Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 16, 2005
От редакции
К нам в руки попало уникальное, на наш взгляд, издание. Профессор из Нового Орлеана, долговременный путешественник по России, ищущий красоты, духовности и полноты чувств, нашел возможным познакомить российского читателя с Вологодчиной. Во время бесед в редакции он оперировал, с легкостью знатока, географическими названиями, определениями архитектурных стилей с такой увлеченностью, которую сложно предположить в человеке, не знающем, что такое сопричастность к истории. Документальность в работах ученого и фотографа порой уходит на задний план, уступая место трагичности, острому историзму и мифологии утраты. Этому в книге посвящен целый раздел. Мы приветствуем профессора Брумфельда и надеемся, что его обращение к читателю, равно как статья профессора Камкина и несколько публикуемых фотографий заронит в наших читателей схожие ощущения.
Памяти моей матери
Полин Элизабет Крафт
(17.11.1917–25.7.1996)
От автора
Среди многочисленных регионов России Вологодская область замечательна не высокой концентрацией ее архитектурного наследия, но широким влиянием этого наследия в ходе продвижения русских к востоку, на Урал и далее в Сибирь. На мой взгляд, роль Великого Устюга и Тотьмы исключительно важна для этого процесса. Оттуда происходили мастера и стилистика церквей по всей территории Евразии, начиная с Соликамска и до Даурии.
Я фотографирую архитектуру России начиная с лета 1970 года, но мое знакомство с богатством вологодской земли началось с коротких посещений Кирилло-Белозерского монастыря в 1991 и 1993 гг. В самой Вологде я побывал впервые в 1995 г., когда налаживал контакты с коллегами из Вологодской областной библиотеки, Вологодского отдела по культуре и Вологодского Государственного педагогического университета. Их живой отклик на проводимую мною работу по исследованию архитектуры России дает мне стимул и дальше работать с культурным наследием Вологодчины, занимаясь фотографией во всем регионе.
С самого начала Вологда производит мощное впечатление, от Спасо-Прилуцкого монастыря до Софийского Собора и панорамы, открывающейся с колокольни собора на реку Вологда и тот же Спасо-Прилуцкий монастырь. В последующее десятилетие я сделал тысячи снимков, цветных и черно-белых, представляющих архитектурное наследие Вологодской земли. Многие из них сейчас составляют часть Фотографического архива Национальной галереи искусств в Вашингтоне.
История архитектуры Вологды хорошо представлена в многочисленных публикациях российских исследователей, а также в нескольких моих статьях на английском. Цель этой книги – не пересказывать снова эту историю, но представить интерпретацию этой богатой традиции через фотографию, которой я занимался здесь с 1991 г. К сожалению, некоторые памятники теперь существуют только на фотографиях.
Что сказать о состоянии исторических памятников Вологодской области? В определенном смысле они пережили советскую эпоху лучше, чем другие города Русского Севера, такие, как Архангельск и Петрозаводск, в которых были разрушены не только многие церкви, но и главные соборы. Но Вологда понесла большие потери. Сохранен великий Софийский Собор и его фрески, как и фрески Церкви Иоанна Предтечи в Рощенье. Меньше повезло Церкви Успения на Козлене, хотя значительная часть фресок сохранилась. То же можно сказать и о Церкви Дмитрия Прилуцкого. Интерьеры остальных сохранившихся церквей Вологды, однако, серьезно пострадали или вовсе не дошли до нас, и только внешний фасад продолжает свидетельствовать о дореволюционном состоянии.
В отношении светской архитектуры можно упомянуть успешную историю реставрации Палат епископа Иосифа Золотого, части Вологодского “Кремля” (точнее, архиерейского двора). Большинство других сохранившихся зданий XVIII и XIX веков (домов, школ, государственных учреждений) способна представить лишь свою внешнюю часть. В замечательной деревянной архитектуре Вологды также многое утрачено. Как и во многих других городах России, вопросы владения и управления являются серьезной проблемой в сохранении этих деревянных домов.
