(вторая половина 1980-х гг.)
Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 16, 2005
В середине и второй половине 1980-х гг. неизбежным стал факт углубления процесса европейской интеграции, проходившего с участием целого ряда европейских политиков, в том числе и таких видных, как Ж.Делор и М.Тэтчер. В их видении построения новой Европы имелись как общие черты, так и особенные, причем этих последних было гораздо больше. Суть данной статьи состоит в попытке проанализировать взгляды двух политиков, нашедшие воплощение в Едином европейском акте, выступлених Ж.Делора и особенно брюггской речи М.Тэтчер. Кроме того, автор намерен раскрыть сущность острой полемики, возникшей в результате двух противоположных вариантов трактовки европейской интеграции премьер-министром Британии и президентом Еврокомиссии.
***
В 1985 г. Еврокомиссию возглавил новый председатель – француз Ж.Делор. Именно во время его председательствования произошли кардинальные экономические (и одновременно социально-политические) реформы Европейского сообщества, что было связано в первую очередь с необходимостью дальнейшего углубления процесса европейской интеграции. Прежде чем перейти к сюжету об общем и особенном во взглядах М.Тэтчер и Ж.Делора касательно европейской интеграции, есть смысл сначала остановиться на политическом кредо тогдашнего председателя Комиссии европейских сообществ (КЕС) и тех изменениях, к которым привело его правление.
По иронии судьбы, президентом Еврокомиссии Ж.Делор стал не без помощи М.Тэтчер. Она, будучи членом Европейского совета, наложила вето на предложенную Францией первую кандидатуру на пост председателя КЕС – К.Шейсон. М.Тэтчер предпочла Ж.Делора К.Шейсон, так как он был известен своей антипатией к французским политикам с излишне левыми взглядами и страстным сторонником введения единого рынка в Европе.
Французский социалист Ж.Делор, занимавший до своего нового назначения пост министра финансов в правительстве Ф.Миттерана и разделявший его политические взгляды, возглавлял Еврокомиссию рекордно долгое время – с 1985 по 1995 г. О значимости его бурной и весьма динамичной деятельности в качестве руководителя КЕС говорит тот факт, что ему отведено второе место в Европантеоне вслед за еще одним французом – Ж.Моне. Он был успешным еврократом, стремился построить новую объединенную Европу, достаточно сильную и умеющую конкурировать за мировое лидерство с США.
Ставший во главе КЕС Ж.Делор внес существенные изменения в стиль работы комиссии, утроив число ее чиновников. Он сформировал элитную команду, преданную ему лично, а не специфическому институту или идеологическим традициям, и наделил ее полномочиями, необходимыми для практической реализации своих идей. У него не хватало времени и не было склонности действовать по-другому. Ж.Делор полагался на членов своего (главным образом французского и полностью франкофонного) кабинета, что было очень важно при принятии значимых решений1.
Ж.Делор не слыл принципиальным противником экономического и политического либерализма, но вместе с тем рассматривал его применение в чистом виде в качестве прикрытия для “англосаксонского заговора” и угрозы подрыва европейских ценностей, сложившихся после Второй мировой войны. Как и Ж.Моне, Ж.Делор был оригиналом – деятелем, находившемся на вершине власти, чей исключительный талант был направлен на экономическую и политическую эволюцию Европы. Он является великим мыслителем и практиком, составившим грандиозный проект развития ЕЭС и не стыдившимся говорить об этом прямо.
Политико-экономические взгляды Ж.Делора сложились под влиянием экономического трактата французского ученого М.Альберта “Капитализм против капитализма: как мания Америки с индивидуальными достижениями и краткосрочными прибылями почти привела ее к коллапсу”. Здесь обосновываетсяпревосходство германского корпоративного капитализма над англосаксонским аналогом с акцентом на свободный рынок. Он предлагает “рейнскую” разновидность капитализма, суть которого заключается в функционировании промышленно-финансового комплекса, банковских картелей, ассоциаций большого бизнеса и профсоюзов, сделать моделью для Европы. Тип социализма, выдвигаемый М.Альбертом, – использование государственной власти для содействия децентрализации и предоставления социальных услуг на местном уровне2.
Политико-экономические воззрения Ж.Делора можно определить как амальгаму идей известных, но противоположных по своим убеждениям экономистов Д.Кейнса и М.Фридмана. Ж.Делор не возражал против рыночного типа экономики и конкуренции, но в то же время считал, что рынок должен быть регулируемым.
Его идеал будущей федеративной Европы выглядел скорее консервативным, нежели либеральным, похожим на французский вариант (версия “гуманизированной Франции”), но частично германизированный. То есть он выступал за сотрудничество между бизнесом и государством в европейской интеграции, но при руководящей роли государственного центрального политического органа – Брюсселя – в этом процессе. Принцип указанного сотрудничества для руководителя Еврокомиссии был архиважен, поскольку помог бы обеспечить существование его главного детища – “европейской социальной модели”, которую Ж.Делор стремился достичь с помощью протекционизма и перераспределения доходов.
С учетом определенного совпадения экономических взглядов Ж.Делор а и М.Тэтчер – принцип смешанной экономики – соответственно возникла почва для претворения в жизнь Единого европейского акта, главными архитекторами которого стали Ж.Делор совместно с М.Тэтчер.
Ж.Делор был большим почитателем как французского, так и немецкого корпоратизма, и это послужило одной из главных причин его сближения с тогдашним канцлером Западной Германии Г.Колем. Среди глав западноевропейских государств немецкий канцлер стал его самым большим другом. В свою очередь в президенте Еврокомиссии Г.Коль видел проводника немецких идей в ЕЭС. Создание единого европейского рынка должно было укрепить, как он надеялся, позиции крупнейших французских и немецких компаний, давая им возможность противостоять американским и японским фирмам и препятствовать конкуренции со стороны любых зарубежных корпораций3. В чем-то проект единого рынка можно считать не только франко-британским, но и франко-немецким предприятием.
Естественно, что М.Тэтчер была хорошо осведомлена о франко-германских устремлениях в контексте формирования единого европейского рынка. Но гораздо важнее для нее был сам процесс становления и развития этого рынка по трем причинам. Во-первых, тогдашний премьер Британии рассматривала Единый европейский акт как прямое продолжение римских договоренностей 1957 г., которые она считала хартией экономической свободы. Во-вторых, этот акт соответствовал политической философии самой М.Тэтчер, видевшей в учреждении единого рынка воплощение своей европейской мечты – функционирования свободного рынка на территории тогдашних стран-членов ЕЭС. В-третьих, создание единого рынка отвечало интересам самой Великобритании с точки зрения увеличения экспорта ее товаров в государства ЕЭС и с точки зрения распространения англосаксонского варианта капитализма в рамках единой Европы.
В то же время, как справедливо полагают многие британские ученые и политики, ставя свою подпись под документом, связанным с учреждением единого рынка, она совершила ошибку. М.Тэтчер полагала, что, договорившись с Ж.Делором об условиях создания единого рынка, ей удастся блокировать и его возможные социально-политические реформы, получившие впоследствии название “социального измерения” ЕЭС. Но позже, как оказалось, тогдашний премьер страны не смогла этого сделать. Один из министров времен ее правления, М.Хезлтайн, описывая принятие Британией Единого европейского акта, считает, что М.Тэтчер была ответственна “за самую большую передачу суверенитета (Британии. – Авт.), предпринятую в любой период нашей истории”4. В 1991 г. М.Тэтчер вынуждена была заявить, что она не поняла сущности Единого европейского акта, подписав этот документ, и не сделала бы этого, если поняла бы его должным образом.
