, он в темном небе
К дому искал дорогу,
Чтобы объять округу
Миром и тишиною?
В нашем саду ночует
Этот посланник Божий,
Также не погнушавшись
Полем и огородом.
Яблоня, что лет десять
Плодоносить не может,
Майским покрылась цветом
Вслед за его приходом.
Радуюсь окончанию весенних холодов
Сегодня вдруг фиалки проросли
Посеянные прямо у крыльца —
Их еле-еле видно от земли:
Два, три, четыре крошечных лица.
И воздух ожил: в нем кленовый цвет
Бурлит с позавчерашнего дождя,
И яблоня – шафрановый ранет,
Набухла светом, руки разведя.
И это, несмотря на нищету
Зимы, недомогание весны —
Вот так, по ходу дела, налету
Нежнеют иглы ели и сосны.
Пусть нет вина, но есть вчерашний хлеб
И лунный гребень в серебре волос…
И соловей поет для тех, кто слеп,
Тем, у кого с зимы заложен нос.
Спрашиваю совета
Хризантема посажена мною, отнюдь не полынь! —
Но взошла моя радость в обнимку с полынью степной.
Изгибается корень полыни по – “ян” и по – “инь”
Хризантема свивает во тьме с ней отводок земной.
И взлелеянный стебель и этот плечистый сорняк,
Что дыханьем горчит – как единое нечто – растут…
И не выполоть выродка: я хризантеме не враг,
И цветок не напоишь, поскольку полынь – тут как тут!
…Ну и как же мне быть? Как любовь отделить от вражды?
Как исполниться нежностью, плевелы эти браня?
Хризантема шуршит, задыхается, просит воды…
И полынь засыхает, но знать не желает меня.
В провинции наблюдаю смену властителя
…Весенним ожиданьям вопреки –
Безумен ветер
И мутна река:
Вихрь ободрал живые лепестки
И утопил в пучине рыбака!..
После урагана возвращаюсь домой
Не при мне этот смерч
Разгулялся, как пьяный дикарь,
Не жалея столетних дубов
И вишневых ветвей, –
Но читаю дневник бурелома
И мертвую гарь,
И молчанье, которое
Здесь обронил соловей.
Перепуганной ночью
Ломились сквозь крышу мою
Облаков ли обломки,
Осколки ли черных небес…
А душа-отпускница
Гостила у друга в раю –
Возвратилась же в сад разоренный,
Разграбленный лес.
По окончании войны проезжаю
мимо развалин монастыря
Девятый месяц – как война в горах
Затихла,
но печаль в душе остра,
И по ночам в дома вползает страх,
Чтоб крысой шебуршиться до утра.
Лишь здесь, вверху, у стен монастыря,
На скальном основании веков
Нежна как довоенная – заря
В пеленках белоснежных облаков.
После заката иду домой ни с чем
Паутинка на бронзовой чаше весов
Не способна заставить ее покачнуться –
Проведя в канцелярии восемь часов,
И не чаю я засветло к дому вернуться.
То раздумья у них!.. То у них попыхи!..
То резвее их – даже садовые слизни…
То чиновник, что пишет от скуки стихи,
Мне пеняет на трудности собственной жизни.
И уйду пристыженно, не в силах помочь,
Я, забредшая сдуру в сие учрежденье:
Не дробится монетками звездная ночь –
Все, чем нынче владею по праву рожденья.
Возвращаюсь в сумерках,
а ты – следом за мной
Уходила из дома
Под гуканье утренней птицы,
А вернулась – к закату
И клубам тумана под вечер,
Но успела увидеть
Как, плавно темнея, змеится
Вниз
дорога,
поросшая
Медленным стадом овечьим.
Запоздалые путники
В сумерках смотрят под ноги,
А цикады молчат
И смежают зеленые очи…
Ветер свеж. Я продрогла.
Но все же дождусь на пороге
Твоего появленья
Из дебрей сгустившейся ночи.
Разбираю старые письма
…Любовь.
Отъезды.
Встречи по весне.
И ссоры, что давали пищу сплетням…
Чего там только не было во сне
Совместной жизни,
Сне десятилетнем!
Из дальних краев смотрю в сторону дома
Балует ветер
с занавеской водяной.