За пределами Вологды главными памятниками средневековой России являются монастыри в Ферапонтово и Кириллове, основанные в конце четырнадцатого века. Каждый из них расположен на берегу озера, которое усиливает значимость всего ансамбля. Ферапонтов монастырь меньше, и пейзаж его более поэтичен. В нем сохранена наиболее полная коллекция фресок Дионисия – бесспорно, последнего гения искусства средневековой Руси. Эти фрески, фотографии которых я сделал в цвете, воспроизводятся во многих изданиях и не являются главным предметом этой книги, посвященной интерпретации архитектурной формы. Кирилло-Белозерский монастырь представляет собой гораздо больший по размерам архитектурный комплекс, он играл значительную роль в русской истории пятнадцатого и семнадцатого веков. Я фотографировал его много раз при различных обстоятельствах, начиная с 1991 г., когда я впервые ступил на вологодскую землю.
Продвигаясь на восток, я был поражен красотой и изощренностью церквей Тотьмы (их я впервые увидел летом 1996-го). Живописное расположение города на берегах реки Сухоны словно предназначено для этих высоких памятников. Очень интересный музей истории края активно участвует в сохранении многих из этих сооружений. Но и здесь есть утраты, как в Спасо-Суморином монастыре, так и в самом городе.
В этом отношении несколько лучше сложилась ситуация в Великом Устюге, который в период от средневековья до девятнадцатого века был центром русской культуры и торговли. Да, некоторые церкви были разрушены в советскую эпоху, но большая их часть сохранилась. Вместе с государственными постройками на левом берегу реки Сухоны эти церкви, расположенные на обоих берегах, составляют грандиозный ансамбль, редкий даже для России. Еще более замечательно то, что сохранились интерьеры большинства церквей города. Замечательные оклады икон, некоторые из которых были выполнены мастерами Тотьмы, демонстрируют богатую традицию прикладного искусства русского Севера, особенно XVIII века. И если церкви Тотьмы принадлежат одному периоду времени (XVIII столетию) и выстроены в одном стиле, церкви Великого Устюга представляют удивительное разнообразие архитектурных форм. С теми летними и зимними днями, которые я провел в этом небольшом городке, связаны одни из наиболее ценных воспоминаний о России.
В противоположной, западной части вологодской земли находится тихий, почти забытый город Устюжна на реке Молога. Несмотря на тяжелую экономическую ситуацию, многие городские церкви поддерживаются в хорошем состоянии и представляют одну из самых утонченных орнаментальных форм Русского Севера. Особенно много зимних и летних часов я провел рядом с замечательной Церковью Казанской иконы Божьей Матери. Интерьеры главных церквей Устюжны также демонстрируют множество интересных особенностей живописи, и этому я собираюсь посвятить отдельную работу. К сожалению, две церкви на левом берегу Мологи находятся в плачевном состоянии, но имеется некоторая надежда на их реставрацию. В центре города хорошо сохранился ансамбль государственных и торговых построек, который позволяет ощутить ту особую атмосферу скромности и спокойствия, которая характерна для провинциальных городов России.
К сожалению, многие постройки, как в Устюжне, так и в других городах Севера, находятся под угрозой разрушения. Особенно хрупки деревянные строения. Одна из серьезнейших утрат Устюжны последнего времени – здание, совмещавшее функции городского собрания, пожарной станции и пожарной башни (каланча). Мне посчастливилось сфотографировать это редкое высокое сооружение в пасмурный день марта 2001 г. Когда я вернулся в мае следующего года, остались только руины кирпичных стен. Совершенно необходимы проекты сохранения деревянных зданий, ибо несколько прекрасных образцов сгорели за последнее время.