Как же сама М.Тэтчер оценивает совершенное ею деяние? В своих мемуарах она пишет, что подписание Единого европейского акта явилось правильным шагом, “потому что нам (Британии. – И.Б.) был нужен единый европейский рынок”5. Такая оценка неудивительна, так как мемуары увидели свет в 1993 г., когда формирование единого рынка близилось к завершению, а реализация Маастрихтских договоренностей только начиналась. В 2002 г. была опубликована еще одна книга М.Тэтчер – “Искусство управления государством”, полностью посвященная внешней политике. Здесь уже дается другая оценка Единого европейского акта. Упомянув некоторые положительные моменты этого акта, М.Тэтчер назвала его “ошибкой” и “разочарованием”6. Такие выражения употреблены здесь ею не случайно, поскольку еврофедералистские тенденции, заложенные в Маастрихтском договоре с помощью Ж.Делора, сильно проявились к моменту издания второго труда бывшего премьера.
В 1986 г. британский парламент ратифицировал Единый европейский акт с подачи находившейся тогда у власти консервативной партии во главе с М.Тэтчер. Присоединение Великобритании к единому рынку ЕЭС стало свершившимся фактом, начиная с момента его вступления в силу с июля 1987 г. На этом закончился имевший место этап конструктивного сотрудничества между М.Тэтчер и Ж.Делором, длившийся с 1985 по 1986 г. Период же с 1987 г. по 1990 г. следует считать временем конфронтации, иногда очень жесткой, между двумя сторонами по различным вопросам европейского строительства. Таким образом, процесс, с одной стороны, сотрудничества, а с другой – полемики между М.Тэтчер и Ж.Делором, охватывал два этапа.
***
Теперь перейдем к изложению и анализу некоторых выступлений Ж.Делора касательно процесса европейской интеграции, вызвавших и катализировавших ответную речь М.Тэтчер в г. Брюгге 20 сентября 1988 г.
На ганноверском заседании Европейского совета, состоявшемся 27–28 июня 1988 г., Ж.Делор предложил рассмотреть вопрос о создании экономического и валютного союза (ЭВС). С этой целью, опять же с подачи Ж.Делора, было принято решение об учреждении комитета, которому предстояло заняться вопросами подготовки ЭВС. Комитет возглавил сам председатель Еврокомиссии. Франция и Германия предложили также возложить на этот орган задачи создания Европейского центрального банка (ЕЦБ) и валюты экю в качестве общей валюты для всего Сообщества. М.Тэтчер очень надеялась, что члены комитета Делора (так стали его называть) блокируют указанные выше инициативы. Но она ошиблась в своих прогнозах. В окончательном тексте ганноверского саммита отсутствовало какое-либо упоминание о необходимости создания ЕЦБ, что М.Тэтчер посчитала гарантией решения вопроса о валютном союзе на тот момент и соответственно расценивала как свой успех. Однако в тексте этого договора имелась и другая фраза, где подчеркивалась “цель прогрессивной реализации экономического и валютного союза”7. Это подразумевало рано или поздно учреждение ЕЦБ. К тому же комитет, состоявший главным образом из руководителей центральных банков стран-членов ЕЭС, оказался корпоративным и соответственно послушным воле Ж.Делора. В данном случае премьер Британии стратегически проиграла Ж.Делору долговременную битву за ЭВС. М.Тэтчер намеревалась увидеть в Ж.Делоре “троянского коня капитализма в цитадели французского социализма”, но на этой стадии переговоров он оказался, по справедливому утверждению Б.Коннолли – чиновника в Еврокомиссии, отвечавшего с 1989 по 1995 г. за анализ по монетарным вопросам, “троянским конем еврофедерализма”8.
Ганноверская встреча в верхах проходила в тот исторический период, когда предстоящее объединение Германии совпадало по срокам с дальнейшим развитием интеграционного процесса в Европе, в первую очередь с началом формирования ЭВС. Валютный союз должен был создаваться на базе германского Бундесбанка, а единая европейская валюта – на основе дойчмарки. С учетом вышесказанного логичны следующие выводы. Во-первых, европейская интеграция эволюционировала бы по германскому образцу, что вело к резкому усилению ее позиций в ЕЭС. Во-вторых, политическое объединение Германии могло ускорить переход к социально-политическому объединению Европы и одновременно стать прологом к Маастрихтскому договору. В-третьих, она становилась безусловным лидером в формировании ЭВС. Отсюда естественная антипатия М.Тэтчер к объединению Германии, “германской Европе” и последующей организации ЭВС, опять-таки с немецким доминированием.
6 июля 1988 г. Ж.Делор выступил с речью еврофедералистского толка перед членами Европарламента, в которой он прямо заявил, что страны ЕЭС, присоединившиеся к единому рынку, потеряют национальный суверенитет. Тогдашний президент Еврокомиссии отметил без обиняков, что “мы (ЕЭС. – Авт.) не сможем нормально развиваться и принимать все необходимые решения между нынешним (1988 г. – И.Б.) и 1995 г. до тех пор, пока европейское правительство не будет создано в той или иной форме”9. Ж.Делор буквально добил М.Тэтчер следующим пассажем: “…через 10 лет 80% экономических законов – и возможно налоговые и социальные законы – будут приниматься на европейском, а не национальном уровне”10. Ответ М.Тэтчер последовал через некоторое время. Выступая 27 июля 1988 г. в радиопередаче Би-Би-Си “The Jimmy Young Programme”, она отвергла идеи Ж.Делора, назвав их, с одной стороны, “крайними” и “преувеличенными”, и с другой – несбыточной мечтой. Она высмеяла цель валютного союза, заявив, что это “иллюзорная концепция, которая никогда не осуществится при моей жизни и, надеюсь, не будет реализована вообще никогда!”11
Речью Ж.Делора, выведшей полностью М.Тэтчер из равновесия, стало его выступление 7 сентября 1988 г. на конференции Британского конгресса тред-юнионов (БКТ) в г. Борнмуте. Она рассердилась на него вдвойне не только из-за факта избрания им профсоюзной среды для пропаганды своих пробрюссельских целей, да еще и на британской земле, но и потому, что его визит был организован Форин Оффис. Последнее неудивительно, так как МИД Великобритании возглавлял тогда Д.Хау – человек с проевропейскими взглядами. В своей стандартной, как считал сам Ж.Делор, речи он призвал БКТ и рабочее движение Великобритании поддержать создание “социальной Европы”. С его точки зрения, необходимо было гармонизировать процедуру заключения коллективных договоров между предпринимателями и рабочими в масштабе Европы для улучшения условий их проживания и труда, а также организовать им надежное социальное обеспечение. Годом позже именно эти положения легли в основу Европейской социальной хартии12.