Сырой сквозняк
прокрался снизу по стене.
Во сне мне чудилось,
что кто-то есть со мной
И не одна я
в этой дальней стороне.
Какая радость!
Только руку протяни…
Но сны сползли
и одеяло – на полу…
И утро блеклое
и смутные огни,
И мокрый беженец-сверчок
скрипит в углу.
… А ближе к вечеру
я выйду на крыльцо
Без никого,
глядеть сквозь ветви и кусты.
И предо мной
лишь моря темное лицо,
Лишь гор осенних
жесткошерстные хребты…
Легко прощаемся,
но помним тяжело
Тех, кто так весело
в глаза глядит из сна.
И во всю ширь свою
меж нами пролегло
Чужое небо.
И чужие времена.
Правила дао
Соблюдая правила бесстрастного созерцания,
Не принимаю лекарств,
Вкушаю – что бесполезней,
Не пью даже настоек, страшась порицания…
То-то обрадовались
Мои дорогие болезни!
Впрочем, это самое тело лядащее
Не стоит целебных действий
И всяких таких стремлений,
Ибо здоровье его за собою тащит мне
Кучу желаний, страстей,
И жажд, и томлений!
Ночую в доме Янов
Уже истаял за окном
Предутренний туман.
Спит крепко пьяным –
Старший Ян,
И младший – сладко пьян.
Цветет такая тишина
В жасминовых кустах,
Как только в этих,
Так давно
Не виданных местах.
И я,
Отдавши дань вину,
Но все же не пьяна,
Одна спускаюсь в тишину
Цветения и сна:
Луна
Под каждым лепестком
Прочерчивает тень
И тщится не упасть ничком
Косым-косой плетень.
На вечерней воде
Закатная “дорожка к счастью”
Легла на гладь воды пустую
И делит реку на две части:
Лазурную и золотую.
Я в золоте ладони вымою,
Не тронув небо наплаву…
– Кто месяц выгнул, в нем незримую
Натягивая тетиву?
Цитата
“… Для повышения плодоношения
Нужно принять роковое решение,
Непопулярное,
Неблагодарное…”
… Как поживается, буква ударная,
Гласная ты, иль согласная,
Будь хоть строка твоя – красная,
В этой любимой Отчизне,
Столь непригодной для жизни?..
Письмо из Киева
…Я здесь – нездешний человек.
Я – тень на легкой занавеске,
В паренье претворенный бег,
Лукавый поплавок на леске,
В небытие ( вне бытия)
Себе плывущий лист упалый…
И этот мерзкий тип – не я,
Не я – вот этот добрый малый.
Как хорошо не быть ни кем –
Везде зачисленной в потери!
Я ветер пью и воздух ем
И сплю на коврике у двери.
Сквозь отражение оград
Вплываю к тиграм и оленям…
И вижу, как сбегает сад
К Днепру по выбитым ступеням.
Со мною лишь любовь и боль:
Ожог зимы на розе ржавой.
Мне все равно, что – хвост трубой,
Что – флаг над гордою державой –
Без разницы! –
Из голи в голь,
Из плоти слов – в поток ионов,
Где все мы, суть, – любовь и боль
И – мысль,
без примеси гормонов.
Бестиарии
Маленький гость
Там, где ничто с ума не сводит,
(в глуши – все к месту, все к лицу),
Зверок непуганый приходит
Под вечер к самому крыльцу,
В час вкусных корок поеданья
К закату голову клоня…
И как вершина мирозданья
Он нежно смотрит
Сквозь меня:
Мол, пробирался лугом плоским
Поговорить,
А не поесть…
Одет он в лучшие полоски
Свои, какие только есть!
Он – звать – никак, он – сам собою,
Но – клок души и плоти часть,
Сквозит приподнятой губою
Его задумчивая пасть.
Над ним в зените полусферы
Висит пушистая звезда
И мы на паутинке веры
Летим по ветру в никуда…
Кошка
Ночь пришла и кошка скачет
И топочет точно конь
И в душе кошачей плачет
Маленький свечной огонь,
Что зима огню, что – лето,
Что – луна ему, что – снег,
Из родни – одна комета,
Из печалей – человек:
Тот не скачет,
(хвост трубою!), –
Долу голову склоня,
Уж не чует под собою
Ни земли он,
Ни коня…
Только кошка мчит по лунной
По дороге шестиструнной,
По юдоли без луны
За созвездьем Белой Мыши
От подвала – выше, выше,
Вверх, до самой вышины!
