Анатолий Кобенков
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 16, 2005
Ярмарка как ярмарка: шумно посередке, тихо – по краю, с выгодой для первых, почти никак – для вторых, короче, “кому память, кому слава…” и так далее…
Восемнадцатая как восемнадцатая: посередке Робски и Донцова, Колесников и Быков, примкнувшие к ним Улицкая и Рубина; тут же – новый Алексей Иванов и “старый” Александр Проханов; по краю: Битов, Евсеев, Ковальджи, разномастные корешки библейских текстов, корановых сутр, буддийских сказаний, тут же – фундаментальное разноголосье их толмачей, а встык им – календарики, блокнотики, тетрадки: будущие тексты и возможные скандалы вкруг них, чреватые сопутствующей им славой и неминуемым забвением…
Ярмарка как ярмарка: хрипящие микрофоны, живые голоса временно живых классиков, еще более живые и потому никем не слышимые голоса Пушкина и Гоголя, Толстого и Пастернака; благодушие вечно в кого-то влюбленных и оттого никогда не стареющих Льва Аннинского и Валентина Курбатова; круглосуточно готовые – с Мухиным и Гумилевым, Семановым и Шульгиным – к отпору ползучего сионизма патриоты; почти смыкающиеся с ними – во главе с Дугиным и ему подобными – новые евразийцы; напуганные теми и этими досадно стареющие – с Сахаровым и Гербер – демократы; никого не желающие расслышать, давным-давно вольготно и весело живущие на территории литературы наши журналисты: гламур, кичащийся своей гламурностью, экран, упивающийся своей властью…
Совсем ничего – ни власти, ни славы – только у поэтов: в нагрузку к никакой прозе – отменные книжки лауреатов Андрея Белого – Степанова и Айзенберга, ноль внимания к роскошному тому стихов и писем Павла Васильева.
Странно, но именно это имя – когда кто-то поинтересовался у Пастернака, встречался ли ему в его жизни чистый гений – и было – без малейшей паузы – произнесено им почти полстолетия назад…
На “круглом столе”, организованном Фондом Сергея Филатова, много тише, нежели на других: ведомые красноярцем Романом Солнцевым Евгений Попов и Александр Кабаков, Андрей Дмитриев и Анатолий Королев, Равиль Бухараев и Лидия Григорьева, Ирина Герасимова и Михаил Петров говорят о писателе российской провинции, о той литературе, которая делается вдали от столицы и потому часто вынуждена умирать много прежде, чем ее авторы окажутся услышанными критиком и читателем…
– Провинциальная литература – это та литература, что находится вне скандала и без малейшего интереса со стороны журналистики, – заметил сердитый Попов.
И – для иллюстрации – озвучил имена “новых провинциалов”: Искандера и Чухонцева, Маканина и Рейна, Битова и Слаповского…
– Подлинность писателя всегда поверялась столицей, – напомнил не менее сердитый Кабаков…
И здесь – тоже для иллюстрации – прозвучали имена “старых провинциалов”: Астафьева и Распутина, Белова и Решетова…
Однако сам “круглый стол” начался с того, что его ведущий Роман Солнцев перечислил имена тех прозаиков и поэтов, которые, будучи приговорены к провинции, к ее мало культурным центрам или к вовсе некультурным окраинам, ушли из жизни преждевременно и даже по своей воле, кто – не совладав с житейской тщетой, кто – не согласившись со своей невостребованностью, кто – элементарно не справившись с жизнью…
Омич Аркадий Кутилов, иркутянин Борис Архипкин, пермяк Борис Гашев, новосибирец Николай Самохин, екатеринбуржец Сергей Нохрин…
Казалось бы, само понятие “провинциализма” – и в письме, и в поведении – давным-давно устоялось: “В столице не меньше провинциальных писателей, нежели в провинции”, – заметил еще в семидесятых годах прошлого столетия Астафьев, которому в течение трех десятилетий согласно кивали те и эти.
Однако сегодня, коли, следуя Попову, приплюсовать к “провинциалу” петербугского разлива Андрею Битову “провинциала” разлива уже крыжопольского (к примеру, никем не читаемого Тютькина), а, согласившись с Кабаковым, к “столичной штучке” Марининой прислонить красноярца Бушкова, то – вот вам и геокартинка сегодняшней отечественной словесности: равнина выдается за гору, а опушка – за высокогорье.
Любитель парадоксов Евгений Попов готов причислить к “новым провинциалам” все подлинное и потому резко отказывает в “провинциализме” всему – на сегодняшний манер – яркому, подаваемому в гламурном глянце или в формате телешоу.
Александр Кабаков, по старинке, полагает, что все поверяется Москвой.
Роман Солнцев, знающий цену славы столичной и славы провинциальной, оставаясь поэтом, оплакивает тех, кто не был услышан ни Москвой, ни своей “малой родиной”.
Что же, если “провинциальность” – это то, что всегда вне суеты и яркого света, то пусть в “провинциалах” числятся и “казанская сирота” Державин, и “орловец” Тургенев, и “воронежец” Бунин.
Приплюсуем к ним еще и нынешних “провинциалов”: блистательного красноярца Михаила Успенского, лучшего из наших бытописателей волгоградца Бориса Екимова, главную из наших плакальщиц пермячку Нину Горланову, шумнейшего из наших драматургов екатеринбуржца Николая Коляду, поистине поэта христианского замеса владивостокца Юрия Кабанкова, ярчайшего из евразийцев новосибирца Владимира Берязева…
Оставим “узаконенного” Москвой красноярца Бушкова столичной тусовке – аккурат посередке восемнадцатой нашей ярмарки, рядом с Донцовой и Дашковой, не позабудем вздохнуть о тех, кто не состоялся: о никем не прочитанных москвичах, петербуржцах, архангелогородцах, екатеринбуржцах и им подобных. Кто-то из них не вышел талантом, кто-то не успел доказать себя, кто-то еще докажет, к примеру, как сделал это сибиряк Вампилов, не принятый при жизни ни Москвой, ни Иркутском, или же тот же бедолага Аркадий Кутилов, брошенный родным Омском и еще не прочитанный чужой ему столицей…
Силу “провинциалов”, как старых, так и новых, определит время.
Ярмарка занимается не этим.
У нее все другое, даже часы.
Об этом давным-давно сказал “вечный провинциал” Шолом-Алейхем: “Человек, направляясь на ярмарку, полон надежд, он еще не знает, какие его ждут удачи, чего он добьется. Поэтому он летит стрелой сломя голову – не задерживайте его, ему некогда! Когда же он возвращается с ярмарки, он уже знает, что приобрел, чего добился, и уже не мчится во весь дух – торопиться некуда. Он может отдать себе отчет во всем, ему точно известно, что дала ему ярмарка, и у него есть возможность ознакомить мир с ее результатами, рассказать спокойно, не спеша, с кем он встретился там, что видел и что слышал”…
Если согласиться с Шолом-Алейхемом, то, и правда, после ярмарки мир устойчивей, светлее, естественнее. Тем более если ты достраиваешь его не с “новыми звездами”, которых наладились зажигать наши журналисты, а со звездами живыми, то есть горящими сами по себе, – со “старыми” и “новыми провинциалами”.
Хотя бы с тем же “красноярцем” Поповым.
Или же – с “псковичом” Дмитриевым, “пермяком” Королевым, “днепропетровцем”, Кабаковым, “казанцем” Бухараевым, “красноярцем” Солнцевым…
Хорошо, что Москва догадалась высмотреть их, а Филатовский Фонд – собрать за одним столом.
На краю книжной ярмарки…
Анатолий Кобенков