Буквально за вечер Ж.Делор сумел изменить традиционную антиевропейскую направленность британских профсоюзов в плане осознания ими тех социальных возможностей, которые мог предоставить “Общий рынок” и которые они потеряли за 10 лет тэтчеристского правления. Он бросил вызов М.Тэтчер своим утверждением о том, что “рабочее движение (Британии. – И.Б.) должно играть важную роль. Европа нуждается в вас”13.
Закономерно, что Ж.Делору руководство БКТ оказало весьма теплый прием. Он обратился к членам профсоюзов как к “братьям и сестрам”, и они в свою очередь назвали его “братом Жаком” (имя Делора – Жак). От такого обращения он даже заплакал, очень растрогавшись14.
Антитэтчеристская подоплека этой речи была налицо ввиду ее коллективистской, корпоративной и самое главное – политической ориентации, сильно расходившейся с реформами М.Тэтчер в социальной сфере, особенно профсоюзной. Она значительно сократила власть профсоюзов с помощью принятия ряда законодательств о занятости и одержала победу в нескольких трудовых спорах с профсоюзами, особенно с горняками.
***
Чем можно объяснить эволюцию отношения профсоюзного движения и лейбористской партии, с одной стороны, и консерваторов – с другой, к проблеме Европы? Почему консервативная партия, которую во время правления Э.Хита (1970–1974 гг.) называли “партией Европы”, стала одержима резкой постановкой вопроса о возможной потере и передаче национального суверенитета Британии ЕЭС во времена М.Тэтчер, тогда как лейбористы, наоборот, стали двигаться в противоположном направлении – от принципиальной оппозиции членству в ЕЭС до поддержки этой структуры?
Для ответа на поставленные вопросы укажем на три фактора.
Остановимся сначала на первом факторе. При лейбористском правительстве Г.Вильсона (1974–1976 гг.) и Д.Каллагэна (1976–1979 гг.) Британия продолжала оставаться членом ЕЭС. Руководство лейбористской партии и профсоюзов рассматривали ЕЭС в качестве заговора “капиталистического клуба”, игнорировавшего их интересы, поскольку, по их мнению, Европа не давала им никаких социальных гарантий. Неудивительно поэтому, что на всеобщих выборах 1983 г. партия боролась за победу с помощью платформы выхода из Сообщества. Не только в 1983 г., но и на выборах 1987 г. лейбористы все еще имели антиевропейскую программу, что опять-таки стало одной из главных причин их сокрушительного поражения. Кроме того, отношение лейбористской партии к Европе коррелировало с общей позицией неприятия ЕЭС ортодоксальной частью европейской социал-демократии.
Поворот консерваторов к евроскептицизму во второй половине 1980-х гг. связан с приходом к власти в Европе и США “новых правых” и М.Тэтчер в Британии. В идеологическом багаже тэтчеризма соединились враждебность к Европе и ее сверхцентрализованной и корпоративной структуре как препятствие для осуществления политики свободного рынка, а также все более увеличивающийся акцент на необходимости сохранения национального суверенитета страны. Более того, вопрос о германском доминировании в Европе также оказался немаловажным для ее негативного восприятия тори15.
Второй фактор заключался в изменившейся структуре и направленности деятельности ЕЭС. Для лейбористской партии “социальное измерение” “Общего рынка” было нацелено на улучшение прав рабочих и признание профсоюзов. Это подрывало отношение левых к ЕЭС как к “капиталистическому клубу”, особенно в свете постоянных нападок правительства М.Тэтчер на такие ценности. С конца 1980-х гг. Европа уже признавалась лейбористами и профсоюзами как потенциальный союзник в борьбе против тэтчеризма, а выпады консервативного кабинета против них лишь подтверждали данную тенденцию. Для самих же последователей тэтчеризма подобное развитие событий имело совершенно противоположный эффект: Европа все более становилась “социалистическим клубом” и, соответственно, опасной угрозой для проведения политики кабинетом М.Тэтчер по модернизации и декорпоратизации Соединенного Королевства.
И наконец, третий немаловажный фактор, непосредственно связанный со вторым, – приходом к руководству Еврокомиссии в 1985 г. французского социалиста-реформатора Ж.Делора.
***
Три речи Ж.Делора вряд ли следует оценивать как крестовый поход против тэтчеровского видения Европы и тем более как проевропейскую миссию. Они стали, скорее всего, предупреждением для М.Тэтчер в том смысле, что процесс европейской интеграции также необратим, как и неизбежны дальнейшие социально-политические реформы в этом контексте. Указанные выше обстоятельства подвигли М.Тэтчер на ответную речь, ставшую ее самой значимой политической речью во время пребывания на посту премьера.
М.Тэтчер произнесла свою речь “Британия и Европа” 20 сентября 1988 г. в европейском колледже бельгийского города Брюгге (чаще всего в литературе, посвященной ее описанию, используется не официальное название, а просто словосочетание брюггская речь). Интересно, что, как и в случае с визитом Ж.Делора в Борнмут, ее выступление в Бельгии было организовано Форин Оффис, надеявшимся на позитивное сотрудничество между Британией и Сообществом в результате произнесения этой речи премьером. Причем британский МИД оказывал давление на нее в течение нескольких лет, чтобы заставить ее принять приглашение руководства колледжа и выступить там.
Во многих отношениях слово “Брюгге”, так же как и слово “Брюссель”, несет ценностную нагрузку. Если второе слово часто отождествляется с физическим, а зачастую и бранным выражением европейской интеграции (для сторонников же М.Тэтчер оно вообще является уничижительным), то первое символизирует британское сопротивление еврофедералистскому проекту. Слово “Брюссель” охватывает весь процесс европейской интеграции, оно достаточно широкое и в чем-то размытое, тогда как слово “Брюгге” – очень точное и узкое в смысловом значении, относящееся к указанному выступлению М.Тэтчер.
Несколько слов об авторстве этой речи. Естественно, что для любого главы государства пишутся доклады и выступления спичрайтерами. М.Тэтчер в этом плане не исключение. Но в данном случае вопрос в другом: кто и почему стал писать брюггскую речь. Ее мог написать, например, глава Форин Оффис или его работник вкупе с ведущими министрами консервативного правительства. Подобного, однако, не произошло по следующей причине. Руководителем Форин Оффис и одним из ключевых министров кабинета М.Тэтчер был Д.Хау, так же как и ее советником по вопросам внешней политики являлся П.Крэдок. Их проевропейские взгляды, однако, сослужили плохую службу, и в результате при разработке вопросов международной политики она больше опиралась на узкий круг преданных ей советников. Основным из них оказался Ч.Пауэлл – человек, разделявший политическую философию тэтчеризма, хотя он являлся всего лишь личным советником М.Тэтчер по проблемам внешней политики. По существу Ч.Пауэлл стал фактическим министром иностранных дел, Д.Хау лишь сохранил за собой эту должность. Первый имел больше доступа к М.Тэтчер, чем П.Крэдок. Этот последний, как ее официальный консультант, европейскими делами не занимался вообще16. Вот почему Ч.Пауэллу М.Тэтчер доверяла больше всех, и именно ему она поручила составить текст брюггской речи.