Горе, горе – нелетучим,
Негорючим – все зазря,
Сами мы себя замучим
Меж листков календаря…
…Кошка мчится,
Кошка скачет,
Вьется пыль из-под копыт,
То завоет, то заплачет,
То в два когтя засвистит!..
Муравей
Муравей не деталь, но планета,
Что собой представляет артель,
На исходе богемного лета –
Сгусток воли, вцепившийся в цель.
Он и небо смотает по нитке,
И подвесит в коптильне звезду,
Он – на ярмарке, сам в красной свитке,
Держит сонную жизнь за узду.
Не бери его в теплую руку:
Он прожжет в ней дыру и уйдет,
Он одну уважает Науку,
Что как поршень, толкает вперед!
Им просчитан и лев муравьиный
И Творец в измереньи ином,
Что застыл над огромной корзиной
С равномерно оторванным дном.
Колыбельная с вороной
Плакать, маленький, не надо,
Завернись в свою кровать:
Прилетит воронья гада
К нам азалии клевать,
Мучить наш цветной горошек,
Дождик дергать за усы,
Возмущать соседских кошек
И раскачивать часы.
Но не бойся этой Клары –
Птеродактелеву дочь
Мы аккордами гитары
От окна прогоним прочь,
Наши кошки нам подвоют,
Наши листья – подшуршат,
Нам ребенка успокоят:
Снам начаться разрешат.
Там, во снах – струятся ивы,
Мухи – с медом на устах,
И уже набухли сливы
Во сиреневых кустах…
Крот
…Гроза отхлынула как горе, –
И задышалось в тишине
Сырым кустам на косогоре
И ландышам в лесу на дне.
Не мы одни живем на свете,
Да и живем ли мы, – Бог весть! –
Но эти луговые дети, –
Те, и во тьме на свете есть:
Ты слышишь, крот ползет на волю
Из тесной и ночной земли,
Вдоль по невспаханному полю
Его отдушины легли –
Из них он звезды чует носом,
Дрожит от звуков и росы
И душу мучает вопросом
Непостигаемой красы.
Стоят его шерстинки дыбом,
А небо бьет над ним ключом,
И он своим подземным рыбам
Еще расскажет, что – почем!
Подземным птицам – явит чудо,
Когда воротится назад! –
Коль не проймет его простуда,
Не доканает звездопад…
Ночной шторм в трех частях
1
В маленьком саду – штормит:
Ветр гудит в его стакане,
Лупит грушу кулаками,
В кронах волнами шумит,
Мнет Дионисову кисть,
Косит заросли мелиссы…
Мудрый хвост садовой крысы
Задран: – Тонем! Берегись!
Нет спасенья от судеб
Ни на дне, ни в чайной ложке…
Прижимаюсь к черной кошке,
Разрезаю черный хлеб.
На земле татар и греков,
Генуэзцев и хохлов,
Шквал по крышам человеков
Прогремел поверх голов:
Он нам всем укажет место,
Всех в ночи заставит бдеть:
Нет таковского насеста,
Чтобы Рок пересидеть!
Он хозяин в Верхнем Мире! –
Мы – гостим в его квартире,
Нас несет его стезя
В небо, где зевать нельзя!
Кто ты – родич или кровник?
Или омут на пути?
…Не цепляйся, мой шиповник,
Молча рядышком лети…
2
Полнолуние не удалось:
Облака,
облака,
облака…
Наползло, пролилось, не сбылось —
Свет поплыл, соскользнула рука.
Не случилось того и сего.
Незакручен, размазан сюжет.
Дом тревожный, а в нем – никого,
Даже ворона во поле нет.
Но приходит во сне паспортист,
Командор, Петрогаз, Петросвет,
С криком ужаса падает лист:
Даже ворона во поле нет!
— Чем тебе этот ветер не гож,
Этот яблочный стук не хорош?
Ты, как в ножны забившийся нож!
