Опубликовано в журнале Вестник Европы, номер 15, 2005
При видимом многообразии мос-ковской театральной Афиши, она все же довольно однотонна. И существует уже отдельный жанр создания хлест-кого определения для провинциаль-ного по мысли и содержанию средне-го московского представления.
Отчасти знаком того, насколько сильно ощущение недостатка в насто-ящем, «недежурном» театре, стало пристальное внимание критики к фор-мально учебным постановкам мастер-ской Сергея Женовача в ГИТИСе, пре-емнице мастерской Петра Фоменко.
Сформировавшееся медийное лобби регулярно описывает студенче-ские премьеры, неизменно добавляя, что вот, собственно, и есть театр, со-жалея о том, что уж очень редкий и как будто бы обреченный. И играюща-яся несколько лет «Обломовщина», и поставленный самим Сергеем Жено-вачем спектакль «Мальчики», премье-ра которого состоялась в конце года, представляют тот редкий жанр, в ко-тором нет недодуманной детали или интонации и, как декларирует руково-дитель курса, основным предметом изображения стала мысль.
Даже более простодушные спек-такли мастерской «Поздняя любовь» или «Как вам это понравится», хоть и выглядят как дежурное вечернее раз-влечение, на самом деле произведе-ния прихотливые и тонкие.
Недавняя премьера знаменитой гитисовской мастерской Сергея Же-новача «Мариенбад» Шолом-Алейхе-ма — картина того, как из мелочей бы-та, крошечной неправды и семейного лукавства рождается черт. Двухчасо-вое представление, поставленное Ев-гением Каменьковичем, завершается танцем одинокого беса, вышедшего из 36 писем, 12 записок и 42 телеграмм. Незаметно чертовщинка есть уже в подзаголовке спектакля — «не роман, а путаница», то есть то, чем черт попу-тал. И все представление голос черта словно звучит отдельной нотой в го-лосах героев, в бездне прочитанных ими писем.
Центральный герой спектакля шестидесятилетний строитель Шлой-ма Курлендер (Тихон Котрелев), с На-ливок в Варшаве отправляет свою двадцатилетнюю жену Бейльцу (Ми-риам Сехон) на воды в Мариенбад и предусмотрительно просит своего друга Хаима Сорокера (Григорий Служитель) присмотреть за ней и при не-избежной, по его проницательному мнению, необходимости снабдить средствами от своего имени, но за счет мужа. Пока жена путешествует, Курлендер переписывается с ней и с приятелем. Оказавшиеся на том же курорте соседи Курлендера пишут своим родным на улицу Наливки и также пересылают с просьбой о не-распространении друг другу чужие письма. В этих переписках разыгры-вается несколько трагедий, столько же комедий и фарсов, которые пере-мешены, как шары в лотерейном бара-бане. Ключевая сцена в развитии ин-триги — поездка Бейльцы Курлендер с Мейром Мариамчиком (Максим Люти-ков), бильярдистом из Одессы, с вок-зала в гостиницу. Ее описание повто-ряется несколько раз, и при каждом через всю сцену катится биллиардный шар, который не только изображает роковую поездку, но и становится ме-тафорой спектакля, иллюстрацией движения роковой силы, игривой, но решительной.
Шлойма и Бейльца Курлендер -Отелло и Дездемона с Наливок -должны стать жертвой мариенбадско-го черта, созданного как бы между прочим отдыхающими соседями. Ка-жется, что все движется к роковому финалу. Причем не то чтобы нечистая сила решила взорвать их идиллию, но как-то сам собой, взяв от каждого по чуть-чуть, коллективный бес «подбро-сил» платок. Отелло хоть и опытен, но доверчив и простодушен, Дездемона также наивна и невиновна. Невоз-можно предположить, что она винова-та хоть в чем-нибудь, о чем доносят ее мужу, кроме, может быть, покупки в берлинском универмаге напольных часов и еще всякой мелочи, о покуп-ках она, впрочем, охотно сообщает са-ма. Все идет к развязке, но Отелло не душит Дездемону, а сам превращается в Яго, становится тем бесом, который, так же как и в «Отелло», сплетает свою интригу и сделает кошмаром жизнь своих близких. Шлойма Кур-лендер подменивает, подделывает и пересылает полученные от жены за-писки, вызывая этим череду сканда-лов и трагических недоразумений.
Но бес этот мелкий. И торжество же мелкого беса, это не победа нечис-той силы, а скорее ее поражение и очеловечивание. Бес же в спектакле совсем не князь тьмы, и интриги его утешительно-восстановительные. Уст-роены они Шлоймой Курлендером с терапевтической целью, чтобы не страдать одному. Тема из романа Фе-дора Сологуба существует в спектакле полунамеком, словно подсвечивая ос-новную линию — воплощение черта. Один из наливкинских корреспонден-тов Курлендера, портной Калмен Бройхштул (Сергей Аброскин), так же, как и герой романа, ведет постоянный напряженный диалог со своей недо-тыкомкой.
Бесовское пространство и бе-совская стихия — это маски, обманы, второе дно, скрытые обстоятельства и подделанные доказательства. В нача-ле спектакля из груды лежащих перед сценой чемоданов строится стена, во-круг которой живет курорт. Самая важная часть жизни этой стеной скрывается. Она словно ширма, про-исходящее за которой является пред-метом самого пристального интереса. Одновременно это элемент кукольно-го театра. Парадоксальным образом актеры словно играют кукол. Так, при рассказе об удачливом брачном мак-лере над ширмой поднимают фигуру актера, которая выглядит как манекен, изображение упоминаемого героя.
Успешно играющий гордую ни-щету в других постановках мастерской Алексей Вертков в этом спектак-ле представляет пленившего налив-кинских дам франта, кишиневского стоматолога Альфреда Зайденера. Но франт в итоге разоблачен, маска отва-лилась, он не только не жених, по-скольку женат, но и жена у него щер-батый мужчина.
Финальная сцена спектакля — де-монстрация торжества черта — пост-роена на превращении, на перемене масок. В центре сцены спиной к залу в конусе белого света танцует ссутулив-шийся варшавский строитель и домо-владелец Шлойма Курлендер, но когда он разворачивается в танце к залу, то мы видим радость лукавого. Танец от-чаянья становится торжеством мелко-го беса, интриги которого хотя и вы-глядят как конец света, но на самом деле ни какой не конец, во всяком случае для Наливок в Варшаве, кото-рая этой чертовской путаницей живет и этими путами скреплена.
Но к впечатлению от шумной ко-медии добавляется трагическая нота. Шолом-Алейхем не знал, как эта жизнь исчезнет, но нам это знание спрятать нельзя и за веселый финал с частичкой черта.
Натаров Евгений