Первый ее набросок с ярко выраженным экономическим либерализмом разработали совместно Ч.Пауэлл и М.Тэтчер. Этот драфт отправили для рассмотрения и предложений в Форин Оффис. Д.Хау, зная, что М.Тэтчер отдает предпочтение Ч.Пауэллу, а не ему, отказался от редактирования названного документа и уехал в Африку. Данный документ редактировался начальником отдела Европы Форин Оффис Д.Керром, попытавшимся привнести туда положительный опыт сотрудничества между Британией и ЕЭС. Второй вариант этой речи Ч.Пауэлл серьезно переработал с учетом замечаний Д.Керра. Вместе с тем этот и последующие ее проекты сути не изменили: готовившееся выступление главы государства было тэтчеристским по сути и жестко прагматичным по форме. Оно отражало главным образом точку зрения не правительства консерваторов, а премьер-министра и ее советника, что говорит еще и об авторитарном стиле правления М.Тэтчер. В то же время, справедливости ради, нужно отдать должное и Д.Керру в определенном снижении излишне резкой тональности первых вариантов речи.
Премьер-министр Великобритании прекрасно отдавала себе отчет в спорности своего приглашения (может быть, даже неуместности) в Бельгию ввиду ее особых убеждений по поводу строительства новой Европы и в том, что она будет произносить речь в проевропейски настроенном колледже. В этом контексте она образно сравнила себя с Чингисханом, которого пригласили “говорить о добродетелях мирного сосуществования!”17
М.Тэтчер начала свою речь с исторических связей, существовавших между Британией и Европой на протяжении долгого времени. Ею был упомянут особый британский вклад в развитие этого континента. Затем она произнесла ключевую фразу, свидетельствующую о позитивных отношениях между двумя сторонами: “Наша (Британии. – Авт.) судьба находится в Европе как части Сообщества”18. Подобная конструкция этой части речи стала результатом влияния Форин Оффис.
В то же время М.Тэтчер подчеркнула, что ЕЭС – лишь один из многих институтов, которые европейские государства могли выбрать и на которые могли положиться. По ее мнению, ЕЭС не имело уникального или исключительного права на подобную роль или ответственность. Тем самым она дала понять, что “Европа не является созданием только Римского договора… Европейское Сообщество – одно из проявлений этой европейской идентичности. Но оно не единственное”. Таким образом, М.Тэтчер бросала вызов близорукой, с ее точки зрения, политике Ж.Делора, считавшего, что только ЕЭС представляет интересы всей Европы. Она также напомнила собравшейся аудитории о том, что восточноевропейские страны, расположенные в зоне влияния советского блока и когда-то являвшиеся частью европейской культуры, свободы и идентичности, теперь лишены своих корней. Неотъемлемой частью Европы, в понимании М.Тэтчер, должны быть не только ее нынешние члены, но и “Варшава, Прага и Будапешт как великие европейские города”19. К ее чести, премьер не рассматривала разделение Европы в результате холодной войны как некий застывший феномен. В этом плане концепция М.Тэтчер была более прагматичной, чем версия Ж.Делора. В своих мемуарах М.Тэтчер пошла еще дальше и пишет о “более широкой Европе, простирающейся, возможно, до Урала и определенно включающей новую Европу через Атлантику”20. По М.Тэтчер, Америка, а не Европа осталась критерием демократии и свободы.
С точки зрения М.Тэтчер, Сообщество должно было стать практическим шагом к обеспечению “процветания и безопасности” его членов, а не “целью в самой себе”21.
В своем выступлении М.Тэтчер изложила основы своей политики в виде пяти руководящих принципов, на основе которых могло бы функционировать Сообщество.
Первый принцип, упомянутый М.Тэтчер, заключался в необходимости активного сотрудничества между правительствами независимых суверенных государств (intergovernmentalism) в противовес централизованной власти Брюсселя, ведущей к еврократии22. Для нее процесс этого сотрудничества не являлся ни неизбежным, ни необратимым: он зависел от воли правительств в отношении подписания и оценки текущих и будущих договоров, что подразумевало их индивидуальную оценку правительством каждой страны-члена ЕЭС. Причем каждая страна сохранит свою индивидуальность, и ее не будут впихивать в рамки европейской идентичности. Об этом М.Тэтчер сказала достаточно прямо: “Пытаться подавить национальную государственность и сконцентрировать власть в руках европейского конгломерата было бы в высшей степени ущербно и представляло бы опасность целям, которые мы стремимся достичь. Европа однозначно будет сильнее потому, что она включает в себя Францию как Францию, Испанию как Испанию, Британию как Британию, каждую со своими обычаями, традициями и идентичностью. Было бы глупо пытаться подогнать их под стандарты европейской идентичности”23.
Первый указанный выше принцип М.Тэтчер составил сущность всей ее речи. В этой последней постулировался фактически конфедеративный вариант европейского объединения с акцентом на межгосударственное сотрудничество, которое могло и должно было сохранить в неприкосновенности суверенитет национальных государств-членов ЕЭС.
Характеризуя первый принцип, М.Тэтчер подошла к Рубикону-дилемме: либо прямо и жестко сказать о политике Еврокомиссии во главе с Ж.Делором и расставить точки над “i”, либо промолчать или сказать завуалированно и поступиться своими принципами. В конечном итоге она перешла этот Рубикон, хотя и досталось ей это дорогой ценой. Ее жесткий вариант проведения европейской политики в духе установок речи в Брюгге стал одной из основных причин лишения ее премьерского кресла.
Выше уже говорилось о значительной роли Ч.Пауэлла при составлении брюггской речи. В своем выступлении М.Тэтчер произнесла слова, автором которых являлся именно он. Вот эта цитата: “Мы не для того успешно отодвинули назад границы государства в Британии, чтобы затем восстановить их снова на европейском уровне, с европейским супергосударством, практикующим новое доминирование из Брюсселя”24.
Никто не говорил о европейском “супергосударстве” до нее публично. Об этом знали, но молчали. Хотя сам данный термин был впервые употреблен ею в 1979 г., но она никогда не использовала его еще раз до произнесения брюггской речи25.
Произнесенные выше М.Тэтчер слова произвели эффект разорвавшейся бомбы на многих политиков, ученых и тем более чиновников ЕЭС в европейских странах. М.Тэтчер, никогда не скрывавшая своих политических взглядов и предпочитавшая играть в открытую, осталась “политиком убеждений” и на этот раз. Образно говоря, она выступила в роли Зевса-громовержца, метавшего свои молнии в Ж.Делора, восседавшего на политическом олимпе в Брюсселе. Именно посредством этой фразы М.Тэтчер, по мнению Ж.Делора, попыталась “демонизировать Европу и меня. Это было агрессивно”26. Пришествия брюссельской еврократии и “супергосударства”, этого политического монстра и Левиафана, она не хотела видеть даже в самом страшном сне. Эта мысль очень четко и гораздо острее, чем в брюггской речи, прослеживается в ее выступлении на ежегодной конференции консерваторов в октябре 1988 г., когда она заявила: “Мы не для того работали все эти годы по освобождению Британии от паралича социализма, чтобы его опять восстановили через черный ход центрального контроля и бюрократии из Брюсселя”27. Как три упомянутые выше речи Ж.Делор а стали предупреждением для европейского курса М.Тэтчер, так и брюггская речь премьер-министра, особенно в контексте неприятия ею идеи “супергосударства”, явилась венцом ее критики и одновременно предупреждением Ж.Делору относительно его далеко зашедших, по ее мнению, еврофедералистских устремлений.