Дела обстоят несколько лучше в Белозерске, расположенном на южном берегу Белого озера. Его небольшой, но интересный кремль свидетельствует о некогда важной стратегической роли этого города для Русского Севера. Как и в Великом Устюге, церкви Белозерска разнообразны по стилю, который варьируется от характерного для средневековья до богато декорированного провинциального барокко и неоклассицизма. Еще одной редкостью является замечательный иконостас XVIII века в главном Успенском соборе, расположенном в центре кремля. Как и в Великом Устюге, можно только благодарить небо за то, что такой выдающийся образец церковного искусства сохранился в российской глубинке.
Этот альбом также содержит подборку моих фотографий отдельных памятников удаленных деревень, которые практически перестают существовать. Таковы необычайно хорошо сохранившаяся бревенчатая церковь в Нелазском, с ее крестообразной формой и пятью куполами, и ярусная деревянная церковь в Поповке-Каликинской, которую я фотографировал после долгого путешествия к Вожозеру в марте 2001-го, осуществленного благодаря Михаилу Карачеву. Уже тогда видимый наклон постройки требовал немедленных дорогостоящих восстановительных работ. Двумя годами позже церковь окончательно разрушилась.
Эти впечатления от моей работы на Вологодской земле с 1991 по 2004 г. призваны быть коротким введением к самим фотографиям. Как фотограф я всегда помещал мое творчество на границе между документальной фиксацией и искусством. Есть те, кто оспаривает, что фотофиксация архитектуры является видом искусства. Есть те, кто утверждает, что фотографирование архитектуры является искусством только тогда, когда фотограф явно манипулирует формой. Мой подход иной: фотограф использует аппарат как инструмент для раскрытия сущности, тайны, структуры. Равновесие и гармония, усиленные светом и тенью, улавливают тонкости формы, фактуры и конструкции. Для этих целей черно-белая съемка часто более эффективна, чем цветная, – особенно на печатной странице. Я весьма признателен издателю Сергею Митуричу за способ, которым он выразил мою идею.
Наследие, которое эти фотографии представляют, – наследие, в котором сошлись триумф и трагедия, – да послужат увековечению прошедшей испытание временем культуре Вологодчины. То, что Вологда создала в течение многих веков, является чрезвычайно ценным не только само по себе, но и в отношении развития российского пространства – на Урале, в Сибири и далее к востоку, в сторону Америки. Но это тема для следующих книг.
Уильям Крафт Брумфилд
НАШ ЧЕЛОВЕК В ЛУИЗИАНЕ
С большой радостью я принял возможность предпослать этой книге несколько слов. Зная Уильяма Брумфилда много лет, всегда поражаюсь его редкому таланту. В обычном увидеть необычное, на давно знакомое посмотреть по-новому, в очевидном открыть потаенные смыслы, к образу добавить слово, а к форме – дух – в этом, как мне думается, и заключается суть его подвижничества.
Многие годы своей жизни профессор Брумфилд посвятил изучению памятников российской культуры. Объектив его фотоаппарата был направлен на тысячи храмов и зданий, на панорамы русских городов и сел, на извилистые ленты рек и дорог, на те или иные детали творений русских зодчих. И при этом нет ничего лишнего, нет “показушного” или, наоборот, сатирически-иронического. Все достоверно и точно.
Как северянин, всю жизнь живущий на Русском Севере и изучающий его, могу сказать, что Уильям – наш! Он понял, прочувствовал и принял нашу культуру как свою. Его творчество – это не взгляд туриста или какого-нибудь стороннего экспериментатора. Он всматривается в наше наследие с уважением и восторгом и видит его с искренним и теплым чувством. Вот за это мы его и любим.
Как историк, хочу отметить, что идея совершить визуальное хождение “Поморье – Урал – Сибирь” имеет под собой надежную историко-культурную основу. Напомню, что вплоть до конца XVI века, когда отряды Ермака сокрушили Сибирское ханство, прямой путь русским в Сибирь был закрыт. Но еще в XV веке свой особый путь на восток освоили северяне-поморы. По Вычегде, правому притоку Северной Двины, они добирались до Уральских отрогов и далее начали путь “за Камень”, путь “встречь солнцу”.