— Ну и что ж,
ну и что ж,
ну и что ж…
3
Журчит кузнечик: так храпят в раю.
Недвижен месяц, исхудавший с краю.
Ни пса не видно. (Баюшки-баю!)
И я наощупь слово подбираю.
Все яблоки упали в эту ночь,
Все отлетались – сразу и навечно.
И всякий лист, что с шумом рвался прочь,
На воздусях лег вяло и беспечно.
Плывут к востоку Млечною рекой
Регалии ночных небесных гвардий…
Поет свой пруд, свой август, свой покой
Какой-то легушачий Леопарди.
Простила оплеухи и тычки,
Свои густые капли свесив, слива…
И даже сердца рваные клочки
Срастаются до нового разрыва.
Радуга
У радуги – кривые ноги,
Зато – широкие штаны:
Ее такой смудрили боги
Оттуда, с горней вышины.
Знать, на брюхатой кобылице
Она доехала сюда…
Но как кавалерист-девице
Ей это горе – не беда.
Какие странные пейзажи! —
И Божий мир тому виной,
Что – с легкой кривизной – пассажи
И даже – с сильной кривизной:
Когда пути нигде не прямы
И линзой выгнута судьба,
То лучше нет – воздушной ямы
И краше – горного горба!..
Луна
Луна не знает, что висит меж двух миров
Меж двух зеркал в двугорбой пропасти, во сне,
И лик ее – сродни беспечности сыров,
Что ни о чем себе слезятся в тишине.
Своим восходам счет не думая вести,
Одна для всех – во всех ночах, во всех местах
Она взойдет в конце времен, в конце пути
Все с той же слабою улыбкой на устах,
Над полем брани, где густеет кровь как мед,
В окне, где можно свет рукою подпереть,
И над рекой, где, задыхаясь, в перемет
Попала рыба, чтобы трудно умереть, –
Она подымется, не осознав беды,
Прорежет облако отточенным ребром
И смажет темные кротовые ходы
Своим слезящимся липучим серебром…
Лишь не найдя нас,
Ни в саду, ни у крыльца,
Ни у небесных распахнувшихся дверей,
Она изменит выражение лица,
Чуть округлив конфигурацию морей.
Перед весной
…Знаки подаешь, тревожишь,
То усадишь, то уложишь,
То в стекло дохнешь – вот-вот
Кто-то раненый войдет?..
Из твоей февральской шубы
Молча выпрастали губы
Вега, Ригель, Процион…
Проскрипел по снегу слон
Ростом чуть побольше кошки
И луна с лицом матрешки –
Меж сырых овчинных туч…
…Вот уж не луна, а луч, –
Так, мизинчик лунный голый
Скрылся в шубе долгополой…
Запах ночи. Звездный зрак,
Круглый, как Иван-дурак…
Скрип судьбы. Предвестник чуда.
Ты – сюда. А мы – отсюда.
Уж покинули места
Два жасминовых куста,
А садовая скамейка
Спит, как дружная семейка
Реек, скоб, гвоздей и дыр…
Так и был задуман мир!
Так и стал, исполнен в снеге!
…Кто там едет на телеге,
На соленом колесе?
Вроде – неживые все..
Есть ли разница какая? –
Ты лежи, земля, сверкая,
Стой, бездвижная вода…
Вы – сюда.
А мы – туда.
Пустыня
Сад пуст и полон. Пуст и полон мир.
Семья почти полна, но – так пуста…
Вся эта новь зачитана до дыр,
От розы – до тернового куста:
Живем, как можем, не умея жить,
Поем погромче, не умея петь,
Душа болит – считаем: просит пить,
А ей по жизни суждено болеть!
“Печален я, со мною друга нет…”
Печален друг, с ним денег – ни гроша…
Мир пуст и полон. Все в нем – тьма и свет:
От тьмы и света так болит душа!
Поет кузнечик нежно – божья тварь!
Луна созрела – в ней живет червяк…
Бредет в пустыне с мальчиком Агарь:
Пустыня не кончается никак…
Любовь, любовь, простри свое крыло
За-просто-так! – за Господа Христа:
Тебе одной, все то, что тяжело —
Легко,
когда дорога так пуста.