Второй принцип, на котором М.Тэтчер заостряет внимание, – необходимость практического решения проблем Сообщества, какими бы трудными они ни были. М.Тэтчер считала, что безотлагательного решения требовал вопрос о сельскохозяйственной политике ЕЭС, ставшей очень неэффективной и дорогой. Чуть ли не половина всего бюджета ЕЭС расходовалось на это, и в результате страдала в первую очередь Британия. Определенные шаги в направлении начала ее реформы уже были сделаны, но, по мнению премьер-министра, данных усилий было явно недостаточно. Неэффективность аграрной проблемы ребром ставила вопрос и об усилении финансового контроля над общим бюджетом Сообщества.
Третий принцип заключался в необходимости поощрения свободного предпринимательства внутри ЕЭС. Принцип экономической конкуренции лежал в основе функционирования Единого европейского акта, и в этом была большая заслуга М.Тэтчер. Она акцентировала внимание не на вопросе создания ЕЦБ, а на том, что излишнее центральное планирование и контролируемая государством экономика не приносили хороших результатов. Лишь избавление от торговых барьеров позволит европейским компаниям на равных конкурировать с основными соперниками ЕЭС – США и Японией. А этого, опять-таки, можно добиться с помощью доступа к свободным рынкам и “дерегулирования”, то есть уменьшения государственного вмешательства в экономику. В этой части своей речи она предложила конкретный набор “практических шагов”, охватывавших достаточно широкий спектр экономических проблем, начиная от финансовой либерализации и заканчивая ее сомнениями касательно ввода единой европейской валюты. Здесь М.Тэтчер фактически излагалась программа экономического неолиберализма.
В четвертом принципе выдвигалась идея борьбы с протекционизмом, пустившим глубокие корни в экономике ЕЭС. Бороться с эти феноменом М.Тэтчер предлагала посредством либерализации.
Пятый принцип сводился к участию европейских стран в обороне. У М.Тэтчер ни на йоту не возникало сомнения, что солидной гарантией европейской безопасности является главным образом НАТО. Что же касается Западноевропейского союза, то его следовало укреплять, а не заменять с помощью НАТО в контексте вклада Европы в общую безопасность Запада.
Прежде чем перейти к анализу значения брюггской речи М.Тэтчер и ее последующего влияния на развитие процесса европейской интеграции для самой Британии и ЕЭС, укажем сначала на отрицательные и положительные отклики, поступившие на эту речь.
Сначала несколько слов о критических откликах, которых было больше, чем положительных. Итальянская газета La Stampa описала М.Тэтчер как “слона в фарфоровом магазине Европы”. Д.Хау назвал брюггскую речь “абсолютной фантазией”. По мнению голландской газеты De Volksrant, эта речь причинила “больше ущерба идее объединенной Европы, чем ураган “Гильберт” нанес урона на Ямайке”28.
Британские же таблоиды проконсервативной ориентации, напротив, рассматривали эту речь как политический триумф. Газета Daily Mail опубликовала статью под заголовком “Мэгги сводит с ума Европу”, Daily Express напечатала материал “Мэгги диктует условия Европе”, а газета Sun поместила материал под заголовком “Мы остаемся британцами”29.
Как сама М.Тэтчер оценила произнесенную ею речь? Выступая на ежегодной конференции консервативной партии в октябре 1988 г., она заявила, что, “…возможно, я вновь начала столетнюю войну, …которую выиграла без посторонней помощи”30. В своих мемуарах она пишет о “фуроре, который вызвала брюггская речь”. И продолжает дальше: “Но реакция в серьезных европейских кругах – или, по крайней мере, официальная реакция – была ошеломляющим оскорблением”31.
Значение и влияние брюггской речи очень многомерно, комплексно и весьма противоречиво.
В первую очередь не подлежит никакому сомнению тот факт, что данная речь стала решительным поворотом в отношениях между Британией и ЕЭС ввиду предложенного М.Тэтчер альтернативного видения новой Европы. По глубокому убеждению автора, она оказалась европейской стратегией премьер-министра. С ее точки зрения, будущая Европа должна быть расширенной, демократической, децентрализованной, основанной на межправительственном сотрудничестве независимых и свободно торгующих стран Европы. Она противопоставила свою позицию концепции Ж.Делора, видевшего ЕЭС в недалеком будущем как централизованную, федеральную Европу с “социальным измерением”, неотъемлемой частью которого суждено было стать и Британии. М.Тэтчер перспектива пребывания этой последней в подобного рода европейской структуре откровенно приводила в ярость.
Чего-то радикально нового в своем выступлении М.Тэтчер не выдвинула. Но ее символическая ценность состояла в содействии открытию политических дебатов о будущей конструкции ЕЭС среди западноевропейской элиты, с одной стороны, и будущим отношениям Британии с быстро набиравшим силу процессом европейской интеграции – с другой. Вопрос заключался только в том, что очень немногие политические силы, партии и движения в Западной Европе рискнули принять участие в этом вызове.
Ее идеи, аккумулированные в речи, вряд ли смогли произвести ожидаемый ею эффект на европейское общественное мнение. В конце 1980-х гг. ситуация в Европе кардинально менялась и способствовала ускорению, а не замедлению темпов европейской интеграции. Ее противоречивое отношение к этому феномену состояло в двух ипостасях. С одной стороны, она активнейшим образом поддерживала необходимость свершения переходного процесса в странах Центральной и Юго-Восточной Европы, а с другой – была одним из самых последовательных критиков германского объединения. Объединенная Германия становилась бы более привязанной к европейской интеграции, и франко-германский тандем от этого усилился бы еще больше. Соответственно шансы и благодатная почва для реализации тэтчеровских идей были минимальны.
Не столько содержание брюггской речи, сколько ее идеологическая ориентация вызывала опасение у западноевропейских политиков. Тональность брюггской речи оказалась боевитой и даже воинственной. Это не могло не оттолкнуть политическую элиту Западной Европы, воспитанную в духе умеренности европейских реформ, от тэтчеровского видения европейской интеграции.
В период с 1988 по 1990 г. М.Тэтчер вынуждена была главным образом защищаться в своем кабинете от нападок министров своего кабинета по различным вопросам внутренней и внешней политики, включая ее европейский аспект. Поэтому она не сумела предложить новых идей и программ, включая проблему Европы. С этой точки зрения брюггскую речь стоит рассматривать как отрицание европейской интеграции, нежели как проект по продвижению ее идей вперед32. В этом контексте рискну также предположить, что, подписав Единый европейский акт, М.Тэтчер, по существу, денонсировала его своей брюггской речью. С другой стороны, она принципиально не отвергала европейскую интеграцию.
Европа занимала особое место во внешней политике тэтчеризма, но как это ни звучит странно на первый взгляд, отнюдь не главное. Она была основным внешнеполитическим вопросом для нее с точки зрения его проблемности. М.Тэтчер хорошо знала и неохотно воспринимала факт необратимой принадлежности Британии к Европе, но в глубине души не хотела в это верить, считая британский феномен в чем-то выше и лучше европейского.
Брюггская речь являет собой пример яркого противостояния между версиями Европы Ж.Делора и М.Тэтчер, что особенно видно на их национальных концепциях.