С тех пор в течение ряда веков поморы деятельно участвовали в освоении Сибири – распахивали целину, строили остроги, возводили храмы, открывали новые земли, проливы и острова. Устюгские, тотемские, каргопольские купцы в XVI веке начали промысловое освоение Алеутских островов, Аляски и калифорнийского побережья Северной Америки. Они охотились на морских котиков и чернобурых лис.
Но вот что важно – заработав здесь немалые капиталы, они возвращались в свои северные города и вкладывали их в строительство храмов, которые своими архитектурными формами так напоминали тихоокеанские парусники. Не удивительно, что на гербе маленькой Тотьмы, затерянной среди болот и лесов Посухонья, Екатерина распорядилась поместить изображение чернобурой американской лисицы.
Итак, Север веками шел на Урал и в Сибирь. Но был и встречный процесс. Несколько десятилетий тому назад известные российские этнографы В.А.Александров, И.В.Власова, Г.Н.Чагин и их коллеги задумали серию работ о взаимовлиянии трех уникальных регионов России – Сибири, Урала и Русского Севера. Оригинальность их замысла состояла в том, что свои исследования культуры и традиций они начали не с Севера, а с Сибирского региона. Затем они рассмотрели уральские материалы и только после этого взялись за Поморье. Такой исследовательский ракурс позволил увидеть не только то, что поморы принесли в уральские и сибирские земли, но и по-новому оценить влияние Сибири и Урала на Европейский Север.
Поразительно, но факт – через много лет после этого американский профессор Уильям Брумфилд проделывает то же самое. Только строит свои наблюдения не столько на архивных источниках, сколько на сохранившихся визуальных памятниках различных эпох. Мне кажется, что эта исследовательская параллель удивительно продуктивна и, уверен, получит достойную оценку и в науке, и в культуре.
Творчество Уильяма Брумфилда по-своему созвучно этой идее. Более того – оно придает ей новое звучание: неслиянность и нераздельность Севера, Урала и Сибири приобретают зримые очертания. Утверждение единства российского культурного пространства при сохранении регионального своеобразия и открытости к инокультурным трансплантациям – большая заслуга издания.
Мне трудно дать достойную квалифицированную оценку художественной стороне новой работы Уильяма. Это дело искусствоведов и историков архитектуры. Поэтому ограничусь сугубо личными впечатлениями.
На мой взгляд, важно, что У.Брумфилд как художник предпочитает черно-белые изображения. Думается, что именно этот принципиальный художественный язык в наибольшей степени передает форму и дух зодчества. Вместо лакированной голливудской красивости он передает красоту фактуры, силуэта, формы. Шершавость камня, прожилки старого дерева, тусклость старого стекла, изящность и хрупкость зимних веток – это и многое другое в черно-белом изображении приобретает почти натуралистическую и вместе с тем романтическую версию.
Иногда У.Брумфилду удается совершить чудо – на его фотографиях мы видим морозный воздух!
А как без этого понять и прочувствовать русский зимний пейзаж, причем неважно какой – городской или сельский? Кто это видел своими глазами, тот знает – морозный воздух становится неотъемлемой частью образа храма, дома, города…
Интересно, что в том, что создает У.Брумфилд, органично соединяются макро- и микрообразы. С одной стороны, мы видим панорамы, где выразительно представлены русское раздолье и ширь. А с другой – предметом его интереса может быть, например, фрагмент сруба. Но в нем – в этом фрагменте – автор видит целый космос! Прожилки, тени, изгибы, неровности и многое другое – все это так дорого и так понятно.
Его образы семиотически безграничны. Они передают многослойный текст русской культуры без какого-либо повреждения и излишнего авторского домысла. Это дорогого стоит.
В заключение хотелось бы сказать, что феномен Уильяма Брумфилда поможет нам, русским (уверен – кто-нибудь другой скажет лучше и точнее), лучше познать себя.
Уильям, мы тебя считаем своим, искренне уважаем, ждем новых работ и верим твоему точному взгляду.
Александр Камкин