Идея единой Европы Ж.Делора безусловно базировалась на его видении “евронационализма”, подпитывавшегося “образом другого”, “образом врага”, которым, несомненно, являлись англосаксонская модель капитализма, США и Великобритания, а также Япония. Вот основа его антипатии к Британии и М.Тэтчер как ее руководителю. Фактически им предусматривалось создание нового наднационального европейского государства, имевшего мало что общего с традиционной структурой национального государства. Он являлся как французским националистом, так и “евронационалистом”, даже европатриотом и считал создание единой Европы лучшим вариантом распространения французского влияния. За 10 лет своего нахождения на брюссельском олимпе он ввел в состав Еврокомиссии французских социалистов, и она в значительной степени стала “французской социалистической машиной”33. Ж.Делор глубоко надеялся, что Европа будет управляться Еврокомиссией при доминировании Франции. В результате сложится конфигурация Европы, имевшая место при французском короле Людовике XIV во второй половине XVII–начале XVIII столетия, когда доминирование Франции в Европе было самым долгим в ее истории.
Национальная концепция М.Тэтчер существенно отличалась от версии Ж.Делора. Сердцевиной консервативной политики государственности является идея суверенитета, имеющая реальную и символическую значимость. Для консерваторов Британии вообще и М.Тэтчер в частности британская национальная государственность зиждется на идее конституционного верховенства и суверенитета британского парламента и английских культурных ценностях. Она также основывается на традициях свободной торговли, индивидуальной свободы и островном статусе страны. Для М.Тэтчер именно государственность является тем клеем, который соединяет национальные государства вместе, и только концепция Европы независимых суверенных государств совместима с понятием государственности. По ее мнению, европейская интеграция не только бросила серьезный вызов, но и вообще была несовместима с британской национальной государственностью и ее национальной идентичностью. Это противоречие лучше всего прослеживается на примере брюггской речи. Поэтому углубление процесса европейской интеграции, предложенное Ж.Делором, стоило, с точки зрения М.Тэтчер, либо остановить, либо повернуть вспять.
Способность управлять валютной, экономической и фискальной политикой лежит в основе понятия “суверенное государство”. Вот почему фунт стерлингов в этом контексте рассматривается как выражение британского суверенитета. Его потеря представляет смертельную угрозу для британского политического суверенитета. М.Тэтчер сопротивлялась “смертельной угрозе”, исходившей от дальнейшей реформы ЕЭС для британских политического суверенитета и исторической идентичности, символизируемой “святостью фунта стерлингов” и ставшей причиной ее многих хлопот и даже отставки34. Для Германии уже произошла такая потеря: дойчмарка перестала существовать, но взамен немцы получили даже больше – единую валюту евро (ее прообразом была марка) с учетом расположения ЕЦБ во Франкфурте.
М.Тэтчер не считала, что ЕЭС должно стать Соединенными Штатами Европы по тому же образцу, что и США. По ее мнению, у ЕЭС отсутствовало два важных компонента, препятствовавших выполнению этой серьезной цели. Во-первых, тогда еще не существовало единой европейской идентичности. Во-вторых, у Западной Европы не было ключевых функций нации-государства35.
Она верила в эволюционный подход, основанный на постепенных небольших и практических изменениях, нежели в грандиозные схемы. Именно таким, с ее точки зрения, был британский путь и поэтому в этом контексте – лучший вариант.
Обе разновидности национальных концепций Ж.Делора и М.Тэтчер, как видно из вышеизложенного, коренились в особенностях государственного устройства Франции и Великобритании и их традиций. “Евронационализм” Ж.Делора позволил ему сочетать одновременно национальные интересы Франции и наднациональные федеративные интересы Европы. Британский же национализм М.Тэтчер вписывался в конфедеративную структуру Европы, но только до тех пор, пока не появились планы ее трансформации в федерацию с последующей опасностью нарушения национального суверенитета Британии, и тогда зыбкое сотрудничество между нею и Ж.Делором переросло в непримиримую конфронтацию.
Выступление в Брюгге стало вехой в том смысле, что оно нарушило консенсус внутри консервативной партии, существовавший со времен Э.Хита. Для самой М.Тэтчер, по мнению Д.Хау, брюггская стратегия представляла отход от коллективной ответственности кабинета, возникшей в период пребывания у власти Э.Хита36. Теперь она едва ли могла рассматриваться партией Европы для рядовых консерваторов и электората. Разногласия по европейским проблемам серьезно раскололи ее. Эта стратегия дала импульс возникновению в консервативной партии евроскептицизма – интеллектуального движения, критикующего экономический и политический союз Европы и доминирующего в ней уже 15 лет.
Связывая будущее тэтчеризма с критикой европейской интеграции, М.Тэтчер считала, что раскол консерваторов из-за проблемы Европы ставит под удар ее лидерство в партии. В конечном итоге это привело бы к необходимости выбора между тэтчеризмом и Европой среди членов ее правительства. Брюггская речь вызвала еще больший раскол между традиционной проевропейской ориентацией Форин Оффис и евроскептической позицией М.Тэтчер. После этой речи произошел идеологический разрыв между нею и главой Форин Оффис Д.Хау с последующим его выходом из состава правительства несколько месяцев спустя.
На протяжении примерно 20 лет враждебное отношение лейбористов к ЕЭС служило основным фактором проведения позитивной европейской политики М.Тэтчер. Когда же лейбористская платформа начала меняться с точностью до наоборот, она вольна была поступить точно так же, то есть переориентировать свою политику в сторону евроскептицизма37.
Брюггская стратегия М.Тэтчер способствовала формированию “Брюггской группы”, объединившей известных тори-”евроскептиков”, оппонировавших дальнейшему развитию интеграционного процесса в той или иной форме. В феврале 1989 г. эту группу основал оксфордский студент П.Робертсон (под эгидой лорда Харриса), который смог собрать воедино ученых, экономистов и политиков, согласных с идеями речи М. Тэтчер в Брюгге (отсюда и название этой группы). Первым ее руководителем стал лорд Р.Харрис, бывший президент Института экономических проблем, а финансовую подпитку осуществлял Д.Голдсмит. В группу также вошли профессор К.Майног из Лондонской школы экономики, ключевой советник М.Тэтчер по вопросам экономики экономист П.Минфорд из Манчестерского университета и такие ведущие ученые тэтчеристского толка, как историк А.Скед, Н.Стоун, Р.Скратон. А.Скед впоследствии основал партию независимости Соединенного Королевства, состоявшую из людей, испытавших влияние раннего тэтчеризма, но отстаивавших британский суверенитет с позиций крайнего национализма38. (Эта партия добилась оглушительного успеха на выборах в Европарламент в июне 2004 г., проходивших в Великобритании, на которых она заняла третье место после консервативной и лейбористской партий.)
“Брюггская группа” быстро завоевала популярность в политических кругах страны и СМИ. Являясь единственной серьезной тогда существовавшей организацией антиевропейской ориентации в Великобритании и активно действуя с высокой степенью мотивации, ее члены приобрели солидную репутацию посредством оказания давления на правительство М.Тэтчер с целью проведения им жесткой политики по проблемам Европы и информирования общественного мнения о своей деятельности. В 1989–1991 гг. эта группа публиковала многочисленные памфлеты и периодически выходившие статьи (главным образом политико-экономического содержания) по различным аспектам деятельности Европейского сообщества и отношений с ним Британии, а также проводила публичные митинги политического характера и пыталась установить связи с альянсами подобной направленности в зарубежных государствах.
В феврале 1989 г. возникло ответвление “Брюггской группы”, называвшееся “Друзья Брюггской группы”. Этот альянс объединил членов парламента от консервативной партии, был связан с “Брюггской группой”, но не имел с ней формальных отношений. Его возглавили Б.Кэш и Д.Редвуд. Цель этого союза заключалась в пропаганде брюггских идей М.Тэтчер, и прежде всего оказании давления на мнение британской политической элиты, занимавшейся вопросами европейской интеграции, и привлечении внимания британского общественного мнения. “Друзья Брюггской группы” ратовали (и успешно действовали!) также за то, чтобы их альянс стал местом встречи всех антиевропейски настроенных парламентариев-тори. Многие из них в 1993 г. сыграли ключевую роль в сопротивлении ратификации Британией Маастрихтского договора. В самом конце 1980-х гг. данный альянс насчитывал более 100 членов парламентариев-консерваторов, что дало комментаторам повод говорить о новой зарождавшейся партии внутри консервативной партии. Основания для этого были весьма вескими. Содержательные публикации ее членов, годовой оборот ее казны в 100 млн ф.ст., созданный усилиями таких финансистов, как лорд Форт, Д.Голдсмит и лорд Смит, – наглядное доказательство серьезности намерений данной группы. Рекрутирование в ее состав известных ученых из престижных университетов и журналистов из солидных изданий типа Times и Telegraph обеспечило более широкую, и не только парламентскую, поддержку идей М.Тэтчер. Это помогло создать соответствующее интеллектуальное окружение, способное продвигать евроскептические идеи вперед и одновременно углубить качество интеллектуальных дебатов.
В 1991 г. начались, однако, разногласия в “Брюггской группе” на предмет дальнейшей линии ее деятельности. Общий курс оставался, естественно, прежним, но завязавшаяся полемика касалась тактических расхождений: какому приоритету – экономическому или политическому – отдать предпочтение. С учетом отсутствия других групп евроскептического толка эти проблемы в принципе были решаемы, но с уходом в 1991–1992 гг. наиболее радикальных ее членов – А.Скеда, лорда Харриса – в данной группе возник кризис. Возглавивший ее с 1992 г. К.Майног повернул деятельность группы в более академическое русло. Символично, что с 1991 г. ее почетным президентом стала М.Тэтчер. После встрясок 1991–1992 гг. и фактической персонификации этой группы с именем М.Тэтчер каких-либо серьезных тактических споров больше не было. Несмотря на заявления руководства о возможности участия в работе брюггской организации членов любых политических партий, возраставшая связь с консервативным правительством становилась все более очевидной. Курс, предложенный К.Майногом, сохраняется и поныне: “Брюггская группа” стала интеллектуальным клубом для проведения дискуссий среди различных слов британской политической элиты, но в рамках очерченных М.Тэтчер идей. После поражения на парламентских выборах 1997 г. консервативного правительства Д.Мейджора вклад этого союза как интеллектуального форума по острейшим вопросам европейской интеграции неизмеримо вырос в плане оказания существенного влияния на выработку стратегии и тактики европейской платформы находящейся сейчас в оппозиции партии тори39.
В начале XXI в. “Брюггская группа” является одной из многих организаций евроскептической ориентации, утратившей былую славу, и вряд ли возродит ее вновь, но, тем не менее, она все еще продолжает оставаться одним из наиболее организованных форумов по различным вопросам европейской интеграции в контексте британского антиевропейского движения. Вместе с тем не следует забывать и о том, что именно она стала альма-матер организованного евроскептического движения у себя на родине, переросшего затем в профессиональный евроскептицизм не только в Британии, но и во всей Европе.
“Брюггская группа” выпестовала почти всех нынешних руководителей антиевропейских альянсов в Британии, и этим сказано все. Краткому рассмотрению деятельности этих групп будет посвящен следующий сюжет.
Предстоящая ратификация Маастрихтского договора неожиданно пришедшими к власти консерваторами в 1992 г. до предела обострила ситуацию внутри консервативной партии. До свершения этой процедуры и после нее евроскептики получили великолепный шанс создания новых антиевропейских организаций. Наиболее заметной из них оказалась группа “Европейский Фонд”, созданная Б.Кэшем в 1992 г. Особенно много групп подобного толка возникло после его ратификации британским парламентом. Их образование было связано с попыткой радикализировать усилия оппозиции для саботирования решений Маастрихтского договора, набирая новых членов в первую очередь из самой партии тори и ее избирателей.
Амстердамский же договор в отличие от Маастрихтского не привел к массовому появлению новых евроскептических групп. В то же время вопрос об отношении Британии к единой европейской валюте становился приоритетным для всех политических сил страны без исключения, в том числе и для них. Правые политики в консервативной партии призывали население говорить принципиальное “никогда” присоединению Британии к евро. В унисон с ними “Партия референдума”, образованная на деньги Д.Голдсмита и возглавляемая им, призывала британцев провести референдум на предмет выяснения их отношения к евро после появления единой валюты в Европе. После его смерти эта партия распалась, но через некоторое время, после частичного реформирования, возродилась вновь, но уже под названием “Движение за демократию”. Это движение сегодня насчитывает 200 000 членов по всей стране40.
Чем быстрее приближались сроки по введению единой валюты в Европе, тем ощутимее в Британии назревала потребность в организации кампании для невхождения этой страны в зону евро. За это взялась группа “Бизнес для фунта стерлингов”, руководимая бывшим министром транспорта от лейбористской партии лордом Маршем и созданная в качестве дискуссионного форума для бизнесменов. К ней добавилась еще одна группа – “Новая Европа”, возглавляемая лордом Оуэном. Их объединяет одно принципиальное отличие от других евроскептических групп. Они придерживаются осторожного стратегического подхода: не выступают против европейской интеграции, но вместе с тем оппонируют евровалюте вообще и присоединению Британии к евроленду в частности.
Таким образом, появление новых антиевропейских групп было связано с инновациями Маастрихтского договора, выводившими напрямую реализацию идей Ж.Делора о социально-экономическом и политическом союзе Европы.
Есть смысл сказать несколько слов об оценке Ж.Делором своей прошедшей деятельности на посту президента Еврокомиссии и его отношениях с М.Тэтчер с позиций сегодняшнего дня.
Названный когда-то британскими таблоидами “воплощением надменного француза” и оставивший пост председателя Еврокомиссии 9 лет назад, Ж.Делор дал интересное интервью газете Times в январе 2004 г. 78-летний бывший председатель Еврокомиссии признает, что, когда он был действующим политиком, между ним и М.Тэтчер существовали “напряженные моменты”, но, тем не менее, он восхищенно о ней отзывается и считает, ее “личностью, имеющей значение в британской и европейской истории”. “Железная леди” оппонировала ему, начиная с момента прихода к власти, но она одновременно была “интеллектуальной мощью и всегда честной”. Ж.Делор полагает, что отчасти виновен в отставке М. Тэтчер, ссылаясь на свою противоречивую речь, произнесенную в 1988 г. на конгрессе БКТ в Борнмуте. В то же время уход М.Тэтчер из большой политики он больше связывает не со своим тогдашним выступлением, а с ее “постоянной недооценкой европейской динамики”41.
Любопытны его размышления насчет европейского федерализма, ставшие теперь, однако, более взвешенными и осторожными, чем ранее. Он по-прежнему остается его искренним сторонником, но не рассматривает себя в качестве приверженца идеи “европейского супергосударства”. Ж.Делор считает, что неоднократно подвергался критике со стороны убежденных федералистов за свой излишний прагматизм в отношении этой идеи. Он уверен, что никогда не выступал за “исчезновение наций”. Реальность же, однако, совсем другая – ожидающееся принятие европейской конституции странами-членами ЕС явится самым важным шагом в направлении движения данной структуры в сторону создания “супергосударства” с последующим уменьшением их суверенитета.
С удивительной теплотой говорит он о Великобритании. Ему совершенно непонятна ее “аллергичность” в отношении Европы, отнюдь не связанная с особыми британско-американскими отношениями. Причина состоит в “характере самого народа”, “великой тайне” его “истории”, и нет смысла, по его мнению, критиковать за это саму страну.
Он предполагает, что ЕС сейчас находится в “состоянии латентного кризиса”, поскольку ему не хватает яркого лидера.
Но все-таки наиболее сенсационными являются его высказывания относительно евро. В свое время Ж.Делор, считающийся отцом-основателем единой европейской валюты, буквально лег костьми для осуществления своего валютного проекта, несмотря на серьезные попытки М.Тэтчер торпедировать его. По мнению Ж.Делора, руководители ЕС не вняли его своевременному предупреждению на предмет близкого соотнесения деятельности валютного союза с экономической политикой, и поэтому евро стал менее привлекательным, чем мог бы быть42.
Прагматизм речи М.Тэтчер – самый сильный ее компонент, к тому же наиболее успешно использованный в углублении процесса европейской интеграции. Можно даже утверждать о ее наследии в европейской интеграции (тот же самый постулат будет корректен и в отношении наличия наследия Ж.Делора). Ее идеи, высказанные в брюггской речи, полностью или частично воплощаются на практике. Доказательства привести несложно. Своей речью М.Тэтчер предвосхитила в чем-то присоединение стран бывшего социалистического лагеря к ЕС. Сообщество продолжает наращивать усилия по либерализации и интернационализации рынков. В октябре 2001 г. было достигнуто соглашение между странами-членами ЕС о Статуте европейских компаний, на условиях и в форме, близких к тем, что упомянула в своей брюггской речи М.Тэтчер. ЕС продолжает использовать ВТО для продвижения торговой либерализации. После долгих и трудных дебатов по поводу будущего европейской системы безопасности стороны договорились о том, что НАТО и ЕС совместными усилиями будут обеспечивать европейскую безопасность с последующим формированием, однако, европейских сил быстрого реагирования. Более того, М.Тэтчер, будучи первым принципиальным и, я сказал бы, профессиональным евроскептиком в Европе, и вслед за ней ее последователи в Британии и организованные евроскептические движения в ряде европейских стран сделали все возможное для разумной рационализации процесса европейской интеграции. В то же время ее европейская политика была в чем-то, безусловно, чрезмерно жесткой, она перегибала палку, но ведь и в деятельности Еврокомиссии во главе с Ж.Делором проявлялись некоторые досадные издержки, поскольку любые инновации осуществляются методом проб и ошибок.
Литература
1. Gillingham J. European integration. 1950–2003. Superstate or New Market Economy. N.Y., 2003.
P. 158–159; Connolly B. The Rotten Heart of Europe. L., 1995. P. 75.
2. Gillingham J. European integration. P. 161.
3. Connolly B. The Rotten Heart of Europe. P. 76.
4. Pilkington C. Britain in the European Union today. L., 1995. P. 43.
5. Thatcher M. The Downing Street Years. L., 1993.
P. 557.
6. Thatcher M. Statecraft. L., 2002. P. 374–376.
7. Blair A. Saving the Pound. Britain’s Road to Monetary Union. L., 2002. P. 120.
8. Connolly B. Op. cit. P. 78.
9. Turner J. The Tories and Europe. Manchester, 2000. P. 120.
10. Ibid.
11. Campbell J. M. Thatcher. The Iron Lady. Vol. 2.
L., 2003. P. 603.
12. Turner J. The Tories and Europe. P. 121.
13. Ibid.
14. Young H. This Blessed Plot. Britain and Europe from Churchill to Blair. L., 1999. P. 346.
15. Baker D., Seawright D. Sovereignty in Question. The Case of Britain in Europe
// www.essex.ac.uk/ECPR/events/jointsessions/
paperarchive/copenhagen/us2/baker2.PDF)
16. Campbell J. Op. cit. P. 601.
17. Thatcher M. Speech at the College of Europe, Bruges, 20 September 1988 // M.Thatcher The Collected Speeches / Ed. by Harris R. L., 1997. P. 316.
18. Thatcher M. Speech at the College of Europe, Bruges, 20 September 1988. P. 318.
19. Ibid.
20. Campbell J. Op. cit. P. 606.
21. Thatcher M. Speech at the College of Europe, Bruges, 20 September 1988. P. 318.
22. Thatcher M. Speech at the College of Europe, Bruges, 20 September 1988. P. 319.
23. Ibid.
24. Ibid. P. 321.
25. Campbell J. Op. cit. P. 605.
26. Turner J. The Tories and Europe. P. 123
27. Thatcher М. Speech to the Conservative Party Conference, Brighton, 14 October 1988 // М.Thatcher The Collected Speeches / Ed. by Harris R. L., 1997.
P. 344–345.
28. Usherwood S. Bruges as a Lodestone of British Opposition to the European Union // Does Euroscepticism Have a Passport? Collegium. Winter 2004. No. 29. P. 7. // www.coleeur.be/content/publications/pdf/
Collegium29.pdf
29. Turner J. Op. cit. P. 123.
30. Thatcher M. Speech to the Conservative Party Conference, Brighton, 14 October 1988. P. 344.
31. Thatcher M. The Downing Street Years. P. 746.
32. Usherwood S. Bruges as a Lodestone of British Opposition to the European Union. P. 9.
33. Connolly B. The Rotten Heart of Europe. P. 74–75.
34. Baker D., Seawright D. Op. cit.
35. Forster A. Euroscepticism in Contemporary British Politics. Opposition to Europe in British Conservative and Labour Parties since 1945. L., 2002. P. 77.
36. Turner J. The Tories and Europe. P. 124.
37. Campbell J. Op. cit. P. 603.
38. Campbell J. M. Thatcher. The Iron Lady. P. 608; Forster A. Euroscepticism in Contemporary British Politics. P. 78; Usherwood S. Bruges as a Lodestone of British Opposition to the European Union. P. 9–10.
39. Usherwood S. Op.cit. P. 9–11; Forster A. Op. cit .
P. 71–72.
40. Usherwood S. Bruges as a Lodestone of British Opposition to the European Union. P. 12–13.
41. Bremner Ch. Delors tells Britain: I can see why you reject the euro // Times. 2004. Jan. 17.
42. Ibid.